Текст книги "Уроки разбитых сердец"
Автор книги: Кэти Келли
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 31 страниц)
Глава 9
Октябрь 1940 года
Лили Кеннеди выпрямила обтянутые чулками ноги, уперлась ступнями в основание кремовой плиты «Ага» в огромной кухне Ратнари-Хауса и принялась маленькими глотками потягивать горячий чай из тонкой фарфоровой чашки с цветочным узором. Было раннее утро, и в комнате царила тишина, Нарушаемая лишь громким тиканьем часов на стене да редкими криками забияки-петуха во дворе.
Прошагав в тяжелых уличных башмаках десять минут по аллее от Кузницы до большого дома, Лили с мамой успели замерзнуть, хотя и старались идти быстро. Морозный воздух пощипывал щеки. Темные деревья в тусклых лучах рассветного солнца отбрасывали длинные тени.
Лили не боялась темноты: девушка, выросшая в сельской местности, не станет шарахаться от каждого сгустка мрака. И все же, засидевшись допоздна у какой-нибудь подруги в Тамарине и возвращаясь ночью домой на велосипеде, Лили не раз испуганно замирала в седле и прислушивалась к ночным шорохам, ведь в округе ходило немало жутких историй о призраках и духах. Однако черное расплывчатое пятно у дороги чаще всего оказывалось заблудившейся коровой или безобидным кустом терна.
Томми рассказывал в своих письмах об уличных фонарях и неоновых вывесках в Лондоне, об окутанных мягким сиянием домах на фоне темного неба. Томми говорил, что теперь город погружен во мрак – никто не хочет подавать сигнал мистеру Гитлеру. Лили с трудом представляла себе город, такой огромный, как Лондон. В жизни ей пока не доводилось видеть городов крупнее Дангарвана, а Лондон, Париж и Нью-Йорк были ей знакомы лишь по чудесным фильмам, которые или в кинотеатре «Ормонд».
Но теперь, уже совсем скоро, ей предстояло увидеть Лондон своими глазами. Оставалось подождать всего несколько дней. Лили взволнованно затаила дыхание, смакуя эту мысль, но тут же озабоченно нахмурилась. Томми помог ей разузнать условия приема на курсы медсестер в королевской бесплатной больнице, но он не сможет ее встретить. Королевский ирландский фузилерный полк, к которому он приписан, к тому времени уже покинет Лондон. Само собой, Томми не сказал, куда его отправят.
Прочитав последнее письмо сына, отец скомкал его и швырнул в огонь.
«Сначала ушел Томми, а теперь и ты, Лили? Зачем это тебе? – угрюмо проворчал он. – Разве мало нам своих войн? Почему мы должны посылать наших детей воевать на чужой земле?»
Лили не ответила. Она понимала, что за всеми гневными речами отца против войны, в которой Ирландия занимала нейтральную позицию, скрывается мучительный страх потерять любимого сына, ставшего солдатом. Маме в отличие от отца не нужно было ничего объяснять. Она чувствовала, что Лили мечтает о другой жизни и хочет любой ценой вырваться из Ратнари-Хауса.
– Кто не бывал в этом доме, ни за что не поверит, что здесь так холодно, – озабоченно пожаловалась мама, торопливо входя в кухню в своей привычной одежде экономки. – Постели опять отсырели, ну что ты будешь делать? Если не удастся привести все в порядок до приезда ее светлости, не миновать скандала.
Лили поспешно вскочила, достала еще одну красивую фарфоровую чашку с блюдцем и налила маме чаю. Мама всегда предпочитала посуду попроще, но Лили нравилось держать в руках тончайший, почти прозрачный фарфор.
– Вот твой чай, мама. Садись.
– Нет у меня времени сидеть, – вздохнула мама, но все же взяла чашку и с благодарностью отпила глоток, стоя у большого, чисто вымытого деревянного стола. – В Красной спальне пахнет сыростью даже при открытых окнах. Не знаю, выветрится ли запах до завтра. Господи, и зачем я только разрешила всем прийти сегодня попозже, когда в доме полно работы?! – Мэри удрученно покачала головой.
