Текст книги "Магистериум морум (СИ)"

Автор книги: Кристиан Бэд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 24 страниц)

Магистр нахмурил брови и велел дородной кухарке Малице, что принесла ему ячменную кашу с маслом, достать сначала перо, чернильницу и лист пергамента. Он сдвинул с обеденного стола хлеб и мёд, размешал подсохшие чернила, расправил пергамент. Решил, что сейчас же пошлёт Тибо обычное письмо с нарочным. Это не так быстро, как с вороном, но ведь и ответа не требуется. И уже к следующему утру гонец достигнет столицы провинции, славного беспечного Тимбэка, где прилежно платят налоги церкви Сатаны и также прилежно посещают её, лишь чтобы зафиксировать смерть или рождение.

Магистр мало что мог поделать с иррациональным страхом обычных горожан, который мешал им искренне почитать отца людей Сатану. Словно бы не понимали они, что станется с людьми без такого защитника.

Верить-то они верили – ведь церкви Его сами вырастали из-под земли. Длинные, стрельчатые – появлялись они в одну ночь, как грибы на навозной куче. Так же самостоятельно церкви выбирали себе служителей. Один из горожан вдруг просыпался с мыслью стать священником, отрекался от земного и уходил в церковь Отца, где были ему теперь и стол, и дом, и родня. Потому что родня, как правило, тут же забывала отщепенца, так уж устроены люди.

Фабиус обмакнул перо в чернила, стряхнул слишком густую каплю, вывел: «Достопочтенному мэтру Тибо». И опять задумался: кого бы послать в Лимс на виноградники? Ведь есть не только пиво, есть ещё и вино! И там тоже не хочется бросать на самотёк!

Как же не вовремя эта поездка. Как не вовремя…

Магистр взглянул в окно, скользнул глазами к зеркалу на подоконнике, старинному, необычайно гладкому, задержался на отражении собственного лица. Зеркало магистр привёз из поездки по старым развалинам под Лимсом, но изучить его не сумел, выяснил лишь, что покрыто оно не серебром, а каким-то иным металлом.

Когда артефакт наскучил, Фабиус подарил его тогда ещё смазливой кухарке. И вот сейчас предчувствие обожгло его, как жжёт это необычайно гладкое стекло, если держать его под углом к солнцу.

Магистр понял, почему Грабус обратился именно к нему. Столичный маг сам выучил когда-то Фабиуса, дал ему первые наставления. Он решил, что может положиться на мнение бывшего ученика, что поймёт ход его мыслей. Он был напуган и не знал, на кого ещё может опереться в дальних от столицы землях.

Мир стал слишком изменчив для тех, кто доживает уже вторую сотню лет. Меняются границы государства: четыре войны раздирали его лишь за последние сорок десятилетий, восемь правителей жило и умерло, кажется, совсем недавно, недаром в Совете Магистериума давно уже говорят просто – «правитель», не прилагая имён. Да что там имена, сами слова изменяются для магистров так споро, что не все они понимают бормотание черни.

Мир двигался быстрее, чем жили маги. Грабусу требовался взгляд такого же, как он, на происходящее вокруг. Потому он и не стал посылать более молодого мага. Грабус явно в чём-то подозревал Ахарора, почти ровесника своего. В чём? В воровстве? Но что за дело до мирских ценностей наследнику магической силы? Разве что Ахарор замыслил покуситься на власть?

Глава 4. Гость из Ада

«Лишь глупцы называют своеволие свободой».

Тацит Публий Корнелий

Первый круг Ада Великой Лестницы Геенны Огненной.

Численный год Дракона,

месяц Арок, день его 7-й

Ангелус Борн не любил «перекладывать дела на голема». Он решил заняться судьбой червяка немедленно, пока магнитные токи не сменились, и в этой части Ада не наступил вечер. Кто знает, сколько проживёт тварюшка без своего симбионта?

Холодные пещеры располагались на границах с Серединными землями. Там было недостаточно жарко для крупных адских тварей, но процветала такая вот мелочь, питаясь растениями, насекомыми и прозрачными слепыми рыбами.

