Текст книги "Женщина-лиса"

Автор книги: Кий Джонсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 26 страниц)

46. Дневник Шикуджо

Служанки, которых я оставила в деревне, бегут к моей карете, когда она подъезжает к веранде у моих комнат.

– Госпожа! – пронзительно кричат служанки, их голоса дрожат. – Он пропал! Он заблудился в лесу! Наверное, он умер!

– Перестаньте! – кричит на них Онага и выбирается из кареты. – Вы расстраиваете мою госпожу.

Я выхожу из кареты. Холодный ветер хлещет дождем в мое лицо. Я задыхаюсь. Онага вырывает из рук одной женщины бумажный зонтик и держит его надо мной. Мерцающий свет лампы выхватывает из темноты двух нарисованных на его поверхности мандариновых уток. Мне кажется, что они на меня смотрят.

Мы поднимаемся по лестнице на веранду, как стая обеспокоенных гусей. Каждому есть что сказать; каждый говорит это на свой манер, повторяя по нескольку раз. Как хорошо зайти внутрь и задвинуть за собой ширму.

Возможно, я смогла бы предотвратить все это, если бы осталась с ним. Я знаю, что это неправда: рок определяет все. Я лишь кусок крашеного шелка, прополощенный в речной воде и высушенный на ветру. Все мое – мой цвет, мой рисунок, движения ветра, ласкающего меня, – определено чем-то извне.

Дождь очень холодный. В моей комнате под потолком висит паутина.

47. Дневник Кицунэ

Это была плохая, несчастливая ночь. Предсказатель предупредил моих служанок, что мы должны бодрствовать и молиться. Я не знала почему – жизнь людей окружена столькими непонятными правилами и табу, – но теперь я женщина и должна делать то, что делали все люди, даже если это казалось мне бессмысленным.

Я хотела принести сына к себе в комнаты, но какой смысл будить его лишь для того, чтобы отвлечься от своих страхов?

Йошифуджи и мой брат не вернулись оттуда, куда они ушли. Но все их слуги вернулись раньше днем, после того, как проводили их до места пикника. Из того, что говорили слуги, я поняла, что они выходили в реальный мир, далеко за пределы нашей магии. И это очень беспокоило меня: что будет, если заклинание не удержит его? А вдруг что-то случится с Йошифуджи? Вдруг он поранится и не вернется домой?

– Почему ты кричишь, маленький жукоед? – Дедушка сидел возле меня и небрежно флиртовал с Джозей. – Ты ведь уже слышала гром.

– Я боюсь! – Мое сердце билось так гулко, что я едва могла расслышать, о чем шептались мои служанки. – Мне просто очень тревожно сегодня. Мой муж вышел за пределы… «За пределы магии», – хотела сказать я, но не договорила.

– Он промок, он и твой брат. Но это хорошо для них обоих. Если бы они оставались внутри, они были бы сухими, как все разумные люди.

Я не поняла тогда, о чем он говорил. Энергия в воздухе заставляла маленькие волоски на моих руках вставать дыбом, я хотела бегать по комнатам, кричать и бросаться вещами. Но, конечно же, это было бы неправильно, поэтому я снова села и стала читать стихи, мечтая взять в руки маленький сияющий шар, который подарил мне Дедушка, и изо всей силы кинуть его о стену!

48. Дневник Шикуджо

Я только что вернулась в свой дом дождливой ночью. Лампы горят в саду и освещают его каким-то нереальным светом. Сад выглядит так, словно принадлежит мертвым.

Снова удар грома.

Огромные градины прорывают ширмы и со стуком катятся по полу, подгоняемые ледяным ветром, как будто кого-то ищут.

В конюшне заржала лошадь. Она испугалась грозы и металась по стойлу до тех пор, пока не сломала ногу. Ее ржание продолжалось до тех пор, пока ее не убили.

Вдруг где-то совсем рядом залаяла собака. На кого?

Мне приснился ужасный сон, наполненный болью и кровью. Злобные существа с огромным количеством ног, с блестящими глазами пожирали мою плоть, а потом оторвали руку. Я вырвалась в реальность, чтобы убежать от их острых зубов, и увидела золотые глаза в темноте своей спальни. И тогда поняла, что все еще сплю.

Конечно, это всего лишь размышления.

