Текст книги "Женщина-лиса"
Автор книги: Кий Джонсон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 25 (всего у книги 26 страниц)
19. Дневник Кицунэ
Было лето, я лежала на солнце и отмахивалась хвостом от зеленой стрекозы, которая то и дело садилась на мою заднюю лапу. Наконец, я привстала и лязгнула зубами.
– Осторожно, дитя, – предупредила стрекоза, – ты собьешь повязки.
Ее слова меня озадачили. Я проснулась. Мужчина в тускло-зеленом платье стоял передо мною на коленях. Он поправлял теплую повязку на моих ступнях. Он увидел, как я пошевелилась, и встал на ноги.
– А, ты проснулась! – сказал он.
Я была в маленькой комнатке, не больше, чем хижина Брата, с двумя оштукатуренными стенами и с двумя решетчатыми. Панель была отодвинута, и в комнату проникал свет, ослепительно яркий из-за снега на улице. Моя одежда лежала рядом с моей головой. Под ней был круглый веер. Со стены свисала святыня – очень просто сделанная, но позолоченная маленькая фигурка.
– Храм Каннон, – сказала я, поняв вдруг, где я.
Он хлопнул в ладоши и защебетал надо мною, словно диковинная певчая птица:
– Хорошо! Значит, тебе стало лучше. Да, ты в храме. Точнее, не совсем – это домик для гостей. Мы не часто им пользуемся. Только летом, когда приходят люди. Обычно зимой никого нет. Тебе повезло, что охотники на медведей нашли тебя. Мы думали, что ты потеряешь один или два пальца, но теперь они выглядят гораздо лучше. Похоже, солевые компрессы и молитвы помогли. Наверное, Каннон позаботилась о тебе. Я думаю…
– Где она? – перебила его я.
Он наклонил голову набок:
– С тобой был кто-то еще? Твоя собака здесь и она прекрасно себя чувствует. Но это кобель, поэтому, я думаю, что ты не его имела в виду. Нам стоит…
– Богиня, – сказала я и села, стряхивая компрессы с ног. На мне было небеленое хлопковое платье, чистое и теплое. Я подумала о том, кто переодевал меня. Возможно, это была магия. – Где Каннон?
Он кивнул в сторону маленького храма:
– Она везде, мое дитя. Она смотрит…
– Нет. Она здесь? Я должна поговорить с ней.
– Ты можешь помолиться ей здесь, – с сомнением сказал он. – И она ответит в свое время. Ты узнаешь об этом. Но она не приходит, когда зовешь ее.
У меня кружилась голова, я старалась усидеть прямо.
– Она приходит тогда, когда хочет. Я должна поговорить с ней.
– Все не так просто. – Он встал у двери, у него от волнения дрожали руки. – Существуют специальные церемонии очищения. К тому же сначала ты должна поговорить с главным священником. И, конечно же, должна оставить подарок.
– Подарок? – горько рассмеялась я. – Она не оставила мне ничего. Почему я должна оставлять ей что-либо в подарок?
– Разумеется, у тебя должен быть подарок.
Я подняла веер.
– Она примет его. Это все, что у меня есть. Отведите меня к ней.
Он нахмурился:
– Все не так просто. Ты должнапоговорить со священником. И церемонии очищения…
– Я чиста, – сказала я.
– Возможно… Но я уверен, что ты не хочешь выказывать неуважения богине Каннон, не правда ли?
Я встала и прошла на крошечную веранду домика для гостей, оставив его одного. Снег был такой яркий, что на мгновение ослепил меня. Я подождала, пока исчезнут темные пятна перед глазами. Собака спала на веранде, свернувшись клубком и не обращая внимания на слепящее солнце.
На другом конце двора шумела вода, которую я слышала, когда меня сюда принесли. Ручей тек через маленькие пруды, каждый размером не больше таза для мытья. От ручья шел пар. В одном из прудов сидели два старика, погрузившись в теплую воду по грудь. Закрыв глаза, они лениво переговаривались. Дворик окружали густые деревья и горы. Снег был удивительно белого цвета с фиолетово-синими тенями, как изысканное сочетание цветов на платье.
