Текст книги "Уроки разбитых сердец"
Автор книги: Кэти Келли
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 31 страниц)
Но маленькая Лили никогда ее не боялась. Бабуля Сайв, должно быть, просто опередила свое время. Этой упрямой, несгибаемой женщине следовало родиться на пару веков позднее.
Неудивительно, что она нагоняла на всех страх. Вот кто, наверное, мог бы порассказать самые невероятные и удивительные истории. Жалко, что рядом с ней не оказалось никого, готового выслушать ее рассказы о прошлом.
Лили вздохнула. Хотелось бы верить, что она правильно поступила с дневником. Но кто знает, что на самом деле правильно, а что нет? После звонка Джоди Бекетт Лили не находила себе места от беспокойства. Она вдруг ощутила, как стремительно бежит время, и ее охватило жгучее нетерпение. Лили так и подмывало позвонить Иззи и обо всем ей рассказать, но ее удерживала мысль о том, как странно это будет выглядеть, если она вдруг позвонит в Нью-Йорк среди недели, чтобы поделиться своими сомнениями. Бедняжка Иззи еще решит, чего доброго, что у бабушки старческое слабоумие.
Накануне она набрала номер Аннелизе, но сработал автоответчик, и она повесила трубку, не оставив сообщения. Лили ненавидела разговаривать с автоматами. Она так и не привыкла к этому модному нововведению. Да и как, скажите на милость, доверить автоответчику ужасное признание?
«Аннелизе, мне страшно и тревожно. Пожалуйста, скажи, Что я не схожу с ума. Ты ведь так не думаешь, правда?»
Такое послание звучало бы странно. Похоже на бред сумасшедшего. Больше всего Лили боялась потерять рассудок. Слишком многих из тех, кого она знала, постигла эта печальная участь. Даже милая Виви, всегда такая веселая и живая, впала в детство и пребывала теперь в частной лечебнице за городом, в пансионате с благообразным названием «Лавровая роща». Вот уж где Лили не хотела бы оказаться.
Дневник… Мысли Лили снова вернулись к дневнику. Если бы только можно было позвонить Иззи. Она подсказала бы, как лучше поступить. Милая, милая Иззи. Однажды она объявила, что собирается переехать в Нью-Йорк, чего бы это ни стоило, и настояла на своем.
– Я готова жить на три пенса в неделю и спать в крошечной комнатушке, где не то что кошке, а хомяку негде повернуться, – твердо сказала она. – Но только в Нью-Йорке, и больше нигде. Ты ведь жила за границей, бабуля, и понимаешь, о чем я говорю, верно?
Лили кивнула:
– Ты права, дорогая, прости меня. Я забыла.
– Ты ничего не забываешь, бабуля, – рассмеялась Иззи.
«Хорошо бы это было правдой, – подумала Лили, щурясь под лучами солнца. – Хотя, пожалуй, многое лучше забыть».
В последнее время она постоянно думала об ушедших днях. Значило ли это, что конец жизни уже близок и тени прошлого пытаются предупредить ее о чем-то? Теперь она часто видела во сне всех своих близких и любимых: маму, папу, бабушку, дядю Пата, Дэниела, Джейми, Робби и дорогую Элис. Элис… Эта утрата была самой страшной. Родители не должны хоронить своих детей. Вот уже двадцать семь лет, как дочери не стало, и все эти годы Лили носит в себе неизбывную боль.
В жизни Лили было так много смертей. Сколько молодых, здоровых людей превратилось в груду безжизненных тел, изуродованных взрывами бомб, сколько их вернулось домой искалеченными, и кто знает, какие ужасные раны остались в душах тех, кому суждено было выжить и уцелеть?
Лили выросла в сельской местности и еще в раннем детстве узнала, что такое смерть. В те годы никому и в голову не приходило держать детей подальше от гроба на похоронах. Все, и стар и млад, склонялись над вытянувшимся в своем деревянном ящике покойником, чтобы в последний раз поцеловать его в ледяной лоб. Малышка Лили тихонько сидела на поминках, слушала старинные песни и смотрела, как живые оплакивают мертвецов. Но до первых дней работы в госпитале она не видела, как умирает человек.
