Текст книги "Уроки разбитых сердец"
Автор книги: Кэти Келли
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 31 страниц)
Глава 13
– Вот мы и приехали, – объявила Джоди, притормозив у подъездной дорожки, осыпанной яркими лепестками азалии, похожими на коралловое конфетти.
– Господи! – восхищенно выдохнула Иззи, впервые увидев дом. Солнце стояло высоко, и в его лучах величественный фасад особняка был окружен бледным золотым сиянием. Утопающий в зелени разросшихся деревьев дом напоминал прелестную невесту в торжественный день венчания: не важно, сколько вокруг нарядных женщин, взоры всех гостей прикованы к новобрачной. – Какая красота.
Они припарковали автомобиль рядом с машиной агента по продаже недвижимости, и Иззи медленно побрела по саду, легко касаясь ветвей кустарника и с изумлением рассматривая изящные маленькие скульптуры. Как могло случиться, что она никогда прежде не видела этой красоты, хотя все ее детство прошло в двух Шагах отсюда? Здесь, в тени японских кленов, наполовину заросшая бурым лишайником, скрывалась мраморная богиня с надменной полуулыбкой на нежных губах.
Иззи несмело провела пальцем по гладкому камню. Ратнари-Хаус принадлежал к иному миру, и все же семья Иззи была ее частью. Подумать только, что здесь, в этом великолепном доме, служили ее предки. Бабушка и прабабушка. Должно быть, с того времени тут мало что изменилось. На мгновение Иззи показалось, что она перенеслась в далекое прошлое.
– Пойдем, Иззи, – позвала Джоди. Она уже видела сад, и не терпелось заглянуть в дом.
После долгих уговоров Иззи удалось-таки упросить агента по продаже недвижимости позволить им с Джоди осмотреть Ратнари-Хаус. Здесь сыграли роль и обаяние Иззи, и тот факт, что они с риелтором когда-то ходили в одну школу.
– Агги, мы просто хотим поглядеть на дом ради книги, которую пишет Джоди. Ты взгляни на это дело так: если кому-то взбредет в голову выложить деньги за такой домище, как Ратнари-Хаус, у него наверняка гонора в избытке, а значит, ему непременно должно понравиться, что кто-то собрался увековечить на бумаге историю усадьбы. У денежных мешков эго размером с Марс, будущему владельцу только польстит, если в доме, который он себе присмотрел, написана книга. Это дополнительный козырь, на котором можно сделать деньги при продаже. Ты могла бы упомянуть об этом в ваших рекламных брошюрах. Понимаешь, о чем я? Это не просто какая-то англо-ирландская развалина, нуждающаяся в реставрации…
– Я думала, вы собираетесь подчеркнуть достоинства дома, – нерешительно пробормотала Агги.
– …о, это великолепный образец классической ирландской архитектуры, чья удивительная судьба тесно связана с Тамарином и с важнейшими вехами в истории Ирландии.
– Какими, например? – поинтересовалась Агги.
– Ну, я пока не знаю. Потому-то нам и надо попасть внутрь, понимаешь? – Иззи невозмутимо пожала плечами. Сказать по правде, обработать Агги оказалось нелегко.
– Но Питеру я не собираюсь говорить о вас, – сказала Агги, сдаваясь. Питеру Уинтеру принадлежала компания «Уинтерс и сыновья», агентство по продаже недвижимости, которое безуспешно пыталось продать Ратнари-Хаус. Девиз этой почтенной фирмы значился в рекламной брошюре: «Если вы хотите продать драгоценные семейные владения, действуя степенно, с достоинством, не прибегая к назойливой современной рекламе, обращайтесь в "Уинтерс и сыновья"».
Возможно, в прошлом подобная уловка и срабатывала, но нынешним обладателям недвижимости явно требовалось нечто иное. Ратнари-Хаус пустовал вот уже четыре года, и пока никто не торопился выкупить его у владельцев.
– Питеру вовсе не обязательно знать об этом, – заявила Иззи. – Мы ничего ему не скажем, честное скаутское.
– А разве ты была скаутом? – недоверчиво поморщилась Агги.
