Текст книги "Женщина-лиса"
Автор книги: Кий Джонсон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 26 страниц)
11. Дневник Кицунэ
Кая-но Йошифуджи принес огонь в наш дом и зажег лампы. Дедушка проводил его в мои комнаты (как будто он не знал, где я спала!). Мать принесла нам ночные платья. Мы с Йошифуджи съели пирожные третьей ночи, и на следующий день преклонили колени перед священнослужителем, чтобы вместе выпить саке. Я думала, что будет что-то, имеющее большее отношение к нашей свадьбе; даже игры лис были более сложными. Но это было все: мы девять раз обменялись чашками с вином, вырезанными из блестящего нефрита: девять глотков холодного сырого вина. Моя семья не должна была присутствовать при этом обряде, но Дедушка, Брат и Мать все равно смотрели. Мой муж был уже слишком глубоко в мире магии, чтобы заметить их присутствие.
Я видела свадьбу такой, какой видел ее мой муж: мы в ярких платьях и священнослужитель, простирающий к нам свои длинные руки, моя семья, наблюдающая за обрядом, мой Брат, рассеянно мнущий астру в руках. Но когда я заплакала, свадьба поплыла цветными пятнами красок над реальностью: четыре лисы и сумасшедший мужчина, прижавшиеся к земле, в грязи, пыли и темноте.
Я любила Йошифуджи: разве я не хотела лучшего для него? Могло это быть лучше его красивого дома и прекрасной жены, ожидающей в комнатах?
Нет. Я не думала о том, что было для него лучше. Я хотела его и получила. В конце концов, я была просто лисой.
12. Дневник Кая-но Йошифуджи
Теперь она принадлежит мне: мы поженились. Или я принадлежу ей.
Свадьба напомнила мне о свадьбе с Шикуджо. Только на подготовку к этой свадьбе ушло больше времени, все остальное было точно таким же: такие же рисовые пирожки и вино; званый обед; чувство новизны, чего-то только начинающегося; мое восхищение от открытия ее мыслей, ее прекрасного тела. Я вспоминаю нашу первую ночь с Шикуджо, но воспоминания какие-то тусклые и неясные, будто сон – как дыра на том месте, где раньше был зуб. Странно, но я ничего не чувствую.
Я знаю (смутно припоминаю, словно я об этом где-то давно читал), что в моей жизни было что-то не так, я как-то неправильно перешел от брака с Шикуджо к браку с моей новой золотоглазой женой. Я знаю, что сначала должен был быть развод, горе, должно было пройти какое-то время, прежде чем я смог бы жениться снова. Но ничего такого не было. И это почему-то не волнует меня.
А почему это должно иметь для меня какое-то значение? Я сижу на превосходной толстой соломенной циновке и смотрю на удивительной красоты сад. Мои чернила бархатистого черного цвета, как перо ворона; бумага блестит, как первый снег. Скоро я положу кисть на столик и пойду к моей жене, а она будет ждать меня, теплая и ласковая, одетая в темно-красное платье с зелеными полосками, ее ароматные волосы ниспадают к ее ногам, как моток шелковых нитей.
Ничто так не сохраняется в памяти, как восторг от предвкушения того, что только должно случиться.
13. Дневник Шикуджо
Лаковое дерево урушитолько недавно было ярко-зеленое; теперь оно стало такого же насыщенного красного цвета, как платья моего мужа. Я мечтаю о том, чтобы перенести этот удивительный цвет на шелк, но это очень дорого, и я еще не освоила методику. Те шелка, из которых я сделала ему платья, когда он уезжал в храм Каннон, были не моими – принцесса прислала мне их в подарок из столицы.
Деревья кацураболее нежного цвета – золотистого, смягченного зелеными прожилками. Березы, клены и башо стоят желтые. Узкие листья бамбука тоже стали золотистого оттенка…
Зачем я все это пишу? Все меняется у меня на глазах. Как будто весь мир вдруг решил поменять свой цвет. Осенью все такое непостоянное – как любовь или туман. Возможно, описывая деревья, я пытаюсь остановить эту перемену.