Там Лили с изумлением обнаружила, что люди уходят из жизни без фанфар: смерть приходит тихо, оставляя после себя бездыханное, холодеющее тело, а доктор поспешно переходит к следующему пациенту. И лишь гораздо позднее, прокипятив окровавленные бинты и инструменты, отправив в печь ампутированные руки и ноги раненых, санитары находят время заняться мертвецами.
Лили думала о них вечером, за горячим чаем или розовым «ном, сидя в чайной на тесном диванчике между двумя девушками – Мейзи и Дайаной. Она вспоминала то, что позволила себе вспомнить, и, конечно же, всегда жалела об этом. Воспоминания причиняли боль.
В каждом раненом юноше в госпитале она видела своего брата Томми, воевавшего где-то на Средиземном море. По крайней мере так она думала: Томми не мог сообщить ей в письме, где его часть. Лицо брата постоянно стояло у нее перед глазами. Вдруг это он лежит неподвижно на столе… Она гнала от себя эти мысли и заказывала очередную порцию джина для всех троих. «Nil bastardi carborundum!» – кричала Дайана «поросячьей латыни», что означало – «Не давай ублюдкам себя сломить!»
Их окружала смерть, но они были слишком молоды, чтобы ее бояться. Смерть подстерегала кого угодно, только не их. Они рассчитывали на долгую счастливую жизнь, но каждый день проживали как последний, просто на всякий случай.
Теперь, полвека спустя, смерть уже стояла у нее за спиной, но Лили не испытывала страха. Великий дар старости – готовность принять смерть. Рядом с Лили не было никого, кто нуждался бы в ее заботе. Никто не станет причитать, что она слишком рано ушла из жизни. Господь даровал ей долгую жизнь, позволил вырастить ее дорогую девочку. Лили непременно поблагодарит Его за эту милость, если, конечно, им суждено будет встретиться. Может статься, что ее ждут не райские кущи, а геенна огненная и дьявол собственной персоной. Лили усмехнулась. Она не боялась дьявола. Сатана нередко нашептывал ей на ухо свои шуточки и сам же над ними смеялся.
Если священники в церкви говорят правду, то после смерти она встретится со всеми, кого любила при жизни. С дорогой Элис, покинувшей ее двадцать семь лет назад. Самое страшное – когда теряешь дорогих сердцу людей. Нет ничего хуже этого.
Лили подняла лицо к солнцу, закрыла глаза и погрузилась в мир фантазий. Чернота наплыла медленно, как дремота, стирая мысли, неся с собой безмолвие и покой.
Глава 6
В четырех милях от церкви Святого Кейниса Аннелизе у себя на кухне, вялая и неуклюжая после бессонной ночи, заваривала крепкий чай, надеясь, что он поможет ей проснуться. Она опять проворочалась всю ночь, то и дело поглядывая на будильник, и лишь перед рассветом забылась коротким сном.
Аннелизе проснулась с тяжелой, словно налитой свинцом головой, наскоро привела себя в порядок, оделась и теперь собиралась прогуляться вдоль берега. Прежде она усаживалась на крыльце с книгой или журналом и довольно скоро вновь ощущала прилив бодрости, но в последнее время чтение не доставляло ей удовольствия. В каждом журнале она находила неприятное напоминание о том, что ей хотелось бы забыть.
Накануне, листая невинный с виду рекламный журнал, который бросили в почтовый ящик вместе с ежедневной газетой, она наткнулась на интервью с актрисой, сыгравшей главную роль в фильме о супружеской измене. Содрогаясь от отвращения, Аннелизе швырнула журнал в корзину для мусора.
Библиотечные книги на столике рядом с кроватью тоже не оправдали ее надежд. Аннелизе и не подозревала, что у нее в доме так много романов о человеческих отношениях. Ей казалось, что она любит читать обо всем понемногу, но, перебирая в библиотеке книги, с удивлением обнаружила, что все книги, за исключением одного забористого детектива и жизненного описания Марии Антуанетты, рассказывают о семьях, супружеских парах и любовных связях.
