Текст книги "Женщина-лиса"
Автор книги: Кий Джонсон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 26 страниц)
55. Дневник Шикуджо
Я знаю, что это будет нелегко, но я хотела бы найти своего мужа и спросить его: «Если ты любил меня, как ты мог уйти, никому не сказав, куда идешь? Чего ты этим добился? Что сделало тебя таким бессердечным: твой эгоизм или жалость к себе?»
Я боюсь говорить со своим сыном об отсутствии его отца. Где отец?Я не знаю. Он умер?Я не знаю. Мы ему безразличны?Я не знаю. Я так думаю.
Возможно, самая трудная беседа, которая у меня могла когда-либо быть, – это беседа во сне с человеком-лисом, который много лет назад читал мне стихотворение. Он пришел бы ко мне вечером и вежливо поклонился.
– Я не ожидал, что ты вернешься, – сказал бы он.
– Как я могла не вернуться? – возможно, я была бы резка.
– Мне очень жаль, что пропал твой муж, – сказал бы он.
– Что ты имеешь в виду? – спросила бы я. – Ты знаешь что-то об этом?
Он бы вздохнул.
– О том, куда делся твой муж, не мне рассказывать. Но я знаю, что вернуть его будет непросто.
– Я знаю, – сказала бы я. – Но я должна постараться.
– Я могу поклясться тебе, что не я украл твоего мужа, потому что снова хотел за тобой ухаживать. (А может, он бы сказал: – Я не крал твоего мужа, чтобы я снова мог читать тебе свои стихи. – Мне сложно это вспомнить.)
– Что ж, – сказала бы я, – почему тогда ты здесь? Все, о чем я могу думать, это пропажа моего мужа. У меня нет времени на что-либо другое.
– Ты так в этом уверена? – Его голос был таким же сладким, как самая низкая нота кото. – Я не крал его, но тем не менее он был невнимательным дураком. Ты так долго была одна, моя госпожа. Я бы хотел продолжить нашу старую беседу (или это было бы слово «связь»?).
Одинока? Да, я полагаю, что это так. Когда муж занят только своими собственными мыслями и чувствами, у него не остается времени на жену. Я не ожидала, что он будет настолько беспокоиться обо мне, что изменит свое поведение, хотя так бывает. Мужчины могут любить женщину до такой степени, что меняются. Неожиданно для себя я плачу. «Да, одинока», – думаю я, но не говорю этого вслух. Вместо этого я произношу:
– Это невозможно.
– Почему?
– Потому что я люблю его. И я не хочу никого другого. Пусть он дурак, но он мужчина, который научил меня смеяться, он мужчина, который проводил со мной ночи, наблюдая за падающими звездами, и он мужчина, который…
– Я понимаю.
– Ты хотя бы можешь сказать мне, где мой муж?
Но он только качает головой.
– Нет. Это не мой секрет, я не имею права его раскрывать.
56. Дневник Кицунэ
После этого я старалась не думать о жене Йошифуджи, о том, как она одна бродит по темным комнатам. «Ее жизнь ведь совсем не изменилась, – думала я, когда не могла отогнать это видение от себя. Обычно оно приходило ко мне после того, как я слушала народные песни или читала грустные моногатари-истории. – Я ничего не взяла у нее». Но я знала, что я говорила это потому, что хотела в это верить.
И еще я знала, что теперь разница между ее жизнью и моей была небольшой. Жизнь женщины – это темнота и ожидание. Даже моя.
Одной дождливой ночью, когда Йошифуджи спал, я достала из сундука платье, которое было на нем, когда он впервые пришел ко мне. Я оторвала от него рукав, порезала себе запястье, испачкала кровью рукав и оставила его в саду, где, я знала, его найдут и принесут Шикуджо. Для нее лучше было бы погоревать, принять и забыть.
57. Дневник Шикуджо
Они нашли его рукав, порванный и в крови, в саду. Хито принес его мне; Онага и мои служанки плакали. Плакали все.
Но я не плакала. Я молча вертела окровавленный рукав. Он был из небеленого шелка – от его обычного платья, но теперь он был весь в узорах: пятна травы, грязи и крови.
