Текст книги "Глаза Сатаны (СИ)"
Автор книги: Константин Волошин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 23 (всего у книги 37 страниц)
Она долго обнюхивала выстиранное платье, панталоны, полностью избавиться от отвратительного запаха она не смогла, и страх опять охватил её. Она в отчаянии села прямо на жирную землю, слёзы заструились из глаз.
Мысли о побеге даже не приходили ей в голову. Куда бежать, когда она и понятия нанимала о направлениях. А ноги уже сейчас побаливают, а прошла она всего-то пятьдесят шагов по земле. Где её туфли? Да и чем они могли бы ей помочь в таком лабиринте троп, каменистой земли и кучах упавших деревьев, сучьев, переплетённых ползучими растениями с колючками и шипами.
– Эй! Сеньорита! – Голос мулата подбросил Габриэлу с места. Она заметалась, собираясь одеться. – Где ты задевалась? Иди сюда, крошка! Ты уже искупалась или нет? Поторопись!
Она торопливо ещё раз оплескала себя, надела холодное мокрое платье н поспешила к костру, мечтая о мягкой постели и вкусном ужине.
Алесио придирчиво оглядел девушку.
– Думаю, у тебя хватило ума не думать о побеге? Молодец, – похвалил он, заметив её скромный кивок. – Садись и поешь. Это не то, к чему привыкла, но другого нет и не будет.
– Я не могу есть, – тихо ответила Габриэла. – Слишком устала, и аппетита совсем нет.
– Твоё дело, крошка! Больше предлагать не буду, – и с этими словами мулат разломил лепёшку на три части и передал товарищам.
– Надо укладываться, – распорядился Ариас. – Па, посмотри, как связан дон, а ты Ал, присмотри за сеньоритой.
Мулат гоготнул довольно, перекатился к Габриэле, запустил руку под подол. Она взвизгнула, отскочила, но тот придержал её за голую ногу.
– Погоди, крошка! Не думаешь ли ты, что сумеешь сберечь себя до самой смерти? А ведь ты предназначена для этого, – он полез лапать её под подолом.
– Пусти, свинья, подонок! Помогите!
Серия звонких пощёчин прервала её крик. Она затряслась в рыданиях, а Ариас строго, но тихо проговорил:
– Оставь её, Ал! Хозяину это не понравится. А он шутить не любит.
– Ладно, крошка! Я подожду. Мне не к спеху. А вот связать тебя придётся.
Он старательно связал ей руки тонкой верёвкой, конец которой привязал к стволу тонкого дерева. Свободным концом плотно обмотал ноги, не упустив возможность пропустить руку между ног. При этом он довольно скалился, гоготал, посматривал в сторону лежащего дона Атилио, который уже был связан и ворочался, скрипел зубами, но молчал.
Деревня была в сонном оцепенении, жара всех загнала по хижинам. Лишь собаки встретили Хуана ленивым лаем, подняв усталых крестьян с жёстких постелей.
Староста деревни встретил юношу на пороге своей хижины вопросительным взглядом. Хуан слез с мула, поприветствовал хозяина, вошёл в тень соломенного навеса, выпил воды, огляделся.
– Что скажешь, хозяин? – спросил Хуан, видя, что метис молчит.
– Я жду ваших слов, сеньор, – ответил метис, выпустил струйку дыма изо рта и опять настороженно ждал.
– Я тороплюсь, сеньор, – молвил Хуан, не желая попусту тратить время. – Хотел бы ускорить отправку скота в условленное место. Это возможно?
– Деньги у вас есть, сеньор? – несмело спросил метис.
– Я не нарушаю своего слова, староста. Как договаривались. Только свиней брать не буду. Они очень медлительны в перегоне. Овец, коз, мулов, ослов и коров могу взять, сколько предложишь.
– Когда сеньор хочет уходить?
– Чем скорей, тем лучше. Лучше всего завтра. На рассвете. – Хуан пытливо смотрел в морщинистое лицо метиса.
– Трудное дело, сеньор, можем не успеть.
– Набавлю по два мараведи за голову, хозяин. Поторопилюдей и направь погонщиков. И мне необходим один парень, надёжный, молчаливый и преданный. Плачу хорошо. В обиде не будете.
– Я попробую, сеньор. Идите в дом, жена накормит вас.
