Текст книги "Григорьев пруд"
Автор книги: Кирилл Усанин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 24 страниц)
Григорьев пруд
Новый сборник Кирилла Усанина состоит из повестей, действие которых происходит в уральском шахтерском поселке в наши дни. Характерные детали шахтерского быта, сердечность повествовательной интонации, чистота языка – вот лучшие достоинства настоящего сборника повестей К. Усанина.
НЕ ОСРАМИ РОДОВЫ
ПЕРВАЯ ГЛАВА
Федор Пазников работать в шахте не собирался. Говаривал Леонтию Ушакову, своему школьному другу:
– Нет, меня туда калачом не затянешь. Ишачить в темноте не намерен. Я простор уважаю...
Словно опасаясь, что все же придется – поселок шахтерский, одни копры да терриконы – выбирать профессию горняка, он уехал в Миасс, поступил в геологоразведочный техникум, но, проучившись три года, вдруг понял, что геолог из него не получится. Домой он не вернулся, а по комсомольской путевке подался в Сибирь, на строительство Ангарской ГЭС.
По прибытии в Ангарск его и еще одного товарища послали в отдаленный леспромхоз заготавливать дрова. Коротко объяснили:
– Кому-то и этим делом надо заниматься.
Надо так надо, и вместо великой стройки оказался Федор в глухой таежной деревушке. И быстро, будто на сквозняке постоял, выветрился из него тот захватывающий запал, с которым он ехал в Сибирь и который разгорался в поезде, где всю дорогу напролет возбужденно спорил, до хрипоты пел веселые песни.
Все было просто и буднично. Рубили деревья на дрова, а длинными вечерами «жарились» в карты, «стучали» в домино, повадились ходить к вдовам. Товарищ был постарше, поопытнее, он быстро освоился, убеждал напарника:
– А зачем нам стройка... все эти «ура», штурмы? Так что не рвись, Федюша, не строй из себя героя...
Но Федор быстро скис. Ему надоела медлительно-сонная жизнь деревушки, картежная игра и похожая на игру любовь к красивой, но скучной и вялой тридцатилетней вдове Полине.
– Так и живешь? И никуда не тянет? Нет? – выпытывал он у нее и слышал в ответ одно и то же:
– Мы привычные. Ничё не деется.
Федор, озлобляясь, передразнивал:
– «Ничё не деется»! – И сердито, распаляя себя, кричал: – Так уж и не тянет? Нисколечко? Жить, поди, скучно, неинтересно? Одна тайга – и все!.. Ты вот шахту, например, не видела...
– Это где – в Донбассе?
– Вот безграмотность! – вздыхал Федор. – Да разве шахты только в одном Донбассе? У нас, на Южном Урале, они тоже есть. Не такие знаменитые, а все же – красота! Копры, терриконы, шум вентилятора, такой ровный, басистый, будто зверь какой из-под земли ревет... А еще – огни, как на маскараде. Много огней – ярких, сверкающих... Ты понимаешь это?
– Нет, не понимаю. – И звучно хлопала ладошкой по округлому рту.
– Так пропадешь ты здесь!
Полина приваливалась большим жарким телом, тихонько посмеивалась, будто от щекотки, лениво цедила:
– Дурачок-от...
Федор сердился, обзывал ее безмозглой чуркой, но выдержать одиночества больше двух дней не мог и снова приходил к Полине.
Но облегчения не было. Ему все чаще снились терриконы и копры, он даже чувствовал привычный с детства горьковато-угарный запах, которым был пропитан каждый уголок поселка. Хотелось взглянуть на бешено крутящиеся шкивы копра, на маскарад сверкающих огней, на почерневшие от угольной пыли лица шахтеров, поднявшихся на-гора.
Так прожил он долгую суровую зиму, а весной его еще сильнее потянуло домой. И Федор не выдержал...
