Текст книги "Женщина-лиса"

Автор книги: Кий Джонсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 26 страниц)

Кий Джонсон
Женщина-лиса

Крису и Робу. Мне чертовски повезло.

Новый год. Наш мир – Называй его

Отражением в зеркале —

Не реален,

Но и не нереален

Минамото Санетомо (1192–1219),перевод Томаса Раймера

Дневник Кицунэ

Обычно мужчины ведут дневники: уверенные жирные штрихи на глянцевой бумаге. Листки собраны в стопочки, перевязаны лентами и хранятся в лакированных коробочках. Я знаю об этом, потому что видела один такой дневник.

Говорят, некоторые женщины знатного происхождения также ведут дневники: в столице, во время путешествий, в загородных имениях. Их дневники наполнены горем, потому что жизнь женщин состоит из страданий и вечного ожидания.

Посмотрим, сможет ли женщина-лиса написать нечто подобное.

Я увидела его и полюбила, моего господина Кая-но Йошифуджи. Это звучит коротко и остро, неизящно, как лай. Но я просто не знаю, как еще начать – я всего лишь лисица. Я никогда не умела говорить изящно.

Я думаю, пора начинать.

Книга первая
Весна

Я не мог уснуть всю ночь,

Лежал и смотрел в темноту,

Днем —

На бесконечный весенний ливень.

Аривара-но Нарихира (825–880), перевод Бертона Ватсона

1. Дневник Кицунэ

Нас было четверо.

Дедушка был старым лисом, возможно, восьми или девяти лет от роду. Седина на его узкой морде белой тонкой полоской шла от носа до ушей с черными кисточками; седина покрывала всю его шкуру, и она казалась почти серой. В сырую погоду у него болели суставы. Он любил дремать на теплом весеннем солнце. На передней лапе у него не хватало одного пальца. Когда я была маленькой и впервые осознала, что у меня больше пальцев, чем у него, я спросила почему, и он ответил, что тануки-барсук откусил ему лишнее, но я думаю, он просто шутил. Он любил поддразнивать меня.

Мать была простовата. Слишком простовата, даже для лисы. Мы с Братом часто наблюдали за тем, как она ловила, а затем упускала мышь, вместо того чтобы съесть ее. Иногда мы удивлялись, как ей вообще удалось прожить настолько долго, чтобы родить нас.

К счастью, место, где мы жили, кишело мышами, бурундуками и другой мелкой живностью. Трава у нашего дома была густой и высокой, поэтому мы опасались ястреба, а те немногие люди, что жили неподалеку, предпочитали более крупную добычу. Единственными нашими соперниками было семейство кошек под предводительством пятнистой черно-белой мамы. Они жили в заброшенном здании рядом с людьми, но охотились на нашей территории, высокомерно игнорируя нас. Кошки тоже ловили и упускали мышей. Я думаю, они делали это нарочно, но кто их поймет? Даже будучи женщиной, я не понимала их.

Мы с Братом родились прошлой зимой. Сначала нас было четверо – так я думаю. Одна умерла еще до того, как мы впервые увидели солнечный свет. Второй щенок умер, когда мы были уже достаточно большие, чтобы сосать кровь из мяса, которое нам приносил дедушка. Этот щенок был самым смелым. Однажды ночью он пошел с Дедушкой на охоту – хотя был слишком мал для этого – и больше не вернулся.

Мой единственный оставшийся Брат – на полпути к своему взрослению – был неуклюжим, с длинными лапами и огромными торчащими ушами. Его шерсть еще не стала рыжей, хвост и грудь были серо-коричневого цвета. Я думаю, что я выглядела так же, только повыше в холке, пошире в плечах и потяжелее. Я с легкостью могла повалить его и прижать к земле. Наши игры часто заканчивались тем, что он подставлял мне свой живот. Он был тихий, мой Брат.

Тогда я всего этого не замечала. Они были моей семьей. Зачем мне было думать о них? Единственное, с чем я их ассоциировала, – это запах. Дедушка пах солнечным светом и пылью, как опавшие листья. Мать пахла засохшей грязью. Брат – корой и горящей древесиной.

Слова, слова, слова. Тогда их не было. Были только чувства: обоняние, осязание. Был опыт. День и ночь, простое и сложное. Теперь у меня есть слова. Возможно, их даже слишком много. Я постараюсь описать вам всю картину, но слова – это лишь слова. Они не укроют вас от дождя, но и не намочат.