Времени у бессмертного – хоть отбавляй, можно было потратить чуток и на червяка. Однако удобная пограничная пещера, где Борн останавливался когда-то на пару десятилетий, чтобы поизучать повадки фосфоресцирующего подземного мха, оказалась заваленной камнями. Он метнулся сознанием, разыскивая сохранившиеся полости вблизи… Не нашёл. Двинулся наугад, завязнув в камне… И вдруг – ощутил, что попал на поверхность!

Он стоял в маленькой пещере на вершине скалы, и она открывалась в нежную холодную синеву неба.

Борн шагнул к самому краю. Дыхание Серединных земель обожгло его и унеслось куда-то вдаль. Он обернулся, шарахнулся назад, во тьму. Мелкие крылатые звери с писком кинулись от него прочь. Он испугал их, а, может быть, причинил вред.

Но отступать Борн не привык. Собравшись духом, он вернулся к выходу из пещеры и посмотрел вниз.

Кругом, насколько хватало его физического зрения, простиралось царство воздуха, такого плотного и серого, что он видел в нём мелкие капельки воды. Скала почти подпирала небо, и Борн лишь ощущал пока, что там, внизу – каменистая долина, а за ней – холмы.

Инкуб поёжился. Хотя на Земле шёл более-менее тёплый сезон, ему было уж очень зябко. Он знал, что в мире людей есть зимы, и они так суровы, что замерзает вода и падает с неба обжигающим пухом. Так что ему ещё повезло, ведь он не высчитывал время визита.

Нужно было решить, сколько сил отдать на обогрев тела, чтобы оно не закаменело здесь, но и не сияло чрезмерно, привлекая внимание местных живых. Вот ведь задачка…

Борн почесал бровь, вдохнул первую порцию тяжёлого густого воздуха, посмотрел на червяка на руке. Тот выглядел на удивление бодрым. Демон погладил его неожиданно тёплую плоть. Похоже, червяку не было слишком холодно.

Инкубу стало немного обидно, что червяк сумел уже приспособиться, а он, великий демон, всё не сообразит, как ему согреть тело и не пугать при этом мелких крылатых обитателей пещеры, что разлетались от него, как от пожара.

Он посмотрел вниз, теперь уже иным, магическим зрением, далеко прокалывая пространство, и увидел вдалеке небольшой город. Ноги сами толкнули его к краю обрыва, но он нашёл в себе силы остановиться.

Мир внизу манил его. Там паслись сытые глупые души людей, праздные и расслабленные, там обитали неведомые ему малые существа, там хранились желанные книги, которые развлекали его больше всего прочего. Даже из-за одних книг он был готов броситься сейчас головою вниз с холодной высоты на благословенную знаниями твердь.

Но стоило ли рисковать? Его отсутствия не заметят, но могут заметить деяния его на земле. Одно дело скупать книги у чертей, другое – самому проникнуть сейчас в хранилище людских мыслей, не испортив и не спалив его. Сумеет ли он?

Борн умерил бушующий в жилах огонь так, что тело с непривычки стало тяжёлым и ломким. Отпустил себя чуток, согреваясь. Опять умерил. В конце концов, сообразил, что огонь нужно пустить по тонкой границе между собой и миром, чтобы он пылал над его естеством. Почти не согревая, но служа преградой холодному воздуху. Тонкой, почти невидимой преградой.

Он согрелся, наконец. Стал озираться уже не со страстью к исследованиям, близкой к умопомешательству, а с обычным любопытством сущих.

Черти ведь позволяют себе бродить по Серединным землям, что же мешало раньше ему? Ах, да… Он же соблюдал Договор. Всего лишь созерцал, отделяя естество от тела, наблюдая, путешествуя.

Так вот ещё от чего зябко! Он – преступник, впервые по-настоящему преступивший закон! Оказывается, это забавно!

Борн примерился, спрыгнул с обрыва, попал на курумник и съехал со скалы в водопаде камней! Лицо его осветила улыбка. Ах, если бы он знал раньше, что преступать закон так чудесно!

Силою мысли демон поднял тело на скалу и съехал ещё раз с ветерком! Потом замер настороженно, давая сознанию ощутить, что происходит вокруг, там, где этого не видит уже зрение и не слышит слух.