Мне было скучно, одиноко и страшно в деревне. Так же скучно, одиноко и страшно мне в городе. Единственное, что изменилось, – это то, чего я боюсь. Возможно, дело было не в дикой природе.
Я не хочу об этом думать. Я достала лист бледно-серой бумаги и написала стихотворение принцессе, которой когда-то прислуживала. Я обернула бумагу вокруг своей любимой кисти для письма и перевязала ее переливающейся газовой ленточкой.
Эта кисть проливала черные слезы,
Думая о тебе.
Я вернулась из деревни.
14. Дневник Кицунэ
Мне нравилось быть замужем.
Он лежал рядом со мной, его голова была у меня на коленях. По другую сторону экрана сидела Джозей и читала нам вслух истории из жизни Будды, но я не слушала ее (Будда, или будды, казались мне очень сложными, когда я долго о них думала, у меня начинала болеть голова). Вместо этого я играла с круглым веером, который нашла под одеждами на дне сундука, с нарисованными на нем странными животными с узкими мордами и одетыми в наряды придворных.
Веер показался мне знакомым, но я никак не могла вспомнить, откуда он у меня, пока не раскрыла его и не заметила надпись.
Он взял меня за запястье, когда я хотела сложить веер:
– Я хочу прочитать надпись!
– Не надо! – Я вырвала руку и прижала веер к груди. Мой господин посмотрел на меня, улыбаясь моей странной реакции.
– Почему ты не хочешь мне его показать? Это подарок твоего поклонника?
– Я… Этот веер старый и грязный. Это лишь пережиток лета. Я хотела выбросить его.
– Ну что ж, тогда позволь мне сделать это за тебя. – Он протянул руку, ожидая, что я просто так отдам ему веер.
– Правда, там ничего нет, – с отчаянием в голосе сказала я. – Это просто старый веер.
– Раз это просто веер, тогда позволь мне прочитать, что на нем написано. – Он оказался быстрее меня, схватил меня за руку и без труда отобрал веер. Если бы я была лисой, то была бы такой же быстрой и сильной, как он. Я могла бы побороться за веер.
Он поднес веер к свету и нахмурился. Я не хотела этого видеть. Я закрыла глаза.
Паутина может поймать лунный свет,
Но не может его удержать.
– И это ты не хотела мне показывать?
Я открыла глаза и увидела, что он улыбается мне. Он не узнал веера своей жены.
Стихотворение на веере изменилось, или у него было много значений, и то, что казалось мне, отличалось от того, что видел он. Как такое могло быть?
Замужем было хорошо, но иногда трудно. В первые дни нас постоянно что-то раздражало. Слишком многого мы не знали или знали плохо. Любое неосторожное слово или поступок мог разрушить иллюзию и позволить Йошифуджи увидеть правду.
Мать создавала одни проблемы: она так легко скользила между двумя обликами – лисы и женщины, – что могло показаться, будто для нее не было разницы между ними. К счастью, она проводила большую часть времени вне дома, недовольная ограничениями, которых даже не понимала.
Мне было спокойнее, когда она уходила. Только сейчас я стала понимать, почему: она была тем изъяном нашего почти идеального мира, который мешал мне самой поверить в иллюзию. Если бы не она, может, постепенно мне удалось бы забыть, что я была всего лишь лисой, а он человеком, и что нас объединяла мечта, которой никогда не суждено сбыться.
Через некоторое время Йошифуджи стал оставлять меня одну. В нашем волшебном мире у него были такие же обязанности, как и в реальной жизни. Я никогда до конца не понимала, в чем заключались его обязанности (понимают ли это жены вообще?), но в нашем доме постоянно толпилась куча народу. У всех были какие-то сообщения для него, какие-то проблемы; были даже посланники из столицы. У него было много друзей, он часто путешествовал. Он нашел должность для Брата – тот стал помощником какого-то чиновника. Иногда мой Брат путешествовал вместе с ним.
