Текст книги "Собрание сочинений, том 27"

Автор книги: Карл Генрих Маркс

Соавторы: Фридрих Энгельс
сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 56 страниц)

Э.

Впервые опубликовано в книге: «Der Briefwechsel zwischen F.Engels und K.Marx». Bd. I, Stuttgart, 1913

Печатается по рукописи

Перевод с немецкого

13
ЭНГЕЛЬС – БРЮССЕЛЬСКОМУ КОММУНИСТИЧЕСКОМУ КОРРЕСПОНДЕНТСКОМУ КОМИТЕТУ

Париж, 23 октября 1846 г.

Третье письмо Комитету

О здешних историях со штраубингерами рассказывать почти нечего. Самое главное состоит в том, что различные спорные вопросы, из-за которых мне до сих пор приходилось воевать с этой публикой, сейчас уже разрешены. Главный сторонник и ученик Грюна, папаша Эйзерман, вышиблен, влияние остальных его приверженцев на массу окончательно подорвано, и я провел наперекор им решение, которое было принято единогласно.

Вот, вкратце, как происходило дело.

Три вечера мы спорили о плане прудоновских ассоциаций. Сначала почти все были против меня, а под конец – только Эйз[ерман] и остальные три грюнианца. Главное, что приходилось мне доказывать, это – необходимость насильственной революции и вообще антипролетарский, мелкобуржуазный, филистерский характер грюновского «истинного социализма», почерпнувшего новые жизненные силы в прудоновской панацее. В конце концов я стал бешеным из-за бесконечного повторения моими противниками одних и тех же доводов и предпринял лобовую атаку на этих штраубингеров, что вызвало сильное возмущение среди грюнианцев. Зато я вынудил благородного Эйзермана прямо высказатьсяпротив коммунизма. После этого я так его отделал, что он больше не появлялся.

Тогда я ухватился за оружие, данное мне в руки Эйз[ерманом], – нападки на коммунизм, – тем более, что Грюн продолжал интриговать, бегал по мастерским, по воскресеньям приглашал публику к себе и т. д., а в воскресенье после вышеупомянутого собрания он самсовершил безграничную глупость: в присутствии восьми или десяти штраубингеров стал нападать на коммунизм. Поэтому еще до начала обсуждения я потребовал голосования по вопросу о том, коммунисты мы или нет. Если мы коммунисты, то надо прекратить нападки на коммунизм, которые позволил себе Эйз[ерман]. Если же нет, если здесь собрались первые встречные потолковать о том, о сем, то мне нет дела до них, и я больше не приду. Это вызвало величайшее возмущение грюнианцев, которые стали уверять, что они собрались обсуждать «благо человечества», собрались для просвещения, что они люди прогресса, а не односторонние доктринеры и т. д. Как же можно таких добропорядочных людей называть «первыми встречными»? К тому же они хотели бы прежде всего знать,что, собственно, есть коммунизм (подлецы! ведь в течение ряда лет они называли себя коммунистами и отреклись только из страха перед Грюном и Эйзерм[аном], после того как те втерлись к ним под предлогом коммунизма!). Я, конечно, не был застигнут врасплох их любезной просьбой рассказать им, неучам, в двух – трех словах, что такое коммунизм. Я дал им тогда самое простенькое определение, которое, не выходя из рамок обсуждавшихся спорных вопросов, заключало в себе требование общности имущества, и тем самым исключало,как всякое миролюбие, мягкость и почтение к буржуазии и к штраубингерству, так и прудоновское акционерное общество с его сохранением индивидуального владенияи всего, что с этим связано. В остальном это определение не содержало ничего такого, что давало бы им повод уклониться от него и увильнуть от предложенного голосования. Итак, я определил намерения коммунистов следующим образом: 1) отстаивать интересы пролетариев в противоположность интересам буржуа; 2) осуществить это посредством уничтожения частной собственности и замены ее общностью имущества; 3) не признавать другого средства осуществления этих целей, кроме насильственной демократической революции.

Об этом спорили два вечера. На второй день лучший из трех грюнианцев, заметив настроение большинства, целиком перешел на мою сторону. Остальные двое, сами того не замечая, все время противоречили друг другу. Многие из присутствующих, до того момента не подававшие голоса, вдруг неожиданно заговорили и решительно заявили, что согласны со мной. Раньше это делал только Юнге. Некоторые из этих homines novi ^{87} говорили очень хорошо, хотя и дрожали от страха, боясь запутаться; они, по-видимому, обладают достаточным здравым смыслом. Одним словом, когда дело дошло до голосования, собрание объявило себя коммунистическим, в духе вышеприведенного определения. Решение было принято тринадцатью голосами против двух оставшихся верными грюнианцев; один из них, впрочем, потом заявил, что ему очень хотелось бы самому уверовать в коммунизм.

