Текст книги "Скованные льдом (ЛП)"
Автор книги: Карен Мари Монинг
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 26 страниц)
кожей.
Без единого синяка!
Она продолжала смотреть на офис Риодана со странным выражением тоски на лице,
будто знала, что я была наверху. Не думала, что ей так меня не хватает! Мне даже стало
стыдно, из-за того, что я так мало времени проводила с ней. И время от времени она
посматривала на лестницу, будто надеялась, что я спущусь вниз.
Я наблюдала. Рука, в которой я держу меч, все время зудела, потому что там, в клубе,
была куча существ, паразитирующих на людях, которых нужно было убить. К рассвету у
меня мозг кипел от сдерживания убийственных мыслей ши-видящей и полного отсутствия
мыслей о том, кто или что стоит за этими обледенениями.
Мне удалось выяснить кое-что полезное из тех часов, что я проторчала здесь, пока он
меня не отпустил. Я обнаружила четыре новых вида Темных и собрала информацию для
нового выпуска Дэни Дейли. Хочу сделать его более наглядным, более профессиональным,
перед тем, как напечатать.
Сейчас, сидя на своем любимом посту на водонапорной башне, я перечитываю набросок
еще раз перед тем, как отправить его в печать.
Дэни Дейли
24 Мая, 1-й год ППС
Выпущено эксклюзивно
Дэни Мега O’Мэлли
Она же Мне-Всё-по-Барабану.
И я, в отличие от новоявленных подражателей, всегда была
ВАШИМ ЕДИНСТВЕННЫМ НАДЕЖНЫМ ИСТОЧНИКОМ ПОСЛЕДНИХ
НОВОСТЕЙ ДУБЛИНА И ЕГО ОКРЕСТНОСТЕЙ.
Кто держит вас в курсе того, что происходит после падение стен? Я.
Кто разыскивал вас, приносил еду и новости в ваши убежища, когда вы были
чересчур напуганы, чтобы высунуть из них свои задницы? Я.
Кто доставлял сообщения, искал пропавших членов ваших семей, приводил их
домой, если они были живы? Дэни Мега O’Мэлли.
Кто перерывал завалы в поисках бумажников и удостоверений и возвращал вам
вещи тех, кого нужно было оплакать? Точно не эти новоявленные доброжелатели,
которые не придумали ничего лучшего, чем в первом своем выпуске язвить в мою
сторону.
Это не новости. Это клевета.
Я представляю вам факты, которые помогают выжить.
Кто убивал ваших врагов и учил вас выживать в последние семь месяцев?
Кто собирал ваших детей в безопасных местах?
Не стоит подвергать сомнению то, что вам известно, только потому, что кто-то
явился неизвестно откуда и несет неизвестно что, пародируя МОИ выпуски,
предъявляя дурацкие хреновы претензии. Кстати, до сих пор не наблюдаю
источников электропитания и водоснабжения, кроме тех, что подключены к
генератору, и, ребята, я могу подключать их вам.
Я Забочусь
И Всегда Буду Заботиться о тебе, Дублин.
Конец связи!
Дело сделано. Не собираюсь я ни отвечать на нападки, ни писать любовные послания.
Как только я это распечатаю и расклею, спрячусь и завалюсь спать, часов на 10. Я не
отдыхала уже два или три дня. Всегда забываю о сне, пока не начинаю валиться с ног.
Я сидела на своей водонапорной башне, смотрела на город и на восход солнца. Воздух
никогда не был таким чистым до падения стен. Немного туманно, но это не из-за смога, как
раньше. Мне нравится жить в портовом городе. Однажды, когда мне было девять, я тайком
пробралась на рыбацкую лодку. Они не могли избавиться от меня до конца дня, потому что
им нельзя было возвращаться без улова. В конце концов, мне разрешили стать у штурвала и
направлять судно. Ветер развевал мои волосы, и соленые брызги летели в лицо. Меня всегда
завораживали доки большими судами, причаливающими и отчаливающими от них,
рыбацкими байками о приключениях и волнениях, преследующих их как рыбы-прилипалы.
Сейчас же суда просто стоят на воде, мертвые, как и многое другое. На одном из них у меня
есть клевое убежище. Я решила, что давненько там не была, и можно позже отрубиться там.
