Текст книги "Уроки разбитых сердец"
Автор книги: Кэти Келли
сообщить о нарушении
Текущая страница: 25 (всего у книги 31 страниц)
Глава 20
Октябрь 1944 года
Лили в тоненькой хлопчатобумажной ночной рубашке опустилась на колени на дощатый пол и сквозь узкий просвет между светомаскировочной шторой и окном всмотрелась в расплывчатые очертания окутанного туманом города. Погода стояла по-октябрьски холодная, ночью ударили заморозки, и даже в хирургической палате, где всегда поддерживается тепло, Лили пробирал холод.
В больнице в тот день не хватало персонала, и Лили помимо ухода за тяжелым больным с раком кишечника, которого только что доставили из операционной, пришлось выполнять работу санитарки и выносить подкладные судна.
Заметив, что сестра уходит, этот больной – капрал, участник боев в Северной Африке – расплакался, как ребенок.
– Не уходите, – попросил он, бессильно цепляясь за руку Лили. На лице его блестели капли пота, сквозь бронзовый африканский загар проступала бледность, и хотя капрал настоял на том, чтобы побриться перед операцией, его щеки и подбородок успели обрасти короткой темной щетиной. Здесь, на больничной койке, он казался потерянным и беззащитным.
Лили знала: хорошая медсестра должна уметь отделять себя от пациентов, но этот человек, вялый и слабый после анестезии, отчаянно нуждался в ее внимании.
Угольно-черными волосами и печальным лицом он немного напоминал Лили ее отца. Добрый, милый человек, оказавшийся в тяжелых обстоятельствах. Еще не придя в себя после операции, в полубреду он что-то бессвязно бормотал о грохоте танковых орудий.
– Хотите, я напишу вашей семье и расскажу, как вы здесь, Артур? – спросила Лили. Дочь капрала работала на авиационном заводе близ Слау, а его жена с двумя младшими детьми осталась дома, в Ливерпуле. – Они будут рады узнать, что вы благополучно перенесли операцию и выздоравливаете.
– Спасибо, сестра Кеннеди, – прошептал Артур, давясь слезами.
В дверях палаты Лили заметила матрону. Как всегда, ее зоркий взгляд следил за каждым пациентом и каждой сестрой в больнице, не упуская ни единой мелочи. Близилось время вечернего чая, и Лили пора было приступать к другим обязанностям, но в глазах матроны Лили прочла позволение остаться с Артуром.
Матрона была женщиной строгой, никто не осмеливался ей прекословить, и все же Лили ее любила. В больнице Лили считалась хорошей медсестрой, умелой, расторопной и толковой. Она никогда не тряслась от страха под суровым взглядом матроны.
У матроны было любимое изречение: «Если это все, на что вы способны, сестра, потрудитесь впредь делать ровно то, что от вас требуется».
Лили она никогда этого не говорила. Сестра Кеннеди одинаково хорошо справлялась и с работой в палатах, и с учебными заданиями.
А вот Дайана вечно страдала от придирок матроны, которая бдительно следила, чтобы со всеми начинающими сестрами обращались одинаково.
Именно тогда Лили впервые пришло в голову, что иногда аристократическое происхождение только осложняет жизнь. На Лили никто косо не смотрел, другое дело Дайана: в ней все видели владетельную хозяйку поместья и считали гордячкой. Это было чертовски несправедливо, в характере Дайаны не было и тени высокомерия и кичливости. Она щедро делилась с подругами всем, что у нее было, – одеждой, едой и кровом, но прежде всего любовью и дружбой.
В этом году подруги заканчивали обучение, и матрона неохотно согласилась на уступку: как студенткам старшего курса им было позволено жить за пределами переполненного сестринского дома. Две недели назад они перебрались за Бейсуотер-роуд, в небольшой двухэтажный дом в старом английском стиле, принадлежавший миссис Вернон, крестной матери Дайаны. Хотя в доме не было почти ничего, кроме голых стен, потому что миссис Вернон вывезла большую часть мебели в свое глостерширское имение, для трех медсестер он стал настоящим подарком судьбы. Огромный особняк родителей Дайаны в Кенсингтоне сильно пострадал от бомбежки во время «Лондонского блица» и был непригоден для жилья. Дайана собиралась попросить бабушку Филиппа одолжить им немного мебели из большого дома на Саут-Одли-стрит, но Лили с неожиданной горячностью принялась ее отговаривать.