– В младших классах я как-то была в летнем скаутском лагере для девочек, – с готовностью подтвердила Иззи.
Агги задумчиво пожала плечами.
– Что ж, принимается. Но хочу сразу предупредить вас обеих: усадьба чертовски запущена. – Агги покопалась в ящике стола и нашла ключи от дома. – Если с потолка отвалится кусок лепнины и вас убьет, я ни за что не отвечаю, ясно?
Нынешним владельцем усадьбы был некий Фредди Локрейвен, «многоюродный» племянник прежних хозяев. По словам Агги, он жил в бесконечных разъездах между Лондоном и Дубаем и посетил Ратнари-Хаус всего один раз, сразу после того, как унаследовал усадьбу.
– Послушать Питера, так этот Локрейвен вполне доволен тем, что дом до сих пор не продан, – заметила Агги, – цены на недвижимость все время растут, и когда-нибудь ему удастся сорвать по-настоящему крупный куш.
– Уверена, он будет счастлив заполучить подробную историю этого места, – перебила ее Иззи.
– Все может быть, – кивнула Агги. – Ладно, я запущу вас туда и оставлю одних, но только, ради Бога, ничего там не трогайте.
– Господи, Агги, ну что ты в самом деле! – взорвалась Иззи. – Не будь смешной. Мы хотим всего лишь подышать атмосферой этого места, войти в образ. К тому же меня ты знаешь с детства, а Джоди, кажется, тоже не похожа на женщину, готовую оторвать камин от стены и умыкнуть. И вообще, мы оказываем тебе услугу, так и знай.
– Нам придется войти в дом через кухню, – позвякивая ключами, объяснила Агги, когда все трое прибыли на место. – Входная дверь совсем рассохлась, это сущий кошмар. В последний раз мне чудом удалось ее открыть.
Они обошли дом сбоку и приблизились к большим ржавым воротам во дворе, куда Джоди уже однажды заглядывала. Взвинченная до предела, она мысленно заклинала Агги поторопиться, но та неспешно перебирала ключи в связке, вставляла их в замок один за другим, пытаясь подобрать нужный ключ, и тихонько ворчала про себя.
«Да скорее же!» – хотелось крикнуть Джоди, но она благоразумно молчала. Если Агги передумает, им ни за что не попасть в дом, а Джоди сгорала от желания увидеть усадьбу изнутри.
Наконец проржавевший замок поддался. Агги откинула тугую дужку и с усилием толкнула скрипучую створку ворот. Джоди вбежала во двор первой, вертя головой по сторонам и стараясь сохранить в памяти каждую мелочь. Фотографии! Как же она забыла про фотографии? Нужно все тут сфотографировать!
В одном конце двора помешалась конюшня со сводчатыми дверями, здесь повсюду были развешаны подковы на счастье. Джоди рвалась рассмотреть все, но больше всего ей хотелось заглянуть в дом.
У кухонной двери им снова пришлось задержаться, пока Агги возилась с ключами, и Джоди показалось, что прошла целая вечность, прежде чем дверь наконец отворилась.
– Боже, да здесь сам черт ногу сломит, – скривилась Агги, входя в дом, где все заросло пылью и паутиной.
Джоди и Иззи весело переглянулись. Агги и в школе не могла похвастать богатым воображением, и долгие годы работы с недвижимостью ее не изменили. В Ратнари-Хаусе она не увидела ничего, кроме грязи и паутины, в то время как две ее спутницы восторженно замерли, глядя во все глаза на открывшийся им кусочек истории.
– Если хочешь, оставь мне ключи, Агги. Я верну их тебе через пару часов и сама запру дверь, – предложила Иззи.
– Ладно, – неохотно согласилась Агги. – У меня полно дел.
Иззи сочувственно кивнула, хотя слова риелтора вызывали у нее сомнения. За все время, что она провела в офисе Агги, телефон ни разу не позвонил. Похоже, фирма «Уинтерс и сыновья» еле сводила концы с концами. «Хорошая реклама могла бы помочь», – подумала Иззи.
– Ну конечно, ты занята, – заявила она (иногда можно и приврать ради благого дела). – Большое тебе спасибо, я за всем прослежу, можешь не волноваться. Ты даже не представляешь, как нам помогла.