49. Дневник Кая-но Йошифуджи

Гроза продолжалась еще какое-то время. Град перестал, но начался ливень, ледяной ветер хлестал нам в лицо. Мы стояли рядом, прижавшись друг к другу, и смотрели на дождь.

Как будто в доказательство того, что мозг онемел так же, как и руки, я никак не могу перестать думать о мертвой лисе. Я прищуриваюсь и пытаюсь рассмотреть ее тело сквозь пелену дождя и темноту. Но не вижу, как ни стараюсь. Я даже не могу вспомнить, где именно на поляне это произошло. Или на самом деле она не умерла и убежала? Нет, я помню ее открытый глаз в грязи, разорванное горло… Она не могла выжить!

Дождь понемногу успокаивается. Мне кажется, что брат моей жены готов упасть в обморок от холода.

– Идем, – говорю я, выпуская облака пара в холодный воздух. – Давай согреемся в источнике.

Мы идем к маленькому бассейну. Упавшее дерево лежит рядом с ним, но ветки свешиваются в воду, от которой исходит пар, наполняя воздух хвойным ароматом. Я снимаю мокрые шелковые платья, которые прилипли ко мне, как будто не желают со мной расставаться, и аккуратно складываю их на камень. Потом нам снова придется это надеть, и одежда будет такой же мокрой и холодной, как сейчас. Но я не хочу об этом думать. Мне достаточно знать, что скоро я окунусь в потрясающе теплую воду.

Погружение в воду похоже на погружение в полыхающий огнем ад. Постепенно я привыкаю к воде, опускаюсь ниже, по плечи, и сажусь на камень. Брат осторожно смотрит на меня все это время, потом шагает в воду и лишь немного вздрагивает, когда садится на камень. Потом вздыхает, отдаваясь теплу.

Некоторое время мы не говорим ни слова. Бассейн очень маленький, будто каменная чаша. Сначала я стараюсь не дотрагиваться до него ногами – это было бы невежливо, – но потом сдаюсь и позволяю нашим ногам соприкоснуться. Они лежат рядом, как спящие щенки. Я откидываю голову назад, на ветку упавшего дерева. Струи пара ударяют мне в лицо. Капли собираются на щеках, на веках. Я смотрю наверх и вижу первые робко мерцающие звезды. Скоро их заливает свет луны, небо оказывается подернуто серебристой дымкой.

Я говорю:

 
После грозы сияет луна,
Но кто остался, чтобы увидеть ее?
 

– А-а-а! Поэзия, – разочарованно протягивает брат моей жены.

– Мы убили лису, – говорю я, словно пробуя слова на вкус, чтобы понять, какие они на самом деле.

Всплеск воды. Я открываю глаза и вижу, что он выпрямился:

– Что?

– Лиса. Конечно, это не мы убили ее, а собака.

– Это было не по-настоящему, – говорит он резко и хмурится.

– Конечно, по-настоящему!

– Нет. Этого не было на самом деле. Никто не умер. Никому даже не было больно.

– Но я видел это. Не думаешь ли ты, что она осталась жива и уползла… – Я останавливаюсь. Я вдруг понимаю, что резкость в его голосе – это боль или вина. – Что случилось?

– Это плохой знак, – говорит он, наконец, – убить лису.

Я вспоминаю внезапную вспышку горя, когда увидел, что лиса умерла. Я даже не думал, что он мог чувствовать то же, что и я, что ему тоже была небезразлична лиса, опасная и хитрая, как о ней все думают. Но теперь мне ясно, что ему не все равно. Его золотые глаза переполнены горем. Мне становится так жаль его, что на мгновение я забываю, что он не его сестра, на которую он так похож. Я хочу обнять его и утешить.

После недолгого молчания он продолжает. Слова неохотно срываются с его губ:

– Я был словно в клетке. Я забыл обо всем: о том, кто я, где я. И когда выбежала лиса, я на какую-то секунду забыл – я думал, что она была всего лишь лиса. Я собирался… – Он сглотнул.

– Ты боишься, что лиса могла проклясть тебя?

– Нет, – сказал он со смешком, переходящим во всхлип. – Не совсем. Я лишь хотел бы вспомнить, что настоящее, а что нет.

– А что настоящее? – прошептал я. Странный вопрос: но в данный момент я хочу услышать его ответ. Отчаянно хочу.

– Моя сестра знает. Иногда. Лиса была настоящей. Ты настоящий, и это все. – Он смотрит мне в глаза. Его лицо мокрое.