Вторую чашку чаю она выпила на крыльце. Утро выдалось прекрасное, солнечное и теплое. Аннелизе решила не брать плащ, и натянула серую шерстяную кофту с начесом. Если пройти вдоль берега, удаляясь от Тамарина, к изножью скал до самой конечности маленькой Милшон-Бей и вернуться обратно тем же путем, выйдет около двух миль. Достаточно, чтобы взбодриться, рассудила она.
Бредя по взморью, она заметила на берегу со стороны Тамарина нескольких человек, сбившихся в кучку, и недоуменно нахмурилась. Их было шесть или семь – слишком много обычных собачников, вышедших погулять со своими питомцами. Они стояли на скале между двумя бухтами и что-то высматривали в море.
Должно быть, рыбацкую лодку. О нет, только не это. Аннелизе зябко поежилась, ее охватил страх, знакомый жителям приморского городка. Неужели кто-то утонул?
Когда исчезала чья-то лодка, весь город приходил в смятение. В церкви служили молебны, в воздухе кружили вертолеты, спасатели обшаривали море. Люди молились и ждали, погруженные в тревожное оцепенение. Аннелизе вспомнила мощное бдение в церкви Святого Кейниса, после того как пропал баркас с целой семьей рыбаков. Весь Тамарин собрался тогда в холодной, выстуженной церкви, словно молитва могла вернуть в гавань корабль вместе с командой. Чуда не произошло. Лишь один из рыбаков вернулся в родной город: его тело выбросило на скалы в пяти милях к югу от тамаринной бухты.
Аннелизе взволнованно вгляделась в даль. Пусть ее бросил муж, но он по крайней мере жив, и ее потеря – ничто по сравнению с горем семьи, навсегда лишившейся кого-то из близких.
Как ни тяжело было Аннелизе, она не могла пройти мимо беды. Когда случается несчастье, люди должны быть вместе, чтобы поддерживать друг друга. Любой житель Тамарина поступил бы так же на ее месте.
Она быстро зашагала по влажному от воды песку к горсточке людей на скале, но, подойдя ближе, поняла, что люди не смотрят в отчаянии на горизонт, не появится ли судно, а заметили что-то на воде и внимательно разглядывают.
– Что там, Клер? – спросила она женщину, жившую неподалеку и часто гулявшую на берегу с собаками. Три ее черно-белых колли и сейчас восторженно носились у кромки прибоя.
– Привет, Аннелизе, – откликнулась женщина. Собаки моментально кинулись к хозяйке и, скуля, уткнулись носами ей в ноги: им надоело резвиться у воды, они хотели идти дальше. – Ты только посмотри, это кит. Он слишком далеко заплыл и теперь не может выбраться из бухты.
– Бедняга, – сказал один из мужчин и подвинулся, пропуская Аннелизе вперед.
Внизу, в темных водах залива, примерно в полумиле от берега, бессмысленно двигалось по кругу что-то черное, огромное. «Почему все решили, что это кит?» – удивилась про себя Аннелизе, но в этот миг непонятное существо плавным, грациозным движением скользнуло вверх и над водой показалось блестящее и гладкое как шелк темно-синее туловище. Это действительно было какое-то крупное морское животное, разновидность кита.
Высокий водяной фонтан вырвался из дыхала исполина, прежде чем гигантская темная туша снова погрузилась в воду.
– Киты выскакивают из воды, когда их что-то тревожит, – объяснил один из мужчин. – Несчастное животное мечется и не знает, что делать.
Говоривший показался Аннелизе незнакомым. Судя по одежде – черным штанам и мешковатому свитеру, – его вполне можно было принять за рыбака, но Аннелизе знала большинство местных рыболовов, а этого человека видела впервые. Высокий незнакомец с седеющей бородкой и густыми, чуть длинноватыми волосами, в которых тоже мелькали седые пряди, походил на местного жителя.
– Чем же помочь киту? – невольно вырвалось у Аннелизе.