– Нет, хозяин. Я хотел бы вначале искупаться в речке. Пыль на мне, пот! А хозяйка пусть приготовит что-нибудь перекусить. Я скоро. Прими мула.
Хозяйский сын с готовностью занялся животным. Хуан спустился к воде и с наслаждением разделся, не заботясь о том, что его могут видеть.
Он жадно поел кукурузную кашу с горкой трав и варёной морковки, приправленной жгучим перцем, парой больших помидоров и мелких плодов, похожих на сливы, но с более плотной мякотью. Пара бананов дополнили его обед.
Под деревом уже сидели старейшины, ожидая переговоров.
Хуан не хотел сильно давить на селян. Торговался лишь для вида. И почти во всём уступил метисам. Они были довольны, пытались скрыть, но блеск серебра не смог сдержать их оживление.
Староста тщательно и медленно пересчитал монеты, посмотрел на старейшин с видимым удовольствием. Те ответили согласными кивками.
Староста, его звали Элеутерио, вытолкнул вперёд юношу лет девятнадцати с широкими бронзовыми скулами, узкими, слегка прикрытыми глазами и гладкими черными волосами под грязной выцветшей лентой домашней вязки.
– Это мой племянник, сеньор. Его зовут Лало. Можете им располагать полностью.
Хуан протянул руку юноше, тот смутился, но ответил. Они обменялись рукопожатиями, Хуан сказал коротко:
– Будешь хорошо служить – получишь много денег, Лало. И поменьше разговоров.
– Сеньор, он не любитель болтать. А теперь вы от него и слова не дождётесь.
– Для начала возьми реал, – Хуан протянул монетку. – Можешь отнести отцу, но я не настаиваю. Завтра на рассвете выступаем. Будь готов.
Юноша согласно кивнул, не поблагодарил за монетку, но поспешил домой.
Лёгкий туман скрыл гору Пунта, которая доминировала над всей горной цепью. Трое погонщиков, Хуан с Лало, все на мулах, с криками, хлопками бичей тронули около сотни голов разного скота по тропе, указанной Хуаном.
Мулы были нагружены мешками с зерном, мотыгами, верёвками и прочим грузом, необходимым для начала сельских работ.
Хуан торопился. Его голову не покидала мысль о товарищах и заложниках, оставленных там далеко на западе. Он надеялся быть в долине дня на два ранее, но нетерпение подгоняло его, он подгонял погонщиков. Вся вереница животных с шумом пылила по тропам, хватала голодными ртами траву, бежала к встречавшимся ручьям, жадно пила, мычала, блеяла и верещала. Собаки гонялись за отбившимися особями, оглашая дикие окрестности громким лаем.
Два дня спустя вся эта орава скатилась в долину, заполнила её пестротой и радостью свершённого дела.
– Привет, дед Куамуру! – приветствовал индейца Хуан. – Принимай народ! Шалаши построил? Вижу, вижу! Хорошо! Готовь обед. Зарежь одного барана похуже и замеси тесто. Мы скоро вернёмся с речки.
Индеец в изумлении взирал на внезапную суматоху. Собаки, измученные долгим переходом, легли, высунув языки, всё же не спускали глаз с животных, разбредшихся по долине в поисках еды.
– Два дня хватит для восстановления животных? – спросил Хуан у Лало.
– Да, сеньор, – коротко ответил юноша.
Они почти сутки гнали скот одни. Погонщики вернулись назад раньше. Хуан не хотел, чтобы много народа знали его местонахождение. Правда, трудно предположить, что метисы не догадаются об этом сами.
Индеец бодро сгружал грузы с мулов, тут же готовил на костре лепёшки и ясно показывал, что очень рад обществу.
Хуан удивился, как старик так быстро приготовил кусок земли для огорода. И сейчас Лало возил бурдюками воду с речки, поливал землю, куда посеяли семена. Посадили с десяток кустиков бананов, клубней маниоки и зёрна кукурузы.
На следующий день к полудню все увидели на краю долины группу всадников. Один из них махал цветным платком, и Хуан мог готовиться к приёму новых гостей.
Они долго спускались по крутой тропке, ведя животных в поводу. И час прошёл, прежде чем все пятеро оказались на месте.
Хуан не стал прятаться. Он стойко встретил удивлённый измученный взгляд Габриэлы. Её вид ужаснул юношу. Он никак не предполагал, что девушка будет выглядеть так страшно.