Летним теплым вечером он сошел с поезда и уже затемно добрался на попутной машине до поселка. Домой шел не центральной, ярко освещенной улицей, а притихшими, полутемными переулками. Он вспомнил, что за все это время разлуки написал домой всего писем пять, не больше; последнее было отправлено где-то в середине мая. Его мать грамоты не знала, письма просила писать кого-нибудь из двух старших замужних дочерей, давно уже переехавших в областной город. Те всегда от себя добавляли: «Пиши, Федя, чаще, не убивай мать». Видно, обиду свою на брата они высказывали и матери, и та, женщина тихая, робкая, не решалась часто ездить к ним, терпеливо ждала его письма. Поэтому последнее письмо он получил только в ответ на свое, а так как он не писал уже месяца два, то и не знал, как живет сейчас его мать.
Вот и двухэтажный деревянный дом, широкий двор с детской площадкой, с плотными кустами акации под окнами. Гулко забилось сердце, и Федор крепко прижал к груди ладонь: боялся, что сердце не выдержит – разорвется. По деревянным рассохшимся ступенькам взбежал на верхнюю лестничную площадку, не в силах справиться с волнением и дрожью, с ходу постучал в обшарпанную дверь с накосо прибитым ящиком для писем и газет. Прошаркали мелкие шаги, и прежде, чем голос матери спросил, кто, Федор хрипло, срываясь, зашептал:
– Мама... это я... Федор... сын твой... – и слезы обожгли его впалые, худые щеки.
На следующий день приехали из города нарядные сестры со своими мужьями, которым было любопытно взглянуть на «сибирского бродягу». А «бродяга» в наспех заштопанных матерью брюках и рубашке сидел посреди комнаты, на виду у всех, на табурете, поджав босые ноги. Рассказ он вел путано, сбивчиво, сердился, что смотрят на него с нескрываемым сожалением. Он ожидал помощи деньгами, а не одними советами, потому и терпел, но когда стало ясно, что помогать деньгами ему не собираются, повел себя развязно, грубо, и сестры со своими мужьями уехали в крепкой обиде. После их отъезда мать тихо заплакала.
– Как жить-то будешь, Федюша?..
В тот же вечер пришел Федор к своему школьному другу Леонтию Ушакову. Тот работал на шахте уже бригадиром, был женат и жил в двухкомнатной просторной квартире. Жена его, Нина, красивая блондинка, ждала ребенка, и Леонтий, отрываясь от разговора и ласково провожая глазами жену, то и дело предупреждал:
– Ты осторожно, Ниночка, я сам принесу, отдохни...
В этом тепле и уюте Федор вдруг почувствовал себя лишним и резко поднялся, но Леонтий усадил его, грубовато сказал:
– Не ерепенься, Федор. Хватит... Вот, бери, – и положил на стол пачку денег.
Федор покраснел, замотал головой:
– Спасибо... Я не за этим...
– Ты плохо думаешь о друзьях, Федор...
Они быстро договорились, что он, Федор Пазников, станет работать на шахте, в добычной бригаде Ушакова.
– Запомни, Федор, никаких поблажек, – предупредил Леонтий и напомнил: – Меня ты знаешь.
– Знаю, – коротко ответил Федор.
В девятом классе поручили Ушакову взять Федора Пазникова на буксир: никак тому не давалась тригонометрия. «Мне бы лишь троечку вывели – и ладно», – честно признался Федор. Но цепким и настырным оказался Леонтий: требовал знаний точных, поблажек не допускал. Измотал своего подопечного, и тот, не выдержав, предупредил, что если Ушаков переступит еще раз порог его квартиры, то он выставит его за дверь. Был он сильнее Леонтия и был уверен, что так оно и случится. Но Ушаков пришел, и все кончилось тем, что Федор сел за учебники. А потом он уже сам приходил на дом к товарищу. В это время они крепко сдружились, и когда Федору приходилось слышать от Леонтия слова: «Никаких поблажек», то понимал: так оно и будет.
И на этот раз Федор не ошибся. Было трудно – подкашивались ноги, ломило спину, до постели едва добирался, – а Леонтий требовал: не отставать!
– Как все, так и ты, понял?
