Текст книги "Элизабет Тейлор"

Автор книги: Китти Келли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 30 страниц)

Элизабет Тейлор

Глава 1

Сара Тейлор была в полном отчаянии. Её страшно не хотелось, чтобы на Элизабет напрасно тратили плёнку, ведь её роль была столь незначительна, что не стоила подобных излишеств. Поэтому, как только огни на съёмочной площадке “Джейн Эйр” потускнели, миссис Тейлор спряталась за спиной режиссёра и принялась делать дочери знаки. Скрестив на груди пухлые руки, Сара закатила глаза к небу. Маленькая девочка перед камерой изо всех сил старалась разглядеть, что ей показывает мать – та быстро прижала к шее палец, что означала: “Ты переигрываешь”.

Перед этим Элизабет видела, как мать прижала ладонь к животу, давая понять: “Твой голос звучит слишком резко”. Палец, прижатый к щеке, означал, что следует побольше улыбаться. И вот теперь, увидев, что Сара прижала руки к сердцу, Элизабет поняла, что ей необходимо постараться и вложить в игру побольше чувства.

В снимаемой сцене маленькая девочка умирала от пневмонии, и мать юной актрисы вознамерилась непременно сделать так, чтобы смерть “получилась” безукоризненной и всего за один дубль. И все-таки Сара Тейлор наверняка бы рискнула снять ещё сколько дублей, будь ей известно, что её бесценного ангелочка затмят такие юные звёзды 1944 года, как Маргарет О’Брайен и Пегги Энн Гарднер.

В то время Элизабет Тейлор была обычной статисткой, работавшей по контракту в “Метро-Голдвин-Майер”, временно отданной “взаймы” студии “XX век – Фокс”. Ей ещё предстояло выбиться в звёзды. Разница между рядовой актрисой и звездой была разницей между безвестностью и славой, между 150 долларами в неделю и пятью тысячами долларов.

Волосы рядовым актрисам укладывали гримёрши “МГМ”. Звёзд причёсывал Сидни Гилярофф, ведущий парикмахер студии. Рядовых актрис наряжали студийные костюмерши. Звёздам наряды шила Хелен Роуз, главный дизайнер студии. Разумеется, пропасть между рядовой актрисой и звёздой была громадна, но Сара Тейлор надеялась в скором будущем её преодолеть. Подобно любой другой даме довоенных лет, с веером из лебяжьего пуха, Сара Тейлор прекрасно умела прятать свои честолюбивые устремления за нежным обманчивым фасадом. Эта небольшого роста женщина умела говорить столь вкрадчиво, что её голос, казалось, источал мед. Своего супруга она называла “папочкой”, дочь – “мой ангел”, сына – “мой милый ягненочек”. Все остальные для неё были просто “дорогушами”. Миссис Тейлор понимала всю важность полезных знакомств и неизменно стремилась к тому, чтобы быть в нужное время в нужном месте. Свое редкостное умение правильно улавливать нужный момент, она продемонстрировала, появившись на ведущей киностудии мира именно тогда, когда безраздельно царствовали дети-кинозвёзды.

Было это в 1939 году. Обрушившаяся на Европу война загнала Фрэнсиса и Сару Тейлор – оба они были американцами – в Англию, где мистер Тейлор руководил художественной галереей своего дяди, мультимиллионера Говарда Янга, известного также своей галереей в Нью-Йорке. Во избежание опасности Фрэнсис Тейлор отправил жену и обоих детей назад в Америку, а сам задержался в Лондоне ещё на какое-то время, чтобы уладить дела, связанные с закрытием галереи. Через несколько недель он приехал к семье в Лос-Анжелес, где заново открыл своё дело.