– Боюсь, мы мало что можем сделать для бедняги, – почал головой мужчина.
– Но должен же быть какой-то выход! – возмутилась Аннелизе. Покорность в голосе мужчины привела ее в ярость. Неужели ему все равно? Почему никто не хочет помочь? Ее вдруг захлестнуло сочувствие к несчастному киту, до боли помочь ему на нее, такому же покинутому и одинокому. – Кто-нибудь уже позвонил в службу охраны дикой природы?
– Это я и есть, – отозвался незнакомец. – Я сотрудник частной службы охраны морских животных. Живу в Долфин-Хаусе.
Долфин-Хаус – строение чуть меньше дома, но побольше амбара – ютился между песчаными дюнами Бэлливолейн-Стрэнд, небольшой подковообразной бухточки сразу за заливом Милшон. Приземистый деревянный коттедж был когда-то выкрашен в голубой цвет, но Господь переделал его по своему вкусу, обнажив желтовато-бурую древесину. Насколько поняла Аннелизе, этот домишко постоянно сдавался в аренду.
– Я Мак, – добавил мужчина. – Мак Петерсен.
Аннелизе окинула его хмурым взглядом и не пожала протянутую руку. Всю жизнь она вела себя вежливо, стараясь никого не обидеть, но теперь все изменилось.
– И вы не можете ничем помочь киту? – резко бросила она.
– Попав в узкие заливы, киты чаще всего погибают, – спокойно ответил долговязый мужчина, не обращая внимания на грубый тон Аннелизе.
– Вот, значит, как? – Аннелизе гневно прищурилась и махнула рукой в сторону стоящих на скале людей. – А мы будем стоять тут и смотреть, как он умирает? Здорово! Браво, мистер специалист по охране морских животных.
Она повернулась к бухте и увидела темную спину кита, медленно кружившегося в воде. Ее охватило отчаяние. Это беспомощное, обреченное на гибель существо вызывало куда больше сочувствия, чем столпившиеся на скале люди. Что они знали о боли, об одиночестве, о страхе? А мечущийся в смертельной агонии кит понимал, что оказался в ловушке. Мужчина снова заговорил, но Аннелизе не желала его слушать. Она отвернулась и побежала прочь, слезы жгли ей глаза.
Она понимала, что сорвалась, но не испытывала сожаления. Давняя привычка всегда скрывать свои чувства слишком дорого ей обошлась. Она потерпела поражение, и теперь ей было решительно наплевать, что подумают о ней другие. Пусть этот чертов мир живет по своим правилам, ей нет до них дела.
Переступив порог дома, она услышала, как в последний раз тренькнул телефон, прежде чем раздался щелчок автоответчика и записанный на пленку голос Эдварда объявил, что никого нет дома, предложив оставить сообщение. Затем послышался сигнал, и заговорил сам Эдвард.
«– Аннелизе, дорогая, прости, даже не знаю, как тебе сказать, но мне только что звонил Брендан и… мне правда очень жаль, милая. Лили в больнице. Похоже, у нее инсульт. Она сидела в скверике за церковью, там ее и нашли после мессы. Она потеряла сознание и откинулась на спинку скамейки. Это просто чудо, потому что она разбила бы голову о камни, если бы наклонилась вперед и соскользнула с лавочки. Как бы там ни было, сейчас она в больнице. Ее отвезли на «скорой», и Брендан уже едет туда. Я пока не могу вырваться, мне… – Эдвард нерешительно помолчал. – Мне нужно кое-что закончить, но я приеду после обеда, если можно. – Он снова замялся. – Я хотел сказать, если ты не против. Естественно, Нелл не поедет, но мне хотелось бы быть там ради Брендана и ради тебя. Ладно, до свидания, прости, что принес такие ужасные новости».
Автоответчик затих. Несколько мгновений Аннелизе продолжала стоять в оцепенении, глядя на телефонный аппарат, а потом бросилась набирать номер Брендана. Брендан Силвер приходился Лили зятем, а Аннелизе считала его кузеном. Двоюродным братом по мужу, если такое возможно. На самом деле Брендан был кузеном Эдварда. Славный, добрый человек, но совсем не из тех, к кому бросаются в беде, а с бедняжкой Лили случилась беда. При мысли о милой тете Лили у Аннелизе больно сжалось сердце. Двух женщин не связывали кровные узы, но для Аннелизе не было никого дороже Лили. Воспитавшая внучку после смерти дочери, миссис Шанахан единственная понимала, как тяжело приходится порой Аннелизе и Бет. Всегда спокойная и сдержанная, Лили не знала, что такое приступы паники или депрессии, и все же она тонко чувствовала переживания других. Этой женщине пришлось пройти через самое страшное испытание, которое только выпадает на долю человека, – смерть ребенка. Лили были знакомы ужас и отчаяние.
Когда Бет и Иззи были подростками, Лили часто заглядывала в дом Эдварда и всегда приглашала Бет погостить, если внучка жила у нее. Аннелизе неохотно отпускала дочь ночевать к подругам, но с Лили все было иначе: когда Бет оставалась на ночь у своей кузины Иззи, за нее можно было не волноваться. Совершенно разные, не похожие друг на друга девочки прекрасно ладили, несмотря на мелкие стычки и споры. Бет с удовольствием ходила в гости к Иззи, перемена обстановки шла ей на пользу. Лили никогда не давала понять Аннелизе, что догадывается о ее приступах депрессии. Ни разу не произнесла какую-нибудь убийственную фразу вроде: «Ты выглядишь такой подавленной, мне лучше забрать у тебя ребенса на пару дней». Ничего подобного. И все же каким-то непостижимым образом Лили всегда чувствовала, когда Аннелизе нужно побыть одной, чтобы прийти в себя, восстановить душевное равновесие. С тех пор как сорок лет назад Аннализе впервые приехала в Тамарин, Лили стала ей необычайно близка, и теперь с Лили случилось несчастье. Всегда готовая прийти на помощь другому, она сама нуждалась в помощи.
Мобильный телефон Брендана был отключен, но Аннелизе все равно оставила сообщение. «Это Аннелизе. Я только что узнала о Лили. Еду в больницу, но сперва забегу к ней домой и прихвачу кое-что из вещей».
Аннелизе поспешно собрала сумку, стараясь ничего не забыть. Монетки для телефона в больнице, зарядное устройство для мобильника, пакетики с успокоительным чаем, просторный джемпер, если вдруг придется заночевать в больнице, вязанье и запасной комплект ключей от дома Лили, который тетя оставила ей несколько лет назад на всякий случай. Забросив в машину сумку с вещами, Аннелизе заперла дверь и села за руль. Вдали среди дюн все еще стояли люди, глядя вниз, на бухту, где безостановочно кружил обезумевший от ужаса кит. Одинокий, несмотря на толпу глазевших на него людей и близость Атлантического океана с его подводными мирами, населенными самыми удивительными существами.
Прошла всего неделя с тех пор, как Аннелизе в последний раз была дома у Лили на Ратнари-роуд, но за эту неделю так много всего произошло. Сначала Эдвард ушел из дома, а теперь вот Лили попала в больницу. Аннелизе снова охватило жгучее чувство вины. Нужно было зайти к Лили и рассказать, что они с Эдвардом расстались. Но Аннелизе не смогла себя заставить это сделать, слишком мучительно было бы видеть, как чудесная улыбка Лили погаснет от боли и жалости.
«Ох, дорогая, мне так жаль. Чем я могу тебе помочь?» Аннелизе заранее знала все, что скажет Лили. Ей не хотелось выслушивать слова сочувствия, поэтому она ничего не рассказала тете. А теперь из-за ее глупости и трусости придется молчать и дальше. Лили почти девяносто. В ее возрасте после перенесенного инсульта можно так никогда и не оправиться. Аннелизе крепче сжала руль. По щекам ее катились слезы. Теперь вся боль, которую она носила в себе, останется невысказанной. Во время приступов необъяснимого страха или тоски она всегда старалась подавить слезы, загнать их внутрь, побороть слабость. Теперь Аннелизе и не думала сдерживаться, она оплакивала Лили, и эти слезы несли очищение.
Аннелизе с Эдвардом всегда любили дорогу на Ратнари-Хаус. Из города она тянулась на запад и взбиралась на вершину холма, откуда открывался великолепный вид на обе бухты – Тамарин-Бей и Милшон-Бей. Дальше дорога сбегала вниз и устремлялась вперед сквозь леса и поля. Живая изгородь по обеим ее сторонам местами разрослась, наступая на дорожное полотно и оставляя так мало места для проезда, что встречным машинам приходилось съезжать в кусты, чтобы разминуться.
Дом, где родилась и выросла Лили – часть огромного Ратнари-Хауса, – служил когда-то кузницей, и это название накрепко приклеилось к нему. Со временем Локрейвены продали большую часть своих владений, а старая кузница вместе с четырьмя акрами земли стала собственностью миссис Шанакан. Лили как-то призналась Аннелизе, что для нее это очень много значит.
– Не думаю, что смогла бы счастливо жить здесь, будь этот дом имуществом Локрейвенов, – сказала она. – Знаю, это звучит дико, я слишком стара, чтобы беспокоиться о таких вещах, но приятно сознавать, что дом принадлежит мне, и больше никому. Хорошо иметь свой клочок земли, свое место под солнцем. Моя мама, упокой Господь ее душу, перевернулась бы в могиле, если бы услышала меня сейчас. И все же я рада, что живу в собственном доме на собственной земле, и не перестаю благодарить за это судьбу.
– Почему бы Локрейвенам просто не передать этот дом вашей семье? – с искренним недоумением спросила Аннелизе. Владельцы Ратнари-Хауса с их баснословным богатством могли бы подарить заброшенную кузницу тем, кто верой и правдой служил им долгие годы.
Лили звонко рассмеялась в ответ.
– Ох, дорогая, сколько раз я сама задавала себе этот вопрос. И в конце концов решила, что люди вроде Локрейвенов крепко держатся за свою собственность и никому ничего не дарят, потому они и остаются богатыми. Мы для них всего лишь чернь, которая всю жизнь горбатится, сбивая руки в кровь, и ничего не получает в награду. Так я думала много лет назад. Сейчас я стала немного мудрее.
Лили замолчала, ей явно хотелось сменить тему разговора, но юная племянница не собиралась сдаваться. Тридцать пять назад Аннелизе запросто могла спросить кого угодно о чем угодно.
– Ваши родители работали на Локрейвенов? И мать, и отец, верно?
– Моя мама служила у них экономкой с 1930 по 1951 год. До самой своей смерти.
– Наверное, в такой огромной усадьбе она повидала немало интересного, – с любопытством заметила Аннелизе.
– Это уж точно, – кивнула Лили. – За двадцать лет всякого насмотришься. Хорошо помню свои первые уроки французского: леди Айрин любила бросать фразы вроде «Ne pas devant les domestiques» – «Только не при слугах». За мою недолгую карьеру горничной мне часто приходилось это слышать. Похоже, леди Айрин и в голову не приходило, что служанки могут знать французский и понимать, о чем она говорит. Но стоило мне подпустить шпильку в адрес хозяев, как мама впадала в ярость. Она не позволяла мне дурно отзываться о господах. Конечно, прежде всего мама опасалась, что нас кто-нибудь подслушает. А еще она вечно твердила: «Где твоя благодарность?» Я не считаю себя неблагодарной, но признательность не улица с односторонним движением. Мои мать с отцом всю жизнь гнули спину перед хозяевами, не ожидая взамен никакой благодарности. Они получали лишь жалованье, заработанное тяжким трудом, ничего больше. Локрейвены любили повторять, что слуги для них – часть семьи, но никогда не обращались с нами как с равными. Их пустые заверения ничего не стоили. Ладно, Аннелизе, не обращай на меня внимания. – Лили махнула рукой. – Раньше я думала, что мир принадлежит тем, кто знатен и богат, но это неправда. Им приходится страдать не меньше, чем нам, жизнь никого не щадит. Можешь мне поверить.
Аннелизе свернула на узкую обсаженную с обеих сторон деревьями и кустарником дорожку, ведущую к домику Лили. После того давнего разговора с тетей у нее осталось странное ощущение, что Лили могла бы рассказать об обитателях Ратнари-Хауса куда больше, если бы захотела.
Теперь Аннелизе жалела, что не расспрашивала ее о прошлом.
К девяноста годам человек обретает мудрость, а Аннелизе не помешало бы сейчас почерпнуть немного мудрости у своей тетушки, сумевшей пережить смерть дочери и не сломаться, не сойти с ума от горя.
Прошло немало лет с тех пор, как в Старой кузнице в последний раз разжигали горн. Отец Лили был кузнецом. Последним в длинной шеренге кузнечных мастеров, работавших на Локрейвенов. В былые времена в жаркой мастерской, за живописной дверью в форме лошадиной подковы, всегда стоял едкий запах расплавленного металла. Позднее сама кузница переехала в Ратнари-Хаус, поближе к просторному заднему двору и конюшням, а старое здание стало частью дома. С годами уже невозможно стало различить, где кончается кузница и начинается дом.
Перед обиталищем Лили красовался заросший травами палисадник – хозяйка любила пестрое разнотравье. Огромный огород за домом требовал ухода, но у Лили уже не хватало сил вскапывать грядки и выпалывать сорняки. Пока был жив Робби, муж Лили, Шанаханы держали коров и кур. Лили бойко торговала свежими яйцами, сама сбивала масло и старалась изо всех сил свести концы с концами в трудные времена, когда у плотника Робби бывали перебои с работой.
«Прошло, должно быть, лет двадцать, как он умер», – погнала Аннелизе. Ей вспомнилась сгорбленная фигура Лили в промозглый день в церкви Святого Кейниса. Зимний дождь хлестал по цветным витражам окон, и застывшее лицо Лили казалась высеченным из того же темного дерева, что и гроб ее мужа.
«Я всего лишь потеряла мужа, но он не ушел из жизни, а просто сбежал к другой». Аннелизе медленно произнесла про себя эти слова, пробуя их на вкус.
Эдвард не умер, он сделал свой выбор и бросил ее. Что хуже: быть брошенной или пережить смерть мужа? Если бы Эдвард умер, продолжая ее любить, она нашла бы в этом утешение, оставшись одна. «Да, – усмехнулась она, испытывая странное чувство облегчения. – В этом безумном мире смерть великодушнее развода».
Снаружи кузница выглядела почти такой же, как на старых фотографиях, где двое детей – Эдвард с Элис – стояли, заливаясь смехом, возле огромной бочки с дождевой водой. В семействе Лили эта вода использовалась для всего на свете – от мытья головы до купания. Внутри дом был совсем другим. Теплый, приветливый, полный книг, семейных фотографий и цветов вперемешку с травами из сада, наполнявшими комнату особым, неповторимым ароматом, он носил отчетливый отпечаток индивидуальности хозяйки. Здесь имелась и ванная, красивая и просторная.
«Давным-давно я поклялась себе, что если мне придется жить в этом доме, я сделаю тут внутренний туалет, – призналась Лили племяннице. – Когда мы были детьми, никто даже не заговаривал о такой роскоши, а тут в Ратнари-Хаусе для леди Айрин вместо старого треснувшего деревянного чана устроили великолепную ванную, всю в мраморе и зеркалах. Мы в жизни ничего подобного не видели. Наверное, не было ни одного человека в усадьбе, кто бы украдкой не заглянул туда полюбоваться на эту неземную красоту. Изумительное было зрелище. Вот я и сказала себе, что когда-нибудь у меня непременно будет такая же ванная!»
«Сказала и сделала», – улыбнулась про себя Аннелизе. Ванная комната получилась не совсем такой, как мраморное чудо в Ратнари-Хаусе, но поистине роскошной. По белоснежному кафелю вился строгий узор в стиле ар деко из шоколадно-коричневых плиток. «Слава Богу, Лили получила в конце концов свою вожделенную ванную», – подумала Аннелизе. Приятно, когда под конец жизни тебя окружают любимые вещи. Перед смертью ты можешь окинуть их взглядом и сказать себе: «Теперь у меня есть все то, о чем я мечтала в двадцать лет!»
«Довольно!» – одернула себя Аннелизе. Она вдруг поймала себя на том, что думает о тете как о покойной. А ведь милая Лили жива. Правда, она слишком стара и слаба. Сумеет ли тетя выкарабкаться? Быстрая смерть – благо, но только не для тех, кто остается жить, им приходится переживать весь ужас потери. Иззи не вынесет, если ее обожаемая бабушка умрет, даже не успев попрощаться с внучкой.
«Может, стоит ей позвонить? – засомневалась Аннелизе. – Лили вроде говорила, что Иззи уехала на съемки. Кажется, в Мексику… или в Нью-Мексико? Знать бы еще, когда она вернется…» Последние несколько дней слились для Аннелизе в одну длинную черную полосу, она даже не могла бы указать с уверенностью, какой нынче день недели.
Если Брендан не предупредил дочь, нужно это сделать. Аннелизе решила позвонить Иззи из больницы. Нужно быстрее бежать, а не стоять тут, разглядывая старые фотографии и раздумывая о жизни Лили. Какой от этого прок?
Она поспешно взбежала вверх по лестнице в спальню и вынула из шкафа ночные рубашки, белье, пару стеганых ночных кофточек и мягкие тапочки.
«Быстрее!» – подгонял ее внутренний голос.
Лили выглядела особенно беззащитной и хрупкой на узкой больничной койке в палате интенсивной терапии. Она так и не пришла в себя, и хотя Аннелизе подозревала, что улучшение так быстро не наступит, у нее больно сжалось сердце при виде худенького тела, опутанного трубками, окруженного мигающими и пикающими приборами. В палате было тихо, как в церкви. Сестры бесшумно и деловито сновали туда-сюда, а четыре пациента лежали неподвижно на своих кроватях. Брендана нигде не было видно, и Аннелизе это только обрадовало. Ей совершенно не хотелось сейчас его утешать. Она тихонько уселась на стул рядом с кроватью тети. Глаза Лили были закрыты, и лишенное привычной живости лицо напоминало застывшую маску. Прежде Лили каким-то чудом удавалось оставаться вне возраста, но теперь она казалась древней старухой с ломкими костями и кожей тонкой, как папиросная бумага. Аннелизе заметила иглу капельницы, закрепленную на тонкой, как у ребенка, руке Лили, и багровый синяк в том месте, где игла вошла в вену.
– Ох, Лили, – прошептала она, нежно сжав в ладонях другую сухонькую ручку. – Прости меня, дорогая. Мне безумно жаль, что ты здесь, а я так и не поговорила с тобой. У нас с Эдвардом все так отвратительно вышло, я просто не знала, как тебе сказать. Понимаю, это нечестно, прости. А теперь ты здесь, а я даже не представляю, о чем бы ты хотела меня попросить. Мы ведь никогда это не обсуждали. Не знаю, что бы ты предпочла: чтобы врачи боролись за твою жизнь или дали тебе спокойно уйти. О, дорогая моя, как бы я хотела знать. Ты заслужила право выбирать.
Странно, ведь с Лили можно было говорить обо всем. Она никогда не пыталась подражать страусу, прячущему голову в песок, и уж точно не считала, что если не замечать проблему, она сама собой разрешится. Она храбро встречала трудности лицом к лицу, но смерть оставалась для нее запретной темой. Лили не оставила никаких распоряжений, на случай если ее не станет или если смерть подступит слишком близко.
Аннелизе гладила хрупкие пальцы тети, молясь о том, чтобы Господь подсказал ей, как быть. Она чувствовала себя растерянной и беспомощной, такой же слабой, как Лили. Разрыв с Эдвардом лишил ее сил.
– Ох, моя милая, как же мне угадать, чего ты хочешь?