– Посиди со мной, – попросила Лили. Она понимала, что мать бесполезно уговаривать не выбиваться из сил ради тех, кто не способен оценить ее заботу и усердие. К семейству великих Локрейвенов Лили Кеннеди в отличие от матери относилась без всякого почтения.
– Я, пожалуй, присяду на минутку, – сказала мама, и на лицо ее набежала тень.
Лили должна была уехать наследующий день, а Мэри предстояло хлопотать по дому и отдавать распоряжения слугам, готовясь к большому приему. Хозяева пробыли неделю в Дублине и собирались вернуться домой в компании друзей.
Обычно на кухне бывало шумно даже в этот ранний час. Кухарка Эйлин Шоу вечно пыхтела и ворчала, что в такую холодную, промозглую погоду ее кашель усиливается. Шон, служивший денщиком при майоре Локрейвене в Первую мировую, а теперь занимавший место дворецкого в доме, попыхивал трубкой, бросая разъяренные взгляды на неповоротливую Нору, новую горничную, готовившую поднос с завтраком для леди Айрин.
Вообще-то Шон был довольно добродушным малым, но в последнее время в Ратнари-Хаусе горничные менялись слишком часто, и Нора – молодая, неуклюжая и довольно бестолковая девица, благоговевшая перед великолепием усадьбы – не отвечала требованиям дворецкого.
И наконец, Виви – лучшая подруга Лили – обычно стояла у двери с чашкой чаю в одной руке и сигаретой – в другой. Торопясь получить заряд бодрости перед работой. Лили обожала Виви, хотя на первый взгляд у подруг было мало общего. «Похожи, как мел на сыр», – говорила о них Мэри, и все же девушки были неразлучны с самого детства. Когда-то они вместе ходили в школу, но Виви в тринадцать лет пришлось бросить учиться и начать работать на Локрейвенов.
Мама настояла, чтобы Лили проучилась до семнадцати лет, Что было почти неслыханно.
– Ты с ума сошла. Где это видано, столько времени корпеть над книжками? – увещевала подругу Виви. – Подумай, как славно мы могли бы повеселиться, будь у тебя пара шиллингов в кармане, Лили.
Виви – маленькая, соблазнительная пышечка – недавно наведалась в парикмахерский салон «Сильвия», чтобы придать волосам платиновый оттенок, в точности такой, как у ее кумира, кинозвезды Джин Харлоу.
– Но тогда мне придется прислуживать проклятой леди Айрин, – с досадой объясняла Лили. Это звучало как приговор. Лучше вовсе не иметь денег, чем зарабатывать их в Ратнари-Хаусе, решила Лили.
К сожалению, в таком маленьком городке, как Тамарин, очень трудно было найти работу, а скромные доходы супругов Кеннеди не позволяли им отправить дочь учиться на медсестру в одной из больших больниц, чего Лили всегда хотелось. Кончилось тем, что ей все же пришлось поступить на службу в Ратнари-Хаус. Виви была счастлива.
«В Лондоне мне будет не хватать Виви», – с грустью подумала Лили. Тяжело расставаться с лучшей подругой.
В то утро слуги наслаждались последними часами короткого отпуска. Им редко выпадал случай поваляться в постели в свое удовольствие. С приездом хозяев в усадьбе начинались привычные хлопотливые будни. «Скоро весь дом придет в движение, словно механизм гигантских часов с его винтиками и шестеренками», – подумала Лили. Служанки примутся яростно вытирать пыль, чистить, мыть, скоблить, полировать… Эйлин начнет священнодействовать на кухне – готовить фазанов для вечеринки, варить свой непревзойденный грибной суп, раскатывать бесконечные тончайшие пласты теста для слоеного торта «Creme milles feuilles», который леди Айрин всегда неизменно включала в меню.