Мы жили в большой норе – сплетении туннелей и комнат. Нора была широкой – слишком широкой, говорил Дедушка, который, однако, не делал ничего, чтобы это изменить. Стены были гладкие. Пахло сотнями поколений лисиц, живших здесь до нас. Комната, в которой мы спали, находилась почти в самом низу. Дно было выложено сухими листьями и вылинявшей шерстью. Мы могли спать там все вместе, но Дедушку мучила бессонница, поэтому ему больше нравилось лежать у входа.

Нора была темной, пахла моей семьей и сыростью. Я любила лежать в ней весенними днями. Я дремала и ждала наступления ночи. Я клала морду на спину моего Брата и сквозь запах его шерсти вдыхала воздух снаружи, сладкий и свежий.

По ночам мы выходили из норы.

Мать и Дедушка охотились, иногда вместе, но чаще по отдельности – кто-то должен был присматривать за нами, когда мы играли у норы. Мать почти никогда ничего не приносила, зато Дедушка всегда возвращался с киджи-фазаном или полусъеденным кроликом. Он бросал их нам, а мы дрались. Мы с Братом тоже охотились. Мы ловили выпавших из гнезда птенцов. Учились ловить червей, птиц и приберегать добычу на более голодные дни. Я играла с черно-синими жуками и ела их. Дралась с Братом за добычу. Я училась быть лисицей.

Нора была вырыта под зданием, плоским и черным, которое возвышалось над нашими головами на трех деревянных опорах. Когда я немного подросла и стала достаточно любопытной, я запрыгнула на эту постройку.

Я увидела и учуяла пещеру, крытую мертвой травой. Пол, сделанный из самшитовых досок, был гладким, холодным и плоским. Сквозь щели я видела, как мой брат лает на Дедушку – нетерпеливый отрывистый звук. Я поцарапала когтями пол. Снизу донесся едва слышный топот брата. Он сунул нос в щель и засопел.

– Сестра?

– Я хожу потебе. – Я не могла понять этого.

– Где ты?

Я не знала, что ему ответить. Пол, на котором я стояла, был крышей над нашей норой. Там был мой Брат, в конце концов – я знала это. Что же еще это могло быть?

Скребущий звук позади меня.

– Это здание, – сказал Дедушка, он потянулся и прошел мимо меня. – Дом. Люди строят его, чтобы жить.

Брат тоже забрался к нам наверх.

Я оглянулась. Стен не было, только пустые каркасы ширм и решетки. За ними, вдалеке, я увидела другие дома, с крышами, стенами, стоящие на опорах, с крытыми переходами, ведущими от одного дома к другому.

– Это нора! – догадалась я. – Большие здания – это комнаты, а маленькие, которые ведут от комнаты к комнате, – это туннели. Как в нашей норе.

Брат понюхал основание столба и поднял заднюю ногу.

– Как они сделали это место?

– И зачем? – спросила я. – Если это нора, то она слишком открытая. Как она может быть безопасной?

– Здесь жили люди. Они ничего не боялись. Когда они были здесь, здание было закрыто стенами, которые люди могли убирать.

– Как они делали это? – спросил Брат.

– Как они сделали все это? – я понюхала пол. Даже теперь я учуяла тени людей. Будто призраки в моем носу.

Дедушка сделал такое лицо, словно съел что-то горькое.

– Магия.

– Люди не владеют магией, – презрительно сказала я. – Магия – это когда весна превращается в лето, а день – в ночь.

– Есть много видов магии, маленький поедатель жуков. Намного больше, чем ты можешь себе представить.

– Что же это за магия? – спросил Брат.

– У них хитрые руки, – ответил Дедушка. – Ими они могут изменять вещи.

Я внимательно посмотрела на свои лапы светло-коричневого цвета с черными кончиками пальцев и поломанными когтями. Совсем не хитрые, не волшебные.

– Но как? – спросила я.

Дедушка оскалил зубы: не враждебно, просто чтобы дать нам понять, что ему надоела эта тема.

– Оставь это, Внучка.

Брат пометил каждый столб тонкой струей мочи. Я подумала, что должна проверить его метки. А Дедушка? Он всегда был очень темпераментным, и сейчас от него пахло раздражением. Я знала, что сейчас лучше оставить Дедушку в покое. Но как я могла сделать это?

– Я всего лишь хочу знать, как это – хитрые руки? – я замолчала, когда он шагнул ко мне. – И какие еще виды магии бывают?

– Это тебя не касается, – уныло сказал он. – Люди никогда не вернутся сюда.

– Но люди живут рядом с нами, за оградой! – воскликнула я (Брат подошел к нам и сел рядом, высунув язык.) – Разве не так? Они живут в таких же норах?

– Просто крестьянские хижины, – фыркнул Дедушка. – Жалкие убогие сараи. Они приводят туда скот и спят с ним под одной крышей.

