Текст книги "Григорьев пруд"

Автор книги: Кирилл Усанин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 24 страниц)

ШЕСТАЯ ГЛАВА

Федор Пазников ждал, когда к нему вновь придет Леонтий. Он был уверен, что друг его, как в далекие школьные годы, не отступится, будет настойчив, упрям. «На этот раз у него ничего не выйдет, ничего», – твердил он самому себе, но на каждый стук двери оборачивался, выжидающе замирал.

– Ты чего? – с тревогой спросила Ирина. – Ждешь кого?

– Нет, – машинально ответил Федор.

– Я же вижу, что ты кого-то ждешь! Еще вчера заметила. Но не спросила, думала, что ты сам мне скажешь. А ты?.. Ты не хочешь говорить?

– Я же сказал, никого не жду. Никого! – сердито проговорил Федор.

– Вот и секреты начались. – Ирина, поджав под себя ноги, отодвинулась в угол дивана.

– Ну, Ирина... – Федор потянулся к жене.

– Не прикасайся! Не хочу! – Она отшатнулась, будто его прикосновение «могло причинить ей боль.

Федор поморщился:

– Зачем так, Ирина? Я ведь сказал: никого не жду.

Кто-то стукнул в дверь. Сам того не ожидая, Федор вздрогнул, обернулся.

– Иди открывай, – язвительно процедила Ирина. – Чего медлишь?

Стук повторился. Федор, оглядываясь на жену, направился в прихожую. Ирина уткнулась в журнал, накинув на ноги плед.

«Ну, Леонтий, сейчас ты узнаешь, кто я такой. Нет, я не мальчишка! Меня не уговоришь! Нет!» – распалял себя Федор. Он рванул на себя дверь. На пороге стояла соседка.

– Извините, пожалуйста, если я не вовремя, – зачастила она, всплескивая руками, по локоть испачканными в муке. – Тесто я тут замесила, а муки не хватило, как на грех... Всего-то чуток не хватило. А куда на ночь глядя бежать? Все магазины закрыты...

– Ирина, к тебе! – громко окликнул жену Федор.

Пока Ирина занималась на кухне с соседкой, он сидел на диване и перелистывал журнал, который только что читала Ирина. Соседка ушла, но Ирина не появлялась.

– Ирина! – позвал Федор и привстал с дивана. – Ирина!

«Вот, начинается», – усмехнулся Федор.

Он прошел на кухню, Ирина стояла у окна спиной к нему. Плечи ее зябко, будто от холода, вздрагивали.

– Ирина, – ласково проговорил Федор и сглотнул слюну. – Ну, прости... Не хотел я...

Она ткнулась ему в грудь и сквозь плач, забормотала:

– Феденька, милый, не могу я так... Тяжело мне. Весь день одна и одна. Все чужие, косятся, завидуют... Только и радость: придешь домой – и ты рядом... И поговоришь, и приласкаешь... И никаких секретов, все начистоту. А вот – ошиблась. И ты... ты таишься, скрываешь что-то. Я ведь вижу, не слепая. Видать, уже стала тебе не нужна. А не нужна, так скажи...

– Что ты болтаешь, глупенькая, господи, что ты мелешь? – удивился Федор, но Ирина не успокаивалась, и он принес ей воды. – Выпей, полегчает.

Она приняла стакан, и он помог ей напиться. Потом, подхватив под руки, отвел на диван, накрыл пледом. Присев рядом, стал вытирать ее мокрые глаза и нежно приговаривал:

– Ну вот, хорошо... И никаких слез нам больше не надо... Ведь правда, Ирина?.. Улыбнись... Вот так...

Он хотел поцеловать ее в губы, но она отвернула голову, спросила:

– Тебе со мной скучно, Федя?

– Откуда взяла?! – пожал плечами Федор. – Ты просто устала. Отдохни...

– Вот-вот, отдохни! – Ирина готова была снова заплакать, и Федор, не выносивший женских слез, торопливо заговорил:

– Ты зря так думаешь, Ирина, совсем зря, поверь мне, милая. Никаких секретов нет, просто я не хотел тебя расстраивать. Только и всего. Понимаешь, ко мне должен прийти мой бывший школьный товарищ, а я не хочу его видеть... не желаю с ним разговаривать.