Пара деревянных башмаков стояла на низком плоском камне около веранды. Возможно, это были башмаки монаха, но когда я надела их, они мне оказались как раз. Не обращая внимания на его крики, я сошла с веранды и направилась к воротам храма.
За воротами монастыря монахи и прислужники подметали внутренний дворик метлами из рисовых стеблей, сваливали снег в корзины и уносили его. Мальчик, не старше моего сына, сделал снежок и кинул его в дерево. На стволе осталась белая отметина. Мой сын никогда не видел зиму. У меня вдруг сжалось горло.
Храм был самым большим зданием во внутреннем дворике. Меня никто не заметил. Я сняла башмаки и вошла внутрь.
– Каннон! – позвала я. – Где ты?
Тишина.
– Ответь мне! – крикнула я.
Снаружи зазвонил колокол.
– Добро пожаловать, – сказал голос (или голоса), отозвавшись эхом в пустом храме.
Лунные лисицы Инари появились из темноты. То, что я приняла за пламя свечей, на самом деле были огоньки на кончиках их носов, переливающиеся золотом на фоне их серебряных шкур.
– Итак, маленькая женщина-лиса, чего ты хочешь? – спросил один голос (или, возможно, оба).
– Почему вы здесь? – слезы жгли глаза, разочарование стояло комком в горле.
– Может, мы просто пришли сюда. Так же, как и ты.
– Где Каннон?
Они удивились:
– Мы лисицы Инари. Откуда нам знать?
– Я должна поговорить с ней! – кричала я. – Я хочу, чтобы она поняла, как нехорошо она со мною поступила.
– Как может богиня милосердия сделать что-то плохое?
– Она украла его у меня! Мой дедушка мертв, мой брат сошел с ума, мой сын потерялся, а может, тоже умер!.. И все это из-за нее!
– Странно, – насмешливо сказали лисицы. – Мужчины уходили и раньше, дети терялись или умирали. Есть даже женщины, которые воруют чужих мужей. И никакая богиня в этом не виновата! Или ты думаешь, ты настолько важная, что можешь вызвать гнев богини?
– Не смейтесь надо мной! Она должна быть здесь!
– Почему?
Слезы текли по моему потрескавшемуся от холода лицу, обжигая его.
– Потому что он ушел и магия исчезает. Я так много потеряла из-за ее жестокости! Я потеряла все, что у меня было. Я заставлю ее помочь мне!
– Как? Ты помочишься на ее статую? Укусишь ее? Или будешь плакать, пока она не сжалится над тобой? Трудно угрожать богине.
– Я знаю, – жалко сказала я. – Но я должна попытаться. Я умру, если вернусь!
– Даже самые хорошие люди рано или поздно умирают, – сказали лисицы. – Вернешься к чему?
– К своему лисьему облику, – сказала я. – Нет, это не то…
– Быть человеком лучше?
– И да и нет. Быть человеком так приятно, но так больно. («Тени и ожидание», – вдруг подумала я.) Я должна спросить у нее, кто я такая.
– Почему ты думаешь, что она знает? – спросили лисицы. – Почему кто-то, кроме тебя, должен это знать?
– Она богиня. У нее есть силы и знания, которых у меня никогда не будет.
– Это слишком простой вопрос. Ни одна богиня не станет тратить на него свое время. Кто ты? Женщина или лиса?
– И то и другое. Или ни то, ни другое. Я – это я.
Комнату заполнили звуки гонга. Одна лисица вспыхнула ярко, как полная луна. Ее облик дрожал и менялся. Она превратилась в женщину.
Это была Каннон.
20. Дневник Шикуджо
Сегодня я ходила на прогулку и зашла помолиться в храм Инари. Этот храм был недалеко от нашего дома. Не понимаю, почему я никогда раньше не видела его.
