Текст книги "Глаза Сатаны (СИ)"

Автор книги: Константин Волошин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 37 страниц)

Глава 16

Случай, повернувший всю жизнь Ивася в другую сторону, произошёл спустя почти полгода после его начала работы надсмотрщиком. Он вдруг обнаружил, что его деньги, почти пятьдесят песо заработка, исчезли.

Ариас выслушал эту весть и задумался.

– Я уверен, что это дело рук Луиса, – кипятился Хуан. – Но как это доказать? И оставить так просто душа не лежит.

– Обыскать его вещи, Хуан, – предложил Ариас.

– Трудно, Ар. Мы оба на плантациях, а потом оба в хибаре.

– Я попробую это сделать, – расширив глаза, предложил мулат. – Улучу момент и пролезу в вашу хижину. Собственно, это не должно сильно заподозрить меня. Ведь мы братья, Хуан. Что ты на это скажешь?

– Тебя могут застукать за этим, и сильно изобьют, Ар. Мне страшно за тебя.

– Не убьют же! Что-нибудь придумаю, Хуанито! Но что делать, коль я обнаружу пропажу?

– Ничего не делать, Ар. Сообщи мне, а я уж буду думать и решать. Ты лучше побудь в стороне. Это мои дела, Ар.

Уже через день мулат доложил Ивасю, что деньги он обнаружил.

– Они зашиты в матрасе, Хуан! Я их не видел, но хорошо прощупал.

– Может, это его собственные, – предположил Хуан.

– Его я тоже нашёл. Они лежат отдельно, но тоже спрятаны. Не так хитро, однако не на виду.

– Стало быть, надо подумать, что предпринять. Если обратиться к хозяину?

– Не верю я в его помощь, Хуанито.

– Что ж тогда, Ар? Обвинить Луиса в воровстве и потребовать вернуть украденное? Будет драка, и я не уверен, что мне удастся увернуться от его кулаков. А они у него внушительные.

– Что я могу тебе посоветовать, Хуан? Ничего не приходит в голову. Подумай сам и реши. Только будь осторожен, прошу тебя.

Ивась два дня думал, колебался, и на всякий случай незаметно занимался с оружием, особенно кинжалом.

С сильным сердцебиением и волнением, Хуан после работы при Луисе полез проверить деньги и, конечно, не обнаружил их. Он торопливо перерывал свои вещи, которых было слишком мало, чтобы что-то там потерялось.

– Луис, ты не брал моих денег? – Хуан быстро взглянул на испанца.

– Ты что это болтаешь, Дон? Откуда у тебя могут возникнуть такие мысли? Поосторожнее с этим, парень!

– Но денег нигде нет! Сам видишь, я всё перерыл, да и не так далеко их я спрятал, чтобы не найти.

– Мало ли тут могут разного сброда шататься! Откуда мне знать!

Всё же Ивасю показалось, что в словах Луиса слышались какие-то фальшивые звуки. Да и лицо его несколько не так выглядело, если б он был чист.

– Странно всё это, – пробормотал Хуан и подозрительно смотрел на Луиса.

– Чего так смотришь, дохляк?! Перестань, а то врежу, чтоб ничего не думал, паршивец!

– Луис, всё же, если это ты их взял, лучше тебе их вернуть, – проговорил Ивась с волнением и дрожью в голосе.

– Сволочь! Ты ещё не заткнул свою пасть? – Луис поднялся с угрожающим видом и сделал шаг к бледному парню. – Да я тебе башку сейчас расквашу и свиньям выброшу!

Луис не очень быстро поднял кулак, готовя удар, Хуан быстро отклонился и кулак испанца лишь слегка задел кожу скулы. Хуан не ответил. Он немедленно выскочил из хибарки на двор, Луис бросился за ним, изрыгая ругательства и угрозы.

Тут же во дворе появились остальные надсмотрщики. Они с интересом наблюдали, как Луис надвигался на бледного Ивася, который отчаянно избегал встречи с его кулаками.

– Погодите вы, дурни! – заорал Макарио. – Чего ссора?

– Этот подонок обвиняет меня в краже его денег, сука! Убью!

– Кто ж мог их украсть, – взвизгнул Ивась нервно. – Сами они, что ли, убежали? Дай проверить твои вещи и тогда я успокоюсь!

– Прибью, гадёныш! – кулак Луиса всё же достал Хуана.

