Текст книги "В погоне за убежищем (ЛП)"

Автор книги: Коулс Кэтрин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 25 страниц)

Я сбросила одеяло и села, сунув ноги в пушистые тапочки-единороги в тон пижаме, и, тихо ступая, пошла по коридору. К тому моменту, как я добралась до кухни, мама уже поставила чайник.

– Привет, милая. Я тебя разбудила? – спросила она, поправляя пояс фланелевого халата. Того самого, что подарил ей папа десять лет назад. Она говорила, что, надев его, будто получает объятие от него. Халат весь был в заплатах и заново прошитых швах, и я была уверена – она будет носить его до конца своих дней.

Я покачала головой:

– Не могла уснуть.

Мама убрала прядь волос с моего лица.

– Все в порядке?

Нет, в порядке не было. Но я дала обещание, а Кайлер доверился мне. Я никогда бы этого не предала.

– Да так… В школе много всего.

– Я заварю тебе чай для сна. Выпей, – сказала мама.

– Хорошо.

Я наблюдала, как она снимает чайник с плиты, не дав ему засвистеть, и наливает кипяток в заварочный чайник, потом достает три кружки.

– Кто к нам приедет? – тихо спросила я.

Лицо мамы приобрело то тревожное выражение, что всегда появлялось, когда мы принимали тяжелый случай. Как тогда, когда Арден не могла спать без включенного света. Или когда Трейс ходил на кладбище в день рождения мамы.

– Мальчик. Останется у нас на какое-то время.

Я всмотрелась в ее лицо, пытаясь уловить больше.

– Что случилось?

Мама положила на чайник вязаный чехол и оставила ладонь поверх.

– Его ранили, и ему нужно безопасное место.

Живот свело. Почему в мире столько людей, готовых причинять боль?

– Того, кто это сделал, поймали?

Мама кивнула:

– Трейс сказал, что он в камере.

– Хорошо, – сказала я так резко, что мама приподняла брови.

Она дотронулась до моего лица и постучала пальцем по подвеске-стреле, которую мне когда-то подарил папа:

– Моя маленькая воительница за справедливость.

Раздался тихий стук в дверь.

– Наверное, это Трейс, – сказала мама.

Она уже шла к двери, а я пошла следом, надеясь помочь. Но когда дверь открылась, мир ушел из-под ног. И дело было не в усталом лице Трейса или печальном взгляде его напарника Габриэля. А в парне, который стоял, уставившись в пол. В том самом, который когда-то отдал мне все.

Наверное, я издала какой-то звук, потому что Кайлер резко поднял голову. И в тот же миг в его взгляде проступила боль. Его темно-каштановые волосы под тусклым светом казались почти черными, а под янтарными глазами лежали глубокие тени.

– Осторожно, – тихо сказал Трейс. – Швы будут болеть еще какое-то время.

Швы?

Мой взгляд метнулся по его фигуре, выхватывая новые детали: рука в перевязи, под рубашкой – торчит край перевязанной повязки, пластырь на брови, половина лица опухла.

– Привет, Кай, – мягко сказала мама. – Я Нора Колсон. Добро пожаловать. У меня для тебя готова комната, на кухне – чай. Фэллон тебя проводит. Наверное, вы знакомы по школе.

Сердце громыхало в ушах. Пальцы затекли от напряжения. Мой Кайлер оказался тем самым мальчишкой, которому теперь нужна защита.

– Нет, – хрипло ответил он. – Не думаю, что мы встречались.

Это был самый страшный удар – хуже, чем проснуться после аварии в больнице со сломанными ребрами и сотрясением.

– Фэл? – позвала мама.

– Извини, – выдавила я. – Проведу.

Я почти сбежала в кухню, как маленькая мышь, как любил называть меня Орэн. Но Кайлер шел медленно, каждый шаг давался с трудом, и в глазах защипало.

Пока мама тихо разговаривала с Трейсом и Габриэлем, я занялась чаем. Не могла на него смотреть. Слишком больно.

– Расскажи, – выдавила я.

Кайлер долго молчал.

– Он застал меня, когда я собирал вещи, чтобы уйти. Достал нож. Никогда не видел его таким. – Голос сорвался. – Думаю, он собирался меня убить.

Я не выдержала, подняла взгляд:

– Кайлер…

Слезы хлынули по его лицу.

– Мой отец пытался убить меня. А мать… она просто стояла и смотрела. Словно я для нее ничто.

Я не знала, куда дотронуться, чтобы не причинить боль. Но, как всегда, зацепила его мизинец своим.

