Текст книги "Перекрёсток миров (СИ)"

Автор книги: Иван Косаченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 25 страниц)

  – Я дурак, или как всё это понимать?

  – Тьфу ты, совсем я разучился с людьми общаться.

  – Велес, это не шутка, этот приятель ведёт нас прямиком в западню.

  Но Велес, если что вобьёт в голову, то это всё. Некоторое время мы шли молча, углубляясь в лесные дебри. Проводник кидал прелюбопытные взоры по сторонам, и потому, когда зашевелились соседние кусты, я совсем не удивился.

  – Эй, Гвидо, встретил избранного? – раздался из кустов весёлый возглас.

  Велес победно оглянулся.

  – Нет, но я привёл кое-кого получше – добычу.

  Кусты снова зашевелились, и на тропу вышел бородатый мужчина огромного роста.

  – Эй, а это кто, – он во все глаза уставился на нас, – добыча? Да это самые настоящие нищие, такие же, как и мы с тобой.

  – У этого парня слишком дорогой меч, – презрительно бросил Гвидо.

  Я заметил, что Гаят крепче сжал рукоять своего меча. Бородач тоже обратил на это внимание, и улыбнулся.

  – А вот это не надо, – мягким голосом проговорил он, – ты и опомниться не успеешь, как эти вот кусты нашпигуют тебя вкусными стрелами.

  В подтверждение его слов кусты зашевелились, и в просвете показалось серьёзное лицо эльфа, с поднятым луком.

  – Может, мы занимаемся тем же, что и вы, – поспешил выступить я.

  – Может быть, но это буду решать уже не я.

  Бородач осклабился, продемонстрировав ряд крепких белых зубов.

  – Добро пожаловать в гости, и, пожалуйста, без резких движений.

  Кусты вновь раздвинулись, и мы очутились на поляне, где собралось около сотни бродяг. Такого сброда я ещё не встречал. Среди серых крестьянских сермяг мелькали чёрные доспехи демонов, забрызганные грязью, но всё ещё пугающе грозные. Костюмы всех цветов радуги пестрели в толпе самых разных людей. Среди них сновали бородатые крепыши гномы, и даже лесные эльфы, кутаясь в заплатанные плащи, внимательно осматривались по сторонам. Наше прибытие не прошло незамеченным. Из толпы вышел крепко сбитый человек, уже пожилого возраста, но, судя по его движениям, сохранивший и ловкость и силу.

  – Добро пожаловать, – проговорил он твёрдым голосом, и улыбнулся самой неприятной и циничной улыбкой, какую я только видывал.

  – Гвидо, вижу ты не в пустую провёл день.

  Наш проводник вышел вперёд, и, почтительно поклонившись, заискивающе уставился на предводителя.

  – Они похожи на нас, но у этого, – он ткнул пальцем в Гаята, – дорогой меч.

  – Такие же? Ерунда.

  Разбойник громко расхохотался. Сбитый с толку Гвидо замер.

  – Э нет, это птицы иного полёта. Так кто же вы? – вдруг перестав смеяться, он подошёл к Гаяту и внимательно посмотрел ему в глаза.

  Велес тихо отступил, скрестив руки. Разбойник достал кинжал и приставил его к горлу Гаята.

  – Может вы шпионы?

  Гаят молниеносно выхватил свой меч, раздался звон и разоружённый разбойник отскочил в сторону. Бородач, с медвежьим рычанием прыгнул вперёд и разрубленный полетел на траву. Все замерли. На поляне наступила тишина, и десятки людей вскочили на ноги. Я заметил нацеленные на нас луки и судорожно сглотнул. Гаят сделал шаг вперёд.

  – Мы не шпионы, – сказал он, и со свойственным лишь одному ему спокойствием вытер лезвие о бьющегося в агонии бородача.

  Мне очень не хотелось показывать этим бродягам свой меч, но выбора, кажется, не оставалось.

  – Мы свободные наёмники.

  Я содрогнулся, Гаят ненавидел наёмников. Однако его слова произвели неожиданный эффект, толпа явно начала успокаиваться. Разбойник вдруг оглушительно расхохотался.

  – Молодец. Если это так, то можете остаться, здесь вас не обидят, и заработать сможете, и мне такие люди не помешают.