– Я ничего не понимаю! Крестьяне? – сказала я, но он продолжал, не слушая меня.

– Это, – он окинул взглядом полуразрушенные заброшенные здания и аллеи, – место, где жили господин и госпожа. От них пахло так же сладко, как пахнут поздние цветы. Ее волосы были такие же черные, как мои лапы, и касались земли, когда она стояла. Не было ни одного спутанного волоска. Они носили одежды, будто вытканные из паутины. Осенней паутины. Их жизнь была полна разных чудес. Поэзия, каллиграфия. Они смотрели на луну и стреляли из лука на заднем дворике, где росли глицинии…

Поэзия? Наблюдение за луной? Откуда я могла знать, что это такое?

– Одежды из паутины? – спросил брат.

– Нет, как будтоиз паутины.

Брат прижал уши к голове.

– Это же не имеет никакого смысла.

– Для тебя– нет. Это как будто ты видишь меня, а пахнет сосной. Как будто нос и глаза не могут прийти к единому мнению. Что настоящее? Я – твой Дедушка? Или я – сосна?

Брат заскулил и попятился назад.

– Если ты чего-то не понимаешь, это не значит, что этого не существует, – наконец сказал Дедушка.

– Откуда ты все это знаешь? – спросила я.

– Они были здесь, – с раздражением ответил он. – Я видел их. Постоянный шум и суета. Нам все время приходилось быть настороже, чтобы они не поймали и не убили нас.

– Люди не кажутся опасными, – перебила я Дедушку. – Те, что за оградой, нам ничего не сделали.

Он схватил меня зубами за загривок и повалил на пол. Я завизжала.

– Что ты можешь знать, маленький сосунок? Люди – самые опасные существа на свете. Опаснее, чем медведи.

Я не шевелилась, пока его хватка не ослабла.

– Если это – их нора, – спросил Брат, – то где же они сейчас?

– Ушли, – сказал Дедушка. – Здесь ничего не осталось. Спускайтесь!

Брат подошел к краю:

– Почему они оставили это место?

– Кто знает? – сказал он раздраженно. – Я был ненамного старше вас, когда они ушли.

Ветер взъерошил мою шерсть. Я поежилась.

– А что будет, если они вернутся? Их нора как раз над нашей.

– Они никогда не вернутся. – Дедушка тяжело спрыгнул на землю.

Мне снился этот сон, еще когда я была лисой. Вообще, я никогда не смотрела на небо – зачем? Там не было добычи. Но во сне я посмотрела. Там, на красно-черном небе, была большая звезда, тусклая, как болотный газ. На востоке из-за горы появилась луна. Звезда и луна были одинакового размера.

Я стояла на горе, из-за которой только что вышла луна. Земля под моими ногами была холодна, как лед. Я пошла вперед, но мне путь преградила лиса, будто сделанная из лунного света, – от нее ничем не пахло.

– Загадывай желание, сестренка! – сказала она.

– Хочу есть досыта и спать в безопасности, – подумав, ответила я.

Она – или он? – рассмеялась.

– Забудь об этом!

– Постой! – крикнула я, но лиса превратилась в цветок и исчезла.

Я проснулась. В носу стоял запах моих родных. Я не знала, что означал этот сон. Я тогда даже не думала, что сон может что-то означать. Я просто не могла его забыть.

Дом (и наша нора) стоял на заросшей сорняками огромной территории, окруженной покосившимся забором, сделанным из стволов бамбука и биноки-кедра. Теперь я задавала Дедушке вопросы о человеческих домах очень осторожно, потому что каждый раз, когда я проявляла излишний интерес, он хватал меня зубами за загривок. Но однажды он взял меня с собой на охоту, и я узнала, что заросшая территория когда-то была садом. Люди вырвали растения, выровняли тропинки, осушили ручьи, чтобы потом посадить другие растения, проложить новые дорожки и сделать искусственные ручьи и пруды.

– Но почему? – спросила я Дедушку.

– Потому что они могли это сделать, – огрызнулся он.

Ручей тек с самого верхнего угла сада, под приподнятым полом одного из заброшенных зданий и через три маленьких прудика. Утки-мандаринки свили гнездо в здании над прудом и прогоняли нас каждый раз, когда мы старались найти или – чаще – съесть их маленьких пушистых утят. Над прудами были мостики на деревянных подпорках.

– Что это? – спросила я Дедушку, когда увидела их в первый раз.

– Мост.

Я поднялась на мостик и ощутила ту же прохладную гладкость, которую почувствовала в доме. Огромные темные тени двигались подо мной в заросшей водорослями воде.