– Здесь у нас есть все, что нужно, – поспешно возразила она, боясь, что Дайана догадается, почему она не желает брать ни единой мелочи из дома на Саут-Одли-стрит. Для Лили дом бабушки Филиппа был неразрывно связан с Джейми, а ей хотелось стереть из своей памяти все воспоминания о Хэмилтоне. Красавец лейтенант и так слишком часто появлялся в ее мыслях, чтобы думать о нем каждый раз, глядя на какой-нибудь стул или стол из того проклятого дома.
Ее комната в новом жилище располагалась в задней части дома и выходила окнами на маленький квадратный садик, где Лили задумала выращивать овощи. Если уж в самом Гайд-парке держат свиней и сажают картошку, почему бы не воспользоваться садиком миссис Вернон и пополнить свой скудный рацион? Но после переезда Лили так и не собралась заняться огородом. Работы было слишком много, и в свободное время хотелось полежать на кушетке в гостиной, послушать патефон, а иногда и разжечь камин. Угля не хватало, и подобную роскошь можно было себе позволить нечасто.
У миссис Вернон оказалось неплохое собрание пластинок с оркестровой музыкой, и Лили любила улечься на диван, закрыть глаза и слушать, растворяясь в звуках.
Дайана давно поняла, что Лили болезненно переживает недостаток образования. Когда они разговаривали о литературе и искусстве, Лили всегда внимательно слушала подругу, жадно ловила каждое слово. Сокровища Национальной галереи предусмотрительно хранились в подвалах, но дважды подругам посчастливилось попасть на дневные концерты в галерее и всего за какой-то шиллинг услышать игру великих музыкантов.
Иногда Дайана рассказывала чуть больше о своем детстве, говорила о вещах, которых прежде старалась не касаться, боясь задеть Лили, невольно подчеркнуть, как велика разница между их мирами. Но в новом жилище все три подруги чувствовали себя свободнее, и без смущения рассказывали друг другу о себе, они столько прожили вместе, что это казалось вполне естественным.
– Когда Сибс была маленькой, я дружила с Тилли, дочерью кухарки, – призналась Дайана. – Мы играли в прятки в саду и возились с моим кукольным домиком в детской. Со мной занимались гувернантки, но, мне кажется, я ничему у них так и не научилась. Лучше всех была мадемуазель Шамуа, но и она продержалась всего год. Потом, когда мне исполнилось девять, мама договорилась с женой пастора, чтобы ее сестра (настоящий «синий чулок» и вдобавок жертва несчастной любви) приходила и давала мне уроки. Ее звали мисс Стэндинг и она поощряла мою дружбу с Тилли. Мисс оказалась фабианкой. Папа чуть не умер, когда узнал об этом, – весело рассмеялась Дайана. – Она ратовала за социальные реформы, чего нельзя было сказать о моем отце, и еще она обожала Тилли. Подозреваю, что Тилли дразнили из-за дружбы со мной. Она начала приходить все реже, а потом и вовсе перестала, и мне пришлось довольствоваться Сибил. У меня почти не было подруг, пока я не начала выезжать.
– А как это было? – спросила Лили. – Как вы жили до войны?
Вопрос был не таким невинным, как это могло показаться. После свадьбы Сибил Лили жадно прислушивалась к рассказам Дайаны, надеясь услышать упоминание о Миранде Хэмилтон (или как там ее звали до того, как Джейми на ней женился). Миранда Хэмилтон. Странно, что женщина, которую Лили никогда в жизни не видела, имела над ней такую власть. Но Лили часто ловила себя на том, что думает о жене Джейми.
Он занимал все ее мысли, и его всегда сопровождала эта таинственная Миранда, женщина, принадлежавшая к миру Дайаны, к миру роскоши и богатства.