Но помогал – много и полезно. Не прошло и полугода, а Федор работал уже не хуже опытных навалоотбойщиков. Тогда в лавах еще не было комбайнов. Уголь подрезали врубовкой, взрывали, и нередко забой после взрыва выглядел страшновато: выбитые стойки, оголенная кровля, груда угля вперемешку с породой. А высота лав всего метр, самое большее – полтора. Не только на коленях, лежа приходилось «вкалывать».
Думал поначалу Федор: не привыкнуть. Удерживало одно, как ему казалось, – долг. А потом стал замечать, что не остается после работы ни прежней смертельной усталости, ни привычного осадка, который скапливался от ощущения безвыходности своего положения. Через месяц-другой он считал себя полноправным шахтером, и то, что было связано с далекой Сибирью, с глухой таежной деревенькой, с Полиной, казалось коротким, как вспышка, сном.
Так прошло несколько лет. Федора не однажды «сватали» в бригадиры, но он шутливо отговаривался: «Куда мне без Ушакова», – но год тому назад неожиданно признался:
– Хочу на комбайнера выучиться. Захватило меня. Не возражаешь?
И уехал на курсы в Свердловск. Вернулся вовремя: бригаде Леонтия Ушакова доверили первой освоить комбайн «Донбасс».
И, наверно, во многом благодаря Федору Пазникову, его умению управлять комбайном, успех пришел быстрее, чем этого ожидали. На шахте он стал человеком знаменитым: портрет его висел на доске Почета, о нем написал большой очерк корреспондент городской газеты.
И вдруг – в течение всего нескольких дней – случилось невероятное. Федор, который на курсах получил еще и удостоверение взрывника, написал заявление, в котором просил перевести его взрывником на участок ГПР – горнопроходческих работ. Уговоры не помогли, Леонтия он резко оборвал:
– Хватит, не вечно быть в долгу. Сам хочу жить. Самостоятельно.
– Разве ты жил не самостоятельно? – удивился Леонтий.
– Значит, нет.
– Может, останешься? А то вроде нехорошо получается.
– Вот-вот, нехорошо, – неожиданно вскипел Федор. – Пока делал так, как тебе нравилось, был хорош...
– Что-то не пойму я тебя, Федор. Не ссорились, жили в ладу, в согласии... Нет, не пойму.
– Не надо понимать. Голова распухнет...
После этого разговора они встречались все реже, да и то накоротке. В гости к себе Федор не звал, а Леонтий не напрашивался, и холодок отчуждения, возникший неизвестно отчего, возрастал. И все же Леонтий надеялся: сойдет хандра с его друга – и вернется Федор. Чего уж скрывать – нужен бригаде Федор Пазников. После его ухода дела не заладились. Хоть ссылались на трудности, возникшие из-за того, что выступил песчаник, но ясно было: вернись Федор – и успех снова обеспечен.
Но шли дни, а Федор не думал возвращаться. Профессия взрывника пришлась ему по душе. Он сам признавался:
– Хорошая должность, самостоятельная. Сам себе хозяин...
Но ни разу не говорил он Леонтию, что все чаще останавливает знакомых ребят и спрашивает их о том, кто работает сейчас на его комбайне, и сам Федор не мог объяснить, зачем он это делает.
ВТОРАЯ ГЛАВА
Вот и сегодня, тихим мартовским утром, Федор окликнул Михаила Ерыкалина, с которым работал вместе, в одной бригаде Ушакова. Тот, не дожидаясь, когда подойдет к нему Федор, сам устремился навстречу, спросил:
– Новость слыхал?.. Нет?.. Наш-то бригадир, всеми уважаемый Леонтий Михайлович, номер выкинул... Сбежал...
– Как сбежал?
– А вот так просто, среди бела дня...
– Куда?
– Эх ты, дружок липовый! – грустно усмехнулся Михаил. – От законной бригады своей. На другом участке будет работать, с новыми людьми. А нас, значит, побоку. Вот как!
– Погоди, – растерянно проговорил Федор. – Ты толком объясни: что случилось?
– А чего объяснять! – сердито махнул рукой взбудораженный Михаил. – Хошь – сам спроси.