Это звучит странно даже для меня: мы были лисами. Какую работу мы могли выполнять? Ведь на самом деле ничего не было: ни должности для Брата, ни посланников из столицы, ни сообщений. Ткань, которую он собирал в качестве уплаты налогов, была всего лишь паутиной и грязью. Его бумаги были мертвыми листьями, которые лежали, шурша на ветру, под сторожкой. Драгоценные подарки, которые он получал, оказывались галькой и костями. Это было лишь видение. Но наша семья чувствовала пользу от влияния жизни, которой жил Йошифуджи, как будто мы были людьми. Охота была более удачной, чем летом, стояла прекрасная осенняя погода с ясными, как прозрачная вода, днями и холодными звездными ночами.
Даже когда он был дома, он больше времени проводил с Дедушкой и Братом, чем со мной. Иногда по ночам я слышала, как они смеются, рассказывают друг другу забавные истории. Я страдала, но знала, что так должно быть. Мужчина всегда будет искать компанию других мужчин.
Он по-прежнему приходил ко мне, часто и с удовольствием. Как только он уходил, я принималась ходить по своим бесполезным комнатам. Я не хотела снова становиться лисицей, я просто хотела, чтобы не было так тяжело и больно быть женщиной.
15. Дневник Кая-но Йошифуджи
Моя очаровательная жена наблюдает через отодвинутый экран за рыжей и серой белками. Они дерутся из-за орешков на буковом дереве. Она стоит на четвереньках, поглощенная этим зрелищем, как кошка, готовящаяся к прыжку. Я думаю, будь у нее хвост, она виляла бы им.
Она одета в красные и золотые платья с необычными белыми узорами и маленькими малиновыми точками – как ягоды, и следами, словно оставленными каким-то крошечным животным, или иероглифами. Я привык к платьям, которые обычно носят при дворе, поэтому такой рисунок кажется мне немного странным.
Ее служанки сидят на коленях или лежат за экранами, как и положено женщинам. Их (более обычные) платья скромно выглядывают из-за экранов. Только моя жена носит такие яркие цвета осенью и громко смеется при виде белок.
Вспомню ли я об этом завтра? В последнее время мне стало трудно вспоминать то, что произошло со мной вчера. Возможно, сказывается возраст.
Недавно мне приснился сон, в котором я видел, как жена поймала птицу и съела ее, разрывая ее плоть своими длинными тонкими руками.
Очень неприятный сон.
16. Дневник Кицунэ
Я практиковалась в каллиграфии. У меня хорошо получалось смешивать чернила так, чтобы они были нужной густоты и оставляли на бумаге блестящие черные отметины. Мне нравилось это занятие. Лисы любят метить свою территорию мочой, но еще ни одной лисе не удавалось оставить такие отметки.
Я знала, что со стороны кажется, будто понимаю значение тех фигур, которые у меня получаются. Только потом я поняла, что в те минуты, когда я радостно выплескивала чернила и смотрела на кляксы, я как никогда была близка к тому, чтобы понять суть поэзии.
17. Дневник Кая-но Йошифуджи
Платье моей жены украшено узорами из ленточек и хризантем. Под этим платьем у нее надето красное платье с полосками пяти оттенков белого и темно-зеленое с геометрическим рисунком. Ее волосы завязаны в узел на затылке, концы свободно ниспадают до самого пола. Она играет с маленьким шариком, который был бы похож на жемчужину, если бы не его размеры – он едва умещался у нее в руке. Когда я смотрю на него, у меня возникает ощущение, будто он поглощает свет вокруг себя и сверкает, но такое ведь невозможно. Она обращается с ним неумело, он то и дело падает у нее из рук и катится по полу. Когда такое случается в очередной раз, она хмурится, у нее на лбу появляется маленькая морщинка, она хлопает в ладоши, и одна из ее служанок приносит ей шарик. Я смеюсь: когда она сидит так, как сейчас, и ее платья скрывают ее ноги, она похожа на собаку, которая кидает мяч человеку.