– А с кем ты дружила? – с деланным безразличием спросила она как-то раз Дайану, мучительно напрягая слух: не всплывет ли имя Миранды. Может, если удастся узнать побольше о ней и Джейми, то колдовские чары рассеются? Лили не сказала Дайане ни слова о том, что произошло между ней и Хэмилтоном. Несмотря на работу в больнице, Дайана в душе оставалась все тем же невинным ребенком, что и прежде. – Расскажи, как ты начала выезжать. Все говорят, что до войны Лондон был совсем другим, но я-то приехала из Ирландии, и мне трудно судить о том, что тут изменилось, а что нет.
– Черт возьми, да все изменилось, – вздохнула Дайана. – До войны это был совсем другой мир, Лили, даже не знаю, как тебе объяснить.
– А ты все же попробуй, – попросила Лили.
– Ну, прежде всего главной задачей в жизни считалось выйти замуж, – начала Дайана. – Девушкам вроде нас не полагалось работать или учиться в университете, Боже упаси!
Такая особа прослыла бы «синим чулком», и никто не захотел бы на ней жениться. Но, слава Богу, моя мама так не считала, она не похожа на других матерей. У большинства моих знакомых девушек вся жизнь вертелась по одному кругу: первый выезд в свет, первый бал, знакомство с перспективным женихом и удачное замужество. Если бы не война, мы все были бы уже замужем.
Стоило только слегка направить разговор в нужное русло, и Дайана начала охотно рассказывать о мире, который казался Лили чужим и незнакомым.
Дочь сэра Арчибальда Белтона представили ко двору в длинном атласном платье и с цветами в волосах, она танцевала всю ночь вместе с другими дебютантками. Потом последовали чудесные вечеринки в «Клэриджес» и ночные клубы, такие как «Четыре сотни». При упоминании о нем Лили почувствовала дурноту: ведь они собирались в этот клуб той ночью.
– Нам, конечно, не позволяли посещать ночные клубы, – усмехнулась Дайана, – но мы все туда ходили. Мне больше всего нравилось во «Флориде». Там всегда бывало так весело!
С мужчинами Дайана никогда не заходила дальше скромных поцелуев, даже теперь. Еще в начале занятий в больнице Лили показалось странным, что медсестра так мало знает о сексе. Сама она выросла на ферме, в окружении домашних животных, и отлично представляла себе, что происходит между мужчиной и женщиной в постели. Дайана же, напротив, оказалась крайне несведущей в этих вопросах.
– Никто не говорил с нами о… сама знаешь, о чем, – объяснила она. – Разве что предостерегали против мужчин, с которыми НБСТ (небезопасно садиться в такси).
Дайана водила дружбу с герцогами, была накоротке с иностранными принцами и провела год в парижском пансионе благородных девиц вместе с десятью другими юными леди, совершенствуя свой французский и посещая парижские музеи. В пансионе царили строгие нравы: весь год с воспитанниц глаз не спускали, боялись, что они убегут. Еще девочкой Дайана брала уроки танцев у мадам Вакани, где весело хихикала и шепталась с другими маленькими аристократками, своими ровесницами.
Разнице в происхождении и воспитании Дайана не придавала никакого значения. Лили и не сомневалась, что, следуя традиции, ее подруга благополучно выйдет замуж за богатого наследника титула, мужчину своего круга, но в противоположность большинству представителей знати Дайана обладала редкой душевной щедростью и была совершенно лишена снобизма.
Впрочем, старый мир стремительно менялся, Лили это понимала. Благородное происхождение и высокий пост уже не важны для того, кто лежит в луже крови, задетый осколком снаряда. Бомбы не различают бедных и богатых, разве что богатая женщина будет лежать в заляпанной кровью роскошной шубе, а бедная – в старом заштопанном шерстяном пальто, накинутом поверх ночной рубашки. Смерть не станет интересоваться, числится ли ваша фамилия в «Готском альманахе», этой библии европейской аристократии.
Лили зябко поежилась. Она едва держалась на ногах от усталости, но сон не шел.
Ночью приходилось хуже всего. Она ворочалась в постели без сна, снова и снова прокручивая в памяти события того ужасного дня на Саут-Одли-стрит. Лили то твердила себе, что Джейми предназначен ей судьбой, то в ужасе шептала, что это невозможно.