Грязное изорванное платье, измазанное потёками пота лицо, осунувшееся, искусанное мошками, поцарапанное, оно было совсем не такое привлекательное, каким он знал прежде. И особенно поразили его босые ноги в ссадинах, царапинах, покрытые пылью и грязью. Девушка с трудом держалась на ногах.
Она с изумлением взглянула на Хуана. Её бледное лицо побледнело ещё сильнее. А Хуан почти безразлично смотрел на неё, совершенно не испытывая того трепета, что раньше, когда она была в блеске своего положения.
И тут же подумал с некоторой долей удивления: «Как богатство ослепляет простого человека! А вот стоит перед тобой замызганная, истерзанная, измученная, и нет больше того ореола святости! Всё исчезло, испарилось, словно ничего и не было в этой девке.»
Эта мысль как-то взбодрила Хуана. Он без смущения продолжал изучать девицу, ожидая её первого шага. И она спросила тихо, испуганно и, как показалось, с надеждой:
– Это вы? Неужели? Уму непостижимо! Дон Хуан?
– Вот так, сеньорита, – чуть ли не смиренно отозвался Хуан. – Вы и не могли даже во сне представить себе, что такое может произойти с вами, повелительницей и вершительницей судеб других людей.
– Что это значит, дон Хуан? Вы можете мне пояснить? Зачем всё это?
– Это не моя задумка, сеньорита. Я лишь согласился помочь одному хорошему человеку и исполняю его волю.
– И для этого вам понадобилось так мучить невинного человека? Мои родители с ума сходят, не зная, что со мной, где я! Ужасно! Как вы дошли до такого?! Господи! Вразуми, направь и помилуй!
– Мне, сеньорита, поручили показать, как ужасно быть рабом. И теперь у вас будет возможность самой почувствовать, на своём изнеженном теле, как мучительно быть рабом.
– Я белая девушка! Кто посмеет меня такому подвергнуть? Это бесчеловечно, жестоко! Боже! Смилуйся над рабой твоей! Избавь от напасти! – И она истово воздела руки к бледному небу.
Хуан с интересом смотрел на эту измождённую девицу, вспоминал её жестокость и то выражение лица, которое он наблюдал. И теперь эта же девушка молит Господа помочь ей не испытать того, к чему принуждала других сама. И он, подождав, когда она передохнёт, сказал:
– Сеньорита, наверное, забыла, как сама обрекала рабынь на смертные муки.
Страх метнулся в глазах Габриэлы. Она ещё сильнее побледнела, уставилась на Хуана, губы пролепетали с иными интонациями:
– Дон Хуан, что вы собираетесь со мной делать? Вы ведь не станете принуждать меня жить в этих ужасных условиях? И прошу избавить меня от гнусностей этого мулата, – и она кивнула в сторону Алесио.
Хуан не отрывал глаз от лица девушки. Его юного опыта оказалось недостаточно, чтобы разобраться в этой девице. И в душе его что-то дрогнуло.
Он уже хотел успокоить её, как подошёл мулат, шлёпнул Габриэлу по ягодице, проговорив весело:
– Сеньор, куда девать этих донов? Они мне вот где уже сидят, – и он энергичным жестом провёл ладонью по горлу.
Хуан дёрнулся было, потом задумался на миг, и бросил, отвернувшись:
– Так задумано, Ал.
Габриэла бросилась догнать юношу, но мулат схватил её за руку и Хуан услышал, как этот похабник издевается над сеньоритой. Но не обернулся.
– Куамуру, – обратился Хуан к старому индейцу. – Ты тут давно и всё знаешь вокруг. Есть тут укромное место, где можно скрыть наших пленников? Пещера, щель или что похожее?
– Можно найти, сеньор. Шагах в трёхстах есть запутанные щели, где можно отыскать не очень глубокую пещеру.
– Пошли посмотрим. Это не займёт много времени?
Индеец молча кивнул и так же молча махнул рукой и пошёл неторопливой походкой в западном направлении. Тропы никакой не было видно, но можно заметить, что тут люди ходили.
– Ты пользовался этим убежищем, Куамуру?
Индеец кивнул, потом сказал:
– Редко. Когда опасность подходила близко.
Они поднялись футов на сто с лишним, пробрались среди каменных осыпей. Жёсткие заросли кустарника и кактусов заставляли их двигаться осторожно и медленно. Пошли расщелины, громоздящиеся острыми гребнями коричневых скал.
