Текст книги "Элизабет Тейлор"

Автор книги: Китти Келли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 30 страниц)

Но Сара не догадывалась о его других недостатках, в частности, о дурном характере, о его пристрастии к наркотикам, его безудержной страсти к азартным играм. Она видела лишь симпатичного молодого человека, с протяжным техасским акцентом, милого и предупредительного. В ее присутствии он не курил и не пил и, в отличие от Билла Поли, не делал проблем из того, что Элизабет носит яркие платья или же показывается на публике в слишком откровенных декольте. Кроме того, он производил впечатление в высшей степени религиозного человека – Сара даже настаивала на том, чтобы ее дочь перешла в католичество и сочеталась браком в церкви.

«Она не просто поддерживала дочь, – вспоминает Марджори Диллон. – Она подталкивала ее.

Она дошла до того, что садилась и лично натаскивала Элизабет в Катехизисе, чтобы той было легче пройти обучение. У нее не возникло с дочерью никаких проблем и тогда, когда Элизабет предстояло подписать бумаги, которые в те дни нужно было подписывать, если вы хотели выходить замуж за католика по католическому обряду. Собственно говоря, Сара не имела ничего против того, чтобы Элизабет навсегда отказалась от личной свободы, поклявшись, что дети ее будут воспитаны в лоне католической церкви, а сама она не будет применять никаких противозачаточных средств и ни при каких обстоятельствах не станет подавать заявления о разводе.

Это было довольно неожиданно – ведь Сара постоянно носила с собой книжку Мэри Бейкер Эдди и, где бы ни работала Элизабет, не забывала брать ее с собой на съемочную площадку. Она была ярой последовательницей учения Христианского Познания, и Элизабет с удовольствием изучала эту религию. Но стоило на горизонте замаячить Ники Хилтону, как Сара тотчас решила, что не будет особого греха в том, если Элизабет станет последовательницей сразу двух религий».

Несмотря на то, что его родители были разведены, Ники всю свою жизнь оставался католиком. Одно время он учился в колледже имени Лойолы, но в девятнадцатилетнем возрасте предпочел записаться во флот.

После этого он только и делал, что без разбора спал с женщинами, однако жениться хотел только на девственнице и католичке. Сам он редко ходил в церковь, однако ему и в голову не пришло бы жениться на девушке иного вероисповедания. Фрэнсис Тейлор был не на шутку встревожен рассказами о неуравновешенности своего будущего зятя и пытался воспрепятствовать переходу Элизабет в католичество, однако сделать что-либо был не в силах. Наконец он убедил дочь немного повременить с замужеством, пока та не закончит школу, и объявить о помолвке в день восемнадцатилетия. Однако Элизабет настаивала на более точной дате, говоря, что она любит Ники и готова на все, лишь бы только как можно скорее стать его женой.

«У меня нет ни малейшего сомнения в том, что Ник – это тот единственный, с кем я готова прожить всю свою жизнь, – заявила она. – Я познакомилась с ним в октябре прошлого года, и с тех пор между нами не было ни единой ссоры или малейшего непонимания. С каждым днем я люблю его все сильнее. Будь это не так, я бы не стала выходить за него замуж в церкви, к которой принадлежит он, и которая в глазах божьих признает лишь только один брак на всю жизнь».

В тот день, когда Тейлоры объявили о помолвке Элизабет, «Метр-Голдвин-Майер» совершила весьма ловкий трюк. Свадьба была назначена на 6 мая 1950 года, и студия решила к этой дате выпустить в прокат фильм «Отец невесты», чтобы в свете предстоящего бракосочетания нагреть руки на увеличившихся кассовых сборах. Студийные бонзы тотчас телеграфировали корпорации Лоу в Нью-Йорк: «Запрещаем кому бы то ни было, независимо от обстоятельств, требовать для себя эксклюзивного права публиковать фотографии Элизабет Тейлор в подвенечном платье, поскольку это событие является общенациональным достоянием».

Но «МГМ» приложила все усилия для того, чтобы эта свадьба стала событием номер один в светской истории Голливуда.