Лили пришла с матерью в Ратнари-Хаус только потому, что Локрейвены были в отъезде. Она не показывалась в усадьбе с прошлого Рождества, после того как начала работать в маленькой приемной доктора Рафферти, деревенского врача. Когда невестка Рафферти забеременела, Лили с радостью ухватилась за возможность занять ее место – убирать в кабинете доктора и иногда кое в чем ему помогать. Она надеялась, что этот скромный опыт когда-нибудь поможет ей выучиться на медсестру.
Леди Айрин пришла в ярость, но умело скрыла гнев под привычной маской равнодушия.
– Если тебе так хочется тратить свою жизнь на то, чтобы возиться с больными людьми, Лили, что ж, желаю удачи, – холодно проговорила она, когда Лили официально предупредила ее о своем уходе.
Свою последнюю камеристку леди Айрин называла по фамилии – Райан. Но Лили – дочь экономки, проводившая в Ратнари-Хаусе добрую половину дня с тех пор, как еще ребенком впервые встала на ножки – была на особом счету. Вместо резкого окрика «Кеннеди» хозяйка снисходительно обращалась к ней по имени. «Это дорогого стоит», – считала довольная Мэри.
«Ты ей очень нравишься, милая, – с гордостью сказала мама, когда всего через полгода с начала работы Лили в усадьбе ее повысили до звания камеристки. – Да иначе и быть не может. Ты такая умная, расторопная, сметливая, и я никогда раньше не видела, чтобы кто-то причесывал ее светлость так же красиво, как ты».
Лили сомневалась, что заслужила милостивое обращение ее светлости своим умением укладывать редеющие темные волосы леди Айрин. Благодарность не входила в число добродетелей хозяйки, отличавшейся редким самодурством. За пятьдесят лет ее светлость привыкла к беспрекословному повиновению всех, кто ее окружал. Любой, самый вздорный ее каприз исполнялся в мгновение ока.
Все знали, что в родительском доме надменная леди Айрин купалась в роскоши, ее окружали полчища слуг, вышколенные лакеи, французские повара и горничные-итальянки, не чета скромному штату прислуги в Ратнари-Хаусе. В Килдэре семье ее светлости принадлежало две тысячи акров первоклассной пахотной земли, а перед огромным георгианским особняком ее родителей простирался великолепный сад, разбитый на итальянский манер. Разумеется, эта благородная дама не привыкла, чтобы какая-то ничтожная камеристка диктовала ей свою волю.
– Мне странно слышать, что ты хочешь уйти, – добавила леди Айрин своим убийственно-тихим голосом, который так и сочился ядом. Ее аристократически-бледное лицо пошло красными пятнами, и под тонким слоем пудры обозначились еще резче жесткие складки вокруг рта, те, что бывают у заядлых курильщиков. – Я думала, ты здесь вполне счастлива.
– Да, ваша светлость, вы правы, – невозмутимо ответила Лили.
Она научилась принимать вежливый, сдержанный тон в разговоре с хозяйкой, когда та приблизила ее к себе, сделав своей личной служанкой вместо Райан. Леди Айрин была дамой капризной, с переменчивым нравом и резкими перепадами настроения. Ее дочь Изабелла во всем походила на мать. По счастью, Изабелла редко бывала дома. Она училась за границей, заканчивала школу в Швейцарии, и как раз в это время совершала путешествие по итальянским озерам с кем-то из родственников. Война началась всего четыре месяца назад, и ни майор, ни леди Айрин не принимали ее всерьез. Им и в голову не приходило, что Изабелла, возможно, подвергает себя опасности, разъезжая по Италии в «испано-сюизе» в шумной компании золотой молодежи вроде Монти Фицджералда или Клер Смайт-Форд. Лили давно поняла: деньги и положение в обществе надежно ограждают таких, как Изабелла Локрейвен, от любых неприятностей.
– Тогда зачем уходить? – Леди Айрин надменно вздернула брови.
В голове Лили промелькнуло множество ответов. «Потому что я не желаю провести остаток жизни, потакая вашим пустым прихотям, как моя бедная мама», – хотелось ей сказать.
Леди Айрин наверняка знала об этом, и Лили благоразумно сдержалась.
– Я с детства мечтала стать медсестрой, – честно призналась она.