Я поднесла рукав к лицу. Он пах так, будто какое-то животное устлало свою нору этим платьем, но под запахом животного я чувствовала его запах – мускусный. Я не уверена, что все это мне не кажется.
В состоянии шока у меня произошел еще один разговор – на этот раз с самой собой. Я чувствую себя ребенком, который уговаривает себя не бояться пауков. Что я чувствую? Я не знаю. Любила ли я его? Да. Люблю ли до сих пор? Кто знает. Я сказала мужчине-лису, что любила, но честность – это часть любви, а была ли я когда-нибудь честна с Йошифуджи? Был один лишь обман. Я бывала зла на него, но никогда не говорила ему об этом. Мне было грустно, но я не говорила ему. Страх. Горе. Одиночество. Я никогда не говорила Йошифуджи, что чувствовала это. Но я чувствовала и молчала, потому что правила приличия не позволяли мне говорить об этом.
И лисы. Я говорила правду, когда сказала ему, что боюсь лис, но не рассказала, почему я их боюсь, не рассказала о своем бредовом сне, самом страшном, что со мной случалось.
Значит, получается, что и ему я лгала.
Я не могу позволить, чтобы его труп лежал непогребенным. Я вызову священников милосердной богини Каннон и попрошу их найти тело.
58. Дневник Кицунэ
Мой сын играл с собакой. Я бросала мячик, а мальчик и собака бежали за ним по комнате. Иногда мой сын ловил мячик, гордо шел по комнате, кланялся и давал его мне. Иногда игрушку ловила собака и тоже приносила мне, но без церемоний.
Няня Шонена сидит с нами, в руках она держит свиток.
– Мальчик! Внимание!
Мальчик и собака обмениваются взглядами, будто говоря на немом языке, который понятен только им. Это беспокоило меня – это могло означать, что мой сын был не в достаточной степени человеком. Но Дедушка убедил меня, что некоторые люди очень сближаются со своими собаками и попугаями (и, что удивительно, кошками). Я не знала, как разлучить Шонена с собакой, чтобы не ранить его. Мальчик шумно вздохнул, но подошел к своей няне и послушно опустился на колени.
– Растения, которые символизируют осень? – спросила она.
Шонен быстро перечислил их ей: клевер, трава обана, виноградная лоза, фуджибакама. Тогда я тоже могла сделать это так же легко – повторить то, что даже не учила. Он действительно учил что-то или брал это из магических знаний?
– А весну? – спросила она.
– Ммм…
– Ты не знаешь трав весны?
– Я никогда не видел весну, няня.
Джозей вбежала в комнату.
– Моя госпожа! Я разговаривала с главным слугой, и он сказал, что ваш брат собирает вещи и хочет куда-то уезжать.
Я отвлеклась от мальчика и посмотрела на нее:
– Куда? Он не говорил о своих планах отправиться в паломничество. Он часто уходит.
– Нет, вы не поняли! Он уходит! – И я вдруг поняла. Он покидал магию. Я встала. Мячик упал на пол и укатился. – Он уже ушел? Даже не попрощавшись?
– Еще нет, – сказала Джозей. – Но…
– Он в своих комнатах?
– Я не… – но я уже выбежала, не дожидаясь ответа.
Я приподняла платья и побежала по дорожке, ведущей к крылу брата. Он стоял в самой большой комнате, заплетал себе косичку и смотрел за тем, как слуги укладывают вещи в небольшой обитый железом сундук.
– Брат! Куда ты идешь?
– Я ухожу, Сестра, – сказал он и сжал челюсть, будто не хотел, чтобы вырвались слова, о которых он мог пожалеть.
– Но почему?
– Здесь мне нет места.
Прядь волос упала мне на один глаз. Я отбросила ее в сторону.
– Есть! А как же твоя работа на правительство? Как же твои обязанности? Твоя семья?
– Это все ложь, Сестра. Иллюзия. Я думаю, они обойдутся без меня.
– Но мы не обойдемся! Ты не можешь оставить нас!
– Я могу и оставляю. – Его глаза на мгновение встретились с моими, и я увидела в них грусть. – Я не могу больше здесь оставаться. Пойми меня, пожалуйста!
– Тогда объясни мне, если хочешь, чтобы я поняла.
– Так ты не знаешь? Я тоже любил его.
