Текст книги "Сумерки Эдинбурга"

Автор книги: Кэрол Лоуренс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 24 страниц)

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

Когда Иэн вышел из дома Лиллиан, на улицах уже почти никого не было. Он зашагал домой, отмахиваясь от извозчиков, сбавлявших ход рядом с одиноким пешеходом. Идти было всего ничего, и вскоре он уже был у своего дома на Виктория-террас.

То, что в его квартире кто-то есть, Иэн понял еще у входной двери. Уходя, он погасил свет, теперь же в окнах гостиной поблескивал желтый язычок пламени. Сжавшись, Иэн осторожно открыл дверь и шагнул в прихожую. Пахло жареным луком, из кухни донеслось мелодичное посвистывание. Мелодия была знакомой – мать нередко наигрывала ее на пианино. Иэн взял стоявший у двери зонтик, и, стоило пальцам сомкнуться на рукояти, он услышал звук приближающихся шагов. Зонтик поднялся в воздух, занесенный для удара, и в следующий момент в гостиной появился непрошеный гость. Увидев изготовившегося к удару Иэна, он отшатнулся.

– Мы, конечно, давненько не виделись, но это не повод лупить меня при встрече.

Иэн опустил зонтик. Перед ним стоял его старший брат Дональд. Заметно выдающееся брюшко было подпоясано кухонным полотенцем.

– Боже правый, – только и сказал Иэн, утирая с шеи пот. – Как ты, черт возьми, вообще вошел?

Дональд поднял руку с ключом.

– Так у меня ж вот что есть, забыл, что ли? – сказал он. – А вообще тебе надо поменять замки, опасно тут у вас.

– Ты про этот район или про Эдинбург в целом?

– И то и другое. Нынче везде опасно стало. Слыхал, ты психа ловишь. Как дела идут?

– Что ты здесь делаешь?

Дональд нахмурился и потеребил свисающий на лоб локон. Его лицо было длинным, нос с горбинкой, как и у брата, такие же серые проницательные глаза – но волосы были светлыми, а тело мягким и склонным к полноте. С тех пор, как они в последний раз виделись, Дональд явно набрал стоун-другой. Будучи еще и выше брата сантиметров на пять, Дональд Гамильтон являл собой фигуру весьма выдающуюся.

– Сказал хотя бы, что рад меня видеть.

– Извини, притворяюсь я только по долгу службы.

Дональд сложил руки на груди и склонил голову набок, пристально глядя на брата:

– Право, братец, ты меня обижаешь.

– Сперва ты несколько лет носу не кажешь, а потом являешься как ни в чем не бывало. Зачем ты пришел?

– Ну, во-первых, затем, чтобы приготовить ужин. Мое фирменное блюдо – хаггис из банки. – Дональд снял полотенце с пояса и закинул его себе на плечо.

– Давай всерьез, Дональд, – уже поздно, и я ужасно устал.

Брат не отвел глаза:

– Всерьез, говоришь?

– Да.

Вместо ответа Дональд поднял перед собой руку. Длинные изящные пальцы, в которых все когда-то видели несомненный признак будущего великого хирурга, заметно дрожали.

– Все, Иэн, конец. Я завязал. Больше никакой выпивки.

В груди у Иэна радостно ёкнуло, но уже в следующий момент сердце упало – он уже много раз слышал от брата все эти клятвы, обещания и торжественные объявления непоколебимой трезвости. Только ни к чему хорошему это так и не привело. Бутылка всегда оказывалась сильнее Дональда.

Иэн негромко кашлянул:

– А разве нельзя было завязать в Глазго?

– Все, что я люблю и чего боюсь, – оно здесь. Ты знаешь это лучше других. – Взор лихорадочно блестящих серых глаз уперся в Иэна. Веки Дональда покраснели и набухли – явно не из-за жарящегося лука, подумал Иэн. – Если я не осмелюсь встретиться с Эдинбургом, то и с бутылкой мне не совладать.

– А игра – с ней ты тоже завязал?

– Я знаю твои мысли, – сказал Дональд, – ты, мол, все это уже слышал. Но на этот раз я решил твердо. Еще не поздно вернуться в колледж, я все еще могу стать медиком.

– Можешь, наверное, – сказал Иэн, стараясь, чтобы его голос звучал спокойно и бесстрастно, дабы не вызвать один из приступов безудержной ярости брата. И хотя это обычно случалось, только когда тот был пьян, Иэн слишком хорошо помнил эти приступы и не хотел рисковать.

– Не веришь мне.

– Я тут ни при чем, – уклончиво ответил Иэн. – Главное, что в это ты веришь, и…

– Не смей смотреть на меня свысока! – зашипел брат, и Иэн инстинктивно отшатнулся. – Извини, – быстро добавил Дональд. – Кажется, я немного не в себе – без выпивки, ну и все такое, – последние слова он сопроводил смешком.

– Да-да, конечно, – сказал Иэн. – Так, говоришь, ужин приготовил? Давай есть уже, я умираю с голоду.

Лицо брата просветлело.

– Точно! – сказал он, откидывая со лба непослушный локон. – Насчет хаггиса шутка была, на самом деле я пастуший пирог испек.

– С говядиной или бараниной?

– И то и другое. Надеюсь, ты голоден. Я помню, иногда твой аппетит просто брал и улетучивался куда-то.

– Не беспокойся, сейчас я быка готов проглотить.

Иэн пошел за братом на кухню, чувствуя, как тело охватывает облегчение. Дональд действительно был трезв – по крайней мере, пока, так что приступов пьяной ярости, перетекающих в саможаление и слезливые хмельные монологи, можно было не опасаться.

В дверях кухни Дональд обернулся:

– Ты знаешь, что у тебя тут мышь завелась?

– Ты ее убил?

– Сбежала, стерва. Хочешь, мышеловку завтра куплю?

– Я сам, – сказал Иэн, даже не зная – всерьез ли.

– Устраивайся поудобней. А теперь – внимание! – Дональд распахнул духовку и извлек оттуда румяный пастуший пирог. От накрывшего кухню запаха рот Иэна мгновенно наполнился слюной – он хорошо помнил, каким отличным поваром был брат.

Дональд аккуратно опустил пирог на бронзовую подставку в виде елки и отступил на шаг, любуясь своим произведением.

– Свои кулинарные таланты я, кажется, не растерял – ну или по крайней мере надеюсь на это. Как попробуешь, жду от тебя отчет.

Отчет Иэн дал самый одобрительный. Уже очень скоро, когда братья уселись в гостиной у камина, он потянулся за вторым куском. Дональд откинулся на спинку кресла и, потягивая имбирное пиво, оглядывал квартиру – турецкие подушки, гардероб красного дерева, богатые драпировки.

– А славно ты тут устроился.

– Это дело рук тети Лиллиан, – сказал Иэн, разламывая кусок хлеба, чтобы подобрать с тарелки соус.

– Как наша дорогая Лилли?

– Мучается от подагры и думает, что я не замечаю.

– От братца Иэна ничего не скроешь. Странно, наверное, оказаться в той же упряжи, что наш старик, а?

Иэн вытер губы льняной салфеткой с вышитой монограммой.

– Вроде мое это.

– Ну и молодцá, как говорят в Глазго.

– Как там в Глазго?

– Дешево и сердито. Под мухой чувствую себя как дома. Ты не скучаешь по нагорьям?

– Снятся мне иногда.

– А помнишь, как вереск по весне цветет?

– Еще бы. И тимьян дикий.

– «Вместе мы туда пойдем», – негромко пропел Дональд. – Помнишь, вместе ее пели?

– Все я помню.

– А поселился все же здесь, – заметил Дональд. Закурив новую сигарету, он небрежно бросил горящую спичку в камин, но она не долетела и упала на ковер.

Иэн одним прыжком выскочил из кресла и ногой отправил спичку в огонь:

– Осторожней! Ковер прожжешь!

– Или пожар устрою? – предположил Дональд.

Иэн стиснул кулаки и отвернулся.

– Я ведь видел твой взгляд, когда я закурил. И то, что сам ты не куришь, тоже заметил.

– Это вредит здоровью, – пробормотал Иэн, не оборачиваясь. – Ты же медик, должен знать.

– Но ведь не куришь-то ты совсем не из-за этого.

– Если ты полагаешь, что мне хочется провести этот вечер за обсуждением моих личных привычек, то нам, пожалуй, пора закругляться, – сухо сказал Иэн.

– Обещаю тебе – больше ни слова. Чтоб мне провалиться.

– И о смерти давай больше не говорить, мне этого и так хватает.

Они сидели, глядя, как языки танцующего в камине пламени лижут воздух.

– Плечо болит еще? – спросил Дональд.

– Не особо, – отмахнулся Иэн. Он не любил, когда его жалели, а уж чтобы Дональд – и подавно.

– А ведь мама гордилась бы тобой, – сказал Дональд.

– А отец?

– Что отец?

– Он тоже гордился бы мной?

– Думаю, он был немного не таким, каким ты его себе представлял.

– О чем ты?

Дональд потянулся и вздохнул:

– Нечего ругать умерших. Прости.

– Ты про то, что некоторые считали его продажным полицейским? Я этому просто не верю.

– Ты прав, прав, конечно. Мне правда жаль, что я заговорил об этом, извини.

Они снова замолчали, глядя в огонь и чувствуя подступающую дремоту.

– Что ж, – сказал наконец Дональд, широко зевнув, – поздно уже, а я едва держусь на ногах. Правда, уже из-за того, что трезвый. – Он поднялся с кресла и, сладко потянувшись, пошел по мягким коврам к спальням. В дверях своей он обернулся и улыбнулся брату – не ироничной улыбкой потасканного мужчины, а милой и застенчивой улыбкой мальчика, которого Иэн хорошо помнил. – Совсем как прежде – правда, братец?

Иэн знал, что, сколько ни притворяйся, те дни уже не вернуть, но, глядя на лицо брата, поблескивающее в отсветах камина от пота и светящееся искренней надеждой, он не нашел в себе духу сказать об этом.

– Да, – откликнулся Иэн, – совсем как прежде.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЯТАЯ

Элизабет Сазерленд (друзья звали ее Бетти) летала по своей кухне вдвое энергичнее, чем обычным будничным вечером среды. Смерть жильца сильно ее расстроила, однако в то же время сделала объектом всеобщего любопытства и сочувствия, и эту роль миссис Сазерленд находила в высшей степени приятной Все соседи относились к ней теперь с необычайным участием – даже заносчивая миссис Портер, хозяйка доходного лома по соседству, при встрече положила ей на предплечье ладонь, поцокала языком и сказала:

– Бедняжка вы моя – и как вы только держитесь?

На это миссис Сазерленд ответила, что старается изо всех сил, но, учитывая трагические обстоятельства, это непросто, и что действительно ужасно, когда твоего жильца убивают под крышей твоего же дома (она сочла уместным добавить эту маленькую и не совсем соответствующую действительности деталь, потому что хотя мистера Вайчерли и убили где-то в другом месте, но жил-то он и правда здесь, под крышей ее собственного дома).

На следующий день миссис Портер прислала ей лимонный пирог с настоящим масляным кремом и трогательной запиской, в которой выражала искреннее сочувствие и просила незамедлительно обращаться, если только она хоть чем-нибудь сможет оказаться полезной бедняжке Элизабет. Многочисленные знаки сочувствия и заботы приходили и ото всех других родственников и соседей миссис Сазерленд – жестянки со сладостями, открытки с визитными карточками и даже букет цветов от старенького мистера Гранта, что держал цирюльню на углу.

Бетти Сазерленд, добрая душа, искренне огорчилась из-за безвременного ухода мистера Вайчерли, но для себя она никакой опасности не предполагала. Они с миссис Портер (дарительницей восхитительного пирога) сошлись во мнении, что молодого человека, скорее всего, убили из-за карточного долга или по какой-то иной личной причине. Он производил впечатление замечательного юноши, но внешность обманчива – она ведь и сама, будучи хозяйкой меблированных комнат, прекрасно знала, что за благородной внешностью может скрываться злостный опиумщик, горький пьяница или неисправимый игрок. И хотя Бетти продолжала говорить знакомым, что убийство произошло под крышей ее собственного дома, она меньше всего думала, что убийца может положить глаз и на нее. Ей всего лишь довелось оказаться квартирной хозяйкой парня, которому не повезло, – вот и все.

Поэтому, когда в среду утром Бетти услышала дребезжанье колокольчика, она радостно поспешила к дверям в ожидании очередного пирога или вазы с цветами. Впрочем, на всякий случай она сперва приоткрыла щель для писем и, заглянув в нее, наткнулась взглядом на пялящегося прямо ей в глаза бродяжку, который явился к ней за день до того и заявил, что работает с инспектором Гамильтоном, – тем самым красавчиком, что уже дважды приходил сюда. Несколько сомневаясь в истинности слов мальчишки, она все же велела ему передать сообщение для детектива Гамильтона. Она знала, что если инспектор получит ее весточку, то впредь мальчишке можно доверять – для эдинбуржцев было в порядке вещей поручить встречному бродяжке сбегать куда-нибудь с поручением за пару пенсов.

– Миссис Сазерленд? – окликнул ее мальчик. – У меня ответ от инспектора Гамильтона.

– Какой?

– Можно войти?

– Ты один?

– Ага.

Миссис Сазерленд отомкнула дверь и впустила вестника внутрь.

Мальчишка был щуплый и маленький не по возрасту – она поняла это, лаже не зная, сколько ему лет. И хотя росточком он не вышел, глаза были смышленые. По крайней мере, решила она, руки и лицо у него не слишком чумазые – явно мылся не больше чем неделю или около того назад.

– Вытри ноги! – сказала она, и мальчик подчинился, почтительно сняв к тому же свою кепку. – Думаю, ты не откажешься от миски супа.

Город был наводнен такими вот молодцами, и о каждом позаботиться было попросту невозможно, но миссис Сазерленд не могла не заметить, как ее гость облизнулся, почуяв запах капустного супа, и как громко забурчало у него в животе.

– Благодарю вас, мэм, – сказал он, шагая за ней по холлу.

– Так что велел передать инспектор? – спросила Бетти, усадив мальчишку в укромном закутке кухни и глядя, как тот с шумным чавканьем заглатывает капустный суп и запихивает за щеки здоровенные куски черного хлеба.

– Инспектор Гамильтон велел передать, что зайдет завтра с утра.

– Очень хорошо, – сказала Бетти, надеясь, что мальчишка не заметил жаркую краску, заливающую ее шею. – Больше ничего не передавал? – С этими словами она отвернулась к плите, чтобы мальчик не заметил ее волнения, и принялась помешивать суп.

– Нет, мэм, – из-за набитого хлебом рта слова мальчика было сложно разобрать.

– Жуй хорошенько, – сказала она, – не то заработаешь несварение желудка.

– Да, мэм, – откликнулся мальчик и громко сглотнул. – Простите, мэм.

Миссис Сазерленд повернулась и пристально взглянула на своего гостя:

– Дерек, да? – он кивнул и замер, не донеся ложку до рта. – Передай, пожалуйста, инспектору, что он может остаться перекусить, если придет во время завтрака. Я как раз купила свежий кресс-салат и могу приготовить для него омлет.

– Отлично, мэм, – ответил Дерек. – А вообще, – добавил он лукаво, – можете просто отдать мне то, что нужно передать инспектору, и я все сделаю сам.

Бетти нахмурилась:

– Не думаю, что это стоящая мысль. Вещи легко теряются.

– Можете положиться на меня, мэм.

– Лучше будет, если я передам ему это сама.

Правду сказать, она и сама не знала, есть ли хоть какая-то ценность в ее находке, – но это было отличным поводом для того, чтобы вновь повидаться с инспектором Гамильтоном.

– Ну смотрите, – сказал Дерек и откусил еще один огромный кус хлеба.

Когда мальчик засобирался, Бетти сунула ему в руки две старые рубашки и пару заштопанных носков. Глядя на то, как Дерек уходит вдаль по улице, она постаралась не думать о том, где сейчас может быть его мать и почему такой славный мальчуган растет без присмотра, но все же пригорюнилась – в его по-взрослому бойкой походке сквозило что-то пронзительное. А от того, что мальчик совершенно не искал жалости, ей стало его еще жальче.

Закрыв дверь, миссис Сазерленд вернулась на кухню, решив и сама съесть миску супа перед сном, но тут в дверь снова постучали. Она подумала, что это вернулся мальчик, и поспешила в прихожую. Однако на этот раз в щель для писем на нее глянуло знакомое лицо.

– О, это вы! – сказала Бетти, распахивая дверь. – Что привело вас сюда в такой час?

Гость одарил ее загадочной улыбкой, ожидая, пока хозяйка закроет дверь:

– Вас пришел проведать – узнать, как вы пережили эти ужасные новости.

Бетти вздохнула:

– Это стало для меня настоящим шоком. Как и для вас, я думаю.

– Да, бедный парень.

– Я знаю, что вы были ему добрым другом.

– Да-да, – ответил гость, беспокойно шаря глазами по комнате. – А вы еще не…

– Что, мой дорогой? – перебила Бетти, мешая суп.

– Вы еще не заглядывали к нему в комнату?

– Полиция несколько дней назад там все осматривала.

– Вот как? Они все забрали?

– Нет, но изо всех сил старались отыскать какое-то письмо, – сказала Бетти, вытирая руки своим лучшим полотенцем – кремовым с голубыми полосками. – Там вроде как должно быть что-то про шантаж.

– Они нашли его?

– Нет.

– Вы не против, если я схожу посмотрю?

Лицо хозяйки помягчело.

– О, так вы хотите взять что-нибудь на память о бедняге?

– Да, это было бы славно. – Внезапно он настороженно прислушался: – А это что за звук?

Бетти прислушалась, и из глубины дома до нее донеслось поскуливание и негромкое царапание.

– О, это собака Стивена! Он в постирочной спал, но, наверное, вас услышал. А его, случаем, забрать не хотите?

– Нет, спасибо, – ответил гость с явным неудовольствием.

Бетти вздохнула:

– Его молодой сержант забрать обещал, но что-то с тех пор не показывается. Вы поднимайтесь, поднимайтесь – знаете же, где комната Стивена.

Миссис Сазерленд вернулась на кухню и принялась, мурлыча что-то себе под нос, вытирать столы, потом потушила плиту, на которой все еще стояла кастрюля с супом. Спустя несколько минут в кухне вновь появился гость, выглядел он разочарованным.

– Нашли что-нибудь? – спросила Бетти.

– Нет, – коротко ответил он и, обведя пристальным взглядом кухню, остановил его на выглядывающем из книги рецептов картонном уголке.

– А это что?

– Где? Ах, это? Даже не знаю. Нашла в комнате бедного Стивена, – засуетилась Бетти, вытаскивая заложенную между страницами карту. – Пустяк, наверное, но дай, думаю, отдам инспектору, который дело ведет.

– Какой странный рисунок.

– Она завалилась за гардероб и попала в щель в стене. Я бы в жизни ее не отыскала, если бы не затеяла генеральную уборку.

– А вы не знаете, откуда она?

– Понятия не имею. Стивен, по-моему, и в карты-то не играл.

– Не представляете, значит, откуда взяться могла?

– Нет. Может, полиции выяснить удастся. Не хотите ли немного капустного супа? Только что сварила.

– Было бы замечательно.

– Так присаживайтесь! – засуетилась Бетти, подводя его к столу.

– Запах изумительный, – сказал гость со все той же загадочной улыбкой.

Двадцать минут спустя он покинул дом, глубоко засунув руки в карманы и сжимая в правой карту. Кинул быстрый взгляд по сторонам и зашагал к центру Старого города. Он был зол на самого себя – карта провалялась здесь несколько дней, и ему пришлось перевернуть вверх тормашками весь свой гостиничный номер, прежде чем он догадался прийти туда, где она только и могла остаться.

Он хорошо помнил вечер, когда оставил ее здесь. Они со Стивеном пошли колобродить по кабакам и в конце концов оказались на Лейт-уок. И тогда он, как круглый дурак, не сдержал желания поразить своего спутника фокусами. Он вообще не подозревал о пропаже карты до этого самого дня, когда от нечего делать решил перебрать колоду.

Он переступил через бродягу, спящего прямо перед зданием вокзала Уэйверли, едва сдержав желание хорошенько его пнуть, а к платформе уже с грохотом подходил поезд, выбрасывая а ночное небо клубы черного дыма. Он зашагал дальше к Северному мосту, все еще кляня себя за невероятную беспечность.

Вскоре после того вечера он и решил, что Стивен умрет. Сейчас ему было немного жаль хозяйку, а все же хорошо, что он заранее подготовился к этому визиту. Все будет выглядеть как самая обыкновенная естественная смерть. Бедная старушка – она даже немного напомнила ему мать. Он не питал никакой особой злости к благоуветливым пожилым домохозяйкам – просто эта оказалась на пути, а он был человеком, который никому и ничему не позволял вставать у себя на пути.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ШЕСТАЯ

Следующим утром заря кралась по улицам города робко, словно страшась наткнуться на что-то ужасное. Пробившееся сквозь полосатые занавески дома 22 по Лейт-уок бледное солнце осветило скорбную картину. В углу кухни, уронив голову на стол, сидела женщина. Она могла показаться спящей, если бы не устремленный на бледнеющее окно невидящий взор широко распахнутых глаз. Рядом с ней стояла миска капустного супа, успевшая безнадежно остыть – как и кастрюля на погасшей плите. Большой черно-белый кот настырно терся о лодыжки женщины, громко жалуясь на то, что хозяйка до сих пор не удосужилась его покормить.

Кот провел голодным большую часть дня. Бедную женщину в конце концов обнаружил один из ее жильцов – студент, который в предвкушении горячего завтрака устало спустился по лестнице после проведенной над учебниками бессонной ночи и потрясенно воззрился на безжизненное тело хозяйки. Опомнившись, он со всех ног побежал в полицейский участок, ворвался туда взъерошенный и с диким взглядом, к немалому недоумению дежурного констебля. Инспектора Гамильтона немедленно вызвали в дом на Лейт-уок, и вскоре он уже был там в сопровождении ставшего его неизменным спутником Дикерсона.

– Сэр? – прошептал сержант, неслышно подойдя к инспектору, который стоял перед телом со стянутыми в нитку губами, сложив руки на груди. Дикерсон вздохнул. Они пробыли здесь уже четверть часа, и за все это время Гамильтон едва ли проронил и полдюжины слов. Во время осмотра места он то и дело сжимал и разжимал кулаки, не прекращая яростно бормотать что-то себе под нос, как будто что-то жгло его изнутри. Дикерсон на цыпочках отошел от него и вышел в холл, где на страже уже стояла пара полицейских при всем параде.

– Что там такое, сэр? – обратился к нему один из полицейских, упитанный малый с коротко стриженными светлыми волосами. – Стоим здесь, будто преступление кто совершил, а по мне, так у бедной тетки сердце прихватило.

Сержант снял кепку и провел рукой по своей буйной рыжей шевелюре. Давно уже пора было постричься.

– Похоже на то, парни, – сказал он. – Тут парень жил, которого мертвым нашли, молодой Вайчерли.

Брови белобрысого взлетели ко лбу.

– Тот самый, которого задушили?

Дикерсон кивнул с тайным удовольствием человека, знающего то, чего не знают другие:

– Он самый.

– Так и ее, что ли, тот же убивец порешил? – спросил напарник первого полицейского. Со своими гладкими щеками он казался вопиюще юным даже для бритвы, не говоря уже о полицейской форме.

– Вот это инспектор Гамильтон и пытается выяснить, – ответил Дикерсон, ощущая собственную значимость. – Но давай-те-ка не мешать ему работать.

– Я слыхал, он сущий бульдог, этот Гамильтон, – сказал толстобокий полицейский. – Коли схватится за дело, то уж черта с два выпустит.

– Верно слыхал, – сказал Дикерсон. – И не забывай, что, если с бульдогом связаться решил, от зубов подальше держись.

Ответные смешки констеблей прервал раздавшийся из кухни голос Гамильтона:

– Сержант! Извольте подойти!

Сержант Дикерсон бросился на кухню, оставив притихших под страхом гнева грозного инспектора Гамильтона полицейских.

Вбежав на кухню, Дикерсон обнаружил, что Гамильтон уставился на беспорядочно скачущую у него под ногами желтую гончую-полукровку. Собака, которой на вид было меньше года, бегала по кухне как сумасшедшая, обнюхивая углы и время от времени принимаясь лизать ботинки инспектора.

– А, это, видать, тот самый щенок, о котором она рассказывала, – сказал Дикерсон. – Я уж и забыл почти, что взять его обещал.

– А до тех пор будьте любезны убрать животное, прежде чем оно наследит на месте преступления.

Дикерсон поспешно выполнил приказание, схватив собаку на руки. Щенок оказался заметно тяжелее, чем могло показаться с виду, и принялся так энергично извиваться, пытаясь лизнуть сержанта, что Дикерсон едва его не выронил.

– А что мне с ним делать, сэр?

– Просто уберите его отсюда.

Сержант потащил свою громоздкую ношу через холл к постирочной комнате, которую он приметил еще раньше. Опустив пса на пол, он бросился к дверям, но это было воспринято псом как приглашение к веселой игре, и, опередив сержанта в два прыжка, он замер в дверях, отчаянно виляя хвостом и счастливо щерясь.

– Ну ладно же, – пробормотал Дикерсон. Отыскав в буфете веревку, он привязал пса к ножке бельевого пресса и вышел, захлопнув за собой дверь и утирая со лба пот. Жалобный скулеж сопровождал его до самого конца холла.

Проходя мимо ведущей на второй этаж лестницы, он наткнулся на спускающегося вниз молодого индуса. Темная гладкая кожа поблескивала в свете настенных газовых рожков.

– Вы уж мне сразу скажите, ребята, будете допрашивать или нет? А то у меня экзамен, – в его правильном выговоре был слышен лишь легкий намек на восточный акцент.

– Постараемся вас не задержать, мистер…

– Сингх. Рабиндранат Сингх.

– Минутку, мистер Сингх. – Сержант Дикерсон заглянул в кухню и обнаружил, что детектив Гамильтон сосредоточенно обнюхивает полупустую миску супа, стоящую перед телом миссис Сазерленд.

– Простите, сэр…

Гамильтон оборвал его энергичным жестом, а потом коротким движением подозвал к себе:

– Можно ваш нос, сержант?

– Сэр?

– Интересно, не унюхаете ли что-нибудь?

– Что-то конкретное, сэр?

– Просто попробуйте.

Дикерсон подчинился, подойдя к миссис Сазерленд так близко, что ему стали видны белки ее распахнутых глаз. Наклоняясь над столом, он почувствовал, как ладони взмокли и похолодели, а ноги предательски задрожали. Уильям Дикерсон не любил трупы и отчаянно пытался скрыть от окружающих эту свою слабость. Оставалось надеяться, что он не лишится чувств или как-то иначе не осрамится перед инспектором Гамильтоном.

Когда сержант наклонил лицо к застывшей на поверхности супа пленке, в животе у него угрожающе заурчало. Он потянул носом, ощущая хотя и слабый, но все же явный горьковатый запах миндаля.

– Вроде бы жженым миндалем пахнет, сэр.

– Уверены, сержант?

Наклонившись еще ниже, Дикерсон еще раз понюхал суп:

– Да, сэр, – кажись, он самый. Точно миндаль, только вроде как выветрился уже.

К удивлению сержанта, Гамильтон довольно хлопнул его по плечу:

– Отлично, Дикерсон! Просто замечательно!

– Спасибо, сэр, но я ума не приложу, о чем вы.

– Лишь единицы способны уловить характерный аромат горького миндаля, свидетельствующей об отравлении цианидом. Нам повезло, что вы один из этих немногих.

– Ясно, сэр.

– Я сразу же заподозрил, что миссис Сазерленд стала жертвой преступления, а теперь намерен доказать это с вашей помощью.

Раздался стук, и в дверях кухни показалась голова Рабиндраната Сингха.

– Прошу прощения, сэр, но я хотел бы дать показания как можно скорее.

– Извините, что заставил вас ждать, – сказал Иэн. Триумф обоняния Дикерсона заметно поднял ему настроение, и скованность покинула лицо инспектора. – Заходите, пожалуйста.

Индус зашел в кухню, но в этот момент где-то в глубине дома раздался громкий щелчок, похожий на пистолетный выстрел. Все находившиеся в кухне инстинктивно пригнулись, но, заслышав торопливый перестук когтей по полу холла, сержант Дикерсон понял, что щелчок издала распахнувшаяся дверь постирочной. В дверях кухни появился отчаянно виляющий хвостом виновник произошедшего с болтающимся на шее обрывком перегрызенной веревки. Щенок стал напрыгивать на мистера Сингха, пытаясь лизнуть его в лицо.

Гамильтон взглянул на Дикерсона, но в этом взгляде не оказалось ожидаемого упрека – слишком велика была только что оказанная ему сержантом услуга.

– Идем, – сказал тот псу.

– Куда вы его, сержант? – спросил инспектор.

– Коли он так уж привязался ко мне, сэр, возьму его домой, как и обещал.

– Мы здесь еще не закончили. Верните его пока туда, где он сидел. Наверху, кстати, есть поводок, и потрудитесь на этот раз запереть дверь.

– Да, сэр, – сказал Дикерсон, берясь за измочаленный обрывок веревки, свисающий с ошейника пса. – Пойдем, Принц.

– Его не так зовут, – возразил мистер Сингх.

– Теперь так, – откликнулся Дикерсон, выходя в холл.