Текст книги "Сумерки Эдинбурга"

Автор книги: Кэрол Лоуренс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 24 страниц)

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

– Похоже, у меня появился… советчик – можно, наверное, назвать его так, – сообщил Иэн своей тетушке.

Они сидели посреди ее гостиной перед ревущим в камине пламенем за очередным воскресным чаепитием. Ростбиф был уже съеден, и теперь Иэн наслаждался чаем с шортбредами, а Лиллиан одновременно с этим чинила его платье. В свое время она настояла на том, что станет заниматься этим раз в месяц. Иэн тогда сделал вид, что он против, а Лиллиан притворилась, будто верит в искренность его протестов.

– Да? – рассеянно сказала Лиллиан, не сводя глаз с иголки, в которую пыталась вдеть нить. Тетушка Иэна страдала дальнозоркостью, но ни за что на свете не согласилась бы надеть очки. Держа иголку на свету, она страдальчески морщилась, пытаясь поддеть крохотное ушко кончиком нитки. Иэн отлично знал, что свою помощь лучше не предлагать. – Что за советчик такой?

– Он библиотекарь.

– Где ты его нашел?

Иэн улыбнулся. Тетушка Лиллиан обожала истории.

– Мне жаль разочаровывать тебя весьма предсказуемым ответом, но я познакомился с ним в библиотеке.

– Ну наконец-то, – сказала Лиллиан, продев-таки нитку.

Иэн рассказал тетушке о Пирсоне, избегая упоминаний их совместного вечера в таверне. И все же он допустил ошибку, упомянув о том, что Джордж – англичанин.

– Так он англичанин! – тетушка чуть ли не сплюнула это слово с неподражаемым презрением. – Немочи бледные. Даже милю по-человечески смерить не могут.

Иэн подлил себе чаю и взял еще один шортбред.

– Тетушка, ты еще девочкой была, когда шотландскую милю отменили.

– Потому что у англичан кишка тонка по ней ходить, – ответила Лиллиан, сделав узел и обкусывая нить.

Тетушка Лиллиан редко пропускала возможность обругать страстно презираемых ею англичан. Шотландскую милю, которая была длиннее английской и соответствовала длине эдинбургской Королевской мили, отменили еще в 1824 году, когда Шотландия перешла на английскую систему измерений (хотя кое-где местные жители упорно продолжали использовать собственную).

Лиллиан вздохнула:

– Так значит, твой дружок англичан. Что ж, придется, видно, простить ему это.

– Как великодушно с твоей стороны, – сухо ответил Иэн. Иногда он задумывался, что преобладало в тетушкиных политических высказываниях – искренняя убежденность или рисовка.

Лиллиан наградила племянника пронзительным взглядом, не прекращая ловко пришивать пуговицу к одной из его рубашек:

– А ты много интересного вчера вечером пропустил.

Иэн нахмурился – неужели она знает об их с Пирсоном встрече?

– Извини, – сказал он, – думал, ты без труда себе компанию найдешь.

– Никого я не нашла, а вот для такого исследователя человеческой природы, как ты себя любишь называть, это было чрезвычайно интересное зрелище.

– Я с удовольствием послушаю твой рассказ о том, что пропустил, – поспешил задобрить тетушку Иэн, удивляясь совершенно не свойственной ей резкости.

– Это было в высшей степени замечательно, – сказала Лиллиан. просветлев лицом. – Похоже, этот гипнотизер на самом деле способен заставить людей не чувствовать боли. Он, конечно, и всякую чепуху заставлял их вытворять, но номер с пропущенной через руку иглой меня по-настоящему впечатлил.

– Расскажи подробнее, – попросил заинтригованный Иэн.

Тетушка подробно описала субботнее представление с начала и до конца. Когда она замолкла, Иэн откинулся на спинку стула.

– Такие способности могут быть и благословением, и проклятием, – сказал он, – подобную власть над людьми можно использовать во благо, а можно и во имя величайшего зла.

– Он несколько раз повторил, что всего лишь «освобождает» скрытые в человеке способности, но по мне, это не совсем верно. В каждом случае люди делали именно то, что он им предлагал.

Она принялась рассказывать о силе обаяния месье Лекока и его удивительной харизме, пока на лице Иэна не появилась улыбка.

– Да ты, часом, не влюбилась ли, тетушка?

– Не глупи! – сердито бросила она. – В моем-то возрасте… скажешь тоже!