– Так у какого доктора ты собираешься работать? – наседала леди Айрин.
Разговор происходил в любимой комнате Лили – маленькой гостиной рядом со спальней ее светлости. Лили выросла в уютном домике с крепкой, добротной мебелью, да и огромная усадьба Ратнари-Хаус тоже во многом походила на обыкновенный загородный дом, без вычурных украшений и архитектурных излишеств. Но малая гостиная, отделанная пышно, с кокетливой женственностью, разительно отличалась от остальных комнат и служила леди Айрин приятным напоминанием о юности, проведенной в родительском особняке. Декораторы потрудились здесь на славу. Высокие окна, затянутые шелковыми занавесками с бледно-розовыми и голубыми цветами, и изысканная золоченая мебель на тонких выгнутых ножках придавали комнате неизъяснимое очарование. Тяжеловесный старый очаг уступил место изящному мраморному камину с античными нимфами, резвящимися в объятиях фавнов.
– У доктора Рафферти, – ответила Лили.
– О, я его не знаю. – Разве могли Локрейвены удостоить своим вниманием обыкновенного деревенского врача? Когда заболевал кто-нибудь из членов семьи, обычно посылали за доктором в Уотерфорд. – Ты вольна поступать, как хочешь, Лили. – Ее светлость пожала плечами и знаком дала понять, что разговор окончен.
Лили с радостью оставила Ратнари-Хаус. Она терпеть не могла леди Айрин и понимала, что со временем ей становится все труднее и труднее скрывать свою неприязнь.
Лили не могла бы сказать с уверенностью, когда именно потеряла уважение к хозяевам. Возможно, после того, как ее мать упала с велосипеда, возвращаясь домой из Ратнари-Хауса. Мэри пришлось ждать до двух часов ночи, пока разойдутся по домам последние гости после вечеринки. Лили было тогда четырнадцать.
На следующее утро мать, как всегда, вышла на работу в семь, вся в черных синяках и кровоподтеках, еле живая от боли. Леди Айрин мимоходом упомянула, что надо бы найти для нее вковую мазь, и тут же заговорила о приеме по случаю начала охотничьего сезона. Естественно, о мази она больше не вспомнила.
«Ожидается всего семь охотников, миссис Кеннеди, совсем не так уж много». – Вежливое обращение «миссис Кеннеди» не могло скрыть высокомерного пренебрежения леди Айрин к экономке. Оно звучало как издевка.
Айрин Локрейвен ни до кого не было дела. Никогда в жизни она не убирала за собой. Снимая с себя одежду, она просто швыряла ее на пол, спокойно переступала и шла дальше. Айрин носила самые дорогие и лучшие вещи, роскошное белье из крепдешина и тончайшего шелка, предпочитая теплые персиковые и коралловые тона, выгодно оттенявшие бледность кожи. По сравнению с ними бесформенные шерстяные рубашки и толстые панталоны, которые носили женщины в семье Кеннеди, казались особенно уродливыми и убогими – серые от бесконечной стирки, грубые на ощупь, отвратительные на вид.
Лили мысленно поклялась, что если у нее когда-нибудь будут деньги, она тоже купит себе шелковые нижние юбки и длинные, до самого пола, домашние платья. «Если разбогатею, – думала она, – непременно найму себе помощницу по хозяйству, но буду обращаться с ней уважительно». Айрин Локрейвен жила с ощущением, что между ней и Мэри Кеннеди лежит пропасть, она искренне верила, что аристократическое происхождение возносит ее на недосягаемую высоту. «Как будто она чем-то лучше», – презрительно фыркнула Лили.
К несчастью, Мэри тоже в это верила. Неужели мама не видит, что Локрейвенов и Кеннеди разделяет лишь одно – деньги?
– Ты ведь будешь писать, правда? – спросила мама, торопливо отпивая из чашки. Она вечно куда-нибудь спешила и старалась всюду успеть.
– Ну конечно, мамочка, – улыбнулась Лили. – Думаешь, если от Томми писем не дождешься, то и я такая же? Нет. Я буду часто писать и рассказывать тебе обо всем.