Но кругом было тихо и безлюдно. Только птицы замечали его да малые твари. Демон вдохнул полной грудью, давясь и захлёбываясь воздухом, словно лавой. Он был рад неожиданному простору: купался в нём, ласкался к нему!

Сможет ли он взять сюда Аро? Сын так мечтает о путешествиях… А почему – нет? Аро всё равно не добьётся особенного признания в Верхнем Аду, Нижний же – вообще закрыт для него. Почему бы не доставить сыну радость, дав ему увидеть мир людей?

Конечно, страшно толкать такую юную сущность на преступление. Закон Сатаны строг… Но какие открываются перспективы!

Борн растворился в синеве холодного земного неба и возник уже внизу, в долине. Ещё раз растворился, уже более обдуманно выбирая укромное место, и очутился в густой листве на развилке ветвей старого дуба.

Кора дуба была ласково-шероховатой и даже не задымилась, когда плоть Борна соприкоснулась с ней. И птицы не прекратили свой свист. У него – получилось! Он был здесь почти свой, живой, не пугающий огненной сутью мелких лесных тварей!

Где-то впереди предощущался город. С его соблазнительными библиотеками, ремесленными мастерскими, лавками редкостей!

Борн с удовольствием слушал, как тело его вибрирует от возбуждения. Потом он закрыл глаза и начал сознанием изучать простирающуюся вокруг землю.

Самый близкий к горам городок оказался удручающе мал. Над неказистыми домишками как разномастные рога возвышались ратуша да церковь Сатаны – небезопасное место для заблудившегося демона.

Именно церкви надзирали за исполнением на Земле Договора с Адом, именно туда после смерти людей первоначально попадали их души, чтобы потом опускаться в Ад согласно своей тяжести: чем тяжелее – тем глубже.

Горожане не стремились строить рядом с живым адским зданием свои мёртвые человеческие жилища. Но бедняков много, нашлись и те, что прилепили хибары недалеко от Кровавой площади возле церкви. Настоящий же центр города начинался левее, там, где высилась свечка ратуши. Вокруг неё, несмотря на полуденную жару, гудела оживлённая торговая площадь с лавками государственного хлеба, рыбными, зелёными и мясными рядами.

На улицах тоже хватало спешащих по своим делам и праздно шатающихся без дел. Многие сидели под уличными навесами возле трактиров – кто на деревянных помостах, а кто и на земле, пили чай и молодое вино, спорили.

С высоты полёта сознания демона город был похож на муравейник с кровавой проплешиной в центре и «дорожкой» низеньких домов, ведущей к закату.

Такова была традиция городской застройки в мире людей. В направлении заката от церкви было разрешено ставить только приземистые дома с плоскими крышами. Живая тварь Сатаны должна была смотреть на закат.

А когда в городе кто-то умирал, жители сразу узнавали об этом. Стёкла длинных стрельчатых окон церкви, окрашенные в свинцовые тона, алели вдруг, а потом долго переливались закатными красками. Это означало, что там, под высоким потолком, бьётся сейчас душа умершего перед отправкой в Ад. Таков был Договор. В Аду ничего не свершается без Договора.

Борн не интересовался особо подробностями сосуществования Ада и людей. С него было достаточно душ, что поступали на кухню бесперебойно, (иметь бы регулярный доступ к этой кухне). Не интересовался он и такими маленькими городами – из Ада ему было удобнее наблюдать за столицей. Там хранились лучшие книги, там бурлила жизнь. А ещё он иногда подглядывал за варварами, что кочевали вдоль морского берега вольно, никому не подчиняясь – ни магам, ни Сатане.

Борну очень хотелось прогуляться по улицам городка, но он был осторожен. И, удобно расположившись в развилке ветвей, отпустил лишь сознание.

Оно воспарило над городом, потом стало растворяться в нём, со всеми большими и малыми его закоулками и, наконец, выбрало для более пристального изучения группу людей возле трактира.

Люди казались грязными, измученными, но лица их были необычайно светлы и словно бы излучали вокруг сияние, которое вряд ли мог кто-то заметить, кроме Борна. Несмотря на жару, они расселись прямо на улице и творили там странные песнопения, привлекая прохожих.