Много раз она проигрывала про себя всю сцену на кухне. Кажется, Джейми собирался признаться… «Лиля, я должен кое-что тебе сказать…» И опять она видела перед собой лицо Сибил, ее глаза, сверкающие злобным торжеством. Как ни странно, Сибил ни словом не обмолвилась Дайанеотом, что произошло на кухне. Она то ли чувствовала себя виноватой, то ли хотела заставить Лили страдать в одиночестве, кто знает?
В любом случае так было лучше. Лили не хотела никого посвящать в свою тайну.
Когда ее начинали преследовать мысли о Джейми, о сне можно было забыть. Прошло больше месяца со дня свадебного ужина на Саут-Одли-стрит, и Лили едва ли не каждую ночь – сначала в сестринском доме, а потом в особняке миссис Вернон – садилась у окна, отгибала светомаскировочную штору и смотрела на темные улицы Лондона.
Но в эту ночь она чувствовала себя так одиноко, что почти ждала, когда завоет сирена воздушной тревоги и придется спускаться по шатким ступеням в андерсеновское бомбоубежище [17]17
Андерсеновские убежища – семейные бомбоубежища, получившие распространение в Англии во время Второй мировой войны.
[Закрыть]в саду. Иногда в очень холодную погоду подруги не спускались в убежище, а прятались под длинный узкий обеденный стол в кухне. В такие минуты одиночество ощущалось не так остро.
Послышался вой сирены, и Лили с усилием поднялась с пола. Она так долго простояла на коленях у окна спальни, что ноги совсем одеревенели от холода.
В такие ночи, как эта, Лили без страха прислушивалась к завыванию сирены: протяжный сигнал тревоги прерывал лихорадочный поток мыслей, и терзавшая ее боль стихала. Вглядываясь в черное небо, исчерченное огнями прожекторов, Лили с тоской подумала, жив ли Джейми. Она надеялась, что жив.
В начале ноября Филипп вернулся в Лондон, и Сибил поспешила сдвинуть все свои дела, чтобы уже в четверг приехать в город и встретиться с мужем. Но еще до того, как это стало известно, подруги задумали устроить вечеринку: выпить где-нибудь по парочке коктейлей, потом пообедать и под конец отправиться в какой-нибудь клуб.
Дайана договорилась встретиться с Сибил в центре, на Хей-маркет.
– Сибс хочет пойти пить коктейли в «Савой», вот глупая! Я ей сказала, что это невозможно, там полно американских полковников, которые швыряются долларами направо и налево. А она мне: «Отлично, обожаю американцев». «Послушай, Сибс, – говорю я ей, – во-первых, ты замужем, а во-вторых, война – это не грандиозная коктейльная вечеринка». В конце концов, «Горинг» тоже прелестное местечко, куда уютнее, чем «Савой», но мою сестрицу не уговоришь. Скажи, что ты пойдешь, Лили. Будет действительно здорово. К тому же Филипп пригласил кучу друзей.
Но Лили предпочла не рисковать. Она знала, что в компании на вечеринке вполне может оказаться и Джейми, если он еще в Англии. Возможно, конечно, что он сейчас на подводной лодке, где-то в море, на том театре военных действий, который сейчас особенно важен. Глупое название «театр военных действий». Как будто это какое-то шоу. Если бы миром правили женщины, они отменили бы подобные шоу. Женщины не хотят терять своих любимых.
Пусть даже на вечеринке собралась бы целая толпа друзей Филиппа и Джейми веселился бы вместе со всеми, болтал и пил коктейли, Лили пришлось бы уйти. Она просто не смогла бы находиться с ним в одной комнате, неотступно думая о его предательстве и чувствуя кожей злобный, ехидный взгляд Сибил.
– Нет, Дайана. – Лили отрицательно мотнула головой. – Я слишком устала. На меня не рассчитывайте.
Вскоре после ухода Дайаны Мейзи упорхнула на свидание с американским солдатом, с которым познакомилась в «Кафе де Пари», они собирались вместе поужинать. Без Мейзи и Дайаны дом казался пустым, и Лили надумала развлечься, приняв ванну. Она набрала четыре дюйма воды, предписанные строгими правилами военного времени, и добавила целый чайник кипятка, но так и не смогла согреться. В конце концов она оделась и вышла из дома. Ей хотелось пройтись по Гайд-парку и устроить себе некое подобие загородной прогулки, не выезжая из города.
