Текст книги "Элизабет Тейлор"

Автор книги: Китти Келли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 30 страниц)

«Мисс Тейлор хороша собой, но пустое место как актриса. Это ставит ее на ступеньку выше мистера Джонсона». Через четыре года комбинация Элизабет Тейлор плюс Ван Джонсон все еще казалась неубедительной.

«Ван был хорош, он все делал так, как надо, и все равно никак не удавалось поверить, что эти двое до безумия любят друг друга», – вспоминал режиссер.

«Ричард Брукс влюбился в Лиз во время съемок картины, – вспоминает один из участников фильма. – И ему стоило неимоверных усилий добиться от нее убедительной игры».

Щедро тратя на Тейлор все свое время и внимание, Брукс одновременно был груб с ее дублершей. «Не секрет, что Лиз ему ужасно нравилась, и он обращался с нею в лайковых перчатках, – вспоминала Марджори Диллон. – Ну а поскольку я не была актрисой, он помыкал мною, как только мог. От меня требовалось появляться на площадке вместе со съемочной группой, чтобы операторы могли установить освещение и навести камеры, но Брукс заставлял меня выполнять кучу не относящихся к делу вещей, а затем орал на меня, что, мол, актриса из меня никудышняя! Можно подумать, я считала себя актрисой».

Лента «Последний раз, когда я видел Париж» повествует о завязавшем писателе-алкоголике (его играет Ван Джонсон), который пытается отсудить у своей невестки дочь. Бывшая родственница отказывается простить ему смерть сестры. В одном из кадров-ретроспекций мы видим, как писатель, в то время находившийся в запое, во время семейного скандала выставляет на улицу свою жену. Несчастная женщина – ее играет Элизабет – перемерзнув, заболевает пневмонией и умирает. В сцене семейного скандала Элизабет щеголяет в красном шифоновом платье с обычным для нее глубоким вырезом. Сначала она в отчаянии стучит в дверь, умоляя, чтобы муж пустил ее в дом, но затем уходит, теряет сознание и падает в снег. Камера отъезжает назад, чтобы показать нам на фоне нетронутой белизны снега пятно алой крови. «Эффект получился сильный. Сцена впечатляла», – вспоминала Хелен Роуз, художник по костюмам.

В 1954 году в Голливуде все еще безраздельно господствовала цензура. Киноленты скрупулезно изучались на предмет наличия в них «сомнительных с точки зрения морали» кадров – такихг как, например, двусмысленные диалоги, излишне страстные поцелуи, чересчур короткие юбки или слишком откровенные декольте. В своем полупрозрачном красном платье Элизабет демонстрировала куда больше прелестей, чем обычно, и помощник режиссера на всякий случай пригласил на съемки кого-то из «инспекторов по бюстам». Хелен Роуз вспоминает, что инспектором оказалась молодая женщина в очках в роговой оправе. Вид у нее был самый что ни на есть серьезный.

«Она окинула Элизабет одним-единственным взглядом и тотчас попросила принести лестницу. Забравшись по перекладинам на самый верх, она поправила очки и впилась взглядом в шикарный бюст актрисы. Мы все, затаив дыхание, застыли вокруг лестницы, и инспекторша сообщила нам, что платье придется переделать, то есть чем-нибудь прикрыть декольте, в противном случае мы будем обязаны вообще заменить этот наряд на нечто более скромное».

Ричард Брукс разразился проклятиями. «Инспекторша по бюстам» разразилась слезами. Она опрометью бросилась со съемочной площадки и, так и не успев вымарать эту сцену, уволилась с работы. Алое платье осталось, однако даже оно не спасло картину от ехидных комментариев Босли Краутера из «Нью-Йорк Тайме»:

«Сюжет картины банален. Мотивы героев неубедительны. Сценарий написан на скорую руку. Игра актеров – натужна. Ван Джонсон в роли мужа в минуты счастья слишком задирает нос, а когда пьян – становится слишком мрачен. Мисс Тейлор в роли жены радует глаз, но и она временами бывает скучна».