И Федор рассказал, как приходил к нему Леонтий Ушаков, как уговаривал его перейти к нему в бригаду машинистом комбайна и как он отказался. Но этот Леонтий такой настойчивый и упрямый, он не остановится, он может прийти в любую минуту, и поэтому Федор хочет сделать так, чтобы она, его любимая жена, ничего не узнала...

– Ты, Федя, боишься его?

– Почему?

– Да, ты боишься. Я вижу, ты боишься, – упрямо повторила Ирина. – Прав отец: ты – рохля, вот кто. Самостоятельности никакой. На тебе только воду возить.

– Ты это оставь, – обиделся Пазников. – Не такой я... Придет – откажусь.

– Тебе и слова не скажи, – уже мягче сказала Ирина.

– Не хотел огорчать тебя, Ирина.

Федор уже и сам верил, что именно только поэтому он скрывал от Ирины приход Леонтия, хотя на самом деле вернее было то, что сказала жена. Но об этом сейчас не хотелось думать.

Ирина успокоилась. Успокоился и он. Может ведь так случиться, что тревога его напрасна: не придет к нему школьный друг, поймет, что пора оставить свои никому не нужные привычки.

Но пришел новый день, и вновь почувствовал Федор себя таким, будто вынули из него пружину, без которой он стал вялым, разбитым, и не был уверен, что приди к нему Леонтий – и он откажется, а уж выставить его за порог не посмеет.

А когда Федор шел на шахту, то об одном лишь думал: не встретиться бы с Леонтием. Получил задание и обрадовался: не предстояло ему сегодня идти на лаву, которая по соседству с той была, на которой нынче работала бригада Ушакова. Теперь самое главное – получить поскорее на складе аммонит да и ходу на шурф. Как вышел в степь, оглянулся. Сзади никого. И мотнул головой. Что же такое творится?! Неужели он сам себе не хозяин?! Всю дорогу твердил: хозяин. И не мог не отметить, что повезло ему сегодня: никого из знакомых не встретил, спокойно отработал смену – и домой. Ирина ждала его, на стол угощение выставила, из холодильника достала бутылку вина.

– Праздник какой? – удивился Федор.

– Почему бы и нет, – улыбнулась Ирина.

Опять почувствовал себя уверенным, сильным, и вдруг захотелось, чтобы сейчас, вот в эту минуту, пришел к нему Леонтий Ушаков. Но тот вновь не объявился.

«Вот и хорошо, – подумал Федор, но ненадолго, другая мысль проклюнулась упрямо: – Обошел, ненужным стал». И не мог успокоиться, неприятно морщился. Ласки Ирины раздражали, казались лишними.

На следующее утро не успел из дому выйти – лицом к лицу столкнулся с Андрюхой Чесноковым. Тот обрадованно вскинул руки, пристроился рядом, маленький, верткий и необычайно говорливый.

– Сколько лет, сколько зим! Каждый день мимо дома твоего пробегаю – не вижу. Грешным делом подумал: не умыкнула ли тебя красивая жена в город, под бочок к родителям? Не изменил ли ты духу шахтерскому? Ан нет – объявился. Ничуть не изменился, все такой же – большерукий, широкий. Поди, все взрываем, взрываем? Не наскучило одно и то же, одно и то же?.. Жаль. А то бы к нам обратно подался. Хотя что я говорю! Совсем не то говорю. В жизни моей перемена, можешь поздравить... Ушаков-то Леонтий новую бригаду сколачивает на пятом участке. На комплексе работать будет. Слыхал?.. Вот и подгребает к себе надежных, испытанных ребят... Ко мне сам приходил, кланялся. А моя жена на дыбки. Понятное дело – женщина, разумения никакого. Заупрямилась было, все дело едва не испортила. Так я ее улестил. Зарплату хорошую принес, обувку там, одежонку разную прикупил сорванцам и ей подарочек. Вот и смягчилась. «Иди, говорит, шут с тобой, авось на медаль заработаешь». А на хрена мне эта медаль, спрашивается! Мне спайка наша всего дороже... Вот ты свихнулся от нас – и зря. Может быть, и тебе предложили бы... Такое дело намечается, только и разговору. Неужто не слыхал?

– Нет, – соврал Федор.

– То-то оно и видно. Совсем отбился... На одной шахте, работаем, а не видимся. А то знаешь что, поговори с Леонтием... Хошь, я поговорю с ним?.. Жалко: таким машинистом был... Авось согласится. Вместе учиться будем.

– Как учиться? – удивился Федор.