Удар пришёлся в левое плечо, но юноша всё же покатился по земле, ощущая тупую боль и злобу. Ивась вскочил, тронул за поясом кинжал, убедившись, что тот на месте.

– Перестаньте, петухи! – продолжал увещевать Макарио. – Давай разберёмся!

– Чего тут разбираться, Макарио? Не мешай мне его прикончить!

Луис опять бросился к поднимавшемуся юноше. Тот поспешил отскочить и стать за одним из надсмотрщиков, спокойно наблюдавшем за ссорой.

– Луис, не дури! Угомонись! Давай поговорим! – Макарио всё ещё надеялся уладить всё миром. – Парень может просто так сказал. Или действительно, давай проверим, и всё станет на свои места.

– Я угомонюсь, когда придушу эту гниду!

Ивась вышел перед ним, он был очень бледен и сильно волновался.

– Луис, не доводи до беды! Я не хочу причинять тебе вред. Успокойся!

– Вы слышали, он мне угрожает!

– Да никто тебе не угрожает, Луис, – вступился Челато. – Постой, давай с тобой разберёмся и всё выясним!

– Плевать я хотел на ваши выяснения! – Луис опять двинулся к Хуану.

И тут он словно наткнулся на столб. Согнулся слегка, прижав руку к правому боку. И все увидали торчащую рукоятку кинжала, с которой капала кровь. Луис удивлённо смотрел на рану, на руку, испачканную кровью и молчал.

– Ребята! Я не хотел! – Это голос Хуана срывался на дискант и сильно выдавал страх. – Он сам напросился! Я его просил!

– Что тут происходит? – послышался голос Менто.

– Да вот, Херонимо, – ответил в растерянности Макарио. – Смертоубийство случилось! Дон...

– Что Дон?! Отвечайте!

– У него деньги пропали, а Дон обвинил в краже Луиса. Тот и взвился и гонял Дона, пытался убить. А как всё получилось – никто и не заметил, – Макарио оглядел стоящих в растерянности надсмотрщиков.

– Как это не заметили? Они что, дрались?

– Нет, Менто. Он подошёл шага на четыре. Дон просил его, но тот не остановился. Вот теперь что, –и он кивнул на медленно опускавшегося на колени Луиса.

– Сеньор! – пролепетал Хуан растерянно. – Он же убил бы меня одним ударом! Я не хотел!..

Менто подошёл к Луису. Остальные столпились рядом. Кровь из-под крепкой костяной рукоятикинжала продолжала обильно сочиться.

– Луис, как же так? – тихо спросил Челато участливо.

– Позовите черномазых баб! – приказал Менто. – Надо кровь остановить.

– Вот скотина! – обернулся Ромуло к Хуану. – Обязательно надо было в печёнку попасть? Теперь хана! Не выдюжит. Глубоко, сволочь пронзил!

Хуан моргал, готовый пустить слезу, но молчал.

– Макарио, Челато, думаете не выживет? – поднял глаза Менто.

Макарио медленно отрицательно покачал головой, а Челато проговорил:

– Ему лучше исповедаться, Менто. Дело тухлое. Послать бы на подворье за священником. – Он поискал глазами, подозвал мальчишку из чёрных, тихо что-то сказал тому, хлопнул подзатыльник и тот помчался прочь.

Луис открытым ртом мелко дышал, вся правая сторона подплывала тёмной кровью.

Прибежали две негритянки и принялись обтирать и обмывать Луису бок и рану. Одна всё вопросительно поглядывала вверх. Тогда Менто окликнул юношу:

– Ну-ка ты, метатель, вытащи свои кинжал, а то негритянки боятся!

Хуан тоже боялся. Но пришлось пересилить себя. Он присел, взялся за мокрую рукоять, повременил малость и рванул на себя.

Луис дёрнулся, застонал, а кровь густо полилась на землю. Женщины торопливо накладывали на рану какие-то листья, хлопковую вату и туго перевязывали полосками полотна.

Луис был без сознания. Одна из негритянок посмотрела на Менто.

– Сеньор, он умрёт.

– Не твоего ума дело! Лечи!

Луиса перенесли в тень дерева, положили на конский потник.

– Что делать, Менто? – спросил тихо Макарио.

– Надо бы проверить слова Хуана, – кивнул Менто в сторону убитого отчаянием юноши. – Иначе, как и что мы доложим хозяину? Пошли. Эй, Дон! Иди в хижину. Будем искать.