– Я буду скучать, – вздохнула мама, – и стану молиться за тебя.
– Я тоже буду за вас молиться, мамуля.
Лили чувствовала себя немного виноватой, оттого что уезжает, и все же при мысли об отъезде ее охватывало радостное волнение. Когда стало понятно, что война далеко не «нелепое недоразумение», как называли ее Локрейвены, Лили завела разговор с доктором Рафферти о лондонской школе медсестер. Потом Томми записался добровольцем, и это ее подстегнуло. Лили ждал бесконечно огромный мир, полный загадок и тайн, и ей страстно хотелось поскорее окунуться в новую жизнь.
Два дня спустя Лили сидела на краю жесткой кровати, покрытой застиранным до ветхости сизо-лиловым одеялом. Она охнула с облегчением, узнав, что ей придется делить комнату в сестринском доме всего лишь с двумя соседками. В официальном письме из королевской бесплатной больницы в Хэмпфорде не сообщалось никаких подробностей о сестринском доме, указывалось лишь его название – пугающе длинное, словно выстрел из двустволки – Лэнгтон-Ридделл.
На пароме от Холихеда Лили достала письмо, разгладила его на коленке и задумалась, не совершила ли ошибку, оставив дом. Но стоило ей попасть в Лондон, и все ее сомнения исчезли.
Это был третий большой город в ее жизни. Сначала Уотерфорд, потом Дублин и вот теперь Лондон. Его оживленные улицы были совершенно не похожи на крутые холмы Тамарина, и вместо того чтобы испугаться, Лили пришла в восторг.
О, она и не думала бояться: Лондон очаровал ее, покорил, обворожил. Лили восхищало все: людские толпы, сутолока, машины и автобусы, большие красивые дома, громоздившиеся друг на друга, угрожая раздавить.
Оказавшись в сестринском доме, Лили с радостью убедилась что там нет огромных дортуаров с бесчисленными кроватями, где, стиснутые как сельди в бочке, спят будущие медсестры. Ее поселили в прелестной, пусть и крошечной комнате под самой крышей, где помещалось всего три кровати. Одна из них была уже занята молодой женщиной, на вид ровесницей Лили, но куда более утонченной и взыскательной. От новых апартаментов она была явно не в восторге.
Лили же нашла свое жилище довольно удобным. Там было все необходимое: тяжелые шторы, защищавшие от ветра, умывальник с лоханью в цветочек и таким же кувшином, старенький комод с потемневшим зеркалом, который служил заодно и туалетным столиком, а рядом с аккуратно застеленными железными кроватями с высокими спинками стояли маленькие табуретки, выполнявшие роль ночных тумбочек. По обе стороны от двери из стены торчали гвозди, чтобы вешать одежду.
Лили прежде приходилось спать и в куда худших условиях.
Но достопочтенная Дайана Белтон определенно привыкла к большему комфорту и, сидя на краешке кровати, потрясенно оглядывала комнату.
Непосредственная, импульсивная Виви наверняка бросилась бы к Дайане и принялась расспрашивать, все ли у нее в порядке. Прежде и Лили поступила бы так же, но жизнь научила ее осторожности. Лили Кеннеди выросла вблизи Большого дома и давно усвоила, что тамошние обитатели отличаются от остальных людей.
«Они особенные, – любила повторять мама, склонившись над кружевами леди Айрин с иголкой в руках и щуря утомленные глаза. – Посмотри, какая прелесть, Лили. Ты только пощупай. О, в таких чудесных вещах, наверное, чувствуешь себя принцессой?»
«Почему деньги, земля и шелковое кружевное белье делают этих людей особенными? – недоумевала Лили. – Разве мы все не равны перед Господом?»
Здесь, в Лондоне, Лили перестала быть «дочкой Мэри и Тома Кеннеди, дослужившейся до камеристки самой госпожи». Здесь она была такой же начинающей медсестрой, что и достопочтенная Дайана. Лили не собиралась первой затевать разговор и извиняться за убогость комнаты перед этой девушкой в твидовом костюме с меховым воротничком и с жемчужным ожерельем на шее. Достопочтенная Дайана запросто могла небрежно откинуть за спину волну неправдоподобно светлых волос и отвернуться от назойливой соседки с тем ледяным презрением, которое наверняка вызывала у нее тупая деревенщина вроде Лили.