И, оставив в недоумении Федора, заспешил прямиком – через шпалы и кусты тальника, росшего вдоль железнодорожного полотна, – к дороге, что вела к быткомбинату.
«Неужто правда? – подумал Федор, глядя вслед торопливо удалявшемуся Михаилу. – Сам меня ругал, а тут на́ тебе – сбежал... Да нет, ерунда все это, разыгрывает меня Ерыкалин. – И, ухватившись за эту мысль, как за спасительную палочку, увереннее подумал: – Разыгрывает, шутов охотничек. Он соврет – недорого возьмет». Федор, уже было повернув обратно, к быткомбинату, решительно зашагал в сторону поселка. Легкий морозец, напоминающий о крепкой зиме, еще схватывал по ночам подтаивавшие за день дорожные лужи тонким слоем прозрачного льда. Когда наступал на него Федор, он хрустко ломался, брызгами сыпался из-под ног. Снег на дорогах и тропинках уже исчез, он держался лишь в поле, в самых низинах да глубоких оврагах. Ярко светило полное солнце, но тепла от него еще не было, и было приятно идти по свежему морозцу, похрустывать льдинками и прищуривать от солнца глаза, чуть покалывающие после ночной смены.
Хотелось Федору застать в постели теплую, податливую со сна Ирину, крепко прижать к груди, чтоб услышать мягкий, певучий голос: «Ну, медведь, раздавишь...»
Но Ирина уже поднялась. Одетую, он встретил ее на пороге квартиры. Даже задержать не удалось.
– Ой, Феденька, милый, спешу. – Чмокнула в щеку и уже за дверью крикнула: – Завтрак на столе!
В последние дни Ирина уходила из дома рано – ждала какую-то комиссию у себя в интернате, где она работала врачом. Федор знал об этом, и все же то, что не удалось ему сделать так, как подумалось дорогой, совсем расстроило его.
– Тоже мне, нашла работенку... – буркнул он.
Раздевшись, он прошел на кухню, но выпил только стакан молока, есть почему-то расхотелось. Да и спать тоже, хотя в голове была та непривычная тяжесть, какая наступала после бессонной ночи. Прилег на диван, глубоко вздохнул, но облегчения не наступало. Что-то тупое, твердое стискивало грудь.
«Дернул меня черт остановить болтуна Ерыкалина, – зло подумал он и постарался успокоить себя: – А впрочем, какое, мне до всего этого дело? Я там не работаю, хватит пресмыкаться, ходить тенью за Ушаковым. Пора жить самостоятельно. Работой взрывника доволен, зарплатой не обижают, – чего еще надо! Все идет хорошо – и баста. Закрывай глаза, Федор, и спи. Ты заслужил на это полное право. Отпалил по первому разряду, ребята остались довольны, – значит, все правильно и честно, и нечего себя мытарить».
В дверь постучали. «Это Ирина!»
Федор вскочил и, метнувшись к двери, споткнулся о свои ботинки. Пихнул их под кровать и звонко, резким поворотом ключа, щелкнул замком.
На пороге стоял Леонтий Ушаков. Федор отступил назад и некоторое мгновение растерянно смотрел на школьного друга.
– Ну, проходи, – смущаясь, проговорил он.
– Здравствуй. – Леонтий не удержался от улыбки. – Не ожидал?
– Нет, – честно признался Федор.
– А я вот пришел. Как в то далекое школьное время. – И весело напомнил, скинув пальто: – Драться будем?
– Зачем? – И первым спросил: – Верно, что ты из бригады сбежал?
– Не сбежал, а ушел.
– Одно и то же, – усмехнулся Федор.
– Для кого как.
– А я в болтуны записал Ерыкалина. Значит, зря?
– Поторопился. – И Леонтий опять напомнил о недавнем прошлом: – Тебе спешка, Федор, никогда на пользу не шла.
– Я ведь не такой, как ты, – огрызнулся Федор и, отойдя к окну, повернулся к гостю спиной. – Зачем пришел? – спросил нарочито грубо: не понравилось, что его собираются вновь поучать.