Для начала студия объявила о своем намерении преподнести Элизабет в качестве свадебного подарка роскошное платье, в котором та могла бы прошествовать к алтарю. Честь создания этого фантастического наряда стоимостью в три с половиной тысячи долларов выпала Хелен Роуз.

Студия также объявила о том, что миссис Роуз сошьет желтые платья для семи подневестниц и наряд из шифона для матери невесты. Как только эта новость вышла в эфир, Эдит Хед по телефону сообщила о том, что «Парамаунт» попросил ее сшить невесте в качестве подарка наряд для свадебного путешествия.

Компания «Горхем Силвер» предложила невесте серебряный сервиз из сорока пяти предметов, если та согласится позировать для рекламы ее продукции. Элизабет с радостью принимала все, что попадало ей в руки, включая норковые шубы для себя и матери. В отличие от нее, Ники Хилтон был раздосадован:

«Когда мы поженимся, я не позволю моей жене принимать подобных подарков», – заявил он.

Тем не менее, последние сыпались на Элизабет как из рога изобилия. «МГМ» объявила о еще более щедрых подношениях, таких как, например, кольцо с жемчугом стоимостью в 65 тысяч долларов от дяди Говарда Янга и сто акций хилтоновской корпорации от Конрада Хилтона.

Чтобы сложить все эти многочисленные дары, Тейлорам пришлось вынести из гостиной всю мебель.

«Мне ужасно понравилось выходить замуж, – заявила Элизабет. – И для меня важна буквально любая мелочь. Свадебное платье мне шьет Хелен Роуз, и каждое утро я начинаю с того, что обсуждаю с ней каждый шовчик!»

Будущая невеста настаивала на том, чтобы Хелен Роуз сделала в подвенечном платье вырез поглубже, но модельер стремилась соблюсти приличия.

«Это церковное бракосочетание, – возражала она. – И ты должна выглядеть как настоящая леди».

В конечном итоге был достигнут компромисс. Вырез сделали поглубже, но само декольте затянули прозрачным белым шифоном.

Пресс-служба студии сообщала о грядущей свадьбе как о самой экстравагантной в истории Голливуда. Все до единого обитатели кинематографической колонии понимали, что это событие попадет на страницы газет и журналов по всему миру и поэтому стремились попасть в число избранных. К каждому приглашению прилагалась небольшая белая карточка, которую гости должны были предъявить полиции, чтобы попасть в церковь. За неделю до свадьбы число приглашенных насчитывало шестьсот человек.

Приглашения удостоились все работники «МГМ», а также служащие хилтоновской корпорации.

«Я хорошо помню, как Патриция Нил мечтала оказаться в числе приглашенных, – говорит Марджори Диллон. – Она велела своей дублерше, чтобы та позвонила мне. Девушка, разумеется, подчинилась и буквально умоляла меня раздобыть для нее приглашение.

Я отправилась к Лиз спросить ее мнение.

«Пусть приходит, – ответила она. – Если только принесет подарок».

Эти сыплющиеся как из рога изобилия подношения стали в Голливуде притчей во языцех. Каждый подарок удостаивался благодарственной записки, собственноручно написанной самой Элизабет. Вот, например, что она писала своей дублерше:

Прошлой ночью меня снова осыпали замечательными подарками. С твоей стороны также было очень мило проявить ко мне участие. Тебе не следовало беспокоиться, но я, тем не менее, безмерно рада. Мы отлично провели время, и я удостоилась целой груды подношений. Я просто влюбилась в подаренную тобой комбинацию. На ней такие хорошенькие кружева, и она подходит к подаренным тобой трусикам. Я получаю просто замечательные подарки! Еще раз спасибо, Марджи. Когда-нибудь я отплачу тебе тем же. Наилучшие пожелания от твоей бывшей коллеги.

Лиз.

Спустя несколько дней она снова написала Марджи Диллон, чтобы поблагодарить ее за дорогое нижнее белье.

«Ты снабдила меня поистине восхитительным гарнитуром, – писала она. – Сначала трусики, и вот теперь – чудесная комбинация». И поставила подпись: «С любовью, Лиз. (Бывшая участница ОНПМ)».

