Текст книги "Гончая свора (СИ)"

Автор книги: Иван Граборов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 35 страниц)

– Точно не к такому. Намотай и чтобы больше без возражений. Я не собираюсь тащить тебя на плечах.

– Даже если меня ранит?

– Если тебя сильно ранит, то увидеть другие миры кое-кому вообще не удастся.

– Ладно, Флойд Беннет. Давай сюда припарки…

Когда они вышли наружу, снег хрустел, как и положено снегу, лёд холодил, метель сыпалась за шиворот, а мокрые одежды стремительно дубели на морозе. Флойд согревался мыслью, что, по крайней мере, задубеет и грязь. Шли прямо – в иных направлениях было не больше надежды.

Сто ярдов, двести, пятьсот, миля. Пейзаж не спешил дарить иных деталей.

– Правда, холодно. – Адайн, спрятавшую свободную руку под широкую кожаную лямку колчана, вскоре затрясло, а зубы отбили чечётку. – Почему так холодно…

– Держи. Не ахти что, знаю, но лучше чем застыть и стать ещё одним комком льда. – он снял и протянул ей куртку. – Можешь оставить её себе.

Брезгливый взгляд Адайн по шкале от 1 до 10 взял бы миллион.

– Потому что она целиком грязная?

Её вымученная ухмылка получилась с нестираемым налётом минувшего, но Флойд, изобразив доброжелательную симпатию ничуть не искуснее, ответил тем же.

– Нет, мне просто нравиться снег, ну и в целом, когда немного прохладно. Гляди вон туда. Красивые снежинки, как считаешь?

– Ты ненормальный…

Флойд улыбнулся, но буран бросил снег в лицо, а затем он, вдруг запнувшись, упал на живот. Адайн, не разжавшую кисть, дёрнуло за ним.

– Твоя рука! – воскликнула она. – Флойд, ты как?

– Терпимо…

– О что зацепился?

– Под ногами ничего не видно. – на сгибе всё же отозвалось. – Наверное о тот же лёд, но… – он протёр рукавом набросанный снег, добираясь до земли.

– Чего застыл? Что там? – закрывалась она от снегового вихря.

– Мы идём по озеру. – он поднял голову и его осенило. – Это не шипы льда, это застывшие волны и брызги. В жидкость что-то падало сверху или она так сильно кипела!

– По озеру или нет, но вставай скорее. – подгоняла Адайн, сохраняя потрясающую трезвость восприятия. – Раз решил раньше срока свести нас с Нагвал, то нельзя останавливаться на полпути.

– Погоди. Кажется, там что-то есть, подо льдом… Я вижу вроде…

В следующий момент его глаза наполнились ужасом непередаваемых форм, а нижняя челюсть сползла на передёрнувшийся кадык. Флойд чуть не свалился, резко вспрыгивая, цепенея забросал проделанное окошко и, не объясняя происшедшего, рванул Адайн вперёд.

– Что там было?! – кричала она в спину.

– Надо убираться отсюда! – повторял он, как мантру. – Надо убираться!

Они пробежали довольно много. Сколько точно расстояния было покрыто, пока чаша озера не устремилась в подъём, не сказала бы и охотница, привыкшая запоминать каждый шаг и след. Волны стали заметно редеть по мере приближения к берегу, – они, конечно, не были уверенны – хоть плотно нагоняемая метель, обметавшая сугробы, всё ещё и укрывала его от ступавших. Так было до тех пор, пока они чуть не налетели на стену, не успев отбежать и на пятьдесят футов от крайней льдины.

– Похоже на бетон, но совсем не он. Поразительно. – разговаривал Флойд сам с собой.

– Смотри, тут надпись. – указала Адайн. – Блестит. Никогда не видела чтобы закорючки блестели.

– Да, вижу.

– Прочитай мне вслух.

– Прочесть? Думаешь, я понимаю любой язык, какой увижу?

– Конечно. Валлур же тебя уколол этим энло… энтра…

– Иглой с энларидом. – кивнул Флойд. – На надписи эффект не распространяется, он предупреждал. Зрительное восприятие символов сложнее.

– Жаль. Но если нам повезёт и мы повстречаемся с теми кто тут живёт, то ты бы смог с ними заговорить? – он нервно сглотнул, поглядывая под ноги и Адайн, как ей показалось, кое-что поняла. – Нет, плохая, плохая мысль…

– Залезай на плечи. Я подсажу тебя до верха, а потом ты подтянешь меня.

Древо миров, а для них – маленькая точка вдалеке между разрушенных зданий, стоящих в кольце, и знак. Клисс, выразительно чёткий, краснеющий листами четырёх цветовых палитр, трепыхался тоненькими ветвями от завываний бурана. Ему, как и им, было плохо. Он, как и они, медленно умирал, не переставая бороться со стужей.