Ветер врывался в мои легкие сладким и диким ароматом. На снегу лежали ржавого цвета хвойные иголки и опавшие листья – словно алые и золотые пятна на безупречно белом снегу узор, достойный платья императора или самой хорошей бумаги, на которой когда-либо было написано стихотворение. Когда я шла через солнечные лучи, я чувствовала их тепло, такое приятное, как жар печки в холодный зимний вечер.
Наверное, нас могли (и должны были) отнести в храм в паланкине. Но, несмотря на все предчувствия Онаги, мы так никого и не встретили по дороге. И я даже не устала, пока шла до храма.
Храм был маленьким: единственная арка, едва выше человеческого роста. За ней было небольшое открытое пространство и сооружение, доходившее мне до пояса. Стая воробьев взлетела с арки, когда мы подошли. Я заметила, что они клевали рис, разбросанный перед храмом. На больших листьях лежал вареный рис, стояли маленькие голубые чашечки с саке. Я махнула рукой: одна из женщин вышла вперед и положила наши подношения рядом с остальными. Другая принесла маленький соломенный коврик и постелила для меня перед входом. Я осторожно встала на колени и расправила свои платья.
Я хотела поблагодарить бога (или богиню) за хороший урожай и за ту, пусть и небольшую роль, которую он (или она) мог сыграть в возвращении моего мужа. Так много богов! Было бы ошибкой полагать, что они никогда не вмешиваются в дела друг друга. Я поклонилась и заглянула в храм.
Две бледные деревянные лисицы глянули на меня маленькими нарисованными глазками. Я долго смотрела на них, прежде чем вспомнила, что это были статуи лисиц Инари, которые есть в каждом ее храме. Они ненастоящие.
Я засмеялась. Конечно же, они настоящие – настоящие статуи лисиц. Все реально – пока мы честны.
Не лисы на самом деле были проблемой для меня и моего мужа. Если бы не оказалось волшебных лисиц, мой муж нашел бы другой выход из своего одиночества и неудовлетворенности. А я бы волновалась из-за чего-то другого – из-за азартных игр, других женщин, интриг при дворе. Я не хочу оправдывать ту женщину-лису, которая преследовала моего мужа, но я и не могу обвинять ее в этом. Мой муж сам выбрал свою жизнь.
А я выбираю свою.
21. Дневник Кицунэ
– Как ты могла? – Я кинула веер в богиню Каннон. Он был легким и упал к ее ногам, кружась, словно мотылек.
Она была меньше, чем я ожидала, хорошо сложена, с красивой кожей. Ее волосы были убраны в китайском стиле. На голове – высокая корона с множеством рук и глаз. В ее ладонях горел огонь и двигался вместе с ней, вырисовывая в воздухе между нами иероглифы. Вокруг ее ног, словно ласковая кошка, обвилась лунная лисица. Когда я пришла, в комнате было темно и пусто, теперь же она была наполнена светом от бесчисленных свечей и статуями с золотыми узорами, шелками и подарками.
Богиня подняла веер длинными тонкими пальцами:
– Ты принесла мне подарок?
– Подарок? Это не подарок! Ты так сильно обидела меня.
– Разве?
– Ты разрушила все, о чем я так долго мечтала, за что боролась! В том, что ты со мной сделала, не было ни доброты, ни милосердия!
– Доброта и милосердие не одно и то же. Доброта – это дар. Милосердие – это правда.
– Тогда я хотела бы, чтобы ты была добра со мной, – прошептала я.
Она повертела веер в руках. Одна бровь медленно поползла вверх:
– Добра? – сказала она удивленно. – Добр муж, который лжет жене, потому что он не хочет причинить ей боль. Добра женщина, которая обращается с мужем ласково и учтиво, скрывая от него свое одиночество и злость. Женщина, которая защищает своего ребенка, боясь того, кем он может стать. Она думает, что делает это ради его блага. Это доброта.
Она взглянула на меня и увидела, что я смотрю на нее. Ее глаза загорелись, когда встретились с моими. Меня пленил убийственный стальной взгляд богини.
