Текст книги "Перекрёсток миров (СИ)"

Автор книги: Иван Косаченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 25 страниц)

  Нет. Я не опустил топор. Внезапно пелена ярости спала, и я смог ясно понять происходящее. Лана смотрела на меня не видящими глазами, и кровь сочилась из её потрескавшихся губ. Моя волчица. Над ней горой навис Басаврюк, с напряжённым вниманием следил он за мной, даже подался вперёд, чтобы лучше видеть происходящее. Нет, я не доставлю ему такого удовольствия.

  Блестящий топор упал в липкую жижу, забрызгав грязью высокие сапоги демона. В этот момент, впервые, я осознал со всей ясностью рассудка, смысл слов, если тебя ударили в щёку, подставь другую щёку, если тебя бьёт мерзавец, совсем не обязательно становиться мерзавцем, уподобляясь ему. Боюсь, это ещё одна заповедь, забытая в моём мире.

  – Завтра вы будете казнены, – произнёс Басаврюк, и, вонзив острые шпоры в бедное животное, въехал во двор замка.

  Взбешённый бык, изрыгнул столб пламени, но не посмел ослушаться господина. Двор больше напоминал рыночную площадь, и здесь я впервые увидел гномов. Закованные в железо, они обслуживали безмозглых воинов демона: одни подковывали лошадей, время от времени знакомя свет с ещё одним остроумным выражением, не достойным слуха читателя, другие занимались сапожным и скорняцким делом, получая в расплату за труды жестокие удары и насмешки необузданных негодяев. Басаврюка окружила армия слуг, и он скрылся в своих покоях.

  Нам тоже уделили немного внимания, загнав пинками в подвал, где коренастый, обросший стальными мускулами стражник, отвёл нас в подземелье. Но перед этим, лучиком добра в тёмном царстве, цветком среди сорняков, передо мной мелькнула лохматая лапа и сунула в руки ломоть чёрного хлеба, который я тот час же спрятал за пазуху. Я успел заметить только сверкнувшие в полумраке глаза, мигом скрывшиеся за дверьми. Похоже, стражник ничего не заметил.

  Сырые ступени вывели нас к подземным казематам, и стальная решётка с лязгом захлопнулась за нами. Я подошёл к стене, когда услышал за спиной глухой удар и, обернувшись, увидел лежащую без сознания Лану. Силы оставили девушку, преодолев тяготы пути, волчица не могла вынести неволю.

  Я бросился к ней и приподнял безвольно повисшую руку моей лесной нимфы. К великой моей радости, тоненькая ниточка пульса прощупывалась.

  Бедная моя девочка. В углу камеры стояла массивная, проржавленная бадья, наполненная мутной водой. Оторвав кусок грязной шкуры с ещё торчащими не ней редкими кустиками порыжелого меха, служившей мне вместо одежды, я опустил его в бадью и когда он пропитался водой, положил на лоб девушки. Через несколько минут, полных для меня немого отчаяния, её веки слабо затрепетали. Вне себя от радости, не в силах удержаться, я наклонился и обнял её милую голову, и бес конца целовал закрытые глаза и её бледные губы. Это, наверное, помогло, Лана пришла в сознание.

  С благоговением достал я из-за пазухи ломоть чёрствого хлеба, и дрожащей рукой разломал его на части. Как величайшие сокровища мира, подбирал я скупые крошки, боясь пропустить хоть одну. Намочив хлеб в воде, так что образовался мякиш, я поднёс его к губам моей девочки. Очень осторожно она откусила небольшой кусочек, и глаза её наполнились слезами.

  – Не плачь, милая, – говорил я, сам стараясь скрыть подступившие слёзы.

  Покачав головой, она показала, чтобы я тоже ел. Не в силах противиться, я откусил кусок и с трудом проглотил его.

  Первую секунду, сильнейший спазм сжал желудок, организм отвык от еды и отказывался принимать пищу. Резкая боль в животе, показала, как далеко мы зашли по дороге к смерти.

  Я вспомнил рассказ своей бабушки, как во время второй мировой, на их улицу зашла женщина с ребёнком, и дитя с голоду кусала свои ручки на глазах у рыдающей матери. Пока детвора металась, пытаясь добыть хоть картофельных лушпаек, и ребёнок и мать умерли на глазах у подростков, их уже ни что не могло спасти. Страшно, страшно пережить такое.