«Клуб ОНПМ был затеей Лиз и Бетти Салливан, дочери Эда Салливана. Они придумали его в ту пору, когда им обеим никак не удавалось обзавестись кавалерами, – вспоминает одна из подруг детства. – Эта аббревиатура расшифровывалась как Одинокие Незамужние Послушные Малютки».

«В то время Элизабет считала себя настоящей ОНПМ, – говорит Марджори Диллон. – А когда я стала ее дублершей, она автоматически зачислила меня в члены их клуба».

Сказочная свадьба должна была состояться в субботу 6 мая в церкви Доброго Пастыря в Беверли-Хиллз. Лиз уже подписала все бумаги, необходимые для того, чтобы сочетаться браком с католиком, но поскольку ей еще только предстояло пройти обряд крещения, торжественная брачная месса не могла быть отслужена у алтаря. Вместо этого в пять часов пополудни обряд бракосочетания намечалось провести по эту сторону алтарной ограды.

По оценкам полиции, утром того дня возле церкви собралось более трехсот тысяч поклонников. Старушки принесли с собой складные стулья. Молодежь забиралась повыше на деревья, росшие вдоль бульвара Санта-Моника. «Метро-Голдвин-Майер» выделила силы поддержания правопорядка во главе с Уайти Хендри, чтобы вместе с полицией Беверли-Хиллз сдерживать натиск толпы.

Накануне свадьбы невеста подхватила простуду и слегла в постель, получив врачебное предписание на уколы пенициллина. На следующее утро начали поступать телеграммы с пожеланиями любви и счастья, а заодно и новые подарки – шесть серебряных кофейных сервизов, три набора столового серебра и 472 изделия из хрусталя.

К полудню толпа поклонников буквально взяла в осаду белый оштукатуренный дом Тейлоров на Элм-Драйв в Беверли-Хиллз, в надежде хоть краем глаза взглянуть на невесту, когда та последует в церковь. За два часа до начала церемонии они увидели, как в дом, зажав под мышкой свой небольшой коричневый футляр, прошествовал главный парикмахер «МГМ» Сидни Гилярофф. Вслед за ним прибыла миссис Дж. А. Райен, костюмерша студии, которой предстояло укрепить на волосах невесты жемчужную шапочку «а ля Джульетта» и фату, точнее, десять ярдов прозрачнейшего, отливавшего матовым блеском шелка. Вскоре там же появилась и Хелен Роуз, чтобы помочь невесте облачиться в ее восхитительное платье от «МГМ» – предел мечтаний всякой девушки – двадцать пять ярдов перламутрового сатина, усыпанного бисером и крошечными жемчужинами, на которым тянулся двенадцатиметровый шлейф из атласного шифона. Этот шедевр был создан силами пятнадцати мастериц «МГМ», которые с иглой и ниткой на протяжении двух месяцев до свадьбы трудились над ним, не разгибая спины.

На другой стороне улицы, в доме Энн Уэстмор, одевались подневестницы. И толпам зевак предоставилась возможность хоть немного удовлетворить свое любопытство, когда туда, запыхавшись, вбежала опоздавшая Джейн Пауэлл. Через час все подневестницы чинно вышли из дома, наряженные в ярко-желтые платья, с огромными букетами желтых тюльпанов и нарциссов. Мимо поклонников прошествовали Мэрилин Хилтон и Мара Рейган, которая позднее вышла замуж за брата Элизабет, Говарда, и толпа разразилась радостными возгласами. Вслед за ними под бурное ликование поклонников появилась Джейн Пауэлл в паре с Марджори Диллон, затем Бетти Салливан и Барбара Томпсон, жена актера Маршалла Томпсона. Энн Уэстмор, лучшая подруга Элизабет и главная ее подневестница, появилась чуть позже.

К этому времени уже прибыл отряд моторизированной полиции, готовый сопровождать лимузин невесты в церковь. Толпа замерла в ожидании Элизабет. Семнадцать сундуков с приданым уже поджидали ее на борту лайнера «Куин Мери», готовые отправиться вместе с ней в свадебное путешествие в Европу – очередной подарок от Конрада Хилтона. Ее личные канцелярские принадлежности уже украшали ее новые инициалы, как, впрочем, и ее багаж.