– Кто-то создает мир, в котором все красиво и идеально, в котором никому не бывает больно, в котором никому не приходится сталкиваться с жестокой правдой о себе самом. Кто-то кричит на сумасшедшего, чтобы разрушить его иллюзии и вернуть его к печальной реальности. И это тоже доброта. Я же в любом случае недобра!
– Извини меня, – прошептала я. – Я просто хотела, чтобы он был со мной! И все…
– Я знаю, – мягко сказала она. К моему удивлению, ее глаза наполнились слезами. – Бедная маленькая женщина-лиса! Тебе было так тяжело. Мне так жаль тебя…
– Тогда почему ты это сделала? – спросила я.
– Думаешь, у меня был выбор? Я не как ты, я должна делать то, чего от меня ждут.
– Но ты же богиня! Как ты можешь говорить, что у тебя нет выбора?
Она вздернула подбородок, будто приготовилась защищаться:
– Я Каннон. Я обладаю мудростью и силой, возможностью понять боль других. Это великая и чудесная способность. Но я не могу позволить себе такой роскоши, как выбор. Мне молятся – я должна слушать. Меня призывают – я прихожу.
– Ты не слушала меня, когда я тебе молилась, и не приходила, когда я тебя звала!
Она улыбнулась:
– Разве нет? Правда такая маленькая, ее легко не заметить.
– Тогда скажи мне правду. Мой сын… – Я прикусила губу от боли, которая пронзила мое сердце, стоило мне заговорить о нем. – Он жив? Пожалуйста, скажи мне!
– Возможно. – Она снова посмотрела на веер. – Возможно, он жив. Возможно, его увела няня и спрятала в каком-нибудь безопасном месте. А может быть, он умер. В любом случае, это уже не твоя забота.
– Но…
Каннон дотронулась до слез на моем лице.
– Я понимаю твое горе, но не могу сказать тебе, как заканчивается история чужой жизни.
– У тебя нет выбора, – заявила я.
– Да.
Что-то в голосе богини заставило меня поднять голову и посмотреть на нее. На этот раз в ее глазах была лишь бесконечная печаль…
– Тогда мне жаль тебя, – прошептала я. – Хорошо, когда есть возможность выбирать.
– Да, – прошептала она в ответ. – Так выбирай!
– Но что случится?
– Поживи и увидишь. Жизнь не может ничего обещать, даже саму себя.
Каннон поднесла мой веер к лицу и слегка поклонилась мне: поклон богини.
– Прощай, женщина-лиса.
Когда пришли священники, они нашли меня стоящей на коленях в пустом храме. Веера нигде не было – наверное, она приняла мой подарок.
22. Дневник Кая-но Йошифуджи
Сегодня очень спокойно. Ветра нет, поэтому я хорошо слышу, как возвращается Шикуджо, куда бы она ни ходила. Я слышу ее шаги по дорожке, женские голоса и смех, высокий и чистый, как звон колокольчика. Я не слышал ничего подобного с тех пор, как вернулся в этот мир. Служанки моей жены (и остальные слуги – на самом деле все, кроме Хито) избегали моего присутствия и разговаривали шепотом, словно желая подчеркнуть всю тяжесть и неловкость моего положения.
До этого момента я даже не понимал, что это раздражает меня. Моя жена обращается со мной с вежливостью сиделки, ухаживающей за больным. Как она смеет так легко ко всему этому относиться? Я дурно себя вел, я знаю. Но как она смеет не обращать внимания на мою глупость? Почему не сделает хоть что-нибудь? Почему не плачет, не злится?
Распаленный этими мыслями, я встаю с кровати и иду в ее комнаты. Наверное, они услышали мои тяжелые шаги (я уже не могу передвигаться так легко, как раньше, особенно в холодную погоду), потому что отодвинули передо мной ширму. Онага впустила меня еще до того, как я успел постучаться. Моя жена стоит в лучах солнца, которые проникают в комнату через отверстия в стенах. Все ее шторы, ширмы и жалюзи исчезли. Между нами нет ничего, кроме пыли, тени и полосок солнечного света. И Онаги: она принесла поднос с двумя чашками и чайником, и тоже исчезла, оставив меня и наедине с женой.