Индеец протиснулся в узкую щель, прошли ещё с десяток шагов, отводя в стороны колючие ветки. Они оказались среди небольшой площадки, покрытой мелкой щебёнкой, полого уходящей дальше, где чернел лаз, куда можно пролезть лишь на четвереньках. Пещерка имела уходящее в черноту тесное пространство. Индеец присел на уступ, перевёл дыхание, указал на чёрную щель.
– Извивается шагов на двести. Иногда и пролезть трудно. Вот, сеньор, – и старик устало повёл рукой вокруг. – Подходит?
Хуан привык к полумраку. Осмотрелся. Ширина пещеры не превышала и пяти футов. Высотой она уходила в темноту и определить её не представлялось возможным. Тени летучих мышей с писком улетели дальше. Здесь было прохладно, немного пахло затхлостью, но в остальном пещера Хуану понравилась.
– Спасибо, старик! Это то, что мне нужно. Будешь следить, чтобы следов человека здесь было поменьше.
Индеец кивнул.
Они вернулись в лагерь. Там уже готовили обед, Хуан ощутил голод, но в то же время ему хотелось ещё раз взглянуть на Габриэлу. Он поискал её глазами, не нашёл и спустился к речке. Там он её тоже не увидел. Спросить постеснялся, боясь лишний раз возбудить насмешки товарищей.
Юноша прошёл ниже по течению, где речка была глубже. На ходу раздевался, разбрасывая рубашку, штаны, и вскоре оказался за большим плоским камнем, где и вошёл в холодные воды речки. Он долго плескался, пока не озяб. На берегу полежал на гладкой гальке, впитывая горячее тепло солнца. Поднялся одеться.
Шагах в двадцати стояла Габриэла в мокром платье, скорее похожем на нечистые тряпки, чем на красивое, дорогое платье девушки аристократки.
Хуан застыл, не догадываясь, что он совершенно голый, пока девушка не отвернулась резко, стремительно, вспыхнув лицом. Юноша дёрнулся, тут же успокоил себя и неторопливо одел штаны.
– Вы, сеньорита, готовы для обеда? Вас, наверное, уже ждут. – В голосе Хуана звучала слабо скрытая насмешка и Габриэла это заметила.
– Наслаждаетесь моим падением, мерзкий ублюдок!?
– Пока нечем, сеньорита, Всё ещё впереди. Вы идёте?
– С вами нет. Я подожду здесь.
– Учтите, вас ждать не будут, сеньорита, – и Хуан решительно двинулся к лагерю, где уже была готова еда.
С северо-востока надвигались тучи. Далеко ворчал долгожданный гром, а далёкие молнии уже поблёскивали над горами, мрачно темневшими вокруг.
Дождь хлынул, как только люди закончили нехитрый обед.
Хуан обратил внимание, что Габриэлы до сих пор не видно. Он уже беспокоился, когда в сетке дождя заметил неторопливо, осторожно шедшую Габриэлу.
Он криво усмехнулся, представив, как больно было ей идти по камушкам. И ничего внутри не ощутил. Это успокоило его. Он поглядывал на потолок шалаша, откуда уже капали капли.
Габриэла прошла в другой шалаш, туда, где сидел дон Атилио. Он не был в путах, вопросительно глянул на девушку, спросил тихо, подвинувшись немного:
– Кто этот тощий юнец, Габриэла?
– Работал надсмотрщиком у отца. Странный человек. Успел убить одного из надсмотрщиков и тяжело ранил другого. Говорят, что он португалец. Но я в этом не уверена, Атилио.
– Ты чего не пришла поесть? Ты вся истощена, Габи!
Она не ответила. Молча сидела, обхватив колени руками. В голове шуршали неясные мысли, пугающие её своей безысходностью.
– Что нас здесь ожидает? – спросил испанец, чтобы нарушить затянувшееся молчание. Он был в отчаянии. Недовольство собой, угрызения совести, безвыходное положение, в котором они оказались. Всё это делало его вялым, быстро устающим, безвольным. Почти трусом.
– Только Господь и этот мерзавец могут знать это, Атилио. И я боюсь, что не выдержу этого. – Она вдруг бросилась к юноше на грудь, приникла к нему.
