Текст книги "Элизабет Тейлор"

Автор книги: Китти Келли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 30 страниц)

Элизабет причитала, произнося бессвязные предложения, вперемешку со всхлипами.

«Ну почему, почему это должно было случиться! – вопрошала она. – У нас с Майком было столько планов! Еще вчера вечером мы обсуждали их с ним!»

«Я как наяву вижу эту сцену, – вспоминал Джеймс Бейкон. – Лиз напичкали транквилизаторами, она всю ночь напролет не сомкнула глаз и только пила, но, главное, как она была хороша!»

«Элизабет, не успев толком успокоиться, снова впадала в истерику», – рассказывал Билл Лайон.

«Мне еще ни разу не доводилось видеть человека, сломленного горем, – вспоминала Хелен Роуз. – Вся ее жизнь рассыпалась в прах, и слова были бессильны ее утешить».

Вскоре прибыл брат Элизабет, Говард, и ее родители, которые прервали свой отдых во Флориде. Представители «МГМ», Бенни Тау и Эдди Манникс, приехали выразить свои соболезнования, как и продюсер картины «Кошка на раскаленной крыше» Лоренс Вайнгартен. Где-то в середине их визита Элизабет снова впала в истерику, и Дик Хенли был вынужден снова вызвать Ричарда Брукса.

«Срочно приезжай сюда, – велел он, – Лиз орет как ненормальная. По-моему, она немного свихнулась».

Брукс немедля примчался в дом. Как только Элизабет его увидела, она снова принялась истошно вопить:

«Ты, сукин сын, – визжала она. – Ты, наверное, только затем явился сюда, как и все остальные ублюдки, чтобы проверить, когда же я, твою мать, снова начну сниматься!»

«Элизабет, я приехал проведать тебя, – возразил Брукс. – Мне искренне жаль, что случилось несчастье. И если ты больше не захочешь сниматься, что ж, это твое право!»

«Вот и не буду! Лучше я уйду из кино, – кричала Элизабет. – Идите вы все в задницу, и ты, и кино, и все на свете!»

Элизабет вдруг сказала о том, что наложит на себя руки. Она заявила, что без Майка Тодда ей не хочется жить и дня. Когда она в первый раз обмолвилась о самоубийстве, никто не принял этого всерьез. Казалось, это естественная реакция сломленного горем человека. Но Элизабет все не успокаивалась. «Я хочу умереть, – причитала она. – Я хочу умереть!»

Наконец не выдержала ее золовка Мара.

«Элизабет, как тебе не стыдно, – сказала она. – Ведь у тебя трое детей. Два сына и ребенок Майка. Твой долг ради них взять себя в руки, как бы плохо тебе ни было. Майк, знай он такое, ужасно разозлился бы».

Элизабет, тем не менее, никак не могла оправиться от удара. Она продолжала рыдать, и Дик Хенли засомневался, сумеет ли взять ее с собой на похороны.

Они должны были состояться во вторник, то есть два дня спустя после гибели Тодда, на еврейском кладбище «Вальдхайм» в Цюрихе, небольшом городке в штате Иллинойс, неподалеку от Чикаго.

Брат Майка Тодда, Давид Гольдбоген, объявил, что не будет никакой заупокойной службы, а только скромные семейные похороны с прощанием у могилы.

«Могила брата, сказал он, – будет отмечена лишь массивной копией «Оскара», высеченной из глыбы вермонтского мрамора весом в две тонны. Она будет девять футов в высоту и стоимостью в восемь тысяч долларов».

Майка Тодда-младшего предложение дяди повергли и ужас, а академия киноискусства пригрозила Судебным разбирательством. Гольдбогены умерили первоначальное рвение и, одумавшись, в конечном итоге выбрали для могилы Майку Тодду менее помпезный памятник.

Элизабет попросила застолбить для нее участок по соседству с могилой мужа, заявив о своем намерении быть похороненной рядом с ним. Гольдбогены, вняв мольбам двадцатишестилетней вдовы, приобрели участок и для Элизабет.