После ухода Агги они смогли наконец заняться осмотром дома. Иззи не знала, с чего начать. Она медленно обошла большую кухню с огромной старой плитой «Ага». Кажется, бабуля как-то говорила, что готовила на этой штуковине. С ума сойти! К этой чудовищной громадине не так-то просто приноровиться, а если вдруг погаснет огонь, разжечь его снова, должно быть, целая история.
На одной из стен в три ряда висели колокольчики с названиями комнат: библиотека, гостиная, кабинет, первая спальня, вторая спальня и так далее. Оглядев их, Иззи живо представила себе слуг, мчащихся сломя голову через весь дом под требовательный трезвон колокольчика.
Справа от кухни помещалась просторная судомойня с двумя исполинскими мойками, на полу там громоздилось множество старых деревянных ящиков, и повсюду были разбросаны газеты (возможно, чтобы защитить пол от влаги). За дверью обнаружились целые залежи газет – аккуратно перевязанные бечевкой пачки, сложенные одна на другую. «Должно быть, их собирали годами», – подумала Иззи.
Это была темная комната с единственной лампочкой под потолком, и Иззи тут же вообразила себе девушку с загрубевшими от работы руками, которая сидела здесь в потемках и скребла картошку или чистила горы лука и моркови. До сих пор Иззи не считала себя особенно чувствительной натурой, но здесь, в этом старом доме, казалось, даже стены хранят память о бесчисленных полчищах слуг, сновавших когда-то по коридорам и залам.
– Иззи, посмотри, это черная лестница, – раздался голос Джоди. – Иди сюда.
Иззи вышла из судомойни и очутилась в небольшом холле. Пол здесь был выложен простыми каменными плитами, ледяными, несмотря на летнюю жару. Сюда выходило множество маленьких дверей, и Иззи торопливо распахнула ближайшие две. За одной дверью обнаружилась комната для обуви, где стояли старые ботинки, покрытые толстым слоем пыли, в соседней кладовой хранились одни лишь пустые бутылки и банки, да еще странное приспособление в форме косого бочонка на деревянной подставке и с массивной ручкой сбоку.
«Это маслобойка», – догадалась Иззи, довольная собственной сообразительностью. Бабуля рассказывала, как сбивали масло в прежние времена: сначала снимали сливки с молока, а потом долго крутили ручку маслобойки, дожидаясь волшебного мгновения, когда в белой пахте вдруг появятся желтые комочки масла.
– Ты идешь? – позвала Джоди.
Они взбежали наверх по узким ступенькам и, миновав низкую дверь, выскочили в большой, просторный коридор. Они словно попали в совершенно иной мир, так мало было сходства между помещениями для слуг внизу и вторым этажом. Иззи замерла, с изумлением оглядываясь вокруг.
На стенах, покрытых бледно-зелеными шелковистыми обоями, яркими, разноцветными пятнами пестрели изображения крошечных экзотических птиц. Пронзительно-желтые, алые, небесно-голубые, будто нарисованные рукой искусного художника, они парили, раскинув нежные радужные крылышки. На деревянном полу под ногами лежал длинный обветшавший ковер. Когда-то он был очень красив: по краям тянулся замысловатый орнамент, а в середине огромные старинные розы сплетались в изящный узор.
Джоди торопливо бросилась к большим двойным дверям в дальнем конце коридора и широко распахнула их. Иззи следом за ней вбежала в светлую просторную гостиную с высокими раздвижными окнами и тяжелыми шелковыми шторами. Здесь сохранилась старая мебель, укрытая грязно-белыми полотняными чехлами. Пара золоченых стульев стояла напротив великолепного камина из белого мрамора, украшенного изящными резнями фигурками римских богинь. «Похоже на салон хозяйки дома», – решила Иззи. В этой изысканной роскоши предавалась неге какая-нибудь знатная дама, в то время как внизу, в судомойне, чистила кастрюли девушка-служанка.