Только трое могли заниматься делом в тесном помещении. Быстро перерыли вещи Луиса. Нашли его деньги. Хуан подтвердил, что это не его.

Подняли матрас, перетряхнули всю нехитрую одежду.

– Ничего нет, Менто, – обернулся к начальнику Макарио. и сурово глянул на Хуана. И тут голос Ариаса из-за спин проговорил негромко:

– Хорошо бы матрас прощупать, сеньоры!

– Пошёл ты! – огрызнулся Ромуло. Но Менто согласился.

– Что-то есть! – проговорил Челато. – И нитки свежие. Посмотрим!

Все придвинулись вплотную, наваливаясь на спины друг друга.

– Есть деньги! – Челато передал их Менто.

– Хуан, сколько было у тебя, если помнишь?

– Около пятидесяти песо. Плата за почти полгода, сеньор. Помню точно, что один реал и горсть мараведи. И мешочек из коричневой кожи с двумя строчками красной кожи, сеньор.

– Точно! Это твои деньги! Бери, Хуан! И моли Господа, что мы нашли их.

Хуан покорно принял мешочек, не зная, куда его деть. Он был ещё под сильным впечатлением убийства и сильно переживал.

– Смотрите за Луисом, а мы с Хуаном пойдём сообщить хозяину, – проговорил Менто. – Топай, метатель! – толкнул юношу в спину испанец.

– Не может быть! – вскочил дон Рожерио с кресла, чуть не опрокинув бокал с вином. – Этот мальчишка смог прикончить Луиса? Чушь!

– Так получилось, сеньор, –ответил Менто. – Что теперь делать нам сэтим?

– Значит, деньги всё же онукрал! Вот скотина! Он не выживет?

– Куда там, сеньор! Рана на шесть дюймов глубиной. Прямо в печёнку!

– Хуан, ты так хорошо бросаешь кинжал? Хотел бы я посмотреть.

– Простите, сеньор! Но этополучилось само собой. Сам не пойму.

– Ладно, Менто. Альгвасилаприглашать не станем. Сами управимся.Когда Луис умрёт, немедленно похоронить на кладбище без обозначения. Всё же он вор, преступник. Его исповедали?

– За падре послали, сеньор, – ответил Менто.

– Это хорошо. Идите! Да, погоди, Менто! Ты деньги Луиса нашёл?

– Нашёл, сеньор. Что с ними делать?

– Давай сюда. Они пойдут на похороны, отпевание и услуги церкви.

– Вот проныра! – ругнулся себе под нос Менто, когда они спустились со ступеней крыльца. – То б мы поминки устроили, а так... – Он махнул рукой, а Хуан подумал, что здесь не очень-то уважают хозяина. Только боятся.

Поздно вечером Луис скончался. Падре Бакирисо торопливо отслужил положенную службу, в темноте три раба быстро вырыли могилу и тут же засыпали тело землёй.

Ромуло подозрительно поглядывал на Хуана и краем уха тот услышал несколько слов, сказанных Макарио.

Хуан понял из услышанного, что теперь у него появился враг, и этот враг весьма мстительный и злопамятный. Юноша заметил Ариасу:

– Чёрт! Вляпался я по самые уши, Ар. Следи теперь за каждым своим шагом, и не выпускай из виду Ромуло.

Ариас как-то странно молчал. Это насторожило Хуана. И он поинтересовался столь странным молчанием.

– Мне надоело, Хуан сидеть здесь, будто я раб! Хочу чего-то нового. Хочу на корабль. Там было много яснее и понятнее. А это Ромуло... С ним можно управиться, Хуанито. Пока он не догадался, что ты кое-что пронюхал.

– Что ты хочешь этим сказать, Ар? – испуганный голос Ивася немного развеселил мулата.

– Пустое, Хуанито! Сам ничего не знаю, но поболтать охота. Слишком много в этот день произошло. Голова идёт кругом.

– Сдаётся мне, Ар, что недолго нам тут осталось прозябать, – сокрушённо проговорил Хуан.

– Что ты надумал? – вскинул голову Ариас.

– Я? Ничего. Но так мне почему-то кажется. Всё к этому идёт.

– Мне этого очень хотелось бы, – вздохнул мулат.

Дней десять спустя Хуан проходил мимо дома хозяина, когда от крыльца до него долетели слова, заставившие его стать, как вкопанному.

– Дон Хуан! Не поговорите ли со мной?