Борну ужасно захотелось приблизиться, чтобы разобрать слова. Он не без оснований подозревал, что, несмотря на рваные одежды, люди это образованные и знающие много тайн окружающего мира. А его дальнее зрение могло проникнуть в глаза и мысли, но не передавало звуков.

Инкуб попытался скопировать птицу, сидящую на соседней ветке, потерпел с полное фиаско и преобразился в привычную демонам тень.

Тень раскинулась тонкой плёнкой над городом, сгустилась у нужного трактира… И тут же инкуб понял свою ошибку! Стоило ему приблизиться к смертным, как ноздри его защекотал аппетитный аромат их душ! А ел он… Когда же он в последний раз сытно и вкусно ел?

Демоны принимают пищу без особых затей. Почуяв живые души, Борн тут же выделил по запаху самые слабые.

Вот, к примеру, старик в мешке, повязанном на манер плаща. Утром он просыпается с болью в изъеденных костной болезнью ногах, а вечером, перед тем, как заснуть, часто думает о смерти. О том, что жизнь тяжела, а он не знает, добудет ли завтра хотя бы половинку чёрствой ячменной лепёшки на обед; что боль в ногах, наверное, отступит, когда он умрёт; что здесь он никому не нужен, и никто о нём не заплачет.

К трактиру старик пришёл послушать байки о новом боге. Он наощупь искал мечты и цели, чтобы иметь желание жить дальше. И это отсутствие даже мнимого будущего – больше всего привлекало в нём демона. На такого бедолагу лишь дохни – и душа его с лёгкостью и радостью отделится от тела. И невидимым облачком войдёт в сущего, наполнив его огнём жизни.

Конечно, душу можно и приготовить. Она неоднородна: состоит из грубой оболочки, называемой обычно «двойник», трёх толстых покровов и сладкой сердцевинки. Потому душу в Аду сначала подвергают мучениям, чтобы разлучить с «двойником» – каркасом терпения и проводником в мир смертных. Потом долго томят в котлах, размягчая жёсткие покровы судьбы. А потом...

Борн мечтательно вздохнул и почти не заметил, как средоточие его поглотило аппетитно слабую душу старика в мешковинном плаще. Демон икнул и в испуге зажал рот руками.

Люди, сидящие рядом со стариком, не сразу заметили, что тело его обмякло. Старик всё так же подпирал спиной коновязь у трактира, он лишь осел, словно мешок, в котором усохла часть груза.

– Смотри-ка, Якоб, – сказал, наконец, один из людей, рыжий, с круглыми птичьими глазами. – Наш Лубень, кажется, отдал богу то, что полагается Сатане.

Борн едва не подавился съеденным, оно задёргалось и заколыхалось у него внутри.

Сидящие вскочили, один закричал, указывая на шпиль церкви:

– Она молчит! Лубень мёртв, а церковь не покраснела!

Люди начали поднимать старика, бить его по щекам, слушать сердце. Но тот был блаженно мёртв и уже не страдал от их грубого обращения.

Толпа вокруг мёртвого старика росла. Некоторые пытались оживить его, другие полезли на крышу трактира, чтобы яснее увидеть церковные окна.

Но ничего не менялось. Душа Лубня действительно не долетела до ловушки, поставленной Сатаной, ведь её прибрал и переваривал теперь Борн, потея от страха.

– Мертв! – провозгласил самый главный из оборванцев. – Чудо свершилось! Душа его избегла Ада и отправилась в мир милостивого бога! Вознеслась на небо!

Борн, чтобы не устроить ещё одно нечаянное вознесение, начал потихонечку отползать прочь. Правда, перед бегством, он сумел заглянуть в мешок старика и стянуть оттуда исписанный пергамент. Вряд ли что-то ценное, но всё-таки…

Стыдно ему, разумеется, не было. Сущие не знают, что такое стыд. А вот страх… Сатана не дополучил душу, и Борн прислушивался к миру вокруг, ожидая заслуженной кары.