Рядом располагались две огромные спальни – хозяина и хозяйки: мужская, с небольшой гардеробной и книжными полками вдоль стен, и женская, где прежде всего бросалась в глаза огромная кровать с пологом на четырех деревянных столбиках, покрытых тонкой индийской резьбой. Но драгоценные малиновые, с золотом, драпировки оказались проедены молью и висели жалкими лоскутами. Платяные шкафы и остальная мебель не подходили к красивой индийской кровати. Гардеробы – широкие, в стиле 1930-х годов – не отличались изяществом линий, их дверцы болтались открытыми, источая затхлый запах плесени. Маленький бамбуковый столику кровати был закапан свечным салом, и Иззи мгновенно представила себе, как последняя представительница рода Локрейвенов – маленькая сухонькая старушонка – укладывается спать и зажигает свечу, чтобы сэкономить на электричестве. Джоди сказала ей, что Изабелла Локрейвен скончалась в возрасте девяноста пяти лет. Она никогда не была замужем и всю жизнь прожила здесь, в родительском доме. Бабуля наверняка ее знала, ведь Изабелла была молодой девушкой, когда Лили работала в Ратнари-Хаусе, но Иззи была уверена, что с тех пор, как ее бабушка ушла со службы, эти две женщины никогда не встречались. Они были почти ровесницами, и у них нашлось бы немало общих воспоминаний, но служанку и госпожу разделяла высокая, непроницаемая стена, и Лили едва ли захотела бы ее разрушить.
Иззи вновь вернулась мыслями к детству. В те годы ей почти ничего не приходилось слышать о Локрейвенах, лишь иногда в городке болтали о том, как Изабелла приезжала в Тамарин на одном из своих древних авто. Все говорили, что дама – настоящая гроза дорог. Она ездила так, словно улица принадлежала ей одной, как когда-то в незапамятные времена.
«Как это, наверное, грустно, вести такую жизнь, – с сочувствием подумала Иззи. – У этих людей было все, но благодаря своему положению в обществе они намеренно отгораживались от тех, кто их окружал. Они были частью этой страны, и все же не принадлежали к ней. Печально».
Этажом выше располагались детские спальни и огромная ярко-желтая комната для игр, где на полу были свалены в кучу всевозможные старинные детские игрушки. Там были куклы со злыми фарфоровыми личиками и с крохотными паричками на головах, трехколесный велосипед с облупившейся краской, которому на вид было не меньше ста лет, и маленькие книжечки в растерзанных обложках – сказки Киплинга и приключение деревянного человечка Нодди.
Из коридора по черному ходу можно было спуститься в помещения для слуг, а еще одна лестница, узкая винтовая, вела наверх, на чердак. Там помещались спальни горничных – крохотные комнатушки, отделенные друг от друга лишь тонкими как бумага стенками. В некоторых из этих клетушек стояли железные остовы кроватей, сохранившиеся с прежних времен, но только в одной комнате Иззи заметила небольшой камин. Может, горничным и не приходилось мерзнуть в этих каморках с крохотными оконцами, но вряд ли, решила Иззи. Крыша дома была густо утыкана трубами, но девушки на чердаке обходились без дымоходов. Закончив разжигать огонь в каминах по всему дому, они возвращались в свои клетушки, ложились в ледяные постели и дрожали от холода.
Неудивительно, что бабушка терпеть не могла Локрейвенов. Такой гордой и тонкой женщине, как Лили, было, наверное, тяжело прислуживать людям, которые считали себя избранными и постоянно подчеркивали свое превосходство. Лили полагала, что уважение нужно заслужить, и находила нелепым восхищаться кем-то только потому, что в его жилах течет голубая кровь. Локрейвены спали в роскошных золоченых спальнях, ели на великолепном фарфоре, а их слуги ютились в жалких, убогих каморках.
Иззи медленно спустилась вниз. Парадная лестница из белого с серыми прожилками мрамора выглядела весьма внушительно и была не меньше шести футов шириной. По обеим сторонам ее тянулись массивные медные перила. Внизу располагался просторный холл с полом, выложенным черно-белой плиткой в викторианском стиле, и декоративными колоннами (на некоторых из них по-прежнему стояли цветочные горшки с запыленной землей – единственное напоминание о зеленых папоротниках, что когда-то украшали холл). В углу стояли высокие богато украшенные старинные напольные часы, а рядом на стене висела мертвая голова оленя с ветвистыми рогами, и мутные стеклянные глаза неподвижно глядели на Иззи сквозь толстый слой пыли.