Но глаза ее блестели, а пылавший в камине огонь явно был не единственной причиной выступившего на щеках тетушки румянца. Иэн вновь пожалел, что пропустил представление, – на человека, который смог заставить его тетушку краснеть, как школьница, определенно стоило взглянуть.

– Хорошо хоть люди слегка развеются. Газеты из кожи вон лезут, чтобы перещеголять друг друга – знай истерику раздувают вокруг убийств.

– Я слышала, перед участком драка случилась.

– Откуда ты знаешь?

Лиллиан опустила шитье.

– Видать, там ты свою шишку и заполучил, да?

– В «Шотландце» не придумали ничего лучшего, как сочинить для убийцы кличку в духе бульварных романов, – сказал Иэн, игнорируя ее замечание.

– Да-да – Холирудский душитель. Но признай, что-то в этом есть.

– И ты туда же! – Иэн застонал.

– Я просто хочу сказать, что кличка вполне себе подходящая. Главному инспектору Крауфорду понравились мои фотографии? – спросила она, искусно меняя тему.

– Да, и он попросил передать тебе кое-что.

– Правда? – спросила Лиллиан, вновь откусывая нитку. Она постоянно теряла свои портняжные ножницы, потому что кроме шитья то и дело использовала их по хозяйству – подрезала пионы, резала бечевку и много еще чего другого. Иэн не раз предлагал ей купить вторую пару, но тетушка постоянно отказывалась, говоря, что ей вполне нравятся уже имеющиеся. Вот только они почти никогда не попадали в швейную корзину, и ей неизменно приходилось прибегать к помощи собственных зубов.

– Главный инспектор Крауфорд хотел спросить, не согласишься ли ты занять должность штатного фотографа при городской полиции Эдинбурга.

– Так и сказал? – буднично спросила Лиллиан, улыбнувшись кончиками губ. – Забавно.

– Что скажешь?

– Я никогда не собиралась обращать свои таланты на расследование преступлений – как, впрочем, и ты – до того, как… – Тут тетушка закусила губу и отвернулась. – Теперь же ты ни о чем другом и не думаешь. Иэн, поверь мне, женщины не кусаются.

– «Что есть любовь? Безумье от угара»[14]14
  Уильям Шекспир. Ромео и Джульетта. Акт 1, сцена 1 (пер. Б. Л. Пастернака).


[Закрыть].

Лиллиан наморщила нос:

– Надеюсь, ты не делаешь этого перед своим начальником.

– Чего?

– Шекспира не цитируешь.

– А почему бы и нет?

– Его это наверняка весьма раздражает.

– А мне нравится его раздражать.

– Кажется, у вас идеальные отношения, – сказала Лиллиан, выбирая из швейной корзины новую катушку.

– Можно тебя кое о чем спросить?

– Конечно, – откликнулась ока, подливая себе чаю.

– Родители… они были счастливы вместе?

– Ты же вряд ли станешь прислушиваться к советам своей старой тетки. – Тетушка Лиллиан молча встала из-за стола и, подойдя к гардеробу красного дерева, вытащила из нижнего ящика приготовленную для починки скатерть.

– Ах, тетушка, всем бы нам быть такими молодыми, как ты, – это было откровенной лестью, но Иэн знал, что тетушка не сможет не поддаться.

– Да ну тебя, – сказала Лиллиан, неожиданно переходя к своему глазговскому акценту.

– Что за совет, тетушка?

– Оставь мертвых лежать в покое. Только зря себя мучаешь.

– Ты говоришь, как главный инспектор Крауфорд.

– Тогда он мудрей, чем я думала.

Иэн поднялся с места, подошел к окну и, отдернув штору, поднял глаза к холодной жестокой луне, с ухмылкой уставившейся на него со своего бесконечно далекого насеста в ночном небе.

– Ты с тем же успехом можешь попросить луну не светить, тетушка.

Она покачала головой:

– Ты сын своей матери, благослови Господь душу Эмили. Она была упрямой, как и положено шотландке.

– А ты? – Иэн повернулся от окна.

Она вскинула бровь и выпрямилась в кресле:

– А я – упорная. Чувствуешь разницу?

– Я знаю, что ты не веришь в Бога, да только благослови тебя Господь, тетушка. – Иэн откинул голову и громко расхохотался.

– А сам-то веришь? – Лиллиан улыбнулась и принялась продевать в иголку новую нитку.

– Мне этот вопрос кажется не имеющим значения.

– Вопрос о существовании добра и зла?

– Я не понимаю, при чем тут Бог. Если ты добродетелен лишь для того, чтобы избежать проклятия и оказаться в раю, разве это не означает, что ты думаешь лишь о самом себе?

– Твой брат так же думает?

Иэн быстро взглянул на нее, но Лиллиан была полностью поглощена работой – возможно, чтобы избежать его взгляда.

– Не знаю.

– Он был таким блестящим юношей, – вздохнула Лиллиан, подметывая край скатерти.

– Он чертов гений, – пробормотал Иэн. – Но это его не оправдывает.

– Отчего ты так жесток к брату? Он очень тяжело переживал гибель родителей.

– А я нет?

– У Дональда не такой сильный характер. – Лиллиан отодвинула шитье и накрыла руку племянника своей. – Он ведь всегда был легковозбудимым и чересчур чувствительным мальчиком, ему досталась мрачность твоего отца. А ты больше похож на мать. Это ж она была краеугольным камнем всей семьи.

– Дональд гораздо умней меня.

Лиллиан грустно улыбнулась:

– Порой чем ты умней, тем сложней быть счастливым.

– Я не про счастье говорю, а про то, что надо делать дело.

– Так, может, Дональд и делает то, что должен делать прямо сейчас? – Лиллиан положила руку на плечо Иэну.

Иэн взглянул в ее участливые голубые глаза и вздохнул:

– Ах, тетя, если бы все люди были как ты!

– Что ж, – сказала она, – я рада, что ты наконец-то смог оценить меня по достоинству. И скажи своему начальнику, что я с радостью принимаю предложение. Еще чаю?

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ

Замерший на пустынной темной улице человек поднял взгляд к башням Эдинбургского замка, свет которых тускло пробивался сквозь пелену тумана. Его левая рука сжимала в кармане шелковый шарф. Вечер воскресенья был не лучшим временем для охоты, к тому же после дождя, заливавшего город всю предыдущую неделю, кругом было сыро и воняло плесенью. Вконец измученные скверной погодой горожане думать забыли о пабах. Все сидели по домам перед каминами, тепло укутавшись и прихлебывая сдобренный виски чай или горячий ром. Слабаки никчемные, подумал он, глядя, как выскочившая из-за мусорного ящика жирная крыса протискивается между прутьями канализационной решетки.

Он зашел в укромный проулок, и в этот момент снова начал накрапывать колючий мелкий дождь. Остановившись у бочки, до краев заполненной дождевой водой, он стряхнул со своего пальто несколько капель и привалился к холодной каменной стене. Он вожделенно перебирал пальцами шарф в своем кармане. Такой ночью вести дела было опасно – слишком уж тихо в городе, его легко может заметить кто-нибудь. Когда улицы кишат праздными гуляками, вероятность выделиться из толпы и остаться в чьей-то памяти гораздо меньше. Осторожность, являющаяся, как известно, лучшей частью доблести, была и неотъемлемой частью свода его собственных правил.

Когда случайный прохожий замечал в пустынном винде или клоузе распростертую на земле фигуру, то чаще всего полагал, что это очередной упившийся бродяга – обыденное зрелище, нечего и глядеть. А он любил постоять рядом с трупом, наслаждаясь своим триумфом. А еще, когда кто-то все же решался подойти, он был достаточно близко, чтобы видеть изумление и ужас на лице обнаружившего дело его рук. К моменту же прибытия полиции он был уже далеко – не стоило искушать удачу.

Он вздохнул и, прислонив голову к стене, вспомнил последнего. По привлекательности, конечно, со Стивеном Вайчерли и рядом не стоял, зато здоровяк, крепкий и очень сильный – чисто бычок молодой. Хотя, конечно, силы ему не хватило, как им всем не хватало ее в самом конце. А злость из него так и перла – как же страстно парень жаждал драки! Закрыв глаза, он живо вспомнил, как это мощное тело билось под его руками в отчаянных усилиях вырваться. При мысли о нем, крепком и упругом, жизнь и смерть которого были на кончиках его собственных пальцев, в паху стало тесно. Он мог оборвать эту жизнь одним движением удавки, с той же легкостью, с какой задувают свечу. Чуть ли не с раскаянием вспомнилось посетившее его тогда мимолетное желание не убивать жертву – не из жалости, а дабы продлить момент.

Его дыхание участилось, в брюках стало еще теснее, пальцы еще крепче стиснули в кармане шарф. Другой рукой он освободил свою вздыбленную плоть и стал оглаживать ее, заново переживая последнюю победу. Он вспоминал жаркое и резкое дыхание парня у своего уха – вспоминал, как вжался лицом в щеку жертвы, туже затягивая шарф. Поняв тогда, что парень вот-вот обмякнет, он ослабил хватку, позволив ему сделать еще пару вдохов, а затем окончательно затянул петлю…

Сладкая дрожь прошла по всем его членам, и он затрясся, смешивая свое семя с бегущими по мостовой ручейками усилившегося дождя, а потом замер, глядя, как они исчезают в жерле канализационных решеток, чтобы глубоко под землей смешаться с тайными грехами всех жителей этого города. Он подставил руку под поток воды, падающей в бочку, и кончики губ приподнялись в улыбке.

А потом снова зажмурился, но на этот раз в голове зазвенел голос отца:

– Дрянь никчемная! Да как вообще можно быть таким слабаком?

От этого воспоминания лоб ожгло стыдом, и он протестующе затряс головой, но воспоминание лишь еще цепче, словно зловредный паразит, впилось в мозг.

– Брат мужик мужиком, а ты кто такой есть? Старая жалкая баба! А ну встал и снова вперед пошел!

Окружающий его проулок исчез, вокруг снова был огороженный задний двор фермерской лачуги его детства. Он чувствовал под ногами мягкий скользкий дерн, на котором так легко поскользнуться, видел белые струйки отцова дыхания в сыром воздухе, слышал хриплое дыхание брата и чувствовал кислый запах собственного ужаса. Стерев с холодного лба пот, он пошел к брату, беспорядочно молотя воздух кулаками. Краем глаза заметил в окне кухни искаженное ужасом белое лицо матери.

Ему снова было восемь, брату – на два года больше.

От этого воспоминания он замычал, словно раненое животное, и стиснул голову, чувствуя приближение жаждущей поглотить его без остатка тьмы. О, в сердце людском столько зла, что и не знаешь даже, с чего начать…

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ

Когда ранним утром понедельника Иэн пришел в участок, его встретил констебль Бауэрс.

– Босс вызывал вас, сэр, – сказал он, махнув кулаком с оттопыренным большим пальцем в сторону кабинета Крауфорда.

– А зачем?

– Да из-за писем, наверное, – ответил Бауэрс, застегивая мундир.

– Писем?

– Вы что, не слышали?

Иэн оглядел помещение – все присутствующие замерли, выжидающе глядя на него.

– И похоже, единственный, – сказал он, – спасибо, констебль.

– Удачи, сэр, – ответил тот и нырнул в двойные двери на главную лестницу.

В ответ на стук в дверь Крауфорда раздалось ворчание, которое одновременно было похоже на «входите», «подите» или даже «пилите». Очевидно, главный инспектор подхватил простуду, и это было не к добру.

Крауфорд восседал за столом, понуро глядя на бесформенную груду лежащих перед ним писем.

– Бауэрс сказал, вы меня вызывали, сэр?

– Закройте дверь, – сказал Крауфорд и высморкался в недра необъятного белого платка.

– А вы, похоже, простудились, сэр, – заметил Иэн, закрывая дверь.

– Слухи о вашей феноменальной наблюдательности определенно не преувеличены, – пробормотал Крауфорд, запихивая платок в нагрудный карман.

– Сэр? – Иэн начинал терять терпение, но демонстрировать этого не хотел.

– Чего встали? Вот, пожалуйста, – сказал Крауфорд, ухватив одной рукой целую стопку писем. – Сами посмотрите.

– А что это вообще такое?

– Письма от всех психов города, вообразивших себя душителями. Плюс несколько в высшей степени полезных советов касательно способов улучшения нашей работы.

– А может, среди них есть и настоящий убийца?

– Это вам решать – вы же ведете дело, – сказал Крауфорд, отодвигая груду писем от себя к Иэну. – А теперь извольте очистить мой стол.

Иэн распахнул дверь и крикнул в нее:

– Сержант Дикерсон, не принесете ли коробку?

Спустя минуту сержант уже стоял в дверях. Иэн сгреб все письма в принесенную коробку и вернулся к собственному столу.

– Чтоб мне, сэр, – сказал Дикерсон, глядя на доверху наполненную коробку.

– Закатывайте рукава, сержант, – сказал Иэн, – сами себя они не разберут.

Перед ними лежал не один десяток писем – самых разных форм и размеров, каракули на жалких обрывках и аккуратно начертанные послания на качественной бумаге. Несколько корреспондентов оказались женщинами – одна из них жаждала встречи с душителем, уверяя, что сможет наставить его на истинный путь, а другая предлагала свою руку и сердце Иэну.

Одно письмо заметно отличалось от прочих. На листе бумаги с маркой отеля «Ватерлоо» хорошими синими чернилами убористым мужским почерком была написана всего одна фраза: «Поймайте его, прежде чем я его убью».

Больше на листе не было ничего – ни подписи, ни даты.

– Что скажете? – спросил Дикерсона Иэн.

Сержант нахмурился и поскреб подбородок:

– Чтобы убить душителя, он должен знать, кто это.

– Вы читаете мои мысли.

– Думаете, этот тип в «Ватерлоо» живет? Шикарное местечко.

– Может, да, но с тем же успехом он мог воспользоваться их бумагой, чтобы запутать след.

– И что нам с этим делать?

– Пока что ничего, – сказал Иэн, однако аккуратно сложил лист и спрятал его в карман жилета.

Весь оставшийся день Иэн провел за попытками найти зацепки в убийстве Бобби Тирни, но тщетно – его сестры и большинства соседей не было дома, а оставшиеся оказались неразговорчивыми. Оставалось надеяться, что сержант Дикерсон, которого он отправил на другой конец города для изысканий по делу Стивена Вайчерли, будет удачливее.

Иэн вернулся в участок вскоре после пяти – усталый и расстроенный. На смену только что заступил новый наряд, однако, несмотря на это, верный Дикерсон сидел за своим столом, погруженный в работу. При виде Иэна его веснушчатая физиономия осветилась улыбкой, которая, впрочем, при виде выражения лица начальника сменилась озабоченной гримасой.

– Неудачный денек, сэр?

Иэн рухнул на стоявшее у стола Дикерсона кресло:

– «Я долго время проводил без пользы, зато и время провело меня»[15]15
  Уильям Шекспир. Ричард 11. Акт 5, сцена 5 (пер. М. А. Донского).


[Закрыть].

– Весьма поэтично сказано, сэр.

– Да, этого у Шекспира не отнимешь, сержант.

– Я делаю кое-какие заметки, сэр. Мисс Харли не оказалось дома, но я сказал служанке, что мы снова придем завтра.

– Ах да, влюбленная в Вайчерли племянница.

– Прошу прошения, сэр?

– Босс Вайчерли считает, что его племянница была влюблена в юного Стивена.

– Это может сообщить делу интересный поворот, сэр.

– Вам удалось найти в городе канцелярские магазины, где торгуют игральными картами с необычными рисунками?

– Пока нет, сэр. Может, нам стоит поискать специализированные заведения?

– Хорошая мысль.

Иэн выглянул в окно. Там уже стояла темень, и равнодушная луна поднималась в небо на востоке.

– Давайте-ка проанализируем детали преступлений. Что между ними общего?

– Это если считать, что оба убийства совершил один человек, сэр?

– Да.

– Ну, пожалуй, то, что обе жертвы были мужчинами.

– Запишите-ка это в столбце под названием «Жертвы».

Дикерсон подчинился, сосредоточенно прикусив губу. Его почерк был мелким и аккуратным, буквы – идеально ровными.

– Хорошо, – сказал Иэн. – А что еще общего?

– Вы про то, что их убили одним и тем же способом?

– Не просто одним и тем же, сержант, – их обоих задушили. Это то, что называется «метод». Сделайте еще один столбец с этим названием и используйте прописные буквы.

Дикерсон написал «МЕТОД» и провел под словом черту.

– Это дает нам повод для размышления об отношениях между убийцей и жертвой.

На лице Дикерсона появилось озадаченное выражение.

– Сэр?

– Удушение – очень личный способ убийства, сержант.

– Боюсь, я вас не понимаю, сэр.

– Есть гораздо более простые способы. А вдруг жертва даст отпор или попытается сбежать? Гораздо проще и во много раз удобнее попросту застрелить человека, зарезать ножом или даже ударить по голове.

– А может, у убийцы не было оружия, так что ничего другого ему и не оставалось.

– Молодого Вайчерли столкнули с обрыва уже после того, как задушили, хотя падение убило бы его наверняка. Вы же сами сказали – столкнул бы, мол, бедолагу вниз, и всего делов.

Дикерсон улыбнулся:

– Я так сказал?

– Если убийца душит свою жертву, то в большинстве случаев их связывают личные отношения.

– Вы думаете, что Стивен Вайчерли был знаком с убийцей?

– Думаю, что это весьма вероятно.

Констебли вечерней смены вваливались в участок, топали ногами, стряхивая с обуви снег и шли, переговариваясь и смеясь, к столу с чаем. На улице стоял тот самый холод, что превращает чашку горячего чая в обязательное лекарство.

Иэн наклонился и понизил голос:

– Сержант, вот уже некоторое время я занимаюсь изучением людей… скажем так, с отклонениями от нормы. Они весьма отличаются от обычных ничем не примечательных преступников. И я не про уровень образования – это отдельный тип, подвид преступников, которыми движут отнюдь не жадность, ревность или месть, а какие-то другие, более темные мотивы.

Брови Дикерсона поднялись.

– Думаете, это сделал сумасшедший, сэр?

– Ну, он явно не буйный псих, скорее непримечательный человек, которого мало кто запомнит.

– Я только не пойму, зачем брести на самую вершину Артурова Трона, если ты всего лишь хочешь…

– А может, это место имеет для него какое-то особое значение, – задумчиво перебил Иэн.

– Не понимаю, сэр.

– Вершина горы – это не обычное место, сержант, а символическое. Если он заманил туда Вайчерли, у него была для этого причина.

– А может, Вайчерли случайно с ним там столкнулся.

– Не думаю. Он не был одет для прогулки по горам. Думаю, преступник заранее замыслил убийство и заманил его туда. Притом он пошел на заведомый риск – их могли увидеть вместе, или же Вайчерли отбился бы и заявил на него. Стивен был парнем крепким, так что, думаю, он вполне мог бы и вовсе взять верх.

– Так с чего ему так рисковать? – сказал Дикерсон, покусывая кончик своего карандаша.

– Именно! Я уверен, что это ключевой вопрос для поисков этого парня.

– Простите, сэр, а откуда у нас уверенность, что это мужчина?

– Амазонка столь невероятной силы? Возможно, но маловероятно.

– А может, их было двое – убийца и сообщник.

– Отлично, Дикерсон! Всегда подвергай предположения сомнениям – Первое правило Гамильтона при ведении следственных действий.

– А какое второе, сэр?

Иэн встал из-за стола под звон часов, отбивающих шесть:

– Всегда находи минутку для пинты-другой.

Дикерсон ухмыльнулся:

– Вот это ближе к делу, сэр! Первый круг за мной.

В этот момент к ним подошел констебль Бауэрс в сопровождении жилистого коротышки с сальной кожей и жиденькими волосами, прикрытыми желтой клеенчатой шляпой. На ногах у него были высокие резиновые сапоги.

– Прошу прощения, сержант, Фрэнк говорит, что свиньи миссис Макгинти снова из загона сбежали.

Сержант Дикерсон нахмурился:

– Это не ко мне, констебль, у меня тут рыбка покрупнее завелась.

Бауэрс слегка наклонил голову и кашлянул:

– Фрэнк говорит, вы с ними ладите – ну, знаете, как разговаривать с ними.

Шея Дикерсона пошла красными пятнами.

– И как же надо разговаривать со свиньей, констебль?

Вперед выступил жилистый человечек:

– Да вы ж только шепнете ей что-то на ухо – и все, сразу как шелковая. Я ж сам видел! – голос у него был скрипучим, как несмазанная железная калитка.

Со стороны стоящих поодаль констеблей донеслись смешки, и Иэн наградил их выразительным взглядом. Дикерсон покраснел еще сильнее, а потом вскочил с кресла:

– Ладно уже, идем! Я вас догоню, сэр, – сказал он, поворачиваясь к Иэну, – как только с этой треклятой свиньей разберусь.

Гамильтон улыбнулся:

– «Нет ничего ни хорошего, ни плохого; это размышление делает все таковым»[16]16
  Уильям Шекспир. Гамлет. Акт 2, сцена 2 (пер. М. Л. Лозинского).


[Закрыть], сержант.

– Вам легко говорить, сэр, – проворчал Дикерсон, нахлобучивая шлем. – Да только посмотрел бы я на вас, если б это вам пришлось ходить за чертовой свиньей.

Он, громко топая, вышел из участка, провожаемый сдавленными смешками сослуживцев. Накидывая пальто, Иэн подумал, что даже эдинбургским полицейским надо хоть изредка хорошенько посмеяться. Впрочем, самому ему, выходящему из тепла и света уютного участка в ночь, смеяться не хотелось.