Сара, к собственному удовольствию, окунулась в волнующую атмосферу фабрики грёз. Уже к рождеству голливудская мишура совершенно вскружила ей голову. Как и многие поколения золотоискателей до неё, Сара воспринимала Южную Калифорнию как некую золотую жилу, которую следует разрабатывать до самого дна – тогда наверняка обретёшь богатство. Миссис Тейлор с завидной энергией взялась завязывать полезные знакомства – с любым, кто был достаточно знаменит или богат, чтобы иметь отношение к кинобизнесу или же приобретать картины её мужа. Сара повсюду брала с собой свою семилетнюю дочь и с торжествующим видом наблюдала, как все вокруг ахали от восхищения, впервые увидев её Элизабет. Эти изумлённые возгласы раздавали каждый раз, когда взглядам окружающий представало нежное, словно фарфоровое, личико в обрамлении иссиня-чёрных локонов. Самой притягательной чертой этого безупречного детского личика были выразительные, синие, цвета сапфира глаза, оттенённые длинными чёрными ресницами. Эти глаза отличались такой насыщенной синевой, что при определённом освещении казались фиолетовыми. За первым изумлённым вздохом обычно следовали восклицания: “Чудо, а не ребенок!”, “Ах, до чего же она хорошенькая!”, “Ну просто куколка!”.

Сара отвечала собеседнику горделивой улыбкой и поглядывала на дочь: “Скажи – спасибо, мой ангел”, ворковала она, и крошка Элизабет с улыбкой отвечала “спасибо” и делала книксен – так, как учила её мать. Получалась весьма трогательная сцена, рассчитанная на то, чтобы произвести впечатление.

Ничто в облике дочери не напоминало того уродливого младенца, которого Сара произвела на свет 27 февраля 1932 года.

Временами она не могла без содрогания вспоминать тот пищащий свёрток, который сестры когда-то вложили ей в руки. Тогда её первой реакцией стало едва ли не отвращение. Глаза младенца были плотно сжаты в щелочки и оставались такими на протяжении десяти дней, а само личико было красным и сморщенным и вдобавок поросло тёмным пушком. Сердце матери обливалась кровью, особенно когда она сравнивала этого младенца, Элизабет Розамунду, с тем по-боттичеллиевски красивым мальчиком, который родился у неё двумя годами раньше.

Но Сара обратила свой взор к Богу, совершенно искренне полагая, что при желании она способна силой собственной воли избавить младенца от его уродства. Вскоре после того, как семья перебралась в Калифорнию. Сара начала посещать церковь Христианской Науки, а также записала обоих детей в воскресную школу. И хотя у Тейлоров не хватало средств на то, чтобы отправить своих отпрысков в частные школы, Сара добилась, чтобы Элизабет могла посещать уроки танца вместе с дочерьми воротил кинобизнеса.

И произошло то, чего Сара давно ожидала, кто-то из родителей девочек из класса бального танца предложил Элизабет пройти кинопробу для “Метро-Голдвин-Майер”, а один из клиентов галереи её супруга сделал такое же предложение для студии “Юниверсал”. Убеждённая в том, что её неистребимая вера наконец-то начала приносить плоды, Сара сказала своей сияющей от счастья восьмилетней дочери, что если Господь захочет, чтобы она снималась в кино, то так оно и будет.

Несмотря на возражения мужа, Сара проводила долгие часы, натаскивая Элизабет для кинопроб. Она играла на пианино гаммы, обучала дочь хорошим манерам, заставляя её делать книксен. Фрэнсис Тейлор был слишком безволен, чтобы во всеуслышание выразить своё несогласие, но тем не менее его не на шутку обеспокоила развёрнутая супругой деятельность – она опасался, как это может сказаться на дочери, однако Элизабет быстро заверила его, что ей просто хочется быть актрисой – “такой, как мамочка”.

“Мамочка” была готова часами без устали рассказывать дочери о годах, проведённых на сцене, когда она выступала в провинциальных театриках под именем Сары Сазери. Сара терпеть не могла свою девичью фамилию, Вармбродт, казавшуюся ей совершенно неблагозвучной и плебейской; и перед тем как покинуть свой родной Арканзас-Сити, она официально её сменила.

С новым именем, но без гроша в кармане, Сара оставила родной дом сразу после окончания школы и направила свои стопы в театр. Она проработала актрисой до 1926 года и оставила сцену, выйдя замуж за Фрэнсиса Тейлора.

“Я оставила карьеру, потому что вышла замуж, – говаривала она. – И вся королевская конница, и вся королевская рать не смогли бы меня заставить взяться за это опять”.