– Теперь ты в безопасности. Мы тебя защитим.

В его взгляде появился новый страх, перемешанный с отчаянием. Он сжал мой мизинец сильнее:

– Ты не можешь сказать, что мы знакомы. Что я целовал тебя.

Я нахмурилась, не понимая.

– Иначе меня отсюда выкинут. Твой брат постарался, чтобы меня определили сюда. Хотели отправить в приют в Роксбери. Если узнают, что мы… – он не договорил, – пошлют туда.

Боль разорвала меня изнутри. Он не заслуживал этого. Он заслуживал спокойного места, где не надо оглядываться. И он его получит. Даже если мне придется стереть из памяти, что он знал меня лучше всех. Даже если придется скрыть, что я влюбилась в него с того самого момента, как он нашел меня кричащей в лесу.

Он отпустил мой мизинец и это было все равно что вырвать из груди живое сердце. Но не отвел взгляд, когда сказал слова, что разбили меня окончательно:

– Воробушек, – хрипло произнес он, – ты всегда была слишком хороша для меня. Так будет лучше.

1

Фэллон

ЧЕТЫРНАДЦАТЬ ЛЕТ СПУСТЯ

Обхватив ладонями кружку с надписью «Лучшая тетя на свете», я глубоко вдохнула. В нос ударил аромат крепкого темного кофе – густого, насыщенного, с легкими нотками горького шоколада и миндаля. Или мне это просто казалось. Неважно. Главное было одно.

– Сделай свое дело, сладкий, сладкий кофеин, – прошептала я в чашку, будто могла наколдовать себе хоть немного бодрости.

Сделав долгий глоток, я прикрыла глаза – глаза, в которых будто плескался песок, пропитанный кислотой. Но уже через пару глотков я почувствовала себя чуть более человеком.

Я открыла глаза и поставила кружку на комод. Его поверхность была вечно усыпана круглыми следами от чашек – напоминание о бесконечных утратах, которые начинались точно так же. Маму это сводило с ума. Она то и дело совала мне подставки или предлагала заново отполировать крышку. Но подставки неизменно терялись в хаосе моего крошечного домика на окраине города, а комод, как я считала, имел свой характер. Или, как говорила Лолли:

– Видал он виды, детка.

Двигаясь по комнате, я натянула покрывало на кровати и поморщилась, заметив на тумбочке стопку папок и ноутбук. Бумажная работа. Ее всегда было невпроворот, если ты трудишься в отделе опеки и попечительства. И девять раз из десяти именно из-за нее я ложилась в два часа ночи. Я снова потянулась за кружкой, напоминая себе, насколько мало сегодня спала.

Телефон пискнул, и я наугад схватила его с зарядной док-станции, чуть не уронив Пизанскую башню из бумаг. С шипением выругалась, когда горячий кофе плеснулся на руку, но обошлось без серьезных ожогов. На экране мигал семейный чат.

Шеп сменил название группы на Трусы-слипы Коупа.

Я нахмурилась. Мои братья и сестры постоянно соревновались, придумывая все новые и новые имена для чата, но такого еще не было.

Шеп: Гляньте, что я сегодня в магазине видел…

На экране появилось фото обложки журнала Sports Today. На нем – мой брат, хоккейная звезда, без рубашки, с каким-то блеском на груди и зачесанными назад волосами. К счастью, он был не в нижнем белье, но тренировочные шорты оставляли мало простора для фантазии. Я скривилась.

Я: Вот это зрелище мне точно не нужно было перед завтраком. Меня слегка подташнивает.

Коуп: Грубо. Саттон сказала, что я выгляжу шикарно.

Роудс: Твоя невеста вряд ли способна быть объективной.

Кайлер: Это что, вас в бочке с оливковым маслом вымочили? Или ведром Crisco обмазали? Мне нужны подробности.

Все в семье называли Кайлера сокращенно – Кай, но я так и не смогла сменить имя в своем телефоне. Как и многое другое, это было напоминанием о том, что могло бы быть. Знак того, что я никогда не отпущу, даже понимая, что оно не мое.

Трейс: Это фото неприлично. Как серые спортивные штаны, только хуже.

Роудс: Ах да, серые штаны – мужское распутное белье. Думаю, холод уже достаточный, чтобы выложить для Энсона пару пар.

Это невольно вызвало у меня улыбку.

Я: Дай знать, как отреагирует ненавистник солнца и ярких красок, когда его заставят ходить в нижнем белье на людях.