  Ещё раз, одобрительно кивнув, он отошёл, но взгляд, который он на нас кинул, был не добрым. Толпа успокоилась, и каждый занялся своим делом. Воспользовавшись наступившим затишьем, я осмотрелся.

  Собравшаяся на поляне толпа, представляла собой отборнейший сброд головорезов, крестьян здесь было мало, и их постоянно задирали бандиты, заставляя делать самую грязную работу. Большинство вернулось к прерванным занятиям. Кто-то принялся натачивать свой меч, кто-то достал игральные кости, и вскоре послышались ругательства, из грязных оборванных карманов рекой полилось золото. Ругань сменялась потасовками, и трупы оттаскивали в кусты, затем игра продолжалась. Демос, ну что ещё скажешь.

  В стороне жарко горело два костра и несколько здоровых мужиков с вздувшимися от напряжения мышцами крутили над огнём внушительные вертела с насажанными на них огромными быками. Всё это напоминало гекатомбу. Меня поразила куча золота, горой валявшаяся на сырой земле посреди поляны, и хотя не один разбойник облизывал её алчным взором, никто не смел притронуться к этому золоту, это был казна всей шайки.

  Побродив ещё, мы нашли довольно спокойное место в стороне от поляны и сели отдохнуть в тени деревьев, и тут мне представилась ещё одна возможность убедиться в общей людской схожести. Внезапно грянули барабаны и народ, прервав свои занятия, потянулся к центру поляны. Только здоровяки остались на местах и с завидной невозмутимостью продолжали вращать над огнём огромные бычьи туши. И понеслось. В центр вышел наш знакомец, атаман шайки, и дабы придать больший вес словам, влез на груду золота, приятно зазвеневшего в наступившей тишине. Слова я уже позабыл, поскольку тысячу раз слышал подобное, осталось только общее впечатление. Вот оно.

  Каждый, кто бывал на собраниях, конференциях и тому подобном знает, что это такое. Представьте себе, что вместо зала полного людей, огромное сборище сомнительных типов, а вместо сцены, блестящую, переливающуюся на солнце кучу золота и драгоценностей. А на сцене.

  Нет лучше не так. Лучше представьте себе – если бы. Если бы вы оказались в такой толпе, и если бы рядом с вами сказочным образом очутился Крылов. Он бы увидел на сцене этакого сонливого медведя – шатуна, прихвостня волка с замашками росомахи, и много прочей пузатой мелочи, ничего не знающей, так дряни лесной, и вся эта дрянь так и вьётся кругом, так и прыгает. Зачем прыгает, спросите вы, а так просто, к слову пришлось. Обязательно найдётся фигура с поднятой рукой, вздёрнутым пятачком носом и страшным блеющим голосом, до странности похожая на свинью, но свинью старую опытную, какая и в аду, шипя на сковороде, будет выписывать счета за газ и подсолнечное масло. Это, конечно, образно говоря, разбойничья свинья иной породы, но тоже свинья.

  А если бы рядом с вами вдруг очутился Булгаков? Он тягостно бы вздохнул и сказал печальным голосом, – не изменились люди со времён Понтия Пилата, – и махнул бы рукой, и объявились бы на сцене Фагот и кот Бегемот с примусом, обязательно с примусом, всенепременнейше. Я так и сделал, махнул рукой, уж очень это было похоже, прямо как дома, нудятина. Вроде разбойники, а час за часом плетут такую ерунду, и впрямь люди везде одинаковые.

  А Маяковский, если бы с вами очутился Маяковский, он бы просто застрелился. И провалилась бы такая сцена в Тартар, в мутном облаке первосортной пудры и фальшивых вскриков, ошалевших от жира, это у меня дома, а здесь, от голода, зверей. Вот что бы вы увидели, если бы. Прямо хоть пиши, но не напечатают же. Тех не печатают, кто пропечатывает и припечатывает.

  С ума сойти. Неужто в этом мире тупости я свой. Перед глазами промелькнули лесные поляны и звёзды, безразлично мигающие в вышине. И я должен в этом участвовать только потому, что моё тело хочет жрать и пить, жаждет удовольствий и разврата.

