Текст книги "Год рождения 1921"

Автор книги: Карел Птачник

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 29 страниц)

5

В пять утра Фера и Ота Ворач донесли, что за перевалом, к которому медленно продвигалась рота, появился немецкий патруль из трех человек. Остальные дозорные продолжали прятаться в кустах вблизи от патруля. Рота остановилась и взволнованно ждала, что решат Карел и Липинский.

– Начинается заваруха, – прошептал Кованда Станде. – Но ты ничего не бойся. Держись крепко за гриву и закрой свои слепые глаза. А как откроешь их, все уже кончится.

Липинский предположил, что патруль послан каким-то отступающим немецким отрядом. По его мнению, дозорным необходимо было подкрасться поближе к патрулю и залечь в засаде, на случай если понадобится захватить этот патруль. Сам он поведет роту в ту сторону. Дальше придется действовать смотря по тому, как отнесутся к ним немцы.

– Мы не можем больше ждать и долго скрываться, – сказал Липинский Карелу. – Да и я ведь все еще военный и отступаю с трудовой ротой. Я в мундире… – он усмехнулся, – и в чине фельдфебеля!

Карел дал пистолеты еще двум товарищам и послал их вперед вместе с Ферой и Отой. Потом обошел колонну.

– Возможно, придется действовать быстро и решительно, – предупредил он товарищей. – Имейте это в виду. Будьте начеку и ориентируйтесь на Липинского. Показываться раньше времени нам нельзя.

Они выждали с полчаса, чтобы дозорные успели пробраться вперед, потом Липинский стал впереди колонны и скомандовал по-немецки: «Шагом марш!»

Рота шла медленно – дорога круто поднималась к перевалу, поросшему низким ельником. Переходя просеку на перевале, Липинский заметил патруль. Немцы тотчас же укрылись за деревьями и взяли автоматы на изготовку.

Под гору рота зашагала быстрей, шаги ее гулко отдавались в высоком лесу, который начался чуть пониже перевала.

Немцы выглядывали из-за деревьев и, заметив фельдфебельские нашивки Липинского, вышли из укрытия к сделали роте знак остановиться. Липинский отошел в сторону, дал роте промаршировать еще десять шагов, потом скомандовал: «Стой!»

Солдаты подошли почти вплотную к голове колонны и остановились – двое справа, около Карела, Ирки и Цимбала, один слева. Немцы были в стальных касках и маскировочных комбинезонах, с противогазами через плечо и большими пистолетами на поясе. Тот, что был в форме унтер-офицера, медленно приблизился к Липинскому, держа автомат на изготовку, и лениво козырнул.

– Хайль! – небрежно сказал он и с любопытством оглядел обмундирование роты. – Это еще что такое? – осведомился он, покачав головой.

– Трудовая рота, – строго сказал Липинский. – Неподалеку американцы, мы отступаем.

Унтер-офицер сдвинул каску на затылок и насмешливо свистнул:

– Вот это глупо! Отступаете? А куда?

Липинский пожал плечами.

– Сам не знаю, – сдержанно улыбнулся он. – Может, встретим по дороге немецкую воинскую часть и присоединимся к ней.

– Уже встретили, – сказал немец с автоматом. – Наше подразделение в двадцати минутах ходьбы отсюда. – Он махнул рукой в сторону длинного холма на западе. – Это солдаты?

– Нет, – ответил Липинский. – Вспомогательная рабочая колонна.

– Немцы? – недоверчиво осведомился патрульный, поглядывая на шеренгу.

– Нет, – сказал Липинский, – чехи.

– Что? – унтер-офицер насупился и выпятил челюсть. – Чехи?

– Так точно, – сказал Липинский и бросил взгляд на Карела.

– П-хе, с какой же стати ты тащился с этим сбродом в такую даль? Почему не избавился от них по дороге? Русские будут тут с минуты на минуту, мы ждем их там, на шоссе, – унтер-офицер кивнул в сторону долины. – А эти, чего доброго, ударят нам в спину.

Липинский подошел вплотную к нему.

– Я ведь с ними один, – шепнул он. – Трех человек я потерял на марше.