Ждал ответной грубости, но Леонтий неожиданно спокойно сказал:
– У меня к тебе дело, Федор. Важное.
– Ну, говори, – насторожился Федор, но не повернулся.
Леонтий помедлил, – ждал, видно, когда поглядит на него Федор.
– Хочу пригласить тебя в свою новую бригаду, машинистом комбайна. Комплекс будем осваивать.
– Какой еще комплекс?
– Не знаю.
– Как это не знаешь? – повернувшись, пристально посмотрел на Леонтия: не шутит ли? – Оставляешь свою бригаду, идешь на другой участок, да еще не знаешь, что тебя ожидает?..
Вспомнил Леонтий: те же вопросы задала ему вчера Нина. Стояла она рядом, в белой ночной рубашке, с распущенными волосами, спадающими на плечи. Притянул к себе молча, и она доверчиво и ласково подалась к нему. Посмотрел ей в глаза, большие, напряженно ждущие, и голос его в тихой квартире прозвучал хрипло, незнакомо:
– Не знаю, Степановна, – и в свою очередь спросил: – Как быть нам, Степановна?
Припала к груди, молчит. Только плечи зябко вздрагивают да горячие пальцы стискивают его большие, грубовато-твердые ладони.
– Так ка́к, Степановна?
– Тут я тебе не советчица.
– Отчего?
– Непутевый ты мой, дурной... Спать пошли.
Ушла в спальню, не ответив на его вопрос. Да и зачем ему ответ? И так ясно: опять пойдут беспокойные дни – без сна и отдыха, опять начнутся стычки, мелкие, но всегда тягостные, напряженные.
А ведь еще вчера утром все было просто и ясно. На общем участковом собрании он отчитался о работе своей бригады, и руководство шахты осталось довольно, пожелало дальнейших успехов. А после обеда его срочно вызвали в партбюро. В кабинете кроме секретаря парторганизации шахты Алексея Ивановича Жильцова находился начальник соседнего, пятого, участка Зацепин. И по тому, как пытливо посмотрел на него Зацепин и как предупредительно-вежливо встретил его Алексей Иванович, Леонтий понял: сейчас произойдет что-то важное.
– Вы, Леонтий Михайлович, слышали что-нибудь о механизированном комплексе? – спросил его Зацепин, приглашая к столу.
– Так называемом «КМ-87 Д», – добавил Жильцов, присаживаясь рядом.
– Вот именно – так называемом, – улыбнулся Зацепин.
Его пытливые глаза впились, как шильца, и от них нельзя было отвести взгляда.
«Ишь ты заноза», – успел подумать Леонтий.
– Ну как, слышали? – заторопил Зацепин.
– Да вроде слышал, – проговорил неуверенно Ушаков.
– Почему вроде?
– Слышал от кого-то. Не помню, но, кажется, с вашего участка.
– Что ж, неплохо, – неожиданно повеселел Зацепин и, взглянув на Алексея Ивановича, торопливо добавил: – А если мы вам, – он резко подчеркнул последнее слово и повторил: – Вам предложим освоить этот комплекс? Что скажете?
За окном вихрился снег, посвистывал ветер – в природе шла предвесенняя сумятица, – а здесь, в кабинете, где каждая вещь сверкала чистотой и как бы наслаждалась покоем и теплом, царила тишина. Замер у окна Зацепин. Притих на стуле Алексей Иванович. Но, кроме ответного вопроса, Леонтий ничего другого не смог высказать вслух – тихо, растерянно:
– Почему я?
– А вы не догадываетесь? – улыбнулся Зацепин и, согнав не устоявшуюся на лице улыбку, заговорил вдруг строго и сурово: – Дело новое, для нашего южноуральского бассейна непривычное. В Донбассе комплекс уже прижился. Там и кровля покрепче, и уголек потверже. В этом я сам убедился, съездив туда. А наши условия вы знаете не хуже меня. Не совсем подходящие, я бы сказал больше – трудные. Но мы должны, мы обязаны освоить этот комплекс и здесь, у себя... От этого многое зависит. Очень многое. Это – будущее шахты...