Я голодный и уставший, как и он. Наверное, поэтому мы ведем эту странную беседу. Но жизнь такова, что некоторые вещи не обязательно должны иметь смысл, чтобы они могли причинять боль. И его горе достаточно реально.

Пар вокруг нас вьется как дым от курильницы. Брат моей жены такой же красивый, как и его сестра. Я возбуждаюсь. Я придвигаюсь ближе к нему, дотрагиваюсь до его плеча и притягиваю ближе к себе. Он мягкий и гладкий, но под кожей чувствуются мускулы, как будто он делает какие-то специальные упражнения. Теперь он плачет, я обнимаю его.

Поцелуй получается настолько естественным, что я даже не понимаю, кто кого первым поцеловал. Его губы одновременно мягкие и твердые, тонкие, они отличаются от полных губ его сестры. Сначала поцелуй нежный, но потом его язык проникает в мой рот и начинает ласкать меня. Я понимаю, что хочу его до безумия. Я хочу кусать его и кусаю. Я оттягиваю зубами его губу. Когда он отодвигается от меня, я задыхаюсь, почти рычу.

– Что мы делаем? – спрашивает он едва слышно и обхватывает руками мой возбужденный член. Его руки холодные по сравнению с водой в бассейне. – Я же мужчина!

Я скольжу к нему, обнимаю и дотрагиваюсь рукой до его члена, такого же длинного и тонкого, как и он сам:

– Разве ты никогда не играл с друзьями, когда был мальчиком? Ты никогда не был с мужчиной? – Я останавливаюсь. Конечно же, не был, хотя каждый молодой человек в его возрасте – каждый, кого знал я, когда был в его возрасте, – хотя бы раз пробовал это.

Он стонет:

– Но… – и замолкает, мы снова обнимаемся, наши губы борются.

Он такой же неопытный, как и его сестра, когда у нас в первый раз был секс, но он знает, чего хочет. Возможно, он много думал о сексе с мужчинами, если он так жаждет этого. Я притягиваю его еще ближе. Он поворачивается, опирается руками о камень. Мне трудно войти в него, несмотря на воду и мою слюну, но я ласкаю его, он расслабляется и впускает меня. Я двигаюсь внутри него, сначала медленно, потом быстро. Он кричит, но не просит меня остановиться, наоборот, он притягивает меня к себе, когда я останавливаюсь.

Мы кончаем: мое семя глубоко внутри него, его – маленькое мутное облачко в воде. Потом мы снова садимся в воду, его прекрасное тело прижимается ко мне. К этому времени я узнал его семью достаточно хорошо, чтобы попытаться обменяться с ним стихотворениями. Такой легкости после секса я еще не испытывал.

У меня и раньше был секс с мужчинами. Я знаю, что для некоторых это великая страсть, но для меня это всегда было делом случая. Друзья выпивают вместе слишком много саке, восхищаются остроумием друг друга, стихотворениями или просто жаждут ощутить прикосновение чужой кожи к своей; поэтому они поворачиваются к тому, к кому испытывают привязанность, или кому доверяют, или же просто к тому, кто сейчас свободен или доступен. Всегда случается так или иначе.

Сейчас же это было ликованием жизни после вспышек молнии и грома. Или грустью после убийства лисы?.. Или и тем и другим вместе.

50. Дневник Кицунэ

На рассвете случилось следующее: первое – вернулись Йошифуджи с Братом, уставшие и промокшие, в грязных вонючих одеждах. Между двумя мужчинами чувствовалась некоторая напряженность, хотя Йошифуджи сразу же ушел к себе в комнаты, едва успев сказать нам пару слов. Он только улыбнулся мне.

И второе – Брат, не сказав ни слова, сразу прошел через мои комнаты в покои Матери (женщины разбегались в разные стороны, как когда-то раньше – куры). Дедушка и я пошли за ним.

– Мама! – Его голос был хриплым, как будто он много кричал или плакал в эту ночь. – Мама!

– Она спит, – сказала Джозей, когда Брат раздвинул ширмы и приблизился к постели Матери. Мать спала, закутавшись в ночные платья, ее волосы разметались по полу. Брат распахнул ее верхнее платье. Джозей и остальные слуги смотрели в другую сторону или вообще растворились в воздухе.

Она действительно казалась спящей, если бы у нее не было разорвано горло. Брат всхлипнул и отвернулся.