– П-хе! – сказал немец и сунул в рот веточку, которая была прикреплена у него на каске. – Это же проще простого. Отведем их к нам, а там…

В этот момент Липинский ударил его кулаком в подбородок. Гитлеровец зашатался, его автомат звякнул о камни. Из кустов выскочили Фера и Ота, а с другой стороны на немцев накинулись Карел с Цимбалом. Десяток товарищей бросились им на помощь и в мгновение ока разоружили солдат, связали их и положили на землю.

– Черт подери, – радовался запыхавшийся Ота. – Мне всегда хотелось знать, свалю ли я человека одним ударом. Все не подвертывалось случая попробовать, вот только сейчас довелось. Теперь я вижу, что из меня выйдет неплохой драчун.

Карел повернулся к Липинскому.

– Скажи им, – он кивнул на лежащих солдат, – что они поведут нас навстречу русским. Да так, чтобы немцы не заметили. А не то мы их пристукнем на месте.

Липинский кивнул и перевел его слова солдатам, над которыми стояли с пистолетами Цимбал и Ота. Потом он поднял с земли три автомата, один взял себе, другой подал Карелу.

– Кто возьмет третий? – спросил он.

– Я, – быстро сказал Ота. – Кому же еще дать, как не мне, черт возьми!

Липинский вручил ему автомат и коротко объяснил, как с ним обращаться.

– Пока что научитесь хотя бы стрелять, – сказал он, отнимая у солдат обоймы.

– Вот так я и представлял себе конец войны, – в восторге воскликнул Ота. – С добрым автоматом в руках гнать немчуру к чертовой матери! Дадите мне эту штучку домой?

Кованда вернулся к Станде.

– Придется тебе слезть, Станда, и малость потопать на своих двоих. Уж очень ты заметен издалека, башка у тебя как пивной котел. В тебя и слепой попадет из пустого ружья.

– А в чем дело-то? – забеспокоился Станда, неуклюже спешившись. – Они уже тут?

– Кто?

– Ну, этот патруль.

– Да, – сказал Кованда. – И спрашивают, можешь ли ты идти пешком.

– А как же! – отозвался Станда. – А куда мы идем?

– Еще неизвестно.

– Ты меня поведешь?

– За руку? – ухмыльнулся Кованда. – Или надеть на тебя уздечку?

Немцы в касках стояли на дороге, хмуро поглядывая на сторожившего их Оту.

– Вы что, голубчики, глядите сычами? – разглагольствовал Ота. – Лучше будьте паиньками, а примерным поведением заслужите прощение.

По узкой лесной тропинке, где идти можно было только по двое, рота, растянувшись длинной вереницей, спускалась в долину. Парни настороженно поглядывали по сторонам, особенно внимательно наблюдая шоссе, на котором могли появиться русские. Еще с полпути они услышали вдали глухую орудийную пальбу, но, когда добрались до подножья холма, выстрелы стали уже много громче. Шедшие впереди немецкие солдаты то и дело беспокойно озирались.

– Ясно, что это русские, – подтрунивал над ними Ота. – Куда вам до них, разве ваша артиллерия может так гвоздить!

Узкая долина вилась между холмами; в том месте, где чехи спускались к шоссе, она имела форму латинского «S». Там, где долина круто сворачивала на запад, ее как бы перегораживал высокий конусовидный холм, поросший ельником. На вершине холма виднелась широкая просека.

Рота уже почти час спускалась в долину, откуда слышалась канонада и отдаленный рокот моторов.

– Станда, – с чувством проговорил Кованда. – Ты слышишь этот приятный шум? Сегодня мне в первый раз не противно слышать моторы. Те, что грохотали у нас над головой, всякий раз грозили нам смертью, а эти несут жизнь, братец. Соображаешь ты или нет, какой сегодня для нас великий день? Конец проклятой войне, конец собачьей жизни, что тянется уже третий год. Когда эти машины проедут мимо, можно будет уже не прятаться. Я просто очумею от радости!

Станда осторожно ступал на своих измученных ногах, по лицу его текли слезы.

– Это я с досады плачу, – смущенно твердил он, утирая глаза. – Не от радости… а с досады, что у меня нет очков и я, слепой олух, ничего не увижу. Ни русских солдат, ни этих машин, когда они пройдут по шоссе, о господи!

Немцы осторожно переходили от дерева к дереву, все время поглядывали вправо, а около последних деревьев, в начале просеки, начали шептаться.

– Эй, вы там! – прикрикнул на них Ота. – Хватит лясы точить, пошевеливайтесь! Куда идти, вы хорошо знаете, так нечего филонить!

Немцы вышли на просеку и пошли по ней наискосок, к шоссе. Просека была шириной метров сорок и местами поросла редким кустарником. Немцы подняли руки и шагали почти вплотную один за другим.

– Эй, – крикнул Ота, – это что еще за фокусы? Или они так меня боятся, что подняли руки?

Немцы были уже на полпути к шоссе, когда на просеку вышла голова колонны – Ота, Карел, Липинский, Цимбал, Кованда со Стандой и пятеро других. На просеке пахло прелой прошлогодней травой, молодой зеленью и утренней сыростью. Когда чехи приблизились к середине просеки, пленные немцы уж вступали в редкий лесок у дороги. В этот момент справа, с вершины конусовидного холма, хрипло залаял станковый пулемет. Пули начали косить траву на просеке, оставляя на ней длинные борозды.

– Ложись! – крикнул Липинский.

Ота, споткнувшись, повалился в траву, рядом с ним Карел, Цимбал и Кованда, который увлек за собой Станду и других. Остальная часть роты, едва вышедшая на просеку, бросилась обратно и залегла за деревьями.

– Здесь оставаться нельзя! – крикнул Карел, поджимая ноги. – Надо вперед!

Пригнувшись, они бросились вперед и, задыхаясь, добежали до деревьев в конце просеки. Ота отстал от других и, добравшись до деревьев, без сил повалился на землю, но тотчас приподнялся на локтях, подтянул автомат за ремень, обвел местность широко раскрытыми, полными слез глазами, прижал автомат к плечу и нажал спусковую скобу.

В хриплый лай станкового пулемета с вершины холма врезался частый стук автомата. На гладкую асфальтовую поверхность шоссе грохнулись двое немцев в маскировочных комбинезонах, третий зашатался, как пьяный, задрав голову, раскинул руки и повалился в придорожную канаву.

Патроны кончились, и автомат выпал из ослабевших рук Оты.

– Так, – произнес он бескровными губами. – А теперь я…

Он уткнулся лицом в траву, кулаки у него судорожно сжимались и разжимались. Карел подполз, лег рядом, повернул товарища на спину и испуганно отдернул окровавленные руки.

Глухой шум моторов нарастал, словно проникая в долину через распахнутые ворота. От оглушительных ударов содрогнулась земля, и над головой чехов, укрывшихся в леске, просвистели снаряды. В следующую секунду на вершине конусовидного холма взметнулись черные фонтаны земли: перелет, недолет, снова недолет и пятый снаряд покрыл цель.

Кованда пополз к Карелу. Он передвигался на коленях, опираясь на локоть левой руки, правая висела как плеть.

– Ну что? – кричал он, силясь перекричать шум моторов. – Что случилось?

Тяжелый пулемет на холме замолк, а орудийные снаряды продолжали перепахивать вершину холма, ломая высокий лес, откуда катились по косогору крохотные фигурки убегающих немцев.

– Убит, – ответил Карел и встал.

Станда полз в траве и вполголоса, словно боясь окликнуть громко, звал Кованду.

– Кованда, Кованда, где же ты? О господи, я ничего не вижу!

Кованда с усилием поднялся на ноги и стал рядом с Карелом. Тот оглянулся, потом посмотрел на правую руку товарища.

– Ты ранен? – спросил он, утирая слезы.

Рота уже перебегала просеку, четверо парней несли Феру, раненного в бедро.

Кованда недобро усмехнулся.

– Ну да, – сказал он Карелу. – Похожу недель шесть с перевязкой, и все пройдет. Обидно только, что правая рука…

Из-за поворота выехали танки и с оглушительным грохотом пронеслись по шоссе. Молодые чехи видели их сквозь редкие деревья: стальные гиганты были все в пыли и грязи, дождевые потеки, казалось, нарисовали на них карту бесконечных дорог, которыми они прошли. Головной танк неудержимо мчался вперед и даже не обогнул двух трупов в маскировочных комбинезонах. Из его орудия било пламя, соседние деревья вздрагивали от резких порывов воздуха.

– Танки! – крикнул Цимбал, и голос его дрогнул от радости. – Советские танки!

КАРЕЛ ПТАЧНИК
(Биографическая справка)

Роман чешского писателя Карела Птачника «Год рождения 1921» вышел в 1954 году и сразу же получил высокую оценку: он был удостоен Национальной премии. Читателей привлекла к роману и новизна темы – до Птачника в чешской литературе не появлялось значительных произведений, посвященных судьбе «тотально мобилизованных» юношей и девушек – и несомненный талант автора.

Карел Птачник родился в городе Бржеславе 27 августа 1921 года. Он сам принадлежал к тем чешским юношам, которых в годы протектората одели в военную форму и под командой фашистских офицеров отправили на работы в Германию. Три года – с 1942 по 1945 – Птачник работал в Германии. После 1945 года он несколько лет служил в национальном комитете пограничного городка Брюнталя, занимаясь одновременно литературным творчеством.

Над первым своим романом писатель работал очень долго – почти десять лет понадобилось ему для того, чтобы осмыслить и воплотить в художественных образах увиденное и пережитое.

В романе Птачника нет главного героя. Это – немудреная повесть о буднях пятого взвода рабочего батальона, это – история рождения коллектива, оказавшегося морально сильнее своих угнетателей, способного на сопротивление. Писатель рассказывает об изнурительном труде, бесчисленных унижениях, обо всем, что пришлось пережить молодым чехам. Менее устойчивые из них, чтобы сохранить свою жизнь, становятся наушниками и предателями. Стараясь забыться, заглушить тоску, кое-кто из молодежи пытается одурманить себя «развлечениями» – пьянством и развратом, – все это охотно допускалось немецкими надсмотрщиками.

Но большинство во взводе – честные, любящие родину молодые люди, в любых условиях сохраняющие свое человеческое достоинство. Таков коммунист Гонза – чудесный товарищ и несгибаемый боец, обладающий тонкой музыкальной душой и твердым характером. Таков рабочий Карел и крестьянин Кованда, столяр Мирек, студент Пепик и многие другие.

Создавая картины жизни фашистской Германии на протяжении последних трех лет войны, изображая ее «стальное сердце» – Рур, автор показал скрытые в ту пору, но не уничтоженные до конца террором силы антифашистского сопротивления в немецком народе, С большой симпатией нарисованы в романе мужественные немецкие антифашисты: рабочий Крапке, Кетэ, коммунист Швабе, французские патриоты.

В многоязычном Вавилоне, в который фашисты превратили Германию, согнав подневольных рабочих со всех концов Европы, рождается братская дружба людей разных национальностей, объединенных общей ненавистью к фашизму, Вместе с немецкими антифашистами борются и чешский коммунист Гонза, и доктор-француз, и поляк Липинский.

В изображении врагов – немецких офицеров, командующих угнанными в Германию чехами (Гиль, Нитрибит, честолюбивый жестокий горбун Кизер и другие) – Птачник, так же как и Фучик в «Репортаже», подчеркивает их историческую обреченность. В конце книги их, казалось бы, разные голоса сливаются в общий вой ужаса перед неминуемой расплатой.

В основе романа Птачника лежат дневниковые записи. Может быть, именно это обстоятельство придает произведению живую взволнованность, ту юношескую свежесть восприятия, которая так помогает раскрытию психологии его молодых героев. Наряду с меткими зарисовками, яркими, характерными диалогами, в книге много острых публицистических обобщений, дающих широкую картину исторических событий. Однако форма дневника иногда приводит к тому, что в потоке однообразно текущих дней, среди множества мельком зарисованных персонажей подчас теряется основная нить повествования, падает напряжение.

После романа «Год рождения 1921» Птачник в 1956 году выпустил книгу путевых очерков о Венгрии – «По обе стороны Дуная», а в 1957 году – свой второй роман «Город на границе». В нем повествуется о жизни одного из пограничных районов. Чехословакии в первые годы после освобождения страны – тема, уже поднятая в чешской литературе в романах В. Ржезача. Чешская критика не раз отмечала, что этот роман Птачника неудачен, в нем нет широкой картины жизни; события, столь памятные многим, представлены в неверном свете. Сейчас Птачник работает над второй редакцией этого произведения.

И. Бернштейн