Но молчал воздух, ровно тянулись магнитные токи, мерно покачивалась в паутине своего движения земля. Сатана не слышал, что происходит в мире людей. Глазами его были церкви, а церкви не видели сейчас ничего.

Борн вздохнул с облегчением, и горячий воздух сжёг у его лица нахальное насекомое.

Вот, значит, как! Земля – не Ад, и Сатана здесь не всесилен. Твори, что хочешь, только не попадайся!

Он засмеялся беззвучно и в тот же миг оказался там, где бестелесно бывал многожды – в центральном хранилище Магистерской библиотеки в Вирне, столице Серединных земель.

Худенький библиотекарь, нагруженный фолиантами, даже вскрикнуть не успел, как составил компанию душе старика.

Борн огляделся: больше в огромной зале, уставленной шкафами, сундуками и полками, не было никого. Наконец-то он мог выбирать, что хотел. Или даже забрать всё! Все книги! А там… да хоть бы и пожар скроет следы!

Ликуя, инкуб горячим вихрем носился между стеллажами, иссушая воздух. Он концентрировался то тут, то там, брал в руки не только жароустойчивые пергаменты, но и самую тонкую бумагу. Теперь он не боялся, быстро листая полупрозрачные страницы, спалить их. Книг было так много, что демон стал расточителен.

Наконец, он отобрал то, что возьмёт с собой и прочтёт в тишине. Понятно, что это были книги с толстыми пергаментными страницами в кожаных и медных переплётах. Иные не выдержали бы горячего воздуха его пещеры. Для Аро же Борн выбрал в подарок книгу о мироздании, украшенную по медному окладу самоцветными камнями.

И только вернувшись в скальную пещеру, откуда начал своё путешествие, демон вспомнил про червяка.

Червяк всё так же покорно обвивал его запястье, совершенно не мешая и не давая знать о своём присутствии. Инкуб погладил тварюшку по плоской голове и заметил, что она покрылась шелушащейся коркой. Видно, не перенёс-таки червяк земного холода!

Борн опечалился: ну, вот, хотел спасти, а сам – почти угробил животное.

Он подковырнул червяка, чтобы снять его с руки, но в пальцах осталась только пустая шкурка. Под ней изумлённый демон обнаружил хитрую морду с блестящими глазками, толстенькое безлапое тельце с крепкой чешуёй и острым хвостом. Скорее, помесь змеи и ящерицы, чем червяк!

Тварюшка подняла голову и зажмурилась, выпрашивая ласку. Борн засмеялся. Нет, она не погибла, а переродилась в незнакомом ей мире. Ай да червяк!

– Я не хочу тебя отпускать, малыш, – сказал демон, поглаживая плоскую голову. – Ты будешь напоминать мне о том, что любой из нас тоже может переродиться.

«Малыш» блаженно прикрыл круглые глазки плёнкой.

– Может, ты просто из тех промежуточных тварей, что живут между людьми и Адом? Но знак, который ты подал мне…

Борн посмотрел вниз, в долину, всё так же бережно закрытую туманом, и продолжил шёпотом:

– Я назову тебя Локки. Я не знаю, из каких глубин памяти пришло ко мне это имя. Но что-то внутри подсказывает мне, что оно – подойдёт.

Бывший червяк благодарно внимал.

– А теперь мы с тобой отправимся домой, – улыбнулся демон. – Нужно поделиться радостью с Аро, моим сыном.

Ангелус Борн поднял глаза и увидел отблески заката на облаках. Заворожённый, он долго стоял, впитывая всеми клетками меняющиеся тона неба, а потом исчез без вспышки и колебаний воздуха.

Глава 5. Свобода и расстояние

«Глупцов глупей, слепцов слепей

Те, кто не воспитал детей».

С. Брант

Мир Серединный под властью Отца людей Сатаны.

Год 1203 от заключения Договора,

Месяц Урожая, день 8-й

– Ай, клята зверюга! Что б тебя волкодлаки в лесу сожрали!

– Голову береги, голову!

– Дюже лягается! – раздавалось в сером предутреннем небе.

На обширном дворе у конюшни суетились два молоденьких конюха. Поодаль оглаживал живот осанистый главный конюх, вокруг него зевали и почёсывались заспанные слуги, разбуженные шумом.