Небо цвета платины, море – графитовое, и у реки Лиффи, скользящей через город, тоже
металлический цвет. Туман обволакивает всё серебристым кружевом. Офигенное зрелище,
аж дух перехватывает!
Могу восхищаться этим видом часами, но у меня есть работа, которую я обязана
выполнять.
У людей короткая память. Страх парализует и ослепляет их. Во время войны, когда мир
выглядит опустошенным и мрачным, то, что осталось в нем светлым кажется еще светлее. И
я должна напоминать им о таких вещах, о том, что они реальны, что они никуда не делись.
Я и Дублин, как горошины в Мега-стручке. Это мой город и моя газета. Я не отдаю то,
что принадлежит мне, без боя.
И пока не проиграла ни одной битвы.
Ну, разве что этому хрену – Риодану. Но это точно не он стоит за этими
ПОПЕЧИТЕЛЯМИ. Он как антитезис ПОПЕЧИТЕЛЕЙ. Он как Меня-Ни-Хрена-Не-Заботит,
в коалиции с Я-Съем-Тебя-На-Ланч.
Хорошего настроения как и не бывало. И хватило всего-то одной мысли о нём, и о том,
что нужно опять идти на «работу», словно я какой-то обычный среднестатистический
человек. Мир лежит в руинах, и никто не ходит на работу, кроме меня. Несправедливо!
Я рассердилась, когда поняла, что не могу уснуть мертвецким сном, когда закончу с
газетой, потому что надо завести будильник. И это мне-то. Мне надо проснуться к
определенному времени.
Никогда не обращала внимания на время. Танцор говорит, что я наслаждаюсь роскошью,
которую большинство людей не может себе позволить. Он ненавидит часы и все, что связано
со временем. Говорит, что люди теряют время зря, и что большинство живет либо прошлым,
либо будущим, но только не настоящим, находя отговорки вроде: «Я несчастлив, потому что
вчера со мной произошло «то-то», либо «Я буду снова счастлив, если со мной завтра
случится «Вот то-то». Он говорит, что время – идеальный злодей. Я не до конца это догоняю,
но до этого гребаного момента мне ведь не приходилось следить за временем. Я просыпалась
и ложилась спать, когда хотела.
Если повезет, я смогу поспать целых пять часов, прежде чем надо будет вернуться к
«работе».
Ужасная перспектива. Мои часики работают на кого-то другого.
Это неправильно.
***
Я проснулась медленно, настороженно, даже не потягиваясь. Лежу тихо, чувствуя, как
судно покачивается на волнах. Люблю спать в своей лодке. Я заминировала ее по полной
программе.
И сама попалась на одну из мин сегодня. Они такие клевые! Я не открываю глаза,
потому что мне требуется немного времени, чтобы проснуться. Иногда на это уходит
полчаса. Поэтому я завела будильник на семь, а не на семь тридцать.
Мой будильник.
Это он меня сейчас разбудил?
Что-то не припомню, чтобы я его выключала.
Нащупываю свой мобильник. И пусть сигнала нет, ведь еще можно играть и слушать
музыку. И есть дурацкий будильник.
Натыкаюсь на преграду между мной и телефоном, которая наощупь как…
– Айиииии!
Звук, что из меня вырвался, нечто среднее между ахом и визгом. Не знала, что способна
издавать такие звуки. Я резко села в кровати с широко распахнутыми глазами. Визг такой
девчачий, что меня передернуло от отвращения. Я хватаю меч и замахиваюсь.
Он выбивает его из моей руки, и меч с грохотом летит на пол.
Могу сказать, что на секс... ой, на секунду я лишилась дара речи.
Такое ощущение, будто воплотился самый страшный кошмар. Это даже хуже чем все
ДВЗ, пришедшие за мной, вместе с дьяволом и Темными Принцами.
Риодан рядом со мной в кровати!
Сидит здесь, весь такой спокойный! Мы в кровати! Вместе! Он смотрит на меня чуть
насмешливо и едва заметно улыбается. Похоже, он наблюдал за мной, пока я спала. Я
храпела? Развалилась на спине с открытым ртом? Не имею ни малейшего представления,
сколько он здесь пробыл! Как он сюда попал? Как, черт побери, он прошел через все мои
мины-ловушки? Похоже, придется обзавестись новыми!