Отдельно, в небольшом чемоданчике, уже было упаковано белье для брачной ночи – белое атласное неглиже с отделкой из розового кружева, кстати, также творение Хелен Роуз, и, соответственно, подарок от «МГМ». Элизабет уже подарила всем своим сопровождающим именные колокольчики работы Филипа Паваля. Итак, положив на счастье в атласную туфельку монетку и с голубой подвязкой вокруг левого бедра, Элизабет выхватила у матери старый кружевной платочек и, подобно всем невестам в мире, сияя от счастья и одновременно немного нервничая, спустилась по лестнице.

Под руку со своим седовласым отцом она прошествовала к двери и шагнула навстречу весеннему солнцу. Тотчас защелкали блицы, и толпа, стоявшая к этому времени в четыре плотных ряда, принялась бурно выражать свои симпатии к самой красивой невесте в истории Голливуда, которая сейчас у них на глазах садилась в лимузин. Выходя из машины у церкви, Элизабет задела каблуком подол платья и оторвала край атласного чехла, но, как и подобает истинной королеве, даже бровью не повела и с гордым видом прошествовала дальше под рукоплескания толпы. Затем она стала терпеливо дожидаться, когда фотографы сделают необходимые им снимки.

Внутри церкви ее уже поджидали несколько сот гостей, в числе которых были Ван и Эва Джонсон, Дженет и Артур Лоу, Спенсер Треси, Фредди Брис-сон и Розалинд Рассел, За За Габор, Фред Астер, Джинджер Роджерс, Эстер Уильяме, Грир Гарсон, Терри Мур, Родди Макдауэлл, Фил Харрис и Элис Фей, Джун Аллисон и Дик Пауэлл, Джордж Мерфи, Маргарет О'Брайен, Джоан Беннет, Уолтер Вангер, Джин Келли, Дебби Рейнольде и миссис Ида Коверман, главная ассистентка Луиса Б. Майера. Глория Де Хавен появилась в самый последний момент перед тем, как закрылись двери, и ей пришлось сесть в самом последнем ряду. Хедда Хоппер, Луэлла Парсонс и Шейла Грэхем – каждая выбрала себе местечко поудобней возле прохода. Но, как ни странно, никто из них не заметил стоявшего возле толпы высокого темноволосого парня, бросавшего в сторону невесты испепеляющие взгляды. Билл Поли отказался войти в церковь, не желая стать свидетелем того, как Элизабет Тейлор станет женой другого мужчины. Он уже сказал свое последнее слово, когда час назад ворвался в дом к Тейлорам, требуя, чтобы Сара пропустила его к невесте. Он прошествовал прямиком к ней в комнату, где повторил Элизабет нее ее прежние обещания в вечной любви и верности. Элизабет разрыдалась. Поли пробыл в ее доме всего пятнадцать минут. Он оставался верен своей бывшей нареченной более двадцати лет и женился только в 1974 году.

Церемония открылась звуками органа, вслед за чем актриса студии «МГМ» Мери Джейн Смит исполнила «Аве Мария». Во время последнего куплета подневестницы двинулись вдоль застеленного желтым ковром прохода. За ними последовала главная подневестница в платье из зеленого органди. Завершала процессию невеста под руку с отцом. Церемония венчания продолжалась двадцать минут, после чего двадцатитрехлетнего жениха и восемнадцатилетнюю невесту объявили мужем и женой. Ники запечатлел на губах Элизабет поцелуй, который, как заметил один из гостей, «несколько затянулся». Однако Элизабет целовалась с мужем до тех пор, пока по скамьям не пробежал легкий смешок. Наконец, священник вынужден был наклониться к ним и шепнуть на ушко: «По-моему, этого достаточно, милочка». Смутившись, Ники повел невесту к выходу. Элизабет остановилась, чтобы обнять родителей, а затем под руку с мужем вышла из церкви. В дверях она повернулась к мужу и, закрыв глаза, прошептала: «Поцелуй меня, Ники. Ну пожалуйста, поцелуй». Зеваки, заполонившие бульвар Санта-Моника, принялись бурно выражать одобрение этой публичной демонстрации чувств, и полиции стоило немалых усилий, чтобы сдержать напор толпы, пока молодожены шли к лимузину, который должен был отвезти их на организованный «МГМ» прием. Элизабет наклонилась вперед, чтобы помахать на прощанье поклонникам, а затем повернулась, чтобы снова расцеловать мужа.