На рассвете владелец замка, облачённый магистр Фабиус Ренгский, член Магического совета и Исполнительной ложи Магистериума, должен был куда-то отправиться по своим тайным делам. Вроде как, ворон принёс ему весточку от самого высшего начальства, а может, опять взбрело в голову магу что-то своё, или заныло от долгого бдения в колдовской башне его неуёмное седалище.

Такие выводы можно было сделать, послушав разговоры слуг, ожидающих, чем кончится незаладка со злобным магистерским конём, боевым, породистым. Вот, говорили же – зачем магу боевой конь?

Сейчас зверюга бесновалась, хотя вчера ещё вполне поддавалась на уговоры двух младших конюхов.

Будь день обычный, можно было бы вывести из соседнего денника покладистого рыжего мерина, или чубарую кобылу, а чёрному болвану дать перебеситься. Но вот беда, именно сегодня без жеребца было никак не обойтись. Магистр Фабиус только на нём и ездил в дальние походы.

Звали коня по-благородному, Фенрир-ап-Гайерн, был он огромный, в полтора раза крупнее рабочей коняги, чёрный, как стоящие против солнца, учёный и злой. Малых детей, однако, любил и баловал вниманием, да только вот конюхи, хоть и не обзавелись ещё реденькими бородками, а на детей были уже никак не похожи.

Главный конюх, сложив могучие руки на круглое пузцо, стоял рядом с конюшенными воротами и с усмешкой наблюдал за суетой и прыжками конюхов младших, не сумевших даже недоуздок надеть и вывести коня из денника в проход на развязку, чтобы почистить и оседлать.

Жеребец метался в деннике, бил, куда попало, копытами, а особенно норовил попасть по самому молодому конюху, франтоватому парню в новеньком жилете, обшитом медными начищенными бляхами. Второй младший конюх, не понимая, чего дурит противная, но ещё вчера вполне управляемая скотина, бросил, было, испытывать судьбу и встал у ворот, косясь на конюха главного.

– А ну не ленись! – глубоким басом гаркнул тот, напугав двух сонных прачек. – От превратит тя маг в лягушу!

И, понимая, что не проймёт парня угроза, ведь маг у них был строг и заумен, но вполне справедлив по местным понятиям, добавил:

– А то и я кнутом вздрючу!

Парень юркнул в конюшню и кинулся к деннику. Жеребец воспринял такой оборот, как нападение, вздыбился, ударил копытами в двери. Двери слетели с петель, конюхи бросились в рассыпную, а жеребец, козля и лягаясь, вылетел во двор.

Тут уже невесело стало и глазеющим слугам.

– Дарёнка где?

– Дарёнку будите! – закричали, прячась за главного конюха, прачки.

– Так Лебезьку уж и послал! – откликнулся верёвочник и махнул в сторону флигеля, где жила молочница с подкидышем Дарёнкой, которую конь особенно баловал вниманием.

Лишь главный конюх спокойно стоял, похлопывая себя по брюху. Он знал, что конь магистра по повадкам своим не был каким-то особенным зверем, просто учили его как боевого: слуги, одетые в шитые бляхами кожаны дразнили жеребца, приучая топтать военных и разбойников. Вот и взбесили коня медяшки на новом кожаном жилете младшего конюха. Сунулся парень в денник и едва не был бит копытами. Хотя ещё вчера, без обновы, конь допускал его чистить себя и седлать.

Тем временем Фенрир, не видя ненавистного жилета, немного успокоился. Грозно озираясь, он застыл посреди двора и чуть что принимался рыть копытом землю. Но только чубарая сочувственно подавала голос из своего денника, люди же – стояли неподвижно, даже не пытаясь как-то усмирить жеребца. Да и немного их было – конюх, верёвочник да прачки. Остров Гартин ещё дремал, таращился в зенит круглым глазом колдовской башни.

Наконец, из флигеля выбежал худой мальчишка, а следом вышла крошечная девочка лет пяти на вид, но на самом деле на две весны старше, и босиком прошлёпала к чёрному чудовищу. Подол она держала обеими руками, там полно было маленьких, с её кулачок, крепких осенних яблок.

