Текст книги "Перекрёсток миров (СИ)"

Автор книги: Иван Косаченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 25 страниц)

  – Кони напуганы, – вдруг громовым голосом крикнул Ральд, внезапно выйдя из себя.

  – Уезжайте немедленно!

  Не помню как, но я очутился в седле. Ряды гномов, как по волшебству, вдруг разошлись в стороны, открыв нам путь, в туже секунду эльфы выпустили тысячи стрел в этом направлении. Смертельный дождь пролился на демонов, на миг, только на миг перед нами открылась выкошенная смертью просека, и мы ринулись в неё.

  Кони, подгоняемые страхом и острыми шпорами, неудержимо рвались вперёд, поводя налитыми кровью глазами. Злобный вой покрыл шум битвы, и демоны бросились со всех сторон.

  Мы мчались бок о бок, и я выхватил меч, Гаят уже разил на скаку, но просека затягивалась как полынья в сильный мороз. А кони мчались, и я боялся, как бы они не споткнулись, круша копытами мёртвые тела, и новые трупы устилали путь.

  Ото всюду тянулись лапы, мелькали яркие молнии летящего мимо железа. И мы мчались, и я зажмурил глаза, только меч ликовал, получив долгожданную волю.

  Сквозь накатывающую пелену, мне казалось, будто воздух наполнился тонким вибрирующим звуком, словно меч пел древнюю колдовскую песнь, разменивая жизнь на вечный покой, успокаивая израненные души вечным забвением.

  Мы не успевали. Стрелы уже не свистели над головой, расчищая путь, и было нельзя оглянуться. Круг демонов неуклонно сужался, подобно ожившей стене или змее, всё больше стягивающей свои кольца. Они запирали нас, и мы не успевали.

  В мозгу мелькнуло воспоминание о полёте. Мысль о бесполезных теперь камнях взбесила меня, придав на миг ясности, и всё вспыхнуло ослепительно яркими красками. Смерь в этот момент, показалась прекрасной королевой гордо шествующей среди обезумевших существ, копошащихся у её ног в кровавой пелене злобы.

  Тоже почувствовали и мои спутники. Мы на миг слились в полном дыхании единого организма, стремящегося к одной цели – выжить.

  В стороне посыпались искры, Велес не надолго очнулся из забытья, вспышки духа хватило не надолго, но и этого оказалось достаточно, мы вылетели из кольца демонов. Боже, как же хорошо вдохнуть на лету глоток свежего воздуха, вольный ветер в этот миг нестерпимо сладостно пахнет свободой. Хочется расправить крылья и..., услышать тишину, отстраниться от суетного мира, вдруг замедлившего свой неудержимый бег, вырваться вперёд в неумолимой гонке выживания.

  Звон и суета тиранят душу, в непрекращающейся метели постоянных изменений так трудно сохранить своё лицо, не превратиться в вечно улыбающегося глупой ухмылкой призрака.

  Но даже в эту минуту я не мог не ощутить радости от ветра, скорости, и твёрдых рук своих спутников. Потоки воздуха обдувают разгорячённое лицо и развевают волосы. Но, ты вдруг понимаешь, что всё прошло. Краткий миг, будто тебя коснулось крыло пролетающей мимо птицы, тут же упорхнувшей в темноту, или как давно забытый аромат, такой знакомый, ты силишься вспомнить, но чем больше напрягаешь память, тем расплывчатее он становится. И всё, рассаживаются на знакомые насесты призраки душевного неустройства, рождая надоевшую тоску по прошлому и тревогу за будущее.

  И ты напрягаешь мускулы, так что кости трещат и жилы, вздувшимися узлами, выпирают наружу. Волна радости уже схлынула и вот: моё сердце – могила, душа с плачем рвётся назад, а я лечу вдаль, и за мной гонятся все силы ада.

  Глухой перестук лошадиных копыт и дьявольские завывания за спиной. Мелькают деревья, серые тени, причудливо роясь, уносятся назад. Ты уже готов немного расслабиться, и вдруг слышится детский смех, такой звонкий и такой пугающий, что дрожь волной пробегает по телу. Откуда? Кто смеет так смеяться? И это больнее всего бьёт по нервам. Каким садистским нравом надо обладать, чтобы изобретать такие муки, и каким мозгом надо обладать, чтобы вынести их.

  Нет, мы не сошли с ума. В такие секунды, когда разум готов взорваться, разбрызгивая отравленный ненавистью мозг, на тебя снисходит странное оцепенение, и ты перестаёшь воспринимать окружающий мир, погружаясь в спокойные воды безразличия. Они чёрного цвета, в чернильную темноту не заглядывает солнце, и ты можешь спрятаться в глубоком омуте от визжащего на поверхности мира.

  Мы мчались, и мчались бы достаточно долго, если бы я вдруг не обратил внимания на относительную тишину. Звуки преследования исчезли, резко оборвались и даже лошадь, удивляясь, недоумённо прядала ушами. Глупое выражение, ну как ещё передать то ошеломляющее впечатление, словами его не передашь. Да, и местность тоже круто переменилась, будто мы пересекли невидимую черту, отделяющую свет от мрака.

  Ошарашенный внезапной переменой, я не сразу сообразил, что всё ещё пришпориваю острыми шпорами бедную лошадь, молчаливо терпящую незаслуженную обиду. В самом деле, преданные кони в этот день спасли наши жизни, вынесли из самого пекла.

  Опомнившись, я сбавил темп, пришли в себя и мои товарищи, виновато озиравшиеся вокруг себя. Но, боже мой, простите за прямоту, как же воняло в этом месте. Только сейчас я смог осмотреться, и увиденное поразило меня, вернее, ещё более отрезвило, удивляться я уже устал.

  Глава 40

  Эта местность была воплощением кошмаров обывателя и мечтой для пессимиста: гниющая растительность устилала бесплодную землю, ростки, едва пробившись среди камней, покрывались струпьями различных болезней, только ветер мог занести сюда новые семена, на будущую погибель. Удивительно, что здесь попадались деревья, но что за бедные растения, какой злой рок заставил их вырасти в этих гиблых местах, бледные тени своих свободных родственников, с протянутыми к небу ветвями, словно в немом упрёке непонятной справедливости. И мы видели это разложение, мы были свидетелями.

  Так по какую же сторону границы расположилась тьма? Только Велес не был удивлён, старик хмуро молчал, но совсем не был поражён. Окинув окрестности горестным взглядом, он тихо вздохнул, и печально покачал головой.

  – Что это? – не удержался я.

  Старик посмотрел на меня, и едва шевеля бледными губами, почти неслышно прошептал – добро пожаловать в Рай.

  Вот сейчас я изумился, и это было последнее изумление в моей жизни, ибо после этого уже ничто не могло меня удивить. Я не нашёлся что ответить, я был слишком изумлён, чтобы как-то отреагировать.

  Гаят тихо присвистнул, и покрепче прижал к груди ребёнка, словно опасаясь, что гниющие пальцы всеобщего разложения, невидимыми щупальцами протянуться к нам. Проклятая земля вновь приветствовала своих давно утерянных хозяев.

  Ядовитые испарения желтоватой мутью поднимались из ощерившихся хищной улыбкой расселин и рассеивались в воздухе, так что дыхание спирало от дурманящего запаха. Но мы слишком устали и не могли отказаться от круга безопасности, единственного подарка отчуждённой земли.

  Привязав лошадей к тощим прутьям серого землистого цвета, мы устроились под небольшим деревцем, в котором я с трудом признал вяз, настолько больным и изъеденным болезнями он выглядел. Даже лошади, обнюхав пожухлые листья, обиженно заворотили носы. Гаят отстегнул сумки, притороченные к сёдлам, и достал из них еду.

  Мы молча поели. Собрав остатки, воин отнёс их лошадям, и вернулся к нам. Мы сидели с хмурыми лицами и думали о чём-то своём.

  – Да хватит вам, – не выдержал Гаят, словно отгораживая девочку от наших эмоций своими большими руками. Я усмехнулся.

  – Да сейчас нам плохо, очень плохо, душа болит, и скорбь гложет сердце.

  – О да, дух валяется где-то там, в расселине, наверное, это он так воняет.

  Бросив на меня взгляд полный благородного негодования, воин продолжил.

  – Я не любитель говорить, я вообще этого не умею, но вот что, мы видим и переживаем в жизни столько, что иной в год не испытает, сколько мы в один день. Сейчас нам больно, скорбь режет сердце острым ножом, мы всегда будем помнить этот день и сожалеть. Но мы живы, и придёт время, когда снова взойдёт солнце, и вернётся улыбка, и мы ощутим всю полноту счастья, а это не дано испытать многим.

  Я знаю Георгий, ты бы хотел, чтобы ничего этого не было, но смерть она всё равно придёт, так лучше уж так, чем подыхать в постели, мучаясь старческой болью. И не надо завидовать спокойному существованию, оно никогда не заменит настоящую жизнь, ну вы понимаете, о чём я.

  А зависть, она стерва, готова вытянуть душу, как сварливая жена, так не женитесь на ней, лучше думать о своей жизни, чем завидовать чужой. И я вот что скажу. Длань Бога протягивается над всеми нами, просто в суете не все чувствуют её прикосновение, вы понимаете? Выше нос, придёт время, и мы вновь обретём утерянных родных нам людей.

  – Я верю.

  – Да?

  – Я верю. Что ты не нарочно издеваешься над нами.

  – Чёрт.

  – Вот именно. Кстати, почему нас оставили в покое.

  – Сюда закрыта дорога, запретная земля, никто не осмеливался до сих пор сюда зайти, – тихо молвил Велес.

  – С чего бы это?

  – Так, ничего, другого выбора у нас не было.

  Мне очень сильно захотелось плюнуть и убежать куда-нибудь. Складывалось впечатление, что нас всех долго вымачивали в уксусе, и мы созрели для тихого погребения в пыльном саркофаге.

  – Ведьма гадала мне, – произнёс вдруг я.

  – Ну и как? – подхватил Гаят.

  – Плохо, пять раз перегадывала.

  – Разве так можно?

  – Почему нет, всё в мире относительно, это не мои слова, если карты предсказывают вероятное будущее, то почему его не поменять, перетасовав колоду.

  Велес яростно сверкнул глазами, но промолчал. Гаят сделал вид, что ничего не заметил.

  – Хорошо ты на меня не гадал.

  Я постарался вложить в улыбку всю мерзопакостность, скопившуюся в душе.

  – В мире ещё всё и взаимосвязано, если я меняю своё будущее, то и твоё тоже меняется, мы ведь рядом, да что там, меняется весь мир, немножко.

  – Хорошо, что так.

  – Дураки, так вот несчастные в надежде на лучшее тасуют колоду жизни, и самоубийства множатся.

  – Но.

  – Нет никаких но, в мире, где всё относительно, нужно правильно выбирать островки незыблемой суши. Твои гадания не меняют мир, но меняют твоё восприятие мира.

  – И будущее, я знаю, его можно изменить.

  – И ты знаешь, что лучше? – помни, произнёс вдруг старик внушительно, – мир как булыжник, его трудно стронуть с места, сколько сил для этого нужно.

  – Это всё инерция, но если сдвинешь, то на пути не стой, так покатится, что только держись. Ведь подумать только, сколько сил нужно приложить, чтобы пассивное добро стало активным в мире процветающего зла.

  – Порою я сомневаюсь, что такое вообще возможно.

  – Не болтай. Нам надо отдохнуть.

  – Велес, неужели ты оживаешь? Обычно старшие вкалывают, обеспечивая младших, и призывают их вкалывать, мы же хотим отдохнуть, и хотим, чтобы вы, и ты в том числе, старый мракобес, немного отдохнули – это называется конфликт поколений. Я рад, что ты исправился.

  Гаят вдруг засмеялся. Ани, видя его веселье, тоже робко улыбнулась.

  – Отдых благодаря, – важно произнёс воин, – после хорошего доброго дня – отдых. Отдых вопреки – против течения быстрой реки – дерьмо, – философия жизни.

  Услышав такое, я распахнул глаза, и обеими руками ухватился за челюсть. Но, поймав взгляд воина, понял, в его глазах таилась боль, он пытался развеять мысли Велеса и хоть немного успокоить девочку.

  – Это ж надо, сообразил. Смешно. Да.

  Сейчас перечитав эти строки, думаю, это и выглядело смешно, но тогда, это был способ уйти от боли, забыть те ужасы, что мы перенесли. Как сейчас помню, как мы тихо сидели в тени и говорили, говорили бес конца. Гаят заботливо укрывал Ани, когда она тихо вскрикивала во сне, и тепло его рук, наравне с великим благородством души согревали тело и душу спящей девочки. В общем-то, мне уже не долго осталось рассказывать, и хочется вставить в повествование отсебятину, этакое на всё наплевательское, вразрез со всеми правилами и законами, но не получается. Скажу лишь, что той ночью я ещё долгое время беседовал с Гаятом, и разговор тёк сам собой.

  Думаю, мы боялись замолчать, боялись остаться наедине со своими мыслями, со своим вопящим в глубине души – я.

  Мы говорили обо всём, на религиозные темы, обсуждали женщин вообще и житейские вопросы в частности, и ещё о многом. К примеру, я в порыве скептицизма, высказал мнение, что, быть может, люди плод творения иных созданий вселенной, дикая чушь, но озлобление колеблет разум. Я говорил, что, возможно, на землю попали этакие споры жизни, в результате чего земные обезьяны мутировали на генном уровне. Тогда мы – гибрид зверя и высшего существа. Со временем духовное начало должно было развиться и вытеснить животные инстинкты, но не вышло, и получился человек.

  Мы тогда немного поспорили, так, шутки ради. Хорошо Велес не слышал, он мирно дремал, прикорнув в корнях вяза, при этом его почерневшие, заскорузлые в трудах руки, походившие на эти самые корни, сплелись в мирном покое.

  Помнится, я тогда, шутя, предположил, что тогда я могу представить этих прародителей. У них должна быть кастовая система правления, основанная на различиях в психологии, ведь на земле есть и экстра и интроверты, только у нас всё перемешано, и спаяно кипящими эмоциями. А у них, быть может, связующее звено – любовь, и каждый занимается тем к чему лежит душа, и не завидует более одарённым личностям. Мир, где всё зиждется на взаимном уважении. Тогда, быть может индусы на земле, могли скопировать эту схему различий в своих кастовых сословиях.

  Я тогда даже улыбнулся, складно получилось, ведь правда, люди разделены на касты характерными чертами, иначе психология не существовала бы как наука. Это был бы настоящий синдром под названием – психоз для доктора, сумасшествие приобрело бы такие формы, что схожим осталось бы лишь всеобщее изумление. Но ведь мы так схожи, что врач может ремонтировать наши крыши ещё до того как они поедут.

  Я ещё подумал, что, быть может, причина естественных различий кроется в личностной энергоёмкости. А зависимость от источников питания, я имею в виду природу, людей, город, определяет формирование личности и характерных особенностей. И борьба с некоторыми врождёнными телесными недугами в том числе, также влияет на наследственный набор особенностей характера. А споры? Так ведь никто не изучил досконально способы передачи информационных кодов в гены человека, кроме общепринятых.

  Об этом я уже промолчал, но Гаят и без того ничего не понял, зато мы долго спорили по другому вопросу. Воин с суровым уважением говорил о своей стране, и это о стране, где всем заправляют демоны. Мне захотелось отбросить общепринятые условности. Любовь к Родине, великая любовь, но она должна быть наравне с любовью к людям и Богу, иначе можно ли это чувство назвать любовью? Бездумное любование своим происхождением сродни тщеславному любованию своим отражением в воде, когда краса есть не личная заслуга человека, а данная природой милость. В этом мы с Гаятом сошлись во мнениях.

  Правда, я не удержался и немного пофантазировал. Если у людей появится таки будущее, то в паспорте будущего гражданина, будет написано, что он подданный земли, далее солнечно системы, и так далее, в бесконечных блужданиях потерявшейся в пространстве и времени фантазии. И различия коснуться лишь имён пестрящих разнообразием и ценности будут пересмотрены в соответствии с масштабами. Хотя и не сомневаюсь, в своём непостижимо совершенном несовершенстве, человек внутренне не изменившийся в пробегающих мимо его сознания веках, этот человек и тогда найдёт перед кем драть нос и кого унизить своим глупым чванством.

  Гаят и здесь был со мной согласен, но потом я рассказал, как маг одного королевства передал секреты вечного огня, чародею другого королевства, но разве его осуждали в этой стране? Нет, он действовали из высших побуждений, а ведь при этом предавал свою страну, но из любви к людям. И тогда я спросил Гаята, прав ли он был, и как бы он поступил с ним. Он мне ответил, что убил бы его, и что же стоили все его согласия?

  Пример узкой человеческой ограниченности, а ведь он был один из лучших представителей. Так какая же это любовь? А война? Разве возмездие можно оправдать убийством невинных. Разве насилие можно объяснить любовью? Зло невозможно искоренить злом, иначе на земле, утопающей в кровавых реках, оно давно бы перевелось.

  Гаят не понял меня, его взор замкнулся, а на переносице появилась упрямая складка, складка уверенности в своих взглядах и немой непоколебимости.

  Мы сидели и смотрели друг на друга, я не выдержал первый, и едва не расхохотался. Гаят прищурившись, посмотрел на меня.

  – Знаешь, я кое-что припас. Я берёг сей напиток для более лучшего случая, но... Он потянулся за своей сумкой, стараясь ненароком не разбудить Ани, и извлёк из её пыльных недр некую пузатую ёмкость. Заметив моё недоумение, он улыбнулся.

  – Наш друг научил меня некоторой предусмотрительности. Помнишь осиновую рощу?

  Не удержавшись, я тихонько рассмеялся.

  – Считай, учёную степень в науке премудрости, ты заработал, когда-нибудь, плавая в океане мироздания чистым разумом, ещё до того как наша микро вселенная, сольётся в единый разум, блуждающий в бесконечности, забавно будет порыться в амбарах твоей памяти.

  – Дурак.

  – И правда, совершенно с тобою согласен.

  – Иногда, это единственное средство способное прояснить усталый мозг.

  – Сей напиток усиливает скорбь.

  – Или удваивает радость. Попробуй.

  – Радоваться нечему, – я глотнул, и чуть не задохнулся.

  – Гнуснейший самогон.

  – Зато крепкий, и скоро поправит свёрнутые набекрень извилины.

  – Да ну тебя, ничего эта гадость кроме боли и нравственных страданий не принсит.

  – Кстати, к разговору, – его тон сделался серьёзным.

  – Я знаю, иногда ты считаешь меня грубым, деревенщиной, может так оно и есть, но я вот что скажу, не бывает преданности наполовину, и предательство всегда останется предательством, а кто прав кто виноват, судить не нашему испорченному завистью миру. Смерть не самое худшее, что выпадает на веку, иные и рады бы умереть, устав от негодяйской жизни и упрёков совести. Пей. Предоставь этой неусыпной даме вершить суд над сознанием, она знает лучше нас самих, что плохо, а что хорошо, мы же можем расслабиться.

  – Да, в нашем мире и низкий поступок может быть продиктован душевным благородством. Мир парадоксов и несуразностей.

  Задумавшись, я ещё отхлебнул из бутыли. Огненная жидкость обожгла горло и взорвалась в желудке, так что дыхание перехватило. Я уже и позабыл что это не мой тело, настолько реальными стали ощущения. Выплюнув гадость, я попытался увидеть золотую жилу, связывающую меня с моим настоящим телом, и поразился, едва разглядев тонкую полупрозрачную нить, убегавшую в даль. Гаят, не сводивший с меня глаз, понимающе кивнул.

  – Велес ошибся, дав тебе несколько дней жизни, ты протянул дольше, но что будет дальше, не знаю.

  – Моё настоящее тело умирает.

  – Да, но кто знает, умрёшь ли ты здесь.

  – Велес думает, что умру.

  – Он не пророк, кто знает, а так, сейчас трудно определить какой мир реальнее, да и нужно ли это. Твой мир не лучше моего, и даже, наоборот, здесь люди пытаются стать лучше, а в твоём просто хотят стать богаче.

  Гаят пожал плечами.

  – Так не лучше ли остаться здесь?

  – Если зло исчезнет, все миры очистятся от скверны.

  – Ты в этом уверен? Быть может некоторым нравиться всё как есть, ведь если зло исчезнет, они потеряют власть, власть во всех её проявлениях.

  – Тем скорее мы должны стереть зло из реальности.

  – Стереть зло проще, чем стереть грязь с души.

  – Гаят, я не хочу говорить об этом. В моём мире меня ждут мать, отец, мои родные, и я вернусь, что бы мне это не стоило. Гаят помоги мне, – тихо попросил я.

  Воин молча посмотрел на меня, и молча протянул руку.

  Мы ещё долго сидели и тихо разговаривали. Потом воин поднялся и пошёл к лошадям, я последовал его примеру, но Велес не встал. Мы не сразу это заметили. Старик тихо лежал, прислонившись к стволу вяза. На его морщинистом лице запечатлелись умиротворение и покой, вечный покой.

  Он умер, тихо отошёл во сне, найдя свою тихую пристань в быстром течении времени. Мы долго стояли, не в силах осознать случившееся. Велес, милый старик, один из первых, кто видел зарождение вселенной, – УМЕР.

  Этого не могло быть, ум отказывался воспринимать случившееся, и всё же это случилось. Сказать было нечего, не было таких слов, что могли бы выразить наши чувства, только слеза упала на землю, впитав в себя всю горечь потери.

  Мы молча вырыли яму в корнях этого самого вяза, и осторожно уложили в неё тело старика, оказавшееся неестественно лёгким. Горсти земли, шурша, упали на его впалую грудь, просыпались в многочисленные прорехи старой хламиды. Скоро маленький холм отмечал тихую могилу в Райском саду, и ветки вяза протягивались над ней, бросая тень на сырую землю.

  В изголовье могилы мы воткнули его старый посох, повидавший много на своём веку. Даже сейчас вспоминая, не могу забыть холодное прикосновение его пальцев, когда я брал его сумку, с хранящимися в ней камнями. Камни глухо перекатывались, и этот тоскливый звук, соответствовал нашему настроению, музыка Райского сада, заброшенного много веков назад.

  Помню неудержимый галоп лошадей. Их не приходилось подгонять, всё живое спешило умчаться из этого места, и время понеслось, отталкиваемое их копытами.

  Равнина закончилась, впереди выросли чёрные контуры поднимающейся в высь горы. Всё предгорье заросло колючим кустарником, вставшим сплошной стеной на нашем пути. Мы буквально вломились в их чащу, и тут же раздался страшный грохот, послуживший сигналом для начала жутких перемен.

  Глава 41

  – Мы пересекли границы чёрных стражей, – прокричал Гаят.

  За нашими спинами, бурля, вскинулись буруны неизвестной реки с быстрым течением, катящей чёрные воды в за границы реальностей и, вероятно где-то за горизонтом впадающая в легендарную Лету. Она очертила границы, что мы так бесцеремонно пересекли. Кипящие ключи кислотными фонтанами поднялись ввысь. Всё преобразилось.

  Вся местность за чёрной чертой, буквально провалилась вдаль. Пространство искривилось, так что стало видно далеко далеко. Крошечные людские пятна замельтешили мириадами точек, будто поднятая со дна реки муть.

  Мы не долго вглядывались в этот пляшущий хоровод теней, ибо смерть уже простёрла над ними свою руку. Жуткий вой раздался в тишине, и легионы тварей загородили мир от нашего взора, скаля омерзительные рожи в нетерпеливом ожидании. Лошади поднялись на дыбы. Я почувствовал, как судорога пробежала по жилам моей лошади, с жалобным храпом она пала подо мной, вслед за лошадью Гаята. Тёмные струйки протянулись к бедным животным от сгустившегося над нашими головами чёрного облака. На наших глазах лошадиная шкура сморщилась, что-то зашевелилось в их нутре, кожа вздулась, и вдруг с треском лопнула, извергнув из чрева клубки копошащихся белых червей. С невероятной скоростью они пожрали осанки бедных животных и исчезли под землёй.

  Пронзительно закричала Ани. Гаят прижал её к себе и, молча, опустился на камень. Не в силах опомниться, мы смотрели по сторонам.

  Воздух уплотнился вокруг нас и замер хлюпающей стеной, не в состоянии преодолеть сопротивление камней. Волосы зашевелились у меня на голове, когда редкие камни провалились в бездну, завертев водовороты жидкого воздуха. Я чувствовал, как неведомые силы обрушились на само время, стремясь разорвать его, ввергнуть сущее в хаос. Стало страшно, очень страшно. Тонкая нить натянулась до самого предела, и всё, вселенная, жизнь, время, всё сущее, всё, что олицетворяет творение, замерло на волоске.

  Границы стёрлись, контуры начали сдвигаться, так что тень тени стала явью, вытеснив явь за пределы реальности. Гаят, не отпуская Ани, попытался достать камни, и это удалось ему. Камни – ключи светились мягким светом, и кажется, пульсировали, как сердца, вырванные из глубины мира. Гаят ничего не сказал, только кивнул мне на прощание. Я коснулся его руки, и пошёл дальше, унося воспоминание об отважном воине, истинно преданном перед Богом.

  Передо мной, вызванный волей Гаята открылся узкий коридор, и я вступил в него. Я шёл вперёд, стараясь не оглядываться. Краем глаза я замечал беспрестанные изменения, движение материи и вспышки света, каплями падающего на лазурные стены тоннеля. Ещё минута неимоверных усилий и вдруг всё исчезло, я имею в виду тоннель.

  Я вдруг очутился в центре горы, и, ужаснувшись, замер, кругом бурлили потоки лавы. Кровавые отсветы ложились на дымящиеся серными испарениями стены. Было от чего замереть, огненная масса тугой волной обтекала мои ноги, но я не ощущал жар, словно стоял по колено в прохладной воде. Что-то подсказывало мне, что надо спешить. Я осмотрелся.

  В центре кратера застыл маленький клочок твёрдой породы. Я двинулся к нему. Яркий свет нестерпимо бил в глаза. Приходилось щуриться и то и дело вытирать выступающие слёзы. Ещё шаг. Я снова замер.

  В углублении каменного уступа, будто на троне восседал незнакомый старик. Это было не возможно, мозг отказывался переварить уведенное. Старик казался спящим. Тонкие лучики морщин разбегались от закрытых глаз, казалось, он сейчас улыбнётся.

  Белоснежное одеяние окутывало его тело, и, казалось, сочилось неземным светом, отражённым снегами горных вершин, холодным светом. В руках он сжимал блестящий меч. Это было чудо. Так вот ты какой, неведомый талисман чёрной горы.

  Я стоял, и не мог надивиться. Мне показалось, что я уже видел подобный меч. Тревожные колокольчики зазвенели у меня в голове. Неуверенно протянув руку, я коснулся меча, и почудилось мне, что старик улыбнулся невинной детской улыбкой. Меч выскользнул из его рук, и очутился у меня. Чудный меч, превосходное оружие, отлитое из солнечных кружев в прямой разящий луч. Не в силах удержаться я крутанул его у себя над головой, и заворожённый замер, слушая приятный свист рассекаемого воздуха. У этого меча, была своя воля, полная буйной силы свободного ветра. И в эту секунду я понял, где видел подобный меч, его родной брат висел у меня на поясе, пропитанный чёрным ядом, меч убитого чёрного стража, меч, так же обладающий своей волей и жаждой убивать.

  Что-то стало происходить с сидящим передо мной стариком. Его внешность изменилась, в чертах лица появилось что-то нечеловеческое, оживающее воплощение порока. Невозможно было поверить, что те же черты лица, лишь немного изменив форму, превратятся в отражение адских глубин.

  В не себя от нахлынувшего ужаса, я отпрянул. Ужас овладел мною, не в силах противиться, я бросился бежать. Ноги застревали в вязкой лаве, и я едва передвигался, с содроганием заметив, что её уровень поднимается. Наконец, я ступил на твёрдую поверхность, и бросился бежать дальше.

  Узкая тропинка вывела меня к краю кратера, и я вынужден был остановиться, замерев над разверзшейся подо мной пропастью. Чёрные молнии с оглушительным треском рассыпались кругом, расчертив трещинами кровавые тени. Вулкан быстро пробуждался. Из недр горы с глухим шорохом поднималась магма, но жара по-прежнему не было.

  Вырвавшийся из глубин огонь лизал края кратера, но не обжигал меня. И что-то ещё с рёвом поднималось из глубины. Вверх мощными фонтанами взлетели два огненных столба, и подобно рукам опёрлись о края вулкана. Зло рвалось на поверхность.

  Камни дрожали, содрогаясь от непрерывного рёва, нёсшегося из глубин. Ещё немного. Ну же! В голове вновь зазвучали колокольчики. Я поднял надо головой блестящий меч, руки вдруг сделались совсем ватные. Ну же! Тревожный звон в голове усилился. Я замер на краю кратера с занесённым мечом в руках, в эту минуту сомнения вновь пробудились в моей душе.

  Вот так замирают люди готовые нажать кнопки, вершители человеческих судеб. И тут же поток образов захлестнул мой измученный мозг. Я увидел битву, и люди гибли. Я увидел торжество демонов, безумную жажду крови в их глазах. Увидел крылатые армии демонов, пикируя с небес, они врезались в людскую массу в фонтанах кровавых брызг. И перед всем этим возник образ Гаята, стоя на коленах, он дрожащими руками протягивал мне маленькую девочку.

  Его губы шептали – руби. И я не знал что делать, понимая, что он имеет в виду ползущее в мир зло, в образе змея огненного.

  – Предатель – вдруг закричал Гаят, и я увидел кровавый пот на его лице и опускающиеся руки, пока маленькое тельце целиком не поглотила тьма.

  Я крепче сжал меч. Перед глазами предстал образ Ральда. Гном предстал в изрубленных доспехах. Его лицо потеряло былую живость, но в очах как всегда светилось неистребимое пламя.

  – Руби – вскричал он, и последним усилием поднял вверх боевую секиру, руби, отомсти за нас, будь прокляты эти дьяволы.

  Проклято зло? Оно и так проклято.

  – Руби – вновь закричал Ральд.

  Внезапно из его ран брызнула кровь, и образ гнома застлала кровавая пелена. И следующий образ занял место перед моим внутренним взором.

  Велес держал за руку ведьму, и они смотрели на меня, смотрели печально, так, будто что-то ждали и просили что-то немым взором.

  Но не на них я смотрел, прежде чем кровавая волна захлестнула мозг. Вдали я увидел волчицу, она без остановки мчалась вверх, в гору, перепрыгивая через головокружительные расщелины, ни на секунду не останавливаясь, а позади стая волков разрывала останки чёрного существа, в последнем усилии тянущего руки к небу. И образ померк.

  Я стоял с занесённым над головой мечом, и зло шевелилось у моих ног.

  Я вдруг рассмеялся. Это был дикий, нечеловеческий хохот, как то нечеловеческое, что тянулось из глубин.

  – Что? Ждёшь? – вскричал я не своим голосом.

  – Не дождёшься. Не убить зло злом. Силам, создавшим меня, предаю себя. Да будет жизнь.

  Я сделал шаг. Не вперёд шагнул, назад. Пропасть разверзлась, открыв широкую пасть, ощерившуюся острыми утёсами. Тьма обволокла моё тело, и за мгновение до конца я увидел яркую вспышку света.

  Волки. Сотни волков. Подняв морды, они выли на полную луну, и тоскливым был вой одинокой волчицы, возглавляющей волчью стаю.

  Глава 42

  Я улыбался.

  Я лежал в ослепительно белом помещении, и провода опутывали моё тело. Впервые было не больно, только надоедливо ныло плечо. Надо мной склонились лица и не только людские, и в глазах светилось изумление.

  Но не тому я улыбался.

  Перед глазами стояла картина из сна. Маленькая девочка играла с цветными камнями. А не далеко одинокий вяз протягивал ветви, в его корнях зеленел маленький холм, укрытый молодой травой и яркими лепестками цветов.

  Писатели, фантасты, поэты звёздных дорог, я к вам обращаюсь, вы творцы будущего, вы несёте невиданный груз ответственности. Не будьте циничны, пусть прекрасное далёко будет действительно прекрасным, не заливайте кровью людской путь. Будущее в ваших руках, дерзайте, пусть оно не будет жестоким.