  Ну почему люди не учатся на своих ошибках, продолжают войны, приводящие к таким ужасам. Сама война и есть самый страшный ужас, а ведь кому-то это нравится. И эти извращенцы среди нас, любой может быть таким, или стать одним из них.

  Эти привидения, тени осени, рождают террор и страх в сердцах людей, именно они превращают детей в малолетних убийц с наглухо съехавшей крышей, считающих, что ради жизни в раю, нужно убить как можно больше невинных людей. Страшно. Когда же это кончится.

  Мы восхищаемся военными подвигами, но как было бы здорово, если бы просто не было войн, и не нужно было бы геройствовать. Чтобы самым великим подвигом стало достойное воспитание детей.

  За этот кусок чёрствого хлеба, я бы, не задумываясь, отдал все сокровища мира, будь они в моём распоряжении. Не представляю, кто может роскошествовать, когда люди голодают? Лицемеры. Вспоминая мой мир, так и хотелось сказать словами Хаггарда, – золото, бриллианты, вот они, берите их, владейте ими, ешьте их, пейте их.

  Новый приступ боли прервал ход мыслей. Где же вы друзья, храбрый Гаят, великодушный Велес, Карелл, чёрт его возьми. Всю свою прошлую жизнь я не просил помощи, из боязни, что и меня попросят о чём-то таком. Но сейчас другое время, другой я, помогите, спасите Лану.

  Потом мы спали, не было в мире воли способной противиться такой усталости, в эти часы могло произойти всё что угодно, мы бы даже не пошевелились. Спали мы долго, и это был первый день заточения. Первый день, среди длинной череды дней, с неумолимой последовательностью следующих друг за другом.

  Я много думал тогда о природе времени, что бы просто не сойти с ума. Постепенно стала вырисовываться смутная линия понимания, но тогда же я ощутил новый приступ наведённых эмоций, и размышления пришлось отложить до лучших времён.

  Сначала вмешательство выразилось в нахлынувших воспоминаниях, словно открылись шлюзы памяти, и из труб потекли мутные потоки самых болезненных воспоминаний; где-то, я кому-то не помог в трудную минуту, где-то поступал не правильно, и приносил страдания. Образ окровавленного Луэллина, протягивающего ко мне руку, с немым укором в вопрошающих глазах, являлся мне во сне, и каждый раз я просыпался в холодном поту.

  Очень скоро я уже чувствовал себя последним негодяем, приносящим людям одни несчастья. В ушах постоянно звенел детский плач Ани, пронизанный вибрирующим ужасом. От этого невозможно было спрятаться, должно быть так чувствовал себя Иуда в день предательства, и будь у меня верёвка, кто знает, чем бы это закончилось.

  В такие минуты Лана сидела рядом со мной и прижимала мою руку к своему сердцу. На неё Басаврюк видимого воздействия не оказывал, а может, оборотни были к нему невосприимчивы.

  Дни летели за днями, и это становилось всё невыносимее, я спрашивал себя не сошёл ли я уже с ума, и не находил ответа. Если бы не поддержка Ланы, я точно бы свихнулся.

  Как я говорил, питались мы отбросами со столов нетопырей, которые сами ели помои как свиньи, да что там, свиней кормили лучше. Тут попрошу не путать нетопырей с демонами, те питались значительно лучше, и состояли на личной службе у своих повелителей.

  Не представляю, сколько прошло дней, со времени нашего пленения, но в один из них, засов на двери заскрипел, и показалась ухмыляющаяся рожа нашего стражника. На этот раз он не принёс еду, а сделал знак следовать за ним. Лана, шатаясь, поднялась с пола и попыталась помочь мне встать. С великим трудом я поднялся, и побрёл к двери, о том, чтобы бежать не могло быть и речи.

  Щёлкнул кнут, но я даже не ощутил удара, только Лана нашла в себе силы оскалить зубы. Едва передвигая ноги, мы побрели за стражником. Лестница оказалась тяжким испытанием, почти непреодолимым, и если бы стражник, до тупого мозга которого, наконец, дошло, что самим нам не подняться, не поднял нас наверх, мы бы полегли на первой ступеньке.