– Конечно же любил. Как ты мог не любить его?
– Нет, ты не понимаешь. Он был моим любовником, Сестра.
Я нахмурилась, озадаченная его словами.
– У вас был секс?
– Ты думаешь, ты была у него единственная? Мы с тобой похожи, ты всегда это говорила.
Я не ревновала. Зачем? Йошифуджи был моим мужем, отцом моего ребенка. Но это не мешало ему быть с моим Братом. Ревность, как поэзия, была недоступна для моего понимания.
– Тогда почему ты уходишь? Вы поссорились? – Наверняка это можно было уладить, и мы могли бы остаться вместе.
– Нет. – Брат вспыхнул. – Это было для него привычной, ничего не значащей вещью. Он не любит меня. Я должен стать человеком.
– Он любит меня, а я лисица, – медленно сказала я.
– Любит? Он любит ту, какой ты ему кажешься. Нет. Быть женщиной – это инструмент, который ты используешь, чтобы быть рядом с ним. Но любовь – это нечто большее, Сестра. Теперь я понимаю это.
– Ты думаешь, я не понимаю? – с жаром возразила я. – Я так стараюсь понять, как ведут себя люди, что они делают, чтобы вести себя так же.
– Ты не хочешь, чтобы он видел, когда ты ведешь себя неправильно? – его губы искривились. – Ты знаешь о людях не больше, чем обезьяна, которую научили носить платья и есть палочками.
Я задохнулась от обиды.
– Вот видишь, – сказал он, улыбаясь. – Ты не человек, но по крайней мере ты его жена. А у меня нет и этого. И я не могу выносить этот лживый мир, который мы создали.
– Но ты его друг, – воскликнула я. – Ты нужен Йошифуджи!
– Нет, не нужен. И мне он не нужен. – Брат горько рассмеялся. – Быть человеком намного сложнее, чем мы думали, Сестра. Будь осторожна!
Я побежала к мужу, чтобы рассказать ему обо всем, но, когда он пришел, Брата уже не было. Он ушел, взяв с собой лишь одного слугу, который нес его сундук. Йошифуджи пошел его искать, но ему не повезло: дождь размыл следы…
59. Дневник Кая-но Йошифуджи
Я солгал моей милой жене, сказав, что не нашел ее брата. Его следы размыло дождем, это правда, но все же что-то осталось, и этого было достаточно, чтобы идти за ним. Я догнал его на маленькой поляне. Холодный дождь хлестал нам в лицо, пока мы с ним разговаривали.
Он ушел из-за меня, из-за того, что у нас был секс тогда, давно, в источнике. Я все еще помню это ощущение, хотя, кажется, что с тех пор прошли месяцы (или годы?). Я помню ощущение его мокрой бархатистой кожи, его желание, помню, как входил в него. Но я всегда вспоминал об этом, когда вспоминал весь тот день, это было частью острого эмоционального переживания от смерти лисы. Привязанность и одиночество вылились в страсть. Я думал, что это было для него так же обычно, как и для меня. Но оказалось, что я ошибался.
Я должен был подумать об этом, но я даже не мог предположить тогда, что он примет это так близко к сердцу. В моей жизни (в моем мире) секс – часто обычная вещь. Но не всегда. Брат моей жены влюбился.
(Я не могу не удивляться этому. Почему именно я? Во мне нет ничего необычного, я не великий поэт или блестящий управляющий, я не замечательно красив и плохо танцую. Что он нашел во мне? Потому что, возможно, если я узнаю, что он и его сестра нашли во мне, я попытаюсь стать таким, каким они меня видят.)
А пока мы с ним причинили боль моей милой маленькой женушке. Ему тоже больно. И я понимаю, что и мне больно – меня огорчил его уход. Страдала ли Шикуджо, зная обо всех тех женщинах и мужчинах, с которыми я делил ложе? Я даже никогда не думал о том, что ей может быть из-за этого больно, о том, что она тоже по каким-то причинам могла любить меня…
60. Дневник Шикуджо
Сны могут быть очень беспокойными. Вчера я не спала почти всю ночь. Я сидела у окна и смотрела на ночное осеннее небо. Вечером была гроза, которая напугала Тамадаро, поэтому он с няней пришел ко мне. Он был слишком мал даже для того, чтобы носить штаны, но я все равно прикрыла свое лицо веером, как будто он был взрослым мужчиной. Я не хотела, чтобы он увидел, что я напугана так же, как и он, хотя и не из-за грозы.