Отзывы критиков о ленте «Во Бруммель», вышедшей на экраны осенью 1954 года, были для Элизабет еще менее приятны: «Что касается мисс Тейлор, она несомненно хороша собой, но временами совершенно бесполезна как героиня», – писала «Нью-Йорк геральд трибьюн».

Оскорбленная в своих лучших чувствах, Элизабет бросилась обвинять студию, что ей предлагают не те роли. Ей отчаянно хотелось пробиться на самый верх кассовых сборов и получить «Оскара». Она беспрестанно пыталась добиться для себя лучших ролей. В 1953 году она умоляла, чтобы ей дали предназначенную для Авы Гарднер роль в «Босоногой графине». Она даже дала Бенни Тау из Лондона следующую телеграмму:

«Мой дорогой, мой уважаемый Бенни. Видела в Риме Джо Манкевича и попросила его, чтобы он дал мне знать насчет «Босоногой графини». Я бы хотела каяться за этот сценарий, как ни за какой другой. Мне известно, что произошло между Авой и Шенком, но если у Метро нет для меня ничего выдающегося, будь добр, помоги мне. Как это тебе известно, мне от этого будет больше пользы, чем от того, что я делала раньше. Пожалуйста, пожалуйста, Бенни, умоляю тебя, сообщи, как только представится первая возможность, мне сюда в Дорчестер. С горячим приветом, Элизабет».

Бенни Тау сообщил в ответной телеграмме, что Ава Гарднер еще не отказалась от роли. Но Элизабет не сдавалась. После появления на свет 27 февраля 1955 года ее второго ребенка, она поручила своему агенту отправить Тау письмо, в котором, в частности, говорилось:

«Когда вы вчера навещали Лиз в больнице, она намеревалась обсудить с вами картину «Я буду плакать завтра», но потом забыла об этом. Из того, что ей известно о сценарии, она сделала вывод, что это, по всей видимости, нечто такое, в чем ей хотелось бы участвовать, а если принять во внимание то, что пишут об этом проекте в газетах, то нельзя ли, спрашивает она, немного повременить со съемками, чтобы ей тоже получить роль».

И снова ответ был отрицательным. Роль досталась Сюзен Хейуорд.

Затем Элизабет прослышала, что Джордж Стивенс снимает картину «Гигант», но актриса, которую он планировал на главную женскую роль, Грейс Келли, на тот момент была занята. Внутренний голос подсказывал Элизабет, что эта роль, согласно которой ее героиня проживает на экране тридцать лет – от возраста невесты до бабушки, – станет поворотным пунктом в ее карьере и поможет добиться признания у критиков, тем более что режиссером был сам Джордж Стивенс. Элизабет меньше всего волновало то, что первоначальный выбор пал не на нее. Она обратилась к Бенни Тау с мольбой «одолжить» ее ради этой роли студии «Уорнер Бразерс». На этот раз «МГМ» ответила согласием.

ГЛАВА 9

Вечером 9 сентября 1955 года Джордж Стивене вместе с актерами просматри-вал отснятый материал в небольшом зальчике студии «Уорнер Бразерс». Неожиданно зазвонил телефон, и режиссер снял трубку.

«Нет! О Господи! – воскликнул он. – Когда? А вы уверены?» Затем Джордж Стивенс положил трубку, остановил фильм и зажег свет. «Мне только что сообщили, что погиб Джимми Дин», – произнес он.

Было слышно, как у всех присутствующих перехватило дыхание, однако сама новость не была воспринята всерьез. Никто не поверил, что двадцатичетырехлетний актер, кометой взлетевший к высотам славы после фильма «К востоку от Эдема», действительно мертв.

«Я не верю, Джордж, я не верю», – воскликнула Элизабет.

«А я верю, – возразил режиссер. – К этому все шло. Особенно, если учесть то, как сильно он лихачил. К этому все шло».

Джеймс Дин, самое удивительное открытие американского кинематографа после Марлона Брандо, на всей скорости врезался на своем серебряном «порше-спайдере» в бок другой машины. Произошло это на дороге неподалеку от Пасо-Роблес, в Калифорнии. За четыре дня до гибели он закончил финальные сцены в «Гиганте», и Элизабет, в качестве прощального дара, преподнесла ему сиамского котенка.