Жених Ро был хроническим мрачным ворчуном, разговаривавшим в основном рычанием и хмурыми взглядами, пока она не появилась в его жизни. Все изменилось, когда они нашли друг друга. В груди неприятно кольнуло. Я отложила телефон и потерла место чуть выше солнечного сплетения.

Арден: Слишком рано, чтобы смотреть на причиндалы Коупа. Хотя, думаю, хоккейные зайки будут в восторге.

Коуп: Не говори «хоккейные зайки» при Саттон. Она сразу лезет с ножом.

Аден: Подарю ей перочинный нож на Рождество.

Я тихо усмехнулась, продолжая краситься. В нашей семье Арден прославилась тем, что хваталась за нож первой и задавала вопросы потом. Именно так она и познакомилась со своим нынешним женихом, Линкольном.

Коуп: Пожалуйста, не надо. У меня нет денег на судебные иски.

Шеп: Сообщаю для всеобщей радости: я отправил это фото Лолли, и она сказала, что сделает из Коупа фею-принца в своем следующем арт-проекте.

На губах появилась ухмылка, пока я старалась не смазать консилер. Лолли была печально известна своими двусмысленными бриллиантовыми картинами. Все они имели ярко выраженный фаллический или сексуальный подтекст. И сколько бы мама или мы ни подшучивали над ней, она не переставала дарить свои творения.

Коуп: Она, наверное, нарисует, как я оседлал бедную беззащитную фею.

Роудс: Еще повезет, если попадешь в одну из ее композиций-тройничков. Помните королеву эльфов и башню Эйфеля?

Трейс: Мои глаза до сих пор не оправились.

Я снова взглянула в зеркало и поморщилась. Темные круги сегодня придется замазывать в два слоя.

Кайлер: Хочу лично узнать ее художественное видение за ужином сегодня.

Я выругалась, глядя на стопку работы на тумбочке.

Я: Может, мне придется пропустить сегодня. Простите, ребята. Если так, дайте полный отчет.

Роудс: Что происходит? Ты в последнее время совсем пропала.

Вина кольнула сильнее. Она была права – я пропустила больше семейных ужинов за последний месяц, чем за последние пять лет.

Я: Простите. На работе ад. Мы потеряли одного куратора, и сейчас все валится… Но я постараюсь прийти. Обещаю.

Кайлер: Дай угадаю, кто разгребает завалы.

Я нахмурилась на телефон – и потому, что он угадал, и потому, что он знал, почему это для меня так важно. Не только потому, что я понимала, как остро нужны этим детям соцработники и помощь, но и из-за него.

Кай был невидимой меткой на моих костях. Тем, что я несла в себе всегда и везде, даже если никто никогда об этом не узнает.

Трейс: Береги себя. Иначе никому не поможешь.

Я нахмурилась еще сильнее. Трейс и раньше был нашим гиперзаботливым старшим братом, а теперь, став шерифом, распространял эту заботу на весь округ.

Я: Я знаю свои пределы. Люблю вас всех.

Коуп: В переводе с языка Фэл – это значит «идите лесом».

Арден: Берегитесь. А то получите конфетти-гранату.

Я хотела улыбнуться в ответ на ее упоминание моего любимого способа мести, но сил уже не осталось. Вместо этого я заблокировала телефон и закончила собираться. Накинула привычные брюки и рубашку на пуговицах, а светлые волосы заплела в косу.

Оставалась лишь одна деталь. Я протянула руку к шкатулке с украшениями и достала оттуда ожерелье – стрелу, которую носила каждый день, сколько себя помнила. Застегнула цепочку на шее и уставилась на крошечный кулон. Провела по нему пальцами – и, казалось, все еще ощущала отголосок прикосновений Кая, когда он делал то же самое.

Я крепко зажмурилась, позволив себе на несколько коротких мгновений вернуться в те дни. Призвала призрак Кайлера, позволяя воспоминанию окутать меня, вспомнила, как это было – быть его.

Когда я открыла глаза, его уже не было. Больше не Кайлер. Только Кай. Единственный приемный брат, которого я так и не смогла увидеть лишь как брата. Потому что не имело значения, прошло ли четырнадцать секунд или четырнадцать лет, он всегда будет тем самым мальчишкой, который отдал мне все.

Мой хэтчбек закашлял и зажужжал, когда я припарковалась в конце ряда. Я поморщилась и заглушила двигатель, ласково похлопав ладонью по панели.

– Просто дотяни до конца этой зимы, а потом я отправлю тебя на покой куда-нибудь в теплое и солнечное место. – Вроде свалки.