Перед тем, как они перепрыгнули край толстой ограды и скатились по примкнувшему к стене оледенению, Флойд, помимо древа, контрастирующего с остальным пейзажем, оглядел оставшееся позади озеро.

Резервуар, без сомнений. Большущий резервуар овальной формы для воды или иной жидкости. Из-за плотности снега не разглядеть, но вроде, как ей подумалось, Адайн увидела ещё несколько таких овалов впереди и несколько сзади, выстроенных в линию.

Спустились. Сверху снежная корка была толстой, не давая провалиться, но стоило топнуть чуть увереннее и их скрывало почти до пояса. Перед ними, стоило отойти параллельно от резервуара, возникла рукотворная насыпь, а за ней нечищеная дорога без полос, разделений и разметок, идущая в круг высоких башен к клиссу и, напротив, уводящая до верхотуры осыпавшегося каньона. Большую часть из этого они не видели – буран, уплотнившись к низу будто дым, не давал пробиться взглядом дальше пары десятков ярдов.

Флойду вдруг пришла на ум идея, вполне согласовавшаяся с домыслами о незримом механизме судьбы, пленниками которого они все стали.

– Пусть взявшие след идут к древу. – сказал он, когда они вскарабкивались на дорожное покрытие.

– К чему ты это обронил? – жуя слова, переспросила Адайн, закрывая воротом сопливый нос.

– Гаату передала так послание убийцы. Кроме него нет явных видимых ориентиров и мы очень удачно появились вблизи.

– Знаешь, нам в раннем детстве рассказывали истории, в которых потерявшиеся любопытные охотники, ведомые богами, находили в Ша`А чудо-древо, устраивающее испытания, проверяющие их силу, храбрость и сообразительность. В подобных историях охотники всегда проходили несколько испытаний, а с одним из них не могли справиться и умирали.

– Мораль историй в том, чтобы быть сильным, храбрым и сообразительным без изъянов?

– Она в том, что мир не прощает ошибок. В реальном лесу касание до коры не откроет секрета жизни, не спасёт охотника от самого себя и не раздвинет зарослей чащи. Если ты оступился, то ты оступился всерьёз.

– Считаешь, убийца запутывает? Вряд ли он стал бы сообщать подобное от безделья. Какой смысл себя утруждать, нагромождая для нас вымысел, только чтобы затем умертвить? И клисс посреди снегов? – покачал он головой. – Не тянет на прозрачный обман. Похоже, нас куда-то ведут.

Адайн тяжко вздохнула:

– Мы от безнадёги хватаемся за соломинку, ты ведь понимаешь?

Флойд, поджав поближе кобуру, повёл окоченевшими плечами:

– Хватаемся, а попадается, как обычно, раскалённый прут.

Она отпустила его кисть, встала на дороге, провела носком по покрытию и, удостоверившись, что по нему можно идти, завертелась, поворачиваясь то в одну сторону, то в другую.

– Кругом ничего не видно… Ладно, идём по дороге. – теперь тянула Адайн. – В крайнем случае, спрячемся в тех развалинах и попробуем согреться.

Тела. Повсюду за ограждением и на нём самом лежали тела, постепенно выползая из бури. Пока Флойд и Адайн бежали, насчитали не меньше четырёх-пяти сотен контуров, прикрытых снежной попоной, из-под которой кое-где выглядывала рука или нога существ, немного схожих с вольными Гирвалма. Головы с костлявыми гребнями словно сразу перетекали в плоские спину и грудь. Рисунок двух причудливых глаз, глубоко посаженных, как у очень старого человека, делился посередине надвое, образуя четыре узких полоски, полные крестообразных зрачков. У многих лица, часто искажённые, были зарубцованны до кости.

Они бежали, изредка задерживаясь у отдельного трупа. Рассматривали поверженных. Происходящего, как бы они того желали, от этого не прояснялось. Далее по дороге к клиссу, на вершине груды отличных, мерзостно жутких, перевитых тел, на острых коленях стоял мертвец без обеих рук с перерезанной пластиной нагрудной брони, весившей, наверное, много больше него самого. Руки его лежали рядом у груды и, даже после смерти носителя, верно сжимали оружие, что было призвано защищать многих, но лишь принесло горе одному.

Они отвернулись и старались впредь не смотреть. Адайн с Флойдом проходили мимо, аккурат в тот момент, когда этот самый мертвец, дрогнув всем телом, восстал из мёртвых и с физически ощущаемым чувством досады, делая короткие паузы между словами, нечеловечески низким голосом прокряхтел, заставив их души уйти в пятки:

– КАК ВЫ НАМЕРЕВАЛИСЬ ЭТО СДЕЛАТЬ?