Скоро мальчик заснул, положив голову мне на колени. Его няня предложила отнести его в комнаты, но я хотела, чтобы он остался со мной. Скоро он и так уйдет: он вырастет и его отправят на службу при дворе.
Было холодно. Служанки одна за другой уходили в глубь дома. Наконец, остались только Онага, няня Тамадаро и я. Служанки заснули над какой-то настольной игрой. А потом я тоже заснула.
Во сне я видела моего мужа: он шел по саду, одетый в охотничьи одежды. Казалось, от него исходило сияние.
Я выкрикнула его имя и вскочила на ноги. Мой сын скатился с колен на пол. Ребенок расплакался от неожиданности и разбудил служанок. Это было незадолго до рассвета. В саду никого не было, кроме кролика, который убежал, когда я закричала.
Это ужасное горе. Я так по нему скучаю.
61. Дневник Кицунэ
Время в нашем мире было странным. Для нас проходили годы, и для Йошифуджи тоже. Шонен рос очень быстро: он уже охотился на птиц с маленьким луком и игрушечными стрелами, и начал ездить на толстом пони с черной густой гривой и хвостом. Для нас, запертых в волшебном лисьем мире, проходили годы, но в реальном мире – лишь недели.
Я не была настоящей матерью. Точнее, настоящей человеческой матерью. Лиса заботится о своих детенышах, пока они маленькие, а потом прогоняет их, чтобы они рыли свои собственные норы, спаривались и растили детенышей. Кажется, только люди нянчатся со своими детьми так долго, словно надеясь исправить все ошибки, которые те могут допустить. Нет, я не права: Дедушка и Мать не прогоняли нас даже тогда, когда мы уже сами могли о себе позаботиться. Но вряд ли их можно считать такими же, как и все лисы.
Будучи женщиной, я не думала много о своем ребенке. Я не понимала его, не понимала, что я чувствую к нему. Я хотела Йошифуджи: в моих мечтах не было места для кого-то кроме него. Возможно, такое же чувство может испытывать и настоящая женщина.
Йошифуджи, напротив, нравилось проводить время с Шоненом. Они запускали воздушных змеев. Он помогал ему с учебой. Они игрались с моим мячиком. Играли в кемари: старались удержать наполненный бобами мешочек на весу, не дотрагиваясь до него руками. Йошифуджи делал из соломы свистульки и учил сына извлекать их них простейшие мелодии.
Когда ребенку было пять лет, он провалился в ямку и сломал ногу. Я забрала его к себе, потому что ребенок все время пытался полизать сломанную ногу. Пришел целитель, вправил кость и привязал палочку к ноге шелковыми веревками. Скоро кость срослась, и ребенок бегал, как и прежде.
Когда ему исполнилось семь лет, у нас была еще одна церемония. Его длинные детские волосы обрезали на манер взрослого мужчины, и подарили ему первую пару хакама-штанов, таких длинных, что он спотыкался, когда ходил. Мой сын был красив, как семь драгоценных камней. Только его золотые глаза были слишком беспокойными.
62. Дневник Шикуджо
Мой сын превратился из ребенка в мужчину за одну ночь. В тоске по отцу он забросил свои игрушки и взялся за уроки и чтение сутр с таким осмысленным упорством, которое свойственно не каждому взрослому. Вчера он пришел ко мне и поклялся, что сделает что-нибудь со смертью своего отца. Но что он может сделать? Смерть, пожалуй, единственная вещь, которую нельзя отменить. Но тем не менее я позволила ему остаться со мной, когда встречала священнослужителей богини Каннон.
Пришли полдюжины мужчин из храма, находящегося в нескольких днях пути от нас. Двое священников, несколько монахов и прислужников.
Хито проводил их в дом для гостей. Одежды священников были темного цвета, но загорелись красным, как тучи в последних лучах солнца, когда они проходили под лампой, свешивающейся с ветви ивы. Прислужники и слуги следовали за ними и несли горячую еду и напитки: я чувствовала острый запах саке, чая, который пах, как трава под знойным летним солнцем.