Слёзы хлынули из глаз и долго не отпускали её.
– Боже! Пошли мне избавление! Не доводи до греха! Молю, Господи, не оставляй рабу твою без твоей благодати! Дай силы вытерпеть моё горе!
Атилио нежно успокаивал её, целовал в мокрые волосы. Она продрогла в мокром платье, её плечи продолжали вздрагивать.
Ливень прекратился, солнце осветило весёлым сиянием мрачный мир под тучами. От земли шёл пар. Скот неподвижно стоял, наслаждаясь отсутствием жары, слепней и мошек.
В шалаш заглянул Алесио. Его губы растянулись в наглой улыбке.
– Сеньорита, прошу на работу. Вас ждёт посуда. Вымыть, просушить, сложить. Сеньор, идите за мной. Вас тоже ждёт работа, – и мулат издевательски посторонился, радушно разведя руки.
Молодые люди вздохнули. Поднялись, покорно поплелись делать работу.
Атилио должен был приступить к сооружению загона из жердей для скота. Это было шагах в двухстах от шалашей. Жерди приходилось рубить самому на склонах долины. Никто не следил за ним, никто не помогал, но он знал, что к вечеру все жерди должны быть заготовлены. Это была непосильная работа, Атилио со вздохом представил, как он без ужина устроится на голой земле и будет в который раз обдумывать план неосуществимого побега. Его босые ноги и дня не выдержат по таким дебрям, как тот путь, который он проделал с похитителями.
Испанец уже много раз проклинал тот день, когда принял приглашение дона Рожерио погостить у них в усадьбе. И сеньорита Габриэла теперь казалась не такой привлекательной. Он вспомнил, как мулат, этот отвратительный подонок, лапал его невесту при вялом сопротивлении Габриэлы.
Он поглядывал на мулов, пасшихся невдалеке, искал своего коня, которого лишился, мечтал вскочить на его спину и скакать куда глаза глядят. Тогда бы он добрался до жилья, до людей.
Однако то были одни мечты. Он смертельно боялся побоев, этих озверевших негров и странного молодого белого, тощего, но уже имеющего на совести убитых людей. Пусть таких же подонков, но людей. Значит, он опасен. Недаром его никто не сторожит. Видимо уверены, что сбежать ему не удастся.
Атилио подумал, что и сил его вряд ли хватит, чтобы осилить даже часть пути. Он плохо питался, много работал и теперь испытывал лишь несколько желаний, среди которых выделялись два. Желание есть и спать.
Хуан же послал Ариаса с индейцем в пещеру.
– Посмотришь, как устроить там темницу для пленников. Обязательно на цепи. Скоро мы должны будем привести сюда несколько рабов и часть из них мы должны держать на цепи. Я немного привёз этого железа.
Глава 19
На следующий день Хуана остановила Габриэла, идущая доить коз, как поручил ей Алесио.
– Дон Хуан, – не очень смело позвала она. – Мне дали задание доить коз. Я понятии не имею, как это делать. Только испорчу всё, и пропадёт молоко. А к коровам я и подойти боюсь.
– И что вы предлагаете, сеньорита? – недовольно спросил Хуан.
– Дайте другую работу, сеньор. Которую я могла бы исполнять.
– Вы разве умеете что-то делать, сеньорита? Сомневаюсь. Хорошо, я помогу с дойкой. Пошли, – и он решительно пустился к небольшому стаду коз, пасшихся в четверти мили ниже по течению.
Габриэла испуганно поплелась за ним, тщательно выбирая ногами дорогу. Они шли долго. Хуан злился, не отступить от обещания не хотел. Он поймал козу, привязал к кусту, обмыл вымя, огладил, и стал энергично пальцами сдаивать в ведро струи молока.
– Это не очень трудно, сеньорита, вы скоро научитесь. И постарайтесь не злить моего мулата. Он очень зол на белых людей.
Хуан легко заметил, как испугалась сеньорита. Он ещё немного постоял рядом, поучая и давая советы, хота сам едва ли часто занимался этим делом.
Он уже собрался уходить, когда Габриэла подняла на него глаза, наполненные слезами, проговорила тихо:
– Когда вы пошлёте гонца к моему отцу, сеньор?
– Через несколько дней, сеньорита. Время может подождать.
– Боюсь, что я не смогу долго ждать, дон Хуан, – ещё тише прошептала девушка, и Хуану показалось, что она не так уж далека от истины. И всё же не подумал щадить её.