«Я не могу поверить в это несчастье, – рыдала – Только не Джимми, он был так молод, так полон жизни».

На следующее утро Джордж Стивене вызвал ее в студию. Ей предстояло закончить свою финальную сцену в фильме. Элизабет ответила, что у нее от слез распухли глаза – она проплакала всю ночь. Стивене ответил, что его это меньше всего волнует. Она обязана выйти на работу, и добавил, что Джеймс Дин просто не стоил тех слез, поскольку она льет их ради собственного удовольствия и ей, очевидно, нравится впадать в истерику.

«Джордж был с ней неласков, – вспоминал Рок Хадсон. – Элизабет в своих пристрастиях бросается в крайности. Если она кого-то любит, значит любит, если же нет – тогда берегись. А еще у нее вспыльчивый характер, просто невероятно, какой вспыльчивый. Она при малейшей несправедливости взрывается. Джордж заставил ее выйти на работу сразу после смерти Дина. Он еще не закончил фильм. А она не могла остановиться и продолжала лить слезы. Помните эту сцену у меня в кабинете? Она все рыдала и рыдала, а он снимал меня поверх ее головы. Но она позволила ему это сделать».

«Бессердечный чурбан, – бросила она в лицо Стивенсу и, возмущенная, вышла вон. – Надеюсь, ты будешь жариться в аду!»

На следующий день она слегла с болями в животе, и ее в срочном порядке отправили в больницу.

«Если бы не вчерашний скандал с Джорджем Стивенсом, если бы не моя истерика и слезы, если бы я потом не ела, то ничего бы не произошло», – утверждала она.

Исполненная решимости наказать режиссера, она оставалась в больнице две недели, тем самым задерживая окончание съемок и заставила всю съемочную группу дожидаться ее возвращения. Она не присутствовала на похоронах Дина в его родной Индиане, однако распорядилась, чтобы туда послали цветы. Когда же она узнала что академия киноискусства отказалась посмертно присудить Дину специального «Оскара» за его работу в картине «Бунтовщик без причины», ее возмущению не было предела.

«Я не пойду на вручение наград, – заявила Элизабет. – Я не собираюсь воздавать почести тому, кто отказывается отдать должное таланту Джимми – присудить «Оскар» самому яркому дарованию в кинобизнесе».

К тому времени, когда «Гигант» вышел в прокат, Джеймс Дин успел превратиться в героя, чья посмертная слава превзошла все границы. Его бунтарство сделало его кумиром тинейджеров пятидесятых годов. Критики же были поражены тем, с какой убедительностью он сыграл в техасской саге Эдны Фербер превращение простого работяги с ранчо в нефтяного магната.

«Именно Джеймс Дин поражает нас своим блестящим исполнением, создав в лице Джетта Ринка самый яркий, самый запоминающийся образ в фильме «Гигант».

Однако комплименты достались не только одному Дину. Наконец-таки Элизабет удостоилась за сыгранную ею роль тех отзывов, о которых давно мечтала. Ее героиня, Лесли Бенедикт, молодая женщина, вышедшая замуж за баснословно богатого техасца, становится хозяйкой ранчо «Реата».

«Она стареет изысканно и с достоинством, что вызывает в нас восхищение и зависть» – писала «Нью-Йорк геральд трибьюн».

«Мисс Тейлор, чей талант и эмоциональный диапазон до сего времени казались нам довольно ограниченными, неожиданно поражает яркой, убедительной игрой, которая никого не оставит равнодушным, – сообщалось в «Вэрайети». – Она нежна и одновременно упряма. Любопытно, что во второй половине фильма, когда в ее волосах начинает пробиваться седина, она смотрится гораздо лучше, чем в первой.

Играя зрелую женщину, научившуюся приспосабливаться к различному социальному окружению, мисс Тейлор одновременно убедительна и прекрасна».

Однако даже самая удачная ее роль на тот момент все еще не тянула на «Оскара». Номинации удостоились ее партнеры по фильму – Рок Хадсон, Джеймс Дин и Мерседес Маккембридж. Всего «Гигант» удостоился десяти номинаций. Но только Джордж Стивене получил «Оскара» как лучший режиссер.