Фенрир всхрапнул, вдохнул ноздрями пряный сладкий запах, ткнулся мордой девочке в шею, потом в подол… и благодарно захрупал яблоками.

– Эй, бездельники! – пробасил конюх. – Ты-то сними свой кожан, дурак, да неси щётку и седло!

Вся эта суета совершенно не мешала магистру Фабиусу собираться в дальнюю дорогу. Ещё до рождения сына маг наложил заклятие на колдовскую башню, чтобы шум во дворе и в доме не отвлекал его от работы. И сейчас он в полной тишине откладывал книгу за книгой, понимая, что бесценные колдовские фолианты в пути ему только помешают.

С особенным сожалением Фабиус взял в руки недочитанное философское исследование «Геенна лжи», заложенное в первой трети полоской змеиной кожи. Магистр-исследователь Гаргиго Бесноватый рассуждал в нём о неизведанных глубинах нижних слоёв Ада. Тема эта с зимы будоражила магическое сообщество. Переписчики не успевали рассылать копии, у Фабиуса же был почти оригинал – официальный список из библиотеки Магистериума.

Он вздохнул, упаковал в седельную сумку лишь тонкую походную книжицу заклинаний да пару свитков и повернулся к шкафу с зельями.

Магистр орудовал сейчас в святая святых башни – в пентерном зале. Он проводил здесь самые сложные обряды, требующие особого сосредоточения.

Это была круглая комната на самом верху башни. Её украшали шесть стрельчатых окон, больше похожих на бойницы, забранные желтоватым пузырчатым енским стеклом. В центре располагалась выдолбленная в каменном полу пентаграмма, длиною в рост очень высокого человека, залитая по контуру агис фарии – самовозгорающейся субстанцией, похожей на воск. Весьма дорогой, кстати, субстанцией. Добывали её из жира потусторонних тварей Верхнего круга Ада, которые выбирались иногда на свет в местах пограничных, где тонки были земные своды.

Часть самых дорогих книг тоже хранилась здесь, как и самые редкие зелья. Буковые полки в двух дубовых шкафах гнулись от тяжёлых фолиантов – маг считал, что в сундуках книги хранятся хуже.

Рядом с окном, выходившим на единственный балкончик, стоял шкафчик с зельями. С собой лучше всего было взять готовые… Но травы проще упаковать, они не разольются и не просочатся каким-нибудь колдовских образом из самых хитрых пузырьков.

Наконец, и травы были упакованы в холщёвые мешочки. Руки потянулись к минералам и амулетам…

Ноша, однако, всё тяжелела. Магистр приподнял седельные сумки, крякнул, поморщился. Был он крепок и моложав. Кожаный походный колет ладно сидел на нём, короткая тёмно-русая борода завивалась задорными колечками. Раз уж сумки показались ему тяжёлыми, не понравятся они и Фенриру.

Фабиус вздохнул и начал доставать упакованные в кожаные мешочки минералы и возвращать на полки.

Звякнул пентакль-напоминалка. Рассвет близился. Пора было будить Дамиена. Уже понятно было, что сын сам не встанет – проспал.

Что только ни делал Фабиус, чтобы приучить мальчика к дисциплине. Но парень пошёл в мать, любившую понежиться под одеялом. Это и сердило магистра, и будило в нём болезненную сосущую тоску. Да и не стоило начинать прощание с воспитательных бесед, не тот сегодня был день.

Фабиус бесшумно спустился вниз, на нём уже были мягкие походные сапоги, а не городские стукалки.

Комната сына располагалась в среднем ярусе. Башня была спланирована как три больших рабочих этажа-зала, а между ними приютились несколько комнат. На верхнем этаже магистр проводил самые сложные и запретные эксперименты, на среднем работал и иногда спал. Вход на нижний был надёжно заперт. Туда из подвала поднимались иногда языки бездны. Мальчику рано было знать о них. Фабиус не допускал его на нижний и подвальный этажи, там он когда-то творил не самые лучшие свои заклинания.