Лили возвращалась домой уже в сумерках. Ноги в тяжелых ботинках ныли неимоверно. Единственную пару легких парусиновых туфель на резиновой подошве (чудесный отдых ногам после рабочих ботинок) Лили износила едва ли не до дыр, а купить новые туфли для нее всегда было непростой задачей. У Лили были очень узкие ступни с высоким подъемом. Ребенком она привыкла бегать босиком по камням, пробираясь глухими закоулками к Ратнари-Хаусу, ее загрубевшие ножки не знали усталости. Может, поэтому туфли причиняют ей теперь столько мучений? Лили закрыла глаза, и ноги тотчас ощутили прохладное щекочущее покалывание влажной травы, как в далеком детстве, когда она бежала опрометью через поля и стебли тростника хлестали ее по рукам.
В каких-то двух шагах от нее по Бейсуотер-роуд с грохотом промчался автобус. Лили вздрогнула и в ужасе шарахнулась от края тротуара, понимая, что едва не ступила на мостовую с закрытыми глазами.
– Будь осторожна, милая. Тебе только что чуть начисто не снесло голову. – Говоривший оказался маленьким сморщенным старичком с тростью.
– Спасибо, – пробормотала Лили, все еще дрожа.
Как это глупо, ведь она легко могла погибнуть или оказаться в своей же больнице, на каталке.
Дома и деревья мелькали перед глазами Лили, то появляясь, то снова исчезая, вытесненные картинами, нарисованными воображением. Она представляла себе, как Дайана влетает в зал отеля «Савой», раскрасневшаяся, с развевающимися волосами, и дивный аромат духов «Арпеджио» струится за ней будто шлейф. «Извините, я опоздала», – говорит она. «Дайана всегда опаздывает», – с нежностью подумала Лили.
Наверное, она уже там, сидит рядом с любимой сестрой в окружении друзей зятя, и восхищенные взгляды всех присутствующих прикованы к ней. Лили была как-то раз в «Савое» с Дайаной, наслаждалась коктейлем в пьянящей атмосфере изысканного ар-деко и замирала от восторга, не в силах поверить, что она здесь, в этом легендарном отеле.
Бредя по знакомым улицам, Лили впервые пожалела, что сменила сестринский дом на особняк миссис Вернон. Там в комнате отдыха всегда можно было перекинуться с кем-нибудь парой слов или вместе послушать радио. Здесь же Лили чувствовала себя необыкновенно одинокой, оторванной от остального мира.
И тут до нее донесся низкий протяжный вой сирены. Звук был настолько привычным, что уже не вызывал паники. Лили запрокинула голову и вгляделась в небо, ища глазами смертоносные ракеты «Фау-2», она действовала безотчетно, словно надеялась увернуться от падающей ракеты. Говорят, если заметишь ракету, спасешься. Как бы не так. В больницу доставляли множество истекающих кровью людей, видевших, как падает ракета, и задетых осколками.
Рев сирены усиливался, и хотя для Лили бомбежки давно стали обыденностью (она нередко оставалась в больнице, когда остальные лондонцы скрывались в бомбоубежищах), сквозь ее напускное безразличие вдруг проступил страх. «Фау-2» несли с собой смерть. Ту самую смерть, которую ей приходилось видеть в больнице изо дня в день. Внезапно Лили охватил животный ужас. Сердце бешено заколотилось.
Где тут ближайшая станция подземки? «Ланкастер-Гейт», ну конечно.
Она побежала к метро, куда отовсюду в панике стекались люди, и вскоре людской поток подхватил ее и понес вниз по ступеням, мимо уже примелькавшегося плаката с лозунгом «Обойдись тем, что есть, почини старое» к выцветшему, потертому листу с призывом «Копай для победы!» [18]18
«Копай для победы!» – призыв британского правительства к населению страны в период Второй мировой войны, поощрявший горожан самостоятельно выращивать овощи и фрукты в дополнение к скудным пайкам военного времени.
[Закрыть]. Плакат начинал отходить от стены, его потрепанные углы загнулись. Лили отчетливо чувствовала исходивший от толпы страх, он, словно ядовитые испарения, окутывал сознание, внушая ужас и безумие.