– А что же ты думаешь – сразу с кондачка? Без учебы тут никак невозможно. Слово-то какое – комплекс. Это понимать надо! Один комбайн чего стоит. Прямо красавец.

– Уже привезли?

– А то как же... Пора... Так как, поговорить?

– Зачем?

– Смотри, прогадаешь... Ну ладно, прощевай. Мне сюда. – И юркнул в дверь кирпичной пристройки, в которой был расположен учебный пункт.

Следом за исчезнувшим Чесноковым подался и Федор, даже за ручку двери взялся, но тотчас же назад отпрянул – опомнился. Только обратно повернул – навстречу Михаил Ерыкалин. Никак не обойдешь, дорожка узкая. Да и поздно – Ерыкалин уже руку тянет для приветствия.

– Здорово, Федор. Никак согласие дал? Молодец! Давно бы так.

Но по нахмурившемуся лицу Федора догадался: промашку дал. Приостановившись, смущенно руку опустил. Федор, пригнув голову, протиснулся мимо и крупно зашагал не оглядываясь и не слышал, что ему в спину кричал Ерыкалин.

Начальник участка, увидев Федора, распаренного, шумно дышавшего, спросил, улыбаясь:

– Видать, молодая женушка притиснула?

Но так ворохнул на него сердитыми глазами Федор, что начальник смущенно крякнул и тут же перешел на деловой тон:

– Везет тебе, Федор, работенка сегодня пустяковая, часа на три, не больше... На пятый участок пойдешь... Там лаву для комплекса готовят. Нишу для комбайна отладишь. Вот путевка.

– Не пойду.

– Как это не пойдешь?

– На пятый не пойду, – повторил Федор.

– Да ты что, белены объелся?! Тут и путевка выписана. Вот! – И хлопнул по листку, лежавшему на уголке стола. Подскочили карандаши в стаканчике, рассыпались по столу. Подбирая их, начальник уже спокойно заговорил: – Ладно, не шуми, сбегай за Котовым. Может быть, еще не ушел. Он-то с удовольствием поменяется.

– Где он?

– Здесь где-то... Кажется, в механический цех собирался. Поторапливайся, как бы в шахту не спустился.

Бегом подался Федор в механический. Располагался он примерно в километре от быткомбината, и надо было пройти через весь шахтный двор. И как назло – такое уж утро выдалось несчастное! – на каждом шагу натыкался на знакомых шахтеров, и каждый норовил спросить, куда это он навострился. Взмок, пока до цеха добрался. Только железную скрипучую дверь отворил, увидел Котова. Но еще мгновением раньше увидел на дощатой площадке комбайн – новенький, промасленный, со стальными, до блеска отшлифованными ручками управления.

«Вот он какой!» – задохнулся от волнения Федор.

И забыл про Котова, про то, что путевку должен ему вручить, осторожно, как бы боясь, что комбайн может исчезнуть, подошел поближе, опустился на корточки, пощупал холодные ручки и сразу же приметил, что на щите управления больше ручек, чем на комбайне «Донбасс». Зачем они? Для чего? Вот так же три года назад, на соседней шахте, куда он пришел вместе с Леонтием на производственное совещание, увидел он впервые в механическом цехе угольный комбайн. Увидел и остановился, очарованный, и долго стоял перед комбайном, пристально всматриваясь в каждую деталь красавицы машины, весело поблескивающей в лучах солнца, и не слышал, как звал его Леонтий. Тогда же и проклюнулась упрямым ростком мысль стать самому машинистом вот такого огромного, прекрасного комбайна.

– А ну, парень, подвинься чуток, – грубовато оттолкнул его слесарь в промасленной спецовке и, достав из сумки, которую бросил рядом с собой, гаечный ключ, ловко и быстро – хозяином чувствовал себя – стал подкручивать что-то под щитом управления.

– Много еще работы? – спросил у слесаря Федор.

– Ты кто, машинист? – спросил слесарь.

Федор кивнул.

– Не терпится? – Вытер ладонью вспотевшее лицо, твердо сказал: – Завтра и закончим.

– Завтра?

– Разве поздно? Стараемся...

Федор, не слушая больше слесаря, который с удивлением смотрел ему вслед, заторопился к выходу. Он уже не думал о том, почему не пришел к нему Леонтий. Об этом он подумает позже, а сейчас ему нужно как можно скорее увидеть бригадира. Может быть, еще не поздно? Может быть, есть еще надежда?