Пытаюсь спихнуть его с кровати. Все равно, что пытаться сдвинуть гору. Я бью его. Как
девчонка. Без суперсилы.
А она вообще у меня есть, хренова изменщица? Какой смысл быть супергероем, если
суперспособности посещают тебя время от времени, когда им приспичит.
Он ловит мой кулак и удерживает его.
Не могу выдернуть руку.
– Чувак, оставь меня в покое! Мне нужен простор, когда я просыпаюсь! Мне нечем
дышать! Проваливай!
Он смеется, а мне хочется заползти под покрывало, зарыться в него, спрятаться и
притвориться, что это лишь ночной кошмар, который скоро закончится.
– Двигай с моей кровати.
Когда он меня отпускает и встает, матрац поднимается на 10 сантиметров. Поверить не
могу, что я не почувствовала, как он садился. Хотя могу. Я сплю очень крепко.
– Ты опоздала на работу, детка.
– Который час? – дико озираюсь в поисках своего мобильника. Я такая сонная, что еле
шевелюсь. Он лежит на краю стола, рядом с кроватью. Разбит вдребезги.
– Ты сломал мой мобильник!
– Он уже был разбит, когда я пришел. Ты, наверное, сделала это, когда сработал
будильник.
– В этом нет моей вины, – говорю я сердито, откидывая волосы с лица обеими руками. -
Раньше мне не приходилось пользоваться будильником.
–Так это я виноват.
– А то нет! Ты же здесь!
– Это потому, что ты опоздала на работу, детка. Одевайся.
В меня полетел ворох одежды.
И тут до меня дошло, что я в любимой пижаме. Фланелевой, с уточками. Может, он не
заметил? Я этого не перенесу. Это мое убежище. Здесь не должно быть посторонних.
– Каюта капитана. Довольно роскошно. Собирайся. У нас есть чем заняться, – он идет к
двери и поднимается на палубу. – Славная пижама, детка.
***
Он привел меня к церкви.
Церкви забавляют меня. Они как и деньги – тайный заговор. Верующих. Будто все они
договорились верить в то, что Бог спускается, чтобы посетить людей, только если они
соберутся в определенном месте, воздвигнут престол, зажгут побольше свечей и проведут
ритуал с определенным количеством коленопреклонений, по сравнению с которым
ведьминский шабаш будет выглядеть бледной копией. Затем, будто этого недостаточно,
религиозные люди усложняют всё тем, что подразделяются на множество подвидов, в
зависимости от особенностей проведения своих ритуалов, создавая такое количество
деноминаций, что букв в алфавите не хватит, чтобы все перечислить, при этом утверждая,
что в рай попадут лишь представители исключительно их деноминации. Чуваки. Это
странно. Я считаю, что если Бог существует, то ему или ей начхать какой монастырь мы
отгрохаем, и какому уставу он будет следовать. Его больше интересует, что мы делаем изо
дня в день. Он наблюдает за нами, смотрит, как мы используем это увлекательное
приключение под названием жизнь. Делаем ли мы что-нибудь стоящее. Думаю, на небеса
попадут самые интересные из нас. В смысле, если бы я была Богом, то хотела бы, чтобы со
мной были именно такие люди. А еще я считаю, что быть вечно счастливым – бесконечно
скучно, так что я пытаюсь быть не особо интересной, хотя мне это, конечно, нелегко дается.
Лучше уж я буду супергероем в аду, надирая задницы демонам, чем ангелом в раю, парящем
в воздухе с блаженной улыбкой на лице, играющим целый день на арфе. Чуваки, дайте мне
барабаны и тарелки! Люблю стучать и бить.
Итак, Риодан притащил меня к церкви. Я остановилась снаружи, вглядываясь внутрь, в
нерешительности.
Мысленно я перечислила все случаи обледенения, которые видела до сих пор: один из
уровней клуба в Честере, склад на окраине города, два небольших подпольных паба, фитнес-
центр, семья c поляны-прачечной и теперь небольшой церковный приход.
Я торчу у входа, около высоких двустворчатых дверей, и совсем не тороплюсь внутрь.