Холодным молчанием ответила она на приветствие строгий сестры Джонс.
– Подъем в шесть, завтрак в шесть двадцать, а в семь вас ждут в палатах, – непререкаемым тоном огласила расписание сестра Джонс. – Лекции для начинающих будут проходить здесь, на цокольном этаже, завтра вы получите расписание. Первые два месяца вы будете работать до восьми вечера каждый день, выходной – раз в две недели. Вы должны явиться в сестринский дом до десяти, в десять двери будут заперты. В экстренных случаях вам будет выдан специальный пропуск и вы получите разрешение задержаться до одиннадцати часов. И никаких посетителей. Все понятно?
– Да, сестра, – пробормотали все хором.
Потом практиканток распределили по комнатам. Лили с Дайаной оказались соседками, и с тех пор Дайана не произнесла ни слова. «Ну и пускай себе молчит, раз ей так хочется», – проворчала про себя Лили.
Она встала и сняла с себя невзрачное шерстяное пальто, которое даже в лучшие свои дни не сидело на ней так, как на Дайане ее костюм. А лучшие дни этого пальто давно минована Лили купила его три года назад в Тамарине, в магазинчике «Куилианс», и этот смелый, взрослый поступок возвысил ее в собственных глазах, поскольку раньше она всегда покупала одежду вместе с родителями в лавке «Макгаррис». Всякий раз, надевая пальто, Лили казалась себе взрослой женщиной, самостоятельно принимающей решения, и это ей нравилось. Но теперь, глядя на ослепительную Дайану в безупречно скроенном элегантном твиде, Лили вдруг почувствовала себя нескладной и уродливой.
Она повесила злосчастное пальто на гвоздь и начала распаковывать свой маленький картонный чемодан.
Когда Дайана тихо, нерешительно заговорила, Лили так удивилась, что даже подскочила от неожиданности.
– Меня зовут Дайана Белтон. Простите, мы с вами так до сих пор и не познакомились. Вы, наверное, сочли меня невоспитанной грубиянкой, но здесь все так непривычно, что я совершенно растерялась.
Дайана церемонно протянула руку в замшевой перчатке.
– Лили Кеннеди, – сухо кивнула Лили, ответив на рукопожатие.
– О, вы из Ирландии! Обожаю Ирландию, там чудесная охота. Вы увлекаетесь охотой?
– Нет, – невозмутимо произнесла Лили.
– Ах, простите, нет, конечно, нет, – пробормотала Дайана.
– Почему «конечно»? – полюбопытствовала Лили. – Почему бы мне не любить охоту?
Лили как-то сидела верхом на гунтере леди Айрин – огромном чалом жеребце по кличке Абу-Симбел. Она съежилась и оцепенела от страха, но все же сумела совершить круг по двору. И как только люди умудряются мчаться галопом да еще перескакивать через изгороди и канавы, преследуя несчастных лис? Это было свыше ее понимания.
– Я вас обидела, извините. – Дайана хлопнула себя ладонью по кораллово-красным губам. – Ах, мне ужасно жаль. – И она вдруг расплакалась. – Я обязательно должна добиться чего-то в жизни. Отец говорит, что я веду себя как глупый ребенок, и вечно сердится. Он не понимает, почему я не захотела остаться дома и вступила во Вспомогательную территориальную службу. Он пригрозил урезать мне содержание, наговорил столько ужасных вещей, но мне все равно. Ничто меня не остановит. Я хочу одного: изменить свою жизнь, наполнить ее смыслом.
Лили опустилась на кровать рядом с Дайаной, отметив про себя, что фигуры у них почти одинаковые: узкие бедра, длинные ноги, полная грудь.
Лили поняла, что зря подозревала Дайану в высокомерии. За ее холодной замкнутостью скрывались растерянность и испуг.