Иногда меня удивляет, насколько идеальный у нее дом: в нем даже нет паутины. Погода тоже всегда хорошая: бесконечная череда ясных свежих осенних дней и туманных ночей. Кажется, крестьяне постоянно работают на рисовых полях, плетут корзины и наполняют их собранным зерном, складывают золотисто-зеленое сено на бесконечные помосты. Музыканты играют милые деревенские мелодии, которые я не могу вспомнить уже через минуту. По ночам на озерах в саду зажигают лампы в форме водяных птиц. Везде одно и то же: совершенство.
Моя новая жена, ее семья, этот дом – даже сама долина – кажутся немного искаженной картинкой. Иногда комната или дорожка в саду словно изменяются, когда я смотрю на них боковым зрением. Когда я поворачиваюсь, чтобы приглядеться, они становятся такими же, какими я их помню. Может, это моя память меняется?
Мне больше не хочется писать. Зачем мне тратить свое время на то, чтобы выводить слова на бумаге, если я могу потратить его на то, чтобы гулять, дышать воздухом, заниматься любовью? Реальность всегда более достойна внимания, чем фантазии.
18. Дневник Кицунэ
Мы часто спаривались: чаще всего тогда, когда он начинал читать мне стихи. А что мне еще оставалось делать? Мы не спали вместе, он лениво бродил по моим комнатам, читал мне стихи и вертел в руках мои принадлежности для письма. Иногда он садился и быстро что-то писал на маленьком столике черными бархатными чернилами на белоснежной бумаге. Я заглядывала через его плечо. Однажды на бумаге было написано размашистым почерком:
Глазурованная чаша отражает небо:
Какого цвета чаша? Синего или черного?
– Что это значит? – спросила я и потом поняла: снова поэзия.
Он странно посмотрел на меня. Я покраснела и выпалила, не думая:
– Что ты пишешь, когда сидишь здесь?
– Я веду дневник, – сказал он. – Я всегда вел его. Хотя в последнее время не так часто. Моя жена… – Его голос дрогнул. Я задержала дыхание, потому что знала, что он имел в виду не меня. Он встряхнул головой и засмеялся. – Я хотел что-то сказать, но забыл что. Возможно, вспомню позже.
– Пойдем в постель, – прошептала я, и он оставил ускользнувшую от него мысль и не пытался ее вспомнить.
Когда его не было (его часто не было в эти дни), меня терзали размышления о поэзии. В нашем доме появилось несколько новых свитков со стихами. Я просмотрела эти свитки в поисках хоть чего-то, в чем был бы смысл, что помогло бы мне понять разницу между простыми высказываниями и поэзией.
Я знала, что опасно хранить круглый веер с написанным на нем стихотворением Йошифуджи, но я не могла его выбросить.
Паутина может поймать лунный свет,
Но как она может его удержать?
Я снова и снова возвращалась к этим строкам, пытаясь понять смысл написанного. Но они оставались для меня лишь бессмысленной цепочкой слов, которые изменялись с каждым прочтением, запутывая меня все больше. Когда-то на то, чтобы узнать нарисованных Йошифуджи лис в штрихах на бумаге, мне потребовалось много времени. Я надеялась, что произойдет нечто подобное и с поэзией, что я вдруг стану понимать смысл стихотворений. Но этого не происходило.
Однажды ко мне подошла Джозей:
– Моя госпожа?
– Да, – сказала я после недолгого молчания. Иногда мне было трудно вспомнить, что я «госпожа».
Она поклонилась.
– Госпожа, ваш дедушка спрашивает, не найдется ли у вас времени, чтобы поговорить с ним?