СЕДЬМАЯ ГЛАВА

В середине марта такелажники спустили в откаточный штрек новой восьмидесятой лавы, предназначенной для освоения комплекса, все сто сорок секций, и теперь предстояло эти секции установить в один ряд по всей линии лавы.

– Сколько дней потребуется, Павел Ксенофонтович? – спросил директор шахты.

Спросил в надежде, что Зацепин за тот отрезок времени, как встретился с ним и представил подробный план работы комплекса, может переменить сроки монтажа. Но Зацепин твердо ответил:

– Две недели. Так спокойнее.

– Как вы считаете, Леонтий Михайлович? – обратился Кучеров к Ушакову.

– Будем стараться, Семен Данилович, – ответил Леонтий и взглянул на Зацепина: правильно ли сказал?

Он еще никак не мог избавиться от неприятного чувства, которое возникло при первой же встрече с начальником пятого участка. Даже непонятно, отчего. Или оттого, что Зацепин был ему незнаком, или оттого, что не приглянулся его внешний вид, уж слишком начальственный; серьезность и строгость подчеркивали очки в тонкой золотой оправе. А может быть, больше всего оттого, что вел тот себя сухо, сдержанно, осторожно. «Или он хитрый, или не уверен в себе», – подумал о Зацепине Леонтий Ушаков. И не знал, как себя вести с этим человеком. На всякий случай решил, что лучше будет, если, он станет прислушиваться к мнению Зацепина, соглашаться с ним. «А там... там увидим», – успокоил себя Леонтий.

– Не будем торопиться, – поддержал начальника участка Алексей Иванович, – посмотрим, как первая смена пройдет.

– Что ж, посмотрим, – согласился Кучеров.

...И вот она, первая смена. В шахту спустилось звено Михаила Ерыкалина. В него вошли все пятеро, которых отобрал Леонтий Ушаков из прежней своей бригады, двое – Потапов и Бородкин – из бригады, которая работала здесь, на пятом участке, и еще новичок – Сергей Наливайко. На участок он пришел сам в тог момент, когда уже все звенья были сформированы, а Леонтии Ушаков стал сквозным бригадиром. Это значило, что теперь в его обязанности входило больше всяких неотложных дел и что на протяжении суток он обязан знать все о работе всех звеньев, о состоянии лавы и поэтому вправе был спуститься в шахту в любое время – утром, днем, вечером... Это было непривычно, сложно, а самое главное заключалось в том, чтобы вовремя почувствовать, в какую смену он необходим в лаве.

– Надо вам, Леонтий Михайлович, помощника себе подыскать, – посоветовал Зацепин. – Давайте подумаем вместе: кого?

В раскомандировку вошел секретарь партбюро Жильцов, за ним – парень-крепыш. Жильцов молча присел на скамью, а парень выступил вперед и выпалил на одном дыхании:

– Здравствуйте. Я Сергей Наливайко. Возьмите меня в бригаду. Очень прошу, возьмите...

И отступил чуть назад: вот, мол, я какой, весь на виду. Был он ростом невысок, но плечист, и все у него было крупное, как бы чуть увеличенное, – и лицо, и руки, и грудь. Стоял он прочно, и Ушаков подумал, что такого крепыша не просто сдвинуть с места. И только глаза не соответствовали этой грубоватой фигуре. Были они нежно-голубые, беззащитно-просящие.

Леонтий посмотрел на Жильцова, как бы спрашивая: «Как быть?» Алексей Иванович молча кивнул: соглашайся, не мучай парня. А вслух сказал:

– С часу дня дожидается.

Леонтий вопросительно взглянул на парня: неужели с часу?

– Я с утра здесь, только не решался. Вот к Алексею Ивановичу сначала зашел... посоветоваться. Понимаю, такое дело... ответственное...

И опять в упор – эти глаза, голубые, беззащитно-просящие.

– А кем вы хотите быть? – спросил парня Зацепин.

– На любую должность согласен. Я горный техникум окончил, слесарем работаю в механическом цехе. Комбайн для новой лавы готовил. В общем, испытать себя хочу, на что я способен. А то все слесарем да слесарем... Я на большее могу сгодиться.

Сергей Наливайко сделал шаг вперед, еще один, вот-вот притиснет Леонтия к стене. Такого и впрямь не сдвинешь. Можно подумать: упрямец, напролом лезет. Но только вот эти глаза... Удивительно, что они принадлежат такому крепышу.