  Двери открылись, и розовый луч заходящего солнца упёрся мне в лицо, и это было здорово, жизнь продолжалась. Одна за другой открывались тяжёлые, обитые железом двери, и, наконец, мы вышли в просторный зал, скрытый в самом центре старого замка.

  За огромным дубовым столом возвышалась тяжёлая туша Басаврюка, громко захохотавшего при виде нас, так что тело его затряслось словно желеобразная масса. Стол был уставлен всевозможными яствами. Десятки демонов, видимо, высшего сословия, в неимоверном количестве пожирали жареных быков и свиней, запивая из огромных деревянных кружек густым ароматным пивом. Сам Басаврюк, едва отсмеявшись, откусил здоровый кусок от копчёного окорока и довольный, пережёвывал его.

  Всё здесь соответствовало его вкусу. В чадящем свете факелов мерцало золото, наложенное на всё, что только было можно украсить: и стулья, и огромные каменные очаги, отличавшиеся необыкновенно грубой работой, всё было в золоте, и челядь, услужливо хохотавшая над нами вместе с Басаврюком, щеголяла чеканным золотом.

  Наш стражник почтительно склонился в низком поклоне, и сильным рывком бросил нас на колени. Басаврюк махнул рукой, и поудобней развалился в своём троноподобном кресле. Стражник мигом исчез, оставив нас в зале наедине с демонами. По знаку Басаврюка, мы кое-как поднялись и подошли ближе к демону, мимо чавкающих морд упитанной челяди.

  По правую руку Басаврюка, сидело существо не похожее на других. Маленького роста, с длинными мохнатыми руками и густой чёрной бородой, сквозь которую иногда сверкали острые белые зубы. Глубоко посаженые глаза ничего не выражали и массивные надбровные дуги со свирепо сдвинутыми лохматыми бровями, придавали существу необычайно грозный вид. Широкий нос с раздутыми ноздрями, толстые красные щёки, всё в нём обличало большую силу, и огромный топор, висящий за спиной, придавал ещё больший вес его внушительному виду. В осанке сквозила гордость и надменное презрение к окружающим. Чуть позже я заметил ещё одну особенность, в его вооружении, на кольчуге тончайшей работы, не было ни грамма золота. Всё было изготовлено из крепкого металла и отличалось изяществом, говорящем об известном вкусе хозяина. Притом, что каждая деталь вооружения была чрезвычайна прочна. Это был малорослый Геркулес, ну всё как из сказок про гномов.

  Басаврюк заметил моё внимание.

  – Вижу, ты сильнее, чем я думал, – прогремел он, наклонив вперёд свою бычью голову, – мои чары не оказали на тебя должного влияния.

  Заметив мою усмешку, он рассвирепел, но сдержался.

  – Впрочем, я не очень старался, тратить силы на одного червя, среди миллионов ему подобных кишащих в своих навозных кучах, нет, это глупо.

  Он презрительно усмехнулся, под громкий хохот вторящих ему демонов, только на лице гнома не отразилось ни тени эмоций, но мне показалось, что густые брови ещё больше сошлись на переносице.

  – Ты умрёшь избранный, но не сейчас, сейчас ты ещё не готов, народ должен видеть твоё унижение. Когда червь будет раздавлен, только тогда его разрежут на части и сожгут, чтобы не размножился. Размножился, – замычал Басаврюк, оглашая зал оглушительным хохотом, радуясь своей грубой шутке.

  В глазах демона зажглись искорки.

  – Так, когда же ты будешь готов? – спросил он с внезапным интересом, – нельзя заставлять людей долго ждать, ты бы видел, какой интерес вызывает в толпе казнь тебя и твоей волосатой шлюхи.

  Он снова расхохотался. Огромная рука взметнулась, и пощёчина бросила меня на холодные каменные плиты в полуобморочном состоянии.

  – Нельзя заставлять людей долго ждать, – гремел Басаврюк, – быть может, это тебя подогреет.

  Гнев медленно поднялся в моей душе, и кровь застучала в висках.

  – Да, о да, так, ты разъярён, – прорычал демон, в каком-то садистском экстазе.