– Значит, это было на самом деле! Это произошло.

Я встала на колени около Матери.

– Что случилось?

Ее платья съехали набок и были почти черными от крови. Она свернулась в клубок, как будто снова была лисой, словно пыталась унять боль, зализать раны.

– Мы охотились там, снаружи, – сказал Брат упавшим голосом. – Это собака! Но я не остановил ее… Я был так поглощен тем, что был человеком, что даже не узнал ее, пока она не умерла.

– А как же магия? По крайней мере она не показалась Йошифуджи женщиной? Он не говорил? – Меня трясло. Я коснулась пальцами ее лица, холодного и влажного. Ее глаза были все еще открыты, в них была земля.

– Я не знаю, что он видел. Потом была гроза, молния ударила в дерево рядом с нами и… – Он заплакал и не договорил.

Дедушка строго на него посмотрел. Он встал на колени перед трупом моей Матери, убрал спутавшиеся волосы с ее лица и погладил по голове.

– Моя маленькая бедная дочка! Ты никогда бы не стала хорошим человеком, ведь так?

– Что с нею будет теперь? – спросила я.

– Ничего. Она лиса. И она умерла.

– Но старик, который не хотел отдавать мне свою голову, сказал, что у лис тоже есть душа. Она уже ушла? Как же перерождение?

– Тот старик был дураком. Все люди дураки. – Дедушка осторожно встал. Я вдруг заметила, что он сильно постарел с тех пор, как мы стали людьми: когда-то маленькие морщинки в уголках глаз расходились почти до висков. – Как и все мы. Нет. Мы просто умрем, и все. Нет никаких призраков, нет Чистой земли, которая бы нас ждала, нет перерождения. Только сейчас, а потом – смерть.

Я легла рядом с Матерью, свернулась клубком вокруг нее, как будто она была еще жива и я была ее детенышем, спящим в темноте нашей старой норы. У меня щипало глаза, как будто в них таяло какое-то ядовитое вещество. Спустя некоторое время я поняла, что плачу.

– Почему мне грустно? – спросила я. – Я никогда раньше не расстраивалась из-за смерти. Ведь так и должно быть, это нормально.

– Это еще одна цена, которую должны платить люди: потеря.

– Людям за слишком многое приходится платить, – с горечью сказала я. – Я даже не подозревала, за сколько.

– А ты еще даже не начала понимать этого, Внучка, – резко сказал Дедушка.

На веранде раздались шаги.

– Жена!

Брат вздрогнул. Мы втроем молча, с испугом посмотрели друг на друга.

– Жена! Джозей! Кто-нибудь!

Я услышала, как он отодвинул ширму. Шаги приближались.

– Где все?

А потом он отодвинул еще одну ширму и вошел в комнату, где были мы и моя мертвая Мать. Он переоделся в чистые платья, от него пахло чем-то сладким.

– Что? – Он остановился, посмотрел на нее и нахмурился. – Это не та лиса, которая…

– Мать твоей жены покинула этот мир. Она умерла, – ответил Дедушка.

– Нет, – сказал Йошифуджи. – Это не она. Я вижу раны.

Брат тяжело вздохнул.

– Ты не видишь ничего, – сказал Дедушка. – Здесь нечего видеть.

– Но… – Йошифуджи потряс головой, как будто хотел стряхнуть с нее налипшую паутину.

– Ты видишь только это: умерла женщина, ее семья скорбит. Ничего больше.

– Я полагаю, что так, – медленно проговорил Йошифуджи. – Наверное, у меня просто никак не выходит из головы та мертвая лиса. Значит, твоя мать тоже умерла. Мне так жаль, милая жена. – Он наклонился ко мне и взял за руки, поднял и обнял, не обращая внимания на мои слезы на своих шелковых платьях. – Мы позовем священнослужителей. И твоя мать очнется в Чистой земле.

– Я так не думаю, – сказала я и заплакала еще сильнее.

Брат закрыл лицо руками и выбежал из комнаты.

Собака вернулась на следующий день. Я не могла винить ее в смерти Матери. Как она могла знать, плохо или хорошо поступает? В конце концов, она была всего лишь собакой…

51. Дневник Кая-но Йошифуджи

 
Маленькая лиса была убита —
Свернувшись в клубок, она будто спала
И казалась живой.
 

52. Дневник Кицунэ

Мы подготовили тело моей матери для похорон. Священники пели, пока их голоса не слились в единый ровный фон.