Сами съемки явились для Элизабет суровым испытанием, особенно во время натурных съемок в Марфе, штат Техас, где столбик термометра частенько поднимался до ста двадцати градусов по Фаренгейту. Стивене требовал, чтобы Элизабет ежевечерне просматривала отснятый материал. Он сопровождал критическими замечаниями каждую ее интонацию, каждый жест, допытываясь, какие эмоции двигали ею в тот или иной момент. А поскольку Элизабет болезненно воспринимала любого рода критику, неудивительно, что между нее и режиссером нередко вспыхивали ссоры.

«У нее есть все, чтобы стать настоящей звездой, – кроме умения сосредоточиться», – говорил Стивенс.

Элизабет мстила ему доступными ей способами – ее ни с того ни с сего могла подкосить очередная хворь?

«Она сидела на съемочной площадке в инвалидной коляске, а вокруг нее суетилась сиделка – Элизабет утверждала, что ее терзает невыносимая боль седалищного нерва, – вспоминал один из свидетелей этой сцены. – Она пыталась встать на ноги, но тотчас же вскрикивала от боли. Однако в конце рабочего дня она окликала Рока Хадсона: «Эй, подожди меня!» – и как ни в чем не бывало вскакивала с кресла, и только ее и видели. Физически, как мне кажется, она была вполне здорова».

Эмоционально Элизабет пребывала на грани срыва. Ее брак с Майклом Уайлдингом дал глубокую трещину, а сама мысль о разводе доставляла ей душевные страдания. Элизабет с болью в сердце думала о будущем своих детей и при мысли снова остаться без мужа впадала в истерику. На протяжении всей работы нал, фильмом «Гигант» она льнула к Року Хадсону, ища у него поддержки. По словам Элизабет, он был вторым после Монтгомери Клифта ее лучшим другом.

«Мне жаль ее и детей, – вспоминал Хадсон. – Она их так любит, но сама никогда толком не знает, чего ей хочется и куда ей надо».

Майкл Уайлдинг лишь раз навестил жену во время натурных съемок, причем уехал, пробыв лишь несколько дней, после очередной ссоры. Позднее он вылетел в Марокко, для работы над картиной «Зарак Хан» с участием Аниты Экберг, и Элизабет летала проведать его. Супруги снова поссорились, и Элизабет вернулась в Америку.

«Там было ужасно. Кошмарная грязь и вонь, – вспоминала Тейлор. – Улицы – какие-то узкие, кривые проходы, заполненные немытыми арабами и испанцами, по булыжной мостовой текли потоки нечистот. Куда ни посмотришь – всюду грязь. Пища тоже кошмарная. Я вернулась домой и на месяц слегла в больницу».

Уайлдинг шутил, что для его жены лечь в больницу – все равно что отдохнуть в дорогом отеле. Она же в свою очередь обвиняла его в том, что он не верит в ее болезни. От друзей не ускользнули трения между супругами. Однажды, когда Уайлдинг сидел возле бассейна, Элизабет позвала его к себе по домофону.

«Дорогой, хочешь взглянуть на мое новое платье?»

«Я занят, дорогая», – отвечал Уайлдинг.

«Майкл, приходи немедленно, я тебе говорю», – потребовала Элизабет.

Пробормотав извинения, Уайлдинг пошел взглянуть на супругу и ее новое платье. Когда же его спросили, почему он всегда и во всем ей уступает, Уайлдинг лишь пожал плечами.

«Лиз добра ко мне, – сказал он. – Так что, почему бы и нет?»

Во время поездки в Нью-Йорк Элизабет позвонила Фрэнку Фаррелу и попросила его, чтобы он отвез ее куда-нибудь пообедать. Фаррел согласился заехать за ней в «Сент-Реджис», где она остановилась в номере-люкс своего дяди Говарда Янга.

«Я позвонил, и дверь открыл Майкл Уайлдинг, – вспоминал Фрэнк Фаррел. – Он был там вместе с Монтгомери Клифтом и Родни Макдауэллом. «Я думал, у меня встреча с Элизабет», – сказал я. «Так оно и есть, – ответил Уайлдинг. – Ты ведешь ее на обед, верно я говорю?» «Я тоже так думал, но я же не знал, что и ты здесь». – Я совершенно не знал, что мне делать, но тут в комнату вошла Элизабет, готовая идти со мной, и мы с ней вдвоем удалились, а трое мужчин остались сидеть в номере. Это была совершенно дурацкая ситуация».