“Что ж, возможно, она и так, – скептически усмехались друзья, – но ведь и королевская конница наверняка не выходила замуж в тридцать лет”.

“Сара, а она на четыре года была старше Фрэнсиса, в 1926 году была уже почти что старой девой, – вспоминает один из знакомых семьи. – Ей уже исполнилось тридцать, и перспектива обзавестись мужем, и к тому же таким видным, стоила того, чтобы оставить далеко не звёздную карьеру”.

Тем не менее, Сара не забыла, что когда-то была актрисой, не раз удостаивавшейся в Англии хвалебных отзывов. Элизабет была готова, затаив дыхание, слушать рассказы матери о театре и частенько говорила одноклассникам, что, когда вырастет, обязательно станет актрисой.

“Я знала, что непременно настанет такое время, когда ей захочется пойти по моим стопам, – рассказывала Сара Тейлор. – Я до сих пор, словно наяву, слышу аплодисменты той чудесной ночи, когда в лондонском театре “Аполлон” состоялась премьера “Глупца”, где я играла роль маленькой девочки-калеки. Стоя совсем одна посреди сцены, я отвешивала публике бесконечные поклоны, а знаменитый своей сдержанностью британский зритель неистовствовал, выкрикивая: Браво! Браво! Браво!”.

Для пробы на “МГМ” Сара принарядила Элизабет в платьице с рюшами и лакированные туфельки. Сама Сара тоже оделась с особой тщательностью. Дабы изобразить шёлковые чулки, каковые она себе попросту не могла позволить, Сара натёрла ноги лосьоном для загара, а при помощи карандаша для подводки бровей нарисовала сзади тёмный шов. Перед тем как выйти из дому, она усадила Элизабет за молитвенник и заставила сосредоточить мысли на чём-нибудь хорошем. Та же самая процедура повторилась неделей позже перед пробой на студии “Юниверсал”.

Когда обе студии сочли пробы удовлетворительными, девочка умоляла мать подписать контракт с “МГМ”, где в то время звездой первой величины всё ещё считался Кларк Гейбл, а двадцатилетний Микки Руни побивал все рекорды кассовых сборов. Но Сара, как тонкий игрок, решила натравить студии друг на дружку. “Юниверсалу” она сказала, что “МГМ” якобы предложила Элизабет 100 долларов в неделю. “Юниверсал” тотчас предложил контракт в 200 долларов, и Сара за него ухватилась. Дочери она сказала, что гораздо удобнее начинать карьеру на небольшой студии, поскольку здесь к юной актрисе отнесутся с большим вниманием. Студия “Юниверсал” предложила Элизабет Тейлор трёхдневную работу в картинке под названием “Каждую минуту кто-то рождается”. Затем, по истечении года, студия отказалась возобновить контракт. По мнению студийного начальства, Элизабет с её внешностью, вряд ли когда-нибудь выбьется в звёзды. У неё не было ямочек на щеках – как у Ширли Темпл. Она не умела петь – подобно Джуди Гарленд, – и танцевать – подобно Джейн Пауэлл. Не могла она также и плакать, когда прикажут – подобно Маргарет О’Брайен. Заключительный удар нанёс директор студии, ответственный за подбор актёров.

У девочки слишком взрослые глаза, заявил он.

Сара Тейлор не знала куда ей деться от горя. Тот факт, что семья лишилась жалования Элизабет, в июне 1942 года ещё не обрекал их на нищету, но потеря всё-таки была ощутима. Как того требовал закон, Фрэнсис м Сара откладывали половину жалованья дочери на специальный счёт, которым она могла распоряжаться по достижении двадцати одного года. Вторая половина денег – то есть около четырёх тысяч долларов – позволяла им снимать квартирку почти на самом краю Беверли Хиллз. Война наконец-то достигла и Америки, а значит – вместе с ней пришли пайки, карточки и купоны. Лишних денег практически не было, картины не продавались, и Фрэнсис Тейлор часами томился бездельем в своей галерее.