  Нет. Что этот клоун лопочет о свободе? Золото у него под ногами, и он словно врос в него. Пусть только кто-нибудь из этих простофиль попробует до него дотронуться, их участь смотреть на него и облизываться, слушая приятные разглагольствования. Ужас. Эти как были рабами, так ими и останутся, даже если мы победим. Боже, ради чего всё это? Мысли бурным потоком завертелись в голове, и словно предвестник непогоды вдалеке появилось чёрное облако.

  – Мы победим, – кричал атаман.

  – Да! – орала толпа в безумном неистовстве.

  – Мы на верном пути.

  – На верном! – эхом вторил народ.

  – Нет.

  Я не заметил, что кричу. Зато увидел, как сверкнули глаза атамана. Колючий клубок зашевелился у меня внизу живота, и медленно пополз к горлу.

  – Кто сказал нет, – закричал во всю глотку главарь, и для верности вытянул руку в мою сторону.

  Люди завертели головами, словно звери почуявшие свежую кровь.

  – Ты сказал нет?

  – Я.

  – Тогда иди сюда, чтобы все тебя видели, и повтори эти слова.

  Едва переставляя ватные ноги, поплёлся я сквозь окутанную ненавистью толпу. Гаят, стараясь не привлекать внимания, следовал за мной. Велес что-то ободряюще шептал мне на ухо, его слова доносились до меня как через туман.

  – Старайся говорить мало, но со смыслом, чем меньше слов, тем крепче соль, слова обретают твёрдый как сталь и острый словно жало, наконечник смысла. И главное не бойся, ты всё сделал правильно.

  Как говорили в седые времена – опустим занавес. Я не заметил, как очутился на вершине золотой горы.

  Разбойник играючи вертел кинжал у меня перед глазами, и свет играл на острых гранях.

  – Повтори, что ты сказал, – медленно, с угрозой произнёс он.

  – Я сказал ... Нет.

  – Громче, пусть все слышат.

  – Я сказал – нет, – закричал я.

  Толпа заревела, изрыгая проклятья.

  – Измена, – с каким-то жутким спокойствием произнёс разбойник.

  Я отступил на шаг.

  – Мы дерёмся, чтобы никогда больше не драться, – закричал я с жаром, – страдаем, чтобы дети никогда больше не страдали, и мы готовы принять смерть, чтобы никто, никогда больше не умер. Это не для веселья. Это горе, и мы его принимаем, чтобы никогда больше не горевать.

  Я поднял руку, и ... поморщился, мне показалось, что в этот момент, я стал похож на ту супоросную свинью, что выступала до меня.

  Я на секунду замер, внутренне напрягшись, сознавая важность момента, я не мог позволить себе распыляться, слишком много зависело в эту секунду от того, какие слова будут сказаны. Нож в руке разбойника стягивал мои мысли, гипнотизируя меня.

  – И эта цель, ради которой мы согласны терпеть немыслимые страдания, бороться – добро. Добро стоит того, оно стоит всего, даже жизни, человек умирающий за правое дело, чувствует, что прожил жизнь не зря, ему не страшно, он переходит в ряды ожидающих жизни бессмертных. И в этой борьбе, мы делаем зло, но мы не должны быть при этом злыми, иначе грош нам цена, и борьба наша бессмысленна. Толпа замерла.

  Разбойник вскинул руку, и лезвие зажглось на солнце, но не успел он опустить её, как клинок Гаята вонзился в его сердце. Секунду царила полная тишина, но этого хватило, чтобы заметить и понять, и в следующее мгновение толпа заревела в слепой ярости, со всех сторон потянулись руки, жадные, скрюченные как когти стервятников. Время настало.

  Я выдернул из ножен свой меч, и чёрная сталь вознеслась над их головами. Ошеломлённые они замерли, не веря своим глазам. Это было, как если бы волна величиной с гору, вдруг замерла в своём стремительном беге, остановленная неведомой силой, и в страшной ярости, сметая всё на своём пути, отхлынула бы назад, оставив у подножия золотой горы покалеченные трупы. Раздались стоны, и крики невыносимой боли заполнили воздух.

  – Вот ваш враг, – изо всех сил заорал я, – и мы будем защищать свою жизнь, честь и свободу, – и выставил острие своего меча в почерневшее небо.