К 1956 году Элизабет уже открыто изменяла мужу, а он даже не пытался скрыть свое раздражение. Они оба перестали опровергать слухи о неладах в своей семье. Примерно в то время, когда Кристоферу исполнился год, у них дома появился фоторепортер, желавший подготовить материал об Элизабет. Дверь открыла Элизабет, причем на ней не было ничего, кроме белого банного полотенца. Затем она принялась накручивать волосы на бигуди.

«Бьюсь об заклад, вы начали это занятие, услышав, что моя машина взбирается к вам на холм», – заметил репортер, от которого не ускользнула ее нерасторопность.

«Разумеется, – отвечала она. – Поговорите с Майклом. Я вернусь через пару минут».

«Вы же совсем раздетая», – заметил репортер.

«Вот увидите, – настаивала Лиз. – Пусть Майк покажет вам мои портреты».

Уайлдинг чувствовал себя оплеванным из-за бездушного отношение к нему супруги.

«Самым счастливым временем нашего брака были те годы, когда ты не могла без меня обойтись, – заявил он ей. – А теперь я его ненавижу. Теперь я таскаюсь следом за тобой. Теперь я загнан в угол».

Спустя годы он так подвел итог своему падению: «Я отправился в Голливуд из-за «Метро-Голдвин-Майер», женился на Элизабет Тейлор, и моя карьера у меня же на глазах рассыпалась в прах».

Примерно тогда же Элизабет заявила следующее:

«Боюсь, что после пяти лет совместной жизни мы с Майклом Уайлдингом пришли к отношениям, которые больше для нас подходят – к отношениям брата и сестры».

Монтгомери Клифт в это время снимал в Голливуде дом, готовясь к съемкам картины «Округ Рейнтри», в котором они вместе с Элизабет исполняли главные роли. Монти частенько проводил вечера в доме Уайлдингов на вершине каньона Бенедикт и вскоре стал для них чем-то вроде арбитра. В дневные часы его можно было застать в обществе Элизабет, изливавшей ему душу и жаловавшейся на своего сорокачетырехлетнего бесчувственного мужа, который, по его словам, обращался с ней как с ребенком. По вечерам свою не менее печальную историю жизни излагал ему Уайлдинг.

«Бедный Монти оказался в ужасном положении, пытаясь помочь Лиз и Майклу прийти к окончательному решению – разводиться им или нет, – вспоминал кто-то из их общих друзей. – С их стороны это довольно эгоистично, но ведь им обоим требовалось излить душу. Монти, особенно когда выпьет, становился внимательным слушателем».

В те дни Элизабет Тейлор, Майкл Уайлдинг и Монтгомери Клифт настолько были близки, что многие в Голливуде полагали, что они состоят в «menage a trois» – браке втроем. Безусловно, их отношения отличались интимностью, однако без какой-либо примеси сексуальности. Монти был той ширмой, которой Элизабет и Майкл отгораживались друг от друга. А еще он привносил в их жизнь спасительное разнообразие, не давая до конца друг друга возненавидеть.

Как-то раз в мае 1956 года Уайлдинг пригласил несколько человек на субботний обед. Среди гостей были режиссер картины «Округ Рейнтри» Эдди Дмитрык, его жена Джин, Рок Хадсон и Филлис Гейтс, Кевин Маккарти и Монтгомери Клифт. Монти поначалу отказался от приглашения, сославшись на то, что слишком устал. Элизабет долго донимала его звонками, умоляя как следует подумать и все-таки прийти. Она сказала, что вечеринка специально устроена для одного молодого священника, которому он очень нравится.

«Святой отец – парень что надо. У него что ни слово, то матерщина, – заявила Элизабет. – Тебе непременно надо с ним познакомиться».

Наконец Майкл Уайлдинг позвонил Клифту и уговорил его прийти. И сам Уайлдинг, и Элизабет приняли его отказ так близко к сердцу, что Монти в конечном итоге вынужден был сдаться, сказав, что придет.