Оттуда веет таким зверским холодом, какого не было еще ни на одном леднике. Дыхание
прожигает легкие, учитывая, что от меня до алтаря, около которого в ледяной
рождественской сцене застыли люди, метров пятьдесят. Восемь мужчин, три женщины,
священник и собака стоят, и еще старик сидит за органом. Говорят, Xэллоуин пережило
больше мужчин, чем женщин, и что в сельской местности женщины стали таким дефицитом,
что для того, чтобы заполучить себе одну, мужики готовы поубивать друг друга. Трубы
органа, покрытые льдом, возвышаются над алтарем, а с потолка свисают огромные сосульки-
сталактиты. В помещении завис ледяной туман. Священник стоит у алтаря, лицом к
остальным, с поднятыми руками. Он так и застыл посреди проповеди.
– Здесь холоднее, чем в других случаях. Учитывая, какая температура снаружи и прочие
факторы, предполагаю, что здесь все случилось совсем недавно, – говорю я. Мое дыхание
образует маленькие облачка, которые зависают в воздухе. Меня передергивает от
неконтролируемой дрожи. – Блин, тут холодно!
– Слишком холодно для тебя.
Я посмотрела на него. Фраза прозвучала почти как вопрос.
– Чувак, ты беспокоишься обо мне? Я несокрушима. Когда ты узнал об этом случае?
– Фейд нашел его сорок минут назад. Он проходил мимо церкви десятью минутами
раньше, и она не была заморожена. Когда он возвращался, она уже стала такой.
– Значит, это самый свежий случай из всех виденных ранее.
Я заметила, что он не заходит в церковь в замедленном режиме, как он делал это раньше.
Похоже, здесь холодновато даже для него.
Я вдыхаю и выдыхаю, быстро и тяжело, продувая легкие, разгоняю свой адреналиновый
насос.
– За дело.
Собираюсь с мыслями, переключаюсь и на суперскорости влетаю в здание.
Бывает холодно, а бывает гораздо хуже. Здесь же холодно настолько, что, кажется, будто
кто-то вонзает в меня ледяные ножи и проворачивает их, задевая хрящи и кости. Рвет
мускулы и сухожилия, разрезая нервы. Но этот случай самый свежий из всех. И, если
существует место, где можно найти зацепки, то это именно оно, и сделать это надо до того
как температура поднимется и начнутся изменения. Если они начнутся. Как же мало я знаю.
Я кружу вокруг маленького собрания и дрожу. Я заикалась от холода в других случаях
обледенения, но никогда ещё не дрожала в режиме суперскорости. Думаю, что дрожь – это
круто. Это суперскоростная реакция тела на холод, на молекулярном уровне. Клетки
чувствуют, что температура чересчур низкая для тебя, и мозг, чтобы выработать тепло,
вынуждает тебя постоянно вибрировать. Я сейчас на суперскорости в квадрате: и на
клеточном уровне и вообще. Тело – замечательная штука.
Сначала я посмотрела на их лица.
Они обледенели с открытыми ртами, их лица искривлены в крике. То же самое было с
семьей с поляны-прачечной. Эти люди тоже видели приближение чего-то. Кроме
священника, который удивленно смотрел на людей, стоящих перед ним, и это означает, что
это нечто появилось из-за его спины, и очень быстро, потому что он не успел даже голову
повернуть. Должно быть, он догадался по их лицам, что что-то не в порядке, но это нечто
появилось и сразу всё заморозило, иначе у него было бы время повернуться и оглядеться.
Я испытала облегчение, потому что теперь уже дважды люди смогли заметить то, что
приближалось. Значит, у меня есть шанс убраться подальше, если это нечто двинет в моем
направлении.
– Берегись. Изучай и дыши, – говорит Риодан мне на ухо. – Собирай. Информацию. И.
Выбирайся. Отсюда.
Я смотрю на него, потому что он странно говорит. И сразу же понимаю, почему он
говорит рывками, с остановками. Его лицо покрыто толстым слоем льда. Лед трескается,
когда он добавляет: – Поторопись. Твою. Мать.
Мое лицо не покрыто льдом. Почему тогда его леденеет? Я неосознанно протягиваю
руку, будто собираюсь коснуться его или типа того, но он отталкивает ее.
– Ни. Хрена. Не. Трогай. Даже. Меня, – лед трескается и падает с его лица четыре раза,
прежде чем он заканчивает предложение.
Вот стыдоба. Я вихрем уношусь прочь, чтобы собраться с мыслями и сосредоточиться на
деталях. Понятия не имею, зачем мне понадобилось до него дотрагиваться. Моему
поведению нет объяснения. Думаю, своим договором он наложил на меня какое-то заклятье.