Мои служанки и я помыли ее. Священник нарисовал слова на ее теле – сутры покрыли всю кожу. Мы одели ее в лучшие платья, положили в кедровый гроб и положили туда несколько драгоценных вещей. Было принято оставлять маленькие керамические фигурки с покойниками, но меня это немного смущало. Мать мало понимала в человеческих делах – зачем тогда ей нужны все эти безделушки в гробу? Возможно, фигурка лисы была бы лучше. Но вряд ли до этого были такие случаи, когда умирала лиса и ее хоронили по буддийским традициям. В конце концов мы решили вообще не оставлять никаких фигурок, все же волнуясь, как бы их отсутствие не повредило ей.

Погребальный костер был большой, его зажег Дедушка. Дым пах сандаловым деревом (как это и должно быть) и разложением: потому что на самом деле никакого костра не было. Были только Дедушка и Брат, которые вытаскивали ее тело из норы, за пределы нашего волшебного мира, туда, где ее труп съели бы вороны, крысы и жуки, оставив только разбросанные кости. После этого мы чувствовали сладковатый запах разложения, только когда в нашу сторону дул ветер. И этот запах был дымом ее погребального костра.

Мы старались, как могли, чтобы ее переход в другой мир был лучше. Мы делали приношения священникам от ее имени: платья, лекарства и сутры. Я не знаю, зачлись ли они – ведь они принимались призраками, выдумками из нашего мира?

Мать иногда говорила о богах. Я бы хотела, чтобы был какой-нибудь бог, который заботился бы о лисах, который мог бы предложить нечто большее, чем просто смерть.

У меня было много вопросов, но Дедушка был неумолим. Он молчал. А у меня не хватало смелости начать задавать ему вопросы. Он исполнял свою часть ритуала, но постоянно смотрел за Братом, который плакал, не переставая.

Последующие сорок девять дней мы были в трауре: носили только коричневое, темно-серое и голубовато-серое в знак нашей печали. Даже Шонен носил серое, хотя этот цвет явно не подходил его юности. Мы носили полагающиеся в таких случаях верхние платья из грубой ткани.

Я была в уединении, но мой учитель прислал письмо с соболезнованиями. Оно заканчивалось стихотворением:

 
Никто не увидит моего горя,
Пока горы не обнажатся,
Пока с них не исчезнет последнее буковое дерево.
 

Бук давал нам черную краску для траурных платьев; наверное, он это имел в виду. Но в тот момент меня совершенно не интересовала поэзия.

53. Дневник Шикуджо

Первое, что я сделала на следующее утро, – это послала за главным слугой моего мужа. Он пришел через несколько минут, будто ожидал, что я его позову.

– Моя госпожа посылала за мной? – спросил Хито.

– Да. Расскажи мне о его пропаже.

– Прошло уже почти два месяца. Мы совершали обряды, я посылал за предсказателями, но ничто не помогло.

– И он не посещал храм, друзей, любовницу?

Хито заколебался:

– Насколько я знаю, нет.

– А ты бы знал об этом?

– Он всегда удостаивал меня чести знать о своих делах. Он мне доверял. Я не думаю, что…

– А что увидели предсказатели?

– Ничего. Или вернее, странные вещи, моя госпожа. Они сказали, что он жив, хотя и не были в этом до конца уверены.

– Хито, ты помнишь те несколько недель перед тем, как я уехала?

– Да, моя госпожа. Он казался очень заинтересованным живой природой. – Слуга имел в виду лис, конечно же, но ему трудно было об этом говорить, так же, как и мне.

– Ты говорил об этом предсказателям?

Хито снова заколебался:

– Да, я взял на себя смелость сделать это. Я думал, что это важно. Но это им не помогло, они все равно ничего не нашли.

– А вы искали в лесу?

– Конечно, искали. Мы сначала думали, что он заблудился, когда охотился, но… – он замолчал.

– Мы должны продолжить поиски. Может, он покалечился или заблудился во время грозы. Что угодно могло случиться. – Я слышала свой спокойный голос, как будто я говорила о чем-то постороннем и безразличном мне: о религиозной заповеди или смерти далекого родственника, которого никогда не видела. – Ты отправишь всех слуг, всех крестьян на его поиски. Ты спросишь каждого отшельника и каждого монаха, которые живут в горах. Он здесь, Хито. Я знаю это. И ты тоже будешь искать вместе со всеми.