Стремление уничтожить Гитлера и Муссолини объединило Англию и Америку. Открытие второго фронта вызвало по всей стране пробританские настроения, причем нигде они не ощущались с такой силой, как в Голливуде, где Луис Б. Майер, один из патриархов студии “Метро-Голдвин-Майер”, поклонялся всему английскому. Вивьен Ли и Лоуренса Оливье провозгласили золотой четой всей эпохи. Грир Гарсон стала первой леди “МГМ” после того, как её картина “Миссис Минивер” удостоилась сразу семи “Оскаров” и побила все рекорды популярности.

В том году “МГМ” понадобилось подобрать новую исполнительницу на роль маленькой девочки с британским акцентом, чтобы сыграть в паре с Роди Макдауэллом в фильме “Лэсси, вернись домой”. Ребёнок, первоначально взятый на эту роль, слишком вырос, и поэтому студия была вынуждена заняться поисками маленьких девочек с британским акцентом. Продюсер ленты, Сэм Маркс, был знаком с Фрэнсис Тейлор. Он как-то раз заметил, что дочка Тейлора мала для своего возраста и, родившись в Англии, говорит с британским акцентом. Продюсер наведался в картинную галерею, чтобы узнать, не захочет ли Элизабет попробовать себя в этой маленькой роли.

Фрэнсис позвал супругу. Буквально через несколько минут Сара и её десятилетняя дочь Элизабет уже мчались на “МГМ”, выжимая последние силы из своего подержанного “Шевроле”.

“Ой, мамочка, мамочка, мамочка! – повторяла Элизабет. – Я буду сниматься в кино! Я буду сниматься в кино!”.

Сара прекрасно помнила происшедшее на “Юниверсале” и как тогда расстроилась дочь. “Если это предначертано судьбой, моё сокровище, так оно и будет, – заявила она. – Но если господь распорядился иначе, что ж, значит, это не для тебя”.

Элизабет получила роль маленькой девочки, выпустившей Лэсси на свободу, за что удостоилась вознаграждения в 100 долларов. “Вэрайети” вскользь отметила её как “удачно снятую хорошую куколку”, “Нью-Йорк Таймс” вообще оставила Элизабет без внимания, зато превознесла героиню-собаку колли как “самую замечательную актрису фильма”.

Тем не менее, “МГМ” сочло своё новое приобретение достаточно удовлетворительным, чтобы предложить юной актрисе долгосрочный контракт с жалованьем 75 долларов в неделю. Сара не стала даже торговаться. Она тут же подписала бумаги, решив, что добьётся более выгодных условий позже, когда найдёт себе театрального агента. Элизабет сначала прыгала от счастья, а затем помчалась сообщить эту потрясающую новость своему тринадцатилетнему брату, Говарду, однако на того это не произвело ровно никакого впечатления.

Отец Элизабет был, разумеется, рад, хотя и проявлял сдержанность. Сара же чувствовала себя на седьмом небе от счастья, и с этого момента карьера её дочери превратилась для неё в настоящую страсть. Каждый вечер она закручивала волосы Элизабет на папильотки, чтобы наутро тугие локоны идеально обрамляли личико её дочери. Она крахмалила и утюжила дешевые платьица, которые девочка получала от соседки, Энн Уэстмор. Каждое утро она сопровождала Элизабет на студию, она научила её, не глядя, находить нужное место на полу и не выходить за пределы светового пятна, отбрасываемого софитом. Сара определила дочь в класс драматического искусства и в класс вокала. Она таскала её за собой по гримерным и примерочным. И неизменно присутствовала на съёмочной площадке, незаметно подавая знаки из-за спины режиссёра.

Кроме того, Сара ежедневно заставляла дочь прямо тут же, на студии, читать Библию, а по воскресеньям девочка посещала школу Христианской Науки. За эти неутомимые усилия на благо юной актрисы “МГМ” назначило Сару официальной опекуншей девочки, назначив ей жалованье, которое вычиталось из еженедельного вознаграждения дочери.

Для начинающих звёзд “МГМ” в ту пору являлась настоящей Меккой – это была самая богатая, самая крупная, самая знаменитая студия. Здесь каждую неделю выпускалась полнометражная художественная лента, и не случайно эта фабрика звёзд хвастливо заявляла: “У нас звёзд больше чем на небе”.

К тому времени, как здесь появилась Элизабет Тейлор, короны венчавшие Джоан Кроуфорд, Грету Гарбо, Норму Ширер и Мирну Лой, перекочевали на головы Грир Гарсон, Джуди Гарленд, Кэтрин Хепберн и Ланы Тернер. Другие студии произвели на свет таких звёзд, как Рита Хейворт и Бетти Грейбл, однако именно “МГМ” заслуженно считалась обиталищем неподражаемых королев большого экрана.

Кроме того “МГМ” снискала себе славу обладательницы колоссального творческого потенциала, считаясь самым крупным предприятием индустрии развлечений в мире – здесь одновременно работало самое большое количество знаменитостей.

Раскинувшееся на территории в 167 акров в Калвер-Сити, это волшебное королевство являло собой скопление парков и прудов и даже располагало собственным зоопарком. Здесь также имелось школьное здание из красного кирпича, своя больница и столовая, где Луис Б. Майер не забывал включать в меню куриный суп своей матушки и ставил на каждый стол тарелку с мацой. На студии имелся широкий проспект с картонными фасадами, словно перелетевший сюда из Нью-Йорка; парижский бульвар, а также улочка с домами, обнесённых белым штакетником, где жил Энди Харди.

На одной съёмочной площадке подразделения кавалерии в полной форме стреляли холостыми патронами, атакую противника, спрятавшегося в бумажных джунглях, в то время как на другой, сразу на трёх аренах, разыгрывалось настоящее цирковое представление.

В этом мире фантазии безраздельно властвовал Луис Б. Майер, коротышка-эмигрант из России, на дух не переносивший гомосексуалистов, коммунистов и интеллектуалов. Он обожал детей, особенно маленьких, работавших по контракту с “МГМ”. Ведь именно дети излучали ту магию, что заставляла зрителей, забросив все дела, валом валить каждую неделю в кинотеатры, где их ждали картины, полные шуток и музыки и, вдобавок, проникнутые духом патриотизма. Именно благодаря детям создавалось то особое очарование невинности и надежды. Это был тот здоровый, чистый и добропорядочный элемент индустрии развлечений, снискавший “МГМ” особую славу.

И чтобы его звёзды и дальше сверкали, не тускнея, мистер Майер, как его с дрожью в голосе называли подчинённые, учредил отдел специальных служб, более известный как отдел по связям с прессой. Именно отсюда исходила реальная власть, поскольку звёзд создавали и преподносили публике великие мастера своего дела – студийные публицисты.

В те годы нас создавали публицисты, – вспоминает актриса Пегги Линч. – Именно они формировали наш образ, нашу психику, наше “я”. Они обычно выбирали тот образ, который, по их мнению, лучше всего нам соответствовал, и затем, если наше поведение так или иначе не соответствовало этому созданному образу, на нас накладывали штраф и удерживали деньги из жалования. Я, по мнению студии, была обязана изображать из себя нечто вроде “соседской девчонки” и противостоять Джуди Аллисон, чтобы она ненароком не вышла из положенного ей образа, точно так же, как позднее Ким Новак служила чем-то вроде противовеса для Риты Хейворт. Если я отправлялась за покупками в джинсах и мужской рубашке навыпуск, как мы обычно одевались в те дни, это грозило мне штрафом.

Считалось, что подобный наряд отрицательно сказывается на репутации звёзд. Будучи типичной юной принцессой, Элизабет ни разу не дала повода для нареканий со стороны отдела, поскольку мамаша неизменно наряжала её как куколку. Не довольствуясь созданием одного лишь имиджа, студия крепко брала в свои руки и всю их жизнь – устраивала свидания, руководила ухаживанием и помолвками, планировала браки и даже объявляла разводы. Заодно она заботилась и об устранении любой угрозы системе звёзд – будь то арест, адюльтер или, время от времени, аборт.

“Мы делали для них всё, – вспоминал Говард Стриклинг, бывший глава отдела по связям с прессой. – Ведь тогда не существовало ни агентов, ни специальной службы для ответов на вопросы поклонников. Все эти услуги являлись прерогативой отдела по связям с прессой. Ни одна другая студия не смогла организовать ничего подобного нашему отделу. Мы говорили звёздам, что им можно, а чего нельзя, и они беспрекословно нас слушались, поскольку знали, что нам – виднее. А когда, случалось, дела приобретали не тот оборот, то кашу тоже приходилось расхлёбывать, именно нам”.

Особую проблему для отдела по связям с прессой представляли звёзды мужского пола – гомосексуалисты, тем более, если учесть болезненное отношение к этому мистера Майера. По этой причине от всех неженатых мужчин требовалось, чтобы они публично проявляли знаки внимания к актрисам студии и фотографировались, приняв исключительно мужественный, задиристый вид. Естественно, что браки актёров “МГМ” поощрялись – дабы Луис Б. Майер мог лишний раз убедиться в их мужественности. Мэтр с болезненной подозрительностью относился к любому неженатому актёру, если тот не волочился за юбками.

Своих актрис-звёзд “МГМ” охраняла с ещё большей тщательностью.

“Им надлежало оставаться такими же непорочными и чистыми, как свежевыпавший снег, – вспоминает Энн Штраус, глава портретной галереи студии. – Девушки на “МГМ” не курили, не пили, не сквернословили, а также не спали с мужчинами до свадьбы. Они были образцово-показательными”.

Вполне естественно, что отдел по связям с прессой оказался сущей находкой для такой образцовой мамаши, как Сара Тейлор. Теперь в её распоряжение попал целый штат народа, которым платили именно за то, чтобы с их помощью она могла делать из дочери звезду. Саре было известно, что студийным публицистам также не терпится прибрать к рукам её дочь, и они приложат все усилия, чтобы создать притягательный образ. Тем не менее, Сара не собиралась пускать дело на самотёк.

Она по собственной инициативе начала заводить дружбу с самыми влиятельными журналистами Голливуда. Прихватив с собой Элизабет, она нанесла визит Луэлле Парсонс, дабы выразить свой бурный восторг по поводу ее коккер-спаниеля Джимми. Затем она наведалась к Хедде Хоппер, якобы по той причине, что Элизабет не терпится увидеть «Волчонка», любимую собачку мисс Хоппер, и она пришла спросить, можно ли ей будет привести с собой дочь. Мисс Хоппер, разумеется, растаяла. Шейла Грехэм, по происхождению англичанка, регулярно получала приглашения на чай. Когда студия организовала интервью Элизабет с Аделой Роджерс Сент-Джон, Сара купила розовый куст, чтобы дочь преподнесла его в подарок гостье – ведь ей было прекрасно известно, что знаменитая журналистка херстовского концерна испытывает особую гордость за свой розарий.

Жаждущая ласки и всеобщего одобрения, Элизабет была готова радовать мамочку, послушно сотрудничая с отделом по связям с прессой. Она обожала позировать перед фотографами и могла часами сидеть, пока кто-нибудь завивал ей волосы. Однако более склонной к сотрудничеству была именно Сара, готовая без конца сочинять сказки о юных годах Элизабет, проведенных в Англии. В угоду пробританским настроениям, царившим на «МГМ», Сара без зазрения совести заливала о шикарной жизни, о нянях, шоферах и элегантных усадьбах на лоне английских ландшафтов. Она туманно намекала на вечера в Букингемском дворце и придворные уроки танцев, которые посещали также и юные принцессы, Элизабет и Маргарита. Отдел по связям с прессой с завидным усердием сочинял все новые и новые истории о юной актрисе, используя для этого бурные фантазии миссис Тейлор.

«Годы, проведенные нами в Лондоне, были самыми чудесными, полными великолепия, пышности и торжеств, – щебетала Сара. – Вспомнить хотя бы бракосочетание герцога Кентского и принцессы Марины».

Сара только тем и занималась, что пыталась пробиться в высший свет. Она с такой поразительной убедительностью повествовала о серебряном юбилее короля Георга V, что у присутствующих могло сложиться впечатление, будто она действительно сидела с королевой в одной ложе, а не наблюдала, как все простые смертные, за происходящим откуда-то сбоку.