Что случилось в этом случае обледенения? Почему случилось? Неужели действительно
так проявляется противоестественно холодная часть Фейри? Я понимаю, почему Риодан так
думает. Ведь ни в одном случае ничего не исчезло. И у них нет общего знаменателя.
Никого не съели. Никого не покалечили. Так почему это происходит? Для меня каждый
ледник – сцена преступления. Люди мертвы. А у преступления должен быть мотив. Я ношусь
туда-сюда, пытаясь обнаружить хоть намёк на мотив, что-нибудь, что укажет на наличие
наделенного разумом существа за всем этим. Приглядываюсь, есть ли малюсенькие
повреждения, скажем как от зубов с иголку. Может, из людей высосана какая-нибудь
жидкость, которая по вкусу какому-то фейри-психопату? Эта мысль напоминает мне о
фейри, которых мне следовало бы убить. Если бы я это сделала, между нами с Мак все было
бы в порядке. Она бы никогда не узнала. Не знаю, почему я их не убила. Не то, чтобы я
хотела, чтобы меня раскрыли.
Не вижу ничего похожего на то, что ищу, значит и винить некого и не за что.
Но тут я вижу ее. И это словно нож в сердце.
– Вот, гадство! – говорю я.
Убийства взрослых меня так не цепляют, потому что я знаю, что они прожили жизнь.
Они жили. У них был шанс. И, надеюсь, умерли они, сражаясь. Но дети... убийства детей
сокрушают меня. Ведь они даже не успели узнать, что мир это совершенно сумасшедшее,
удивительное и невероятное место. Они едва ли узнали, что такое приключения.
У этой приключений точно никогда не было. Она даже не прошла стадию «Агу, мне
дали молочко».
Одна из женщин держит на руках маленькую девочку с нимбом кудрявых рыжих волос,
таких же, как у меня. Она удобно устроилась на сгибе руки матери, обхватив своим
крошечным кулачком её палец. Она замерзла, глядя на свою маму, будто та была
прекраснейшим и чудеснейшим из ангелов, сошедших с небес. Так и я смотрела на свою,
пока все пошло так… ну, в общем. Не так.
Что-то странное происходит со мной, чего я не понимаю. Но я начну делать то, что
делают остальные в мире и буду сваливать вину на гормоны, потому что я была самой
клевой из всех клевых, пока у меня не начались месячные.
Я становлюсь сентиментальной, как те тряпки, которые умиляются от одного лишь вида
поздравительной открытки, и я думаю о маме. И хотя она делала со мной вещи, которые
многие назовут ужасными, все же я понимаю, почему она держала меня в клетке. У нее был
не такой уж большой выбор, а денег еще меньше, и она не всегда ко мне плохо относилась.
Она пыталась защитить меня. Никогда не винила ее за то, что она держала меня в клетке на
цепи.
Я просто хотела, чтобы она перестала забывать обо мне.
Кажется, она вообще не хотела обо мне помнить.
Или она хотела, чтобы меня у нее никогда не было.
Но с нами не всегда так было. Я помню то чувство, когда тебя любят до безумия. И я
помню, когда это изменилось. И мне никогда этого не вернуть.
Ни с того ни с сего, в уголке глаза появляется эта холодная дебильная чертова штука,
будто я собираюсь заплакать. Но я-то не плачу, мать вашу. Эта штука замерзла, как только
появилась. У меня разболелась голова. Я тянусь и дотрагиваюсь до маленькой ручки,
обвитой вокруг маминого пальца. Сердце сжимается, я ощущаю чудовищное давление в
ушах, и что-то внутри меня сдается, издавая мягкий хлюпающий звук. И вдруг я не могу
больше дышать. Думаю, так холодно было бы человеку, которого голым выкинули в
открытый космос.
Холод, словно нож, режет меня, сдирает кожу, убивает, покрывает меня льдом.
Смыл слова «холод» принимает новое значение. И, когда я думала, что начала понимать
его, как некое сложное состояние, в рамках которого я могу существовать, он резко
меняется. Я вся горю и мне жарко, мне жарко. Мне так чертовски невероятно жарко, что я
начинаю срывать с себя одежду. И я не могу сделать это достаточно быстро, потому что
чувствую себя толстой и медленной, и глупой. И каким-то образом я понимаю, что перешла
в режим обычной скорости.