– Вот она! – закричала Джоди. Она нашла наконец комнату со своей драгоценной карточки, комнату, в которой блистательные мужчины и прекрасные женщины позировали фотографу в день рождения леди Айрин. Но сейчас гостиная выглядела унылой и обветшалой, несмотря на изысканную соразмерность, высокие окна и огромный камин с изящной решеткой, что так живописно смотрелся на фотографии.
Огонь в камине погас много лет назад. Столы с прелестными цветочными букетами исчезли, не было больше беззаботных, смеющихся людей с хрустальными бокалами в руках, а легкая танцевальная музыка сменилась мертвящей тишиной.
– Как здесь чудесно, правда? – восторженно выдохнула Джоди.
Иззи смущенно отвела глаза: гостиная показалась ей мрачным и печальным местом. В чем же дело? Может, у нее напрочь отсутствует археологическая жилка? Или же их сходство с бабушкой оказалось куда сильнее, чем она думала Иззи не испытывала ни малейшего желания бродить по огромному дому Локрейвенов, воображая себя знатной дамой в окружении бесчисленных слуг, готовых мчаться сломя голову вверх по лестнице, стоит госпоже дернуть за шнур звонка.
Слишком много уродливого таила в себе эта красота. Словно над Ратнари-Хаусом издавна тяготело проклятие, а теперь круг замкнулся, и от усадьбы остался один лишь красивый печальный остров, древние стены, повидавшие немало на своем веку. Здесь прошла жизнь множества мужчин и женщин, но в памяти людей осталась лишь горсточка богачей – владельцев усадьбы. Никто не помнил слуг, простых бедных горожан. Иззи считала это несправедливым.
– Жаль, что мы ничего не знаем о тех, кто здесь работал, – сказала она. – Вот чья история по-настоящему интересна. Ты так не думаешь?
– Я с тобой согласна, у этого дома две истории, и обе чрезвычайно любопытны, – неожиданно подтвердила Джоди, удивив Иззи. – Два сюжета разворачиваются одновременно – судьба аристократов и жизнь слуг. Их миры обособлены и все тесно переплетены. Это безумно интересно! Я так рада, что удалось сюда попасть. Спасибо тебе, Иззи, за то, что сумела это устроить.
– Так ты собираешься рассказать двойную историю этого дома, увиденную глазами слуг и господ?
Джоди кивнула, сияя счастливой улыбкой.
– Я обожаю разгадывать тайны прошлого. А ты? Прошлое помогает нам лучше понять себя, во всяком случае, так нам твердили в университете.
Иззи остановилась перед большим камином и замерла, как одна из фигур на коричневатой старинной фотографии, пытаясь мысленно перенестись в ту эпоху. Однажды она читала фантастический роман о путешествии во времени. Там женщина из двадцатого века попала в семнадцатый. Иззи задумалась, увлеченная игрой фантазии. Что бы она захватила с собой в прошлое, если бы смогла прямо сейчас перенестись в 1936 год? Интересно, пригодился бы ей там жизненный опыт, приобретенный почти семьдесят лет спустя? А может, прошлое сделало бы ее мудрее? И именно в прошлом следует искать ответы на вопросы, которые задает будущее?
Глава 14
Став старше, Лили обнаружила, что времена года напоминают ей определенные отрезки жизни. Весна всегда была связана с Тамарином, когда на голых, замерзших ветвях деревьев набухали почки, несущие в себе новую жизнь, из их тугой сердцевины проклевывались крохотные изумрудные листочки, а окрашенные темной умброй поля покрывались свежей светло-зеленой травой, в гуще которой бродили на шатких ножках крохотные новорожденные ягнята с белой шелковистой шерсткой. Осень пробуждала воспоминания о Ратнари-Хаусе: в осенние месяцы весь штат прислуги тщательно готовил усадьбу к надвигающейся зиме, а сэр Генри приглашал друзей поохотиться или порыбачить. Окрестные леса расцвечивались рыжими, багряными и бледно-золотыми красками, а в доме топили камины яблоневыми поленьями, и на кухне вовсю кипела работа, все сбивались с ног, чтобы угодить гостям.