В день похорон Элизабет так напичкали транквилизаторами, что Дик Хенли и доктор Кеннамер были вынуждены поддерживать ее под руки, чтобы она не упала. Они вылетели из Лос-Анджелеса вместе с Эдди Фишером, Хелен Роуз, Говардом Тейлором и Джимом Бейконом на частном самолете, предоставленном Говардом Хьюзом. Дебби Рейнольдс осталась дома присматривать за детьми Элизабет, которые находились вместе с ней с самой субботы.

В черной бархатной шляпе и бриллиантовых серьгах-подвесках, Элизабет прибыла в Чикаго. Она была настолько подавленной, что с трудом смогла дойти от лимузина к могиле. Впервые увидев закрытый бронзовый гроб с телом мужа, она испустила истошный, душераздирающий вопль:

«О, Майк, как я люблю тебя. Я люблю тебя!» – рыдала она.

Затем Элизабет стремительно подалась вперед, словно желая броситься на крышку гроба. Брат удержал ее, крепко схватив за плечо.

Лишь члены семьи и самые близкие из друзей были допущены под натянутый над могилой тент. Само кладбище кишело тысячами досужих зевак, которые, расталкивая друг друга локтями, вытягивали вперед шеи, пяля глаза на убитую горем кинозвезду. Некоторые из них вскарабкались на могильные камни с банками кока-колы и пачками чипсов в руках, будто явились не на похороны, а на пикник. Другие сидели на расстеленных одеялах – замусорив безлюдное в иные дни кладбище обертками от конфет и палочками от мороженого.

«Он был не только замечательным отцом, но и вообще великим человеком», – рыдал Майк Тодд-младший, не в силах сдержать слезы при виде отцовского гроба.

Элизабет дрожала, пыталась подавить в себе рыдания. Положив руку на гроб, она шепотом попрощалась с мужем и, шатаясь, направилась назад к лимузину. Затем она воскликнула: «Майк! Майк! Дорогой мой! Я не могу оставлять тебя здесь! Не могу!»

В машине Элизабет разрыдалась на плече у брата. Толпа подалась вперед, продолжая выкрикивать ее имя.

Многие пытались засунуть в окошко машины листки бумаги для автографа.

«Ради Бога, давайте скорее уедем отсюда», – вскрикнула Элизабет.

Из Нью-Йорка прилетел на похороны Монтгомери Клифт. И хотя Элизабет отказалась его видеть, он все равно пришел на кладбище. Его, как и других, до глубины души возмутило беспардонное нахальство зевак, заполонивших кладбище.

«Они галдели и всячески злорадствовали, – рассказывал Клифт. – В их глазах читалась зависть, злость, ненависть и убожество».

Усыпленная транквилизаторами, Элизабет вернулась самолетом в Лос-Анджелес, в дом, снятый Тоддом на Шуйлер-Роуд. Там ее уже поджидали сотни гелеграмм, в том числе одна из Белого дома – от президента Эйзенхауэра и его супруги, которые выражали своё глубочайшее соболезнование.

На следующий день Элизабет вместе с братом, его женой и представителем «МГМ» Биллом Лайоном смотрели у нее дома по телевизору церемонию вручения наград киноакадемии.

Лайон приехал к ней на тот случай, если Элизабет вдруг удостоится «Оскара» за роль в ленте «Округ Рейнтри».

«Элизабет была одета в одно из тех великолепных домашних платьев, которые так нравились Майку, – вспоминал Лайон. – На ней не было ни косметики, ни драгоценностей, ничего, кроме обручального кольца самого Майка. То была единственная вещь, которую удалось найти среди обломков рухнувшего самолета, – символ их супружеского союза. Мы включили телевизор, и одна из первых наград, за технические достижения, досталась системе «Тодд А-О». Разумеется, это тотчас напомнило ей, как год назад Майк удостоился «Оскара», как он подбежал к ней и расцеловал. Она так и осталась сидеть, и только слезы катились у нее по лицу. Она плакала совершенно беззвучно, лишь слезы все также лились из ее глаз. Наконец, когда дело дошло до вручения самых престижных наград, она сказала:

«Мне ни за что не победить. Награду отдадут Джоан Вудворд. Мне сейчас во всем не везет. Теперь, когда Майка нет в живых, мне уже не на что надеяться, ни на какую удачу».