Это случилось, потому что я дотронулась до нее? Вот почему он сказал мне ничего не
трогать? Разве прикосновение к чему-либо настолько холодному в режиме суперскорости
выдергивает из этого режима? Если это так, то откуда он знает об этом? Может быть, он
узнал об этом, когда его вот так же выдернуло из суперскорости? Тогда почему его это не
убило?
Если переходить на обычную скорость, то здесь станет чересчур холодно. Серьезно, как
в открытом космосе.
На суперскорости пытаюсь вернуться назад.
Я падаю на колени. Наверное, я чересчур долго ждала. Возможно, момент моего падения
длился чересчур долго.
Господи, пол такой холодный! Больно, больно, больно! Я только что подумала про
Господа? Я не употребляю это слово. Разве я верую? Разве я нашла веру здесь, на коленях,
сейчас, в самом конце? С моей стороны это выглядит немного лицемерно. Я не умру
лицемеркой. Я начинаю хихикать. Я не дрожу. Мне жарко. Мне так жарко.
Даже сейчас я продолжаю впитывать детали. Любопытство. Кошку сгубило. Вполне
возможно. Здесь вакуум. Здесь что-то неправильно, чего-то не хватает. Что-то, что я
пропустила, пока была в режиме суперскорости, но я не понимаю, что именно. Вещи вокруг
меня, люди и все остальное ощущаются… каким-то плоским, лишенными какого-то важного
компонента, который делает их многомерными.
– Ри... – я не могу произнести его имя.
Я слышу, что он кричит. Но не различаю слов, они звучат как-то странно. Будто он
говорит приглушенно, как в подушку.
Я пытаюсь стянуть джинсы. Нужно от них избавиться. Они холодные, такие холодные.
Надо снять с себя всё. Холод будто опаляет мою кожу. Он борется со мной, мешает мне
раздеться.
Я пытаюсь сказать «отстань от меня», но ничего не выходит. Нужно избавиться от
одежды. Если я от нее избавлюсь, может быть со мной все будет в порядке.
И все, о чем я могу думать, это – «ПОМОГИ МНЕ!» – я кричу у себя в голове.
Мое сердце стучит. Оно собрало энергию для последнего отчаянного чертового удара, но
выдало только вялый хлюп.
Я не должна умирать вот так. Еще столько всего надо сделать. Мои приключения только
начались. В глазах темнеет. Я вижу Смерть. Никакая она не завораживающая. Она
сокрушительная.
Вот черт. Я знаю, что такое трупное окоченение. Знаю, что мое лицо застынет. Мне
решать с каким выражением.
Я разразилась смехом изнутри. Из того места, где смеюсь всегда, независимо от
обстоятельств. Потому что быть живой – чуваки! – самое замечательное приключение в мире.
Какое путешествие это было. Короткое, но сногсшибательное. Никто не может сказать, что
Дэни Мега О'Мэлли не жила полной жизнью, пока она была здесь.
Никаких сожалений!
Конец связи.
Перевод: CuriousFoxy, azlesha.
Глава 15
Горячая детка в городе
Я теряю их из вида буквально на минуту, заметив на улице самку Темных. Меня
привлекли части ее тела, которые Горец во мне находит отвратительными, а вот принц
считает вполне нормальными. Секс стал чертовски странным. Потрясающим. Но странным.
Она всего в паре кварталов к югу от церкви, от ее феромонов мой член поднялся до самого
живота, и когда я понял, что случилось с Дэни, у меня появилась еще одна причина
ненавидеть Риодана и весь гребаный мир, будто до этого у меня их было недостаточно.
– Нет! – реву я, мчась к краю крыши. Плохо быть полукровкой. Горец во мне хочет
спуститься по лестнице. А Темный хочет использовать крылья.
Жаль, их у меня еще нет.
Мое сердце принимает решение без меня и находит самый быстрый способ, чтобы
добраться до нее.
Я прыгаю.
Я чертыхаюсь, пока пролетаю четыре этажа и готовлюсь к удару. Вопреки тому, что она
думает, я пока не могу просеиваться, так что и избежать этого падения тоже не могу.
Какой идиот ломает все свои кости в тот самый момент, когда его девушка нуждается в
нем больше всего? До сих пор я был рад, что все еще не могу просеиваться. Потому что
дороги назад не будет. В тот день, когда я смогу исчезать и появляться быстрее мысли, я
перестану быть человеком.
Я кручусь в воздухе, пытаясь приземлиться на ноги.
И поражен тем, что это срабатывает. Каждый день обнаруживаю в себе что-то новое, в
основном, это вызывает отвращение, но этому изменению я рад. Мой центр равновесие
сместился. Найдя ось вращения, я безупречно перестраиваюсь. У моих костей, кажется,
появилась невероятная упругость. Колени согнуты неестественным образом, чтобы смягчить
удар. Я приземляюсь с изяществом кошки. Смотрю на свои ноги – они целы и невредимы, и
все о чем я могу думать, черт возьми, я приземлился на четыре...
– Вынеси ее ОТТУДА! НЕМЕДЛЕННО, ты, гребаный идиот!
Резко поднимаю голову.
Какой-то подросток в очках стоит около церкви, всматриваясь внутрь и крича на
Риодана. Я понятия не имею, кто он или откуда взялся. Но он озвучил мои мысли, хотя я бы
убрал ту часть про гребаного и добавил бы побольше "твою мать".
Руки мальчишки сжаты в кулаки, он словно прилип к дверному проему. Его лицо и
волосы покрыты инеем, его жутко трясет.
Я быстро проношусь мимо него, плечом отталкивая его в сторону.
– Она не нуждается в тебе. Никчемный человек. Исчезни.
Он рычит на меня.
Я смеюсь. Смотреть мне в лицо и еще рычать при этом. Высший бал.
– Уважаю, ребенок. А теперь убирайся отсюда, исчезни, пока я не решил засунуть твои яйца,
о которых ты такого высокого мнения, тебе в глотку, – я захожу в церковь, теперь я могу
спасти Дэни и убить Риодана за то, что притащил оранжерейный цветок в арктический
холод.
Холод врезается в меня, словно кирпичная стена и останавливает мое движение. Лед
плотной коркой покрывает мою кожу. Когда я напрягаю мышцы, лед трескается и со звоном
падает на пол. Я делаю еще один шаг и покрываюсь льдом на середине шага, прямо во время
движения.
Я провел небольшую вечность в тюрьме Темных и никогда не сталкивался с подобной
проблемой, хотя там было невероятно холодно. Я наполовину Темный Принц. Не думал, что
найдется место, где будет слишком холодно для меня. Как этот придурок Риодан
выдерживает этот холод, если даже я не могу?
Делаю еще один шаг, снова покрываюсь льдом, стряхиваю его и отступаю назад. От
меня не будет никакой пользы для Дэни, если я замерзну здесь и застыну как Железный
дровосек. Не понимаю, как это происходит. Холод во владениях Темного Короля заморозил
мою душу и заставил ненавидеть жизнь. Но это хуже. Никогда не мог подумать, что может
быть что-то хуже. Есть что-то родное в этом месте, в этой обстановке, в этом холоде. Dejа vu.
Я терпеть не могу этот холод. Я отвратительно чувствую себя, он пробирает прямо до мозга
костей. Они как будто пустые, полые и каким-то образом ... неполноценные. Я щурюсь,
осматриваясь вокруг.
Дэни!
Она лежит на полу, но у меня перехватывает дыхание совсем не от холода. Ее джинсы
запутались возле колен. На ней черный лифчик и трусики с крохотными белыми черепами и
скрещенными костями. Она молотит руками и ногами и бессвязно рыдает.
А я не могу добраться до нее. Моя девочка полураздета, умирает, а я не могу добраться
до нее!
Я бросаюсь вперед.
Полностью покрываюсь льдом.
Сбрасываю его и отступаю назад.
Черт!
Она пытается избавиться от своих джинсов, а он борется с ней, стараясь оставить их на
месте. Ему надо вытащить ее отсюда. Зачем он тратит время на то, чтобы она оставалась
одетой?
– Принеси ее мне! – требую я.
– Не переходи в стоп-кадр с ней! – орет мальчишка. У него сильные легкие. – Если ты
будешь двигаться быстро, то убьешь ее!
– Что, твою мать, ты можешь знать, – говорит Риодан.
– Все, что нужно знать о гипотермии! И я готов держать пари, никто из вас не может ее
согреть. Принеси ее мне, если хочешь чтобы она выжила! Не нужно ее одевать. Это не
поможет!
– Пошел ты, младенец, – огрызается Риодан, но прекращает попытки одеть ее и
подхватывает Дэни на руки. Её джинсы спадают на пол. Она практически голая, и она в его
руках. Красная пелена ярости застилает мне глаза, мешает видеть ясно.
– Не двигай ее больше, чем нужно! Это заставит холодную кровь продвигаться к сердцу
и в итоге начнется вторичное снижение температуры тела! – кричит паренек.
Риодан идет с ней действительно медленно и плавно.
Она перестала дергаться.
А теперь вообще не издает ни звука. Она обмякла. Ее руки и ноги болтаются как у
тряпичной куклы при каждом его шаге. Если он ее убил, то я изобью его до полусмерти и
съем по кусочкам, медленно, как стейк с соусом.
Я с трудом сдерживаю себя, чтобы не напасть на него, когда он проходит мимо.
Воображение заполняют восхитительно прекрасные сцены смерти и разрушения, сражений и
камер пыток, такие заманчивые и возбуждающие. Они наполняют желанием крушить,
разрушать и стирать все на своем пути, не думая о последствиях, потому что тому, кем я
становлюсь, плевать на последствия.
Когда он проходит мимо, с моих, сжатых в кулаки рук, капает кровь. Но я не пытаюсь ее
отобрать. Если я это сделаю, то могу убить её. А это может превратить меня во что-то
гораздо хуже, чем Темный Принц.
– Ты! – мальчишка тыкает в меня пальцем. – Мне нужны спальные мешки, алюминиевое
покрывало и грелки. Между Девятой и Центральной есть магазин товаров для активного
отдыха. Принеси мне сахар, "Джелло" и воду, если найдешь. Не трать время, если не
сможешь. Это касается и генератора. Вперед!
– Я не прислуживаю людям!
Но я бы достал чертову луну с неба для нее.
Когда я возвращаюсь с покрывалами и грелками, она лежит на тротуаре, на
противоположной стороне от церкви.
На пареньке в очках осталось только нижнее белье. Очевидно, этот придурок Риодан
нижнее белье не носит вообще.
Ярость душит меня. Я пытаюсь совладать с собой. Человеческая часть моего мозга точно
знает, зачем они поснимали всю свою одежду. Для того, чтобы укутать ее. Она нуждается во
всем, что у них есть. Дэни свернулась клубочком в гнездышке из их штанов, рубашек и
курток.
Темная часть моего мозга понимает только то, что два мужских члена слишком близко к
тому, что принадлежит мне.
Паренек нависает над ней, опираясь на руки и колени. Его лицо легко касается ее лица,
как будто он целует ее.
Риодан выглядит так, будто готов оторвать ему голову. Когда я приближаюсь, то вижу,
что мальчишка вдыхает ей в нос и рот, чтобы его дыхание проникало в ее ноздри. Я дрожу от
ярости, снова сжимаю руки в кулаки так сильно, что с них начинает капать кровь.
– Она все еще лежит, свернувшись клубочком,– говорит Риодан.
– Подсознательное желание. Замерзающие люди делают так перед смертью.
– Позволишь ей умереть, – говорю я пареньку, – я убью тебя всеми возможными
способами, какими только можно убить человека, воскрешу, и буду убивать снова и снова.
– Ты принес, то, что нужно? – заведя руку за спину, мальчишка игнорирует мои угрозы.
– Алюминиевое покрывало. Немедленно. И поосторожнее, когда перемещаете её, – он
бросает приказы через плечо, будто не в курсе, что два смертоносных маньяка следят за
каждым его движением и готовы его убить только за то, что он слишком близко к ней.
– И без резких движений.
– Почему алюминиевое? – хочу точно знать, что он делает, чтобы я мог сделать это сам, в
следующий раз. Я бы хотел сказать, что следующего раза не будет, но из-за рухнувших стен
ни в чем нельзя быть уверенным.
– Суперизоляция. Удерживает тепло. И предохраняет от всего остального.
Мы с Риоданом аккуратно укладываем её на покрывало, затем мальчишка снова
растягивается над ней. Она неподвижна. Даже ее грудь не поднимается и не опускается. Она