Он не оборачивался, чувствуя, как волна волнения залила его лицо румянцем. Тут же понял, что говорила Габриэла, дочь дона Рожерио.

– Чего вы стали, дон Хуан? Подойдите, а то мне это сделать совсем неудобно! Ну же!

Хуан повернулся, ощутив, что краска покинула его лицо, сменившись бледностью, а волнение поубавилось.

Он медленно подошёл, поклонился, спросил, тщательно подбирая слова:

– Чего желает сеньорита?

– Мне папа рассказал про ваши подвиги. Я имею в виду Луиса, этого грубияна и громилу.

– Что я могу вам сказать, сеньорита? Никакого подвига не было. Я с острым чувством страха защищал свою жизнь.

– Разве можно на расстоянии убить кинжалом, дон Хуан?

– Сам удивился, сеньорита.

– Очень хотелось бы посмотреть, как вы бросаете своё оружие. Покажите!

– Я вовсе не уверен, что у меня получится, сеньорита.

Её глаза улыбались чуть насмешливо, презрительно, но с интересом. Черные блестящие волосы гладко зачёсаны, локоны слегка виднелись из-под лёгкой шляпки с лентами и кружевами.

Хуану вдруг сильно захотелось ощутить её в своих объятиях, сжать, почувствовать биение её юного сердца, вдохнуть чудесный запах духов и чистой кожи и одежды, такой необычной для него и такой притягательной, как и недостижимой.

Видимо, она заметила нечто подобное, улыбка покинула её лицо, оно приобрело жёсткое выражение надменности, и голос, уже требовательный и решительный проник в уши и сознание юноши:

– Не вздумайте перечить мне, юноша. Я этого терпеть не могу. Извольте немедленно показать, что вы умеете со своим кинжалом. Прошу!

Хуан едва заметно скривил губы, вытащил кинжал из ножен, оглянулся.

– Куда метить, сеньорита?

– Хотя бы в это дерево, – указала она пальцем на пальму шагах в десяти. – Или оно слишком далеко?

– Может, и так, сеньорита, – ответил Хуан, начиная немного нервничать. – Я ведь говорил, что не уверен в успехе, сеньорита.

– Хватит болтать! Мне надоело ждать! Бросайте!

Хуан сосредоточился, напустил серьёзность на лицо, метнул. Кинжал мелькнул в воздухе, ударился почти плашмя о твёрдую кору дерева, упал, а Хуан с виноватым видом посмотрел в недовольные глаза девушки.

– Видите, я говорил, сеньорита! И далековато...

– Сама вижу. Не слепая! Ничего интересного.

И, не прощаясь, вильнула задом, удалилась в дом, не удостоив Ивася взглядом своих тёмных глаз.

Хуан проводил девицу напряжённым взглядом. Отметил, что недовольное лицо выглядит непривлекательно, подумал, что она способна на жестокость. И неожиданно юноше представился случай убедиться в этом.

Не прошло и недели, как его возлюбленная негритянка Хавита пожаловалась на очередном свидании, что её подругу должны утром сильно наказать.

– За какие же грехи? – спросил Хуан без особого интереса.

– Разбила любимую чашку сеньориты Габриэлы, когда несла ей молоко.

– Как же её накажут, Хавита? – уже заинтересованно спросил юноша.

– Привяжут голую к столбу на солнцепёке и обмажут патокой. Представляешь, сколько пчёл и всего остального налетит? А муравьи? Их будут толпы!

– Что так здесь положено поступать? Или чашка из алмаза вырезана и пропала целиком?

– Обычная чашка, Хуанито! Только сеньорита привыкла из неё пить молоко.

– Твоя подруга ведь и умереть может!

– А ты думаешь! Я так переживаю, Хуанито! А её друг, мечтающий взять её в жены, может от горя и отчаяния выкинуть самое худшее.

– Кто у неё такой желающий, Хавита?

– Раб в подчинении Ромуло. Венансио зовут. Вот кому позавидовать трудно. А он отчаянный и иногда просто сумасшедший. Я и подруге говорила, что связываться с ним опасно. Да куда там! Любовь!

– Завтра же воскресенье и праздник, Хавита! Какое наказание может быть в такой день?

– Сеньорите особенно такие дни нравятся, Хуан, – строго ответила девушка.

– Такая жестокая? А по виду не скажешь.

– Такая, Хуанито! Ты просто её не знаешь. Правда, бывает и доброй, когда возвращается из города. А она туда ездит каждый месяц. Иногда и чаще. Тогда, по возвращении, дарит нам вещи и по паре мараведи. И два дня ни на кого не обрушивает своего гнева.