– Для него у меня всегда есть время.
– Я надеялся на это, – сказал Дедушка из-за плеча Джозей. – Надеюсь, я ни отчего тебя не отвлекаю?
Это была ирония – наше недавнее открытие. Как будто мне было чем заняться.
– Нет, – ответила я. – Я лишь пыталась понять, что такое поэзия, вот и все.
Джозей отошла к группке женщин, которые сидели вокруг печки в форме большого цветка лотоса с восемью лепестками. Они передавали друг другу свитки. Мне было интересно, что они могли читать. А может, свитки были пустыми до того, как к ним притрагивалась я? Писали ли мои служанки стихотворения? Были ли их стихи лучше, чем мои неудачные попытки? Я не знала.
– Что ж, это хорошо, – морщась от боли, Дедушка сел. Джозей, знавшая о его болях, принесла маленькую железную лампу и поставила возле него. – Спасибо, девочка. Но я пришел не за этим.
– Тебе не нужна причина, чтобы прийти ко мне, – сказала я. – Мне всегда нравилось общество. А в последнее время здесь стало слишком тихо.
– Соскучилась по тем временам, когда ты свободно могла бегать, где хотела?
– Нет, – сказала я, вспомнив ощущение иголок под своими пальцами, насыщенный запах соснового леса и сада, яркий вкус свежего мяса. – Ну да, иногда.
– Могу представить. Ну, Внучка, у меня есть для тебя новости, – сказал он с удовольствием. – Твой муж получит хорошую должность на следующих назначениях.
– Как это может случиться? Ему придется вернуться в столицу?
– Ты же сама знаешь, маленький жукоед. Зачем задавать так много лишних вопросов? Так нужно.
– Да, я знаю, – сказала я, теребя в руках веер. Занавеска между нами была немного прозрачной.
Я увидела, как Дедушка придвинулся к ширме и пытался разглядеть, что я делала.
– Что там у тебя?
Я просунула веер под ширму.
– Он не для этого сезона, и немного грязный, – проворчал он. – Но иероглифы довольно красивые. Почему ты играешься с летним веером в это время года?
– Я не играю, – возразила я. – Я все пытаюсь понять поэзию. И до сих пор никак не могу этого сделать.
– Я думаю, что ты никогда не поймешь этого, – сказал Дедушка.
– Но я должна понять! – воскликнула я. – Не то он никогда не полюбит меня. Он бы проводил со мной больше времени, если бы я понимала его стихи.
– Я полагаю, что его жена понимала поэзию. Но я не припомню, чтобы он проводил с ней много времени. Если он за что и полюбит тебя, так это за твое лисье сердце, за вкус животного, который он ощущает, когда целует тебя. Поэзия не для лис.
– Нет! – возразила я. – Лисы в храме говорили со мной так же, как Йошифуджи. Значит, они понимали поэзию.
Он фыркнул.
– Они не просто лисы. Они лисы богини Инари.
Я наклонила голову набок, задумавшись.
– Дедушка, я всегда думала о том, почему лисы говорили те же слова, которые написаны на этом веере? Если это были те же слова.
– Я думаю, ты являешься частью какого-то большого плана, Внучка.
– Карма? – спросила я.
– Нет, карма для людей.
– Но старик монах в лесу, сказал мне, что у меня тоже есть карма. Что это карма заставляет меня хотеть превратиться из лисы в человека.
– Откуда он знает? – огрызнулся Дедушка. – Я стар, я многое видел за свою жизнь. Но у меня нет судьбы, нет кармы – только желание и удовлетворение, причина и следствие. Нам, лисам, не приходится рассчитывать на второй шанс. Только такие наивные щенки, как ты, могут на это надеяться.
– Тогда как я могу быть частью плана? – спросила я.
– У тебя нет кармы, зато у людей, которые нас окружают, она есть. Возможно, ты часть судьбы Йошифуджи или его жены.
