Текст книги "Дом «У пяти колокольчиков»"

Автор книги: Каролина Светлая

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 31 страниц)

– Да, ты права, – подтвердила пани Неповольная в новом приливе самолюбивой гордости. – На меня ополчились все тайные безбожники, слывшие в обществе людьми свободомыслящими и просвещенными, а к ним присоединился всякий сброд, бессовестно меня поносивший. Но я слушалась наставлений святых отцов и поэтому была хорошо вознаграждена. Мои гости сделались для меня наставниками, учителями жизни. Они расширили мой кругозор, обогатили мои познания, изощрили ум и усовершенствовали характер, а тем самым дали в руки ключ к пониманию других людей и других характеров. Вот, к примеру, многие долго раздумывают, колеблются, прежде чем сделать какой-нибудь решительный шаг, а мне уже давным-давно известно, что именно надо предпринять. Только благодаря святым отцам я полностью осознала историческую миссию католической церкви и задачи того монашеского ордена, который был избран самим господом, дабы он управлял во имя его народами вместо князей и императоров.

– А сын благочестивой Марии-Терезии превратил их в несчастных скитальцев! Как только мог он совершить столь большой грех? – горячо проговорила Ксавера.

– Он совершил этот грех из страха перед теми мерзкими разбойниками, которые тайно величали себя свободными каменщиками, ибо надеялись установить новый общественный строй при господстве свободы, равенства, просвещения, да только у них это означало всяческую распущенность, неповиновение властям, неверие в бога и пренебрежение к его слугам, – одним духом выпалила пани Неповольная, точно в одно мгновение ее сразу сто змей ужалило. – Сам тайный член общества, он роздал своим сотоварищам все важнейшие посты в государстве и, следуя их советам, изгнал иезуитов из подвластных ему земель, закрыл их храмы, разорил монастыри. В одной лишь Праге он закрыл одновременно шестьдесят две церкви, а кафедральный собор, где покоятся останки святого Яна Непомуцкого и короля Вацлава, намеревался пустить под склады, а не то и под казармы, и можно только удивляться, как благополучно все обошлось. Император потворствовал детям сатаны, опасаясь, как бы не случилось с ним того же, что с королем Франции Людовиком, которого неблагодарный народ теперь низвергает с высоты его величия и славы за то, что он оказывал сопротивление его неправым требованиям, желая сохранить верность святой католической вере. А все монархи словно оцепенели, и ни один не спешит ему на помощь. Какое несчастье! Отец Иннокентий говорил, что иезуиты советовали ему последовать примеру Карла Девятого{12}, который, находясь в подобных же обстоятельствах, нарочно спровоцировал бунт, а потом расстрелял восставших из окон королевского дворца. Но Людовик не послушал совета, и теперь восставшая чернь сгоняет его с трона, срывает с него корону, а ведь этим наносится ущерб не одной Франции – весь свет погибнет, если не остановят негодяев!

– Как подумаешь, что подобные изверги есть и здесь, в Праге, страшно становится, – вздрогнула Ксавера.

– Вот сейчас и самое время начать их истребление, пустив в ход все средства. Кто живет в добром согласии с богом и церковью, тот должен встать в наши ряды! – убежденно, с молодым задором воскликнула пани Неповольная. – И первый, самый решительный, более того, самый надежный шаг – это вернуть святым отцам их влияние, их власть и все их имущество. Одни они могут управлять народом и воздействовать на него. Непрестанно, строго напоминая о почтении к вышестоящим, о скромности и умеренности, они дают простолюдинам всегда один и тот же мудрый совет: отвращайте взоры от земного к небесному, думайте о вечном утешении, ожидающем в раю каждого благочестивого. Только там, где иезуиты оказывают влияние на духовную жизнь народа, могут спокойно спать, пользоваться жизнью и радоваться ей те, кому господь даровал богатство. Только они способны ограничить приток опасных нравов и идей, которые являлись и будут еще являться нам в разных обличиях. Господь сам принимает участие в этой борьбе и хочет того же, что и мы.

– О, если бы это было так! – страстно вздохнула Ксавера.

– Да, это так. Теперь вот император Иосиф умер. Скончался он неожиданно, в расцвете сил, оттого-то многие болтают, будто его отравили иезуиты. Скоро примет бразды правления благочестивый Леопольд, тогда ты убедишься, что я права. Какое счастье, что его августейшая супруга Мария-Луиза – дочь короля Испании – всей душой предана иезуитам! Такое не скоро повторится! Мы должны этим воспользоваться и сделать все возможное, а именно: постараться привлечь на свою сторону общество и таким путем доказать правительству, что, действуя в нашу пользу, оно извлечет пользу и для себя. Имея это в виду, я сделала сегодня на собственный страх и риск один важный шаг, и если все, что я задумала, удастся, – возможны серьезные последствия. На собрании Общества пресвятого сердца Иисуса я предложила всем нечто, поистине самим господом мне внушенное, и это было принято с большим одушевлением.

Хозяйка дома «У пяти колокольчиков» хотела на этом прервать разговор. Начавшийся легко, почти шутя, он совершенно неожиданно принял другой оборот и стал утомлять ее. Но Ксавера протянула к ней руки, устремив на нее взор, в котором была такая мольба, что даже передохнуть ей не удалось.

– Ну хорошо, я расскажу, о чем шла у нас речь, но потом уж ты меня пощади, – взмолилась пани Неповольная. – Мне надо отдохнуть от волнений, да и тебе нужен отдых, твои глаза блестят так, будто у тебя горячка. Слушай же! На коронации императорской четы будет присутствовать эрцгерцогиня Мария{13} – их дочь; ее назначают почетной директрисой института благородных девиц{14}, которому после закрытия монастыря святого Георгия передано конгрегацией право принимать участие в коронации чешской королевы совместно с архиепископом пражским. Вот я и предложила отметить день вступления высокорожденной директрисы, а по существу – аббатисы, в свои обязанности паломничеством всех членов нашего Общества на Белую гору, в небольшой храм, закрытый упрямым Иосифом именно потому, что он был воздвигнут в память о поражении, которое потерпели там те лжепророки, чье вероисповедание он воскрешал и восстанавливал с помощью своих патентов о веротерпимости{15}. Так вот, в доказательство того, что то время прошло и настает совсем другое, а все, что он задумал и поощрял, должно неминуемо пасть, разбиться вдребезги и обратиться в прах, мы открыто, торжественно пойдем именно в этот столь ненавидимый им и ныне редко посещаемый маленький храм. А образ святой девы – ему протестанты выколола глаза в бою под Страконицами{16}, и монах-кармелит{17} нашел его вечером в своем лагере только благодаря чуду, а потом он был высоко поднят над войском католиков в тот решающий момент белогорской битвы, когда наши силы стали уже ослабевать и мы готовились к отступлению под напором еретиков, – этот святой для нас образ я поручу воссоздать по его копии, которую и теперь можно видеть над престолом в церкви девы Марии-победительницы, тогда как сам чудотворный образ отвезен в Рим. Мы закажем для него дорогую оправу, и многолюдная процессия верующих проводит его до Белой горы, где он прежде всего будет торжественно освящен, а потом его поднесут эрцгерцогине в память ее первого посещения Праги. Все это даст мне – председательнице религиозного общества – повод приблизиться к принцессе, и в удобную минуту я не премину сказать, что именно нахожу необходимым прежде всего сделать для успеха нашего общего дела. Ведь если поставлена под угрозу власть церкви, то следует трепетать за свои права и свое господство и светской власти, божьей милостью поставленной над нами. Принцесса, разумеется, в разговоре с императором упомянет о том, что слышала от меня, оттого-то всем нам и следует позаботиться, чтобы на торжестве присутствовали представители высших кругов Праги; тогда в глазах императорской семьи Общество пресвятого сердца Иисуса станет посредником между властью и этими кругами, а в городе – полномочным выразителем мнений и намерений верховной власти. И все же, повторяю, осуществление этих планов будет возможно только в том случае, если все мы примемся готовить это торжество с надлежащим рвением и самоотверженностью.

– Можно ли в том сомневаться?

– Молодость никогда и ни в чем не сомневается, но с еще большей легкостью предаются мечтам люди зрелого возраста. Я же, например, ни на кого не могу всецело положиться, даже и на тебя.

Ксавера вспыхнула.

– Вы… вы сомневаетесь в моей любви к богу?

– В этом, разумеется, я не сомневаюсь, но боюсь…

– Чего же?

– Твоей любви к человеку.

Щеки девушки разгорелись еще ярче.

– Завтра ты вступаешь в жизнь. Ты красива, богата, умна, все к твоим услугам. В Праге найдется не много молодых людей, которые, увидев тебя, откажутся от мысли добиться твоей благосклонности. И может статься, что какой-нибудь из них настолько понравится тебе, что ты захочешь связать с ним свою жизнь… Что тогда?

Ксавера взглянула на бабушку с наивным удивлением, словно не видела в подобном желании ничего предосудительного.

– Вряд ли ты когда-нибудь задумывалась, что ожидает тебя в браке? Несколько дней помилуетесь, а потом наступит пресыщение, скука, пожизненная тюрьма без всякой надежды на волю. Из повелительницы всех ты неожиданно для себя станешь покорной служанкой одного мужчины, который заставит тебя отвечать за каждый проступок прислуги, за каждую свою неудачу, а его дети не дадут покоя не только днем, но и ночного отдыха лишат, к тому же каждый из них будет отнимать у тебя свежесть лица, портить фигуру. Сделавшись женой и матерью, ты преждевременно постареешь, и красота никогда уже не вернется к тебе.

Ксавера пришла в ужас, в безмолвной мольбе она протянула руки к бабушке: лишь бы та не рисовала столь страшную картину. Но пани Неповольная привыкла, что последнее слово всегда остается за ней.

– Да, да, ты увянешь, и тогда твой супруг пойдет к другой женщине, чтобы посмеяться над покинутой женой. С ней, а не с тобой будет он проводить все свое свободное время, из твоего приданого станет делать ей подарки, чтобы, нарядившись, она нравилась ему еще больше и окончательно вытеснила воспоминание о твоей красоте. Ты недоверчиво качаешь головой, думаешь, с тобой этого не случится и как раз твой супруг будет исключением из правила, его любовь и восхищение тобой будут вечными? Посмотри вокруг, и ты сразу поймешь, я не преувеличиваю и говорю это не из эгоистического опасения, что, выйдя замуж, ты оставишь меня одну. Понаблюдай – и увидишь: с той минуты, когда молодой человек становится женихом, всякая другая девица начинает привлекать его куда больше, чем невеста.

Ксавера задумалась.

– Какая страшная участь ожидает девушек, и насколько мужчины счастливее нас, бедных, – грустно прошептала она. – Почему я не родилась мальчиком?

– А что тебе мешает быть столь же счастливой, вернее – столь же свободной, как мужчина? – тихо, но выразительно произнесла пани Неповольная, глядя внучке в глаза. – Тебе по крайней мере ничто не мешает. Ведь если девушка бедна, непривлекательна и неумна, ей не остается ничего другого, как надеть на шею ярмо брака и еще быть благодарной тому, кто дает ей свое имя, чтобы сделать из нее кухарку и няньку. Но та, кого судьба наградила красотой, богатством и умом, всегда будет сама себе госпожой, ничуть не менее свободной, самостоятельной и полноправной, чем мужчина. Разумеется, в том случае, если она настолько мужественна, горда и обладает чувством собственного достоинства, чтобы, презирая злословие и зависть, сойти с проторенного пути и поставить перед собой совсем иные цели, нежели обыкновенные девицы.

Ксавера побледнела еще сильней.

– Погляди на меня, внучка! Я была так же хороша, как ты теперь, но разве муж больше любил меня за это, оставался мне верным? Не могу и не хочу рассказывать, как он унижал меня, оказывая предпочтение неумным, вульгарным женщинам. Я, жена его, была существом безответным, никчемным, бездеятельным, трепещущим перед ним; с плачем встречала я восход солнца и в слезах его провожала… А теперь? Теперь я пользуюсь влиянием, завоевала себе положение и благодаря этому оказала такую услугу нашей святой единоспасающей церкви, на какую не способен в наше время ни один мужчина. Так знай же, придет час, когда мое усердие перестанет быть лишь моим частным делом, оно получит всеобщее признание и мои заслуги перед католицизмом войдут в историю. О, если женщина смела и самостоятельна, она многое может! В скорбное время перед той битвой, славный юбилей которой мы собираемся теперь отметить, Чехия настолько была засорена плевелами безверия, что, казалось, они навсегда заглушили ростки истинной веры; специально приглашенные тогда в Чехию святые отцы иезуиты решительно ничего не могли поделать с господствовавшим здесь духом и уже сочли было, что их дело проиграно, как вдруг их озарила мысль привлечь женщин в качестве своих союзниц. И они сразу же постарались, чтобы в Вену ко двору были приглашены первейшие красавицы Италии, Испании и католической Германии из тех родов, чья приверженность церкви была вне всяких сомнений. Молодые чешские еретики из круга эрцгерцога, как и следовало ожидать, повлюблялись, посыпались предложения руки и сердца. Средство оказалось превосходным, ибо вскоре дело пошло на лад и завершилось полной победой над еретиками. Просто поразительно, с какой ловкостью были вновь водворены эти заблудшие овцы в свои пустующие овчарни, к тому же в неожиданно большом количестве! Тогда наши дамы с тем же рвением принялись обращать в истинную веру мужнину родню, служащих, прислугу… Если же, несмотря ни на что, не удавалось искоренить ложное вероучение, то по крайней мере можно было поколебать его. Но самая большая заслуга по обращению молодых мужчин Праги принадлежала, вне всякого сомнения, тем благочестивым девам, которые, невзирая на осуждение недальновидных людей, готовы были жертвовать своим состоянием, красотой и молодостью, лишь бы под видом различных развлечений и увеселений в вихре света верно служить богу и святой церкви. И они служили, служили во сто крат лучше, нежели укрывшиеся в монастырях монахини, озабоченные лишь спасением собственной души и нисколько не думавшие о мирских делах, разве что иногда помянут кого-нибудь в своих молитвах… А те, вдохновленные самим господом миссионерки, куда успешнее воевали против богохульников, чем это сделали бы даже объединенные войска всех трех Фердинандов{18}. Само собой разумеется, они наперед получили от своих исповедников отпущение грехов и за невинную ложь, и всяческое коварство, к которым приходилось прибегать по необходимости: ведь грехом являются только проступки, которые продиктованы злой волей, а все, что имеет перед собой благую цель, не считается грехом, пусть даже в душе мы строго судим себя за это. Еще бы! Ведь цель оправдывает средства. Теперь никто не сомневается, что католичество в Чехии прежде и больше всего должно быть благодарно красоте, а также хитроумной изобретательности наших женщин, сумевших сделать так, что проклятые чашники{19} наконец-то побеждены и, даст бог, вернется то время, когда женская красота и женский ум столь высоко вознесут святой крест, что в его божественном сиянии померкнет всякое воспоминание о каких бы то ни было ересях и религиозных неурядицах в нашей стране!

Последние слова пани Неповольная произнесла с такой силой, что восковые свечи на мраморном столике вспыхнули и затрещали. Девушка скользнула по ним рассеянным взглядом и, засмотревшись на пламя, приложила холодные как лед ладони к пылающему лбу – кровь стучала в висках, в ушах шумело; затем она крепко прижала руку к взволнованному сердцу. Какой пожар хотелось ей погасить, какие желания подавить в своей душе?

Тогда пани Неповольная протянула руку к изголовью своей постели за обтянутой пурпурной тканью шкатулкой и неожиданно одним быстрым движением высыпала ее содержимое перед внучкой.

Взгляд девушки остановился на драгоценностях, но сегодня в нем появилось нечто новое, не похожее ни на тот детский восторг, с которым она любовалась их сверканием накануне, ни на радостное изумление, что все эти прекрасные вещи стали принадлежать ей. Совсем по другой причине кружилась ее молодая голова и трепетало неопытное сердце… Вот она склонилась над ними, но теперь уже не влюбленно, не шутя, – это было сделано серьезно, с глубоким значением.

Чему посвятила она себя?

И опять скользнула по устам хозяйки дома «У пяти колокольчиков» быстрая, подобная молнии, улыбка.

3

Конец августа и начало сентября 1791 года пражане провели на редкость шумно и весело. Добрый чешский народ ликовал: в Праге опять будет коронация, все-таки дождались! Пятого сентября Леопольд – родной брат почившего в бозе императора Иосифа II – должен был сесть на трон чешских королей.

С тех пор как чехи лишились торжества коронации, прошло полстолетия{20}. Нелегко было примириться с тем, что императрица Мария-Терезия, едва надев в Праге корону, сразу же и увезла ее в Вену, не обращая внимания на советников, предупреждавших, что она поступает вопреки чешским законам и обычаям, по которым корона представляет собой зримый знак могущества, священный символ договора власти с народом, вверенный ей одновременно с огромной ответственностью за его судьбы. Императрица увезла корону, невзирая и на то, что корона, как ей говорили, представляет для всего чешского народа неоценимое сокровище, ибо целые реки крови благороднейших сынов чешской земли пролились, чтобы защитить и сохранить ее, и тысячи – нет, сотни тысяч – чехов вновь готовы положить за нее жизнь и отдать все свое имущество.

Была снаряжена особая депутация{21} из представителей самых прославленных дворянских родов Чехии; с большой торжественностью, с подлинным патриотическим воодушевлением направились избранники нации в Вену за древней святыней своей дорогой отчизны. Приняли их при дворе с чрезвычайной приветливостью, а когда они возвращались обратно в Чехию, то повсюду, даже в самых незначительных нищих деревнях, их встречали с восторгом.

Нет сомнения, что высокородные посланцы родины, исполнители столь почетной миссии, не могли не думать в продолжение своего пути, имевшего огромное значение для нации, о том, как тесно связаны их судьбы с чешской короной, какие услуги были ей оказаны их предками, сколько патриотических подвигов совершалось в ее честь. Не утвердились ли они тогда в намерении продолжать дело своих славных отцов, чтобы потомки тоже могли гордиться их подвигами? Корона была выставлена вместе с другими регалиями и сокровищами королевства в часовне св. Вацлава на Пражском Граде, ею можно было любоваться до самого вечера. Тысячи людей явились сюда, чтобы поклониться священным реликвиям, и редкое око оставалось сухим при одном взгляде на нее; более того, многие, вспоминая, какие горести перенес народ с той поры, когда она впервые засверкала на голове чешского короля, так горько плакали, что, случалось, теряли сознание, и их выводили на свежий воздух.

Чешские сословия избрали особую комиссию, уполномочив ее наблюдать за устройством и проведением торжеств, связанных с коронацией, а также за украшением города и его безопасностью. Комиссия взяла на себя заботу об улучшении уличного освещения и сохранности мостовой, а для более удобного размещения приезжих, наплыв которых оказался чрезвычайно велик, была учреждена особая канцелярия, принимавшая тех, кто мог выделить для приезжих часть жилых помещений в своем доме. Огромные деньги платили за временные квартиры, снятые на тех улицах, по которым император должен был проследовать на Град: плата за одну только комнату и всего на одну неделю в большинстве домов поднялась до двухсот и даже трехсот дукатов. Для приготовлений к пышной коронации храм святого Вита был закрыт на несколько недель, да и в королевском дворце тоже все обновлялось. Ради такого случая наконец-то был приведен в порядок королевский парк, запущенный и заросший со времен Рудольфа II, тогда же приобрел новый, сохранивший до сих пор свой вид, парк в Бубенече.

Император Леопольд, переночевав в Либени, въехал в Прагу через ворота Поречья, где его ожидал бургомистр; подавая императору на серебряном блюде ключи от города, он обратился к нему с приветствием на немецком языке. Император вернул ключи и сказал несколько ласковых слов на том же языке. На Староместской площади государь прослушал приветственную речь, которую ректор университета произнес по-латыни, и ответил ему так же. Зато на Граде бургграф граф Роттенбан приветствовал чешского короля на чешском языке, и когда тот ответил ему по-чешски, собравшаяся там толпа пришла в такой бурный восторг, что внизу, в городе, подумали: не ураган ли пронесся?

Коронация совершалась с большой торжественностью, причем, по старинному обычаю, все городские ворота были в это время на запоре. Прежде во время подобных событий палили из пистолета с самого высокого соборного шпиля – обычно это поручалось кровельщику, – но теперь, во избежание несчастного случая, от этого обычая отказались, как отказались и от размахивания флагом с того же шпиля. Красно-белое знамя развевалось лишь над верхней аркой колокольни. После коронации не бросали мелкую монету в толпу из окон королевского дворца, – земский фельдмаршал граф Вртба объезжал верхом всю замковую территорию и самолично раздавал деньги простонародью. Из опасения, дабы какое-нибудь происшествие не омрачило всеобщей радости, на этот раз не наливали, как издавна повелось в подобных случаях, красное и белое вино в чашу фонтана близ статуи Георгия Победоносца, что у соборной стены справа. Здесь всякий раз завязывалась между простыми людьми драка, оканчивавшаяся кровопролитием не только из-за того, кто больше и прежде других наберет себе вина, но и из-за памятных кубков, специально изготовлявшихся по случаю коронации.

Церемония возложения короны на чешскую королеву проходила с еще большим великолепием, хотя теперь денег и не раздавали, ибо королева не имела права выпускать их, – и никто не был награжден орденом святого Вацлава, так как королева не подтверждает присягой земских свобод. Не только новая аббатиса приняла участие в коронационной церемонии, – другие высокопоставленные дамы тоже имели определенные обязанности, разумеется, не столь важные. Супруга канцлера, например, надела на голову аббатисы ее княжеский венец – дело происходило в часовне св. Вацлава, где благородные дамы ожидали выхода королевы, – а супруга министра двора помогала у главного алтаря при миропомазании, супруга гофмейстера положила королеве на темя подушечку, на которую затем была водружена корона, и так далее. Кто же из сановников еще не был женат или уже овдовел, те просили самых знатных дам из своей родни занять в сей торжественный день место супруги. А на званом обеде дамы сидели за отдельным столом, и подавали им сразу же после короля и королевы; король сам поднял тост в честь дам, и в ответ одна из них от лица всех выразила ему глубочайшую признательность. Тосты сопровождались орудийными выстрелами, и, таким образом, в продолжение всего пиршества на Петржине гремели пушки.

Между двумя коронациями, как раз в праздник рождества девы Марии{22}, принцесса – дочь августейшей четы – была провозглашена в храме всех святых попечительницей института благородных девиц, а вместе с тем к ней переходили права и привилегии прежних княгинь-аббатис прославленного первого монастыря Чехии. Через день ей предстояло увенчать короной чело матери.

Вторая половина этого знаменательного для принцессы дня была отведена на осуществление плана хозяйки дома «У пяти колокольчиков» – плана, получившего самое решительное одобрение на собрании членов Общества пресвятого сердца Иисуса. Как было задумано, так и исполнено. Образ девы Марии, написанный прекрасным художником по сохранившейся копии с оригинала, сыгравшего столь важную роль в решающей для католиков битве, был вставлен в дорогую раму и предназначен в дар юной эрцгерцогине. Но вначале его следовало торжественно доставить в белогорский храм и там соответствующим образом освятить.

Сам архиепископ вдруг удивил всех дам – членов Общества: он милостиво вызвался совершить упомянутый обряд, склонить эрцгерцогиню к посещению храма и в соответствующей случаю речи восхвалить дар. Разумеется, это было принято с всеобщим восторгом. Ведь князь церкви проявил не только свое уважение к Обществу, но и показывал, что он вполне согласен с его деятельностью, чем значительно помог его членам не только в настоящем, но и в будущем. Лишь немногим было известно, что архиепископ вынес столь благоприятное решение после двухчасовой аудиенции, которую он дал пани Неповольной перед прибытием императора.

Весть, что архиепископ объявил себя как бы покровителем нового религиозного общества, вызвала всеобщее желание записаться в него; целый день двери дома пани Неповольной так часто открывались и закрывались, что спрятавшиеся в колокольчиках бесенята хохотали, не переставая. Хозяйка дома принимала гостей весьма любезно, со всем известной улыбкой на устах. Да и как было не улыбаться? Ведь люди почуяли, откуда ветер дует, и старались своевременно принять меры, чтобы не отстать от других и не оказаться под ударом. Но особенно спешили засвидетельствовать свою готовность, свое умение приспособиться к новым обстоятельствам все те, кто прежде открыто выражал приверженность существующему режиму; теперь же они наперебой посылали своих жен на Скотный рынок в дом «У пяти колокольчиков». Заявить пани Неповольной о своем намерении вступить в Общество, создательницей и душой которого она, как известно, была, приравнивалось в то время к политическому шагу, означавшему решительное причисление всей семьи к тому цвету, к тому девизу и к тем идеям, которые в царствование Иосифа II были отодвинуты в тень, а теперь выступали на первый план, в свою очередь вытесняя и подавляя все то, что раньше навязывалось насильно. Сразу же после кончины Иосифа II знамя этих идей было поднято весьма высоко, развернуто смело, а пора безвременья, когда всяк задавался вопросом: что-то теперь будет? – ловко была использована для того, чтобы привлечь внимание общества к знамени, торжественно реявшему на виду у всех. Пораженная и одурманенная этой картиной публика сразу перестала задавать какие бы то ни было вопросы, считая победу этого знамени уже свершившейся. Люди мыслящие – а их было меньшинство, – досадливо хмурясь, полагали, что, по-видимому, ничего другого не остается, как приспособиться к новым обстоятельствам и хотя бы только с виду и лишь на время уступить поле деятельности силам, скрывавшимся за женским религиозным обществом.

Когда Ксавера, по своему обычаю, подсела к постели бабушки, чтобы побеседовать с ней о событиях минувшего дня, ее улыбка была не такой веселой, как этого можно было ожидать.

– Вы готовили меня к суровой, упорной борьбе, – хмуро проговорила она наконец, – и я радовалась как дитя, заковав в броню грудь и голову… А что получается? Мы побеждаем без применения оружия! Во всей Праге нет ни слуху ни духу о каком-то враждебном нам движении, и всякий, с кем бы я только не заговорила о вере, будь то мужчина, дама или девица, проникнуты тем же настроением, что и я, веруют и надеются точно так же, как вы и я.

– Ты еще совсем дитя, – вразумляла ее бабушка. – Можно ли быть такой легковерной, недальновидной? Неужели ты думаешь, что кто-нибудь так сразу и выскажет, что у него на уме, и тем более когда ты первая открываешься. Ведь многим слова служат всего лишь ширмой для сокрытия истинных чувств. Запомни раз и навсегда: нельзя верить тому, что тебе говорят. Учись находить во всем, что слышишь, иной смысл и иные намерения. Спокойствие и единодушие во мнениях кажутся мне более чем подозрительными. Похоже, люди не очень-то верят, что нынешнее положение долго продлится, и полагают излишним противиться. Ход событий во Франции вселяет в наших противников дерзкие надежды на исполнение их тайных замыслов. Едва ли не ежедневно сообщает мне отец Иннокентий, что в Париже чернь все решительнее подчиняет себе короля и устанавливает законы, которые он всего лишь утверждает. Что за унижение – и не только для его священной особы, но и для всех других монархов! А ведь ни один из них не собирает войска, дабы положить конец надругательствам над помазанниками божьими! Как бы не поплатиться за это! Будь покойна, борьба нас не минует, она будет жестокая, изнурительная, поэтому оставь напрасные мечты и готовься к бою, но прежде проверь почву у себя под ногами, достаточно ли она надежна. Разве не проверяет мудрый полководец прежде всего свои собственные войска, не обращает внимание на слабые стороны, не стремится занять наиболее выгодные позиции накануне битвы – и все это прежде, чем думать о сражении? Так должны поступать и ты, и все мы. Все, что видишь и слышишь, пусть это даже совсем малозначащее, сейчас же запоминай, не упускай ничего. Бывало, незначительное, казалось бы, событие влекло за собой то крах, то расцвет целых империй. Я тоже не верила, но отец Иннокентий доказал мне это на многих примерах. Вот если бы Людовик, решившись бежать из страны{23}, не выглянул на почтовой станции из окна кареты, почтмейстер не узнал бы его и не принудил бы воротиться. А ведь король мог спастись! Одно непроизвольное движение, случайно вырвавшееся слово, сказанное без всякой задней мысли, всегда откроют что-нибудь чрезвычайно важное. Так, например, отец Иннокентий уже почти установил, что самый серьезный, самый жестокий отпор следует ждать со стороны нового тайного отделения Союза свободных каменщиков.

Ксавера слушала со все возраставшим вниманием.

– Общество это, правда, еще немногочисленно, зато его члены готовы на все, ко всему способны – они называют себя сынами действия – и, говорят, находятся в постоянной переписке с главарями французской шайки разбойников, чьи идеи разделяют. Предводительствует там кто-то один, он заманивает в общество молодежь, совращает ее с пути истинного. Если почтенный отец достаточно хорошо осведомлен, а я надеюсь, что это так, надобно прежде всего обнаружить и затем устранить этого человека. Тогда расстроится и весь заговор. Но кто он? Где его искать? Если бы иезуиты распоряжались, как в прежние времена, совестью верующих, они уже давно бы вынесли все точные сведения из своих исповедален. Из какого он сословия? Иной раз, по отдельным признакам, можно подумать, что он ремесленник, познакомившийся в заграничных странствиях с немецкими смутьянами и взявшийся, по их примеру, устраивать политические беспорядки. В другой раз обнаруживаемое им знание наших внутренних обстоятельств приводит к мысли, что человек этот принадлежит к знатному роду, объединился с вечно недовольными мадьярскими дворянами, и они все вместе хлопочут о разделе Австрии, с выделением Чехии и Венгрии в самостоятельные королевства. Отец Иннокентий располагает сведениями, из которых явствует, что этот человек, пожалуй, отнюдь не низкого происхождения. В распространяемых им прокламациях – он тайно рассылает их по почте или расклеивает ночью на стенах домов – обнаруживаются знание высших кругов общества, высокая образованность и хороший слог. Возможно даже, мы часто видим его в обществе. Напасть на его след – вот выдающаяся заслуга!