– Что ж такого для неё в том городе, Хавита? – заинтересованно спросил Хуан. Хавита с подозрением посмотрела на юношу, усмехнулась, ответила с коварной усмешкой:

– Жених, Хуанито! И она от него без ума. Сохнет уже почти год, да он не очень спешит. Ждёт, когда приедет её брат. Старший. Дон Рассио. Что-то от него зависит, но что, я не знаю.

– Где же он пропадает, Хавита?

– Он лейтенант королевского флота, Хуан. Красивый! Жуть! Не то, что сеньорита. Все от него без ума. И обходительный. Никогда не обругает, не накричит, только с улыбкой со всеми разговаривает.

– Интересно бы поглядеть на него, – в задумчивости проговорил Хуан.

– Слыхала, что его ожидают через два месяца. Его судно подойдёт к городу, и тогда тут все его увидят. Будет праздник. Хозяин его очень любит, но частенько поругивает. Только всё любя, Хуанито.

– Всё-то ты знаешь, Хавита! Вот что такое домашние слуги!

Уже лёжа на жёстком топчане, Ивась ещё долго вспоминал разговор с Хавитой. А утром поспешил почистить свой старыйкафтан, нацепил шпагу, надел шляпу и отправился к господскому дому, где должныпроисходить наказания,

Больше всего Хуана интересовала сеньорита Габриэла. Очень хотелось посмотреть в её лицо, понять, что она есть такое. Понимал, что любопытство его не имеет основания. И всё же его тянуло сюда что-то, что интересовало, занимало, хотя и немного раздражало.

Рабы уже возились у столба, готовили верёвки, принесли горшок с патокой. Десяток рабов поодаль ждали с горестными лицами, тихо переговариваясь и поглядывая на хозяйский дом с видимым страхом и ненавистью.

Хуан вспомнил, что говорила вчера Хавита, и подумал о старой донье де Риосеко. Вот в кого пошёл молодой сеньор! Донья, его мать, здесь пользовалась репутацией сердобольной и даже доброй женщины, но прав в доме никаких не имела. Вдобавок постоянно болела и редко появлялась на людях.

Про хозяина говорили, что он доволен положением жены и часто весело и разгульно проводит время в городе.

Ещё Хуан знал, что молодой хозяин очень любил мать, а у дочери с нею отношения всегда были натянутыми, не то, что с отцом.

– Хуан, – услышал юноша голос Ариаса, – что так рано пришёл?

– Хочу с самого начала понаблюдать за хозяйской дочкой.

– На чёрта она тебе сдалась? Нашёл, кем интересоваться! Она всё равно не для тебя, Хуанито.

– Я не по этой причине, Ар. Просто интересно, любопытно, что за девка эта хозяйская стерва.

– Тут ты верно заметил! Истинная стерва! Кровопийца! Хуже своего отца.

Скоро привели связанную по рукам молодую негритянку. Лицо её посерело от страха, она дрожала мелко, неудержимо.

Рабы сорвали с её тела одежду, и она предстала перед народом в чём мать родила. Никакого стыда она не испытывала. По-видимому, всё в ней сосредоточилось на предстоящем физическом мучении.

Ариас толкнул Хуана в бок, прошептав:

– Гляди! Вон она усаживается в кресло на веранде!

Хуан стоял не далее, как шагах в пятнадцати от девушки и её лицо хорошо было видно без шляпы.

Юноша обратил внимание на сильное напряжение, чувствующееся в нём. А в глазах блуждали искорки чего-то дьявольского, как казалось Хуану. И он никак не мог понять, что могла испытывать Габриэла от созерцания пытки.

Негритянку привязали к столбу так, чтобы она не могла сползти на землю и в молчании кистью обмазали тело тонким слоем патоки сахарного тростника. И только один голос прозвучал с издёвкой и чуть насмешливо:

– Какой товар пропадает! Лучше б дать нам позабавиться! Хоть удовольствие получат все, ха-ха!

Все головы повернулись к говорившему. То был высокий испанец, и Хуан вспомнил, что надсмотрщики именно о нём говорили, как о прежнем любовнике его Хавиты.

Он был довольно молод, но точно определить его возраст было невозможно. Ему можно было дать и тридцать и сорок лет. Слегка кучеряв, с очень маленькой бородкой и тонкими усами, отлично ухоженными. В лице можно прочитать наглость, самоуверенность и силу.