– Рыбы, – сказал мне Дедушка. – Ты никогда не сможешь поймать их – это как охотиться за собственной тенью. Ешь их, если найдешь на берегу.

Сад зарос деревьями. Сквозь мертвую прошлогоднюю траву пробивалась новая. Запустелая дорожка вела от главного дома мимо прудов к разрушенным воротам внизу сада. От одной дорожки расходились все новые и новые. Казалось, что все они никуда не ведут, просто вдруг обрываются.

Вечером было дождливо и холодно. Я проснулась раньше всех и вылезла из норы. Я села на краю выступа и стала смотреть через поляну на дом, на траву, тяжелую от дождя. Воздух пах холодом, плесенью и мокрой грязью. Я ловила облачка пара, которые образовывались от моего дыхания. Но скоро мне это наскучило.

Самка кролика голубино-серого цвета лакомилась кустиком зеленой травы на поляне. Они никогда не подходили так близко к нашей норе. Должно быть, дождь смыл наши метки – или кролик был простоват (возможно, даже больше, чем наша Мать).

Я еще не была голодна. Я даже не думала о еде до того момента, как легла на живот и осторожно поползла к кролику. Что еще я могла сделать? Во мне текла лисья кровь. Я была так близко, что чувствовала сладковатый мускусный запах кроличьей шкурки и видела, как подрагивают его усики.

Кролик поднял голову. Взгляд его вечно испуганных черных глаз остановился на мне. Я замерла и стала пристально смотреть на него. Такой взгляд парализует жертву. Хищник – жертва. Дождевая капелька соскользнула с моих ресниц и попала в глаз, заставив меня моргнуть.

Кролик убежал. Всего один прыжок, и он был уже далеко от меня. Через секунду он скрылся в зарослях сорняка. Я бежала за ним, разбрызгивая воду, но успела лишь увидеть, как он юркнул в свою нору под большим черным камнем.

Камень был покрыт маленькими отверстиями и трещинами. В них собралась дождевая вода и копошились личинки москитов. Вокруг камня не было деревьев – лишь грязь и белый песок.

Было совсем темно, когда я вернулась в нашу нору. Моя семья уже проснулась. Дедушка стоял под зданием и смотрел вдаль. Мать сидела с поднятой задней лапой и вычесывала блох. Брат играл с загнутой палкой, прыгая на один ее конец так, что другой подскакивал и ударял его сзади. Я рассказала им про кролика и черный камень.

– Рядом с этим камнем ловить кролика бесполезно, – сказал Дедушка.

– Почему? – Я лизнула лапу, чтобы согреть ее.

– У них там нора. Глубокая, прорытая под камнем так, что ты не сможешь подкопать ее. Единственный способ поймать кролика – загнать его подальше от этой безопасной норы.

– Это лунный камень, – сказала моя Мать. Я принюхалась к ней. Она никогда не говорила ничего, что имело бы хоть какой-то смысл – Он был на луне до того, как упал сюда. Но он помнит кроликов. Поэтому они там в безопасности. Потому что кролик живет на луне.

– О чем она говорит? – спросил мой Брат.

Дедушка с раздражением пожал плечами.

– О боге, – ответила моя Мать. – Кроличий бог живет на луне и наблюдает за ними.

Брат зарычал и припал к земле, как будто он боялся того, чего не мог понять, с чем не мог бороться. Холодный ветер взъерошил мою мокрую шерсть. Жизнь была для нас, лис, вещью практической: кто такой бог? Я никогда не нюхала его.

Мать продолжала:

– Кого видят кролики, когда умирают? Своего бога. У тануки-барсуков есть свой бог. Есть он и у мышей. У волов. У людей. У птиц нет. У кошек? Кто знает?

Я не могла ничего поделать – у меня на спине шерсть становилась дыбом. Я прижала уши к голове.

– А у лис?

– Нет никаких богов, – резко сказал Дедушка, заставив Мать замолчать.

Я всю ночь не могла согреться.

За оградой возвышалась гора, покрытая соснами и увитыми плющом кипарисами. Когда мы с братом учились охотиться, мы бродили по оленьим тропам и ловили маленьких кроликов.

С другой стороны сада, за поваленными воротами, были рисовые поля. Люди все время суетились там. Они делали небольшие углубления в грязи, смешивали навоз с водой и поливали склизкую землю. Однажды они изменили течение ручья, чтобы он тек по полям, превращая их в неглубокие озера. Комары и москиты тучами вились над полями. Я любила смотреть, как соловьи и яркие, словно покрытые эмалью, стрекозы ловят насекомых: в этом для меня было больше смысла, чем в действиях людей, которые я никак не могла понять. Если видишь жертву, ее нужно просто поймать. Зачем что-то еще?