Но что сказать? Взглянул на Зацепина, а тот плечами пожал: «Сам решай. Ты бригадир». На Алексея Ивановича посмотрел, а Жильцов, будто сговорился с начальником участка, тоже плечами пожал. Значит, его, бригадира, испытать решили?

– Ладно, Наливайко, – Леонтий руку поднял, – обговорим мы тут сначала...

– Я подожду, – торопливо сказал Сергей и выскользнул из кабинета.

И опять такого проворства не ожидал Леонтий, с удивлением и растерянностью посмотрел на дверь. Подошел к нему Алексей Иванович, руки положил на плечи, легонько повернул к себе.

– Что скажешь, бригадир? Отчаянный парень? Не правда?

– Слишком, – буркнул Леонтий и скорее наугад, чем догадываясь, добавил: – Не с вашего ли разрешения, Алексей Иванович?

– С моего, – согласился Жильцов. – Едва уговорил. Такой стеснительный... А парень он, по-моему, сто́ящий. Как вы считаете, Павел Ксенофонтович?

– Я не возражаю. Что бригадир скажет?

«И здесь осторожничает», – с неприязнью подумал Леонтий.

– Я его в помощники возьму! – И внимательно посмотрел на Зацепина: как среагирует начальник участка?

Но на лице Зацепина ничего не отразилось – ни растерянности, ни удивления.

– Так и сделаем, – спокойно, как уже о чем-то решенном заранее, сказал Зацепин.

Зато Алексей Иванович свое радостное чувство выказал тотчас же. Он крепко пожал руку Леонтию, горячо заверил:

– Правильно решил, бригадир, правильно.

Вместе со звеном Михаила Ерыкалина в шахту спустились начальник участка, главный инженер Борисов и секретарь партбюро Жильцов. Всю дорогу шли молча, лишь инженер Борисов изредка перебрасывался несколькими словами то с Жильцовым, то с Зацепиным. Словно сговорившись, все разом остановились перед «козлами», на которых лежали громоздкие секции. Отсюда путь до лавы был совсем близок, но каждый сознавал, что пройти его будет нелегко. Ведь каждая секция – это двести килограммов железа. Тут и лебедка не всегда поможет, придется силу приложить. Даже страшновато подступиться.

Первым к «козе» подбежал Андрей Чесноков. Поплевал на ладони, хмыкнул и щупленьким телом навалился на тележку.

– Так ведь это же не мотоциклетка, Андрюха! – предупредил Михаил Ерыкалин.

– Пусть силушкой поиграет!

– Давай, Андрюха, жми!

– Эх, дубинушка, ухнем!

Сгрудились ребята, всех любопытство разобрало. Улыбнулся Алексей Иванович, подошел поближе. Только Зацепин и Борисов остались поодаль, но и они с интересом ждали, что будет дальше.

– Забодает, Андрюха! – откровенно засмеялся Родион Устьянцев и подмигнул своему брату Трофиму. Оба они как бы незаметно для Андрея подошли к «козе». Рядом с Андреем братья Устьянцевы как великаны из сказки – высокие, плечистые, грудастые.

– Ничего, ничего! – весело откликнулся Андрей и, поплевав на ладони, снова попытался сдвинуть с места прикипевшие к рельсам колеса тележки, нарочито закряхтел.

Братья Устьянцевы как бы нечаянно прислонились с двух сторон к «козе». Та стронулась с места и, поскрипывая, тихонько покатилась вперед. Андрей, словно не замечая помощи братьев, восторженно закричал:

– Ага, поехала, контра!

– Ну, Андрюха, не ожидал! – Михаил притиснул к груди Андрея и легонько приподнял его. – Ура!

– Ура! – дружно вскричали остальные.

– А теперь за дело, – поддержал веселый тон бригады Леонтий. – Потапов и Бородкин – затяжки таскать, Родион и Трофим – сгружать с «коз» секции, Чесноков и Ерыкалин – устилать дорожку...

Всем место нашел, никого не забыл и себе тоже работу дал:

– Ну, а я, ребята, между вами вертеться буду! Не возражаете?

– Вертись! – охотно согласились ребята. – Только не шибко, а то голова закружится!