– Прошло два месяца! Боюсь, что уже слишком поздно.

– Тогда мы хотя бы найдем его тело, – сказала я резко. – Теперь оставьте дом моего мужа в покое.

Хито поклонился и ушел. Я слышала его шаги по дорожке, по гравию, которым был посыпан садик с глициниями. Потом все стихло. Мои служанки зашевелились, но это были тихие и мягкие звуки.

Несмотря на уверенный тон, которым я разговаривала с Хито, я ни в чем не уверена. Я должна знать, жив он или нет. Онага предложила съездить к старику, который живет в лесу, но я не хочу видеть его: он обманщик!

Йошифуджи должен быть жив.

54. Дневник Кицунэ

Брат так никогда и не оправился от смерти Матери. Даже через год, после обряда очищения, когда мы все вернулись к прежней жизни. Он, как и раньше, ходил с Йошифуджи охотиться, но был более сдержанным с ним. Я больше не слышала, как он смеется. Я волновалась за него: возможно, было еще какое-то сильное эмоциональное потрясение, кроме смерти Матери.

Однажды я увидела его в беседке с доской для письма и бумагами. Я спросила его, что он пишет. Брат покраснел:

– Стихи…

– Ты понимаешь поэзию? – воскликнула я.

– Да! Нет… Но я пойму ее! Я стану человеком, вот увидишь, Сестра. – Он стал убирать свои бумаги и кисточки.

– Покажи мне!

– Нет!

Я успела выхватить один листок у него из рук. Он схватился за него, но я оскалилась, будто мы все еще были лисами, и прочитала.

Бумага была белого цвета с ярко-красными прожилками: его иероглифы были, как мягко сказал бы мой учитель, «неровными».

Когда упадет последний лист, что тогда?

Ты тоже уйдешь?

– Это стихотворение? Я ничего не понимаю.

– Это не для тебя, – сказал он и с яростью выхватил листок у меня из рук.

– О чем же оно?

– О конце осени, – сказал он и ушел.

Я встряхнула головой. Он был таким странным, мой Брат. Он не хотел становиться человеком, сопротивлялся этому изо всех сил. То, что он принял это сейчас, удивило меня. Теперь он был для меня чужим и непонятным, как кролик на луне.

Как-то днем, когда я сидела одна и скучала, ко мне пришел Брат.

– Она вернулась, Сестра.

– Что?

– Жена Йошифуджи. Она вернулась.

– Почему? Ведь прошли годы! Я думала, она уже сдалась.

– Нет, для них прошло всего несколько месяцев. Даже не сезон. А чего ты ожидала? Когда он не вернулся с прогулки, они искали его, но не нашли. Я уверен, что это они позвали его жену.

– Я его жена, – сказала я машинально, но знала, что Брат говорил не обо мне. – Но прошло столько лет…

Я помотала головой, но потом вспомнила, что он не видит меня – я была за ширмой. Как всегда.

– Что она делает?

– Я думаю, плачет. Кажется, это единственная вещь, которая хорошо получается у людей. Иначе они не делали бы этого так часто.

Я нахмурилась:

– Он не хочет быть с ней. Он хочет быть со мной.

– Но она не знает этого. Сестра, что мы будем делать?

– Она ничего не сможет сделать, – сказала я.

– Она много чего может сделать. А что будет, если она призовет на помощь богов? Что если она увидит его? – Его голос дрогнул.

Брат всегда был спокойным, он так упорно сопротивлялся тому, что делали мы с Дедушкой. Что это могло значить? Почему дрожал его голос? Я встала на колени и посмотрела через ширму. По его лицу текли слезы.

– Брат? – Я отодвинула ширму. – Почему это так важно для тебя?

– Мы не можем потерять его, – сказал он и жалобно посмотрел на меня. – Он нам так нужен!

– Для того чтобы оставаться людьми? Ты это имеешь в виду? – Он заколебался, потом кивнул. – Почему мы должны отдать его ей? – продолжала я. – Однажды он уже пришел ко мне. И его боги ничего не сделали.

– Но он так же просто может уйти, Сестра. Снаружи реальный мир. Ему очень легко шагнуть из одного мира в другой!

Я вздрогнула, осознав это.

– Где он сейчас?

– С Дедушкой в его комнатах. Они читают какие-то бумаги из столицы. И они не просили меня прийти к ним.