Лили ненавидела подземку, боялась оказаться погребенной заживо в узком душном туннеле под землей. Некоторым нравилось находиться в гуще людей во время бомбежки. Люди приносили с собой матрасы, устраивались поудобнее, запевали песни, а ближе к рассвету согревались чаем. Многие лондонцы приходили ночевать в метро, но только не Лили.
На ступенях ее настиг новый приступ паники. Спуститься в убежище можно было только на лифте. Лили ненавидела лифты, а в переполненной подземке одна мысль о том, чтобы войти в тесную металлическую коробку, вызывала у нее отвращение. Задыхаясь в густой людской толчее, Лили представила, как в вестибюле метро взрывается бомба, и лифт заваливает обломками камня и бетона. Нет. Нужно было немедленно выбираться отсюда.
Страх перед мучительной агонией в лифте гнал Лили прочь, даже взрывы бомб пугали ее меньше. На земле всегда остается надежда выжить, но задыхаться в замкнутом металлическом гробу в ожидании смерти…
– Выпустите меня! – пронзительно крикнула она и принялась проталкиваться к выходу.
Окружавшая ее толпа и не подумала расступиться, но Лили все же удавалось медленно брести против течения. Спешащие в панике люди сдавливали ее со всех сторон, так что невозможно было набрать в легкие воздуха.
– Лили!
Ей показалось, что кто-то окликнул ее по имени, но это вполне могло быть игрой воображения. Попытка вырваться из толпы напоминала жуткий, отвратительный сон, и Лили уже не в силах была отличить кошмар от реальности.
– Лили!
Этот голос она узнала бы из тысячи, так часто он звучал в ее мечтах.
Джейми. Он был последним, кого она ожидала увидеть в этой жестокой давильне.
Он стоял позади нее в толпе и, держась за перила одной рукой, вторую протягивал ей.
– Мне нужно выбраться отсюда, – пронзительно закричала Лили. – Я ни за что не поеду в лифте.
– Хватайся за перила, – крикнул Джейми. – Я тебя вытащу.
Умом Лили понимала, что пытаться выбраться на улицу, где рвутся бомбы, – настоящее безумие, но ей было все равно. Ее вдруг охватила сумасшедшая уверенность, что рядом с Джейми она в безопасности.
Толпа понемногу редела, и Лили, собравшись с силами, дотянулась до перил и нащупала пальцы Джейми. В следующий миг сильная рука выдернула ее из толчеи, и Лили оказалась в объятиях Хэмилтона. Она прижалась щекой к колючему шерстяному сукну его кителя и замерла, вдыхая знакомый запах. Блаженное чувство покоя вливалось в нее, изгоняя страх.
Людской поток схлынул, и Лили с Джейми побрели на улицу, не размыкая объятий.
Всего несколько минут назад слышался тошнотворный вой сирены, но казалось, прошли долгие часы. Город вымер, на пустынных улицах, перегороженных бесчисленными мешками с песком, не было ни души. Только самые безрассудные не прятались сейчас в убежищах.
– Сюда. – Джейми потянул Лили за собой к большому, величественному зданию с глубоким портиком. – Здесь так же безопасно, как и под землей.
Хэмилтон обнял Лили за плечи, и она тесно прижалась к нему. В отдалении слышался грохот рвущихся снарядов. «Похоже на раскаты грома», – подумала Лили. В детстве она любила считать удары грома в грозу. При мысли о том, что бомбы падают где-то далеко, у нее вырвался вздох облегчения.
– Что ты здесь делаешь? – спросила она.
– Я пришел увидеться с тобой, – ответил Джейми.
Лили посмотрела ему в лицо. Серые глаза его сверкали необычайно ярким огнем, в них читались сила, мужество и искренность. Такие глаза не смогли бы солгать.
– Зачем?
– Ты знаешь зачем, – тихо произнес он.
Лили вглядывалась в лицо Джейми, и каждая черточка казалась ей знакомой и родной. Удивительно, ведь она едва знала этого человека. Темные брови, тонкий шрам у виска, как бы ей хотелось погладить его, легко коснуться того места, где он пересекает бровь.