– Это уж как сможем! – засмеялся Леонтий, который был рад, что так быстро и легко снято общее напряжение, и весело посмотрел на подошедшего к нему Зацепина: «Ну как, Павел Ксенофонтович, прав я или неправ?»

Зацепин с одобрением отметил, что Леонтий Ушаков парень шумный, но деловой, всех так распределил, что никто не возразил, и для себя самое правильное решение принял: делом будет занят и всю бригаду до последнего человека в поле зрения станет держать. «Что ж, для начала неплохо, молодец», – подумал Зацепин, а вслух сказал:

– Можно начинать, – и отошел в сторону, как бы говоря, что главный здесь сейчас все же не он, начальник участка, а бригадир.

Попытался вмешаться Борисов, но Алексей Иванович вовремя остановил главного инженера:

– Не горячитесь, Геннадий Яковлевич.

И предложил:

– Не пройтись ли нам по лаве? Как она себя чувствует.

Оставшись наедине со звеном Михаила Ерыкалина, Леонтий, разом охватив взглядом стоявших в ожидании людей, просто, по-домашнему, сказал:

– Давай, ребята, попробуем!

«Коза», груженная затяжками – длинными, широкими досками, – стояла в ряду остальных «коз» последней, и носить их было непросто: приходилось идти у стенки штрека, где было особенно скользко и грязно и вода доходила до икр. А затяжки были тяжелые, отсыревшие, хранившие уличный холод, и крепко пахли дурманящим сосновым запахом; края в толстых полосках коры пропитались смолой, выступавшей янтарно-зернистыми каплями. И зимняя, оголенно-морозная жгучесть держалась поверх досок, и даже в рукавицах зябли пальцы.

Помогать Потапову и Бородкину таскать затяжки отправился сам Леонтий. Спокойно сделали три прохода, а там, как сдвинули с первой «козы» секцию и потянули по дорожке, уложенной из принесенных затяжек, стали поторапливать. Некогда было осматриваться, нащупывать ровную дорогу. Все чаще скользили ноги. Доски, покачиваясь на плечах, ударялись о выступы штрека. Некогда вытереть пот, ядовито-соленый, грязными потеками бороздящий лицо. А тут еще ушел Леонтий – его срочно вызвали к слесарям, которые не могли до сих пор направить лебедку, – и Потапову с Бородкиным стало еще тяжелее. Перед тем как уйти, Леонтий спросил у Потапова:

– Может, вам в помощь кого-нибудь вместо меня послать?

Но Потапов ответил:

– Не надо. Мы привычные.

А когда Леонтий ушел, сказал напарнику:

– Ишь какой добренький. Это все поначалу. А там – некогда спрашивать будет. Навалятся – продыху не дадут. Знаем мы их.

– А с третьим было бы легче, – тихо возразил Бородкин. Это был паренек восемнадцати лет, длинный, худощавый. Он быстро устал, но усталости своей старался не показывать. Вот уже месяца два он работал на пару с Потаповым, пожилым, ворчливым и вечно недовольным шахтером, и получилось так, что он во всем слушался своего старшего напарника. Если возражал, то робко, неуверенно.

– Ты, Юрий, не унижайся. Это лишнее. Мешает.

Но работа шла все медленнее, и звеньевой Михаил Ерыкалин, принимавший у них затяжки, чаще покрикивал:

– А ну, поживее! Поторапливайтесь!

Первым не выдержал Потапов.

– Ишь раскричался, – проворчал он и сердито кинул затяжку навстречу Ерыкалину. – На, подавись!

– Ну, ты, поосторожнее! Дурные повадки бросай! Ни к чему!

– Катись! – процедил Потапов. Сказал подошедшему Юрию: – Ты его тоже пужни, раз не понимает... Ишь начальник нашелся!

Юрий, заручившись поддержкой напарника, при следующем проходе обрезал подскочившего Михаила:

– Не мешайте, а то ушибить можно.

– Что?! – опешил Михаил. – Да как ты смеешь, мальчишка!

– Отвяжитесь! – лениво процедил Юрий.

– Ну, погодите, я с вами еще поговорю! – пригрозил Михаил, но уже через несколько минут он забыл о стычке и похвалил Потапова и Бородкина.

– Ишь какой, – проворчал Потапов. – Не люблю таких. А ты, Юра, молодец, ловко пужанул его.