Я смотрела на них, стоя на темной веранде, прикрывая лицо рукавом, чтобы слезы не холодили моего лица. Иногда я думала о том, не точат ли меня мои постоянные слезы изнутри, как соленое море – плавучий лес.
63. Дневник Кая-но Йошифуджи
В последнее время я не часто писал. Был очень занят. Приказы из столицы отнимают все мое время.
Шонену уже восемь лет. Он высокий и красивый. Я смотрю на него с благоговением: я не был таким грациозным в его возрасте. Я думаю над тем, чтобы отправить его в столицу и сделать пажом при дворе. Но мне не хотелось бы, чтобы он уезжал.
Осень как-то необычно затянулась. Я не помню, когда я в последний раз видел цветущие деревья или снег. Возможно, изменения времен года – весны на лето, лето на осень, осень на зиму – не настолько непреложны, как я думал. Если это так, тогда все может измениться.
64. Дневник Кицунэ
Я со своими служанками стояла на коленях и слушала, как странствующие монахини читают сутры.
Джозей с нами не было. И это она прервала чтение. Я услышала стук деревянных башмаков и ее крики, когда она бежала по веранде. Она даже не сняла обувь, когда вошла ко мне в комнату.
– Моя госпожа! Моя госпожа! – сказала она тонким от волнения голосом.
Монахини замолчали. Какое-то мгновение мы сидели, не двигаясь, словно насекомые, увязшие в смоле. Джозей с шумом распахнула ширму. Она стояла растрепанная, задыхающаяся. Я подумала, что она сошла с ума.
– Моя госпожа! Происходит что-то ужасное.
Я встала, запахивая кимоно.
– Что?
Она не ответила, лишь потянула меня за рукав.
– Джозей… – начала я, но потом посмотрела на нее внимательнее и увидела слезы у нее на глазах. Я еще никогда не видела ее такой. Я даже не думала, что она умеет плакать.
– Пожалуйста, – прошептала она. – Там кое-что снаружи.
– Покажи мне, – сказала я. – Пожалуйста, – обратилась я к монахиням, – простите меня и продолжайте. – Я поклонилась, и мы с Джозей выбежали на веранду. Теперь она дала волю слезам. Она всхлипнула, когда привела меня в конец сада и показала пальцем куда-то на поваленный бамбуковый забор, на пустые рисовые поля. Была почти зима, урожай давно собрали. Где-то далеко лаяла собака.
– Нет, не там, – сказала Джозей. – Там!
Она снова показала пальцем. И тогда я поняла, что когда она сказала «снаружи», она имела в виду снаружи магии. Как она могла увидеть это? Неужели она была на это способна? Я посмотрела по-другому и увидела, где мы были: Джозей, стройная элегантная женщина, все еще стояла на самшитовой аллее (где она еще могла быть? Она была волшебной, она не существовала в реальном мире, или, по крайней мере, мне так казалось), в тоже время я увидела себя, припавшую к земле на краю сада Йошифуджи. Я смотрела на его дом, который он когда-то делил с Шикуджо, до того, как я его забрала.
Позади меня раздался голос Джозей. Она говорила медленно, будто слова преодолевали какое-то невидимое препятствие.
– Они ищут его, моя госпожа.
Я посмотрела на их дом в сгущающихся сумерках. Было холодно, но все ширмы были отодвинуты. В комнатах было много людей, горел свет. Я поежилась.
– Они уже пытались однажды, Джозей, но у них ничего не получилось.
– Нет, на этот раз все по-другому, – сказала она. – Я это вижу.
– Как ты можешь это видеть? Она вытерла слезы рукавом.
– Я не знаю. Однажды я смотрела за собакой, и увидела, как она выбежала сюда. С тех пор я могу видеть этот мир, если захочу. Иногда я прихожу сюда, чтобы понаблюдать за ними.
– Но…
– Пожалуйста, моя госпожа! Здесь что-то происходит…
В доме раздались крики, из него вышла группка людей, которые тащили что-то на веревке. Меня затрясло, словно в ознобе.
– Хорошо, Джозей. Я останусь здесь и узнаю, что происходит. А ты возвращайся назад и присмотри за Шоненом.