Основная часть ленты «Округ Рейнтри» была отснята на «МГМ» за шесть недель. Студия раскошелилась на пять миллионов долларов для производства этой саги о гражданской войне в США, главное место в которой занимал роман между школьным учителем, идеалистом янки Монти и шизофренической южной красоткой Элизабет. Во время обеда Лиз и Монти подшучивали друг над другом, говоря, какой у них обоих – благодаря оператору – шикарный вид. Лиз без умолку трещала о своем потрясающем наряде, о том, что даже для нижней юбки на кринолине использовались самые дорогие материалы. На что Монти заметил, что никто на ее юбки смотреть не станет. «Им будет виден один твой бюст».

Позднее он говорил: «Я, конечно, знал, что Лиз постарается меня затмить, но я был согласен пойти даже на этот риск, чтобы только с ней работать».

Поскольку говорить было практически не о чем, весь разговор свелся к фильму.

Вечер тянулся довольно вяло, и все присутствующие ощущали неловкость. Майкл большую часть времени провел, растянувшись на диване, так как его мучила боль в спине. Монти явно еще не пришел в себя после вчерашнего похмелья, а пресловутый сквернослов-священник, о котором говорила Элизабет, так и не появился. Предложенные гостям угощения не отличались оригинальностью, и к тому же подавалось теплое розовое вино. Элизабет, которая в то время была просто без ума от Синатры, то и дело вскакивала, чтобы поставить очередную его пластинку. К одиннадцати вечера гости начали расходиться. Монти тоже захотелось уехать, но в тот вечер он дал своему шоферу выходной и поэтому ужасно разнервничался при мысли, что ему предстоит самому вести машину вниз по каньону.

«Кевин должен помочь мне съехать с горы, или же я всю ночь буду ездить кругами».Когда Кевин Маккарти уехал, Монти отправился вслед за ним по извилистой дороге, проложенной по дну коварного крутого каньона. Теплое красное вино в сочетании с двумя стаканчиками, которые он пропустил немного раньше, затормозили его реакцию, и в результате машина Монти стала вихлять по дороге из стороны в сторону. Неожиданно раздался оглушающий треск, и Кевин увидел в зеркале заднего обзора облако пыли. Вернувшись назад, он обнаружил, что машина Клифта смята в лепешку, однако мотор все еще работал, а из бака вытекал бензин. Внутри автомобиля не было заметно никаких признаков жизни.

Кевин бросился назад к своей машине, на всей скорости домчался до дома Уайлдингов и принялся стучать в двери:

«С Монти произошел несчастный случай! – кричал он. – Кажется, он разбился насмерть!»

Майкл Уайлдинг подумал, что Кевин их спьяну разыгрывает, и поэтому ответил:

«Да заткнись ты, Кевин!»

Элизабет вышла к двери и обнаружила, что Кевина бьет мелкая дрожь, и он бормочет нечто невразумительное. Правда, несколько слов она все-таки сумела разобрать: «Монти... авария... Господи, по-моему, он мертв»

Оттолкнув мужа в сторону, Элизабет выскочила из дома и со всех ног бросилась к месту происшествия. «Мне надо к Монти! – кричала она. – Мне надо к Монти!» Майкл Уайлдинг позвонил в полицию, а затем доктору Рексу Кеннамеру, после чего побежал вслед за Кевином Маккарти, Роком Хадсоном и Элизабет.

«О Господи, о Господи!» – закричала Элизабет, увидев место аварии. Из машины доносились стоны, и Элизабет, открыв заднюю дверь, забралась внутрь, перелезла через сиденье и положила голову Монти себе на колени. Ветровое стекло было разбито вдребезги, приборная доска смята, а сам Монти пригвожден к полу рулем.

«У него из головы потоком хлестала кровь, отчего казалось, будто его лицо разрезано пополам», – вспоминала Элизабет.

Кроме того, у Монти выбило зубы, которые застряли где-то в горле, отчего он едва не задохнулся. Элизабет залезла ему в рот рукой и вытащила их наружу, чтобы ему было легче дышать.