...Росла на глазах дорожка из затяжек, и по ней следом за первой секцией подцепили к канату лебедки и вторую, потянули к лаве. А там уже прилаживали к другой лебедке, только что отремонтированной слесарями, первую секцию. Сообща думали – и Ушаков, и Наливайко, и вернувшийся из лавы Зацепин, – как сделать так, чтоб без всяких помех катились вверх по лаве неуклюжая железная секция.

– Эврика! – вскрикнул Сергей и предложил простой, удобный способ, хотя и не безопасный: включалась лебедка, натягивался канат, и на него, впереди секции, становился Сергей и управлял движением секции. Секция должна катиться рядом с грудью забоя, но не дай бог, если начнет ее заносить в сторону: врежется секция в стойки, выбьет их, а это может привести к аварии – рухнет кровля. А еще может лопнуть канат, не выдержать тяжелого груза. Это еще опаснее.

– Рискнем? – осмелился Сергей.

– Погоди, не суетись, – спокойно заметил Зацепин. Обратился к Леонтию: – Резон в этом есть, а вот как избежать опасности?

– Может, замедлить ход лебедки? – предложил Леонтий. – А впереди человека поставить, вроде сигнальщика.

– Хорошо, – согласился Зацепин и предупредил Сергея: – Только не спешить.

Но все получилось неожиданно просто, и все облегченно вздохнули: выход найден. Теперь оставалось последнее – правильно поставить секции в самой лаве. Эта последняя часть работы по монтажу лавы на первый взгляд казалась легкой, но вскоре она стала самой трудной и едва ли не самой опасной. Лава, отстоявшая без движения несколько недель, уже не была спокойной, и в тишине было слышно, как трещали стойки, как тяжко ухала порода с кровли.

Первым почуял опасность Алексей Иванович. Главный инженер Борисов усмехнулся:

– Вы это зря преувеличиваете, Алексей Иванович. Кровля надежная. Нет, трудностей здесь я не вижу. А как вы считаете, Павел Ксенофонтович?

– Посмотрим в деле, – осторожно заметил Зацепин.

Тревожиться как будто не было причин, а на слова Алексея Ивановича об опасности, которая могла возникнуть здесь, в самой лаве, можно было бы и не обращать особого внимания: ведь Жильцов не главный инженер. Вот если бы эти слова сказал Борисов, тогда другое дело. Но тревога в душе Зацепина возникла, и он не говорил о ней ни Леонтию Ушакову, ни тому же Борисову только потому, что еще надеялся, что все пройдет благополучно, именно так, как рассчитывает главный инженер. Но установка первой же секции только укрепила его тревогу, и он высказал ее Леонтию Ушакову так решительно, что тот даже замер от неожиданности: «Как это понимать? Неверие в собственные силы? Излишняя страховка?»

– Что же вы медлите, Леонтий Михайлович? Я же сказал: надо заменить людей на этой операции. Поставить самых надежных, опытных.

И тут Леонтий впервые взорвался:

– Павел Ксенофонтович, это лишнее. Люди все распределены. Каждый привыкает уже к своим обязанностям.

– Значит, надо перераспределить, – настойчиво проговорил Зацепин.

– Не вижу необходимости.

– А я вижу.

– Может, все же подождать? – упорствовал Леонтий.

– Я же сказал – нельзя. – Глаза-шильца прямо-таки впились в лицо бригадира.

– Ладно, – вздохнул Леонтий, – пусть будет по-вашему.

Третью секцию устанавливали уже новые люди – братья Устьянцевы и Андрей Чесноков. А сначала послал сюда Леонтий Потапова и Юрия Бородкина, которые первыми закончили порученную им работу – затяжек натаскали столько, что их хватило на всю дорожку от откаточного штрека до устья лавы. А третьим отправился Михаил Ерыкалин. Он сам упросил Леонтия: ему, звеньевому, хотелось в течение первой же смены познакомиться со всеми процессами монтажа.

И если Бородкин подчинился молча, тотчас же уступил место Андрею Чеснокову, то Потапов из лавы ушел сердитый и злой.

– Ненужными стали. Чужими. Это мы-то, свои! Не нравится мне это.

– Почему? – спросил Юрий Бородкин. – Не все ли равно, где вкалывать!

– Эх ты, глупец! Гордости в тебе еще никакой нет. А она должна быть. Иначе пропадешь.

Оставшись наедине с Леонтием, Михаил спросил:

– Ты что, не доверяешь им? Вон Потапов как нахмурился. Того и гляди опять вскипит.