  В этот миг чёрная туча нахлынула на нас в страшном грохоте перепончатых крыльев. Люди бросились к оружию, и началась бойня. Засвистели стрелы, проливая потоки смерти, и люди захлёбывались собственной кровью, задыхаясь в чёрном приливе смерти. Из чащи по демонам ударили эльфы и их стрелы находили своих жертв и на головы людей посыпались трупы.

  Вскоре, золотая гора, превратилась в крошечный островок жизни, и рука уставала, и меч как заговорённый выискивал свою добычу, кружась над головой. Рядом Гаят наносил невыносимо быстрые и точные удары, и демоны боялись приблизиться к несущему смерть воину. Жаркий луч Велеса выжигал просеки в обезображенном демоническим оскалом небе. Шорох их крыльев был подобен граду, бьющему по жестяному полю и демоны носились в тёмном облаке чёрной бури, наполненной звериным рычанием, завывая в безумной пляске смерти.

  Бой кончился так же внезапно, как и начался, буря сеявшая смерть прошла мимо, скрывшись за верхушками вековых деревьев, и мы стояли среди груды мёртвых тел, вдыхая сладковатый запах крови. Отовсюду расползались немногие уцелевшие, наполовину обезумевшие, дрожащие, с ненавистью и одновременно с надеждой кидая на нас безумные взоры. Расползались, разнося весть, весть победы и поражения. Всю оставшуюся жизнь они будут помнить этот бой, гордясь днём, и, дрожа в темноте, когда трупы друзей будут являться им во сне, укоряя за то, что они остались в живых. Но только не нам, не нам.

  Изо всей этой сумятицы, я запомнил только одну картину. Старый воин, с отрубленными по самые кисти руками, стоял на коленях и плакал. Кровь сочилась из перерезанных вен и капала на землю, а внизу, у его ног, по белому соцветию ромашки, чудом сохранившейся кругом раздавленной земли, ползала пчела с обожжёнными крыльями, в тщетных усилиях подняться в голубое небо.

  И солнце щедро рассыпало свои лучи, одаривая оставшихся в живых своим теплом. Жизнь продолжалась. Тихо замирали стоны умирающих. Я же думал, что надо убраться отсюда до темноты, пока трупы не начали вонять, разлагаясь на солнце, и не привлекли ночных хищников.

  Ветви сомкнулись за спиной. Кровавая поляна осталась позади, укрытая густой пеленой зелени. Мы старались уйти как можно дальше, и стоны затихали, впиваясь в уши, как ядовитые змеи. Гаят остался выполнить последний долг перед умирающими. Похоронить мёртвых мы не могли, но помочь смертельно раненым было в его силах, никто другой, более слабый духом, не смог бы.

  Стараясь не слушать, я пробирался сквозь дебри, и Велес, воплощение спокойствия, следовал за мной и глаза его блуждали, скрывая душевную боль и сострадание. Рука ныла от перенапряжения, и мускул непроизвольно сокращался под тонкой кожей. Усталость легла на голову, подобно свинцовому листу, разливая по телу расплавленные капли слабости и излучая страх, вдруг нахлынувший, подобно размывшей дамбу волне. Мысли лихорадочно скакали, переживая заново минуты боя. Постепенно сумасшествие закрадывалось в мозг, как старая крыса ищущая свою нору, и прежде чем Велес окликнул меня, я успел зайти далеко по зыбкой тропе уходящей далеко в иные миры и тени скользили по моему лицу, и дико хохоча, убегали в сумрачную даль.

  – Как ты? – донеслись до меня слова, как будто издалека.

  – Что ты чувствуешь?

  – Ничего, – прошептали мои губы в ответ, – пустота.

  – Источник, я знаю здесь источник с чистой водой, ты должен терпеть, слышишь, не сдавайся, такие осколки уже нельзя будет склеить заново.

  И перед глазами появилось чёрное пятно, и вдруг выросло, закрыв небо, обрушилось вниз и мир погрузился во мрак. Я блуждал в чёрном тумане, и души умерших рассаживались на ветвях погибших деревьев, перешёптываясь в торжественной тишине.

  Ужас выполз из своей норы в виде змеи с раздвоенным языком, и ложь каплями яда капала с его острого кончика, пропитывая отравой мёртвую землю, и что-то копошилось в ней, рождая новое зло. И откуда-то издалека доносился смех, хохот многих и многих под звон хрустальных бокалов, и отчаяние порождало безразличие, и я брёл, не зная куда и зачем, не ведая ни начала, ни конца, забыв о смысле, и грех следовал по пятам, мягко ступая кошачьими лапами след в след. Кто-то кричал в темноте, но я не мог слушать, глаза роняли слёзы, оплакивая судьбу.

  Но крик не умолкал, и знакомые ноты слышались в нём.

  – Вода, лей воду, – раздавалось всё громче, и мрак распался.

  Как в бреду видел я копошащихся в чёрной земле червей, и алчущий вой, полный немой тоски, в последний раз прозвучал в темноте, утопая в наступающей бездне. Вдруг небо прорезал тонкий луч света, и по нему ступали три светоносных ангела, и были им имена – Вера, Надежда и Любовь.

  – Его веки дрогнули.

  – Лей ещё, это не простая вода.

  – Да? А что с ней.

  – В этом царстве, это единственное место, где вода не отравлена целенаправленным злом демонов, дождевое озеро, после перехода ундины не помнят зла. Лей, лей ещё.

  И вода полилась за шиворот, промокая мешковину, и липкие назойливые волоски неприятно защекотали кожу. Пришлось очнуться. Ну что ещё оставалось делать?

  – Слава тебе господи, – вскричал старик и громко с облегчением вздохнул.

  – Всё нормально, – неловко пробормотал я, пытаясь приподняться. Видя, что не получается, я спросил, – А что это ты говорил о памяти ундин?

  Велес довольно заулыбался.

  – Это особая память, ундины запоминают наши эмоции, впитывая их из общего эмоционального потока. Демоны это знают и своею силой отравляют воду, делая её мёртвой, опасной для жизни, но только не эту. Вода очищается после перехода из одного состояния в другое.

  Я усмехнулся.

  – Это что-то новенькое.

  – Совсем нет, – Велес даже обиделся, – то, что вода восприимчива к человеческим эмоциям, это испокон веков известно. Эта вода и спасла тебя, очистив твой дух.

  – Спасибо ундинам.

  – Вот именно! – загорелся Велес, – это величайшая ценность – вода.

  – Да я слышал, в моём мире один японец, провёл тесты на воде, и пришёл к удивительным результатам, вода реагировала на эмоциональную составляющую предметов, разрушаясь оттого, что мы ненавидим и, возрождаясь притом, что несло любовь. А до этого русские учёные сумели выделить чистую воду, и оказалось, что по такой воде можно кататься на коньках как по льду, наверное, так Иисус Христос по воде ходил, очищая её безграничной верой и любовью.

  Велес с трудом закрыл рот и важно кивнул головой.

  – А до этого древние египтяне использовали густую воду, насыщая её праной и питая материальными растворами.

  – Да, кажется, я слышал нечто подобное, а теперь помолчи, наверное, пожалуйста.

  И я замолчал. Я увидел, что Гаят ушёл, и, не обращая на нас внимания, тихо сидел под деревом, уставившись отсутствующим взглядом в пустоту. Наконец, мне удалось с трудом подняться с земли, и я подошёл к нему. Воин будто не замечал меня.

  – Что с тобой? – спросил я.

  – Со мной ничего.

  – Правда?

  – Со мной ничего быть не может.

  – Ты тоже человек, нам всем бывает тяжело.

  Гаят резко встал. Его взгляд испугал меня. Медленно, очень медленно он подошёл ко мне. Должен сказать, что я перетрусил, и чуть не отскочил, когда он скалой навис надо мной, хотя мы были с ним одного роста.

  – Ты знаешь.

  – Да?

  – Ты знаешь, – уверенно повторил он, глядя мне прямо в глаза.

  – Ты можешь быть на солнце, но тьма будет накрывать тебя. Зло будет шептать тебе невинными голосами, и, сделав, ты скажешь – нет, это не зло, а так и должно быть, и заглушишь голос совести доводами рассудка, и страх будет теплиться в глубине, ибо будешь душою знать, что согрешил.

  Глаза воина горели, он говорил как в бреду. Мне стало по настоящему страшно.

  – Слабость. Да. Ещё один смертный грех, рождённая неверием или слабою верой, делающая храбрых убийцами, а слабых..., она поддаётся искушению и Сатана низвергнутый и осуждённый скалит зубы в последнем злобном оскале, так и не раскаявшийся, не достойный сожаления.

  – Что ты сделал с умирающими? – спросил я, в порыве.

  Рука Гаята с непостижимой силой сжала мою ладонь.

  – Я убил их. Заколол вот этим вот мечом, сначала я давал им выпить воды, и колол в самое сердце.

  Голос воина понизился до шёпота. Я не жалею что сделал это.

  – Не бойся, и не поддавайся, над душою твоею, он не властен.

  Воин дико сверкнул глазами, и резко выдернув руку из моей ладони, быстро отошёл в сторону. Гаяту не помогла чистая вода, его дух опоясывала страшная болезнь отчаяния, и боль была сильна. Я знал, только крошка Ани своими ручками могла порвать это кольцо. Надо было спешить.

  Как бы не сложилась судьба. Какие бы невзгоды не сотрясали жизнь, время бежит, и жизнь не заметно протекает мимо. Богатый ты или бедный, злой или добрый, этот путь для всех один, в конце которого приз – улыбка черепа.

  Глава 28

  – Ты слышал? Избранный снова разгромил отряд демонов, – кричал один из посетителей маленькой грязной таверны, приютившейся за городом и имевшей прекрасный вид на сточную канаву, до краёв наполненную помоями.

  Его слушатель, по-видимому был человек осторожный, и, усмехаясь в пол рта, тихонько кивнул на бар, где за старой, вдрызг раскоряченной стойкой, стоял человечек в серой накидке, быстрыми вороватыми движениями напоминающий хорька. Взгляд, который он бросил, ещё больше усилил это сходство, ибо был он неуверенный и какой-то подловатый, при чём глаза сощурились с чисто наглой, возмутительно нахальной подлецой. В эту минуту он делал вид, будто внимательно прислушивается к разговору молодой пары, увлечённо шепчущейся в углу.

  – А чёрт бы с ним, я сейчас допью вот эту вот самую большую кружку, и уйду, ей богу уйду, в лес, – после короткого перерыва вызванного благородной отрыжкой, от чего глаза его стали совершенно круглые, выкрикнул он.

  Его собеседник быстро оглянулся. Группа завсегдатаев, уже успевшая допиться до нужной кондиции, с азартом обсуждала новости и по блеску глаз, можно было догадаться, что игра в кости не за горами, и возможно будут драки и членовредительство.

  – Всё, хватит, надоело бояться, – не унимался разгорячившийся пьянчуга, – демонов бьют по их кривым рожам, и скоро, – тут он понизил свой голос, – я слышал скоро им и вовсе роги скрутят.

  – Это было бы не плохо, – осторожно поддержал его другой, ставя опустевшую кружку на поцарапанный стол, и с изумлением наблюдая как она, как по волшебству, наполнилась драгоценной влагой.

  – Не плохо? Ещё бы. Уже в нескольких городах вспыхнули бунты, и всю нечисть повыкинули вон.

  – Скажу тебе по секрету, – тут первый оратор наклонился, от чего комната, как ему показалось, повернулась под совершенно немыслимым углом, дыхнув перегаром, от которого иной человек свалился бы под стол, он, заикаясь, продолжил, – скажу тебе по секрету, все главные демоны уже потеряли свою власть и дали дёру.

  Тут он покачнулся, и, едва не упав, с величайшими трудностями, выпрямился, так утомившись от сего действа, что тут же потянулся за своею кружкой, и с чувством глубочайшего удовлетворения отхлебнул приличный глоток, после чего оглушительно причмокнул своими толстыми губами.

  – После таких известий точно надо идти в лес, – поддержал его собеседник, на которого вино оказывало всё большее действие, – и, в конце концов, – тут он неприятно улыбнулся, – всегда лучше быть на стороне победителя.

  – Ещё бы. Нет, я тебя просто люблю, – вскричал первый, и немного подумав, глубокомысленно покачивая головой, добавил, – и уважаю.

  Расплёскивая вино, они чокнулись, так что пена выплеснулась через край, и, запрокинув головы, стали пить, при этом кадыки их задёргались вверх вниз, в такт глоткам.

  С сожалением оглядев опустевшие кружки, и бросив вопросительно умоляющие взгляды на хозяина, они поняли, что больше им здесь делать нечего, и, обнявшись, отправились из бара, бросив на стол несколько засаленных монет.

  Прошло ещё время. У бара молодой парень самозабвенно разглагольствовал о тонких материях, в то время как молодая девушка пугливо жалась к нему, всякий раз вздрагивая, как раздавались громкие крики и смех за соседним столиком. Кости с сухим стуком падали на покрытую разноцветными пятнами материю и руки игроков тряслись от жадности и алкоголя. Алчность витала в воздухе вперемешку с дымом. На секунду воцарялась мёртвая тишина, и тут же сменялась проклятиями и радостным смехом выигравших.

  Атмосфера накалялась и здравомыслящие давно поспешили оставить это место на откуп разгулу и разврату.

  – И вот что я думаю, – лепетал парень заплетающимся языком, – вся вселенская бесконечность, именуемая всевышним, пришла в движение, рождая миры и жизнь, или только часть её, по инерции расширяя сферу. Да. Ик. Ик.

  – Фу ты чёрт. Важный вопрос. Если вся, то она равномерно пульсировала, сжимаясь и взрываясь и наоборот, или нет, в сжатии она расширялась, и где-то рождался центр новой вселенной. А может иная материя, очистившись от старой шелухи, приходила в движение и новые её виды, повторяли вечный круговорот мироздания.

  Вконец опьянённый парень ещё раз громко икнул.

  – А наоборот, то пока расширялась одна часть.

  Вдруг он замолк. Уставившись пустым взглядом в кружку, он начал покачиваться.

  – А ну её!

  – Вот это правильно, – прогрохотал огромного роста человек, бросив пустую кружку.

  – Хозяин ещё вина, мы будем пить с этим юношей.

  Хозяин засуетился, доставая очередную бутыль и наливая в кружку ароматную жидкость.

  – Кстати, а что это за девочка с тобой, красивая такая.

  Измерив взглядом испуганную девчонку, он без стеснения ухватил её за плечо. Губы парня затряслись.

  – Отпустите меня, – закричала девочка, отчаянно вырываясь.

  – Да она горячая. У тебя губа не дура.

  Громила фамильярно толкнул парня в бок, так что тот чуть не слетел со стула. Отхлебнув ещё глоток, он подмигнул парню.

  – А что если мы попробуем её прямо здесь. И правда, сами расслабимся, и её сделаем женщиной. Ещё благодарить будет.

  Парень затрясся.

  – Пойдём отсюда, мне страшно, – заплакала девочка.

  Глаза амбала вдруг стали злыми. Отшвырнув стул, он поднялся.

  – Никуда ты отсюда не пойдёшь.

  Игроки за соседним столом рассмеялись. Схватив девушку, он попытался её поцеловать. Разъярённый сопротивлением, он грубо рванул блузу. Послышался треск, и одежда беззвучно соскользнула на пол.

  – Спасите, – кричала она.

  Её никто не слышал, только парень взволнованно комкал свою шапку. Хозяин отвернулся, притворившись, будто ничего не замечает.

  – Спасите! – кричала она.

  Никто не слышал, а если кто и слышал, то делал вид, что не видит.

  – Помогите, пожалуйста, – навзрыд кричала девочка.

  – Заткнись, – прорычал насильник, и одной рукой наотмашь ударил её по лицу.

  Другая его рука срывала юбку, обнажая белое девичье тело. От его вида, амбал совсем потерял голову. Дыхание со свистом вырывалось из его рта, и глаза пожирали жертву, сузившись от вожделения.

  Молодой парень, широко открытыми глазами смотрел, как пьяный громила всем весом навалился на его девушку. Крик перешёл в тихие всхлипы.

  – Помогите. Мама. Мамочка, – стонала она, содрогаясь от диких толчков.

  Тонкие струйки крови, сетью расползлись по обнажённым ногам.

  – Держи её руки, – прорычал насильник.

  И парень взял её руки, судорожно сжатые в кулаки. Сопя и рыча от возбуждения, тот насиловал девушку и время остановилось, выжигая боль и страдание.