Действительно, Джоан Вудворд получила «Оскара» как лучшая актриса, и Элизабет отдала Лайону распоряжение, чтобы тот послал Джоан букет белых орхидей и записку, в которой говорилось:

«Наилучшие пожелания, поздравления и искренний привет от Элизабет Тейлор-Тодд и также от Майка».

«После этого она дала волю слезам, и нам пришлось отнести ее наверх, в спальню, – рассказывал Лайон, – это был в высшей степени драматический случай».

Эмоциональное состояние Элизабет было столь шатким, что Майк Тодд-младший решил вызвать из Нью-Йорка в Калифорнию секретаря своего отца, чтобы тот за нею приглядывал.

«Мне ни разу не приходилось видеть, чтобы человек терзался горем так долго, – вспоминал секретарь. – Лиз тогда не снималась. Она безвылазно сидела дома и безутешно рыдала ночи напролет. Она все говорила, и говорила, и говорила, а я слушал. Она считала себя виноватой в случившемся, укоряя себя за то, что отказалась лететь вместе с Майком. Тогда у нее была простуда, и она осталась дома».

Доктор Кеннамер все это время пичкал актрису таблетками, сначала, чтобы она могла уснуть, затем – чтобы взбодриться, успокоиться и перестать плакать. Элизабет так сильно переживала, что даже снотворное ей мало помогало, и тогда доктор давал ей другие таблетки, в качестве противодействия. В результате этих пилюль оказалось чересчур много. Элизабет отказывалась от еды и только пила пиво с попкорном».

Элизабет брала с собой в постель рубашку Тодда, которая была на нем перед тем, как он улетел. Пижаму покойного мужа Элизабет хранила под подушкой. Она отказывалась менять постельное белье, заявляя, что хотела бы как можно дольше сохранить рядом с собой запах мужа. Она дала клятву никогда не снимать с пальца его кольцо.

«Пусть мне отрежут палец, если им вздумается снять его у меня с руки».

Элизабет погрузилась в глубокую депрессию и на протяжении нескольких дней не вставала с постели. Посторонние люди были вынуждены взять на себя заботу об ее доме, о ее собаках, кошках и детях. Единственным известием, которое заставило её встрепенуться, была новость о том, что юная дочь Ланы Тернер, Шерил, заколола ножом любовника матери, Джонни Стомпанато.

«Она отвернулась к стене и беспрестанно твердила: «Бедная Лана! Бедная Шерил!» – вспоминала Хелен Роуз. – Я по нескольку раз в день звонила Лане – Элизабет хотелось хоть как-то ее утешить. Несмотря на ее собственные страдания, Лана не выходила у нее из головы».

После трех недель кататонического ступора, Элизабет начала подумывать о «Кошке на раскаленной крыше». Она заявила, что больше не намерена сниматься, однако ее мучило любопытство, как там продолжается работа над фильмом. Секретарь Тодда позвонил режиссеру и поинтересовался, нельзя ли Элизабет заехать к ним на минутку. Когда же она приехала на съемочную площадку, там вовсю шла работа, а вся команда была словно на иголках. Оказывается, Пол Ньюман, Берл Айвз и Мадлен Шервуд снимались в сцене, в которой Айвз в роли Большого Папаши впервые понимает, что может умереть. Элизабет несколько минут наблюдала за ходом съемок, а затем поднялась, чтобы уйти.

«Приходи завтра, если тебе захочется», – сказал ей Ричард Брукс.

«Постараюсь, если вы снимете со мной хотя бы малюсенький эпизод» – ответила Элизабет.

Брукс пришел в восторг. Элизабет спросила его, можно ли ей приехать на съемки после обеда, а не утром, как всем остальным. Обрадованный режиссер ответил согласием.

«Я догадывался, что она попросила меня об этом из-за снотворного», – вспоминал Брукс.