– Я держался от тебя на расстоянии. Пришлось заставить себя. Я предупредил Филиппа, что не приду, но ничего не смог с собой поделать. Я должен был увидеть тебя снова. В «Савое» Дайана сказала мне, что ты осталась дома, и я решил попробовать тебя найти.
– Это неправильно. – Лили отвела взгляд.
Он искал ее, и ей больше всего на свете хотелось быть вместе с ним, но это было неправильно. Джейми женат. Перед лицом Господа он не может предать свою жену. Поддавшись искушению, они оба совершат прелюбодеяние, а это смертный грех. Сможет ли Господь ее простить?
Откровенно говоря, за годы войны ее вера немного поколебалась из-за того, что ей приходилось видеть вокруг. Где был Господь, когда повсюду гремели взрывы и лилась кровь?
Джейми поднес к губам ее руку и поцеловал. Его дыхание участилось, и Лили решила, что сейчас не время думать о Боге. Это можно сделать и потом.
Они пришли в дом крестной Дайаны и поднялись по лестнице в спальню Лили, большую, погруженную во мрак комнату с темно-малиновыми стенами, широкой кроватью, гардеробом красного дерева и голым дощатым полом.
Джейми запер дверь на задвижку, бросился к Лили, сжал ее в объятиях и приник жадными губами к ее губам. Страсть захватила их обоих. Когда пальцы Лили нашарили первую пуговицу на груди Джейми, он быстро отстранился, сорвал с себя китель и распахнул кардиган Лили.
Она не успела даже подумать, что же на ней надето, как оказалась совершенно нагой. Они упали на кровать, поверх покрывала, их тела сплелись.
Никогда еще мужская рука не касалась ее обнаженной кожи, ощущение было волнующим, восхитительным. Губы Джейми сжали ее сосок. Лили тихо застонала и изогнулась дугой. Бедром она чувствовала упругое прикосновение восставшей плоти Джейми. Прежде секс всегда казался ей странным занятием, ослабевшие мужские тела в госпитале не вызывали мыслей о близости. Но Джейми был силен, полон жизни и неукротимой энергии. Им владели страсть, неистовство и ярость.
Лили нежно провела пальцем подлинному багровому рубцу у него на бедре. След ранения шрапнелью, из-за которого Джейми вернулся домой из Африки. В Белтонуорде на свадьбе Сибил Джейми заметно прихрамывал, но теперь хромота почти прошла.
– Болит? – спросила Лили.
– Только не сейчас, – прошептал Джейми, покрывая поцелуями ее грудь. Лили закрыла глаза, растворяясь в новом ощущении. – Я не хочу причинить тебе боль, – выдохнул Джейми.
– Мне все равно.
– Но мне не все равно. Я хочу, чтобы ты снова желала меня, как тогда.
– Я хочу этого.
– И чтобы тебе не было больно. – Рука Джейми скользнула к ее лону, и по телу Лили пробежала дрожь наслаждения. – Мы не должны…
– Нет, должны. – Лили казалось, что она умрет, если это вдруг прекратится. Ей хотелось пройти весь путь до конца. Она высвободилась из объятий Джейми и уселась на нем верхом. Ей нравилось ощущать, как откликается его сильное тело на малейшее ее прикосновение. – Покажи мне как…
Джейми обхватил ладонями бедра Лили. Их взгляды встретились. Серые глаза и ярко-синие будто заключили безмолвный договор. Два нагих тела медленно двинулись навстречу Друг другу, и Лили ощутила, как плоть Джейми входит в ее плоть. У нее перехватило дыхание, и Джейми, не сводя глаз с ее лица, тотчас остановился.
И тогда Лили качнулась вперед, теснее прижалась к Джейми и невольно вскрикнула, принимая в себя его естество.
– О, Дану [19]19
Дану – в кельтской мифологии мать-прародительница, давшая жизнь племени могущественных богов.
[Закрыть], – простонал Джейми, в следующий миг их тела уже двигались в тесном сплетении, руки Джейми сжимали ягодицы Лили. И вот по телу ее, словно морская зыбь, прошла легкая дрожь и где-то внутри начала подниматься жаркая волна блаженства.