– Мой отец тоже был против этой затеи, – миролюбиво заметила Лили. – Он все допытывался, зачем мне выхаживать раненных на войне, в которую вообще не стоило вступать. Он не больно-то жалует войны: у нас в Ирландии их было предостаточно. Но для меня это единственный способ выучиться на медсестру, и мне тоже хочется изменить свою жизнь.
– Боже! А мой папа думает, что эта война единственно правильное решение, – оживилась Дайана. – Он просто в ярости от того, что хромота не позволяет ему присоединиться к его старому полку. Он записался в отряд местной обороны. Отец не верит, что из меня получится медсестра и я смогу приносить пользу. И все же он не в силах лишить меня наследства, ведь ему все равно нечего мне оставить.
Девушки весело расхохотались, и Дайана принялась вытирать слезы шелковым носовым платком.
– Мне тоже нечего наследовать, – призналась Лили.
Тут приоткрылась дверь, и в комнату заглянула девушка с приветливым веснушчатым личиком, обрамленным светлыми кудряшками.
– Я не ошиблась дверью? – В голосе девушки слышался отчетливый лондонский выговор.
– Это пятнадцатая комната, – подсказала Лили.
– Тогда мне сюда. – Новенькая решительно шагнула в комнату, таща за собой огромный, едва ли не больше ее самой чемодан. Крошечная, с белокурыми локонами, она казалась немного повзрослевшей «девочкой-звездой» Ширли Темпл, лишь смеющиеся кошачьи глаза выдавали ее подлинный возраст. – Мейзи Хиггинс, – представилась она. – Господи, ты уже плачешь! – Она озабоченно нахмурилась, разглядывая заплаканное лицо Дайаны. – Я слышала, что матрона [8]8
Матрона – сестра-распорядительница в больнице; лицо, руководящее средним медперсоналом и отвечающее за хозяйство.
[Закрыть]– настоящая старая грымза, но никак не думала, что она так быстро успеет всех достать.
Первые недели в огромной старой больнице на Грейз-Инн-роуд оказались самыми тяжелыми и изматывающими. Лили и Мейзи было немного легче, они по крайней мере привыкли рано вставать (Мейзи раньше работала ученицей парикмахера), а для Дайаны ранний подъем стал подлинным кошмаром. Кормили в сестринском доме неплохо, несмотря на жесткие продовольственные нормы, введенные в стране. Но труднее всего было привыкнуть к раненым. Всем, кто рассчитывал на долгую теоретическую подготовку перед практикой в больничных палатах, пришлось пережить настоящее потрясение: неопытных практиканток бросили в самое пекло.
«Мы живем в военное время, – сказала одна из сестер-наставниц в самый первый день, когда девушек переводили из палаты в палату, знакомя с расположением помещений в огромной больнице. – Как ни печально, но для вас это прекрасная возможность научиться нашему ремеслу. Здесь вы увидите то, чего вам никогда прежде не приходилось видеть. От наших учениц прошлогоднего набора осталось всего три четверти, остальные не выдержали и сбежали. Итак, леди, решайте сами, стоит ли продолжать».
В палате, где раненому с тяжелыми ожогами меняли перевязку, одну из учениц вырвало, и Лили едва не последовала ее примеру. И все же она заставила себя стоять у постели обожженного мужчины и смотреть. Лили понимала: если хочешь овладеть ремеслом медсестры, придется привыкнуть к зрелищам и похуже. Она не собиралась сдаваться.
– Ты в порядке? – шепнула она Дайане, чье лицо под накрахмаленным чепцом заметно позеленело.
– Не совсем, – промямлила та, пошатываясь. Казалось, она вот-вот упадет в обморок.
– Ты только подумай, как тяжело придется этому бедняге, если мы все разбежимся, точно глупые курицы, – прошипела Лили. Ее взгляд не отрывался от лица раненого, где между обугленными краями раны проступали розовые пятна сукровицы.
– Ладно, – пробормотала Дайана, подавляя приступ тошноты. – Я понимаю. – И она тепло улыбнулась раненому.