Завещание Майка Тодда было обнародовано в апреле. Этим документом покойный разделил свое пятимиллионное состояние между вдовой и сыном. Согласно завещанию, Майк Тодд-младший сразу вступал во владение своей долей, в то время как доля Элизабет помещалась в банк, с пожизненной выплатой процентов. Однако Тодд, которого донимали кредиторы, оставил свои финансовые дела в такой неразберихе, что потребовалось несколько лет, прежде чем была окончательно установлена наследуемая собственность. Пока завещание проходило судебные инстанции, Майк Тодд-младший объявил о намерениях Элизабет возобновить карьеру в кинематографе и вместе с ним заниматься прокатом ленты «Вокруг света за 80 дней». О чем Майк Тодд-младший предпочел умолчать, так это об их совместном намерении подать в суд пятимиллионный иск против авиакомпании, сдавшей «Лаки Лиз» им в аренду, – на том основании, что причиной гибели Тодда якобы явилась вопиющая халатность работников фирмы, ответственных за техобслуживание и эксплуатацию самолета.

Элизабет попыталась вернуться на студию. Первую неделю она проводила там не более часа в день и нередко возвращалась домой вся в слезах.

«Разумеется, несколько раз она, не выдержав, разрыдалась, – вспоминал Брукс. – Самая ужасная истерика случилась с ней, когда в одном эпизоде Джудит Андерсон сказала: «По-моему, обстоятельства никогда не складываются так, как нам хотелось бы». После этой реплики Лиз разрыдалась, и мы долго не могли ее успокоить. Она все плакала и плакала и была не в состоянии работать. Кто-то отвел ее в гримерную».

«В «Кошке» она все еще пребывала в переходном периоде между ребенком и взрослой актрисой. Мы обычно репетировали эпизод, и Элизабет на первый взгляд не слишком себя утруждала. Как-то раз в самом начале Пол Ньюман отозвал меня в сторонку и спросил: «Так что, так оно и будет?» Но как только заработала камера, Элизабет уже была в лучшей своей форме. Мы буквально застыли на месте, в том числе и Ньюман.

«Ой, погодите минутку, – воскликнул он. – Я еще не приготовился!»

«Элизабет, как мне кажется, куда более талантливая актриса, чем о ней принято думать, – утверждал Пол Ньюман. – И как все, я склонен полагать, что ее самая большая проблема заключается в ней самой, и ее мастерство, ее актерский диапазон подчас ограничен такими вещами, которые в первую очередь связаны с ее глубоко личными проблемами».

Во время съемок эти личные проблемы обострились до предела. Фильм сам по себе повествовал о теме смерти, что, естественно, только усиливало страдания Элизабет, ее чувство одиночества и раскаяния. Она снова начала поговаривать о самоубийстве. 12 мая к ней домой срочно вызвали доктора Кеннамера. Через несколько часов, было без пяти минут шесть утра, он позвонил помощнику режиссера и сообщил, что ночью Элизабет была «больна» и он не мог отойти от нее ни на шаг. Сегодня же она просто не в состоянии выйти на работу.

«Она утратила волю к жизни», – признался он позднее. Элизабет и раньше, случалось, вела разговоры о самоубийстве, особенно когда пила или впадала в депрессию. Однажды в Каннах она удивила британского журналиста Леонарда Мосли тем, что запустила пепельницей в динамик, откуда доносилась французская версия мелодии к фильму «Вокруг света за 80 дней».

«Когда ты сядешь писать мою биографию, Леонард, знаешь, с чего я бы советовала ее начать? – спросила она. – Начни так: «Это было в четыре чаем утра, в дрянном баре на французской Ривьере. По радио звучала мелодия из «80 дней». И неожиданноЭлизабет Тейлор почувствовала, что ей все до смерти надоело: кино, люди и, что самое главное, она сама».

«Звучит как первая глава трагедии», – заметил Мосли.

«Ты, черт возьми, прав, – ответила Элизабет. – И знаешь, как тебе следует ее назвать? «Мне всего двадцать пять, и не хочется больше жить».

После гибели Тодда Элизабет, казалось, утратила вкус к жизни, поддавшись сомнительной тяге к саморазрушению. В конце концов Дик Хенли вызвал к себе Рабби Макса Нуссбаума из голливудского «Храма Израилева». Рабби, которому тотчас стало ясно, как остро нуждается Элизабет в его помощи и поддержке, стал ежедневно ее навещать.

«Мне редко доводилось видеть, чтобы жена так тяжело переживала утрату мужа, – вспоминал Нуссбаум. – На протяжении нескольких недель никто, не мог пробиться через броню ее горя. Мне потребовалось несколько месяцев, чтобы утешить ее. Она хотела поставить крест на карьере. «Жизнь для меня больше ничего не значит», – говорила она».

Друзья – Хелен Роуз, Сидни Гилярофф, Рекс Кении мер, Джоан Вудворд и Пол Ньюман – поочередно приглашали Элизабет к себе в гости, лишь бы только помочь ей стряхнуть с себя меланхолию. Элизабет неизменно приходила в сопровождении секретаря покойного мужа.

«Она брала меня с собой на тот случай, если расплачется, чтобы было кому о ней позаботиться, а еще она не хотела, чтобы я чувствовал себя кем-то вроде слуги, – рассказывал секретарь. – Я оставался с ней в Калифорнии около полутора месяцев, а затем позвонил Тодду-младшему и сказал, что теперь она вполне может обойтись и без меня. Она намеревалась поехать к Европу, и я должен был ее опекать, однако обстоятельства сложились иначе, и я вернулся на Восточное побережье».

Когда секретарь Тодда уехал в Нью-Йорк, бывший помощник покойного, Дик Хенли, согласился переехать к Элизабет, чтобы вести ее дела, как профессиональные, так и личные, точно так же, как он это делал для Тодда. Хенли взял на себя организацию быта – следил за работой горничных, поваров, садовников, нанимал и увольнял нянь для детей, и куда бы Элизабет ни направлялась, неизменно сопровождал ее. Он также отвечал на телефонные звонки, покупал ей одежду и убирал за ее собаками. Съемки фильма «Кошка на раскаленной крыше» завершились в мае, и оказалось, что Элизабет больше нечем себя занять. Она принялась назначать свидания мужчинам – таким, как Артур Лоу-младший, – она даже взяла его вместе с собой и детьми отдохнуть в Аризоне. Несмотря на то, что она все еще глубоко переживала смерть Тодда, это не помешало ей вскоре начать проявлять интерес к другим мужчинам.

«Я помню, как брала у нее интервью в отеле Беверли Хиллз месяца через два после гибели Майка, – рассказывала бывшая журналистка из «Ньюсуика» Бетти Маршалл. – Я обмолвилась, что приглашаю всех своих подруг на съезд аэронавтов, где можно было встретиться с учеными, потому что среди них много красивых мужчин. Лиз протянула через стол руку и, похлопав меня по руке, сказала: «Не надо брать их. Возьми меня».

«Все те парни, которых она пыталась подцепить после Тодда, были никудышными мужиками, но ведь Лиз была так одинока, – вспоминал секретарь Тодда. – Затем, совершенно неожиданно, на горизонте появился Эдди».

После похорон Майка Элизабет тесно сблизилась с певцом, лучшим другом ее покойного мужа. Майк Тодд был для Эдди Фишера кумиром и даже в чем-то заменил ему отца. Эдди настолько восхищал ся Майком, что даже стал подражать ему – курил сигары и отчаянно резался в карты. Его сын, родившийся за три недели до гибели Майка, был назван в честь знаменитого шоумена. Безвременная смерть Тодда потрясла Эдди ничуть не меньше, чем Элизабет, поэтому не было ничего удивительного в том, что они оба искали друг в друге утешение. Они вместе проводили долгие часы на пляже.

В июне Элизабет вместе с Эдди и Дебби слетала в Лас-Вегас на премьеру шоу в клубе «Тропикана» – это было ее первое появление на публике после похорон. Эдди понимал, что в тот вечер присутствие Элизабет в зале послужит залогом его успеха. После концерта он отправил ей телеграмму следующего содержания:

«Щедрость твоей души, побудившей тебя прийти ко мне на премьеру, может превзойти лишь моя благодарность».

10 августа, в день, когда Эдди исполнилось тридцать лет, Элизабет позвонила ему, чтобы сказать, что у нее приготовлен для него подарок – нечто такое, что когда-то принадлежало Майку. Это был специальный зажим для банкнот, который она когда-то подарила Тодду. – безделушка, украшенная одним и: ого излюбленных афоризмов: «Бедность – это состояние души. Я много раз сидел без гроша, но |иногда не был беден». Эдди позднее вспоминал, какие чувства овладели им, когда в тот день он увидел вдову своего лучшего друга:

«…глаза Элизабет... Я не забуду, как они прожигали меня до самого сердца. Я всем своим существом ощущал ее потребность во мне. Мои чувства удивительным образом совпадали с тем, что чувствовала она».

Через две недели Элизабет, оставив детей на попечении Артура Лоу-младшего, вылетела в Нью-Йорк, сказав, что держит путь на Французскую Ривьеру, где она сняла на месяц виллу. Эдди в это время тоже находился в Нью-Йорке, где записывал на телевидении рекламное шоу для компании «Кока-Кола». Он пригласил Элизабет провести вместе с ним уик-энд в местечке Гроссинджер, где присутствовал на открытии нового закрытого бассейна. Этот курорт в горах Кэтскилл значил для него многое – ведь именно здесь в 1949 году началась его певческая карьера. Здесь же, успев превратиться к этому времени в эстрадную звезду первой величины, в 1955 году он женился на Дебби Рейнольдс.

Элизабет приняла его приглашение. По пути в горы они, сидя на заднем сиденье лимузина, держались за руки, а ее голова покоилась у него на плече. После беззаботного уик-энда в компании приятеля Эдди Дэнни Уэлкса, его менеджера Мильтона Блэкстоуна, владелицы курорта Дженни Гроссинджер и ее полутора тысяч гостей парочка вернулась в Нью-Йорк. Там они сначала уединились в гостиничном номере Элизабет, затем пообедали в «Quo Vadis», выпили в клубе «Харвин» и потанцевали в «Голубом Ангеле».

Кроме того, они посетили вечеринку, которую устраивал ее бывший муж Ники Хилтон. На публике Элизабет с Эдди неизменно появлялись в обществе какой-нибудь другой пары, чтобы не навлечь на себя подозрений.

«Она напропалую крутила с Эдди, – вспоминала Кэтти Фрингс. – В этом даже не приходится сомневаться. Сначала она попробовала окрутить Майка Тодда-младшего, но его жена быстро поставила точку на их отношениях, пока они не зашли слишком далеко. Прежде чем Элизабет успела прибран, его к рукам, она, пока не поздно, увезла Майка из города».

Элизабет по секрету поведала журналисту Максу Лернеру, что именно поездка в Нью-Йорк дала толчок ее близости с Эдди.

«В Нью-Йорке они жили в одном гостиничном номере, – утверждал Лернер. – Элизабет призналась мне, что четыре дня и четыре ночи они провели преимущественно в постели. Она рассказала мне, как Эдди помогал ей преодолеть горе».

Публике же Элизабет заявила следующее:

«За последние две недели я чувствовала себя гораздо счастливее и в большей мере ощущала себя человеком, нежели за все время после гибели Майка».

К тому времени, как Эдди через десять дней вернулся домой, газеты уже пестрели фотографиями, изображавшими его вместе с Элизабет, а также рассказами о том, как эта парочка проводила вечера.

«Я в шоке от того, что написано в газетах, и пока что мне даже нечего сказать по этому поводу», – заявила Дебби Рейнольдс.

Раскрасневшаяся от гнева, она сразу же предстала перед мужем, как только тот переступил порог их дома.

«Что, скажи на милость, с тобой происходит?» – крикнула она.

На следующий день Эдди Фишер, оставив жену и детей, ушел из дома. Репортерам он заявил, что они с Дебби собираются жить раздельно.

Через несколько минут в дверях появилась Дебби – в руках у неё пластмассовая бутылочка дли детского питании. Это фото – детские косички и бутылочка – обошло газеты всего мира, и Дебби тотчас превратилась в объект всеобщих симпатий.

«Я все еще искренне люблю Эдди, – заявила она, обливаясь слезами. – Я не теряю надежды, что, пожив какое-то время раздельно, мы сможем преодолеть возникшее между нами непонимание и снова будем счастливы вместе... Нам никогда не было так хорошо, как в последнее время. И не надо обвинять Эдди в случившемся, это не его вина. Он замечательный парень».

Прочтя эти комментарии, Элизабет в сердцах отшвырнула газету. «Ах, эта сучка!» – воскликнула она.

Зная, что Дебби уже дважды подавала на развод, Элизабет была готова лопнуть от возмущения, увидев, что Дебби пытается доказать публике прямо противоположное, и впоследствии сказала то же самое Хедде Хоппер:

«Как можно пытаться разбить самый счастливый брак? – недоумевала она. – Эдди вовсе не любит Дебби, он давно уже к ней равнодушен. Не далее как год назад Дебби подавала на развод, но передумала, потому что оказалось, что она ждет второго ребенка».

«Тебе это может навредить куда сильнее, чем Дебби Рейнольдс, – предостерегала Элизабет журналистка. – Ведь люди ей симпатизируют».

«А что же мне, по-твоему, делать? – огрызнулась Элизабет. – Просить Эдди, чтобы он пересилил себя и вернулся к ней? Но он же не может. А если даже и решится на такой шаг, то они просто измучают друг друга. Я ровным счетом ничего не отнимаю у Дебби Рейнольдс, потому что мне у нее нечего отнимать».

«А что, по-твоему, на это сказал бы Майк Тодд?» «Что ж, – отвечала Элизабет, – Майк мертв, а я жива. Что же, по-твоему, я должна делать? Спать одна?»

Это интервью затмило все остальные газетные новости. Даже такой скандал, как отставка Шермана Адамса, советника президента, обвиненного во взятках, отошел на второй план. Публику больше интересовала судьба любовного треугольника, состоявшего из самого знаменитого в Америке певца, любимицы зрителей – курносой актрисы – и самой красивой вдовы в мире.

«Голливуд с его притворством попался на собственный крючок», – ехидно подмечал журнал «Лайф».

«Образцово-показательный союз Эдди Фишера и Дебби Рейнольдс вчера занесло на нескольких крутых поворотах, вернее, на выпуклостях Лиз Тейлор», – ехидничала нью-йоркская «Дейли Ньюс».

С этого момента все главные участники драмы общались исключительно через репортеров и газетные сообщения. Дебби оставалась дома со своими двумя детьми. Элизабет жила у Курта и Кэтти Фрингсов. Эдди переехал к своему приятелю Джону Форману.

«Я не хочу, чтобы наш брак распался, – сообщила Дебби представителям прессы. – У нас двое очаровательных малюток, и, как мне кажется, нас ждет замечательное будущее».

«Развод неизбежен, – возражал Эдди. – Мы уже долгое время испытывали серьезные проблемы, и Лиз Тейлор не имеет к ним ни малейшего отношения».

«С трудом верится, что можно счастливо жить с мужчиной и при этом не знать, что он тебя не любит, – заявила Дебби. – Но, Бог свидетель, так оно и есть».

«Чушь собачья» – отреагировала Элизабет.

«Надеюсь, что этой Элизабет будет стыдно смотреть. людям в глаза, – заметила мать Дебби Рейнольдс, – Все теперь знают, кто она такая».

Заголовки «Лиз – Эдди – Дебби» не сходили с первых полос газет больше месяца, причем большинство американцев пытались приободрить Дебби, ругали Эдди и поносили Элизабет. В качестве слабой, беззащитной жертвы Дебби Рейнольдс вскоре обнаружила, что ее карьера резко пошла в гору, в то время как Эдди Фишер, превратившись в разрушителя семьи, обнаружил, что фэн-клубы от него отвернулись, продажа его пластинок пошла на убыль, а Эй-Би-Си даже отменило его телешоу. Комики отпускали остроты, что, мол, даже кукла «Эдди Фишер», если ее ударить в живот, начинает петь «О, мой папочка», ужасно при этом фальшивя. «Это не игрушка, а талисман вуду, – изгалялись они. – Вы посылаете его (куклу) врагу, у которого сейчас медовый месяц, и вскоре узнаете, что его жена сбежала с другим».

Преданная публичному порицанию как «разрушительница семьи», Элизабет неожиданно из объекта всеобщего сочувствия превратилась в объект всеобщих нападок и презрения.

«По-моему, открывшиеся факты только подтверждают мое давнее подозрение, что во всех своих романах она проявляла агрессивность – полное пренебрежение к чувствам тех, кто стоял на ее пути, демонстрируя полнейшее равнодушие к тому разрушению, что она оставляла после себя», – писала Эльза Максвел.