На этот раз превращение из женщины в лису было мучительным, будто кости разрывали мою плоть на кусочки. Я скорчилась, пока боль не утихла. Когда мне стало немного легче, я вылезла из-под сторожки.
Северное крыло дома, где находились комнаты Шикуджо, было едва освещено. Я подползла к самой веранде и заглянула в комнату. Я не смогла увидеть ее, но чувствовала ее запах (она пахла хризантемами и слезами), увидела ее рукава, коричневые, цвета мертвых листьев, которые едва прикрывали кичо-занавеси. По другую сторону занавеси сидел священник и читал сутры. Легкое дуновение ветерка отодвинуло занавесь, и, до того как одна из ее женщин успела задернуть ее, я увидела Шикуджо, усталую и грустную во мраке своей комнаты.
Комнаты главного дома были полны света. Сын моего мужа – его человеческий сын – стоял там, одетый в темные одежды, которые казались слишком мрачными для ребенка. Он был едва по пояс мужчинам, которые стояли вместе с ним. Это был Хито, другие высокопоставленные слуги, служители Будды и их прислужники. Обычные слуги, слуги, работающие на кухне, полях, разные крестьяне столпились в саду и смотрели на мужчин в комнатах. Все были как-то странно одеты. В трауре, поняла вдруг я. Это удивило меня: ведь никто не умер. Потом я подумала, что, наверное, они оплакивали моего мужа.
Тяжелая штука, которую несли мужчины в дом, была частью ствола кипариса длиною с человеческий рост. Она лежала на носилках. Инструменты поблескивали на материи рядом с ней. Священник склонился над стволом и что-то пропел, но я не расслышала, что. Курильница висела на улице, переливаясь золотом в свете ламп и факелов. Священник взял долото, резец и деревянный молоток и дал их мальчику. Мальчик торжественно приложил резец к дереву и немного обстругал ствол кипариса – простая формальность. Затем мальчик поклонился и отдал инструменты обратно священнику, который начал стругать дерево.
Я подкралась немного ближе и пригляделась к дереву. Я заметила, что они пытались придать ему какую-то форму. Но я никак не могла понять, какую именно. Священник положил инструменты. Двое прислужников подложили эссенции в курильницы. Люди в саду и в комнатах легли ниц и начали тихо молиться. Священник снова запел, на этот раз громко.
Он молился одиннадцатиглавой Каннон. Когда он взывал к богине, у меня шерсть на спине вставала дыбом. Кожу неприятно покалывало. Мне не нравилось это ощущение, но я не могла уйти.
Голос все продолжал петь, взывая к богине Каннон. Я знала, что она была богиней милосердия: и теперь священник просил смиловаться над Йошифуджи, он просил мира и покоя для его семьи, которая хотела найти его тело и сжечь его, согласно буддийским традициям.
Это удивило меня: почему их так беспокоит то, что случится с телом Йошифуджи? Они думали, что он мертв. Значит, его тело было лишь разлагающейся плотью. Не было смысла в том, чтобы искать и спасать его. Я вспомнила, как сожгли труп того крестьянина, вспомнила зарытый труп женщины, у которой украла череп, вспомнила, как настаивал мой муж на том, чтобы мы сожгли тело моей матери. Я думала, что перехитрила их, испачкав его рукав кровью. Думала, что на этом все закончится. Но они все равно продолжали искать!
Но причин для беспокойства я не видела. Я вспомнила о священнике, который взывал к Будде, но прошел мимо меня. Почему на этот раз у них должно все получиться? Однажды я уже поняла, что Будда не стал (или не захотел) вмешиваться, и перестала бояться. Это как ворона, которая дразнит волков, зная, что они могут убить ее, но скорее всего не станут этого делать.
Но на этот раз все было иначе. Может, мы были безразличны Будде, а этой богине нет? Я почувствовала, как меня обволакивает странная теплота, будто меня укутали стеганым платьем. И я знала, что это была Каннон. Вряд ли я смогу спрятаться от нее…
Эссенция из курильниц клубилась в холодном воздухе в саду. Мне показалось, что одна струйка дыма двинулась по направлению ко мне, она будто искала меня. Холодный ветер приподнял ее кончик, отчего она стала похожа на голову змеи. Моя смелость испарилась, я побежала так быстро, как только смогла.