Это и был тот самый Амбросио, о котором так восторгались его товарищи надсмотрщики. В груди Хуана защемило чувстве ревности.

Солнце припекало всё сильнее, начали слетаться различные насекомые, и вскоре тело несчастной жертвы начало дёргаться, извиваться. Кричать она не могла – через рот была она привязана к столбу.

Уже прошло полчаса, а Габриэла продолжала внимательно наблюдать за мучениями жертвы. Её глаза неотрывно впились в лицо и тело негритянки. Хуану показалось, что она испытывает какое-то удовлетворение от созерцания человеческих мучений. Бледное лицо ничего, кроме напряжения, не выражало. Глаза широко раскрыты и словно застыли.

Юношу передёрнуло от затаённого страха. Он отвернулся, потом отошёл в сторону, ответив на вопрос Макарио о причине ухода:

– Ничего интересного в этом не вижу, Макарио. – Он ушёл, больше не желая лицезреть гнусное зрелище и жестокое выражение лица сеньориты.

Потом Хуан узнал, что на такое Габриэла решается только в отсутствии отца. Тот не допускал публичных зрелищ, ограничиваясь тайными экзекуциями и отдавая всё это на откуп надсмотрщикам.

Весь день Хуана преследовали видения лица Габриэлы. Но удивительное дело! Он наравне с отвращением и даже страхом, находил в себе странное стремление к этой странной девице. Его что-то влекло к ней. Разобраться в своих чувствах он никак не мог.

«Вот жизнь! – думал он частенько. – И поговорить не с кем. Был бы тут Омелько или хотя бы Демид! Свои люди. А Ариас? Он слишком прост, да с ним и не поговоришь по душам. Речь ещё не позволяет!»

Вечером Хуан узнал, что наказанная не умерла. Сеньорита всё же разрешила снять её с позорного столба. Но болела девушка больше двух недель, после чего была отправлена на плантацию сахарного тростника под попечение Челато.

Был жаркий день. Дождя давно не было, и до его прихода было ещё далеко. Южное побережье острова сильно страдало от засухи, в то время как на севере бушевали грозы с проливными дождями.

Хуан медленно ехал верхом на муле, осматривая плантацию, где работали его подопечные. Верзила-староста, завидев его, перестал нахлёстывать провинившегося раба, проводил белого недобрым взглядом. Юноша неожиданно обернулся и успел заметить этот взгляд. Стало прохладно спине, словно мороз пробежал по коже.

Староста тут же поменял выражение лица. И всё же у Хуана мелькнуло в голове, что с этим негром требуется быть очень осмотрительным.

Не проехал он и двухсот шагов, как обострённый опасностью слух уловил нечто необычное в шелестении стеблей тростника. Остановил мула, прислушался. Любопытство взяло верх. Тихо слез с седла, прокрался дальше, пока не услышал тихие слова, разобрать которые он не смог. Очень медленно и осторожно прокрался ближе. И через редкие стебли узрел двух негров, оживлённо о чём-то споривших громким шёпотом. Они так увлеклись этим, что не замечали опасности, нависшей над ними.

А Хуан тихо стоял и слушал незнакомую речь, сожалея, что ничего не может понять в ней. Вдруг один из негров заметил его, серость лица показала, что он смертельно испугался, рот так и остался открытым, пока второй негр не обернулся и не застыл в оцепенении.

– Если вы поведаете мне, о чём вы так горячо беседовали, то обещаю не наказывать, – спокойно сдерживая волнение, проговорил Хуан.

Негры переглянулись. Их страх усилился. Они ещё с минуту молчали, не в силах справиться с ним. Потом один стал сбивчиво говорить на плохом испанском, из чего Хуан мало что понял.

Он всё же выслушал его до конца.

– Я вас предупредил, – молвил он, злясь. – Вы мне не поверили. Ступайте к старосте и передайте о наказании «ананас».

Негры поднялись, переглянулись снова, понимая, что этот «ананас» в исполнении старосты означал в лучшем случае увечья, если не мучения до смерти.

Тот, что помоложе, что-то сказал товарищу, тот помолчал, потом обернулся к Хуану, пробормотав тихо:

– Сеньор, мы ничего такого страшного не делали! Простите, сеньор! Вы обещали не наказывать, сеньор! Вы выполните своё обещание, сеньор?