А лето… лето всегда напоминало Лили о Лондоне в годы войны, когда солнце светило ярче и страстно хотелось жить. Яростно, исступленно, жадно упиваться жизнью.
Май 1944 года выдался рекордно жарким. В тех редких случаях, когда не было срочной работы, Лили, Дайана и Мейзи устраивались на крошечном балкончике на третьем этаже сестринского дома на Кьюбитт-стрит, подкладывал и под спину жесткие потертые диванные подушки и подставляли усталые кости теплым солнечным лучам.
Им нечасто удавалось посидеть на солнышке: сестрам-третьекурсницам давали отгулы лишь в награду, а матрона ревностно придерживалась постулата «живущий в праздности станет добычей дьявола».
Она пришла бы в негодование, увидев своих воспитанниц на балконе без чулок, с голыми ногами, бесстыдно выставленными напоказ. «Но после такой тяжелой недели не грех поваляться на солнцепеке, – подумала Лили, откидываясь на подушку, – а матрона все равно ни о чем не узнает, так что и переживать ей не придется». Лили усердно трудилась всю неделю, помогла появиться на свет семнадцати младенцам и заслужила короткий отдых.
Вечером подруги собирались в Лайонс-Корнер-Хаус, выпить по чашке чаю, а потом в «Одеон», смотреть «Газовый свет». Лили любила ходить в кино и погружаться в мир экранных фантазий. Она по-прежнему считала своей любимой актрисой Джоан Кроуфорд, но отдавала должное и очарованию Ингрид Бергман. Мейзи, отличавшаяся буйным воображением, как-то сказала, что у Лили в точности такие глаза, как у Ингрид.
– В них таится загадка, – уверяла Мейзи. – Как будто ты мечтаешь о необыкновенном мужчине, который только и ждет встречи с тобой.
– Ну уж нет, – рассмеялась Дайана. – Когда Лили так смотрит, она беспокоится о том, что у нас на обед. – Дайана была куда менее романтична, чем Мейзи, и, как все в эти голодные годы, много думала о еде.
Лили вспомнила огромные запасы еды в доме, свежие яйца на завтрак и душистый мамин хлеб. Тогда она не понимала, как ей повезло. Теперь дома, в Ирландии, трудно было достать муку. «Мы все нынче едим черный хлеб, – писала мама в последнем письме. – По вкусу он напоминает торф. Леди Айрин сильно похудела от такой кормежки».
Лили закрыла глаза, подставляя лицо теплым лучам послеполуденного солнца. Неужели она когда-то жила не в Лондоне? Лили часто вспоминала Тамарин и Ратнари-Хаус, но не только из-за еды. Ее мать трудилась не покладая рук и никогда не видела ничего, кроме проклятого семейства Локрейвенов. Она даже не помышляла ни о чем другом. Сама Лили многое повидала за время жизни в Лондоне: ома помогала в операционной, когда в больнице не хватало медперсонала, и стойко держалась, несмотря на зловоние от гноившихся ран и заскорузлых от крови повязок, в которых привозили солдат. Множество ночей провела она в подвале, пережидая бомбардировки, утешая раненых и стараясь сохранять спокойствие. Она твердила, что все будет хорошо, что в больницу никогда еще не попадала бомба, и так будет и впредь, хотя сама далеко не была в этом уверена.
Еще Лили дважды самостоятельно принимала роды и испытала прилив патриотической гордости, когда королева сказала, что не жалеет о Букингемском дворце, пострадавшем от бомбежек, потому что теперь ей хорошо виден Ист-Энд. Лили нравилась королева. Она проявила изрядное мужество, оставив маленьких принцесс в Лондоне, несмотря на бомбардировки. Члены королевской семьи вместе со всеми получали продовольственный паек, и Лили считала это справедливым. Она не сомневалась: если бы Локрейвены бежали из страны, то сейчас по-прежнему наслаждались бы яйцами ржанки и омарами «Термидор». Королева казалась Лили доброй и мудрой женщиной. Она не была гордячкой, как некоторые представители аристократических фамилий.