Вылезла из машины, подошла к багажнику и вытащила переполненную сумку. Заднее сиденье у меня было в порядке, а вот багажник… Там лежал второй комплект буквально всего, что могло мне понадобиться, ведь иногда я жила в машине неделями: бесконечные бутылки с водой, спортивная форма, смена одежды для суда или джинсы, чтобы покататься верхом с Арден и Кили, даже подушка и плед.

А еще там хранился мой резервный набор для детей, с которыми я работала: одежда, книги, игрушки, перекусы и аптечка. Хаос, но рабочий хаос.

Я захлопнула дверь и щелкнула сигнализацией. Даже этот звук прозвучал устало и безжизненно.

– Я тоже, дружок. Я тоже.

Расправив плечи, направилась к офису. Служба опеки округа Мерсер обслуживала пять городков и прилегающие территории. Вместе с помощниками нас было всего пятеро. Нам бы как минимум вдвое больше людей.

По нормативу у соцработника должно быть не больше двадцати пяти дел одновременно. У меня сейчас было тридцать два. Последние месяцы наглядно показали мне, почему так многие в этой профессии быстро выгорают. Эта работа и так бьет по душе, а если еще и перегружен… рецепт катастрофы.

Но при этом это была самая важная и ценная работа, о какой я могла мечтать. Нет ощущения лучше, чем видеть, как семьи проходят путь к здоровому воссоединению, или помогать детям попасть в новые, безопасные условия, где они могут раскрыться. Конечно, бывали дела, в которых победа казалась невозможной, и максимум, на что можно было рассчитывать, – это выживание. Но это не значило, что я перестану бороться.

Каждое дело, попадающее ко мне на стол, заслуживало лучшего, что я могла дать. И они это получат. Даже если мне придется пожертвовать сном.

Когда я вошла в офис, раздался звонок, и Мэри Лу подняла голову от стола регистрации:

– Доброе утро, Фэл.

– Доброе, – кивнула я. – Как Джинни? Простуда прошла?

– Намного лучше. Но, к несчастью, Том заразился. А ты знаешь, что это значит.

Я передернула плечами.

– Только не мужской грипп.

Мэри Лу усмехнулась:

– Вот именно.

– Да прибудет с тобой Сила.

– Возьму, что дают.

Я прошла в небольшое помещение, которое делила с другим соцработником, Милой, и нашим инспектором Ноа. Единственный отдельный кабинет был у руководителя службы опеки округа Мерсер, Роуз.

– Доброе утро, – поднял взгляд от ноутбука Ноа, поправив очки. – Я принес пончики. – Он кивнул на кухонный уголок у стены.

– Спасибо. Я готова принять любую дозу сахара прямо в вену.

Мила покачала головой, ее темные волны волос обрамляли лицо с идеальными восточноевропейскими чертами:

– Я вообще не понимаю, как вы с Ноа еще живы с таким питанием.

Я скривилась, глядя на ее зеленый смузи:

– Я свои овощи предпочитаю в салате, спасибо.

– Когда ты рухнешь в час дня, пожалеешь, что не выпила мой зеленый сок.

Может, она и была права. У Милы было на четыре года больше и возраста, и опыта в этой работе. Но я держалась на плаву, как могла.

– Сахар у меня из холодных, мертвых рук не вырвешь, – пробормотала я, проходя к столу.

Ноа усмехнулся:

– Сахар – это энергия. Он нас держит.

– Считаю это научно доказанным фактом, ведь Ноа работает в службе дольше, чем мы обе.

В тридцать четыре он уже десять лет был в Департаменте социальной защиты. Обычно, если человек дотягивал до десятилетнего стажа, он оставался надолго.

Я скинула сумку на пол и отодвинула стул, но замерла, заметив на столе пакет и записку. Пакетик клубничных мармеладок Sour Patch Kids и сложенный лист бумаги с моим именем – Фэллон – выведенным яркими, замысловатыми буквами.

Горло сжалось. Я медлила, не решаясь ни открыть, ни оставить.

– Она хотела прочитать, – заметил Ноа, снова уткнувшись в компьютер.

– Спасибо, что сдал меня, – фыркнула Мила.

Я сузила глаза, глянув на нее.

Она подняла руки:

– Не я! Честно. Просто интересно, что сегодня написал плохиш из Blackheart Ink.

Я едва заметно поерзала. Нередко бывало, что Кай заезжал по пути в свой зал смешанных единоборств Haven или в тату-салон, который он тоже держал, и оставлял для меня что-то. Чаще всего – конфеты. Но не всегда.