Несмотря ни на что, Луэлла и Хедад были в восторге. Также как Шейла и Адела. Вскоре в их персональных колонках новостей появились коротенькие сообщения «о славной малышке Элизабет Тейлор, родом из Англии». Сара весьма дальновидно использовала двойное гражданство, связывавшее Элизабет как с Англией, так и с Америкой, и добилась того, чтобы ее дочь получала приглашение во все картины, где требовалась роль девочки-англичанки.

После двух небольших ролей – одной в картине «Лэсси, вернись домой», а чуть позже – в «Белых утесах Дувра» – Элизабет отдали взаймы студии «XX век – Фокс», где она умирала от пневмонии в ленте «Джейн Эйр». Тем не менее, она все еще оставалась рядовой актрисой, чье имя даже не упоминалось в афишах. Звездами считались Маргарет О'Брайен, снискавшая бесчисленные хвалебные отзывы, и Пегги Энн Гарднер, прелестное белокурое создание, обладавшая, по всеобщему мнению, «трогательной притягательностью». Элизабет Тейлор не удостоилась ни единой строчки. По правде говоря, ее даже не было в тиграх. Но Сару это мало беспокоило. Ее драгоценный ангелочек уже готовился к следующей роли, которая – а Сара была в этом твердо убеждена – мгновенно поставит ее в ряды звезд.

Глава 2

Как-то раз, увидев Элизабет Тейлор верхом, Пандро С. Берман подумал, что из нее получится неплохая кандидатка на главную роль в ленте «Нэшнл Велвет», однако, взглянув еще раз, передумал.

«Довольно хорошенькая, но уж слишком мала», – заявил продюсер студии «МГМ».

Случилось это осенью 1943 года, когда Элизабет было одиннадцать лет, но ростом она скорее напоминала первоклассницу. Она бы неубедительно смотрелась в роли Велвет Браун, английской девочки, которая, переодевшись мальчишкой, пробирается в комнату, где взвешивают жокеев, и побеждает на общенациональных скачках. Однако Берман решил подождать, пока Элизабет подрастет. Он отправил своего ассистента Билли Грейди рассказать Элизабет и ее матери историю «Нэшнл Велвет», популярной книжки Энид Багнольд о маленькой девочке, которая мечтает выиграть в деревенской лотерее лошадь по кличке Пай. И она выигрывает ее и снова начинает мечтать, на этот раз о том, чтобы принять участие в общенациональных скачках. Затем Велвет Браун предается фантазиям о том, как она выиграет самый трудный и самый престижный стипль-чез. Ее мать, которая в свое время переплыла Ла-Манш, поощряет стремления дочери. «У каждого человека хотя бы раз в жизни должен быть шанс на сумасбродный поступок», – говорит она.

Итак, благодаря помощи жокея-неудачника, роль которого должен был сыграть Микки Руни, Велвет начинает объезжать свою лошадь. Затем, переодевшись мальчишкой, она выигрывает скачки. Когда же обнаруживается, что она девочка, ее дисквалифицируют, но Велвет уже все равно. Она воплотила в жизнь свою мечту, провернув отличное дельце, которому позавидовала бы любая другая девчонка в мире.

Элизабет хотела получить роль Велвет, потому что Берман пообещал, что студия заплатит за ее уроки верховой езды в конюшнях Дьюли, где Элизабет обучат стипль-чезу и прыжкам. Сара, разумеется, тоже ухватилась за эту роль, потому что благодаря ей можно было выйти в звезды. Она убедила дочь, что из той получится настоящая Велвет Браун, и Элизабет, легко поддававшаяся внушению, перевоплотилась в английскую девочку. Она превратила свою комнату в небольшую конную выставку – полную уздечек, седел и статуэток лошадей – и даже начала называть себя Велвет.

«Велвет – это была я», – говорила она годы спустя, все еще не расставшись со своими детскими фантазиями.