– Человек может многое вывести и вытерпеть, сеньорита. Вспомните, сколько терпят рабы, сколько они выносят. А вы ещё же вкусили их жизни...
– Что вы хотите этим сказать? – в её голосе слышался страх, ужас, и Хуану неожиданно стало жаль эту изнеженную тонкую девушку. Но так же неожиданно понял, что желания обладать ею больше у него нет.
– По-моему я уже говорил, что вы должны полностью испытать все тяготы рабской жизни, сеньорита. В этом цель, основная цель вашего похищения.
– Боже! Смилуйся, пощади!
– Молитесь, сеньорита! Бог добр, может он и отвратит от вас ваши горести.
– Умоляю, поспешите с гонцом, сеньор! Всё, что угодно, но только поспешите!
– С этим обратитесь к мулату. Он, возможно, послушает вас, – и Хуан многозначительно усмехнулся.
Габриэла метнула в него ненавистный взгляд, тут же испугалась своего порыва, ожидая пощёчины. Ничего, однако, не последовало. Хуан не был похож на отвратительного мулата, от одного вида которого она содрогалась от ужаса.
Хуан ушёл, его не мучили угрызения совести, мало волновали страхи и переживания этой девицы. Но отступать он не намерен. И всё же решил завтра же предложить написать дону Рожерио письмо с просьбой выдать выкуп и всё, что будут требовать похитители.
Хуан усмехнулся, вспоминая злобный взгляд Габриэлы. Это его забавляло.
Исполняя распоряжение Хуана, мулат Алесио со злорадной ухмылкой повёл пленников в пещеру.
Те не осмелились спрашивать, вид их говорил весьма красноречиво, что у них на душе очень плохо. Страх так и выпирал из них, особенно из сеньориты, которая старалась идти подальше от мулата.
– Вот, мои пташки, ваше место на ночь, – осклабился Алесио, радушно разведя руки, предлагая осмотреть помещение. – Извольте ваши ножки, сеньор.
Атилио не совсем понял, чего от него требуют. Алесио извлёк из сумки тонкую цепь с обручами. И тогда испанец вдруг забеспокоился.
– Что ты задумал? Посадить на цепь нас? Нас, благородных идальго?!
– Думаешь, это так трудно, амиго? – с издёвкой спросил мулат. – Ведь вы не одного идальго держите на цепи, только вам кажется, что это не те дворяне, что вы. А у наших племён тоже были знатные люди, и они теперь трудятся на ваших плантациях. Так почему же и вам не вкусить этого, милые мои детки? Ну-ка давай твою благородную ножку, сеньор!
Атилио сильно толкнул мулата ногой, замахнулся кулаком, но тот увернулся и его кулак с звонким хрястом обрушился на губы и нос испанца. Тот сильно покачнулся, но не упал. Кровь закапала из носа.
– Успокоился, благородный? Ногу! Давай ногу!
Атилио зло брыкнулся и тут же получил ногой в пах, что согнуло его тело, а цепкие длинные пальцы мулата схватили за горло, сдавили и бросили на щебёнку.
– Лежи тихо, мальчик! Сеньорита, – обернулся мулат к девушке, – утрите сопли своему женишку. И успокойте, ха!
Габриэла в страхе сжалась у стенки. Её глаза бегали, выхватывая из полумрака жуткие картины. Она дрожала, но глаза были сухими.
Мулат быстро одел на ногу Атилио браслет, закрутил болт, проверил его и укрепил конец цепи в вбитый уже штырь. Покачал штырь, хмыкнул довольно.
– Сеньорита, прошу ножку! – Наглая ухмылка заставила Габриэлу передёрнуться от ужаса и отвращения.
Она не шевельнулась. И тогда мулат с гоготом схватил саму Габриэлу в объятия, жадными руками облапил, в то время как Габриэла визжала и вырывалась. Но силы были неравны. Она быстро сдалась, обессиленно тяжело дышала. Алесио неторопливо делал своё дело с цепью и браслетом.
– Вот теперь вы не убежите! Это уж точно! Сидите, голубки, здесь до утра. Ага, наш сердобольный хозяин просил передать тебе, сеньорита, попону от твоего же коня, – он бросил свёрток в ноги Габриэлы.