  Смерть. Ярость. Отчаяние. Пустота. Душа насильника недвижимо застыла над искромсанными останками души девушки, и из пустых глазниц её сочился чёрный свет, и каплями сбегал в отстранившуюся в отвращении землю. И скрюченные пальцы сжимали глазные яблоки налитые кровавым отсветом ада, и была она глуха и слепа.

  – Мамочка, – шептали бледные губы, и парень с голубыми глазами всё ещё держал её руки, и над ним висела его душа, и верёвка сдавливала шею, и груз вины тяжко тянул её вниз.

  Кругом в табачном дыму, одурманенные, кружились души игроков. И время, преодолев себя, сдвинулось вперёд, отягчённое памятью.

  Серый человечек продолжал сидеть за стойкой, и криво усмехнувшись, бросил хозяину пару монет. Хозяин быстро их спрятал, но когда снова оглянулся, то человечка уже не было. И никто больше его не видел, и не вспоминал о нём и не знал его, только поговаривали, будто исчезнув, он сказал: – что за народ, что за невнятное скрещение высокого духа с тупым зверьём, впрочем, не за то платят мне. Пора, да, пора, и будь всё проклято.

  Полная луна опускалась за край ветхих крыш, и ровный свет её освещал город. А у таверны, что ютилась на самом его околотке, канава, полная помоев, отражала её ровный свет и из мутной жижи выглядывал край белого полотна, быть может, женского платья или ещё чего.

  Я вздрогнул, что-то липкое двигалось по моему лицу. Что за дьявольщина. Наш пёс лизал меня своим длинным розовым языком, но, заметив, что я проснулся, гордо отвернулся и отошёл прочь.

  – Сон. Слава богу, это был всего лишь сон.

  И с этого дня события потекли, набирая темп, к своей развязке.

  Глава 29

  Наверняка у многих из вас сложилось мнение, что вот мол, совсем заврался человек. Да, со стороны может так показаться. Например, я попеременно утверждаю: то души нет, то это энергия бездушная, переходящая и следующая, то чистая аналитическая, накапливающаяся и, вытесняя иные материи, рождающая мега вселенский разум, ступень развития сущего, то душа перевоплощается, а то и шипит, визжа от боли, на сковородке, а ещё болит, иногда поёт или стонет, по настроению. Хотел бы я увидеть болвана, что, уперев взор, будет утверждать то, что сам знать, никак не может, а впрочем, нет, не хотел бы.

  Мы всего лишь тени в постоянно меняющемся мире, полном бесконечных загадок исчезающих и появляющихся вновь, в мире иллюзий и предположений, мире, чья сущность лишь игрушка безграничного потока времени, где нет, и не может быть константы. Даже мой переход в астрал, а позже провал в иное измерение, никак не даёт полный ответ на вопросы, и путешествие полно загадок, догадок и предположений.

  Блуждая в этом упорядоченном хаосе, думаешь – люди люди, не цените вы то что имеете, видите только съеденную половину пирога, пренебрегая оставшейся. И ещё не известно кто глупее, тот, кто скажет я не лучше других и, наплевав на соринки в чужих глазах, сёрфингирует на своих брёвнах, или тот, кто скажет, я не хуже других и постарается не ронять честь и достоинство, при этом, не забывая о людях и солидарности.

  Шагай счастливо по дороге, наслаждаясь ею, и не думай, что нет ей ни конца, ни краю. Человек не может представить себе бесконечность, он представляет её часть, удерживая в голове, что эта часть имеет бесконечное продолжение. Возможно поэтому, человек не может представить себе ничто, в его представлении это всегда что-то, а это мышление стереотипно, как и у всех людей, из которого вытекает, что чтобы он себе не вообразил, это уже есть часть мира, пусть даже и воображаемая, и ничто сразу становится чем-то.

  Может во вселенной существует разум отличный от нашего, но нам его не представить и тем более не понять. Всё гениальное просто, но нашими стараниями, это просто так запутанно, как это предложение, и тот не прав, кто ломает мозги в попытках объять необъятное, забывая радоваться тому, что есть на этом пути. Человеческий мозг как воронка, или изворотливая воровка, крадущая всё, на что упадёт взгляд, или чёрная дыра, которая в состоянии поглощать миры, но извлечь из которой получается пресловутые десять процентов.