– Ты мне осмеливаешься ставить условие? – вскипел Хуан. – Говори! Если у вас нет ничего против меня лично, я готов выполнить то, что обещал! Говори!

– Мы обговаривали, сеньор, как нам избавиться от старосты! Он так страшен, что многие не могут работать от одних его угроз.

– Это всё? – с подозрением уставился Хуан на негра. – Как тебя звать?

– Здесь мне дали имя при крещении Сибилио, сеньор. А этого, – он указал на соседа, – Белисарио, сеньор. Мы второй год здесь. Простите нас, сеньор!

Хуан в молчании смотрел на перепуганных рабов. Он пытался понять, правду ли они говорят. Но ничего не говорило против них. А в голове молнией блеснула мысль: «Может, стоит мне иметь их сообщниками? Или это слишком опасно? Не предадут ли они его из простой ненависти к белому человеку? А, может, рискнуть? Что мне, белому, могут здесь сделать?»

И всё же Хуан посчитал за лучшее просто молча уйти, дав неграм повод думать, что угодно.

Он, конечно, не потребовал от старосты наказать этих негров. И после этого случая стал ждать, что они предпримут дальше, поняв, что он, Хуан, не собирается их выдавать или наказывать.

А тут вдруг друг наказанной негритянки, этот Венансио, отколол такое, что даже Ромуло был удивлён. Этого негра схватили, когда он убегал после того, как бросил в окно сеньориты Габриэлы горящий факел.

Пожару не позволили заняться, но сеньорита и домочадцы сильно перепугались. Сеньорита целый день не выходила из дома, а негра сеньор Рожерио в тот же день приговорил к казни через повешение.

На казнь в этот день согнали всех негров, отменив работы. И странное дело, сеньорита Габриэла не появилась на казни. Это было странно. Никто не осмелился спросить об этом.

Казнь особо никого не удивила. И за меньшие прегрешения казнили негров, а тут покушение на жизнь хозяйской дочки и дом.

Хуан же в тот же вечер стал расспрашивать Хавиту про дела у негров, но та так была перепугана, что не осмеливалась ничего поведать. Только крестилась, шептала молитвы.

Через несколько дней Хуан нашёл на плантации негра Сибилио. Тот не скрывал страха.

– Скажи, Сибилио, что происходит среди вас? Негры какие-то возбуждённые.

– Сеньор, я почти ничего не знаю, простите. Мы ещё плохо ладим со старыми работниками.

– Ты опять мне не доверяешь, Сибилио. А я не обманул тебя в прошлый раз.

– Да, сеньор. Вы очень добро к нам отнеслись, сеньор! Но я боюсь, сеньор!

– Будет хуже, если ты мне ничего не скажешь, Сибилио.

– Я очень мало знаю, сеньор! Мы с Белисарио только хотели избавить нас всех от этого проклятого старосты Чичино, сеньор. Но у нас ничего не получилось, и мы сильно трусим, сеньор. А что происходит среди рабов, я почти ничего не знаю. Только то, что кто-то хочет навредить хозяину.

– Ты знаешь зачинщиков этого дела?

– О них никто ничего не знает, сеньор. Может, два или три человека, но не мы, поверьте мне, сеньор!

– Постарайся узнать, Сибилио. Это и для меня очень важно. Обещаю хранить всё в тайне. Ты веришь мне?

– Да, сеньор! Я постараюсь! Но это скоро неполучится.

– Я подожду. Мне не к спеху.

Однако прошло больше двух недель, прежде, чем Сибилио смог сообщить нечто, похожее на правдоподобные сведения.

– Сеньор, я узнал про одного из близких людей главного.

– И кто же он? – Хуан даже заволновался.

– Это раб по имени Бванду. Так его зовут свои, а крещёное имя мне узнать не удалось, сеньор.

– У кого он работает, Сибилио?

– У сеньора Ромуло, сеньор. Я его даже смог увидеть. Невысокий, с бородкой и очень светлый негр. И нос его совсем не широкий, а довольно тонкий.

– Хорошо, Сибилио. Вот тебе награда за работу, – и Хуан бросил ему в ладони большую лепёшку кукурузной муки с кускомговядины. – Работай и не попадайся старосте на глаза.

Раб долго кланялся, шептал слова благодарности, а с лица не сходила гримаса страха.