Каждый день Сара молилась вместе с дочерью перед тем, как прийти к Берману на «МГМ» где тот, поставив Элизабет у двери, измерял ее рост. Как только девочка подросла до того, чтобы играть в паре с Микки Руни, Берман разработал график съемок.

«Если учесть, что сам Микки от горшка два вершка, то ей не пришлось расти слишком долго», – заявил продюсер.

Чуть позднее Сара Тейлор и «МГМ» из соображений рекламы решили, что измерение роста само по себе не слишком впечатляет, и сочинили другую историю – о том, что Элизабет, для того чтобы получить эту роль, якобы заставила себя за три месяца подрасти на три дюйма. Сара без конца повторяла рассказ о том, что когда она привела дочь в кабинет к Берману, тот сказал ей, что девочка слишком мала ростом. Если верить утверждениям миссис Тейлор, Элизабет тогда с подкупающей убежденностью произнесла:

«Я обязательно подрасту, мистер Берман. Вот увидите, я подрасту».

И, с придыханием говорила Сара, словно дивясь собственному рассказу, ее дочь действительно подросла. «Она ведь дала слово, и, как мне кажется, начала расти с того самого момента, как дала это обещание».

Элизабет тоже предпочитала эту, более трогательную версию. Она рано продемонстрировала свое умение смешивать фантазии с реальностью и неизменно, словно попугай, повторяла сочиненную студией историю, словно так оно и было на самом деле.

Съемки «Нэшнл Велвет» растянулись на семь месяцев и стали для Элизабет первым наглядным свидетельством того, сколь мучительным может быть создание кинокартины.

«Я работала над этой лентой, не зная сна и отдыха, – вспоминала позднее актриса. – Ни одна другая картина за всю мою жизнь не стоила мне таких трудов, как эта».

Элизабет вставала рано поутру и до школы в течение часа упражнялась в верховой езде на своей капризной лошади по кличке Король Чарльз, в фильме превратившейся в Пая. Все трудные прыжки на беговой дорожке исполнялись профессиональным жокеем, но вся остальная верховая езда была делом самой Элизабет. И хотя ни одна из сцен, в которых она скакала верхом, не представляла собой опасности, юная актриса, тем не менее, была вынуждена часами оттачивать свое мастерство.

Роль Велвет Браун требовала, чтобы Элизабет носила ортодонтическую пластинку. Первоначально студия отправила девочку к дантисту, и тот изготовил для нее золотую пластинку за 120 долларов и серебряную за 86. На цветной фотопленке были сделаны пробы, но ни одну из пластинок не сочли достаточно фотогеничной.

Вот почему была сделана третья, проволочная с фальшивым небом, и Элизабет явилась на примерку. Ей удалили два молочных зуба, а в кровоточащие лунки вставили два временных, чтобы сие приспособление плотно держалось во рту. Видя, каким мучениям подвергается его дочь, Фрэнсис Тейлор вышел из себя. Когда же «МГМ» потребовала от Элизабет остричь волосы, чтобы еще сильнее походить на жокея-мальчишку, отец восстал против этой затеи. Студия проконсультировалась с юристами – вправе ли «МГМ» требовать от актрисы, чтобы та постриглась.

После нескольких совещаний, юридический отдел пришел к следующему заключению: «Данное требование является необоснованным, и заключенный контракт не дает нам права требовать от актрисы, чтобы она себя обезображивала или в такой степени изменяла свою внешность».

Таким образом, Элизабет сохранила волосы и надевала парик.

То был первый и последний раз, когда Фрэнсис Тейлор занимал решительную позицию. По правде говоря, его положение мужа, отца и главы семейства становилось все более шатким. В тот год на день Святого Валентина Элизабет купила две открытки. Одну из них она подарила отцу, даже не удосужившись ее подписать. Другая предназначалась ее отцу в фильме, Дональду Криспу. На ней Элизабет написала: «От твоей махонькой дочурки. С приветом, Велвет».

Участие в съемках стало целью всего существования Элизабет, как, впрочем, и Сары. Та сопровождала дочь повсюду на съемочной площадке и продолжала делать понятные только им обеим знаки, когда чувствовала, что игра дочери оставляет желать лучшего.