У меня на столе и дома хранилась целая коллекция его мелких подарков: брелок с Chevy Impala из сериала Сверхъестественное, плюшевый велоцираптор из нашего любимого с Каем Парка юрского периода, снежный шар с Нью-Йорком, который он привез с крупной тату-выставки, и рисунок моего дома мечты.

Последний был моим любимым. Он взял мою нескладную каракулю, которую я рисовала снова и снова, и превратил ее в нечто красивое. И дело было не в том, что я никогда не заработаю на такой дом. Это было символом надежды.

Я развернула записку.

Не хватало бы тебе упасть в обморок на работе. Вот немного топлива, чтобы держалась. Не работай слишком усердно.

Под словами – рисунок воробья. Так он подписывал каждую записку. Я сглотнула, аккуратно сложила бумажку и убрала ее в нижний ящик стола. Время от времени я освобождала ящик, но никогда не выбрасывала эти записки – складывала их в коробки в шкафу. А когда хотела особенно помучить себя, перечитывала.

– Все так плохо? – спросила Мила. – Он что, написал, что вчера убил кого-то?

Я злобно глянула на нее. Она не пыталась обидеть специально, просто видела мир черно-белым. Для нее прошлое Кая и его временами мрачный вид автоматически ставили его в графу «плохих». Наверняка и то, что он был весь в татуировках и носил потертые байкерские ботинки вместо ковбойских, не добавляло очков.

– Прекрати, – отрезала я.

Она уже набрала в легкие воздуха, чтобы ответить, но дверь кабинета Роуз распахнулась:

– О, хорошо, Фэл, что ты здесь. Нужно обсудить размещение семьи Эндрюс.

Я с облегчением встала. Если что и могло меня взбесить, так это, когда кто-то задевал Кая. К счастью, работы у нас с Роуз хватало.

Я с головой ушла в привычный ритм дня. Было два выезда. Первый – проверка семьи, воссоединившейся после того, как мать прошла реабилитацию. Она держалась молодцом, продолжала программу и получала дополнительную поддержку от сестры, которая даже переехала поближе, чтобы помогать с детьми. Я осторожно радовалась за них.

Второй – проверка двух братьев в приемной семье. Младший расцветал от внимания и заботы, стал лучше учиться, завел друзей. А вот старший замыкался в себе. В пятнадцать лет он уже возвел вокруг себя стены, и приемным родителям придется потрудиться, чтобы их разрушить. Но я знала, что семейство Мур справится. Видела, как они делали это не раз.

Когда я вернулась в офис, сил почти не осталось. Глянула на часы – тринадцать тринадцать. Черт. Мила была права. Вместо того чтобы готовить что-то на месте, я направилась прямиком к столу и рванула пакет с клубничными мармеладками.

– Все так плохо? – поднял глаза от монитора Ноа.

– Если скажешь Миле, что у меня случился сахарный кризис ровно в тот момент, когда она предсказала, – можешь считать, что мы больше не друзья, – предупредила я, запихивая в рот кислые клубничные мармеладки. Закрыв глаза, я простонала: – Кислые клубнички, вы все, что мне нужно в этой жизни. Вы никогда не бросаете меня в трудную минуту. Всегда появляетесь именно тогда, когда я в вас нуждаюсь.

Когда я открыла глаза, то поймала взгляд Ноа, прикованный к моему рту. Он поспешно откашлялся и отвел глаза.

– Раз уж ты подзаряжаешься сахаром, хочешь обсудить дело Куперов?

– Давай, – пробормотала я сквозь мармеладки, усаживаясь за стол и доставая ноутбук.

Открыв папку с файлами, я почувствовала, как Ноа встал и подошел сзади.

– Прокурор собирается завтра предъявить обвинения в пренебрежении и угрозе жизни ребенка. С учетом доказательств и показаний, думаю, родители получат срок.

Живот неприятно сжался, как всегда при таких делах. Сколько бы раз я ни проходила через подобные ситуации, легче не становилось. В соцслужбе часто говорили, что, чтобы выдержать такую работу, приходится отключать эмоции. Я понимала, о чем они, но так не умела. Это было не в моей натуре.

– Бабушка детей хочет оформить постоянную опеку. У нее есть хорошая поддержка, стабильный доход, она работает из дома. Думаешь, мы можем подать на лишение родительских прав?

Ноа глухо хмыкнул, сжимая руками спинку моего кресла, обдумывая ответ. Но вместо его голоса я услышала более низкий, с хрипотцой, от которого по спине побежали мурашки, как от легкого касания пальцев.

– Не знаю, что ты там ищешь, но скажу, где этого точно, блядь, нет. И это в декольте Фэл.

О, черт.