Лили всхлипнула, задыхаясь, прогнулась всем телом, словно исполняя диковинный танец, и Джейми крепче сжал ее в объятиях, сливаясь с ней в единое целое.
После они лежали обнявшись в сумраке комнаты, так и не потрудившись задернуть шторы на окнах. На черном небе сиял блестящий серп луны.
– Ты не представляешь, сколько ночей я провела, глядя в окно и думая о тебе, – сказала Лили, положив голову на согнутый локоть Джейми. – Все думала, где ты, что с тобой, видишь ли ты ту же луну, что и я, и вспоминаешь ли обо мне хотя бы иногда.
– Я просто не мог думать ни о чем другом, – усмехнулся Джейми. – В военном министерстве не слишком-то мной довольны. Скоро мне придется вернуться на подлодку. – Джейми замолчал. Моряки никогда не говорят, куда они отправляются, это непреложный закон. Умом Лили это хорошо понимала. Умом, но не сердцем. Если Джейми уйдет в море, ей важно будет знать, где он, чтобы следить за событиями, вчитываться в газеты, прислушиваться к сообщениям радио, всматриваться в кадры кинохроники. Так по крайней мере она сможет быть ближе к нему.
Она почти ничего не знала о подводных лодках, но четко усвоила одно их отличие от военных кораблей: если субмарина сбита, у экипажа нет никакой надежды спастись. Море похоже на ракеты «Фау-2», оно так же жестоко и безжалостно. Джейми легко мог погибнуть в толще воды, задохнуться в своей бронированной замкнутой камере. При мысли об этой страшной смерти Лили пронзил ужас.
– Нам не следовало этого делать, – с горечью проговорила она. – Боюсь, за это нас ждет наказание. Ты женат, и это навсегда, так учит моя вера. Разве у нас может быть будущее?
– Я сыт по горло рассуждениями о будущем, – тихо произнес Джейми. – Все вокруг только о нем и говорят. Если мы выиграем эту войну, если союзники продвинутся к этому рубежу, если противник сдаст позиции… А как же настоящее? Как быть с тем, что мы чувствуем сейчас? Несколько лет назад я совершил ошибку и женился, и каждый день, с тех пор как встретил тебя, я не перестаю об этом думать. Что же мне делать с этим?
– Совершил ошибку? – Именно это ей и хотелось услышать. Джейми ошибся, он выбрал себе не ту женщину. Но католическая церковь не признает развода. Узы брака священны, и ошибки во внимание не принимаются. Бог все видит и строго вершит свой суд. Нарушив запрет, можно поплатиться бессмертной душой. Слово Господне непреложно. С Господом не торгуются. – Расскажи мне, – попросила Лили.
Он крепче прижал Лили к себе и рассказал ей о Миранде, девушке, с которой вместе вырос. Они дружили с детства, а их матери считались лучшими подругами и стали подружками невесты друг у друга на свадьбе. В 1937-м Джейми и Миранда поженились.
– Я сразу же понял, что совершил ошибку, – признался Джейми. – В нашу первую брачную ночь… – Лили вздрогнула как от удара при этих словах. – …Миранда заперлась в ванной и расплакалась. Она ни за что не хотела выходить. Я сказал ей, что нам не обязательно заниматься любовью, что я не прикоснусь к ней, но она все равно отказывалась выйти.
– Почему?
– Она боялась меня, боялась акта любви. Она вела очень замкнутую жизнь и не представляла, что происходит между мужчиной и женщиной. Не знаю, что там наговорила ей мать перед свадьбой, но Миранда пришла в ужас. При гостях она еще как-то держалась, но когда мы остались одни, ее как будто прорвало.
Лили теснее прижалась к Джейми.
– И что же ты сделал?
– Я провел всю ночь на полу. Это была не самая лучшая брачная ночь, но не это меня пугало. Я думал о будущем. Если женщина тебя боится, не так-то просто преодолеть этот страх. Днем Миранда любила меня, но ночью в ней пробуждался животный ужас. – В голосе Джейми звучала скрытая боль. – Ей внушили, что мужчины грязные животные, что при закрытых дверях мы не в силах обуздать наши порочные инстинкты. Позднее она рассказала мне об этом.
– А ты не мог поговорить с ней об этом? Или поговорить с ее матерью?..