– Жена.
– Муж. – Ее голос удивительно спокоен. У меня вдруг появляется чувство нереальности происходящего. Слишком много разговоров между нами начиналось так же. Этот разговор мог быть продолжением того, который был шесть месяцев назад. Все, начиная с того времени и заканчивая теперешним моментом, кажется мне сном. Нет, моя жизнь и моя вторая жена были реальны. И сейчас я и моя жена реальны. Все было реально, кроме этих слов и ширм, поставленных между нами.
– Нам нужно поговорить.
– Да, – говорит она. – Пришло время сказать правду.
23. Дневник Шикуджо
Итак, я рассказала ему правду. О лисе, который приходил ко мне во сне, о стихах, которые он мне читал, о моей грусти и одиночестве, о скуке ожидания. Он слушал и ничего не говорил. Он промолчал даже тогда, когда я, разозлившись, разбила чашку об пол. Я плакала, мои волосы и платья намокли от слез. Я не знаю, плакала ли я в его объятиях из-за любви к нему или из-за пережитого вместе горя. Правда обладает множеством смыслов…
Сказки, которые я читала, никогда так не заканчивались. Брошенная жена горевала и умирала от неизвестной болезни или бросалась в реку и плавала на поверхности воды, пока ее шелковые платья не намокали и не тянули ее на дно, в холодные зимние воды. Или же она уходила более воспитанно: остригала волосы, принимала святое имя и посвящала себя религии. И она была такой же холодной и недоступной, как если бы утонула.
Но я больше не хочу думать об этом.
Мой муж молчал. Я тоже молчала.
Онага раскрыла бы рот от удивления, если бы я рассказала ей это, но я хочу быть честной и поэтому нашептываю великую правду дневнику. Возможно, когда-нибудь я прошепчу ее на ухо моему мужу (Йошифуджи или другому). Возможно, все же есть Чистая Земля, в которую мы попадаем, когда умираем. А может, и нет. В любом случае, надо жить мудро здесь и сейчас. Я больше не буду бежать от жизни. Я просто буду жить.
Женщина-лиса, мой муж и я. Из нас всех только она поняла это раньше и лучше.
24. Дневник Кицунэ
Я вернулась домой со стертыми ногами, голодная, с пятнистой собакой, бегущей рядом со мной. Я не останавливалась по пути назад – даже возле хижины Брата. Я знала, что мне нужно с ним поговорить, извиниться и объяснить все, но позже. Слишком многое нужно было сделать сначала.
В доме было тихо. Возможно, потому что был рассвет. Тумана, скрывающего исчезающие стены моего дома, не было. Впервые после того, как моего мужа забрали от меня, я увидела дом целиком: два маленьких крыла, соединенных переходами, и много маленьких зданий. Сад стал меньше, чем был, и более простым. Не было света повсюду. Дом казался заброшенным, безжизненным, как на рисунке.
Я вошла в главное крыло – в свои комнаты. Они тоже стали меньше и проще. В тусклом свете я увидела одинокую женщину, которая складывала шелковые платья в сундуки, как будто готовясь к долгому путешествию. Она обернулась, когда я вошла.
– Госпожа! – Ее лицо засветилось, но тут же погасло, когда она разглядела меня. – Ваши волосы! О, моя госпожа, ваши прекрасные волосы!
Я нетерпеливо помотала головой:
– Они отрастут. Но Джозей… – Я отстранила ее от себя на расстояние вытянутой руки. – Ты здесь. Ты дождалась меня.
Она закусила губу:
– Это было сложно. Остальные… Мне очень жаль, госпожа, но большинство из них не смогли остаться. Но несколько человек все же остались. – Она повысила голос. – Госпожа вернулась!
Послышались сонные голоса, потом несколько человек прибежали к веранде моего дома, на ходу протирая глаза. Собака гавкала, прыгая среди них. Учитель каллиграфии, повар, сокольничий, горничная, садовник – опустив глаза, но с радостью на лице, они мне поклонились.
Я поклонилась им в ответ:
– Не прячьте от меня глаза. Я так рада, что вы остались!