  – Не сдерживай себя, ну же, отдайся ярости, это ведь так невыразимо, весь мир дрожит у твоих ног, ну же, ненавидь меня, я разрешаю. Давай же, мужчина должен уметь драться.

  – Настоящий мужчина, должен уметь сдерживать себя, – прохрипел я сквозь спёкшиеся губы.

  Капля крови упала на пол.

  – Тогда ты самая последняя овца, какую я только видел, – взревел Басаврюк.

  – Это ничего, в отличие от других, овцы станут по правую руку Бога.

  Брови демона удивлённо взметнулись, несколько мгновений он молча взирал на меня.

  – Что ты хочешь этим сказать? – медленно с угрозой в голосе произнёс он.

  – А ты как думаешь?

  Басаврюк очень удивился.

  – Эта скотина, – он поперхнулся, – эта скотина, только что обозвала нас козлами.

  В зале повисла тишина и тут же взорвалась разноголосым хором сердитых голосов, пересыпанным отборным рычанием.

  – Вижу тебя, заинтересовал мой слуга, – прохрипел демон, – думаю, будет достойно, если он подрежет языки вам обоим, ваше избранное высочество, – с этими словами он кивнул гному.

  Гном не спеша отпил из своей кружки и медленно поднялся.

  – Я не палач, – тихо произнёс он хриплым голосом, и, выйдя из-за стола, направился к выходу.

  – Вернись, – взревел Басаврюк, и, в страшной ярости, поднялся со своего трона.

  Гном, не останавливаясь, повернул голову, и в его глазах блеснула угроза. Дверь распахнулась и со скрипом захлопнулась за его спиной. Все замерли. Лицо демона налилось кровью и начало синеть от страшного гнева. Волна ненависти пронеслась по залу, бросив присутствующих на пол. Некоторые со стоном повалились под стол и с глухими воплями рвали шерсть у себя на голове.

  Басаврюк больше не смеялся, и стоял с искажённым гневом лицом. Ему бросили вызов в собственном замке, и кто, его же раб. Невероятным усилием воли, он взял себя в руки, и слуги вздохнули с облегчением, ещё не веря, что остались живы.

  – Клянусь, – тихо произнёс Басаврюк, – клянусь, когда всё кончится, ты пожалеешь о сегодняшнем дне, ты долго будешь жалеть гном, уж я об этом позабочусь.

  В зал, на дрожащих коленях, вполз страж, и по знаку демона, потащил нас в подземелье. Прежде чем захлопнулись двери темницы, я заметил, что двор устлан корчащимися в судорогах нетопырями и гномами. Гнев Басаврюка не щадил ни кого.

  Следующий за этим день, ознаменовался ещё большим сюрпризом. Дверь камеры распахнулась, и дрожащий от страха страж, протиснулся в дверной проём с подносом, уставленным настоящей едой. Здесь был хлеб и настоящее мясо, в чашке плескалось густое пиво, и всё было свежим и ароматным.

  У меня рот открылся от удивления, и закрылся только тогда, когда в нём исчезла последняя крошка с вместительного подноса. Лана тоже наелась досыта, и после мы долго гадали, кто мог прислать нам такой великолепный подарок.

  Однако на этом сюрпризы не кончились, передачи с едой стали приходить каждый день, кто бы ни был наш благодетель, он был щедр и богат, не всякий в этой обнищавшей стране, мог позволить себе такие затраты.

  Мысль о гноме не покидала меня. Я был почти уверен, что это он наш таинственный незнакомец, и когда через несколько недель двери камеры распахнулись, и проёме появилась его чёрная борода, я нисколько не удивился.

  – Не боитесь вызвать недовольство Басаврюка, читать эмоции это его конёк, – произнёс я, пожимая твёрдую ладонь гнома.

  – Я уже вызвал его недовольство, – твёрдо ответил гном.

  – Тогда за чем вы делаете это для нас?

  Гном немного помолчал, и грузно опустился на мои нары, тяжко заскрипевшие и заходившие ходуном, под его весом.

  – Я делаю это не для вас, а для своего народа.

  – Так в чём же дело?

  – Не притворяйся дураком, – досадливо крякнул старый гном, – только от тебя теперь зависит наша жизнь.

  – Твоя жизнь.

  – В первую очередь, точно, моя, потом остальных, конечно, самыми первыми умрёте вы, – добавил он просто.