За оградой из сосновых стволов, на другом склоне горы, стояли маленькие домики. Они были ниже и меньше, чем дома в саду. Это были жилища крестьян. Я редко видела их. Чаще чувствовала: эти здания пахли горящим деревом, испражнениями, домашней птицей и рогатым скотом. Люди тоже пахли. Иногда ночью, когда тусклые огни в их домах распространяли жирный запах и мерцали, как болотный газ, мы с братом прокрадывались к росшим у самых домов кустам. Изнутри постоянно слышались низкие бормочущие звуки, как журчание воды, или резкие и высокие, как крик птицы.

– Что это за шум? – чуть слышно выдохнул мой брат. – Это люди издают его?

– Похоже на лай.

– Нет, они все вместе, дома. Зачем им лаять? – спросил он.

– Может, они как собаки и лают от нечего делать? – Глупо было спрашивать: он знал не больше, чем я. – Давай заползем под пол, может, нам удастся услышать еще чего-нибудь.

Мой Брат выгнул спину и прижал уши.

– Дедушка говорит, что они опасны.

– Он старый. Может быть, его пугает то, чего мы не должны бояться.

– Да, но он такой мудрый…

– Но его здесь нет. Я больше и сильнее тебя, и я говорю, что мы можем идти.

Мой брат помотал головой, как будто хотел стряхнуть налипшую на морду паутину.

– Нет. Нет.

Он повернулся и убежал.

Я пригнулась и поползла под дом, но ничего не услышала. Когда я вернулась домой, Дедушка почувствовал исходящий от меня запах людей и укусил меня за загривок. Может быть, он и старый, но он был главой нашей семьи.

С тех пор я стала подползать к домам людей против ветра.

Такой была наша жизнь. Постепенно мы с Братом стали хорошими охотниками. Я исследовала сад, лес и поля. Я узнала много полезных запахов. Запах помета кролика, яиц из кладки, отметок тануки-барсуков и волков (хотя мы никогда не видели ни одного из них – они жили в лесу и, как говорил Дедушка, выходили только тогда, когда им не хватало пищи). Я убила и съела одного из котят черно-белой пятнистой кошки. Маленький вонючий комок шерсти с полупереваренной мышью внутри, он не стоил затраченных на него усилий. Моего брата ужалила оса, когда он был в заброшенном доме и обновлял свои отметки. Он болел целый день и ночь.

Когда мне удавалось, я наблюдала за людьми, но с меньшим интересом, чем за утками в ручье или за кроликами, которые щипали траву у лунного камня. Последние хотя бы были съедобными. Заброшенные дома и веранды, сараи, заборы и сады имения не имели для нас с братом большого значения: они были так же неизменны, как камни в лесу.

Я на все смотрела, все нюхала, все помечала. Я тогда мало думала. Наступила весна, я выросла. Но я все еще была лисой. Ничего не менялось.

2. Дневник Шикуджо

Моему мужу не повезло на новогодних назначениях. Ему не нашлось места в придворных списках – даже позорной должности управляющего провинцией. Разумеется, он был удивлен: у него превосходная семья, которую очень ценил бывший император (пусть не теперешний, но все же). Я не могу поверить, чтобы он помешал кому-нибудь при дворе. Я знаю – это случилось не из-за политических мотивов, а из-за простой небрежности. Я думаю, свою роль тут сыграли и его недовольство собой, и постоянная грусть. Когда два человека претендуют на один пост, вряд ли предпочтут того, кто не может справиться со своими собственными несчастьями, жалеет себя и мечтает уйти в монастырь. Мой муж не умеет скрывать свои чувства – они тут же становятся известны и его коллегам, и главным при дворе.

Необычной была реакция моего мужа. Другие мужчины остались в столице готовиться к осенним или даже к следующим, новогодним назначениям. Вместо этого он решил уехать в поместье в горах провинции Хида, которое досталось ему от отца. Он не настаивал на том, чтобы я (или наш сын) поехала с ним, хотя, конечно, так было положено. В ту весеннюю ночь, когда он мне сказал об этом, я ничего ему не ответила. Наш сын спал между нами на соломенной циновке, я смотрела на первые цветки вишен, бледно светящиеся в темноте, как снег в холодном свете луны.

– Ты расстроена? – спросил он меня.

Хорошая жена никогда не бывает расстроена. Она всегда должна быть спокойна. Я же была расстроена и обеспокоена. А хороший муж никогда не должен ставить свою жену в такое затруднительное положение.

– Конечно, нет, – ответила я.

Его несчастье влияет на нас обоих.