Таким образом, получилась, наконец, tabula rasa ^{88} , и теперь можно попытаться по возможности что-нибудь сделать из этих молодцов. Грюн, которому легко удалось выпутаться из своей денежной истории, потому что главными кредиторами были те же самые грюнианцы, его главные последователи, теперь очень низко пал в глазах большинства и даже в глазах части своих сторонников и, несмотря на все свои интриги и фокусы (например, он приходил в шапке на собрания, которые происходят у заставы), блестяще провалился со своими прудоновскими ассоциациями. Но если бы меня не было здесь, наш друг Э[вербе]к покорно дал бы впутать себя в эту историю. —

Какой хитрый прием придумал Грюн! Сомневаясь в мыслительных способностях своих молодцов, он до тех пор повторяет им свои глупости, пока они не выучат их наизусть. После каждого собрания – разумеется, ничего не могло быть легче, как заставить замолчать такую оппозицию, – вся эта банда, потерпев поражение, бегала к Грюну, рассказывала, что я говорил, конечно, в совершенно искаженном виде, а он их опять вооружал. Когда они после этого открывали рот, то стоило им сказать два слова, как уже можно было каждый раз угадать всю фразу. Конечно, из-за такого наушничанья мне приходилось быть очень осторожным, чтобы не высказать этим молодцам каких-либо общих положений, которые могли бы быть использованы г-ном Грюном, дабы снова приукрасить свой «истинный социализм»; тем не менее этот мерзавец недавно в «Kolnische Zeitung» использовал с различными искажениями то, что я говорил штраубингерам по поводу женевской революции [71]71
  Речь идет о восстании в Женеве, которое началось в октябре 1846 года; в результате пришли к власти представители радикальной буржуазии, что способствовало сплочению передовых швейцарских кантонов в борьбе против объединения реакционных католических кантонов – Зондербунда. – 61.


[Закрыть], в то время как он здесь вдалбливал им прямо противоположное.Он теперь занимается политической экономией, этот молодчик.

Вы, вероятно, видели объявление о книге Прудона ^{89} . Я получу ее на днях; она стоит 15 франков, ее невозможно купить – это слишком дорого.

Вышеупомянутая публика, перед которой разыгрывалась эта история, состоит приблизительно из 20 столяров, которые, кроме того, встречаются только на собраниях у заставы, где присутствует самый различный народ; кроме певческого клуба, у них нет сколько-нибудь прочной организации, вообще же это частично обломки Союза справедливых [72]72
  О Союзе справедливых см. примечание [49]49
  Имеется в виду Союз справедливых– тайная организация немецких рабочих и ремесленников, возникшая во второй половине 30-х годов XIX в. в результате раскола демократически-республиканского Союза отверженных; позднее приобрела интернациональный характер. На взгляды членов Союза справедливых, отражавшие полуремесленный характер германского пролетариата того времени, оказывали влияние грубоуравнительный коммунизм Вейтлинга, а позднее «истинный социализм» и мелкобуржуазные утопии Прудона. Устав Союза, принятый в 1838 г. под влиянием французских тайных обществ, носил полузаговорщический характер. Известное число членов Союза составляло общину, общины объединялись в округа, а руководство всем Союзом осуществляла Народная палата. Местопребыванием Народной палаты вначале служил Париж, а затем Лондон. Общины Союза имелись в Германии, Франции, Швейцарии и Англии. При вступлении в члены Союза справедливых требовалось принести клятву о сохранении тайны Союза. Нарушившему эту клятву грозила суровая кара. История Союза справедливых с 1839 по 1846 г. заполнена внутренней идейной борьбой. Его руководители, преодолевая воззрения утопического и мелкобуржуазного социализма, в середине 40-х годов все больше испытывали на себе влияние научного коммунизма Маркса и Энгельса. Постепенное сближение руководителей Союза с основоположниками научного коммунизма привело к вступлению Маркса и Энгельса в Союз справедливых. В начале июня 1847 г. в Лондоне состоялся конгресс Союза справедливых, на котором он был реорганизован и получил название Союза коммунистов. Об истории Союза справедливых см. также работу Маркса «Господин Фогт» и статью Энгельса «К истории Союза коммунистов» (см. настоящее издание, т. 14, стр. 450–452 и т. 21, стр. 214–232). – 39.


[Закрыть]– 62.


[Закрыть]. Если бы можно было собираться открыто, у нас скоро было бы больше ста человек одних столяров. Из портных я знаю только нескольких, тех, что приходят на собрания столяров. О кузнецах и кожевниках ничего нельзя узнать во всем Париже. Никто ничего о них не знает.

На днях Криге как член Союза справедливых прислал отчет «палате» (центральному правлению). Конечно, я читал его послание, но так как это было нарушением клятвы, за которое полагается смертная казнь, кинжал, петля и яд, то вы никому не должны об этом писать. Это письмо, так же как и его ответ на наше обвинение, доказывает, что наше обвинение ^{90} принесло ему пользу и что теперь он больше заботится о мирских делах. Он подробно рассказал о затруднениях, с которыми они сталкиваются. Первый период истории этих американских штраубингеров заполнен неудачами – очевидно, Криге стоял во главе и вел денежные дела как человек с необъятно широкой натурой. «Tribun» раздавался, а не продавался, источником дохода служили добровольные дары, одним словом, хотели повторить главы III–VI деяний апостолов; не было также недостатка в своих Анании и Сапфире, и в результате оказалась масса долгов. Второй период, – когда Криге становится простым «регистратором» и управление денежными делами, по-видимому, перешло к другим молодцам, – это период подъема. Вместо того чтобы взывать к щедрым душам людей, теперь апеллировали к резвым ногам любителей танцев и вообще к более или менее некоммунистическим источникам дохода; к их удивлению, обнаружилось, что необходимые деньги полностью можно собрать посредством балов, загородных прогулок и т. д. и что в интересах коммунизма можно использовать и человеческую испорченность. Теперь они в денежном отношении вполне обеспечены. Среди «препятствий», которые им пришлось преодолеть, бравый текленбуржец ^{91} перечисляет также и всевозможные оскорбления и подозрения, которые им приходилось переносить, «наконец, и со стороны «коммунистических» философов в Брюсселе». Кроме того, он пускается в тривиальные рассуждения против колоний, рекомендует им (то есть самым решительным своим противникам) «брата Вейтлинга», но в общем говорит главным образом о мирских делах, хотя и с некоторым оттенком елейности, и только временами раздаются стенания о братстве и т. д.

Получаете ли вы в Брюсселе «Reforme»? Если вы ее не читаете, напишите мне, и я буду сообщать вам, если там будет что-нибудь интересное. Вот уже четыре дня она преследует «National» за отказ безоговорочно присоединиться к циркулирующей здесь петиции по поводу избирательной реформы. Она утверждает, что это происходит из одной только приверженности к Тьеру. Некоторое время тому назад здесь прошел слух, что Бастид и Тома вышли из редакции «National», что М^раст остался в одиночестве и что он заключил союз с Тьером. Газета опровергла этот слух. Правда, перемены в ее редакции произошли, но подробностей я не знаю; известно, что уже с год эта газета очень сочувственно относится к Тьеру; «Reforme» доказывает теперь газете «National», как сильно она скомпрометировала себя своими симпатиями к Тьеру. – Впрочем, «National» в последнее время сделала несколько глупостей из одной только оппозиции к «Reforme»; так, например, из простой злобы она отрицала впервые появившиеся в «Reforme» сообщения о португальской контрреволюции [73]73
  Речь идет о народном восстании в Португалии в 1846–1847 гг., направленном против реакционного режима в стране. Восстание было беспощадно подавлено царствовавшей в Португалии ветвью династии Кобургов при поддержке английских и испанских интервентов. – 63.


[Закрыть], до тех пор пока этого уже нельзя было больше отрицать, и так далее. «Reforme» изо всех сил старается теперь вести такую же блестящую полемику, как «National», но это ей не удается.

Написав все это, я снова пошел к штраубингерам, где выяснилось следующее. Слишком слабый, чтобы чем-нибудь повредить мне, Грюн организует донос на меня у заставы. Эйз[ерман] нападает на коммунизм на открытом собрании у заставы, где бывают шпики и где никто, конечно, не может ему ответить, не подвергаясь опасности быть высланным. Юнге очень яростно отвечал ему, но вчера мы его предупредили. После этого Эйз[ерман] назвал Ю[нге] рупором третьего лица (это, конечно, я), который-де внезапно, как бомба, проник в среду ремесленников, и он-де хорошо знает, как там натаскивают людей для дискуссий на собраниях у заставы и т. д. Одним словом, он рассказывал здесь вещи, которые равносильны настоящему доносуполиции; ведь хозяин помещения, где происходила эта история, еще за месяц до этого говорил: среди вас всегда имеются шпионы, и полицейский комиссар однажды тоже как-то присутствовал на собрании. На Ю[нге] Эйзерман напал именно как на «революционера». Г-н Грюн все это время находился тут же и вдалбливал Э[йзерману], что он должен говорить. Эта низость превзошла все. Насколько я знаю положение вещей, Грюн несет полную ответственность за все то, что говорит Эйз[ерман]. Против этого абсолютно ничего нельзя поделать. На болвана Эйз[ермана] нельзя напасть на собрании у заставы, потому что это опять-таки значило бы донести полиции о еженедельных собраниях; Грюн слишком труслив, чтобы самомучто-нибудь предпринять от своего собственного имени. Единственное, что можно сделать, это сказать публике у заставы, чтобы они не спорили о коммунизме, потому что это скомпрометирует все собрание в глазах полиции. Напишите же наконец.

Ваш Э.

Впервые опубликовано в книге: «Der Briefwechsel zwischen F.Engels und K.Marx». Bd. I, Stuttgart, 1913

Печатается по рукописи

Перевод о немецкого

14
ЭНГЕЛЬС – МАРКСУ
В БРЮССЕЛЬ

[Париж, около 23 октября 1846 г.]

Дорогой М[аркс]!

Документ, направленный против Кр[иге] [74]74
  Энгельс имеет в виду второй циркуляр против Криге, написанный Марксом. Текст этого документа до сих пор не удалось обнаружить. – 64.


[Закрыть], получил. Он очень хорош. Поскольку подписан он только тобой, то К[риге], конечно, припишет резкий тон первого документа ^{92} лично мне, а после второго принесет повинную, но мне это совершенно безразлично. Пускай себе изливает свою злобу и чернит меня, сколько хочет, в глазах американских штраубингеров, раз это доставляет ему удовольствие.

Из письма Комитету ^{93} ты видишь, каких успехов я добился у здешних штраубингеров. Я не щадил их, черт возьми, я нападал на их самые худшие предрассудки, я заявил им, что они вовсе не пролетарии. Но и Грюн, в свою очередь, усердно лил воду на мою мельницу.

Ради бога, не оплачивайте писем ко мне. Если бы проклятый Леске, который наконец прислал мне за старую дрянь, посланную для П[ютмана] ^{94} , негодный вексель, который я вынужден был вернуть, – если бы эта собака, Леске, не оставил меня без денег, я тотчас же послал бы вам 25 франков для комитетской кассы. Но пока я возьму на себя, по крайней мере, оплату корреспонденции, адресуемой мне.Если я не оплатил предыдущего письма, то это произошло из-за того, что было слишком поздно, и я успел его отправить, только бросив в почтовый ящик. Как только Л[еске] пришлет мне деньги, вы получите часть их.

Никому из штраубингеров не будет показан ответ, направленный Кр[иге], так как иначе он стал бы известен Гр[юну]. Мы должны скрывать от этого субъекта все до тех пор, пока он не кончит свою обработку книги Прудона с примечаниями К. Грюна. Тогда он будет в наших руках. Он совершенно отказывается в ней от многих своих прежних взглядов и душой и телом присоединяется к прудоновской спасительной системе. После этого он… ^{95} уже не сможет больше спекулировать… ^{96} на этом, если он опять не повернет обратно.

Вейтлинг еще в Брюсселе?

Со здешними штраубингерами я надеюсь справиться. Правда, эти парни ужасно невежественны и по условиям своей жизни еще совершенно незрелы. Конкуренции между ними нет никакой. Заработок всегда находится на одном и том же уровне. Борьба с мастером идет вовсе не из-за заработка, а из-за «высокомерия подмастерьев» и т. д. На портных оказывают теперь революционизирующее действие магазины готового платья. Если бы только портняжное дело не было таким гиблым ремеслом!

Грюн страшно навредил. Все, что было определенного в головах этих людей, он превратил в расплывчатые фразы, в «общечеловеческие» стремления и т. д. Под тем предлогом, что он борется с вейтлинговским и прочим доктринерским коммунизмом, он набил им головы самыми неопределенными, пустозвонными мелкобуржуазными фразами, а все остальное объявил доктринерством. Даже столяры, которые никогда,за отдельными исключениями, не были вейтлингианцами, даже они проникнуты суеверной боязнью «грубого коммунизма» [ «Loffelkommunismus» ^{97} ] и, по крайней мере допринятия решения, охотнее поддерживали самую путаную болтовню, мирные планы осчастливить человечество и т. д., чем этот «грубый коммунизм». Здесь царит безграничная путаница.

Гарни я на днях послал письмо, в котором слегка нападаю на миролюбие «Братских демократов» [75]75
  «Братские демократы»– международное демократическое общество, основанное в Лондоне в 1845 г. представителями левого крыла чартизма (Гарни и Джонс) и революционными эмигрантами (членами Союза справедливых и др.) с целью установления тесных связей между демократическим движением разных стран. Маркс и Энгельс приняли участие в подготовке собрания демократов различных наций 22 сентября 1845 г., на котором фактически было основано это общество. Они поддерживали постоянный контакт с обществом «Братские демократы», стремясь воспитать его членов – особенно пролетарское ядро общества, вошедшее в 1847 г. в Союз коммунистов, – в духе пролетарского интернационализма и научного коммунизма, а также оказать через общество идейное воздействие на чартизм. Теоретически незрелые взгляды членов общества подвергались критике со стороны Маркса и Энгельса. После поражения чартистов в 1848 г. общество значительно ослабило свою деятельность и в 1853 г. окончательно распалось.
  Упоминаемое письмо Энгельса к Гарни обнаружить не удалось. – 65.


[Закрыть]. Вместе с тем я написал ему, чтобы он продолжал корреспонденцию с вами.

Твой Э.

Впервые опубликовано в книге: «Der Briefwechsel zwischen F.Engels und K.Marx». Bd. I, Stuttgart, 1913

Печатается по рукописи

Перевод с немецкого

15
ЭНГЕЛЬС – МАРКСУ [76]76
  Это письмо Энгельса было послано Марксу вместе с письмом Бернайса от 2 ноября 1846 года. – 66.


[Закрыть]
В БРЮССЕЛЬ

[Париж], 2 ноября [1846 г.] 23, rue de Lille

Где же давно обещанное подробное письмо? Пошли, наконец, Бернайсу его рукопись,ему нужно только то, что имеется у тебя, печатный текст у него еще есть. В Америку он ничего не посылал; то, что там напечатано, было напечатано без его ведома и желания. Но много экземпляров было… ^{98} уже отпечатано… ^{99} и Леске мог их раздарить повсюду. Мы расследуем это дело. Может быть, это сделано через Грюна или Бёрнштейна. Я писал в Швейцарию по поводу рукописей ^{100} , но похоже, что эта собака не собирается мне отвечать. Кроме него остается еще только Йенни, однако с ним я сыграл шутку и не хочу ему писать. Вложи в твое следующее письмо несколько строк для этого субъекта, я отошлю их ему, но это только для проформы,он, наверное, не согласится взять рукопись. Первый, кому я написал, это издатель маленькой брошюры Бернайса; он, может быть, и согласится, однако он банкрот, судя по тому, что пишет Пютман. Так-то. Я потерял надежду на Швейцарию. Время не терпит, надо решать. При…* теперешнем затруднительном положении нам, наверное, не пристроить сразу двух томов. Будет хорошо, если нам удастся издать два тома у совершенно различных издателей. Напиши также и об этом.

Твой Э.

Только теперь я прочел то, что этот малый ^{101} написал о своем бегстве из уединения. Хорошо, что нам удалось перетащить его в Париж; постепенно он опять станет молодцом. Привет всей компании.

Впервые опубликовано в книге: «Der Briefwechsel zwischen F.Engels und K.Marx». Bd. I, Stuttgart, 1913

Печатается по рукописи

Перевод с немецкого

16
ЭНГЕЛЬС – МАРКСУ [77]77
  Данное письмо было впервые опубликовано с большими сокращениями в книге: «Der Briefwechsel zwischen F.Engels und K.Marx». Bd. I, Stuttgart, 1913. – 67.


[Закрыть]
В БРЮССЕЛЬ

[Париж, декабрь 1846 г.]

Дорогой Маркс!

Мое недавнее короткое письмо к Жиго [78]78
  Упоминаемое Энгельсом письмо к Жиго обнаружить не удалось. – 67.


[Закрыть]было вызвано следующими причинами. Во время следствия в связи с волнениями в Сент-Антуанском предместье в октябре [79]79
  30 сентября – 2 октября 1846 г. в Сент-Антуанском предместье Парижа происходили волнения рабочих в связи с предстоявшим вздорожанием хлеба. Рабочие нападали на хлебные лавки, были построены баррикады. Произошли столкновения рабочих с воинскими частями. – 67.


[Закрыть]допрошена была также масса арестованных немцев; вся вторая партия состояла из штраубингеров. Некоторые из этих болванов, отправленные теперь через границу, вероятно, наговорили много вздора об Э[вербе]ке и обо мне; в самом деле, при низости этих штраубингеров от них вполне можно было ожидать, что они в превеликом страхе станут рассказывать то, что знают и чего не знают. К этому надо еще прибавить, что знакомые мне штраубингеры, которые сохраняют такую таинственность в своих собственных делишках, подняли страшный шум по поводу моих встреч с ними. Такова эта публика.

На собраниях у заставы, как я вам уже, кажется, писал, благородный Эйзерм[ан] дал полную информацию обо мне шпионам. Ю[н]г[е] также сделал несколько глупостей; у этого молодца до некоторой степени мания величия, ему хочется быть отправленным за счет французского правительства в Кале и в Лондон. Словом, г-н Делессер подсылал ко мне и к Э[вербеку], который уже давно был на подозрении и относительно которого существовал временно приостановленный приказ о высылке, одного шпика за другим; этим шпикам удалось выследить нас вплоть до кабачка, где мы иногда встречались с неотесанными парнями из предместий. Тем самым было доказано, что мы – главари опасной шайки; а вскоре после этого я узнал, что г-н Делессер обратился к г-ну Танеги Дюшателю, чтобы добиться приказа о высылке меня и Э[вербека], и что по этому делу в префектуре, рядом с помещением, где происходит медицинское освидетельствование проституток, имеется целая кипа документов.

У меня, конечно, не было никакого желания быть изгнанным из-за штраубингеров. Я предвидел возможность подобной истории, когда заметил, с какой беспечностью эти штрау-бингеры поднимали шум и трескотню и обсуждали всюду и везде, кто прав: я или Грюн. Мне надоела вся эта дрянь, к тому же эти ребята были неисправимы, они даже не отстаивали открыто свои взгляды в дискуссии, совсем как лондонцы; но своей главной цели я достиг – я одержал полную победу над Грюном. Это был прекрасный случай с честью разделаться со штраубингерами, как бы ни была вообще неприятна эта история. Поэтому я дал им понять, что теперь больше не смогу обучать их, вообще же они должны быть осторожны. Э[вербек] тотчас же решил уехать и, кажется, немедленно покинул Париж, по крайней мере я больше его не видел. Куда он девался, я также не знаю.

Малыша (Б[ернайса]) также разыскивала полиция, но он из-за различных приключений снова переехал в свое прежнее жилище (поразительно, в какие невероятные передряги он попадает, как только вступит ногой в цивилизованный мир). Когда он опять вернется в Париж, я не знаю, но он во всяком случае не поселится в том доме, где думал поселиться. Поэтому данный тебе адрес не годится.Свою рукопись он благополучно получил.

Вообще я весьма признателен благородной полиции за то, что она вырвала меня из этой штраубингерской среды и напомнила мне о земных радостях. Если подозрительные субъекты, которые вот уже две недели преследуют меня, в самом деле шпики, а о некоторых из них мне это доподлинно известно, то префектура в последнее время раздала массу входных билетов на балы в Монтескьё, Валентино, Прадо и т. д. Я обязан г-ну Делессеру приятными знакомствами с гризетками и многими удовольствиями, так как мне захотелось как можно лучше провести последние дни и ночи, которые мне предстояло оставаться в Париже. Однако поскольку меня до сих пор не трогали, то, очевидно, все успокоилось. Все же впредь адресуйте все письма г-ну А. Ф. Кернеру, живописцу, 29, rue Neuve Breda, Paris. Внутрь вложите конверт с моими инициалами, но так, чтобы он не просвечивал.

Ты понимаешь, что при таких обстоятельствах я совершенно не имел возможности заниматься здесь В[ильгельмом] В[ейтлингом]. Я не видел никого из этих людей и даже не знаю, был ли он в Париже или еще находится здесь. Впрочем, это совершенно все равно. Вейтлингианцев я совсем не знаю; у тех же, кого я знаю, он встретил бы не совсем любезный прием. Из-за вечных драк с его друзьями-портными они питают к нему ужасную злобу.

История с лондонцами [80]80
  Имеются в виду взаимоотношения Маркса и Энгельса с руководителями Союза справедливых в Лондоне (К.Шаппер, И.Молль, Г.Бауэр), которые в ноябре 1846 г. выпустили обращение ко всем членам Союза. В этом документе, наряду с рядом правильных положений, нашли свое выражение незрелые и ошибочные взгляды руководителей Союза справедливых, в частности усвоенное под влиянием Вейтлинга недоверчивое отношение к «ученым» – теоретикам, революционной интеллигенции. Авторы этого документа считали единственным средством прекращения идейной борьбы и разногласий в коммунистическом движении международный конгресс коммунистов, который они предлагали созвать в мае 1847 года. Выдвигая такой проект без ведома Маркса и Энгельса, лондонские деятели Союза справедливых действовали вразрез с Брюссельским коммунистическим корреспондентским комитетом – организацией, вокруг которой в то время группировались сторонники научного коммунизма. Маркс и Энгельс считали, что созыву такого конгресса должна предшествовать консолидация существующих организаций немецких коммунистов и укрепление их международных связей, в первую очередь с английскими чартистами и их левым крылом во главе с Гарни, который организовал корреспондентский комитет в Англии. Вместе с тем Маркс и Энгельс неустанно разъясняли принципы научного коммунизма и подвергали беспощадной критике различные системы утопического и мелкобуржуазного социализма. Лондонское руководство Союза справедливых, убедившись в правильности взглядов Маркса и Энгельса, предложило им в конце января 1847 г. вступить в Союз, принять участие в его реорганизации, а также разработать программу Союза, основанную на принципах научного коммунизма. Маркс и Энгельс дали на это свое согласие. – 68.


[Закрыть]неприятна именно из-за Гарни, а также потому, что из всех штраубингеров они были единственными, с которыми можно было просто, без всякой задней мысли пытаться завязать сношения. Но если они не хотят, – ну что ж, пусть отправляются на все четыре стороны. Вообще никогда нельзя быть уверенным, что они опять не выпустят таких жалких обращений, как обращение к Ронге или к шлезвиг-гольштейнцам [81]81
  Обращение лондонского Просветительного общества немецких рабочих к главе буржуазного направления «немецкого католицизма» И.Ронге, составленное в марте 1845 г., свидетельствовало о теоретической незрелости руководителей Общества и Союза справедливых, находившихся в то время под влиянием идей Вейтлинга и «христианского социализма». В этом документе проводилась мысль о том, что христианская религия в «очищенном», реформированном виде может служить делу коммунизма.
  Об обращении лондонского Просветительного общества по поводу Шлезвиг-Гольштейна см. настоящий том, стр. 47. – 69.


[Закрыть]. А к тому же еще вечная ревность к нам, «ученым». Впрочем, у нас есть два способа освободиться от них, если они начнут бунтовать: или открыто порвать, или постепенно прекратить переписку. Я высказываюсь за второе, если их последнее письмо допускает ответ, который, не задевая их слишком резко, был бы достаточно холодным, чтобы отбить у них охоту скоро на него ответить. Потом следует долго им не отвечать – и, так как они обычно ленятся писать, то после двух – трех писем все благополучно замрет. Собственно, каким образом и с какой целью обрушиваться нам на этих людей? Печатного органа у нас нет, а если бы он и был, то они не литераторы, а только время от времени выпускают прокламации, которых никто не видит и до которых никому нет дела. Если мы выступим с резкой критикой всехштраубингеров вообще,то мы всегда сможем направить эту критику и против их великолепных документов; если переписка прекратится, то это будет вполне удобно; разрыв произойдет постепенно и не вызовет шума. Мы между тем спокойно договоримся с Гарни обо всем необходимом, позаботимся о том, чтобы онинам не ответили на последнее письмо (что они сделают, если их заставят ожидать ответа 6—10 недель), и пусть они потом поднимают шум.

Прямой разрыв с этими людьми не принесет нам ни пользы, ни славы. Теоретическиеразногласия с этой публикой едва ли возможны, так как у них нет теории, и они хотят учиться у нас, несмотря на кое-какие внутренние сомнения; формулировать свои сомнения они также не умеют, поэтому с ними невозможна никакая дискуссия, разве только устная. В случае открытого разрыва они использовали бы против нас эту свою пустую болтовню о жажде коммунистических знаний: они-де охотно поучились бы у этих ученых господ, если у них есть что-нибудь путное и т. д. Практическиепартийные разногласия свелись бы скоро только к личным нападкам и ссорам или производили бы такое впечатление, так как их в комитете немного, да и наших немного. Против литераторов мы можем выступить как партия, против штраубингеров не можем. В конце концов у этих людей все же имеется сотни две человек, благодаря Г[арни] они связаны с англичанами; «Rheinischer Beobachter» и другие газеты раструбили о них в Германии как о боевом и во всяком случае не бессильном коммунистическом обществе; к тому же они самые сносные из штраубингеров и, наверное, это самое лучшее, что можно сделать из штраубингеров, пока в Германии не произойдут какие-либо перемены. Но нам эта история послужила наукой в том отношении, что из штраубингеров, даже из самых лучших среди них, ничего путного не сделаешь до тех пор, пока в Германии не существует настоящего движения. Во всяком случае лучше спокойно предоставить их самим себе, критиковать их только всех в целом, en bloc, чем вызывать спор, при котором мы можем только увязнуть в грязи. По отношению к намэти молодцы объявляют себя «народом», «пролетариями», а мы можем апеллировать лишь к коммунистическому пролетариату, который еще только должен образоваться в Германии. К тому же в скором времени в Пруссии будет конституция, и, может быть, эту публику можно будет тогда использовать для подписей и т. д.

Впрочем, я, вероятно, уже опоздаю со своими советами, и вы, наверное, уже приняли решение в этом деле и осуществили его. Я бы и раньше написал, но ожидал исхода истории с полицией.

Только что получил ответ от швейцарского издателя ^{102} . Письмо, которое я здесь прилагаю, лишний раз подтверждает, что этот субъект – прохвост. Обычно издатель не станет в таком дружеском тоне принимать предложение, после того как он несколько недель заставил ждать ответа. Теперь мы посмотрим, что напишет бременец ^{103} , а потом сделаем так, как сочтем нужным. Есть еще один тип в Бельвю у Констанца – может быть, с ним удастся столковаться; если бременец откажется, я попытаюсь еще договориться с этим. Тем временем я еще раз справлюсь об издателе в Херизау; хорошо было бы, если бы у нас был порядочный человек в Швейцарии, которому можно было бы послать рукопись ^{104} с поручением отдать ее только за наличные деньги. Но там только алчущий отец семейства Пютм[ан]!

В виде дополнительного невинного развлечения я в последние тяжелые дни, кроме женщин, занимался также Данией и остальным Севером. Ты представления не имеешь, какое это свинство. Лучше самый плохонький немец, чем самый лучший датчанин! Такой степени нравственного убожества, цеховой и сословной узости больше нигде не существует. Датчанин считает Германию страной, куда ездят, чтобы «завести любовниц и промотать с ними свое состояние» («когда он ездил в Германию, он имел любовницу, которая заставила его растратить большую часть его состояния», – сказано в одном датском учебнике!). Он называет немца «немец-ветрогон» и считает себя истинным представителем германского духа. Швед же опять-таки презирает датчанина как «онемеченного» и выродившегося, болтливого и изнеженного. Норвежец смотрит на офранцуженного шведа и его дворянство сверху вниз и радуется, что у него в Норвегии еще господствует тот же самый дурацкий крестьянский хозяйственный уклад, как во времена благородного Кнуда. Зато его, в свою очередь, третирует en canaille ^{105} исландец, который говорит еще на том же самом языке, на каком изъяснялись грязные викинги 900 года, пьет рыбий жир, живет в землянке и погибает, если не ощущает запаха гнилой рыбы. Несколько раз у меня было искушение возгордиться тем, что я, по крайней мере, не датчанин и тем более не исландец, а всего-навсего немец.

Редактор самой прогрессивной шведской газеты «Aftonbladet» дважды приезжал сюда в Париж, чтобы выяснить вопрос об организации труда; он в течение многих лет выписывал «Bon Sens» и «Democratie pacifique», вел беседы с Л. Бланом и Консидераном, но ничего во всем этом не понял и вернулся не умнее, чем приехал сюда. Теперь он, как и прежде, прославляет свободу конкуренции, или, как это называется по-шведски, свободу снабжения продуктами,или также sjalfforsorjningsfrihet, свободу самоснабжения (это, пожалуй, еще лучше, чем свобода промыслов).Конечно, они еще по уши увязли в цеховом болоте, а в риксдагах именно буржуа являются самыми закоренелыми консерваторами. Во всей стране всего два приличных города, один с 80000, другой с 40000 жителей, в третьем же, в Норчёпинге, всего 12000 жителей, во всех остальных примерно 1000, 2000, 3000. На всех почтовых станциях живет по одному человеку. В Дании, пожалуй, не лучше; у них есть только один-единственный город, где происходят несусветные цеховые тяжбы, еще более бессмысленные, чем в Базеле или Бремене, и где не пускают на гулянья без входного билета.

Единственное, чем эти страны хороши, это тем, что они показывают, как поступили бы немцы, если бы у них была свобода печати, – именно так, как на самом деле уже поступили датчане: тотчас же основали бы «общество правильного пользования свободой печати» и стали бы печатать христианские душеспасительные календари. Шведская «Aftonbladet» такая же смирная, как «Kolnische Zeitung», но считает себя «демократической в истинном смысле этого слова». Зато у шведов есть романы фрекен Бремер, а у датчан – романы статского советника Эленшлегера, командора ордена Данеброга. Кроме того, там ужасно много гегельянцев, а язык, в котором каждое третье слово заимствовано из немецкого, как нельзя лучше подходит для спекулятивного мышления.

Отчет уже давно начат и будет выслан на днях. Напиши мне, есть ли у вас книга Прудона ^{106} .

Если ты хочешь в работе над своей книгой использовать книгу Прудона, которая никуда не годится, то я могу послать тебе свои очень подробные выписки. Книга не стоит тех 15 франков, которые за нее надо заплатить.

Впервые полностью опубликовано на языке оригинала в Marx – Engels Gesamtausgabe. Dritte Abteilung, Bd. 1, 1929 и на русском языке в Сочинениях К.Маркса и Ф.Энгельса, 1 изд., т. XXI, 1929 г.

Печатается по рукописи

Перевод с немецкого