Я кинулась под сторожку и приняла женское обличье. Я стояла там и дрожала. Джозей ждала меня, она протянула ко мне руки, но я не обратила на это внимания.
– Муж! – позвала я. – Муж! Где ты?
Я побежала к дому, в комнаты и коридоры. Меня не волновало, что меня могут увидеть мужчины. Я снова и снова выкрикивала имя моего мужа. Я была на одной из веранд, когда Йошифуджи вдруг вышел из ярко освещенной комнаты.
– Жена? – спросил он удивленно. Он нахмурился. – У меня посланники из столицы. Мы слышали твой крик…
– Муж! – я задыхалась. – Мне так жаль, я знаю, что веду себя неслыханно дерзко, я просто испугалась, что…
Его лицо смягчилось, он обнял меня.
– Что случилось? Шонен?
– Нет, с ним все в порядке, но я…
– Все хорошо. Что бы ни случилось, я здесь, с тобой.
Я тяжело сглотнула, стараясь успокоиться.
– Нет, это не наш сын. С ним все в порядке (что еще я могла сказать ему?) Дым, похожий на змею, он искал тебя. Наверное, мне просто приснился плохой сон. Я проснулась одна и так испугалась.
– Одна? А где же были твои служанки?
– Они были со мной. Я имела в виду, что была без тебя.
Я прижалась к нему, обвила руками его шею и заплакала. Он держал меня в объятиях и утешал. Через некоторое время он отпустил меня и передал Джозей, которая стояла неподалеку в тени деревьев.
– Тебе лучше?
Я вздохнула.
Он взял меня за руки.
– Сейчас я закончу, и приду к тебе, и останусь с тобой на всю ночь, если ты захочешь.
– Да, – сказала я. – Поторопись.
Я ждала его в своей комнате. Собака жалобно скулила у моих ног. Я сидела почти в полной темноте, играла с мячиком и плакала от ужаса перед этим дымом-змеей и от желания быть с Йошифуджи. Монахини ушли, Шонен уснул, его отнесли в комнаты, но потом я попросила няню принести мне его, чтобы я могла смотреть, как он спит, свернувшись клубком в куче платьев.
– Вот видишь, твой муж любит тебя, – сказала я себе. – И вот доказательство: ни один бог не может его забрать у тебя. Ни один бог не угрожает вашему счастью.
Потом я вспомнила о дыме, вскочила и стала ходить по комнате и выглядывать в сад, ожидая увидеть там Йошифуджи. Но он все не шел.
Зато пришла одиннадцатиглавая Каннон. Она пришла в образе старика с одной головой, с палкой в руках. Но я знала, что это была она. Этот старик был не из нашего волшебного лисьего мира. От него пахло эссенцией священника. Кто это еще мог быть? Он шел по саду, перешагивая маленькие деревца, камни и озеро, и он оставлял после себя дорожку, как человек, который переходит вброд ручей, поднимает землю со дна. Наше волшебство рвалось, оно разлезалось в разные стороны там, где он прошел, оставляя после себя лишь грязь и тень от сторожки сверху. Волшебство кружилось и вновь сходилось через несколько шагов позади него. Но он разрезал наше волшебство.
Он шел прямо к нашему творению, к дому.
– Нет! – закричала я и выбежала на веранду. – Оставь его здесь!
Старик шел вперед. Я побежала в комнаты, в которых был мой муж с посланниками из столицы и секретарем.
– Муж! Беги!
– Жена? – спросил он. Я чувствовала, как веранда позади меня дрожит и исчезает. Я упала на колени. Йошифуджи вскочил, в его руках появился меч. Я схватила старика за платье, когда он прошел мимо меня. Я держала его за пояс, но он тащил меня за собой. Он даже не остановился.
– Что ты… – закричал мой муж на старика, когда тот уколол его руку палкой. Йошифуджи попятился и обнажил меч.
Я закричала. Меч превратился в пучок грязной соломы. Мой муж посмотрел на него и с отвращением бросил на землю. Старик снова ткнул его палкой. Йошифуджи попятился и вышел из дома.