В вестибюле нежно играли скрипки. Казалось, будто приглашенные выстроились бесконечной чередой из шестисот человек, жаждущих поцеловать невесту и поздравить жениха. «Я так счастлива, – повторяла Лиз. – Я так счастлива». Ники переминался с ноги на ногу, пока они с Элизабет на протяжении двух часов раскланивались с гостями, прежде чем приступить к разрезанию свадебного торта. К этому времени ледяная статуя целующихся голубков высотой в четыре фута успела растаять, а бутерброды с анчоусами порядком промокли. Однако благодаря шампанскому невеста лучилась счастьем.

Завидев Хедду Хоппер, она еще сильнее вцепилась в мужа и прошептала: «Я так рада, что дождалась Ники!» Пройдя через зал, она обняла Луэллу Парсонс, заявив при этом: «Я едва не расплакалась от счастья, когда нас объявили мужем и женой». С этими словами она подбросила в воздух свой букет, а сама побежала наверх, чтобы переодеться в голубой габардиновый костюм, сшитый для нее Эдит Хед. Вскоре она снова предстала перед фотографами, позируя под дождем из риса и конфетти.

Баррон Хилтон проводил брата и его невесту до машины. Перед тем как тронуться в путь, Элизабет быстро поцеловала мать и сказала:

«Мама! Мы с Ником теперь будем вместе до конца наших дней».

ГЛАВА 6

Когда «Куин Мери» 24 мая 1950 года взяла курс через Атлантику, на ее борту находились Герцог и Герцогиня Виндзорские. Как, впрочем, и мистер Конрад Николсон Хилтон-младший с супругой. Королевская чета выразила настоятельное желание познакомиться со знаменитыми молодоженами и послала им записку с приглашением на обед.

«Это был день отплытия, – вспоминает бывший служащий компании «Кьюнард». – Бедный Ники был совершенно неискушен в вопросах этикета. Он вызвал меня, чтобы спросить, надо ли переодеваться к обеду.

Мы всегда считали, что нашим пассажирам хорошо известно, что в первый и последний вечер плаванья от них не требуется никакого «переодевания», ведь в первый вечер камердинер, как правило, занят распаковкой вещей, а в последний совершенно измучен и издерган, снова упаковывая чемоданы.

Для меня явилось величайшей неожиданностью, что Ники Хилтон, наследник отелей, проявил такую вопиющую неосведомленность, – продолжал свой рассказ служащий «Кьюнарда». – И я совершенно оторопел, когда увидел Элизабет Тейлор. Я отказывался верить собственным глазам. Она оказалась такой волосатой, в особенности руки – ну вылитая обезьяна!»

Куда бы ни пошла Элизабет Тейлор, повсюду ей вслед поворачивались головы и собирались толпы.

«Даже на корабле народ преследовал ее по пятам, умоляя дать автограф, едва не сбивая при этом с ног бедного Ники, – вспоминает Мелисса Вессон, которая в то же самое время проводила свой медовый месяц. – Вскоре он уже еле сдерживал свое раздражение. Да и она тоже. В конце концов медовый месяц обернулся для них сущим адом».

Хилтоны и Вессоны проводили медовый месяц в Монте-Карло, Канне и Антибе. Где бы они не появлялись, вокруг Элизабет тотчас собиралась толпа людей, умолявших дать автограф или сфотографироваться. Верная эмгеэмовским традициям, она не желала отказывать своим поклонникам – терпеливо позировала перед объективом или же по два часа кряду раздавала автографы.

«Ники все это бесило, – вспоминает миссис Вессон. – Он с каждой минутой все сильнее выходил из себя. Лиз же, которая в нем души не чаяла – видит бог, она была от него просто без ума, – не могла понять, отчего он злится, и сильно обижалась. Она, бывало, начинала плакать: «Ну почему он все так воспринимает? Ведь когда мы поженились, он же знал, что я знаменитая кинозвезда. Он знал, что я Элизабет Тейлор. Ну почему он сейчас так злится?»

Молодому супругу изрядно надоели публичные излияния чувств в адрес его жены, настроение у него окончательно испортилось, и между молодоженами начали вспыхивать первые ссоры. Ники допоздна засиживался в барах и просаживал деньги в казино. Вначале Элизабет ходила за ним по пятам, но затем, когда он наотрез отказывался брать ее с собой, она, вся в слезах, бросалась ему вдогонку на такси. После чего, как она призналась одной из подруг, возвращалась на такси на корабль, где часами ждала возвращения Ники, чтобы «мы могли с ним заняться любовью».

Для Элизабет секс явился настоящим открытием – к тому же весьма приятным, – и она считала мужа нежным и страстным возлюбленным. Но секс стал одновременно и тем оружием, которое Ники направил против нее. Очень часто, когда Элизабет пыталась обнять и приласкать Ники, молодой муж грубо отталкивал ее от себя, заявляя, что она ему надоела и, вообще, пусть Элизабет от него отвяжется.

«Мне уже тошно видеть перед собой каждый день твою физиономию!» – обрушился он на нее как-то раз.

«Она была такая ласковая, ей постоянно хотелось обнимать Ники, целоваться с ним, его же, наоборот, это только раздражало, – говорит Мелисса Вессон. – Больше всего ее обижало то, что он все чаще отказывался заниматься с нею любовью. А ведь она просто обожала это занятие! И дело не просто в сексе как таковом – главным для нее всегда оставались ласка и нежность, а он, можно сказать, оттолкнул ее от себя. Она начинала его умолять, а он даже слышать ее не хотел. И тогда Элизабет давала волю слезам и, рыдая, врывалась к нам в номер. Случалось, она забиралась к нам в постель и проводила всю ночь вместе со мной и моим мужем».

Бетти Салливан, бывшая ее подневестница, встретив молодоженов в Европе, была неприятно поражена тем, как Ники обращался со своей молодой супругой. «Он был настроен совершенно враждебно, – вспоминала она. – Он относился к Элизабет с подчеркнутым равнодушием. Казалось, что он всем своим видом стремился доказать ей, что она ровным счетом ничего для него не значит. Мы там повстречали трех моих тогдашних знакомых из Принстона, и все вместе отправились кататься на водных лыжах. Ники обычно спал до полудня. Он ужасно разозлился, узнав, что Элизабет пошла вместе с нами».

«Все ночи напролет он просиживал в казино. Однажды я увидела, как он, пробудившись после полудня, спускался по лестнице, и Лиз, заметив его, через весь вестибюль бросилась ему на шею. Он просто отмахнулся от нее, как от назойливой мухи. Было невыносимо наблюдать эту сцену. Для нее, конечно, это явилось настоящей моральной травмой».

Враждебность молодого супруга и истерики жены, разумеется, не могли остаться незамеченными. Вскоре на страницах газет начали появляться первые сообщения о неладах в отношениях между молодоженами. Ники возлагал всю вину за эти нелестные заметки на супругу, и это приводило к новым скандалам. Элизабет еще больше расстраивалась при мысли, что эти сообщения наверняка прочтет ее мать. Вскоре она уже чувствовала себя столь несчастной, что отказалась от еды, зато начала курить.

«Лиз была в ужасе от того, что ей придется признаться матери, что брак ее оказался неудачным, и от этой мысли она просто заболела, – вспоминает одна ее знакомая. – Она была уверена, что мать во всем станет винить только ее».

К тому времени как растянувшийся на четырнадцать недель медовый месяц подошел к концу, Элизабет так сильно перенервничала из-за предстоящей встречи с матерью, что при подходе судна к Нью-Йорку потеряла сознание. Как и следовало ожидать, Сара Тейлор, которая желала во что бы то ни стало остаться хилтоновской тещей, уже поджидала дочь на пристани.

«Я тогда повстречалась в Нью-Йорке с ее мамашей, – вспоминает одна знакомая. – Она внушала ужас – настоящая железная леди. Мы с Лиз много об этом говорили, и Лиз сказала мне, что, как ей кажется, мать просто загнала ее в ловушку, чтобы использовать в собственных корыстных целях».

Сара же придерживалась мнения, что Элизабет «должна повзрослеть». И пусть Ники, как выразилась Сара, «капельку избалован» – со временем он станет идеальным мужем.

«Тебе никогда не сыскать себе лучшую пару, чем Ники Хилтон», – заявила она дочери, которая настолько испереживалась, что была вынуждена лечь в больницу.

Замордованный прессой, устав от беспрестанных появлений на публике, которыми, по мнению Элизабет, ей никак нельзя было пренебрегать, Ники уже раскаивался в том, что женился на кинозвезде. «Его ужасно задевало то, что в первую очередь он известен как муж Элизабет Тейлор, – рассказывала его невестка миссис Баррон. Хилтон. – Его бесило, когда к нему обращались мистер Тейлор. Ведь он привык, чтобы перед ним все ходили на задних лапках. У Ника был ужасный характер, и временами его поведение становилось просто невыносимым, хотя умел быть и нежным, и ласковым, ну просто душкой.

Но Лиз, которая в те дни была крайне наивна, беспрестанно донимала меня недоуменными вопросами: «Мэрилин, ну как он может, то сначала такой ласковый, такой милый, то набрасывается на меня с воплями, как сумасшедший?»

И тогда я советовала ей набраться терпения – ведь Ники вырос с отцом, без матери, и временами бывал просто невыносим, но Элизабет никак не удавалось набраться терпения, потому что ей хотелось, чтобы с ней возились все двадцать четыре часа в сутки, а Ники это было не по силам».

Несмотря на все их размолвки, Элизабет все еще была искренне влюблена в своего супруга и говорила, что вернется в Калифорнию, чтобы попытаться начать все сначала. Оскорбленная до глубины души язвительными репортажами, преследовавшими ее на протяжении всего медового месяца, Элизабет вместе с мужем отправилась нанести визит Луэлле Парсонс, дабы убедить главную голливудскую сплетницу, что никакого разлада между ними нет и в помине. Скрепя сердце, Ники пошел с ней. В глубине души он презирал эту падкую на сенсации репортершу, обливавшую его грязью как по радио, так и в своей газетной колонке. Тем не менее, ради Элизабет он преодолел отвращение и даже пообещал произвести хорошее впечатление.

К этому времени студия решила снова нагреть руки на своей самой удачной ленте, «Отец невесты», выпустив к ней продолжение. Чтобы не остаться в накладе, в дело был запущен все тот же актерский состав, с той разницей, что Спенсер Трейси теперь играл дедушку, а Элизабет – будущую мать. Элизабет приступила к съемкам сразу по возвращении из свадебного путешествия. Где-то посередине съемок картины, в которой ей перед камерой предстояло разрешиться младенцем, Элизабет обнаружила, что и впрямь беременна.

«Это была ранняя беременность – всего несколько недель, – вспоминала ее дублерша. – Однажды Элизабет стало плохо прямо на съемочной площадке, и ее в срочном порядке увезли домой. Увы, у нее произошел выкидыш. Она должна была оставаться в постели, и ей хотелось, чтобы Ники не отходил от нее ни на шаг, но тот уже решил отправиться на рыбалку. Он поцеловал ее и сказал: «Я вернусь через пару дней. С тобой переночует Марджи». Разумеется, я осталась там ночевать, и именно тогда Элизабет не переставая плакала и рассказывала мне про те ужасные вещи, которые произошли за время медового месяца».

После того как съемки фильма завершились, Элизабет и Ники решили провести еще один «маленький медовый месяц», как назвала его Элизабет, и вылетели в Нью-Йорк. Совершенно неожиданно их самолету пришлось совершить вынужденную посадку. Пассажиры были напутаны, однако никто не пострадал.

«Я крепко сжимала руку Ники и молилась, – рассказывала Элизабет. – Я все время молилась».

Судя по всему, Элизабет дала мужу обещание, что если они останутся живы после катастрофы, то она постарается снова забеременеть и родит ему ребенка.

«Им посчастливилось остаться в живых, но обещания она не сдержала, – рассказывала Бетси фон Фюрстенберг, вторая после Элизабет женщина в жизни Ники Хилтона. – Он сказал, что буквально через неделю застал ее за спринцеванием и ужасно расстроился. Ники позднее сказал мне, что их окончательный разрыв произошел по двум причинам. Во-первых, Лиз позволяла своим собакам гадить по всему дому, а сама сидела с таким видом, словно ничего не произошло, словно так оно и надо. Ники отказывался поверить, что Элизабет никогда не убирает за своими собаками. А еще у нее не было детей, а ему отчаянно хотелось иметь ребенка».

Ники Хилтон был из тех мужей, кому нужна типичная жена-домохозяйка, в то время как его супруга в первую очередь видела в нем пылкого возлюбленного. Они оба были избалованы, оба – страшные эгоисты. Неудивительно, что каждый из них не желал идти на уступки и начинал злиться.

«Всякий раз, стоило Лиз выйти из себя, как она, громко топая, бросалась вон из комнаты, – вспоминает Мэрилин Хилтон. – Во время их медового месяца в Европе она бросала Ника три или четыре раза. Однажды Баррон оказал брату, что если тот не изменит своего поведения, то наверняка ее потеряет, но Ник только отмахивался. «Она вернется, она всегда возвращается».

В ночь на 6 декабря 1950 года – ровно через 7 месяцев с того дня, как Элизабет, вся в белом, словно на крыльях, прошествовала к алтарю, – она в который раз, меча громы и молнии, бросилась вон из дома, который они с Ники снимали неподалеку от океана. В который раз между супругами вспыхнула ожесточенная перепалка, Ник обозвал жену «чертовой занудой», добавив при этом, что если ей с ним не нравится, то пусть она «убирается к чертям собачьим». Вся в слезах, Элизабет бросилась к своей машине, чтобы уехать домой к Марджори Диллон. Элизабет хорошо усвоила, что ей никак нельзя возвращаться в родительский дом. Там ее будет ждать нелицеприятный разговор с матерью – ведь несмотря ни на что, что бы ни сказал, что бы ни сделал Ники Хилтон, мать – а Элизабет была в том уверена – снова заставит ее возвратиться к нему.

«Когда они наконец разошлись, – вспоминает Марджори Диллон, – Элизабет была совершенно сломлена и физически, и морально. Она ушла от мужа посреди ночи и приехала ко мне и моему отцу в Голливуд. Она безутешно рыдала, причитая: «Я больше этого не выдержу, я больше этого не выдержу».

Элизабет прожила у нас три недели. Она спрятала свою машину на заднем дворе моего отца, чтобы – не дай бог – пресса ничего не разнюхала».

Элизабет так и не позвонила родителям. Они же узнали о разрыве, случайно наткнувшись в газете «Лос-Анджелес Икземинер» на подготовленное студией «МГМ» заявление, в котором приводились слова Элизабет: «Мне искренне жаль, что мы с Ники не в состоянии преодолеть противоречия в наших характерах и в конечном итоге вынуждены расстаться друг с другом. Мы оба весьма сожалеем об этом решении, но все как следует взвесив и обсудив, отлично осознаем, что наше примирение невозможно».

Сара тотчас позвонила дочери, умоляя ее немедленно вернуться к мужу и попытаться начать все сначала. Сара заявила, что не переживет, если Элизабет подаст на развод: «В нашей семье никогда не было ни одного развода».

«Лиз все это время пребывала на грани истерики – мы тогда снимали картину «Любовь прекрасна, как никогда». Элизабет поначалу крепилась, а затем не выдержала и разревелась – и так повторялось изо дня в день. Она постоянно ходила зареванная. Семья отвернулась от нее, а ведь она была еще совсем юной!»

В довершение ко всему, Лиз сказала, что Хилтоны – жуткие люди. По ее словам, едва ли не каждая вещица в их доме – от постельного белья до полотенец – была украшена вензелем хилтоновских отелей.