– Молодец, сестра Белтон. – Наставница одобрительно кивнула. – Правда, в какой-то момент мне показалось, что вы готовы сбежать.
– Вовсе нет, – возразила Дайана, крепко стиснув руку Лили.
Лили с удивлением узнала, что в королевской бесплатной больнице готовят и женщин-врачей. Новость ее обрадовала.
– Интересно, их тоже, как и нас, заставляют выполнять самую грязную работу? – задумчиво проговорила Мейзи.
– Как же, черта с два, – пробурчала другая ученица.
На медсестер-практиканток действительно сваливалось много тяжелой работы, чаще всего им приходилось выносить подкладные судна и протирать больных влажными губками. Одна из палатных сестер с первого взгляда невзлюбила Дайану и без конца давала ей самые противные поручения. Как-то раз она заставила девушку сменить перевязку мужчине с ранением в области паха. Несчастная готова была провалиться сквозь землю от смущения.
– Не знаю, кто из нас больше покраснел, я или тот бедняга, – вздохнула Дайана, сидя вечером в крошечной комнате отдыха в сестринском доме и описывая подругам ужасную сцену в больничной палате.
– Бедняга! – передразнила ее Черил, задиристая девица из Уолтемстоу, никогда не упускавшая возможности поиздеваться над Дайаной из-за ее безупречного выговора. – Скажи пожалуйста, какая фря, – проворчала она. – Могла бы остаться дома, с дворецким, так нет же. Нам тут не нужны дамочки вроде нее.
День выдался длинный, тяжелый – еще один в бесконечной череде однообразных больничных будней, – и Лили едва держалась на ногах от усталости, но, услышав Черил, она мгновенно поняла, что нужно что-то делать. Лили с трудом поднялась на ноги, расправила плечи и подбоченилась.
– Ну и злой же у тебя язык, Черил, – холодно отчеканила она. – Дайана не смотрит на тебя свысока, так что и тебе пора прекратить смотреть на нее сверху вниз.
Черил застыла как вкопанная.
– Это я-то смотрю на нее сверху вниз?
– Меня ты тоже презираешь? – Лили сурово нахмурилась. – Называешь за глаза «большой жирной ирландкой»?
– Нет, – поспешно выпалила Черил. – Ты другое дело.
– Мы все тут разные, – резко осадила ее Лили. – Придется тебе к этому привыкнуть.
– А то что? – Черил с вызовом вскинула голову, на ее заостренном личике появилось упрямое выражение.
Лили выпрямилась во весь свой немалый рост.
– Я выросла на ферме. Моя мать служит в богатой усадьбе, и я с одинаковой ловкостью способна выстирать тончайшее платье и помочь корове отелиться. Мне пришлось вытерпеть достаточно придирок и нападок, прежде чем я попала сюда, и я не собираюсь выслушивать грубости от таких, как ты. Я не люблю зря махать кулаками, но если ты меня вынудишь, я вышвырну тебя отсюда к чертовой матери, и ты не скоро сумеешь очухаться, это я тебе обещаю. Так что лучше оставь Дайану в покое.
– Бешеная ирландка! – восторженно крикнула одна из сестер.
– Ладно же, – огрызнулась Черил и выскочила из комнаты.
– Спасибо, большое спасибо, – воскликнула Дайана, схватив Лили за руку. – Никто и никогда не сделал бы для меня больше. – В глазах у нее блестели слезы.
«Надо бы объяснить как-нибудь Дайане, что, когда она чувствует себя особенно уязвимой, лицо ее принимает ледяное выражение, и это многих вводит в заблуждение», – заметила про себя Лили.
– Мне кажется, нам троим стоит держаться вместе, – предложила Мейзи. – Лили сумеет оградить нас от неприятностей, Дайана обеспечит нам столики в гарнизонных ресторанах, а я займусь нашими прическами. Что скажете, девочки?
Все трое переглянулись и заулыбались.
– Мне нравится эта мысль, – откликнулась Лили. Кто бы мог подумать, что одной из ее подруг станет аристократка вроде леди Айрин? Интересно, что скажет на это Виви?