– Пока, кролики! До завтра! Спите хорошо, крепко, а то завтра будете плохо работать, и я вынужден буду вас наказать. Спокойной ночи, сеньоры!
Он ушёл, а Габриэла и Атилио ещё долго не могли успокоиться.
– Господи! Атилио, придумай же что-нибудь! – голос Габриэлы выдавал в ней крайнюю степень отчаяния. – Я с ума сойду скоро! Хоть бы скорей письмо отослать отцу!
– А я-то с какой стати всё это терплю, Габи? За что мне такое наказание? Боже, когда же закончится наш кошмар?!
– Лучше подумай, как нам сбежать, чем ныть и молить Господа. Тут он не поможет! Думай, Атилио! Думай!
– Сожалею, Габи, но вряд ли тут можно что-то придумать. Выхода у нас с тобой нет. Только ждать выкупа и то...
– Что? Ты сомневаешься, что... – Она тоже не закончила, охваченная сомнениями и страхом. – Но что они задумали? К чему они держат нас тут? Не может быть, чтобы только ради выкупа. Хуан говорил, что выполняет чей-то заказ. Значит, кто-то хочет отомстить нам, или что-то ещё, чего я не знаю!
– Я заметил, что этот Хуан как-то благоволит к тебе, Габи. Спроси его, он должен тебе ответить. Я чувствую, что так и получится. Спросишь?
– Не думаю, что он соизволит ответить. Он тоже чем-то сильно недоволен. Узнать бы. Правда он намекнул, что скоро даст возможность написать письмо отцу. Я сейчас только о нём и думаю. Скорей бы!
После сиесты, которая не распространялась на белых рабов, Хуан познал в шалаш Габриэлу. Там уже стоял крохотный столик, грубо связанный из нечисто оструганных жердей.
– Сеньорита, я обещал, что скоро вам представится возможность написать письмо отцу. Я готов это обещание выполнять. Садитесь за стол. Вот бумага, чернила, перья. Можете поправить их сами. У нас для этого нет навыка, сами понимаете... Вы готовы?
– Да, – в растерянности, прошептала девушка. – Спасибо.
– Вы забыли сказать «сеньор», – усмехнулся юноша. – Вы ведь рабыня, не забывайте этого, сеньорита. Хочу пояснить, что должно быть в письме, хотя в основном вы вольны писать, что угодно. Но одно должно быть обязательно. В нём должно быть требование передать треть вашего состояния на имя Эсмеральды Фонтес. Без этого письмо не будет иметь никакой силы. Ну и другие мелочи. Например, не трогать посланца с письмом. Его мы ещё не нашли, и он может ничего не знать о наших отношениях. И напомните папеньке, что для убедительности, мы можем поедать ему ваш отрубленный пальчик. Мы так и сделаем, если ответ не будет положительным. И так до тех нор, пока ответ нас не удовлетворит, сеньорита.
Габриэла застыла с изумлением, ужасом и отчаянием в глазах. Она инстинктивно посмотрела на пальцы рук и слёзы градом потекли по лицу.
– И вы это сделаете?! – Она прошептала едва слышно, но Хуан всё же услышал, помолчал и ответил наигранно спокойно и безразлично:
– А как вы полагаете, отец ваш выполнит наши требования? Я не вижу другого способа заставить его подчиниться.
– Кто эта Эсмеральда... я забыла фамилию, сеньор?
– Фонтес, сеньорита. Пока это не имеет значения. Вы поняли задачу? Тогда не буду вам мешать, а то ещё и дону Атилио необходимо писать. Старайтесь писать убедительнее, сеньорита.
Хуан вышел из шалаша с чувством усталости и горечи на душе. Затея с рабством нравилась ему всё меньше, хотя он не собирался отходить от задуманного. Вид сеньориты сильно его пугал. Возник страх, что она не выдержит испытания и всё полетит к чертям собачьим.
Два часа спустя он зашёл в шалаш. Габриэла сидела с бледным лицом и о чём-то сосредоточенно думала.
– Письмо готово, сеньорита? – спросил он буднично.
Она молча протянула ему лист, исписанный крупным нечётким почерком ребёнка, редко практикующегося в этом ремесле. Он внутренне усмехнулся, поняв, что она недалеко ушла от него в грамоте.
Хуан намеренно делал вид, что читает лист вверх ногами, незаметно поглядывая на презрительное выражение лица девицы. Та попалась на удочку, а Хуан даже шевелил губами и был напряжён.