(Позднее Клифт подарил эти зубы Элизабет на память об этом кошмарном происшествии.)

«Прошла целая вечность, прежде чем появился доктор, целая вечность», – вспоминал Рок Хадсон.

Клифт, находившийся в состоянии шока, все-таки узнал доктора Кеннамера, как только тот подошел к нему.

«Доктор Кеннамер, – пробормотал он. – Познакомьтесь с Элизабет Тейлор».

«Через пару секунд на место аварии нахлынула целая орда репортеров. Элизабет, матерясь, как заправский сапожник, не подпустила их к Монти. Надо сказать, что такой отборной площадной брани мне еще ни разу не доводилось слышать, – вспоминал Рок Хадсон. – Чего-чего, а такого они не ожидали. «Эй ты, сукин сын, – кричала она. – Я тебе яйца оторву! Только попробуй фотографировать, обещаю, ты забудешь у меня, как тебя звали. Убирайтесь отсюда, вонючие ублюдки!»

Фотографы никак не ожидали услышать из уст Элизабет подобных гадостей.

«Мисс Тейлор, вам не пристало так говорить», – заметил один из них.

Майкл Уайлдинг, Кевин Маккарти и Рок Хадсон, встав в ряд, загородили собою Монти. Обнажив зубы в жуткой ухмылке мертвеца, они уставились прямо в объективы фотоаппаратов.

«Снимайте нас, – потребовали они. – Мы для вас улыбнемся».

Наконец, после долгого ожидания прибыла машина скорой помощи. Элизабет поехала вместе с Клифтом в больницу – правда, по дороге ее едва не вырвало от запаха крови, пропитавшей ее шелковое платье. Позднее актрисе пришлось дать транквилизаторы.

«Голова у него очень сильно распухла, – рассказывала Тейлор. – Глаза совершенно заплыли, а щеки слились с носом... верхняя губа выглядела так, будто он выплюнул изо рта на ложку большой кусок мяса вместе с зубами».

Элизабет терзалась раскаянием. Она была уверена, что такого никогда бы не произошло, не стань она требовать, чтобы Монти обязательно явился к ней на обед. На следующий день она заявила представителям «МГМ», что они должны приостановить съемки фильма «Округ Рейнтри» и подождать, пока Монти не поправится. А если они откажутся сохранить за ним роль в картине, то сама она готова пойти на риск, отказавшись от дальнейшего сотрудничества со студией. «МГМ» временно приостановило проект и восемь недель дожидалось выздоровления Монти.

При иных обстоятельствах приостановка работы над картиной, на которую уже было потрачено несколько миллионов долларов, грозила бы студии банкротством. Но у «МГМ» имелась страховка на тот случай, если произойдет нечто из ряда вон выходящее. Кстати, студия первой в истории Голливуда застраховала себя на случай внезапной болезни или травмы кого-либо из главных актеров. Эта страховка сохранила студии более полумиллиона долларов.

Элизабет почти ежедневно навещала Монти в больнице, а когда тот выписался, привезла его в дом, специально снятый в Голливуде на время его окончательного выздоровления. Вот что она писала 22 мая своему приятелю Берту Паделлу:

«Сегодня мы привезли Монти домой из больницы, надо сказать, что его состояние заметно улучшилось. Но из-за пореза над верхними зубами понадобится еще по меньшей мере две с половиной недели, прежде чем он окончательно выздоровеет». Собственно говоря, прежде чем Монтгомери Клифт смог снова вернуться к работе, потребовалось два с половиной месяца. К тому времени он настолько пристрастился к таблеткам и алкоголю, что был практически не в состоянии сниматься дальше.

Вконец измученные переживаниями за друга, Уайлдинги с радостью откликнулись на приглашение Кевина Маккарти провести уик-энд на яхте Майка Тодда и его невесты Эвелин Кейс. Супруги из последних сил влачили тяжкие оковы безжизненного брака и поэтому как никогда нуждались в обществе новых знакомых.

Вышеупомянутое приглашение первоначально предназначалось продюсеру Пандро Берману и его супруге, которые от него отказались.

«Из меня никудышний моряк, – заявил Берман. – И у меня не было ни малейшего желания четыре дня качаться на воде. Поэтому вместо нас пригласили Уайлдингов».