Слева, брыкнув землю, шевельнулся другой, безногий:

– КЛИНКОМ? СТРЕЛОЙ? ПУЛЕЙ?

Справа, скатившись с ограждения-насыпи, мотал кусками плоти ополовиненный:

– С РАЗМАХОМ И ГРОХОТОМ ИЛИ В ТИШИ ДНЕВНОГО СНА?

Сзади на четвереньках приподнялся четвёртый и застонал:

– РАЗВЕ Я НЕ ИСКУПИЛ СВОИ МАЛЕНЬКИЕ ПРОСТУПКИ БОЛЬШИМ БЛАГОМ ДЛЯ ВСЕХ? РАЗВЕ КЛЕВЕТНИКАМ МАЛО ДОКАЗАТЕЛЬСТВ?

Пальцы рук, трясущихся толи от страха, толи от колкой россыпи льда, хлеставшей мириадами тончайших плетей их кожу, вновь сплелись. Адайн и Флойд, почувствовав прилив тепла к ногам и холод, скрежетнувший влагой по спинам, постарались оторваться прочь от бойни и мертвецов – её нарождённого выводка. Но павшие, сколь небыли бы смертельны их раны, одни за одним просыпались и просыпались, тревожа скрывавший их снег и выкрикивая пред бегущим предложения укора, тягучей смолью обливавшие сознаваемое вокруг.

Справа, без нижней челюсти:

– ВРЕМЯ ПРИТУПЛЯЕТ ВИДЕНЬЕ. ПРЕВРАЩАЕТ ЯСНЫЕ КАРТИНЫ В МАРЕВО.

Слева, воздевая месивом внутренностей:

– НО ДАВНИЕ ПОЛОТНА СЛОЖИЛИСЬ.

Двое на ограде, гневно:

– ТЫСЯЧИ ЛЕТ ОЖИДАНИЯ! БЕСКОНЕЧНОСТЬ СРЕДИ СКУПЫХ УМОВ И ПУСТОГО НЕБА!

Безглазый справа, с воткнутым в шею шипом:

– ЧАС ПРОБИЛ. ВЫ НЕСЁТЕ МНЕ КИРТАНИ. ВЫ, ТОГО НЕ ЗНАЯ, ОТДАЛИ МНЕ И КЛЮЧ.

Заваленный телами собратьев слева:

– НЕОБХОДИМОЕ, НАКОНЕЦ, БУДЕТ ПОЛУЧЕНО И СКОРО ПЛАН ВОПЛОТИТСЯ.

Флойду на миг показалось, что головоломка сошлась и найден ответ на целый ворох вопросов, но следующие слова всё перекрыли.

Прямо на дороге, выглядывая из распоротого брюха большого многоногого существа:

– ТЕПЕРЬ ВЫ ПРОСТО ГОНЧИЕ, ВЗЯВШИЕ СЛЕД.

Хором всех голосов умершей армии, затмившим хлад свистящей бури:

– ВЗЯВШИЕ ЛОЖНЫЙ СЛЕД!

Флойд с Адайн, спешили, рвя резиновые носки бот и стирая раздвоенные пятки, но никак не нагоняли краснеющий клисс, уже понемногу мелькавший через снеговой заслон еле заметным пятнышком. Мертвецы кричали, но словно и извинялись в горькой досаде за что-то. Страдали, но и были полны неясной решимости.

– Мы не взявшие след! – собравшись с волей, выкрикнула Адайн, подлинно не надеясь на ответ. – Мы не знаем, что…

Громогласный хохот, оглушив, объял небо, снежную бурю и сотряс башни, обвалив последние на ряд перекрытий.

– НЕМЫСЛИМО УТАИВАТЬ СОБСТВЕННУЮ СУТЬ.

– Берегись! – затормозил по наледи Флойд, рефлекторно закрыв собой охотницу.

Грохот кованых копыт, подбитых добрым кузнецом и без пощады задолбивших в разнобой об податливый лёд справа и слева, растянулся, казалось, на сотни миль. Перекрывая свист вьюги, рёвом древнего дракона грянул боевой рог. Конники, накрепко подбитые в лощёных кавалерийских сёдлах, показались из бурана тут и там, словно давно в нём ждали их появления. Мускулистые боевые лошади северных пород, в стальных тисках-доспехах и вычурных попонах, – красно-жёлтых, клетчатых бело-серых с косыми зелёными линиями, коричнево-сиреневых, чёрных с изысканной рябью да мифологическими сюжетами – заржали, гонимые репейками острых шпор. Рыцари, что восседали верхом, не уступали в ощущаемой мощи скакунам: здесь не было слабых, здесь не было увечных и не было тех, кто мог бы пойти на попятную. Пускай и скрытые за толстыми шлемами, они были великолепны как на подбор. Латные и пластинчатые доспехи: английские, французские, германские и многие прочие – пытались перещеголять друг друга в красоте. Рогатые шлема, шлема со вставками и самые простые колпаки покачивались в такт поступи лошадей.