– Мы остались, – сказала Джозей. – Мы продолжали надеяться, что вы вернетесь. Что вы приведете с собой нашего господина, и все будет так, как было раньше.
– Я не привела его назад…
– Но он нужен нам, разве нет? – Она посмотрела на меня, и я поняла, что она имеет в виду: чтобы выжить, чтобы остаться в волшебном мире.
– Я так не думаю, – улыбнулась я ей.
– Но кто мы без него? – Кто вы без него? Женщина или лиса?
– Те, кем мы захотим быть.
25. Дневник Кая-но Йошифуджи
Дом ожил. Все, начиная с Шикуджо и заканчивая последним крестьянином, от Хито и до моего сына, готовятся к завтрашнему празднованию Нового года. Я брожу по украшенным разноцветными висящими ленточками комнатам – на эти ленточки завтра повесят шары из травы. Я нахожусь далеко от Шикуджо, но через бумажные стены слышу ее смех, красивый, низкий, как будто она читает смешные истории или забавные стихотворения.
Этот смех не предназначен для меня. Нам с ней неуютно вдвоем. Мы разговариваем неловко, с подчеркнутой вежливостью детей, которые поссорились друг с другом. Но по крайней мере, мы разговариваем. Хотя в нашей беседе нет ничего приятного. Мы часто замолкаем, не зная, что сказать, с трудом подбирая слова. Теперь мы чаще вслушиваемся в значения слов, чем в их звучание.
Иногда я скучаю по той идеальной и безупречной Шикуджо. У этой, настоящей, Шикуджо есть характер. Она обижена на меня из-за того, что я жил с моей прелестной женой-лисой. Легче хотеть женщину, которая кажется идеальной, как те обреченные любовницы главных героев женских сказок. Тусклое освещение и элегантная речь могут скрыть многое. Я не удивлюсь, что они скрывали не только мои пороки.
Хотя тот новый язык, на котором мы с ней разговариваем, даже лучше. Мы еще не решили, будем ли разводиться. Даже мысль об этом причиняет мне боль! Я люблю ее. Но иногда любви бывает недостаточно… Гораздо важнее, чтобы у нас в жизни все было хорошо. И не важно, расстанемся ли мы или будем вместе.
Я даже не знаю, вернется ли Шикуджо после Нового года в столицу с нашим сыном или нет. С ее сыном – напоминаю я себе и чувствую боль и злобу. Он не мой сын. В столице это обычное дело, когда женщина рожает ребенка не от своего мужа, но мне больно и обидно. Я вырастил этого ребенка. Я любил его, а он даже не был моим сыном. Но потом я думаю, что все-таки несмотря ни на что, он был моим сыном: я учил его охотиться, я подарил ему его первый меч, я держал его на руках, когда у него резались зубы и ни няня, ни мать не могли успокоить его. Он все равно мой. И всегда будет моим.
Моя жизнь с Шикуджо, жизнь с женой-лисой – все это было иллюзией. Но это почему-то меня не удивляет. Все в нашей жизни иллюзия. Даже человечность. Я все еще люблю мою жену-лису, нашего сына, нашу совместную жизнь, но, как я уже говорил, иногда любви бывает недостаточно.
Священники говорят, что я исцелился от сумасшествия, которое загнало меня в нору к лисам. Я не уверен, что был болен. Я не чувствовал себя больным. Хотя это неправда: я был болен, но эта болезнь была еще раньше – слепая, всепоглощающая жалость к самому себе. Я уже дважды убегал: сначала от Шикуджо в мир моей второй жены, а потом от нее обратно к Шикуджо. И этим я сделал им обеим больно. Но, по крайней мере, я могу перестать бегать от себя.
Я уже отдал приказ Хито починить ворота. Они мои.
Я вижу одну снежинку, потом другую. И вдруг все небо заполняется снегом. Я снова сажусь писать стихотворение. Мне это нравится. На этот раз в нем нет ясной аккуратной картинки, но зато оно яркое и правдивое, как солнечный свет.