– Это неправда! Моя жизнь не может лишь служить чужой судьбе.
– Почему нет? – раздраженно спросил он.
У меня не было ответа на его вопрос. Он вернул мне веер и ушел.
Однажды днем ко мне пришел Йошифуджи.
– Ты здорова, жена?
– Да, а что? – Почему он спрашивал? Я всегда была здорова: это одно из преимуществ быть человеком в лисьей магии – не было никаких человеческих болезней, ни кашля, ни насморка, ни затекшей спины после сна в неудобной позе.
– Я не думал об этом раньше, – начал он, – но ты никогда не уединяешься на время менструации. И так уже многие месяцы. Или годы?
Это была еще одна вещь, о которой мы с семьей не подумали. Хотя это было не так страшно, раз он прожил с нами так долго, прежде чем заметить это.
– Ну, – я старалась что-нибудь быстро придумать, – они у меня немного другие, чем у обычных женщин. Они не приходят так часто.
– Значит ли это, что ты не можешь иметь детей?
Я быстро придумала, что ответить на его первый вопрос, но последний застал меня врасплох. Дети? Потом, когда Йошифуджи ушел дописывать документ о местном производстве риса для министра из столицы, я поговорила с Дедушкой.
– Он спрашивал о детях.
– Я не думал, что он спросит об этом так скоро.
– Он хочет знать, могу ли я – можем ли мы – иметь детей? Что мне ему ответить?
– У тебя уже были детеныши?
– Ты же знаешь, что нет! Зачем ты спрашиваешь?
– Значит, может и не быть. Но ты еще молода. И ты теперь женщина. Значит, может. Откуда мне знать?
– Но ты же делал это раньше! Ты уже был человеком?
– Да, был, – он вздохнул. – Ну что ж. Хорошо. Человек и лиса могут иметь детей. Можешь ли ты? Кто знает?
– А если я могу, кто у меня будет: человек или лиса?
– Я не знаю. И я думаю, что он тоже не узнает. Он будет видеть только то, что захочет увидеть. – Дедушка долго смотрел на меня, а потом медленно произнес:
– Я думаю, сможем ли мы сохранить нашу магию. В ней уже много всего: его чувства, твои, его жены, времена года, боги. Слишком много всего. Как долго мы сможем ее поддерживать?
– Всегда, – прошептала я. – Мы должны.
Он молчал. Угли в печке затрещали.
– Но зачем?
– Правильно ли мы поступаем? – сказала я. – Ты это имеешь в виду?
– Да.
– Ты же глава нашей семьи, почему ты спрашиваешь у меня?
– Да, я глава этой семьи. Даже сейчас. Я еще не умер. Но мы сделали это вместе, ты и я.
– Я знаю, почему это сделала я, но почему ты хотел этого?
Дедушка не отвечал. За ширмой была тишина. Я даже подумала, что он ушел.
– Я вспомнил, как желал я… как ты – Йошифуджи. И я не мог допустить, чтобы ты страдала так же, как страдал когда-то я. Но теперь мне кажется, что мы зашли слишком далеко. Что, если у тебя будут дети?
– Что будет?
– Кем будет твой сын: лисой или человеком?
– Он будет человеком, как его отец.
«А не как я», – подумала я. Или, возможно, молилась об этом.
– И где он вырастет? Здесь? В грязи?
– Это не грязь! – возразила я, но дедушка меня не слушал.
– А когда он подрастет, на ком он женится? Нам придется выкрасть для него девушку?
– А почему нет? – с отчаянием в голосе спросила я.
– Ты не хочешь меня слушать, – сказал Дедушка с отвращением. – Ну, по крайней мере, ты еще не беременна. Подумай об этом, дочь.
– Он мой муж. И я не позволю ему уйти.
– Тогда мы продолжим, – сказал Дедушка. – Надеюсь только, что мы поступаем правильно.