– Оставь его, прошу тебя, оставь его! Они для него ничего не значат, я люблю его! – Я умоляла старика, пока он тащил меня через весь дом, потом по саду. Я порезала руки о его пояс. Если что вокруг меня и было реальным, так это моя кровь. Йошифуджи пытался увернуться от старика и его палки, чтобы помочь мне, но тот продолжал колоть его, заставляя отступать назад.
Пояс стал скользким от крови, мои пальцы соскользнули, и я упала в грязь под сторожкой. Каннон еще раз уколола моего мужа, он выбрался из нашего дома и встал, выпрямившись во весь рост, у себя в саду – в настоящем, не волшебном. Я вылезла следом за ним, но уже знала, что это бесполезно. Я легла возле сторожки, в грязном платье, с кровоточащими руками, с волосами, рассыпавшимися по земле.
Здесь все еще был вечер: три месяца, как Йошифуджи пришел ко мне; десять лет в моем лисьем мире. Почти все мужчины, которые наблюдали за ритуалом, стояли группками и громко разговаривали, не замечая моего мужа. Йошифуджи сделал несколько неровных шагов по направлению к ним. У меня двоилось в глазах: я видела отражение двух Йошифуджи. Один был в красивых парадных платьях, уже немного пыльных, все еще держащий пустые ножны в руках. И другой: в грязных и рваных повседневных одеждах, с обточенной червями палкой – это был человек, три месяца проживший с лисами в их норе.
Ребенок Шикуджо первый заметил Йошифуджи.
– Отец! – крикнул он и побежал. – Это ты?
– Сын? – с сомнением проговорил мой муж. – Тамадаро? – Я увидела, как возвращалась к нему память, но лисья магия была достаточно сильна, чтобы создать новое восприятие вещей. – Как, ты даже не изменился за все то время, что меня не было?
Тамадаро обнял своего отца.
– О, отец, что с тобой случилось? Ты выглядишь таким старым!
Йошифуджи посмотрел на ребенка, обнимающего его.
– Это не важно. Твоя мать вернулась? Меня так расстроил ее отъезд. Ее так долго не было! Но я встретил замечательную женщину, женился на ней, и у нас есть чудесный маленький мальчик.
– Но у тебя есть я! – сказал ребенок, готовый заплакать. – Я твой сын.
– Да, – сказал Йошифуджи нерешительно. – Но мой другой сын и моя жена… Я их так люблю.
Мальчик обернулся и посмотрел на темные комнаты. Я увидела там тень, услышала шелест платьев, и поняла, что это была Шикуджо, которая только смотрела, не решаясь нарушить правила приличия и поприветствовать своего мужа в присутствии стольких людей. Мальчик выпрямился:
– И где этот твой сын?
– Там, – сказал мой муж, показав на сторожку.
И тогда они увидели меня.
– Лиса! – крикнул один мужчина, и потом все закричали.
– Лиса! Лиса! – Они бежали ко мне, к сторожке, с палками и факелами в руках.
– Муж! – закричала я. – Останови их!
Он заколебался:
– Жена? – неуверенно спросил он.
– Лиса! – словно в ответ ему крикнули другие мужчины.
– Пожалуйста! – закричала я и протянула к нему руки. Он шагнул ко мне, но мальчик бросился к нему. Йошифуджи зашатался и остановился.
Перед тем как на меня накинулись мужчины с палками, я снова посмотрела на дом и ясно увидела лицо Шикуджо, стоявшей на веранде. Я увидела слезы на ее лице и поняла, что она единственная здесь (кроме моего господина), кто видит меня в образе женщины.
Мужчины поймали нас. Они воткнули факелы в землю так, чтобы было видно нашу нору под сторожкой, и оградили ее палками. Моя семья разбежалась в разные стороны. Я попыталась убежать со своим сыном, но они бросили в меня факел, а потом палку, и мой сын, который был всего лишь детенышем, убежал, прикрываемый рукою своей няни. Я видела, как ударили палкой Дедушку. Черно-белая собака стояла в замешательстве, не зная, что ей делать, пока ее не ударили палкой и она не убежала, завыв от боли.
Мужчины преследовали меня до тех пор, пока я в панике полностью не сбросила свой женский облик. Я почти теряла сознание от боли, но мое лисье тело все равно продолжало бежать, оставляя после себя кровавые следы.