– Это плохо, когда не хочется возвращаться домой? – Лили смущенно взглянула на Мейзи.
– Зависит от того, что тебя там ждет, – сурово изрекла Мейзи. – Мне, например, ни к чему стремиться домой. Там никого нет, кроме жены Терри, а она едва ли встретит меня с распростертыми объятиями. – Мать Мейзи погибла во время «Лондонского блица» на пороге собственного дома: она только успела распахнуть входную дверь, готовясь бежать в бомбоубежище. Из всей немногочисленной родни у Мейзи остался один лишь брат Терри, женившийся год назад, когда его подруга – платиновая блондинка по имени Руби – забеременела. Руби и Мейзи не слишком-то ладили.
– Да, извини, – пробормотала Лили, злясь на себя за то, что принялась размышлять вслух. – Но когда кончится война, что тогда?
– Тебе удалось подслушать секрет военного министерства? – насмешливо фыркнула Мейзи. – Откуда ты знаешь, что весь этот кошмар кончится?
– Война не может продолжаться вечно.
– Кто тебе сказал?
– Но это просто невозможно.
– Нам говорили, что с немцами покончат к Рождеству 1939-го, и посмотри, что творится вокруг. – Мейзи нашарила сигареты и закурила.
– Чай готов, девочки. – Дайана поставила на столик три чашки с чаем, уселась и вытянула длинные ноги, наслаждаясь солнцем.
– Спасибо.
– Спасибо, Дайана. – Лили отпила глоточек несладкой бурды и поморщилась. Лучше приберечь продовольственные талоны для настоящего чая. Дайана вот отказалась от кофе. «Не выношу вкус суррогата, он отдает казармой», – заявила она. Одно упоминание о заменителе кофе вызывало у нее отвращение. Дайана однажды рассказала, как пила восхитительный довоенный кофе в городке Жуан-ле-Пен, на юге Франции, куда ездила с родителями и сестрой Сибил. Они жили на сказочной вилле с бассейном и с бело-голубыми зонтиками от солнца на пляже.
– Лили становится сентиментальной. Дай, – усмехнулась Мейзи. – Хочет знать, что мы собираемся делать после войны.
Дайана сморщила точеный носик.
– Дорогая, это одному Богу известно. Подозреваю, папа захочет поскорее выдать меня замуж и сбыть с рук, совсем как Сибил. В этом он видит суть войны: защищать свою страну, чтобы твои дочери могли отправиться под венец в фамильной часовне.
– Ты не говорила, что у вас есть часовня, – вскинулась Мейзи. – Я думала, Сибил собирается венчаться в обычной церкви.
– Ну, часовня совсем маленькая, – сконфуженно пробормотала Дайана. – У многих такие. Не только у нас.
– Да ладно, не смущайся, Принцесса. – Мейзи шумно вздохнула. – Я никогда, еще не видела дома с часовней. Господь всемогущий, боюсь, мне придется быть паинькой на этой чертовой свадьбе.
«Не тебе одной», – подумала про себя Лили. Она так и не решила, стоит ли идти на свадьбу Сибил. Здесь, в больнице, все как-то забывали о том, что сестра Белтон принадлежит к совсем иному миру. Дайана делила комнату с подругами, и Лили с Мейзи не раз видели, как она спит с открытым ртом в отнюдь не аристократической позе или торопливо заталкивает в рот бутерброд с сыром в ближайшем кафе (сестры трудились по двенадцать часов в сутки и вечно спешили, не имея возможности даже как следует прожевать кусок). Но семья Дайаны дело другое. Лили и Мейзи успели познакомиться с Сибил. В ней было все, чего не было в ее сестре, – заносчивость, надменность, сознание собственного превосходства. Сибил ни на минуту не забывала, что принадлежит к правящему классу. Мейзи любопытно было взглянуть, «как живет вторая половина человечества». Так она выразилась.
Но Лили отлично знала, как живут эти люди, и не испытывала к ним ни малейшего интереса. Дайана считала ее подругой, но для остальных Белтонов, с их фамильной часовней, роскошным лондонским домом и каникулами на Ривьере, Лили была всего лишь дочерью служанки. Война многое изменила, но некоторые вещи не меняются.
– Будет чудесно. – Мейзи блаженно вздохнула.
В свои двадцать три года Мейзи была младшей из подруг, и все же именно она все попробовала первой. И конечно же, она первая отправилась на свидание с американским солдатом. Мейзи вернулась в сестринский дом поздно вечером, мрачная как туча.
«Очень вежливый, все рассказывал мне о своей маме, – хмуро сообщила она в ответ на жадные расспросы подруг. – Сказал, что английские девушки – истинные леди. Конечно, станешь тут леди, когда к тебе даже пальцем боятся притронуться».
«Да ты бы пришла в ярость, если бы он что-нибудь себе позволил», – возразила Дайана. Прожив бок о бок с Мейзи почти три года, она успела привыкнуть к ее резким высказываниям.
«Он даже не попытался, – недовольно буркнула Мейзи, не потрудившись ответить на замечание Дайаны. Подруги были близки как сестры и делились друг с другом самым сокровенным. Они могли пререкаться из-за пустяков, но всегда держались заодно. Вместе они прошли огонь и воду. Война связала их нерасторжимыми узами. – Три часа кряду мне пришлось слушать о его мамаше. Мне уже начало казаться, что эта дамочка следит за нами из Арканзаса, или где там она живет, и нашептывает сыночку на ухо, что англичанки настоящие леди. Словно с нами в комнате была моя старая няня и подвывала: "Только пусти козла в огород, и это окончится слезами, девочка моя! Нет, пусть сначала он наденет кольцо тебе на палец!"»
– Надеюсь, кто-нибудь сфотографирует нас на свадьбе, – мечтательно добавила Мейзи. – Хочу, чтобы меня запечатлели в моем шикарном наряде.
– Ну конечно, – заверила ее Дайана. – Фотографии останутся на память потомкам.
Лили не представляла, что же надеть на свадьбу Сибил, ее спасла щедрость Дайаны. Свои огромные сундуки с одеждой – вечерними платьями и дневными костюмами – она пожертвовала в «Хэмпстедский фонд помощи нуждающимся» (так они назвали это маленькое частное благотворительное учреждение). Умелые руки Мейзи способны были ушить или расставить любую одежду, а Дайана и Лили носили платья одного размера, так что Мейзи потребовалось только отпустить для нее на несколько дюймов все подолы.
Для свадьбы Сибил Мейзи подобрала себе во вместительных сундуках Дайаны элегантный серый костюм (сочетание льна и шелка) и прелестную серебристую шляпку с пером. Дайана готовилась стать подружкой невесты и собиралась надеть одно из роскошных маминых старых платьев от Мэнбоше. Светло-голубой шелк подчеркивал восхитительный, бело-розовый цвет лица Дайаны, делая ее похожей на нежную английскую розу. Лили выбрала темно-синее крепдешиновое платье в горошек с китайским воротничком и пышной юбкой. Платье тесно облегало тонкую талию Лили, придавая фигуре сходство с изящными песочными часами. Картину портило лишь одно – отсутствие туфель. Туфли Дайаны были безнадежно велики Лили, оставалось только надеть простые больничные ботинки на шнуровке, достаточно прочные, чтобы добраться до церкви из Лондона.
– Все равно ты выглядишь потрясающе, – сказала верная Мейзи, когда подруги примеряли свои наряды перед зеркалом.
Нефритовые серьги, принадлежавшие когда-то двоюродной бабушке Дайаны, подчеркнули зеленоватый оттенок в глазах Лили, а густые каштановые волосы блестящими локонами рассыпались по плечам. Лили посмотрела в зеркало и осталась вполне довольна собой. Но если бы дело было в одних только туфлях…
Слуги – еще большие снобы, чем их хозяева. Не зря говорят, что хороший дворецкий способен с первого взгляда определить, к какому классу принадлежит гость. Лили хорошо понимала, что прислуга в Белтонуорде мгновенно угадает ее происхождение.