  – Мы же живы до вашей казни, после, я даже думать не хочу о том, что будет после.

  – Почему Басаврюк сразу не убил вас?

  – Моя смерть, взбунтовала бы всех гномов и добыча золота тогда бы сократилась, он не может пойти на это, особливо сейчас, в самый кризис противостояния первых. Нет, только не сейчас. Демоны сошлись в битве за власть, пока этого не видно, но скоро прольются реки крови.

  Гном заскрежетал зубами.

  – Почему же вы не оставите прииски?

  – Пока у него камень гномов, ключ земли, мы не можем противиться тёмной воле, вот почему нам нужен ты.

  Представленная в воображении картина настолько накалила атмосферу, что гном с такой силой грохнул по столу, что дерево не выдержало, и стол раскололся на части. Смутившись собственного проявления чувства, он замолчал.

  – Я даже не знаю где он этот камень, – осторожно произнёс я.

  – Демон таскает его с собой, в золотой цепочке вечно торчащей на его шее.

  – Просто, и эффективно, – восхитился я, – даже не представляю, как его можно достать.

  – Придётся тебе постараться.

  – В таком случае, мне хотелось бы знать ваше имя.

  Лёгкая тень пробежала по лицу гнома. Решительно махнув рукой, он хрипло рявкнул,– меня зовут Ральд, и это моё настоящее имя. Всё, – гном внезапно встал, это было подобно разорвавшейся бомбе, – я не могу здесь долго оставаться.

  Он направился к двери, в сомнении остановился, вернулся, отхлебнул добрый глоток из кружки с пивом, довольно кивнул головой, и вышел из камеры, на этот раз окончательно.

  – Интересный случай.

  – Что ты имеешь в виду? – тихо спросила Лана.

  – Ну как же. Вождём обычно становится, если власть не наследуемая, либо самый сильный, либо самый умный. Наш гном удачно совместил оба этих ценных качества.

  – Он рискует.

  – Рискует, это относится к первому его качеству, но голова, позволит ему снизить риск до минимума, в случае нужды он нас продаст.

  – Ты уверен?

  – Нет. Просто эти особы отвечают не за себя лично, ему предстоит заботиться о народе.

  – Знаешь, о чём я сейчас думаю? – закрыв глаза, произнесла Лана.

  – Нет, не знаю, расскажи.

  – Я вспомнила замок Луэллина, наши комнаты, какие мягкие там был перины, а простыни – гладкие, шелковистые, как они ласкали кожу.

  – Скажешь тоже. Не трави душу, бедный Луэллин, как-то он сейчас там.

  – А я ведь послала ему элементаля.

  – Чтооо? – я аж подскочил.

  – И ничего мне не сказала? Ты его просила помочь?

  – Чем бы он нам помог, – фыркнула Лана в ответ.

  – Нет, я сообщила ему, что у нас всё в порядке, что терпеть осталось не долго.

  Я чуть не задохнулся.

  – Но! – тут я остановился.

  – Возможно, ты и правильно сделала, он ничем не смог бы нам помочь, только наделал бы глупостей. Знал бы Луэллин, как призрачна его надежда.

  Я вздохнул.

  – Как ты догадалась, что эльфы ещё живы, ведь Басаврюк сказал, что почти все острова захвачены.

  – Ах, Георгий, наивный ты Жора, разве ты не заметил, что природа перестала меняться в худшую сторону, теперь всё как всегда. Нет, Луэллин жив, и я думаю, что демоны сняли осаду их земель. Чьи же ещё армии разбил Велес с твоими друзьями, теперь демоны долго не придут в себя и наша задача за это время унести отсюда ноги.

  – Не так то это просто.

  – Придётся постараться.

  Глава 19

  Идиоты.

  Солнце вновь взошло над миром, где на тысячу дураков прозябает один умный, молчаливо перенося свои страдания. Миллионы идиотов, где каждый мнит себя гением, тем самым подтверждая, что ещё больший дурак, чем кажется. Прости господи, конечно, ты всех любишь одинаково, но судить нас будешь по-разному. Вместо того чтобы просить прощения, мы по-прежнему благодарим тебя за то, что лучше других. Ничему не учит нас история, собрание человеческих ошибок во многих томах. Вселенная есть ты и мы часть вселенной, ешьте хлеб – это плоть моя, пейте вино – это кровь моя, всё сущее – это я, добавил бы я к этим строкам библии.

  Печально выкатило солнце из-за серого горизонта свой красный глаз. Мигнуло белым облаком, бог знает, как очутившемся в бескрайних просторах голубого неба, и принялось разогревать проснувшуюся землю. Зародилось утро, широко открыв умытые росой глаза, навстречу неясному грохоту наступающего дня.

  Нет ничего на свете приятнее неторопливого рассвета, когда не надо спешить, и день предвещает одни удовольствия, когда вся жизнь ещё впереди, и нет забот.

  Приятно встречать ясные вечера с редкими, только что появившимися в прозрачной глубине неба звёздами. Чувствовать негу не в пустую прошедшего дня и со спокойной удовлетворённостью расслабиться, чувствуя, как Морфей, цепкою рукою, смежает веки, ввергая в пучину здорового сна. Увы, минуло детство золотое.

  Лишь солнца луч позолотил край неба, как грохот тысяч заступов грянул в тишине. Облако пыли чёрным пятном поднялось со дна карьера, загородив собою солнце. Свист бича и резкие оклики надсмотрщиков смешивались с глухим стоном рабов, заглушая ропот негодования.

  Лесные гномы, привыкшие к тенистым полянам родных лесов, гнули спину в золотоносных карьерах Басаврюка. Густые чёрные бороды порыжели на солнце, и солёный пот стекал с длинных усов на рыхлый песок, днём нагревавшийся до такой степени, что удушливое марево вынуждало надсмотрщиков искать спасения в тени. Но сами работы не прекращались ни на мгновение. И здесь золото властвовало над миром, неся смерть и страдания не имущим.

  Ни одна социальная система мира, не отличается справедливостью, всегда благо одних строится за счёт тяжкого труда других. Со стороны гор, загораживающих песчаные карьеры с севера, в небо чёртовыми пальцами упёрлись пять чёрных столбов, подобно Мози-оа-Кунья на кружевной Ниагаре, только тёмного царства.

  Тролли трудились в горных шахтах, разрабатывая золотоносные рудники. Слово Басаврюка, скреплённое волшебным ключом, было непререкаемо. То один, то другой гном, молча, валился на землю, и его место тут же занимал другой. Мёртвого оттаскивали в сторону и быстро засыпали просеянным песком. В дюнах таилось огромное кладбище, надёжно хранившее кости мёртвых.

  Всё это довелось мне увидеть, проезжая в закрытой клетке, когда Басаврюк по своей прихоти, вновь возжелал нас увидеть. За всё время следования не было произнесено ни слова, только порою в густой пыли быстро мелькали глаза какого-нибудь гнома, и в них сверкала надежда.

  Говорят умение властвовать – искра Божья, этой харизмой обладает лишь пять процентов населения планеты, у меня этой искры нет, и никогда не было. Мой дар, возможно, направлять людей, обладающих этой искрой, и бремя ответственности вдруг свалившейся на меня, тяжким камнем давила на грудь, и не было другого пути. Боже, дай мне сил вынести эту ношу, ведь я не способнее любого другого.

  Глава 20

  Трень, трень, трень – тихо поёт сверчок за окном. Огромная луна, разливает в воздухе жемчужное сияние, и река перекинула по своей ровной глади, блестящую дорожку. Так думаю я, сидя в тёмном сыром углу тесной камеры, пропитанной запахом пота и тлена, здесь пахнет смертью. Тощие крысы шуршат в темноте и их жадные глаза поблёскивают красным светом. Но не хочется думать о неизбежном. В уходящие мгновения жизни вспоминаешь светлые минуты, порою озаряющие мрак существования.

  Так о чём же поёт сверчок? Вопрос, который задают себе все романтики мира, люди, как правило, несчастные и одинокие. Может это душа поэта, проливающая слёзы воспоминаний при свете полной луны? Или волшебство ночи, завораживающее тихой песней влюблённых. Завтра утром нас казнят. Чушь всё это, сверчок ищет подругу и верещит от желания. Утром всё смолкнет. Утром смолкнет всё.

  Тик-так, отсчитывают невидимые часы невидимые секунды. Это ж надо, сижу здесь и сейчас, и знаю, что будет потом, блин, диплом экстрасенса мне, пожалуйста, завтра буду его защищать. Завтра? Кто знает, может уже сегодня. Бедная Лана, и угораздило её связаться со мною. Как я её встретил? Воображение тут же нарисовало картину – солнечное утро, свободный ветер треплет верхушки деревьев и, утихая, нежно гладит её густые чёрные волосы, играет солнечными лучиками на её прекрасной гладкой коже. Как она хороша. Настороженным взором следит она за мной, а густой едкий дым костра, как назло, застилает мне глаза и щиплет в носу.

  Воспоминания. Я бросаю взгляд на лежащую на полу Лану. Она по-прежнему прекрасна, несмотря на заострившиеся черты лица, и синие круги под глазами, и в ней больше нет вражды и отчуждения, она мне верит. Верит мне, а я? Что я сделал для неё? Привёл к смерти. Мысли терзают мою душу, и невыносимая тоска разрывает сердце и хочется выть на луну, как обезумевшему волку, вместе со сверчком.

  Её лёгкое прикосновение рождает бурю в душе, разрывает мрак, и тоненький лучик света согревает сердце. Нежность вызывает непрошеные слёзы и мучительную радость, когда хочется броситься в бушующее пламя и со смехом вдохнуть огненные языки. Близится рассвет, я это чувствую, потому, как гаснет надежда и холодная пустота обволакивает меня смертным объятием.

  Крысы рыли свои норы и скреблись под землёй, счастливые, они не ведали отчаяния. Щёлкнул замок, и дверь со скрипом отворилась. Я вздрогнул и чуть не поддался паническому чувству. Вдруг земля подо мной задрожала и подалась, и, едва сдержав крик, я провалился вниз.

  Твёрдая рука с силой сжала моё запястье, и старый гном поднёс палец к губам, приказывая молчать. Я замотал головой, пытаясь сказать, но было поздно. Громкий крик стража разнёсся по всему подземелью.

  – Скорее, – крикнул гном и бросился в темноту тоннеля.

  Раздалось звериное рычание, и крик стражника прервался, обагрённая кровью волчица, прыгнула в подкоп. Всё произошло так внезапно, что я ничего не успел понять, только сердце словно взбесилось, и дёргалось в груди как цепная собака. Я бросился за гномом, ощущая спиной тёплое дыхание волка.

  – Сюда, – хрипел в темноте голос Ральда.

  Теперь я разглядел целый отряд гномов, бежавших впереди.

  – Как вы нас нашли?

  – Не задавай таких идиотских вопросов гному.

  – Но?

  – Никаких но, мы должны были тебя спасти.

  – Я хотел.

  – Заткнись!

  И я заткнулся. Подземные коридоры разветвлялись и множились, это должно было сбить преследователей со следа, я поражался, сколько работы переделали гномы за это время. Постепенно мысли успокоились. Надежда вернула уверенность и силы. Босые ноги мягко ступали в рыхлую прохладную землю, и это было приятно, просто здорово.

  Чья-то рука коснулась моего плеча и, пошарив перед собой, я ощутил холод полированной стали. С великой благодарностью схватил я рукоять меча. Лана волком прошмыгнула мимо меня и помчалась вперёд. Позади раздавались громкие вопли и звон оружия. Поворот за поворотом, и преследователи отставали с каждым километром. Я задыхался, когда властный голос Ральда приказал остановиться.

  – Бежать нет смысла, здесь мы в безопасности.

  – Думаю надо идти дальше, – сказал я.

  – Так и сделаем, но сначала отдохнём, да и подкрепиться не помешает.

  Одобрительное ворчание раздалось в ответ. Ударил кремень и вспыхнул яркий огонь. Гномы развязали узлы и достали благословенную еду, – хлеб, мясо, сыр, – любимая пища, в объёмных флягах плескалось густое пиво. Пожилой гном, внимательно меня разглядывал.

  – Что-то не похоже, что бы вы плохо питались, – проскрипел он настороженно.

  – Всё в порядке, почтенный Орин, они свои.

  – И это избранный? – гном искренно удивился, – да я в свои-то годы, сильнее его, даже внук мой его одолеет.

  – Ты же знаешь, что дело тут не в силе, – уважительно произнёс Ральд.

  – Так-то так, но всё же спокойнее с сильным человеком.

  – Чем это вам не нравится моя мускулатура, – сказал я, напрягая бицепсы.

  Старый гном рассмеялся и, взяв мою ладонь, легонько сдавил, так что я скривился от боли. Заплясав на месте, я объяснил, что удовлетворён разъяснением, и долго потом разнимал слипшиеся пальцы. Лана, превратившись в человека, с неодобрением наблюдала всё это.

  – Что дальше? – произнесла она серьёзным тоном.

  – Дальше будем отсюда выбираться, – проговорил предводитель и довольно вытер пену с густых усов.

  – Погоня отстала, стоит уйти подальше.

  – Ты права девочка. Эх, если бы мы всё время были под землёй. Но ты права, пора идти.

  Степенные гномы быстро сложили свои узелки, и, выстроившись гуськом, пошли дальше. Я заметил, что они побросали заступы и кирки. Ещё через какое-то время, я обратил внимание, что, не смотря на возраст, их походка легка и свободна, а осанка выдаёт прирождённых воинов. И когда из тайника достали гору блестящего оружия, я не удивился, только его количество меня смутило. Когда они закончили вооружиться, то больше походили на закованных в броню роботов.

  – Куда вам столько всего, – спросил я.

  – Видишь ли, мы гномы любим крайности, биться так до конца, есть до отвала, веселиться пока не станет грустно. Много не мало.

  Я взял Лану под руку, и пошёл дальше. Какое-то тревожное чувство не оставляло меня, я по-прежнему чувствовал себя как в камере, наверное, надо было поскорее выйти на свежий воздух. Скоро я заметил, что стены коридоров начинают светиться в темноте, через километр пути света было достаточно, чтоб потушить факелы. Протянув руку, я ощутил под пальцами мягкий мох, он и светился в темноте.

  – Это старые тоннели? – спросила Лана.

  – Это древние тоннели, – благоговейным шёпотом произнёс Орин, дотрагиваясь до стены. Их прорыли, когда и деда моего ещё на свете не было.

  – И как далеко они тянутся?

  – Достаточно далеко, – уклончиво произнёс Ральд, и ускорил шаги.

  Пришлось поспевать за ними. Идти было легко и удобно. Ещё раз мы остановились, чтобы поесть. Постепенно поведение гномов становилось всё нервознее, и их насупленные брови не предвещали ничего хорошего. Ральд остановился, и, подумав, подошёл ко мне.

  – Скоро нам предстоит выйти на поверхность.

  Беспокойство сквозило в его голосе.

  – Мы ушли так далеко, – сказал я.

  Гном покачал головой.

  – Как бы далеко мы не ушли, власть Басаврюка простирается ещё дальше, и у него есть камень.

  – Ну и что?

  – Удивительно, но мы не ощущаем его влияния, это то меня и беспокоит.

  – Что же делать? – произнесла подошедшая к нам Лана.

  – Делать больше нечего, пошли дальше.

  Ещё через несколько десятков метров, впереди показалось крошечное пятно света. Постепенно оно всё больше увеличивалось в размерах. Гномы шли всё медленнее и недалеко от выхода совсем остановились. Старый Орин обернулся назад и бросил долгий взгляд на светящиеся ровным зеленоватым светом коридоры, уходящие глубоко под землю.

  – В чём дело? – недоумённо спросил я.

  – Слишком спокойно, – односложно ответил гном.

  Некоторое время мы стояли, молча, вслушиваясь в тишину. Тревожное ожидание, вновь обрушившееся на мои истощённые нервы, чуть не довело меня до истерики. Предводитель медленно достал из-за спины огромный топор. Осторожно мы двинулись к выходу. И всё было спокойно. Пятно света увеличивалось и скоро заслонило всё кругом. Гномы нерешительно вышли из тоннеля и остановились.

  Свет больно ударил по моим глазам. Гномы успели к нему привыкнуть, прежде чем выбрались на поверхность, и теперь внимательно всматривались в обступившую нас зелень леса. Орин нюхал воздух своим сморщенным носом. Что-то было не так и в тот момент, когда я понял что, было уже поздно.