Грохот и напористое конское ржание. Клинья, разгневанно побивая копытами лёд, приближались, не обращая внимания на две фигуры, вставшие на их пути, и ускорялись с дьявольским рвением. Десятки тысяч лошадей двигались так плотно, что часто толкались боками. Адайн, напрягшая слух, различила за грохотом металлическое трение. Романские мечи, на клятвенные девизы которых в другое время можно было бы часами любоваться, поднялись над шлемами красочнее любого штандарта, стискиваемые латными перчатками с золотыми гардлингами. До дороги конникам оставалось около двухсот ярдов.

– Наваждение, иллюзия. – не верила она, закрывала и снова открывала глаза, зачем-то сильнее растирая при этом холодную светло-серую кожу у ребёр, высыпавшую более яркими пятнышками пробели.

– Адайн, иллюзия сейчас нас убьёт! Бежим!

И они побежали так быстро, как могли.

Сто двадцать ярдов. Ржание стало громче, цокот участился. Им виден туман посреди бурана, но в действительности это был не туман – кони надрываются, пропуская ртом лютый холод и выпуская часто расширяющимися ноздрями пар.

Восемьдесят ярдов. Нельзя осознать причину, но солнце плавно гаснет, как гаснет зажжённая лучина, идущая на исход. Гаснут мерцающие отражения ото льда и словно кричат, уходя: "Власти теням! Власти теням!". Сумерки смешались со светящимся снегом. До башен мили две – полторы.

– Не успеть до древа. – одёрнулась от него Адайн, остановившись и перекрутив на изготовку лук. – Я выстрелю, убью одно животное, а ты бросай нож в то, что будет левее. Повалим их, пробежим вперёд и упадём за тушами.

– Слишком ненадёжно. Думаешь, это сработает?

Адайн не ответила и припала на колено, выгнув спину. Шестидесятидюймовые плечи лука затрещали.

Сорок ярдов. Земля дрожит, как при землетрясении. Глубокий вдох, короткая задержка дыхания, долгий выдох. Тридцать ярдов.

Тетива вздрогнула у её щеки, рубя проносившиеся по курсу снежинки, словно арфа, попавшая в такт разошедшегося ансамбля. Стрела преодолела двадцать шесть ярдов и зашла пегой лошади, венчавшей остриё атаки, точно под правую переднюю ногу. Пегая заржала много громче, и, загибаясь колесом, рухнула мордой об лёд, скидывая седока, что, не сумев поднять головы, тут же был затоптан соратниками. Слева, вильнув дугой, припустила гнедая с белыми пятнами.

Флойд, перехватившись, бросил нож, но промахнулся. Для ножа, пускай и тяжёлого, дурное расстояние. Лезвие невесомо оцарапало рогатый налобник у самой глазной прорези, по которой он и метил, не причинив животному вреда. Так или иначе, но строй не смешался из-за уже павшей лошади и не замедлил безумной скачки. Добежать туда было немыслимо, а иной план не созрел.

Грохот. Шпоры в клиньях сильнее кольнули по лощёным конским бокам. Скачущие впереди рыцари с той и другой стороны, прижавшись к конским холкам, выставили из стременных держателей альшпицы, совни, вульжи, средневековые сарисы и протазаны. Острия лизнули снег из под копыт.

Десять ярдов. Возгласов людских всё не слыхать – всюду ржание и жаркий пар, клубами валящий из ноздрей. Будто под доспехами ничего и нет, а что вдруг и есть, то давно не живёт. Теперь конца истории не избегнуть везением. Запас его исчерпан.

Он шагнул к заметавшейся Адайн и крепко обнял охотницу, закрывая глаза. И свои и её.

– Флойд. – заговорила она первой. – Я не хочу умирать, не увидев другой жизни и другого мира. Не узнав их. Я столько желаю увидеть…

Темно стало как ночью. Со снегом светили лишь вульжи да сарисы, наверное вырвавшиеся вперёд прочих орудий зла. Им не терпелось на пир.

– Адайн.

– Что?

– Пожалуйста, не подглядывай.

Цокот копыт, наступавших на горло, звон неумолимого металла и конское ржание, обжигающего спины, сейчас будто склонились над самыми их ушами, дразня и щекоча нервы перед последним аккордом. Живые стены смыкались на линии дороги.

Ярд, рывок и удар! Адайн взвизгнула и осела, слабея в коленях. Флойд, зажмурившись и падая вслед, только и успел, что ухватился за свою куртку здоровой рукой.

***

Ни зги не увидать. Альпийский карнавал, словно сейчас 21 декабря. Буран перемещал массы снега с места на место, совершенно не умоляя ни мелких, ни крупных кусочков тонких льдинок, откалывавшихся и уносившихся на расстояния десятков миль. Север, запад, восток или юг – от названий не было толку. Не в это время. Мир целиком застыл в состоянии вечной мерзлоты. Красный лист клисса, порой отрываемый с ветки, и тот поблёк под тяжеленным снегом.

Однако теплу, даже в погибшем мире, место всё же отыскалось.

– Флойд.

– Что?

– Мы, похоже, не умерли.

– С чего ты взяла? – всерьёз спросил он, до сих пор не оторвавшись от ворота.

– У меня мёрзнут ноги. – продрожали её губы. – И солнце опять в зените.

Они почти синхронно открыли глаза. Вьюга не стихла, коля по рукам и шее. Конные, мчавшиеся во весь опор, пропали, будто были развеяны ветром. Тьма, напротив, не пропала, став гуще, но свет, избирательно и тщательно просветивший ближайшие шесть ярдов пространства конусом фонарного столба, ниспадал на их макушки. На дороге, всего в пятидесяти-шестидесяти футах, дрались двое. Оба запачканные чужой кровью по самые шлема с опущенными забралами.

Финт, подскок, уворот, косой взмах, ответный пируэт – копейщик с альшпицом, посечённый в ногу, упал на спину и тогда воин чёрного креста, расставив над поверженным ноги, занёс меч для последнего укола сквозь Т-образную прорезь. Копейщик увернулся, дёрнувшись корпусом вправо, и левой латной перчаткой с размаху сбил шлем мечника, преклонившегося в финальном аккорде удара. Мечник, смахнув волосы с потного лба, отпрянул ровно на шаг.

За шлемом скрывался Флойд, но другой, не такой как настоящий, что взирал на поединок. Он был похож на того Флойда, что выслеживал танки в филиппинских джунглях, убивал отродий на перевале и совсем недавно забил ищейку. Этот Флойд, не сдерживавший ярость, был намерен убить вновь. Он будто дразнил настоящего Флойда своей силой.

Ударом латного сапога с острым носком мираж вышиб из лежачего весь дух. Тот скривился, не успев дотянутся до альшпица. Его шлем лже-Флойд, придавив грудь коленом и вынимая из правых ножен острый квилон, сдёрнул сам.

– Донован… – Флойд, стоящий рядом с Адайн, видел свою заветную цель и был не в силах противиться сладостному видению.

На частично выбритом черепе Донована виднелась татуировка: "Братоубийца". Кончик клинка задел её, когда пропорол нижнюю челюсть и вошёл вглубь по клинолом у гарды. Донован заверещал, затрясся, забил кулаками по рукам убийцы, едва не сбрасывая с себя груз девяноста килограмм, но движения его вдруг стали медленными, неуверенными и, остановив сопротивление, он раскинулся на окроплённом кровью снегу. А затем буря одним мощным дуновением смела их явленный образ, вьюгой распуская кристалики льдинок-тел и не оставив от бившихся даже следов.

– Наваждение, иллюзия. – сказала Адайн, растирая замёрзшую кожу и облизывая своим раздвоенным языком потрескавшиеся губы. – Нас подначивают, вертят нами, показывают желаемое, выдавая его за единственно мыслимое. Нельзя останавливаться. Это ни капли не было реально… – серые веки её дрожали, глотка иссохла. – Это враньё…

Флойд усомнился. Ничто против убийства Донована Саллерса в нём не запротестовало. Он искренне не находил это страшным, ведь находил естественным, логично объяснимым итогом своих желаний. Таким естественным в природе и простым, доступным способом саморегуляции жизни, желающей себя сохранить и преумножить. Влияние Валлура – он уже мысленно повторяется за ним. И слова, изрекаемые мертвецами… Как так вышло, что некто никем не виданный знает их лучше, чем они сами?

Клисс стал ближе, ярче, словно бы древу, раскачиваемому туда-сюда, удалось потеснить стихию. Дорога уводила вниз под какое-то подобие моста и они постоянно тонули в сугробах, поэтому охотница, часто проверяя не выпал ли болтающийся лук, повела напрямую. Конечности их совсем занемели. Кости, сгибаясь и разгибаясь, доводили до исступления посылаемыми в мозг импульсами. Такими, словно с ногтей частыми движениями хирургического скальпеля соскабливали эмаль. Через какое-то время кромка снега стала толстой, удалось заново принять вертикальное положение и двигаться быстрее. За полмили до крайней башни видения наслали снова. О них всех.

Шалтийский чармалл, разогнавшись с места до пятидесяти пяти миль в час, подпрыгнул вперёд от вышек на восемьдесят футов и волчком завращался вокруг своей оси, подобрав все десять трёхпалых лап. Что-то чёрное мелькнуло за ним. Флойд с Адайн уловили свист от оперения – стрела. Попав в шалтийского чармалла, она запуталась в его длиннющих перьях, не добравшись и до подшёрстки. Пока шалтийский чармалл падал, в него полетело ещё три стрелы: две так же запутались, а третья достала ушные плавники, сняв с них верхний слой кожи. Приземлившись с доворотом, рассвирепевшее чудище, будто играло в скоростные классики, сделало три малых прыжка влево, вправо и затем снова влево. Обоюдоострый кинжал, просвистевший по воздуху почти так же изящно, как "голые" клинки Гартвига, вонзился шалтийскому чармаллу меж шести горизонтальных глаз и тот покатился кувырком. Этим, увы, не кончилось. Мираж Адайн напрыгнул на павшего зверя, начав фанатично резать его, тыкать стрелами и что-то кричать, до тех пор, пока абсурдность ситуации не превратилась в маниакальный сон, расплывчатый и убегающий. Затем целостность Адайн распалась и мираж поднял взор к небу.

Теперь они продолжали перебирать ногами в прочно поддерживаемом обоюдном молчании, как будто пред их лицами выворачивали худшие неудачи настоящей жизни, а не хорошо поставленные сцены, срежессированные кем-то находящимся за гранью доступного восприятия.

Для Аттвуда Гаррингтона иллюзией была выделена целая яхта, пускай и обшарпанная, но гордо выплывшая из-за границы видимости бури их окружавшей и морской, иллюзорной. Как и Адайн, в некотором смысле, он охотился. На что – ему не было важно. Они видели клады с золотом, чешуёй покрывшим дно кораллового рифа, видели невиданные, не существующие земли и никем не исследованные острова, полные опасностей. А ещё видели браконьеров Африки, Латинской Америки и Австралии, притаившихся у львиных прайдов. Видели, как Аттвуд Гаррингтон, вооружённый небольшим якорным крюком, подкрадывался к ним в момент пика охоты и безжалостно убивал. Кто бы мог подумать, что без крайней нужды их несколько странный руководитель безопасности, с жесточайшим кризисом среднего возраста, не тронул бы и блохи, но думал о подобном в отношении людей. Конечное видение было о том, как Аттвуд, всё в том же костюме под консервативный галстук, что-то провозглашал с представительной трибуны, отделанной под малахит. Слов они не разобрали, но увидели документ, что он весьма эмоционально потрясал на выступлении: "Да здравствует новый мир". Его слушали, ему аплодировали. То, что мираж показал после, миром было не назвать и от того лишь хуже сделалось самому Аттвуду.

В Рикташа, сидящего в тени скользкой пещеры, впились поочерёдно восемь лезвий, со звуком, какой бывает, если обеспокоенная чем-то иволга надорвано кричит, отрывисто шлёпая крыльями. Гартвиг наслаждался каждой секундой его страданий. Из разжатой кисти Рикташа, повисшей безвольно, свисает дивное украшение, инкрустированное драгоценным камнем необыкновенной формы. Гратвиг вырывает это сокровище у Рикташа и прижимает к груди, качая его, как качают колыбельную. Качая украшение, он постоянно шепчет что-то. Чьё-то имя.

Адайн, пустив все силы на слух, разобрала повторения и сразу сообщила услышанное Флойду. Иллюзорный Гартвиг звал Хмуллас. Слеза Деббана, украшение Орно – без ошибки и сомнения, это было и украшение той знакомой Гартвига, о которой он шептал. Получается они с ней…

– Великие боги! – воскликнула Адайн, поняв. – Мы должны им всё рассказать! Они же даже не подозревают… Боги!

– Расскажем. – кивнул Флойд, снова проваливаясь в снег. – Только выберемся отсюда и обязательно расскажем.

Экрит, коего они ожидали увидеть за Гартвигом, не воплотился, в миражах не существовал. Отсутствовали и другие из тех, кого они могли вспомнить. Флойд вдруг подумал, а не видят ли они сейчас то же самое, что видят и другие, их группа? Как мощны эти видения и каков охват?

– Наваждение. – шептала Адайн, предчувствуя его мысли. – Иллюзия.

Орно зрела далеко. Дальше, чем они догадывались. Мираж повествовал об Орно-предводителе, Орно-объединителе вольных. Всех вольных Гирвалма. К воротам Фракхи стекались вереницы толп, в надежде на избавление от опасностей лесов и кровожадных гор Раппара – она была щедра, добра к просящим и, не растеряв шарма излишней суровости, отчески справедлива. Она была прекраснее самой себя. Не было рядом с ней ни тронов, ни чего-то, что выделяло бы Орно среди иных вольных, но её слушались без пререканий, советов или возражений. Её почитали. Сегодняшняя травница там, в иллюзии, гналась за идеей о безопасной Фракхе, но эта погоня в коне концов и сгубила цветущий мир. Мираж показал экспансию и рост, подобные совершённым Мулгом, когда Орно уже не правила, а потом показал пожары, перенасыщение менного рынка товарами, страх окраинных деревень, шантаж Кайгарла, войну городов. Раздор из-за её стремления, из-за её жажды и брат поднял меч на брата.

Лэрд. Они поняли бы, даже не видя его самого, гордо стоящего на огромном поле мертвых, поросших пышным маком сквозь белые кости. Мираж не отразил желаний, а возможно они не сумели раскусить тонкий намёк. Он ничего не делал в отличие от других. Лэрд, словно верный сторожевой пёс, стоял без оружия и смотрел на заход солнца, а пальмы на склонах сильно мотало листами в преддверии надвигающегося циклона. В кисти одного поросшего травами солдата зажат был толстый офисный календарь, открытый на дате "Девятнадцатое октября". Он лежал левее и Лэрд его не заметил, а может и не хотел замечать. Солнце скрывается, восходит луна и страница переворачивается: "Восемнадцатое октября". Тогда Лэрд оборачивается, но совсем не изменяется – ему тошно от этого. Следом безграничное поле лишь бесконечно полнится органическими горшками под спелый мак, что падают, разимые сгустками огня. До самой его смерти.

Тёмная комната о трёх стенах с зеркальными потолком и полом, пустая, без мебели. Четвёртая стена – окно или смотровая. За ней, на удалении восьми-девяти световых лет, голубоватая звёздная туманность с багровым ядром, переходящим в обычную черноту безбрежного космоса. У смотровой стоит Валлур, включивший геф-проектор. Рыжеватый свет вращает изображение планеты и множество её крохотных спутников – им не видно, камни это или жилые станции, сознательно помещённые на орбиту. Изображение сворачивается в сомкнутом кулаке, непривычных форм, и Валлур, словно видя их с той стороны, идёт навстречу бурану. К нему примыкают миражи из ранее явленных: Флойд Беннет, небрежно поправляющий болтающуюся кобуру, за ним Аттвуд Гаррингтон, красавец под белой рубашкой и галстуком в сине-зелёных цветах консерваторов, за ним Лэрд Бирн, угрюмый как дождливый день, слева выскакивает Адайн, озираясь с наложенной на лук стрелой, вперёд выходят Орно, справляющая лучезарную накидку, и Гартвиг, почти стыдливо прячущий блестящий металл за кройкой литасового плаща. Их двойники-миражи, ускоряясь за Валлуром, берут разбег, выхватывают оружие и, разом отталкиваясь от пола, с кличем прыгают в буран. И все в нём растворяются.

– Дошли. – тянула его Адайн. – Флойд, хватит смотреть. Мы дошли…

Пурга в последний раз набила рот. Вышки выплыли из метели, как фантомная яхта Аттвуда: девять циклопических строений в геометрически правильном кольце и в центре их клусс, до которого осталось несколько шагов. Помогая друг другу, ступающие добрались под сень трясущихся ветвей. Древесный запах, похожий на запах свежей выпечки и прервавший мятные дуновения ледяной дороги, одурманил.

Пав на четвереньки от изнеможения, они приблизились к древу, погружаясь глубже во вздыбившиеся корни.

Клисс затрещал кроной, словно сломанное колесо от телеги, загудел и тогда морок исчез.

***

Звон в висках застопорился тупой ломотой в затылке. Буран, секунду назад рвавший и метавший, прервался тишиной, какая первое время слышится внезапно оглушённым. Сырая земля, испарина жары приходящей после дождя, пальцы поделившие между собой комки грязи. Фракха явила себя прежней. В глазах от облегчения поплыло и они понемногу приходили в себя, стараясь встать.

– Правда ли, что всё – ваша вина?

Тилшам – они различили. Монах без рясы, церкви, веры и объекта поклонения. Сухой голос старика прерывался скрипом порванной глотки, качавшей воздух сквозняком подземелий дряблого замка, что вот-вот обрушится. Привалившись спиной к околице у разъездного Зерна, он, потерявший обе ноги, не выпустил из рук стуст с начертаниями-записями.

– Тилшам? – Флойд поморгал, думая будто приветил очередную обманку бурана. Старик не пропал. – Тилшам, что случилось с тобой? Где остальные?

– Правда ли, что… – Тилшам, будто оживая, подался вперёд, скользя глоткой по древку стрелы, выходящей с обратной стороны ограды. – Правда ли… – на этом фраза оборвалась.

Смерть, любовно дотронувшаяся до губ, забрала его, не дав закончить. Стуст, полностью исчёрканный, упал в лужу у отсечённых ног. Быть может последние мысли Тилшама, выделенные красным соком с игл дикого лагри, навеки унесло в недра земли его же кровью.

Они, пошатываясь, наконец встали прямо. Других убитых было не видно, но это ничего пока не доказывало. Ворота, распахнутые настежь, качались слева туда-сюда. К дому Адайн, следовательно, вела тропинка напротив, а потому стало ясно, что их вывело с третьего направления, поднимавшегося до Мужнего дома. Разъездное Зерно, как и в первый раз знакомства, представилось кругом зелёной лужайки, обложенной большими речными камнями.

Тук. Тук. Тук.

Удар памяти по восприятию. Этот звук обострил их чувства, смотал нервы на кулак и вздёрнул, как следует. Теперь Адайн и Флойд увидели. Крик, попытавшись вырваться, застрял на кончике языка. Оно, нечто трудно описуемое, с ритмом постукивая о камушек, стояло, а вернее высилось незыблемым столбом над короткой травой. Оно не пошатывалось, не совершало каких-то действий, не меняло положения. Оно просто было.

Тук. Тук. Тук.

Пытка неопределённостью. За этим звуком снова настала тишина, что словно давала время подумать – им было о чём. Ничего более чуждого, более необъяснимого и отторгающего они ещё никогда в своей жизни не осознавали и, пожалуй, не смогли бы вообразить.

Тук. Тук. Тук.

Видно было так хорошо, что они сразу об этом пожалели. Не видеть бы совсем. Семь ярдов в высоту – исполин, похожий на комковатое пугало старой-старой заброшенной фермы и самого Лукавого в одном теле. Сильно сгорбленная шея была будто сломана в двух местах. Видом, что сжатая грудная клетка человека, она сильно сужалась в диаметре насечками белых полосок к чему-то похожему на голову крупной антилопы, опущенной едва ли не до его собственной груди. Двуногое и прямоходящее, но ноги страннее, чем у Валлура и вольных вместе взятых: ни мяса, ни жил, ни ногтей, ни защитной обуви. Кости – они не были уверены, что это именно кости – тонкие, узкие, словно побитые, ободранные, помятые и цвета плотно толчёного угля. Колени – четыре блестящих шарика, образующих смятый куб. Металлические? Дальше начиналась ткань, таких же хмурых оттенков, как и кости. Рванина, клочками развевавшаяся по тихому ветерку пуще рубашки Флойда – она страшила, напоминая видом тугой погребальный саван. Другой одежды на нём не было. Они не чувствовали под обликом ничего живого; также ощущалось течение реки или порывистый ветер. За тканью от живота до груди активно двигались какие-то отростки, будто вертя между собой детали какого-то предмета, на манер кубика Рубика, бесконечно далёкого от завершения. Непропорционально длинные кости рук – а скорее хватов – вылезли на свет из-за спины от лопаток и объяли зеркально отражёнными, просвечивающими ладонями и пальцами, раздвоенными у запястья, девятиугольную палку или трость, бывшую, как ни странно было видеть, самой обычной палкой или тростью, на которую он опирался. Адайн и Флойда же она превышала на несколько голов и могла служить владельцу оружием. Палка доходила существу навершием до пояса, если пояс в смысле скелета у него вообще был. Дыхание, если существо дышало, не напускало пара. Сплошная загадка, пытка неизвестным. Череп, такой же угольно чёрный, как и остальные кости, не имел видимой кожи. Не было видно и челюстей, рта они не заприметили. Не было носа и ушей, но они откуда-то подсознательно узнали, что оно слышит каждое движение травинки и каждую из них обоняет. Явствовало в строении головы что-то от древних рептилий и могучих птиц. Глазницы, заводившие глубиной в беспроглядный мрак, пустовали, но пустовали ли взаправду? Закрученные в форме торнадо, единственно белёсые парные рога мархура, только несравнимо большие, чем у земного козла, давили и прижимали их ниже к земле, взывая к первобытным, давно забытым животным кошмарам, похороненным на дне подсознания. Само раздумье, что подобное, что что-то подобное может быть живо и способно размышлять, сводило с ума мыслимой чудовищностью его вероятных помыслов.