Хуан теперь постоянно находился под впечатлением услышанного. Он замечал, что в асиенде происходит какая-то тайная возня. Участились наказания, надсмотрщики свирепствовали, а Ромуло постоянно искал ссоры с Хуаном, что не мешало последнему продолжать участвовать в частых попойках с товарищами. Те после гибели Луиса постепенно смирились с Хуаном и даже стали серьёзнее относиться к юноше, словно прибавилось уважения. Всё ж защитил себя по справедливости. И лишь Ромуло по-прежнему косился на Хуана и не здоровался.

– Что-то хозяин последнее время нервничает, – заметил Макарио после очередной кружки вина.

– Какое нам до этого дела? – буркнул Челато. – У него своя жизнь, у нас своя. Мы не можем пересечься.

– А мне нравится, – бросил Ромуло. – Люблю смотреть, как ползают по грязи эти чернозадые. Ненавижу их!

– Чего тебе их так ненавидеть? – мирно спросил Хуан. – Что они тебе сделали? Мне они просто безразличны.

– Помолчал бы ты, сосунок! – огрызнулся Ромуло. – Ты ничего не знаешь, дохляк! И лучше тебе не встревать в мои разговоры!

– Ромуло, оставь ты Хуана! Сколько можно? Парень ещё не очерствел, как мы, но это от него не уйдёт. Пусть ещё потешится юными глупостями, – и Макарио посмотрел на Челато, ища его поддержки. Тот согласно кивнул.

Хуан ещё раз убедился, что Ромуло всё ещё горит желанием посчитаться с ним, но пока эго ему не удавалось.

За день до праздника святого Фомы Апостола Хуан решил пройтись по баракам негров, посмотреть, не найдёт ли того, кого описал ему Сибилио.

Когда он вошёл в сарай Ромуло, там царила тишина, гнетущая тишина, навеянная неожиданным появлением постороннего надсмотрщика. Полсотни рабов с ужасом наблюдали, как Хуан медленно проходит по ряду прикованных негров.

Он пристально вглядывался в лица и довольно быстро нашёл того, кого искал. Этот негр был действительно заметен. Хуану подумалось, что это вовсе и не негр, а кто-то другой.

Хуан долго стоял и смотрел, как этот светлый человек старается как-то укрыться от пристального взгляда юноши. А Хуан всё смотрел и думал, что и с кем он задумал отомстить хозяину.

– Тебя как зовут? – спросил Хуан негромко.

– Фидель, сеньор. Меня так нарекли при крещении, сеньор.

Хуан наклонился к нему, оглянулся и прошептал:

– Хорошо, Бванду! Пусть будет Фидель. Хотелось бы порасспросить тебя о стране, откуда ты сюда прибыл. Ты можешь мне о ней поведать?

– Конечно, сень... – Он вдруг замолчал и посмотрел через плечо Хуана.

Тот быстро обернулся. Сзади стоял Ромуло, постукивая свёрнутым бичом по ладони. Он плохо виднелся в сером полусумраке сарая, но Хуан скоро почувствовал, что тот сильно взбешён.

– Прости, Ромуло, что зашёл в твои владения. Хотел поглядеть, как тут у тебя живут рабы. Да увидел одного странного, совсем не похожего на негра. Хотел бы расспросить его про его страну. Очень мне это интересно.

– Кончил трепать языком? – сурово спросил Ромуло. – Или будешь продолжать делать вид, что простое любопытство привело тебя сюда, сопляк? – Ромуло продолжал стоять на фоне открытой двери, его лицо было почти не видно.

– А что меня могло привести сюда, Ромуло? – в волнении спросил Хуан. – В чём моя провинность? Лишний глаз не помешает.

– Вот огрею тебя по морде, тогда узнаешь, чего мне надо, Дон! – Последнее он произнёс с откровенным презрением.

– Ты опять за своё, Ромуло? Сколько ты будешь мечтать о мести? Ведь всё доказано, всё ясно и моей вины здесь нет. Я защищал свою жизнь, и ты сам видел, что произошло.

– Ты его убил, паскуда!

– Он первый хотел меня убить, Ромуло.

– Однако ты его убил!

– Не убил, а ранил. А умер он потом сам. Дай мне уйти, Ромуло. Я не хочу с тобой ссориться. И учти, у меня с собой кинжал, – и Хуан тронул рукоять своего оружия.

– Надеешься повторить свой бросок? – мрачно молвил Ромуло. – Не выйдет!

Он медленно перебирал бич руками, видимо, готовясь применить его. Но в это время со двора донеслось: