Текст книги "Перекрёсток миров (СИ)"

Автор книги: Иван Косаченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 25 страниц)

  – И совсем не страшно, – заявила она наперекор истине, хорошо глаза хоть отвела.

  – Ни капельки, нам, наверное, послышалось.

  – Наверное. В такой темноте, и капли падают.

  – Да, да, но в пещере надо признаться гораздо суше, чем здесь. Лана побледнела.

  – Вернёмся?

  – Э, да нет, не стоит.

  – Тогда пойдём отсюда.

  – Пойдём.

  Только теперь я обратил внимание на окружающий нас ландшафт. Природа полным ходом готовилась к зиме. Деревья, почти лишённые листвы, серыми тенями вырисовывались в рассветном сумраке, пахнущем сыростью и особым винным запахом прелых листьев, какой бывает поздней осенью.

  Молочный туман стлался над холодной землёй. Всё это так отличалось от холодного эльфийского лета, и всё же я был безмерно рад очутиться здесь. Из далека, доносился тихий рокот битвы, и высоко над головой чёрными пятнами мелькали вражеские отряды. Надо было спешить. Зябко кутаясь в тёплый эльфийский плащ, подарок короля, я положил руку на эфес меча и, стараясь не шуметь, пошёл в чащу, сделав Лане знак следовать за мной.

  И снова города сменяли города, и всё чаще, сидя ли на берегу тихой речки или в таверне за кружкой октябрьского напитка, я вспоминал Велеса, Гостомысла и даже о Карелле думал с каким-то тоскливом сожалением. Где-то ты теперь Велес, мудрый старик, научивший меня выживать и давший мне уверенность в своих силах, столь необходимую каждому мужчине. А Гаят? Нашёл ли он свою Ани?

  Часто, вместе с Ланой, слушали мы досужие сплетни деревенских мужиков, в надежде услышать что-нибудь о старых друзьях, но все разговоры велись на тему великой эльфийской войны. С каким-то непонятным удовольствием обсасывались самые кровавые подробности военных действий, и туповатые сельские бабы с жадностью обсуждали новости, судача об этом на ветхих лавчонках.

  Армии Люцифера наводили ужас, и о них говорилось не иначе как шёпотом. Отвага эльфов внушала уважение, и может, чьё-то сердце и воспылало мужеством, но медлительность и страх, таинственные слухи, всё это заставляло мужиков говорить о них ещё тише.

  Всё чаще и чаще приходилось слышать о странных капризах природы, горожане ещё как-то не придавали этому значения, но сельские жители были встревожены, и даже самые неповоротливые умы связывали эти перемены с эльфийской войной.

  В общем, назревали перемены, и близилась зима; по утрам землю схватывали заморозки, и тонкий ледок сковывал по краям грязные полевые лужи. Наш монах тоже скрылся в неизвестном направлении, но от этого на душе стало только легче, будто груз свалился с плеч, и идти стало не в пример приятнее.

  С большим удовольствием вдыхал я по утрам морозный воздух, и бодрость разливалась по телу, возвращая ощущения давно забытого детства. Лана тоже была довольна и куталась в густые овчины, которые сама же и принесла как-то вечером. Я хотел спросить, откуда, но потом раздумал, подходили холода, а денег на покупку всё равно не было.

  Пропитание мы себе по прежнему добывали охотой, благо дичь в изобилии водилась в окрестных лесах, и ничего не стоило подстрелить из лука зайца или дикого поросёнка. Надо признать, что поросёнок на вертеле, крепко приправленный диким чесноком, шипящий над жарким огнём, распространяя при этом восхитительный запах, это нечто. И до чего же приятно сидеть долгими вечерами у огня, вкушая жирное горячее мясо, срезая его прямо с вертела, ух, прямо слюнки текут.

  А днём мы шли всё дальше, делая редкие заходы в деревни. Время шло и меня всё больше и больше охватывало нетерпение. В эти мгновения погибали эльфы, а мы до сих пор ни чем им не помогли, от этих мыслей меня бросало то в жар, то в озноб, и было невыносимо стыдно, хотелось встать и бежать куда-нибудь, только не сидеть, сложа руки. Думаю, Лана чувствовала себя так же. Самое обидное, что я прекрасно понимал, что помочь эльфам мы можем, только собрав все волшебные камни. А до тех пор предстояло ещё многое сделать, и, унимая зуд нетерпения, я вновь садился к костру, заставляя себя расслабиться, чтобы набраться сил на дальнюю дорогу.

  Лана двигалась легко и свободно, длинные переходы её не утомляли, и мне стоило больших усилий выдерживать её темп, но я привыкал. Дни становились короче и мы стали раньше устаиваться на ночлег, чтобы успеть засветло, насобирать дрова. К этому времени у меня за спиной в большой сумке лежал или поросёнок или вырезка из оленьего бока, а вокруг пояса свисали гирляндой серые куропатки вперемешку с нарядными фазанами.

  Зато вставали мы затемно и продрогшие, мокрые от росы, продолжали путь под чёрным, усеянным яркими звёздами, небом. Самые разные слухи ходили о Фра-Диаволо, по крайней мере, он не скрывал, что камень сильфов удесятеряет его могущество, но и не прятал его, а носил с собой в простом металлическом жезле. Значит, выкрасть его было в десять раз сложнее. Да и царство его окружали каменистые пустыни, усеянные костями безрассудных смельчаков. Какой-то приём он нам уготовит? Время покажет.

  Было в этом что-то непонятное. Кто эти люди, чьи кости сохнут на ветру, откуда они пришли? Где я, чёрт возьми. Не могу поверить, что Бог дал Сатане власть над падшими душами, да и души ли это? Ведь я жив, я в том мире, а здесь только созданный мною образ, тот же элементаль, отражающий мою личность. Но кто они, что умирают в страданиях? Они реальны в этом мире, они здесь родились. Вопросы роились у меня в голове и я не находил ответа.

  Как-то сидя у костра и уплетая жаркое, мы увидели, как к нам из темноты вышел старик, одетый в жалкое рубище. Через плечо его была перекинута котомка, и отсветы костра отражали немую просьбу в его усталых глазах.

  В трясущихся руках, он держал палку из орехового дерева, на которую тяжело опирался, согнутый тяжким грузом прожитых лет. Лана молча, кивнула ему, и старик не смело подошёл к огню, озираясь на спасительную тень.

  – Кто ты, отец? – спросил я, – впрочем, нет, извини, сначала сядь. Вот тебе кусок отличной свинины, возьми, поешь горячего.

  Старик с благодарностью, отразившейся во взгляде, принял еду и жадно запустил зубы в дымящееся мясо. Я даже восхитился.

  – Знаешь отец, мне бы такие зубы в таком возрасте.

  – Это от того сынок, что не часто им приходилось выполнять свою работу, – улыбнулся старик уголками своих глаз, от чего по всему лицу его рассыпалась сеть лучистых морщин.

  – Ем то я раз в день, да и то, ягоды да коренья, такой пир для меня роскошь.

  – Правду говорят люди, во всём есть свои хорошие стороны.

  – Я вижу, твоя подруга тоже предпочитает особую пищу, – кивнул он на Лану, евшую тонкие ломтики сырого мяса.

  – Это диета такая, помогает от облысения.

  Старик расхохотался. Лана сверкнула глазами и отвернулась.

  – А я то уж было, подумал, что ты и есть тот легендарный чужеземец, прибывший исполнить пророчество.

  – Что это за пророчество? – заинтересованно спросил я, – то и дело слышу о нём и не знаю что это.

  – Ты не знаешь, пророчества? – старик искренно удивился, – да ведь все про него знают.

  – Я не все, могу и не знать.

  – Древние придания гласят, что придёт воин из другого мира и избавит нас от Сатаны и его демонов.

  – А вы не боитесь, что мы донесём на вас? – резко спросила Лана.

  Капли жира, шипя, упали в огонь, и пламя вспыхнуло, очертив острые черты девушки.

  – А чего мне бояться?

  – Вечной жизни в муках.

  Я напрягся, Лана, будто читала мои мысли.

  – Так ведь я здешний, умерев, я уйду в иной мир.

  – Власть демонов широка, вы можете и остаться.

  – Я уже долго живу, и не видел ничего, кроме страданий народа.

  – Страдания народа это не личная боль, когда жилы вытягивают из тела, и огонь выжигает внутренности.

  Старик улыбнулся.

  – Ну, вы меня напугали, но послушайте, я долго живу, и иногда хочется кому-то довериться, сказать правду. В нашем мире кричащей лжи, о правде не говорят, но она всё равно живёт в сердце каждого, и будь проклят тот день, когда Сатана пришёл в наш мир.

  – Вы хотите сказать, что до этого зла у вас не было?

  Старик смутился.

  – Я не знаю, – тихо сказал он и опустил голову, – даже самые древние скрижали молчат об этом. Но знаете, это не я должен вас бояться, на самом деле вы меня боитесь, никто во всей стране не задавал мне таких вопросов, а вот вы действительно опасны. И ещё, – глаза старика озорно блеснули, – вы напрасно не прячете свой чёрный меч.

  Настал мой черёд смутиться.

  – Если вы...

  – Не думайте об этом, я не шпион Люцифера, хотя, что стоят слова в нашем мире.

  Он внимательно посмотрел на меня.

  – Вы терзаетесь мыслями, но лучше мучиться от мыслей, чем страдать от их недостатка. Вы не найдёте ответа там где его нет, говорят некоторые тайны известны только Богу, хотя быть может и Бог не всё знает про самого себя.

  Я вздрогнул, старик глубоко заглянул в моё сердце.

  – Отец, не зная, вы делаете выводы.

  – Я знаю только, что порой надо положиться на интуицию и веру и делать то, что считаете правильным. Я вам расскажу одну историю. Много лет тому назад я работал у одного монаха, переписывал книги, а это трудное дело, если не умеешь читать. Он замерял размеры каждой буквы и смотрел на свет качество письма. Я был не один, со мной работали ещё пять человек, и если кто-то ошибался, то всех били палками. Неделями мы выводили буквы, с редкими перерывами на обед и ужин. Нас кормили гнилой рыбой и сушёными ягодами, с тех пор я даже в самые голодные годы не мог есть рыбу. Как-то, набравшись смелости, я спросил у монаха, что написано в этих книгах, он как раз доедал грудку жареной индейки и был в благодушном настроении. Сначала он разозлился, пихнул меня сапогом и велел убираться, говоря, что не моего ума это дело, но потом передумал и, сделав торжественное лицо, начал говорить, растягивая слова, как на проповеди. Я его голос надолго запомнил. Он говорил, что книги эти о добре и истине, о Боге и милосердии, а ещё, посмотрев на меня, он добавил, что главное в глазах Бога – это терпение, иже здесь терпящий получит милость в его царстве. Он смотрел на меня такими хитрыми и испытующими глазками, что я поспешил убраться. Я потом долго думал, и решил, что он прав, пока живо зло, что ни делай, всегда будут такие как этот монах, и бедность. Только мне терпения не хватило, убёг я, переоделся в его рясу и убёг, а рясу я снял с него, после того как свернул шею.

  В лесу раздался громкий стук, и деревья откликнулись звоном. Я очнулся и посмотрел в блестящие стариковские глаза.

  – Слышишь, дятел стучит? – спросил он меня, – счастливая птица, не дал ей Бог разума, делает своё дело и умирает, а мы с тобой знаем.

  – Что мы знаем, ничего мы не знаем.

  – Не кипятись, я тогда может, и не прав был, да что там говорить, точно не прав был, да только не жалею, а твой случай другой. Знай, на людском терпении зло жиреет, а ты можешь зло с божьей помощью погубить. Пусть я грешен, но так хоть дети будут жить счастливо.

  – Да откуда ты знаешь, может, дети будут в ответе за грехи отцов, умираем же мы от Адама.

  – Кто такой Адам? – удивлённо вскинул седые брови старик.

  – Не важно, ты не знаешь.

  – Не знаю, но ты подумай над моими словами, за всеми хлопотами забыл ты зачем здесь.

  На несколько минут воцарилось молчание. Отсветы огня плясали в рваной одежде старика, путаясь в длинной седой бороде. Ночные звуки проникли в неровный круг света, пугая неизвестностью, и искры срывались с красных раскалённых угольев, стремясь улететь высоко в чёрное небо, где им мигали древним светом небесные искры далёких миров.

  Вопросы, вопросы и никаких ответов, лишь домыслы, противоречащие сами себе. Нарушив тишину, прозвучал голос старика.

  – Послушайте, что я вам скажу.

  Он поднёс палку к костру, и, разворошив уголья, поднял столб ярких искр.

  – Народ сейчас словно просыпается, с древних времён небывало такого. Ваши похождения и победы, невиданное дело, отцы боятся, но растут дети, и растёт надежда.

  – Тем больше будет смертей, – выкрикнул я.

  – Значит, вам надо торопиться, – мягко возразил старик.

  – Люди поднимаются, и многие идут в леса, а демоны, потеряв ключи, уже не могут так просто их уничтожить. Зреет пламя, оно искрой таится в сердце и ждёт, чтобы полыхнуть.

  – Или сгореть.

  – Или зажечь пламя и пожар будут великим. Ты думаешь, а назад-то пути уже нет. Вот послушай.

  Старик морщинистой рукой откинул полу хламиды, и в свете костра появилась старая потёртая арфа. Руки старика перестали дрожать и пальцы твёрдо ударили по струнам, когда он заиграл. Мелодия разлилась по лесу, пробуждая далёкое эхо, и голос, ставший вдруг глубоким и певучим, обрёл неизведанную силу. Слова пластами ложились на сердце, воспевая свободу и борьбу, жизнь и волю, обволакивая всё существо неистребимой жаждой, что хотелось выть от тоски. Страсть зажигала кровь, и тут же переливы лесного ручья напоминали о далёком, почти невозможном счастье. Голос старика то соколом взлетал ввысь, то тихо ворковал голубкой, спрятавшейся в густых ветвях. Сладкая боль и желание исторгали слёзы из глаз, и даже Лана, взволнованно встала со своего места.

  Старик уже закончил играть, а мягкие переливы ещё щекотали сердце, отзываясь негой и истомой в его самых потаённых уголках. Но сила, и скрытая мужественность, тоска по забытой свободе и ласке чистого ветра, роняли семена на взволнованную душу.

  – Что это? – наконец произнёс я.

  – Это песня, и не я её сочинил, помни о людях, только они хранят всё самое светлое, что есть во вселенной.

  – И всё самое гнусное, что только есть во вселенной, – тихо произнёс я.

  Старик ушёл на рассвете, ещё до того как проснулась Лана, и только шорох травы на ветру хранил его тайну. Итак, старик ушёл. Он не успокоил терзаний в моём сердце, но указал путь. Мысли о гибнущих эльфах тупой болью отзывались в душе, но я знал, что пока я чувствую, я могу победить.

  В буддизме вся жизнь это страдание, рождённое желанием, но я знал, как желание могло принести счастье, для этого надо было желать счастья людям. Как просто сказать, желать счастья людям, разум твердит – самым настоящим скотам, и только сердце протестует, кричит, это не так, но так уже мы устроены, добро вызывает улыбку на минуту, зло же портит настроение на неделю.

  Пришла пора, когда все религии должны были исчезнуть перед лицом истины. Только так, в чистом порыве веры, можно было победить зло, очистить мысли и идти по узкой стезе добра. Но, это философия. Совсем не интересно для непонимающих, то есть для людей дела.

  Мы стремились на юг, и камень сильфов занимал все мои мысли. Мы были близки, и от этого можно было сойти с ума.

  Глава 15

  – Зима будет холодной. Не знаю, стоит ли продолжать войну с эльфами, от этого одни проблемы.

  – Именно затем, чтобы избранный не подозревал, что мы знаем, что его там нет и делал своё дело, но этот болван решил обследовать по дороге все таверны.

  Веельзевул грохнул своей ручищей по столу.

  – Шпионы завалили меня донесениями, они не понимают такой безнаказанности, что там говорить, – его лицо налилось краской, – они уже знают наизусть все сорта пива, какие только подают в здешних кабаках.

  – Преступной безнаказанности, число недовольных растёт.

  – Но я же не виноват.

  Факелы осветили разъярённое лицо демона.

  – Беда не в том, с жалкими людишками мы разберёмся.

  Люцифер был доволен, видя гнев Веельзевула, которого в глубине сердца побаивался, он знал, что тот его презирает, и знал, что он знает это, и потому с особенным удовольствием растягивал слова. На красивых чертах его лица заиграла снисходительная улыбка.

  – Беда в том, что армии мои совсем не выносят холодов.

  – Это верно, абсолютно безмозглые твари.

  – Покойники и есть покойники, – согласился Люцифер.

  – Никогда не забуду, как эльфы вызвали бурю, и твои крылатые олухи горохом посыпались с неба.

  Веельзевул расхохотался. Снисходительная улыбка стёрлась с лица демона.

  – Эти эльфы слишком серьёзно связаны с природой, и я уже ощущаю недостаток средств, крестьяне собрали малый урожай, в стране будет голод.

  – Это, правда, золотой поток иссякает.

  – Поэтому нам надо подтолкнуть этого лентяя. Мы то с тобой хорошо знаем, что камней у него нет, и ищем там, где они могут быть, ты понимаешь.

  В словах демона сквозила неприкрытая ирония. Веельзевул нахмурился.

  – Полегче на поворотах, не такой уж ты гениальный. Слишком очевидно, если мы вернём свои камни, а этот недоносок обворует Диавола и Басаврюка, то мы получим значительное преимущество. Это настолько очевидно, что только полный идиот не увидит наших намерений, Басаврюк не так уж глуп, хоть и кажется болваном.

  – Мы получим власть, а эти господа будут прислуживать за нашим столом, именно поэтому нам надо торопиться, нельзя позволить, чтобы нас опередили.

  – А как же равновесие сил?

  – Оно уже нарушено, теперь каждый сам за себя, и за это я пью.

  Бокалы зазвенели в высоко поднятых руках демонов, и эхо разнесло неудержимый бешеный хохот по всем закоулкам огромного замка.

  Глава 16

  Шорох листьев привлёк моё внимание. Подняв голову, я разглядел среди ветвей гигантского дуба худенькое тельце молодого сатира. Он и не думал бояться или убегать и внимательно следил за нами своими большими печальными глазами. Это были человеческие глаза, казалось ослеплённые неземным разумом, будто познав нечто, в них застыло немое изумление увиденным.

  Мне сразу вспомнился Шекспир, хитрый бесёнок со свирелью в руках, и это воспоминание показалось мне настолько родным, что я почувствовал к нему симпатию. Я остановился, в надежде услышать его речь, это была большая редкость увидеть в лесу живого сатира, да ещё и не боящегося человека. Сделав шаг к нему, я замер, сатир пошевелился и тихо сел на корточки на толстом суку, ухватившись крошечной ручкой за ветки. Я улыбнулся. Сатир попытался повторить мою улыбку и старательно растянул губы, но глаза остались равнодушными и полными непонимания. Неслышными шагами ко мне подошла Лана. Бесёнок состроил рожу и плюнул.

  – Сам дурак, – только и нашёл, что ответить я.

  Вдруг сатир весь подобрался, и, вытянув худую шейку, принялся нюхать воздух. Всё его тельце напряглось, и он внимательно вслушивался в лесную тишину. Внезапно издав резкий крик, сатир с изумительной ловкостью побежал по веткам и скоро скрылся в чаще.

  – Он что-то почуял, – произнесла Лана, заинтересованно разглядывая густые ветки, ещё раскачивающиеся от движений сатира.

  – Да, что-то его вспугнуло, – ответил я, вытирая лицо, – пойдем ка отсюда, такие встречи добром не заканчиваются.

  Так оно и оказалось. Не успели мы и километра пройти, как позади нас послышался приглушённый лай собак.

  – Дай-ка я подумаю, собаки ведь здесь не водятся.

  – Нет, не водятся, – подтвердила Лана.

  – И что отсюда следует? – невинно поинтересовался я.

  – Отсюда следует, что пора уносить ноги.

  Лана бросилась в чащу, и я побежал за ней. С присущей волку хитростью, она умело путала следы. Так прошёл час, у меня уже язык вывалился наружу, и дышать стало чертовски трудно, а лай собак раздавался всё ближе и ближе. Лана злилась и выбирала самые густые заросли. Путаясь в гибких плетях дикой ежевики, я едва поспевал за ней, проклиная и Люцифера и собак и вообще всё кругом, в том числе и размякшей от осенних дождей земле тоже порядком досталось. Наступил момент, когда я почувствовал, что ещё один шаг и я упаду.

  – Стой, – прохрипел я, хватаясь за ствол дерева.

  – Так не пойдёт, без лошадей мы не уйдём.

  – Где ты видишь здесь лошадей, – раздражённо набросилась на меня Лана.

  Я промолчал, глядя ей прямо в глаза.

  – Нет.

  Я молчал.

  – Нет, и не думай об этом.

  Мой взгляд выразил всю слабость и просьбу мужеского рода.

  – Не смотри так, – закричала Лана.

  Я отвернулся.

  – Гад.

  Ну вот, я ещё и гад, думал я, пока Лана перевоплощалась. Низко пригнувшись, волчица быстро заскользила серой тенью между стволов деревьев. Я сидел на её спине, крепко вцепившись в загривок, и думал, что где-то я такое уже видел, но, вскоре перестал об этом думать.

  Мы быстро продвигались вперёд, сидеть было тепло и удобно и скоро лай собак замер вдалеке. Ещё несколько часов мы неслись сквозь чащу, теперь я убеждён, что временами надо больше делать, чем думать. Ветки мелькали передо мной, а мысли блуждали чёрт знает где.

  Вспомнилась даже басня Крылова – мартышка и очки, ну будет ли нормальный человек вспоминать басни, несясь в сумрачном бору. А между тем, как много таких мартышек, в чистеньких платьицах с розовыми губками и припудренными носиками, я повидал на своём коротком веку. Нет, правда бесит, от горшка два вершка, а нос дерёт выше потолка. Просто с ума сойти, проходят столетия, а люди не меняются. И я тоже, я тоже не меняюсь. Зачем я об этом думаю?

  Внимание привлекла очередная ветка. И, честное слово, всё произошло за долю секунды, но за это время... Итак, угол падения равен углу отражения, отсюда делаем вывод, я полечу под углом тридцать градусов и упаду как раз между тех двух сосен. Отлично, только падать надо на бок и не забыть принять в расчёт ширину плеч. Ветка врезалась прямо в лоб, и сознание метнулась в сторону, уклоняясь от удара, жаль, тело не успело, и ослепительно белая вспышка, разбавленная безумной болью, выбросила меня за пределы понимания.

  – Мы ехали под сто шестьдесят, а они прямо за нами, – захлёбываясь вещал ломающийся подростковый голос, – ну ни на секунду не отстают, мы так неслись, это было что-то.

  Девушки, разинув ротики, внимали возбуждённому рассказчику, и даже тенистая аллея, с бегущими по своим делам прохожими, не отвлекала их внимания.

  – А, паразит, если бы не обогнал, не рассказывал бы, вот хитрый бандит.

  Мысли резко поменяли свой ход, и припомнился давний сон, только теперь он был как наяву. Море, огромное море, кишащее ядовитыми змеями, и я плыву среди этого извивающегося месива. Мне везёт, и я выбираюсь на берег, несколько шагов и пляж чист, как вдруг из-за куста, шипя, выползает змея и кусает меня за ногу, потом ещё раз. Я хватаю гибкое и почему-то бородавчатое тело, и гранёная головка впивается в мою руку. Вне себя от ненависти я вонзаю в глаза омерзительной твари, невесть откуда взявшуюся, стальную спицу и отбрасываю извивающееся в конвульсиях тело. Теперь надо высосать отравленную кровь. Противно. Я приоткрываю глаз.

  Из влажного мха высунулось розовое тельце дождевого червя и принялось изучать окрестности, ощутив моё дыхание, червь быстро юркнул обратно в землю. Какая же я всё-таки сволочь, жуть берёт. Что-то тёплое и шершавое коснулось моей кожи, приятно, я открыл второй глаз и холодный пот прошиб тело – волк.

  Сердце замерло и спряталось где-то в желудке, нет, это Лана. Ну, слава Богу, кажется, я пришёл в себя. В себя то я пришёл, но чувствовал себя всё-равно мерзавцем. Воспоминания всколыхнули дремлющую совесть, как много ошибок совершаем мы в жизни, а ведь рано или поздно всё тайное становится явным. Голова кружилась и болела всё сильнее и сильнее и вместе с накатывающей толчками болью изнутри противной волной поднималась злость.

  – Девочка ты моя густошерстная, куда тебя понесло, забыла, что не одна?

  Лана, уже успевшая принять человеческий облик, вспыхнула. Сжав кулаки, она вплотную подошла ко мне.

  – Да если бы не я, ты бы уже жарился на костре в окружении голодных нетопырей, ты хилый потомок доисторических обезьян. Совершенно ни на что не годен, а ещё и выпендривается.

  Тут уже я почувствовал, что ещё одно слово и будет не хорошо, я прикусил язык, и со злости пнул низко нависшую над землёй еловую ветку. Чёрт возьми, не успеешь сойтись с какой-нибудь девкой, как она тут же начинает предъявлять на тебя права, ну совсем как жена, какая-то, вот они скрытые прелести женского характера.

  Меня привлекло тихое жужжание, которое, впрочем, очень скоро перешло в густое гудение, будто тяжёлый бомбардировщик пикировал вниз, заходя на цель, и тысячи рассерженных ос замелькали кругом, ища в кого бы всадить жала. Чем-то это напоминало мне женщин. Сердце замерло в груди, и я задал такого стрекача, словно меня хотят догнать и женить, даже про головную боль забыл.

  Следом мчалась Лана и рой на желающих отставать насекомых. Пару раз острая боль пронзала разные части моего тела, добавляя мне прыти, и деревья мелькали кругом, чертя замысловатые тропы, безразличным к такой мелочи, ногам. Сколько бы этот спринт продолжался, не знаю, только земля вдруг ушла из-под ног. Кувыркаясь в густой траве, я полетел в овраг.

  Почва была влажная, и запах смятой травы наполнял воздух. Ос слышно не было, и лежать было приятно, только боль медленно возвращалась в пылающую голову, и тревожная мысль зажглась красным огоньком. Если представить, сколько гадюк может водиться в этих зарослях, место идеальное для капища, и все они, несомненно, хотят меня укусить. Я вскочил на ноги и увидел Лану. Она сидела на берегу лесной речки, до которой я не докатился всего несколько метров, повезло в кои-то веки, и задумчиво глядела на воду. Стараясь не делать резких движений, я приблизился, и ласково положил руку ей на плечо. Приятный трепет от шаловливой проказы будоражил, и хотелось дико расхохотаться.

  Девчонка вздрогнула, и я, мелькнув в воздухе ногами, проклиная всё на свете, полетел в воду. Ну и денёк, хорошо было не глубоко, отплёвываясь, я вспоминал все не хорошие слова, и моя душа готова была плюнуть на всё и отвернуться. Только усилием воли я взял себя в руки. Было понятно, что надо срочно строить плот, погоня шла по пятам.

  Лана успела быстро развести костёр, и я, дрожа от холода, вытянул руки к благодатному теплу. Смолистое дерево жарко пылало, роняя на красные угли янтарные слёзы. Обсохнув и проведя небольшую разъяснительную беседу с девушкой, я убедился в бесполезности своих нравоучений.

  По уже утоптанной тропинке, я поднялся на верхний склон оврага. Выбрать сухое дерево было не трудно и вскоре срубленные стволы, треща, покатились вниз, разрывая по дороге густые космы осенней травы. Лана, проявляя недюжинную силу, скатывала их вместе, и скоро брёвна аккуратно выстроились в ряд на берегу у потока чёрной воды. Оставалось найти способ связать их, трава для таких целей не годилась, она расползлась бы в воде, а на постоянное мелководье рассчитывать не приходилось.

  Надо было придумать что-то ещё, жаль животные, испуганные шумом топора, все разбежались, кожаные ремни подошли бы идеально, но время подгоняло, и особенно раздумывать было некогда. Пришлось довольствоваться густым лишаём, неизвестной породы, оплетавшим нижние ветви исполинских сосен. Это косматое мочало, свитое вместе, оказалось удивительно прочным, во всяком случае, я разорвать его не мог и вскоре плот, на всякий случай со всех сторон обвязанный вязанками хвороста, был торжественно спущен на воду.

  На брёвна я набросал стеблей осоки и всякой прибрежной травы, и создалось впечатление, что это плавучий остров. В дали, вновь послышался лай псов, когда мы сошли на плот и тихонько оттолкнулись от берега. Течение подхватило наше лёгкое сооружение и путешествие началось.

  Как я и предполагал, река вскоре стала гораздо шире, разлившись широким потоком, медленно и горделиво катившим свои воды за горизонт. Раздвигая узкую ленту берегов, она хранила в своём вечном движении бездну сокрытой в тёмной глубине мудрости. Вскоре мы затерялись среди бесчисленных, заросших густым кустарником островков.

  Вспомнив умные книги, прочитанные в детстве, я соорудил на плоту маленький шалаш, и чтобы осенние дожди не досаждали нам, переплёл ветки, сверху положил слой травы, и, замесив раствор глины и ила, пропитал этой смесью шалаш. Сверху положил ещё один слой травы и веток, так что щелей не было. Из той же грязи я сделал небольшой настил для костра, и, когда тихий огонёк потрескивал внутри нашего шалаша, распространяя божественное тепло и аромат поджаривающейся рыбы, становилось совсем хорошо и уютно.

  Скучать нам тоже не приходилось, рыбная ловля заняла время. Русалки и другая водяная нечисть стали понемногу к нам привыкать. Нет, сначала я удивлялся, видя, как хорошенькие девичьи личика смотрят на нас из-под воды, а потом ничего, привык. Даже в глубине души надеялся подцепить, что-нибудь этакое на свой крючок.

  Бывало, водяной конь, мерцая огненными глазами, нагонит волну, но, в общем, ничего, зла они нам не хотели, а Лану и вовсе считали своей. Как-то раз, со дна, раздвигая тину, поднялся водяной. Но увидев меня, скривился, как от зубной боли, плюнул, и, разводя круги на воде, скрылся в глубине.

  Дни снова потянулись длинной чередой, и река медленно, но верно приближала нас к владениям дьявола. Это навевало печальные мысли, совсем не хотелось разменивать тихий покой реки с постоянной тревогой и смертельными испытаниями.

  Погода тоже менялась, нет, сначала она замерла, словно бы осень столкнулась с непреодолимым препятствием, и постепенно, чем дальше мы двигались на юг, тем жарче становился климат. И всё было хорошо, правда, с некоторого времени, у меня прекратилась личная жизнь. Вроде бы времени сколько угодно, но вечерами, когда делать особенно было нечего, как только приближалось это, так ничего и не получалось. Всё время казалось, как все эти водяные твари рассаживаются кругом и в гробовой тишине смотрят, как я это делаю. Тьфу ты. Чёрт бы их побрал.

  И ведь он тоже был в этой компании. Вот хотя бы, сколько было случаев. Дни, конечно, пролетали незаметно. И, на сколько весело было при свете дня, на столько страшно становилось глухой ночью. К примеру, вскорости стало настолько жарко, что я решил освежиться, и окунулся в воду, из предосторожности всё же придерживаясь за край плота. Вода нежно так обволакивала меня прохладой, и совершенно незаметно пеленала моё тело, так что со временем до меня дошло, что тугие струи накрепко связали меня. Волна подняла моё тело, и, тихо колыхаясь, обрела форму водяного коня, под громкие вопли пострадавшего, то есть меня.

  Внезапно, поднявшись ввысь, я очутился верхом на его влажной спине, в самом центре бившей в ней природной энергии. Грива разливалась миллионом крошечных ручьёв, звенящих в тревожной тишине. Дико всхрапнув, конь волной полетел над широкой водяной гладью, со стороны напоминая взбесившийся хоровод солнечных брызг. Я уж думал, тут мне и крышка, спасибо Лана не растерялась, и, схватив мой меч, кинула его мне. Лезвие мелькнуло чёрной тенью, и я, облившись потом, сумел таки поймать его не порезавшись и тут же полетел вниз, очутившись в расплескавшейся воде.

  Даже речные создания боялись касаться моего меча, и я немного загордился этим, но, чёрт возьми, надо обязательно сделать ножны, купить их что ли, на худой конец. Да, не у всякого есть такое оружие, но такие приключения только разжигали кровь, заставляя ощущать полноту жизни, но ночью... Новолуние в этих местах по-настоящему чёрное, как в погребе, только гораздо темнее, кажется, можно было резать мрак ножом. Звёзд мало, но те, что есть, горели в чёрной бездне осколками крошечных льдинок, играющих лучиками древнего света, отражённого их острыми гранями. И река тихо шептала старинные заклинания спящим в неподвижности берегам.