– Тогда все в порядке. Давай посмотрим, что там происходит.

Брат наклонил голову к плечу:

– Ты хочешь пойти со мной?

Я встала:

– Как лисы, да. Мы прокрадемся поближе к дому и узнаем, что они намерены делать дальше. Если у них, конечно, есть какие-то планы. – Я знала, что это была дурацкая мысль. Конечно, она что-то планировала. Зачем еще ей было сюда приезжать?

– Когда ты в последний раз выходила, Сестра?

– Не помню, – сказала я. Месяцы назад. Годы? Во всяком случае до рождения Шонена. – Я бы хотела быть здесь, пока мой муж здесь. Но сейчас…

Сейчас. Он знал, о чем я подумала. Мы должны быть хитрыми и находчивыми, что значило: мы должны знать все, что происходит вокруг нас.

В сумерках мы стояли на краю магии (далеко от нашего волшебного дома): мужчина и женщина.

– Сейчас? – спросил Брат.

– Сейчас, – сказала я.

Я прикусила губу, чтобы не кричать. Брат всегда легко менял свой человеческий облик на лисий, как будто одно платье на другое. Но на этот раз ему тоже было трудно. Мы опустили головы и какое-то время тяжело дышали, проталкивая воздух через новую грудь и горло.

Когда я снова привыкла к своему лисьему телу, к моим лапам, мне было приятно бежать. Тело лисы словно создано для того, чтобы бегать, прыгать и атаковать.

Дом был полон людьми. Чем ближе мы подбирались, тем сильнее нервничал Брат. Вдруг он остановился: у него свело лапы от страха.

Люди разговаривали. Они хотели вызвать священников, но из-за этого я могла не беспокоиться: однажды я обманула самого Будду. Они хотели возобновить поиски: но мы и до этого избегали людей, теперь же короткие дни и мрачное осеннее небо станут нашими союзниками.

– Мы должны уйти, – прошептал Брат. – Мы не можем больше здесь оставаться.

– И пропустить это? Разве ты не хочешь узнать, что здесь происходит?

– Да. Нет. – Он куснул меня за плечо, но я оттолкнула его. – Йошифуджи будет ждать нас.

– Я думала, было бы хорошо узнать, что здесь происходит.

– Я знаю. Я просто не ожидал, что мне так не понравится снова быть лисой. Я хочу назад, в наш мир.

– Я остаюсь. Я должна узнать, что она собирается делать. – Я говорила о его жене. Какие у нее планы? Что она придумала? Я больше ничего не сказала. Я поползла под то крыло дома, в котором были ее комнаты. Через некоторое время я обернулась, но не увидела Брата.

Вдруг я услышала какой-то шорох сверху – из комнаты, которая, как я думала, была пустой. Я поняла, что там кто-то сидел, так тихо и спокойно, что его почти не было слышно, и, возможно, делал то же, что и я сейчас: смотрел или слушал. Конечно же, это была его жена. Кто еще стал бы сидеть в тишине, спокойный, как паук?

Позже этой ночью, когда все ее женщины уснули (или притворились спящими), я почувствовала, что в воздухе запахло солью, и услышала тихие вздохи. Я поняла, что это было. Она плакала.

На рассвете я вернулась в наш волшебный мир. Я стояла и плакала в небеленых платьях, которые слегка окрасились в цвет кленовых листьев за окном, золотистых под косыми лучами первого солнца. Дедушка встал рядом со мной. На этот раз никто не настаивал на том, чтобы между нами была ширма. Его голос был приглушенным – такими голосами люди разговаривают на рассвете в доме с бумажными стенами.

– Все плачешь, Внучка? Ты уже наплакала целую реку, в которой можно утонуть.

Я рассказала ему о Шикуджо и ее слезах.

– Я виновата в этом, – прошептала я. – Я не думала, что причиню ей такую боль.

– Ты тогда думала о другом, – сказал он резко. – Бедная маленькая женщина, – добавил он уже более мягким тоном. – А о чем ты думала, когда крала его у нее, Внучка?

– Я была… – Я замолчала, сглотнула. – Я не думала, что она будет так страдать! Если бы он мог быть моим без ее страданий!

– Нет! В человеческом мире ничего не получается без боли. Ты была глупой, если думала, что это не так.

– Я была лисой! Откуда я могла знать об этом?

– Конечно, ты не могла, – он вздохнул. – Но это не делает нас умнее.