Средний же ярус башни казался магистру довольно тихим местом. Там, в комнатах между нижним и средним залом, хранился всякий магический хлам, дожидались переделки результаты не очень удачных экспериментов. Средний ярус башни олицетворял собой мир людей, что демоны называют Серединными землями – новый, неумело рождённый и быстро ветшающий.

В комнате Дамиена было немного душно, но утренняя свежесть уже просачивалась сквозь плохо стеклённые окна. Фабиус открыл витражную створку в беспорядочных узорах рыжих и синих потёков, вдохнул обновлённый рассветом воздух, но услыхал теперь и крики внизу, и злое конское ржание. Распахнутое окно ломало заклинание неслышимости, пришлось прикрыть створку, довольствуясь для проветривания щелями между плохо подогнанными стёклами.

Башня была выстроена на совесть, и в ней не гуляло обычных для каменных зданий ветерков-троллей. Когда-то Фабиус дневал и ночевал на этой стройке, не давая строителям халтурить. А вот хорошего стекольщика в провинции Ренге, что простиралась вокруг на два дня конного пути, было не сыскать и сейчас.

Маг повернулся к широкой сосновой кровати. Дамиен спал, разметавшись. Русые волосы прилипли к высокому лбу, одеяло спустило на пол хвост... Но дышал он ровно. Видно дурной сон посетил его ночью, но уже покинул, и парень заснул под утро крепко, как и положено в его юные годы.

В головах кровати, на резной спинке была укреплена оплавленная свеча. Книга в простеньком деревянном переплёте лежала рядом с постелью. Магистр поднял её, полистал и, тяжело вздохнув, засунул подальше под кровать.

– Дамиен! – позвал он негромко.

Юноша не проснулся. Ум его продолжал блуждать в галереях снов. Сын был трепетно, мучительно похож сейчас на мать. Вот так же лежала она, разметавшись, когда в крови её бродил ядовитый настой сонницы…

Магистр судорожно вздохнул, шагнул к письменному столу, где стоял и кувшин с водой. Взял, встряхнул, проверяя, много ли там содержимого, набрал воду в горсть и тонкой струйкой вылил на шею спящему.

Юноша распахнул глаза, сразу потемневшие от гнева, и подскочил было, в постели, чтобы дать отпор неведомому шутнику. Но тут же разглядел отца, сник, поискал глазами вокруг, обнаружил свечу... На лбу его тут же выступила испарина.

– Ты снова читал ночью, – строго сказал магистр. – Что ты читал?

Дамиен скользнул глазами по одеялу и, не найдя там книгу, выдохнул с облегчением:

– Мне не спалось. Я читал кодекс Магистериума, как вы мне посоветовали, отец.

Магистр Фабиус знал, что сын обманывает его. Это нужно было как-то решать. «Сразу же по приезду», – пообещал он себе. А вслух сказал:

– Оденься, тебе положено проводить меня в дорогу.

Юноша выбрался из постели. Ростом и шириной плеч он уже почти догнал отца, но поступки его всё ещё оставались поступками мальчика, не достигшего положенных для первой ступени совершеннолетия мага пятнадцати мерных зим.

В его годы Фабиус распоряжался уже всем немалым хозяйством своих родителей, вёл погодовые записи, мог нанять на уборку сезонных работников, не гнушался выйти вместе с ними в поле, когда рабочих рук не хватало. Сын же…

Дамиен был способен замечтаться и забыть самое простое – проследить за подготовкой к встрече гостей или записать количество мешков ячменя, удачно проданных на рынке в Лимсе.

Фабиус сдвинул брови, наблюдая, как одевается ладный и крепкий, но такой ещё, в сущности, несамостоятельный парень.

Ну что ж. Долгое отсутствие отца будет Дамиену уроком. Осеннее время даёт много забот. Плюс – нужно будет найти время и на учёбу, и на чтение учебных магических книг, а не пустых романов о рыцарях.

Фабиусу очень хотелось поговорить с сыном неспешно, наедине, но час расставания близился. И вот уже все слуги собрались у моста, и магистр сказал громко, чтобы слышали домашние:

– Я вверяю тебе остров и прилежащий ему город Лимс. Управляй же до моего возвращения достойно!

Фабиус посмотрел в серые глаза сына и добавил уже чуть тише: