Текст книги "Философия. Книга вторая. Просветление экзистенции"

Автор книги: Карл Ясперс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 40 страниц)

Привязанность бытия к историчности существования имеет силу и для экзистенции, и для трансценденции:

Не существует лишенной существования экзистенции. Без момента наличного (Bestand) во всяком существовании, без сопротивлений и без пребывающего (das Dauernde) – свободы нет. Если бы я искал чистую свободу как свободу, отвлеченную от существования, то я бы улетучился в ничто

Для меня не существует трансценденции без существования. Без действительности явления, каким оно показывает себя возможной экзистенции в пограничных ситуациях, трансценденции нет Если бы я искал чистую трансценденцию, без мира, я потерял бы пограничные ситуации и утонул бы в пустой трансценденции.

Историчность как непрестанно разрушающее себя порождение есть то явление, в котором единственно я удостоверяюсь в самом себе и в трансценденции. Только в этом явлении я овладеваю бытием.

(Die Gebundenheit des Seins an Geschichtlichkeit des Daseins gilt für Existenz und für Transzendenz:

Es gibt keine daseinslose Existenz. Ohne das Moment des Bestandes in allem Dasein, die Widerstände und das Dauernde ist keine Freiheit. Würde ich reine Freiheit als losgelöst von allem Dasein suchen, so würde ich mich in Nichts verflüchtigen.

Es gibt für mich keine Transzendenz ohne Dasein. Ohne die Wirklichkeit der Erscheinung, wie sie für mögliche Existenz in Grenzsituationen sich zeigt, ist keine Transzendenz. Würde ich reine Transzendenz ohne Welt suchen, verlöre ich die Grenzsituationen und sänke in eine leere Tranzendenz.

Die Geschichtlichkeit als das sich stets zerstörende Hervorbringen ist die Erscheinung, in der allein ich meiner selbst und der Transzendenz gewiß werde. Nur in dieser Erscheinung ergreife ich das Sein.)

ГЛАВА ВОСЬМАЯ. Абсолютное сознание

1. Сознание как переживание; сознание вообще; абсолютное сознание. – 2 Абсолютное сознание и экзистенция. -

3. Достоверность бытия в абсолютном сознании и в философствовании.

Движение в истоке

1. Незнание. – 2. Головокружение и ужас. – 3. Страх. -4. Совесть.

Исполненное абсолютное сознание

1. Любовь. – 2. Вера. – 3. Фантазия.

Охранение абсолютного сознания в существовании

1. Ирония,-2. Игра.-З. Стыд. -4. Невозмутимость.

1. Сознание как переживание; сознание вообще; абсолютное сознание.

– Сознание есть индивидуальная действительность существования как акт переживания (Erleben); оно есть универсальное условие всякого бытия-предметом для знающих субъектов, как сознание вообще; оно есть достоверность бытия экзистенции как абсолютное сознание.

Абсолютное сознание, во-первых, не есть переживание (Erlebnis), как объект психологии. Оно стоит на границе того, что может сделаться опытно переживаемой действительностью для психологии, ибо оно не существует для наблюдающего (für den Betrachtenden), но в наблюдающем существует как то, что задает направление. Его нельзя понять из чего-то другого, потому что исток – в нем. Но оно не есть и граница доступного пониманию как данности влечений и опытных переживаний, подлежащих описанию для того, чтобы затем исходить из них в понимании (die Gegebenheiten von Trieben und Erfahrungen, die zu beschreiben sind, um von ihnen im Verstehen auszugehen), – но оно есть граница как то, что объемлет, пронизывает и преобразует все переживающее существование (das alles erlebende Dasein Übergreifende, Durchdringende und Verwandelnde). Будучи незримо для психологически-объективирующего взгляда, оно превращает, скорее, всякий психологически познаваемый факт в нечто характерно непредсказуемое. Сравнимое в этом отношении с совершенно инородной ему, недоступной для понимания, но допускающей изучение, каузальной взаимосвязи вещей, от которой зависят в своем существовании все без исключения психологические понятности, оно есть то недоступное пониманию, что порождает способ достоверности бытия в сознании; хотя оно никогда не становится предметным для психологического знания, оно, однако же, или определяет психическое существование как явление подлинного бытия (bestimmt es... seelisches Dasein zur Erscheinung eigentlichen Seins), или же увольняет его в пустоту нескончаемого (entläßt es in die Leere des Endlosen). Абсолютное сознание не проходит, подобно переживанию, с прекращением акта переживания и не остается действующим лишь как причина, – но как явление экзистенциального бытия оно – больше, чем только акт переживания. Оно поэтому не привязано к явлениям как движущим аффектам, но есть постоянная содержательная основа, которая слышится тихо, однако всегда отчетливо. Оно стоит за молчаливыми и надежными связями.

То, что как предмет психологии есть феномен: переживание, сознание, чувство, восприятие, влечение, воление, – то, как явление экзистенции, есть присутствие безусловного, которое есмь я сам, бытие, в ответе за которое я выхожу навстречу себе как мое собственное бытие. Это положительная исполненность опытом внутреннего делания (positive Erfüllung durch die Erfahrung inneren Tuns). Поэтому оно, вместо того чтобы быть лишь переживанием, есть свобода.

Абсолютное сознание, во-вторых, не есть сознание вообще как предмет анализа существования и логики. Если в мышлении сознания вообще как условия всякой предметности, ее форм и правил, уже совершается трансцендирование по ту сторону всего предметного, то мышление абсолютного сознания еще раз трансцендирует это сознание всеобщего и безвременного как всеобщее и безвременное сознание, для которого индивидуальное сознание есть лишь произвольное место его появления, к исторично являющемуся во времени индивиду, поскольку он существует из себя самого безусловным и все же не всеобщим образом, незаменим и все же как сугубо эмпирическое существование вполне безразличен. Если сознания вообще я достигаю путем трансцендирования по ту сторону всего предметного, то абсолютного сознания я достигаю путем обратного трансцендирования от этого всеобщего во временность, которая тем самым, не переставая быть эмпирической, получает в то же время в своей безусловности некий новый характер, присущий ей не непосредственно, но только в этом двойном трансцендировании (Erreiche ich das Bewußtsein überhaupt durch ein Transzendieren über alles Gegenständliche, so das absolute bewußt-sein durch ein Transzendieren dieses Allgemeinen zurück in die Zeitlichkeit, die damit, ohne aufzuhören empirisch zu sein, zugleich in ihrer Unbedingtheit einen neuen Charakter gewonnen hat, der ihr nicht unmittelbar, sondern erst in jenem doppelten Transzendieren eignet). От всякой непосредственности моего существования она внятно отделена как порожденная этим, меня мне же самому открывающим, трансцендированием. Что такое абсолютное сознание, – это я узнаю активно, если удостоверяюсь в себе самом как исполненная свобода, никогда при этом не имея пред собою данным свое абсолютное сознание как то, что оно есть.

Мы называем сознанием то, что обретает наибольшую ясность в мышлении рассудка, в котором имеет свою внятно артикулированную форму двоякое раздвоение – между Я и предметом и между самими этими предметами. Мы называем бессознательным поток душевной жизни, несущий на себе это сознание, словно ярко освещенные солнцем гребни волн. Абсолютное сознание не есть ни то, ни другое; оно недостижимо ни в величайшей светлости мышления, ни в глубине бессознательного. Для абсолютного сознания эти раздвоения становятся средой его собственного просветления, а вся бессознательная жизнь становится для него материалом.

В слове «сознание» заключена двусмысленность: как будто бы сознание может быть порождено как психический статус (Zuständigkeit), – тогда как абсолютное сознание именно знает, что оно не есть статусоподобное переживание (zuständliches Erlebnis). Далее, двусмысленность состоит в том, как будто бы абсолютное сознание могло быть знанием о чем-то как абсолютном бытии; между тем как всякое знание об объекте есть лишь путь самопросветления и сообщения. Я могу, например, в качестве эмпирически исследующего наблюдателя задавать религиозным и философским учениям (в которых проявляет себя наибольшая светлость достоверности абсолютного сознания) вопрос о том, какие психические состояния (Zuständigkeit) составляют в них фактическую цель стремлений, скрытую за обсуждениями смыслов и догматическим символизмом. И я так же точно могу задавать вопрос о тех объектах, в которых они знают свою истину как абсолютную истину. Но в психическом состоянии (уверенности в спасении, растворяющего акосмистского жизнечувствия, экстаза и т.д.) и в объекте (богах, абсолютном духе, троичности, закономерности культовых действий, ритуалов и пр.) я постигаю лишь нечто внешнее, знание чего может быть осмысленно лишь затем, чтобы найти то подлинное прикосновение, в котором я из своего возможного абсолютного сознания вступаю в коммуникацию с другим, не понимая, не постигая, но переживая исток в своем самостановлении (um die eigentliche Berührung zu finden, in der ich aus meinem möglichen absoluten Bewußtsein mit dem ändern in Kommunikation komme, nicht verstehend, nicht begreifend, sondern Ursprung erfahrend im Selbstwerden).

2. Абсолютное сознание и экзистенция.

– Абсолютное сознание не существует как всеобщая форма; форму и содержание в нем невозможно отделить друг от друга. Само содержание, в его изначальном явлении, есть абсолютное сознание как достоверность экзистенции, а не как знание экзистенции о себе. Как сознание есть не предмет, но знание предмета, так и абсолютное сознание есть не бытие экзистенции, но ее достоверность, не подлинная действительность, но отсвет (Widerschein) ее. Экзистенция удостоверяется в себе, исполняя некоторое словно бы ожидающее ее сознание, которое есть возможность осознания бытия в существовании.

Абсолютное сознание не есть «форма жизни», не есть «установка», не есть «духовная позиция» (Geisteshaltung). Форма жизни -это объективное правило поведения (objektive Regel des Sichverhaltens), как нрав, сознательная дисциплина, как указуемый словесно смысл (angebbarer Sinn). Установка – это поддающаяся определению путем объективирующего анализа возможность отношения (Haltung) субъекта к объектам и к себе самому на указуемых словесно точках зрения. Духовная позиция – это становящаяся активной увлеченность идеями (die aktiv werdende Betroffenheit von ideen), которую можно наглядно представить себе как типическую, хотя и невозможно определить. Экзистенциальная же позиция, или абсолютное сознание, есть действенная основа этих объективируемых позиций, как отсвет экзистенции в ее безусловности. Эта установка есть та граница, на которой сходятся всякий раз форма жизни, установка и духовная позиция, в которых как производных (Ableitungen) действует абсолютное сознание как то, что наделяет содержанием (das Gehaltgebende).

«Абсолютное сознание» должно быть сводящим воедино знаком (Signum) для сознания экзистенции. В нем как сознании подлинного бытия из безусловного истока я, поскольку как эмпирическое существование я безосновен и искателен, нахожу опору и удовлетворение; поскольку я беспокоен, – нахожу покой; поскольку пребываю в раздоре и напряжении, – нахожу примирение; поскольку подлинно вопрошаю, – нахожу решение вопроса.

Просветление абсолютного сознания приводит к неизбежной кажимости, будто в этом просветлении я все-таки постигаю во всеобщих и потому доступных знанию (wißbaren) формах, и различаю как совесть, любовь, вера и т.д. Однако все они как формы не суть то, на что направлены они в просветлении (Jedoch diese als Formen sind nicht das, was mit ihnen in der Erhellung intendiert wird). Они не являются, подобно категориям, адекватными своему предмету, а подобны только стрелкам, указывающим на нечто непредметное, целиком присутствующее, сущее как свобода, которому не присуще никакое иное бытие, кроме бытия в его собственном действовании (nur wie Zeiger auf ein Ungegenständliches, ganz Gegenwärtiges, als Freiheit Seiendes, dem kein anderes Sein als das in seinem eigenen Tun zukommt).

Недоступность знанию (Nichtwißbarkeit) движущего в абсолютном сознании истока означает: я возникаю, но не могу обратиться вспять; я происхожу, но не могу вступить на почву (ich entspringe, aber kann mich nicht umwenden; ich komme her, aber kann den Grund nicht betreten). Если я не могу знать ни его бытия, ни его небытия, то все же как возможная экзистенция, стоящая в отношении к самой себе и к другой экзистенции, могу чувствовать (spüren) его. Его небытие ощутимо во мне самом по той пустоте, в которой я хочу бежать от свободы и цепляться за объективности; ощутимо в другом, если у меня не оказывается возможности обратить к нему слово, и он словно ускользает от меня, как будто бы его самого вовсе не было, если я, как самость, пытаюсь установить отношение с ним как самостью, и снова и снова оказываюсь принужден сделать его для себя объектом (wenn die Ansprechbarkeit ausbleibt, er mir gleichsam entrinnt, als ob er gar nicht selber da wäre, wenn ich als ich selbst die beziehung mit ihm selbst suche und immer wieder gezwungen bin, ihn zum Objekt zu machen.) То, что присутствует как абсолютное сознание в удавшейся коммуникации с другим, но никогда не становится в ней осязаемо как некое передо-мной, то в просветляющем слове о нем в то же время и скрывается.

Тем не менее, философствуя, я не довольствуюсь молчанием.

3. Достоверность бытия в абсолютном сознании и в философствовании.

– Если в философствовании, несмотря на невозможность знания и несмотря на обусловленную этим же неверность всякой формы высказывания, всегда все-таки ищут достоверности бытия, то ищут ее вследствие незавершенности всякой экзистенции. Экзистенция, исполненная для ясного осуществления, не стала бы философствовать; побуждение к философствованию возникает из напряжения между абсолютным сознанием и сознанием себя как простого существования, между истиной, которая должна стать, однако не есть, и наличной убедительной правильностью.

Изначальная достоверность бытия экзистенции желает удостовериться, потому что экзистенция в существовании, овладевая им и уже в этом самом отрываясь от него, остается колеблющейся и двусмысленной. Эта достоверность не уверена в самой себе, если себя не мыслит. Кажется, будто достоверность ускользает от нее.

В философствовании сознание бытия становится ясной конструкцией. Бытие или мыслят как абсолютное бытие трансценденции и развивают все, что есть, из этого бытия, в котором оно в то же время остается снято; само бытие кажется при этом предметом мысли. Или же бытие конструируют как существование из сознания вообще, в котором должно встречаться нам как предмет все, что только может обладать бытием для нас; оно становится доступно нам в формах своего эмпирического явления в ориентировании в мире, на пути проницательного исследования. В обеих этих взаимно вызывающих друг друга к жизни формах философского мышления я знаю о бытии, за которым извне наблюдаю (wird vom Sein, dem ich zusehe, gewußt). Я взошел в это знание (in dieses Wissen hineingekommen), правда, лишь по форме своего бытия субъектом, но не в качестве этой определенной историчной действительности, которая есмь я сам, – и знание это как онтологическое сознание есть не конец философии, но закрепляющая артикуляция ее начала, от которого она отталкивается, отправляясь в свой путь.

Из онтологического сознания философствование возвращается обратно к удостоверению в бытии, которое верифицирует себя как действительность просветляющего себя присутствия этого историчного самобытия. Онтологическое сознание при этом сохраняется: если оно мнило уловить абсолютное бытие, то – как возможность чтения шифрописи, – если же оно обращалось к существованию, то – как безграничная воля к знанию о всяком мировом бытии в его всякий раз особенной определенности. Но подлинно философское сознание делает и то, и другое своей средой, в качестве которой они утрачивают прочность окончательного знания о бытии. Ибо удостоверение изначальной достоверности бытия экзистенции не может удовольствоваться объективностями абсолютного бытия трансценденции и мирового бытия. Поскольку эта достоверность бытия может быть истинной не как одно только знание о бытии, но только в единстве с конкретной историчной действительностью самобытия, – не как знание, но как знание, которое есть и действие (ein Wissen, das ein Tun ist), – высказывающее философствование должно иметь такую форму, в которой оно снимает все прочное и устойчивое, лишь обращается к возможной экзистенции, лишь взывает к бытию трансценденции (muß das aussagende Philosophieren die Form haben, das Feste aufzuheben, mögliche Existenz nur anzusprechen, das Sein der Transzendenz nur zu rufen); оно должно сохранить за собою ту позволяющую форму (ermöglichende Form), в которой заключена как ступень или как артикуляция всякая осуществленная сущность. Экзистенциальная достоверность бытия, которая хотела бы удостовериться в себе посредством мышления, сама есть уже изначально философское дело (ein philosophisches Tun), есть мышление, которое в философствовании мыслит вслед себе и вперед себя самого (nachdenkt und vordenkt), чтобы оно могло быть еще решительнее в своей действительности.

Сделать абсолютное сознание, – эту достоверность бытия, которая, в силу присущего ей напряжения к недостоверному, бывает истоком всякого философствования, – темой философствования, вместо того чтобы только философствовать из этого сознания, кажется подобным срыву, в котором нет больше ничего. Кажется, как будто бы я все-таки хотел обернуться и взглянуть туда, куда не проникает никакой взгляд, – как будто бы все-таки здесь хотели вступить на ту основу, из которой я прихожу, если подлинно бываю сам собою. Абсолютное сознание, не мыслимое предметно, неисследимое как существование, непредставимое как переживание, есть как бы ничто.

Однако так же как сознание вообще есть условие всякой предметности в мире, так абсолютное сознание есть отсвет истока для постижения того или другого существования в мире в его необъективной историчной глубине, для безусловных поступков экзистенции, для откровения (Offenbarwerden) трансценденции. Это – сознание моей сущности. Если просветление экзистенции есть для нас ось философствования (Achse des Philosophierens), то абсолютное сознание ловит сокровенную глубину самой экзистенции (trifft das absolute Bewußtsein das Innerste der Existenz selbst).

Следует попытаться найти стрелки, которые укажут на этот исток. Парадокс философствования в сказанном и несказанном (im Sagen und! Nichtsagen), в круге и в исчезновении подразумеваемого, служит выражением неисполнимости самой задачи.

Мы представляем здесь образ абсолютного сознания в три хода: в его движении из истока, – как незнание, головокружение, страх, совесть; в его исполнении, – как любовь, вера, фантазия; в его обеспечении в существовании, – как ирония, игра, стыд, хладнокровие.

Движение в истоке

Поскольку я не могу знать абсолютное сознание как эмпирическое существование и поскольку оно вообще ни в каком знании о нем не становится для меня обладанием (Besitz), то оно может существовать только в достижении себя (Sicherringen). Абсолютное сознание, владеющее собой только в движении, осуществляется поэтому со знанием опасности: обрести себя или потерять, стать собой – или исчезнуть.

Эти движения можно обсуждать, однако не как правила, согласно которым их можно было бы осуществлять. Ибо, будучи в каждом случае историчными в своем истинном содержании, они пребывают совершенно по ту сторону всякой передаваемости и технического руководства, они не могут быть в тождественном виде повторены другими. Но в их мыслимости индивид может, преобразуя это мыслимое, согласоваться со своим собственным истоком.

Это движение позволяет из отрицательного, силою самого отрицательного как возможности, явиться положительному: в незнании, в приступе головокружения (Schwindligwerden), в страхе; из погружения на дно, именно через сам опыт такового, оно увлекает меня к восхождению. В противоположность возникающему в этом Движении, оно придает полноту звучания различающему масштабу и требованию решения в совести.

1. Незнание.

а) Незнание как поворотный пункт в истоке.

Незнание только как отрицательное высказывание само было бы ничтожно. Оно есть движение абсолютного сознания не как всеобщее знание о моем незнании, еще прежде чем я буду знать, но как приобретенное незнание, приходящее к себе в снятии того или иного предметного знания. Оно существует не как пустое отрицание знания прежде попытки знать, не как воздержание для того, чтобы устраниться от всякой определенной действительности; но в каждом случае оно бывает содержательно благодаря той мере знания, в которой находит себя как незнание. Поскольку незнание, высказанное в простоте, есть ничто, то и дело повторяющиеся обороты речи: «этого нельзя познать, нельзя постичь в понятиях, нельзя высказать», – пусты, поскольку дело ограничивается только ими. Поскольку они получают вес только во взаимосвязи со знанием, которое было преодолено в них, становясь незнанием, незнание обладает содержанием только как специфическое, порожденное на содержательном пути незнание. Только незнание, приобретенное на основе самого всеобъемлющего знания, есть настоящее незнание.

Но приобретенное незнание не есть покоящийся пункт, но есть поворотный пункт в движении, из которого при самом его достижении сразу же происходит возврат. В нем невозможно оставаться, но он влечет к знанию и к достоверности, которые именно из него получают исток своего движения.

Поэтому оказывается недостаточно после многих неудачных попыток воли к знанию в конце концов оставить эти попытки и знать только то, что я не знаю. Это незнание осталось бы без всякого отношения к знанию, неподвижным и недвижущим. Оно ничего не могло бы поделать с собою, потому что оно есть только прекращение. Нужно также и действительно знать то, что мы можем знать, чтобы достичь истинного незнания. Это истинное незнание не разрушает определенного знания, но преодолевает его, переходя его границу, потому что оно не дает удовлетворения. Оно не есть тогда безразличное незнание, оставленное познающим пребывать на границе, и не пустое незнание, избранное отрекающимся как остаток его бытия, но подвижное незнание, которое в то же время влечет нас назад.

Это незнание не есть также незнание неуверенности применительно к конечным вещам, которое может быть снято при помощи определенного знания; но это – неотменимое незнание, которое переживается нами опытом тем решительнее, чем более ясным становится наше подлинное знание. Это – глубина, в которую не вступают иначе как только в поворотном пункте движения, находящем исполнение отнюдь не в этом пункте, но только в том, куда оно возвращается.

б) Воля к знанию в незнании.

 – Если глубина абсолютного сознания как незнания не достигается путем отречения, потому что я ведь, мол, все-таки не могу знать, то достигается она, скорее, именно через волю к знанию, лишь с тем большей силой стремящуюся вперед, как только достигает поворотного пункта. Я не могу перестать желать знания даже там, где я уже не могу знать, я в самом незнании еще хотел бы знать, и выношу незнание, только если иду вперед, подгоняемый изначальной волей к знанию.

Пафос воли к знанию в ориентировании в мире состоит в критическом ограничении смысла знания и его возможностей. Воля к знанию вообще не имеет границ; она переходит любую границу; она не хочет терпеть неудач, но принуждена терпеть неудачи.

Мужество истины (Mut zur Wahrheit) заключается поэтому не в слепоте утверждения некоторого знания о бытии в себе. Оно заключается, скорее, в открытости неограниченной воли к знанию, которая видит, как сама необходимо терпит неудачу. Эта воля к знанию не может утомиться ни в каком незнании. Она ослабевает, превращаясь в «не хочу больше знать», только если ослабевает и сама экзистенция. Поэтому незнание как движение экзистенции не вносит неуверенности в изучение возможного для меня знаемого, но только обостряет во мне всякий решительный способ знания.

в) Достоверность в незнании.

– Абсолютная совесть становится достоверностью в незнании не как знание о чем-то, но как решительность своего собственного внутреннего делания и внешней деятельности.

Эта достоверность возгорается от присущего воле к знанию незнания, если в суверенную волю к знанию привходит новая страсть -стремление достичь незнания, в котором вместо возможности возврата к знанию воздействует исток экзистенциальной достоверности (zu dem Nichtwissen zu gelangen, an dem, statt der Möglichkeit der Rückkehr zum Wissen, ursprung existentieller Gewißheit wirksam ist). Это страсть, в которой невозможность знать бытие (das Nichtwissenkönnen des Seins) уже не просто терпят, но свободно принимают как цену за достоверность подлинного самобытия в отнесенности к своей трансценденции. Я и здесь принимаю незнание не ради его самого, поскольку в нем, как в пустоте, я мог бы только пойти ко дну, но потому что это есть дарованная мне ситуация поворота, в которой я должен находить себя, несмотря на незнание и вопреки ему.

В этом незнании я удостоверяюсь в себе самом, если остается недоступным .ни для какого обоснования то, что я люблю и верю, что в пограничных ситуациях я все же могу жить, и что там, где уже невозможно мышление, становится ощутимо бытие трансценденции. Как знание в мире терпит крах от непроницаемого сопротивления другого, мыслимого мною по ту сторону всего мною мыслимого, словно бы посредством немышления, как материя, так и всегда, пока я мыслю, я безмолвно мыслю при этом немыслимое, божество как недоступное пониманию, скрывающееся от меня как в самом ясном свете, так и в самой темной основе (Wie das Wissen in der Welt scheitert an dem undurchdringlichen Widerstand des Ändern, das ich jenseits des von mir Gedachten als Materie gleichsam durch Nichtdenken denke, so denke ich überall, solange ich denke, schweigend das Undenkbare, die Gottheit, als das Unverstehbare, das sowohl im hellsten Licht wie im dunkelsten Grunde sich mir verbirgt).

В незнании экзистенция как свобода отсылается к самой себе. Если бы абсолютное знание имелось налицо в предметно-фиксированной форме, будь то как положение для познавания или как цель для деятельности, то абсолютное сознание экзистенции было бы уничтожено; и оставалось бы только сознание вообще, в которое вступало бы – отныне объективное – абсолютное, и существование превратилось бы в театр марионеток, где кукол дергают за нити эти самые объективности.

Поскольку экзистенция еще только должна исполнить своей достоверностью то незнание, на котором она узнает опытом себя самое, знание незнания хотя и есть всеобщая формула для выражения абсолютного сознания, однако же это сознание как действительная достоверность незнания исторично и незаменимо. То, что действительность как достоверность сознания и как его незнание каждый раз вызывают друг друга к жизни в конкретной неповторимости, – это исконный факт, без которого выражающая это философская мысль остается лишь бессодержательной игрой.

2. Головокружение и ужас.

– В поворотном пункте незнания движение обращается вспять через подвергающую все сомнению неизвестность (Ungewißheit). Проход сознания через этот поворотный пункт можно охарактеризовать психическими явлениями. Чувственное состояние приступа головокружения и состояние ужаса -это аллегория движения абсолютного сознания, которое, прикасаясь к истоку в исчезновении всего, вновь всплывает из истока (des absoluten Bewußtseins, das im Vergehen von allem den Ursprung berührend aus ihm emportaucht). В головокружении я теряю объективную опору, я падаю; в ужасе я отшатываюсь от чего-то такого, за что потом сам могу все-таки приняться. Как движение к безусловному, я испытываю головокружение в мышлении о пограничных ситуациях и содрогаюсь в ужасе перед тем решением, которое перед лицом этих пограничных ситуаций мне самому предстоит принять активным избранием.

Головокружение как вращательное движение, не двигающееся с места и, однако, лишающее нас устойчивости положения, – это аллегория теоретических мыслей метафизики, в которых я трансцендирую все мыслимое. В приступе головокружения делается ощутимой отрицательно – феноменальность (Erscheinungshaftigkeit) существования, а положительно – достоверность бытия трансценденции. Головокружение во всяком случае есть разрушение объективности; там, где оно наступает, знание прекращается. Поэтому при допущении, что все в принципе доступно объективному знанию, головокружение само становится аргументом: где оно наступает, там, видимо, мыслили неверно. Если же, однако, мыслимость есть только форма явления как существование, тогда головокружение, напротив, становится возможным истоком для вступления в глубину бытия (möglicher Ursprung für den Eintritt in die Tiefe des Seins).

Поэтому приступ головокружения – это один из истоков философствования (Daher ist das Schwindligwerden ein Ursprung des Philosophierens). Правда, головокружение, в котором все просто в кружении вихря вновь погружается в хаос, есть только ничто. Оно становится философским как вдумчивое кружение головы при мышлении, в котором мне хотя и кажется, что все кружится колесом, но это кружение остается словно бы в моих руках, так что благодаря головокружению я понимаю в самом непонимании (so daß ich durch den Schwindel im Nichtverstehen verstehe). Правда, в нем я подошел к границе, на которой человек желает невозможного – желает перескочить через свою собственную тень, – но в движении мне стало видно то, что раскрывается для меня только в нем и без него раскрыться не может, и что теперь в возвратном движении направляет определенное философское мышление.

Головокружение над крутым обрывом в бездну, когда меня тянет броситься вниз и я в ужасе отшатываюсь от края, – это аллегория воли к разрушению, встречающейся нам в движении абсолютного сознания, когда как бы искушающий голос говорит: все нужно разрушить (alles muß ruiniert werden). В этом разрушении воздействует на нас притягательность темноты, стремления утонуть в ней, в воле к разрушению – бесцельный риск не от избытка сил, но от отчаяния. Конечный порядок существования в безосновной и потому поверхностной регуляции жизни так же противоположен этой воле, как и подлинный энтузиазм верующей любви. Содрогающийся от ужаса в головокружении порыв движется между этими возможностями, только бы прочь от иллюзий поверхности, только бы ближе к истинному бытию или истинному ничто; тогда он внезапно оказывается поставленным перед выбором и решением. Если первому опыту стала зримой возможность, то во втором совершится знающее избрание: или экзистенция, удостоверившись в некоем бытии, возвратится к себе, или же начнется бегство в умножающейся вине, и это бегство знает лишь один конец – ничто (Wenn einem ersten Erfahren die Möglichkeit sichtbar geworden ist, wird im zweiten wissend gewählt: entweder kehrt Existenz zu sich zurück, eines Seins gewiß, oder es beginnt die Flucht in sich mehrender Schuld, die ein Ende nur in Nichts kennt).