В его чуть хрипловатом, но четком, твердом голосе осадком скапливалось волнение. Оно передалось и Жильцову, который маятником заходил по кабинету, и Леонтию, которому стало ясно, что с этой минуты в его жизни намечается новый поворот.
– Ответа ждем завтра в десять утра, – закончил Зацепин.
– И список людей, которых ты можешь взять из своей бригады, – добавил Жильцов.
– А может, всю бригаду перевести?
– Нет, это невозможно. Только не больше пяти человек...
– Значит, все заново?
– .Да, Леонтий, все заново, – подтвердил Жильцов.
– И вот еще что, – сказал Зацепин, подавая на прощанье руку. – Подумайте о машинисте комбайна. Это должен быть человек опытный и надежный.
– ...Что же ты молчишь? – прервал раздумье Леонтия Федор.
И опять – чего никак не ожидал Федор – не сорвался на грубость Леонтий, а снова спокойно спросил:
– Как, пойдешь? К тебе к первому пришел.
– Я пока рассудка не лишился. – Федор усмехнулся. – Ты вон Ерыкалина возьми. Он за тобой на край света побежит. – И снова отошел к окну.
– А я надеялся на тебя.
Леонтий вздохнул и направился к двери. Федор молчал. Он рассеянно следил, как на деревянную горку пытался взобраться малыш, но всякий раз скатывался вниз. Хлопнула в коридоре дверь. Федор шагнул к порогу, но остановился посреди комнаты и резко взмахнул рукой, будто отсекал от себя что-то мешающее.
«Зачем? – подумал устало. – Какая мне выгода? Работа хорошая, ни от кого не завишу. Сам себе хозяин. Телефон обещают провести. Проведут – совсем будет хорошо. Сиди, чай попивай да жди звонка...»
Но чем дальше успокаивал себя, тем противнее становилось на душе. Думал: пройдет. Не дома, так на работе. Обязательно. Все-таки работа взрывника ему сразу приглянулась. Еще на курсах в Свердловске ребята посоветовали:
– Не теряйся, Пазников, отхвати заодно и удостоверение взрывника. Пригодится... Добрым словом помянешь.
Правда – помянул. Если б не было удостоверения, то ни за что бы ему не попасть на участок ГПР. А туда он решил идти после разговора с будущим тестем Сергеем Акимовичем, которому он неожиданно для самого себя раскрылся весь – ничего не утаил.
– Мягко́й ты, Федор, ой мягко́й... Нет в тебе жилки хозяйской, на поводу идешь. Так-то быстро обтрепешься. – И будто в шутку добавил: – Я еще погляжу, стоит ли мне девку нашу за рохлю такого отдавать... Она ведь у нас дочь единственная...
Вот тогда и посмотрел на себя со стороны Федор и согласился: верно, рохля он, на поводу идет: то у матери, то у сестер, а на работе то у бригадира, то у горного мастера. «На таком только воду возить», – вспомнилась колкость Сергея Акимовича. А может, он вовсе не шутит, как-никак отец родной, по всему видно, слушается его Ирина. Испугался, быстро сказал:
– Не такой я... Вот увидите... Самостоятельным буду...
– Дай-то бог, – улыбнулся Сергей Акимович.
Но не мог забыть Федор своей прежней должности, ничего не получалось. Как встретит кого из знакомых ребят, обязательно остановит. Только Леонтия избегал – стыдно было. Потому и на свадьбу не пригласил. Думал: совсем обидится школьный друг и обиду свою выскажет при первой же встрече. Ошибся: Леонтий при случайных встречах вел себя так же, как прежде. О здоровье спрашивал, о том, как работается, о молодой жене.
Хотелось верить Федору: пройдет еще месяц-другой – и забудет он, что работал в бригаде Леонтия Ушакова. Может быть, так и случилось бы. Но вот пришел к нему Леонтий, растревожил: «Хочу пригласить тебя, Федор, к себе в новую бригаду».