Нажив на скандале недурной капитал, «МГМ» выпустила в прокат «Кошку на раскаленной крыше». В этом фильме Элизабет кошачьей походкой разгуливала в своей шелковой комбинашке и атласных лодочках, не оставляя надежды соблазнить своего несговорчивого гомосексуалиста-мужа. Благодаря бесплатно доставшейся студии рекламе, этот фильм побил в 1958 году все рекорды кассовых сборов и вошел в десятку самых знаменитых хитов «МГМ». Кроме того, он принес Элизабет ее вторую номинацию на награду киноакадемии, позволив ей попасть в десятку самых популярных кинозвезд, а также подарил награду «Звезда года», присуждаемую американским союзом владельцев кинотеатров.

Но по мере того, как дурная слава Элизабет продолжала разрастаться, кинематографический мир, призадумавшись о возможных последствиях, в конечном итоге проголосовал за лишение ее награды.

«Кинобизнес целиком и полностью находится во власти общественного мнения, – заявили владельцы кинотеатров. – И награждать мисс Тейлор в такое время было бы просто неразумно».

Позднее Эн-Би-Си даже не пустило Элизабет в студию перед последним телешоу Эдди.

«Ее появление в студии только подлило бы масла в огонь, когда дела и без того обстоят не самым лучшим образом, – заявил представитель телестудии. – Публика бы этого не одобрила».

ГЛАВА 13

Обруганная прессой, преданная остракизму друзьями, Элизабет обратилась за утешением к Рабби Нуссбауму. Во время встречи с этим ученым евреем Элизабет сказала, что хотела бы перейти в иудаизм, приняв религию Майка Тодда и Эдди Фишера.

«У меня такое чувство, будто я на протяжении всей моей жизни была еврейкой».

Повлекший за собой шумиху и досужие домыслы переход в иудаизм Мэрилин Монро и Сэмми Дэвиса поначалу заставил Рабби усомниться. Он предложил Элизабет все хорошенько обдумать и взвесить. Но она уже приняла для себя однозначное решение. Элизабет потребовала уроков по философии реформизма. На протяжении шести месяцев она штудировала Библию, читала духовную литературу, а также обсуждала с Рабби древние традиции и современные проблемы, связанные с положением евреев в мире. Когда ее образование подошло к концу, она подарила Израилю 100 тысяч долларов облигациями военного займа – подарок, который немедленно повлек за собой запрет на прокат фильмов с ее участием во всех мусульманских странах Ближнего Востока и Африки.

«Я горда тем, что я еврейка, – заявила Элизабет. – Теперь у нас с Эдди много общего».

Обрадованный решением Элизабет принять его веру, Эдди Фишер начал называть ее «милой жидовочкой», что в его устах было ласковым прозвищем. В качестве своего еврейского имени Элизабет выбрала Элишеба Рахиль и попросила раввина, чтобы тот прочел для Эдди историю Рахили из книги бытия, в которой говорилось о том, как Иаков, чтобы завоевать Рахиль, семь лет провел в рабстве, но вместо того получил Лию, и поэтому снова на семь лет отдал себя в рабство, поскольку любил только одну Рахиль.

«Я бы ради тебя сделал то же самое!» – воскликнул Эдди.

Ревностная христианка, мать Элизабет отнюдь не пришла в восторг от того, что ее дочь приняла иудаизм. По ее мнению, Элизабет решилась на подобный шаг исключительно ради дочери Лизы.

«Элизабет теперь уверяет, что она иудаистка, хотя какая из нее еврейка, – говорила Сара Тейлор. – Она перешла в иудаизм после смерти Майка Тодда, чтобы их ребенок – ее третий ребенок, Лиза, – не росла в семье единственной представительницей этой религии. Ей просто не хотелось, чтобы малышка чувствовала, что она еврейка, а все вокруг ее – не евреи. Нет, это сделано исключительно ради Лизы, что бы та не чувствовала себя одинокой».

Элизабет, однако, утверждала, что ее переход в другую религию имеет под собой гораздо более серьезную почву.

«Я испытываю глубокое сочувствие к евреям за те страдания, которые выпали на их долю в годы войны. Меня привлекает их духовное наследие. По-моему, я отождествляю себя с ними как с вечными изгоями».