Взятая напрокат яхта располагала спальными местами на десять человек. В дополнение к собственной невесте, Майк Тодд пригласил на эту морскую прогулку своего биографа Арта Кона, его супругу Марту, секретаря Ричарда Хенли, своего помощника Левина Макклори, чету Уайлдингов и агента Курта Фрингса с его женой Китти.

Майку Тодду, с его вечной сигарой во рту, автору бесчисленных полупорнографических поделок, в ту пору было пятьдесят два года. Он с головой ушел в съёмки своего нового детища, фильма «Вокруг света за 80 дней». Тодд пытался не упустить момент, стремясь как следует нагреть на проекте руки, а заодно войти в историю кинематографа, представив миру уникальное зрелище с участием пятидесяти звезд и 68894 статистов и съемок в тринадцати различных странах. При помощи специальной системы кинокамер, известной как «Тодд А-О», действие этой картины должно было разворачиваться на широком экране, то есть зритель получал возможность приобщиться к самому последнему слову кинематографической техники, завершение съемок и являлось целью этого небольшого круиза, проделанного в тридцати милях от пляжей Санта-Барбары. Предполагалось заснять появление изящной японской шхуны, идущей под всеми парусами.

«Отличная идея – пригласить заодно веселую компанию, а потом списать все расходы как производственные издержки, – заметил кто-то из гостей. – В этом весь Майк».

Хозяин круиза до этого не был знаком с Майклом Уайлдингом и лишь как-то раз бегло встречался с Элизабет. Он радушно приветствовал их на борту яхты – вскоре после их появления шампанское уже лилось рекой. Воздержанный в личных привычках, Тодд отличался щедрым гостеприимством и не скупился на угощения.

Вскоре после того, как они с Майклом оказались на борту яхты, Элизабет вспомнила, что оставила дома сумочку, и принялась во всеуслышанье жаловаться – в сумочке у нее остался золотой портсигар работы Фаберже и пудреница в золотом футлярчике от Картье. Она так расхныкалась по этому поводу, что Тодд слегка разозлился.

«Бросьте делать из этого очередное дело Дрейфуса, – воскликнул он. – Все найдется».Чуть позднее Элизабет начала жаловаться на страшную головную боль, что, однако, не мешало ей хорошенько нажать на шампанское.

«Пейте сколько влезет, – заявил Тодд, наполняя ей очередной бокал. – Вашей голове и так болеть».

«Элизабет являлась воплощением капризной звезды, – вспоминала Эвелин Кейс. – Буквально во всем – в манере одеваться, вести себя, во всех своих замашках и ужимках – это была стопроцентная кинозвезда. С той минуты, как Элизабет поднялась на борт яхты, и до того часа, как два дня спустя сошла на берег, она без остановки налегала на шампанское. За исключением актрис, Майк терпеть не мог пьющих женщин».

Элизабет уловила враждебное к себе отношение и позднее обмолвилась об этом мужу.

«Я знаю, что Майк на яхте был чем-то расстроен. И поэтому все вокруг так его раздражало, – сказала она. – Подумать только, он не перекинулся со мной даже десятком слов».

Через несколько дней Тодд закатил шикарный обед на сотню гостей в честь известного тележурналиста Эдварда Марроу и его супруги. Уайлдинги прибыли с опозданием, поскольку дома между ними разыгралась некрасивая сцена. Элизабет, одетая в белое атласное платье с весьма откровенным декольте, почти не притронулась к угощениям. Вместо этого она основательно принялась за шампанское. Майкл Уайлдинг, сославшись на срочный вызов из студии, удалился, не пробыв на обеде и часа, оставив жену на попечение Кевина Макклори, одного из ассистентов Тодда, с которым та в ту пору втайне встречалась.

Элизабет отдавала себе отчет, что перед ней замаячил очередной развод, и эта мысль отравляла её существование. Полная страхов, одинокая, исполненная жалости к самой с сое, Элизабет искала утешения у любого, кто был готов наполнять ей бокалы шампанским и пытался смешить. В тот вечер она призналась, что несчастлива с Уайлдингом, добавив при этом, что её жизнь окончена.