– Я плохо понимаю ваш почерк, сеньорита. Надеюсь, вы всё учли из мною говорённого? Иначе вам понадобится ещё месяц лишнего времени. Ведь до вашей усадьбы не менее десяти дней пути, а ещё нужно гонца найти. Так что рассчитывать можно только недели на три.
– Я всё написала, что вы просили, сеньор, – тихо ответила девушка с видимой усталостью. Хуан понимал её, вспомнив, как сам уставал над листом бумаги, потел, сопел и после двух часов такой работы был почти полностью истерзан и измочален.
– Хорошо, сеньорита. Теперь письмо дона Атилио – и можно отправлять гонца. Спасибо, сеньорита. Можете продолжать прерванную работу. До ночи ещё весьма далеко.
Девушка ушла, а Хуан перевернул лист и принялся потеть, силясь разобрать каракули Габриэлы. Он справлялся плохо. Вздохнул, потянулся и пошёл искать Ариаса. Тот довольно сносно прочитал послание, потом ещё раз уже быстро. Заметил с удивлением:
– Знаешь, ничего такого, к чему можно было бы придраться, видно, ты здорово её напугал, Хуанито. Или это Алесио постарался. Кстати, этот мулат не в состоянии больше терпеть с этой девкой. Что ты на это скажешь? Или для себя сберечь охота?
– Уже нет. Пусть делает, что хочет, но без того, чтобы она сбрендила или ещё хуже, померла. Ты понял? Тогда помрёт и этот ублюдок.
Ариас скорчил понимающую гримасу, согласно кивнул и отдал лист Хуану.
– Кого пошлём в усадьбу?
– Лало, думаю. Он молчун, местный, и легко сможет объяснить, как оказался на такой роли. Мы с тобой ему всё растолкуем и хорошо заплатим. Вот только и от Атилио нужно подобное письмо. Сколько от него мы можем запросить?
– Тысяч десять, думаю, будет достаточно. Как ты считаешь, Хуан?
– Пусть будет по-твоему, Ар. Столько же с дона Рожерио – и можем сматываться подальше от этого острова.
– С такими деньгами мы это можем себе позволить, – и Ариас с довольной улыбкой вышел, пообещав прислать Атилио.
Усадив испанца за стол, Хуан и ему предложил написать письмо, требуя за свободу десять тысяч золотых песо. Тот удивлённо поднял глаза, спросил с усилием и страхом:
– Сеньор, мои родители не в состоянии столько заплатить!
– Сколько же они в состоянии?
– Самое большее вдвое меньше, и то при наличии времени, сеньор. Мы совсем не так богаты, как отец Габриэлы.
– Тогда вы вернётесь домой без стольких пальцев, сколько недоплатите за свою свободу. Нам не составит труда лишить вас всех пальцев, дон Атилио. Алесио будет рад позабавиться, не так ли?
Лицо испанца побелело. Он долго не мог вымолвить слово, потом проговорил хрипло, растерянно:
– Я, конечно, напишу, но возымеет ли это результат? Отец просто не сможет собрать столько денег. Лучше мне лишиться жизни, сеньор, чем оставлять родных без гроша и прозябать весь век в нищете. Тогда и писать нет смысла.
Голос дона Атилио с каждым словом становился всю тише. Хуан видел, что испанец в отчаянном положении, готов на самые крайние меры. Он заставил Хуана задуматься, а потом проговорил решительно:
– Пишите то, что я требую, а там посмотрим, что получится. Мы и так сильно рискуем с вами. Того и гляди появятся ваши ищейки. Кстати, хотите остаться живыми – не вздумайте подавать сигналы, если чужие люди будут здесь.
Хуан многозначительно посмотрел на испанца, указал на лист бумаги.
– Через час приду. Письмо должно быть готово.
Вечером Хуан с Ариасом долго беседовали с Лало. Метис внимательно слушал, кивал головой и под конец спросил:
– Мне торопиться возвращаться, сеньоры?
– Да, Лало, – ответил Хуан. – Мы хотели бы побыстрее. Нам не стоит тянуть. Слишком долго может быть опасно. Вот тебе на дорогу пятнадцать реалов. Можешь заехать к себе в деревню, но не задерживайся там. Сменишь мула – и в дорогу.