– Шумел?

– Еще как! И этот, напарник его, парнишка молодой, а тоже с гонором.

– Плохо работали?

– Не сказал бы. Просто не привыкли к нам, чужаками считают.

– Это пройдет, – улыбнулся Леонтий, с тревогой спросил: – Трудно было?

– Нет, все шло как по маслу. Прямо одно загляденье.

Леонтий рассказал Михаилу о сомнении начальника участка, с сожалением проговорил:

– Уж больно осторожничает. Не привык я с такими осторожными работать. Не по душе.

– А мне, думаешь, по душе? – горячо поддержал товарища Михаил. – Прибежал с полчаса назад, как ошпаренный, и давай охать да ахать. Не так поставили, не так стукнули... Верно, пужливый.

– Вот-вот, пужливый, – согласился Леонтий и повторил: – Не по душе мне это. Не дай бог, беду еще накличет.

Так и случилось, беду Зацепин будто нарочно накликал. Уже с пятой секции начались непредвиденные трудности. Каждая минута приносила такие осложнения, которые невозможно было предугадать заранее. Пришлось Леонтию уже до конца смены пробыть вместе с Андреем Чесноковым и братьями Устьянцевыми. Не то что не доверял, просто было спокойнее. Отлучится на минуту-другую – и на душе тревожно: как там, все ли нормально? За другие операции он не волновался. У людей приобретался опыт, а вместе с ним приходила уверенность, что все будет сделано правильно. Здесь же все оказалось гораздо сложнее.

Вот подтянутая канатом лебедки неуклюжая, громоздкая секция застывает у груди забоя – свой путь от устья лавы она завершила.

– Стоп, машина! – кричит веселый, взбудораженный Сергей Наливайко и, не передыхая, помогает братьям Устьянцевым отцеплять канат. Потом хватается за конец отцепленного каната, машет сигнальщику: – До скорого, братки! Эй, вороные, понеслись!

А «братки» берут на грудь двухтонную массу железа, начинают втискивать ее в глубь выработки. Одно усилие, второе – и стоять бы секции на своем законном месте, да вот беда – на пути ее стойка.

– Эй, потише! – надрывается Андрей, который направляет движение секции. – Силушку свою поумерьте. Умом прикиньте, умом. Как быть-то, а?

Так и так прикинули. Остается одно – выбить стойку. Но стойка сдавлена, расщеплена, обушок ее не берет.

– Киньте топор! – кричит Андрей. Он лежит на спине за секцией – только так и удобно рубить – и поторапливает: – Скорее же!..

Ахает топор, отскакивает, на Андрея вместе с щепками сыплются мелкие крошки породы. Вдруг вываливается большой, с кирпич, обломок, и Андрей едва успевает отвернуть в сторону голову.

– Подожди, Андрюха! – останавливает Чеснокова Леонтий.

И опять совет: как быть? Проходит минута, другая...

– Дай-ка я шарахну, – нервничает Родион, но Трофим, более рассудительный, более трезвый в поступках, успокаивает: – Погодь, братко, погодь. Мы сейчас «железку» приставим, и ладно будет.

«Железка» – металлическая, с винтовой резьбой, как у домкрата, стойка. Ее ставят рядом с деревянной стойкой. Андрей, все так же лежа, уже смелее ахает топором. Стойка падает, и Чесноков радостно вскрикивает:

– Вот так-то, контра!

– Можно? – враз спрашивают братья.

– Начинайте, – разрешает им Леонтий и держит наготове ломик: вдруг секция покатится вниз.

Но опасность подкралась с другой стороны. Уперлась секция в металлическую стойку – и опять совет: как быть? Убрать стойку? А не рухнет ли кровля? Сдвинуть секцию чуть вниз? А потом как быть?

– Эх, давануть бы! – не выдерживает Родион.

Но Трофим одергивает его:

– Сиди уж. – И, морща лоб, недовольно кхыкает: на ум ничего не идет.

– Рискнем? – В коротком вопросе Андрея надежда на успех.

– Давай, Андрюха, – ласково говорит Леонтий и пристально, поглядывает на кровлю, держит себя в напряжении, готовится к любой неожиданности.

Андрей медленно скручивает винт, пережидает: с кровли сыплется крошка. Стойку можно опускать. Андрей опускает ее, передает бригадиру, вытирает пот с лица, зачем-то шепотом говорит: