Текст книги "Дневник Майи (ЛП)"

Автор книги: Исабель Альенде

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 25 страниц)

Согласно теории моей Нини я уже родилась с предрасположенностью к наркомании. Не знаю, почему она так решила, в моих генах этого нет: моя бабушка – трезвенница, отец время от времени выпивает бокал белого вина, а мать, принцесса Лапландии, и вовсе оставила о себе хорошее впечатление в тот единственный раз, когда я её видела. Да, разумеется, тогда было лишь одиннадцать часов утра, а в это время почти все более-менее трезвы. В любом случае среди моих записей есть одна и о зависимости, но с помощью воли и разума я могла бы придумать нечто гениальное и держать её под контролем. Тем не менее, статистика весьма пессимистична: сейчас всё больше слепых людей, а никак не реабилитированных наркоманов становятся дегустаторами вина. Принимая во внимание другие подножки, что мне подставила судьба (и среди них – знакомство с Брэндоном Лиманом), мои шансы на нормальную жизнь были минимальны, но лишь до своевременного вмешательства Олимпии Петтифорд. Так я и сказала своей Нини, на что бабушка ответила, что с картами всегда можно схитрить. Именно это она и сделала, отправив меня на островок Чилоэ: обманула карты.

В день, когда я встретилась с офицером Араной, несколькими часами позже Джо Мартин с Китайцем наконец нашли меня в паре кварталов от мексиканской закусочной, в которой меня спас полицейский. Я не видела страшного чёрного грузовика и, пока эти двое не обрушились на меня откуда-то сверху, не слышала их приближения, поскольку потратила десять долларов на наркотики и пребывала в эйфории. Они зажали меня с двух сторон, протащили и силой усадили в транспорт, в то время как я кричала и отчаянно пиналась. Некоторые прохожие останавливались, наблюдая за скандалом, но не вмешивались – кто же будет разнимать двух опасных головорезов и нищую истеричку. Я попыталась завести машину, но Джо Мартин резко меня остановил ударом по шее.

Меня привезли в уже знакомое здание, логово Брэндона Лимана, где главарями теперь были эти двое. Несмотря на оцепенение, я смогла осознать, что состояние жилища ухудшилось: на стенах множились грязные ругательства, стало больше мусора и битых стёкол и вдобавок пахло экскрементами. Джо и Китаец вдвоём подняли меня на третий этаж, открыли решётчатую дверь, и мы вошли в пустующую квартиру. «Теперь-то ты у нас запоёшь, проклятая шлюха», – пригрозил мне Мартин в паре сантиметрах от моего лица, сдавливая мне грудь своими обезьяньими лапами. «Сейчас ты нам скажешь, где именно Лиман спрятал свои деньги, или я лично переломаю тебе кости одну за другой».

В это мгновение у Китайца зазвонил мобильник, он сказал в трубку пару фраз и чуть погодя сообщил подельнику, что будет ещё время переломать мне кости, а сейчас приказано уходить, их уже ждут. Мне заткнули рот тряпкой и замотали скотчем поверх неё, бросили на один из матрасов, связали лодыжки с запястьями электрическим кабелем и примотали друг к другу так, что я выгнулась назад. Бандиты ушли, предупредив ещё раз, что со мной сделают, когда вернутся, и я осталась одна без возможности крикнуть или пошевелиться. Кабель резал лодыжки и запястья, шея затекла от удара, тряпка душила меня. Меня трясло в ужасе от того, что меня ожидало в руках этих убийц, действие алкоголя и наркотиков начало постепенно спадать. Во рту была тряпка и послевкусие куриного рулета, съеденного на обед. Я пыталась сдержать поднимавшуюся в горло рвоту, которой я могла захлебнуться.

Как долго я пролежала на этом матрасе? Невозможно знать точно, но по ощущениям – не менее нескольких дней, хотя на деле могло оказаться, что не прошло и часа. Очень скоро меня сильно затрясло, и я закусила пропитанную слюной тряпку, чтобы только её не проглотить. С каждый встряской кабель лишь ещё больше врезался мне в кожу. Страх и боль не давали думать, воздух, казалось, заканчивался, и я даже начала молиться, чтобы скорее вернулись Джо Мартин с Китайцем, чтобы рассказать им всё, что эти двое хотели знать, и даже отвезти их в Бьюти посмотреть, смогут ли они взорвать замки склада, и если после этого мне выстрелят в голову, такая смерть будет предпочтительнее, чем быть замученной, как животное. Мне вообще были неважны эти чёртовы деньги, и отчего я не поверила тогда офицеру Аране, отчего, отчего. Теперь, спустя месяцы жизни на Чилоэ, в относительном спокойствии, я понимаю, что это был способ заставить меня признаться: не надо ломать мне кости, пытки воздержанием и ожиданием оказалось вполне достаточно. Это, несомненно, и был приказ, полученный Китайцем по мобильному.

Снаружи уже садилось солнце, свет почти не проникал сквозь заколоченное досками окно, и внутри стояла полная тьма, а я, чувствуя себя всё хуже и хуже, продолжала умолять, чтобы убийцы вернулись. Сила судьбы. Включили свет и надо мной наклонился вовсе не Джо Мартин или Китаец, а Фредди, настолько исхудалый и безумный, что в первый момент я его не узнала. «Проклятье, Лаура, проклятье, проклятье», – бормотал он сквозь зубы, пока пытался вынуть мой кляп трясущейся рукой. В конце концов он вынул тряпку, и я смогла глубоко вздохнуть, наполнив лёгкие воздухом, кашляя и испытывая рвотные позывы. Фредди, Фредди, будь ты благословлён, Фредди. Он не мог меня развязать – узлы просто окаменели, и одной рукой мало что сделаешь, на другой же не хватало двух пальцев, и после сильных побоев её подвижность так и не восстановилась и не восстановится уже никогда. Фредди пошёл на кухню за ножом и начал воевать с кабелем, пока тот не удалось перерезать и освободить меня по истечении, казалось, вечности. У меня были кровоточащие раны на лодыжках и запястьях, но заметила я их гораздо позже, тогда я мучилась от ломки, и новая доза была единственным, что имело значение.

Бесполезно было пытаться встать: меня трясли судороги, я не могла управлять собственными конечностями. «Чёрт, чёрт, чёрт, тебе нужно отсюда выйти, проклятье, Лаура, чёрт», – повторял, точно литанию, Фредди. Он ещё раз сходил на кухню и вернулся уже с горелкой, горсткой крэка и курительной трубкой, поджёг её и сунул мне в рот. Я глубоко затянулась, это вернуло мне хоть какие-то силы. «Каким образом мы выйдем отсюда, Фредди?» – прошептала я; у меня не переставая стучали зубы. «Пешком, пожалуй, единственный способ. Вставай, поднимайся на ноги, Лаура», – ответил он.

И мы вышли пешком самым простым способом: через главную дверь. У Фредди был пульт дистанционного управления, открывающий решётку, так мы проскользнули по лестнице в темноту, двигаясь вдоль стены: он, поддерживая меня за талию, и я, опираясь на его плечи. А ведь он был ещё таким маленьким! Но храброе сердце моего друга, казалось, пересиливало его внешнюю хрупкость. Возможно, призраки с нижних этажей и видели нас, о чём сказали Джо Мартину и Китайцу, добавив, что меня спас Фредди, – этого я уже никогда не узнаю. Если им никто не говорил, в любом случае бандиты сделали соответствующий вывод, поскольку кто ещё стал бы рисковать жизнью, чтобы помочь мне.

Мы прошли пару кварталов в тени домов, удаляясь от здания. Фредди пытался остановить несколько такси, которые ехали за нами: должно быть, мы выглядели совсем плачевно. Он отвёл меня на остановку, и мы влезли в первый же подошедший автобус, не заметив, куда он идёт, и не обратив внимания ни на выражение отвращения на лицах пассажиров, ни на взгляды водителя в зеркале заднего вида. Я пахла мочой, волосы мои растрепались, а на руках и обуви были следы крови. Нас могли высадить или оповестить полицию, но и в этом нам повезло: никто этого не сделал.

Мы сошли на конечной остановке, где Фредди отвёл меня в общественный туалет, в котором я вымылась как можно тщательнее, но это не сильно помогло: одежда и волосы выглядели отвратительно. Мы сели в другой автобус, а затем в ещё один и ездили по Лас-Вегасу в течение нескольких часов, чтобы запутать следы. Под конец нашего пути Фредди отвёл меня в квартал негров, куда я ещё никогда не ходила, плохо освещённый, с пустыми в этот час улицами, скромными домами низкооплачиваемых служащих и рабочих, с плетёными стульями на верандах и внутренними двориками, полными барахла и старых автомобилей. После ужасных побоев, доставшихся за нахождение в чужом квартале, требовалось ещё больше смелости, чтобы теперь отвести меня туда. Мой друг, казалось, не особо переживал, словно обходил улицы этого района много раз.

Мы пришли в какой-то дом, ничем не отличавшийся от остальных, и Фредди несколько раз настойчиво позвонил. Наконец мы услышали громовой голос: «И кто только осмеливается беспокоить людей так поздно!» На крыльце зажёгся свет, дверь приоткрылась, из-за неё кто-то осмотрел нас одним глазом. «Благословен Господь, Фредди, ты ли это?»

Это оказалась Олимпия Петтифорд в розовом плюшевом халате, медсестра, что выхаживала Фредди в больнице после полученных им побоев, этот сладкий великан, покровительница бездомных, великолепная женщина, стоявшая во главе своей собственной церкви «Вдовы Иисуса». Олимпия распахнула свою дверь и зажала меня между коленей африканской богини: «Бедная девочка, бедная девочка». Она на руках отнесла меня на диван в гостиной и ухаживала за мной с нежностью матери по отношению к новорождённому.

В доме Олимпии Петтифорд я полностью погрузилась в ужас абстинентного синдрома, это хуже, чем любая физическая боль, но куда меньше душевной боли от ощущения себя недостойной или ужасной боли от потери кого-то столь обожаемого, как мой Попо. Я не хочу думать о том, каково было бы потерять Даниэля… Муж Олимпии Джереми Петтифорд – настоящий ангел, и «Вдовы Иисуса», несколько зрелых сеньор-негритянок, страдавших, властных и благородных женщин, сменяли друг друга, чтобы всячески поддерживать меня в самые худшие дни. Я сильно стучала зубами, и мой голос едва прорывался, чтобы попросить глоток, всего лишь один глоток чего-то крепкого, чего-нибудь, лишь бы выжить. Меня терзали дрожь и судороги, и осьминог беспокойства сжимал виски, я была взята в тиски тысячей его щупалец, когда я потела, билась, боролась и пыталась сбежать. В таком случае эти замечательные вдовы удерживали меня, качали на руках, утешали, молились и пели мне, а также ни на мгновение не оставляли одну.

«Я разрушила свою жизнь, я больше не могу, я хочу умереть», – рыдала я в какой-то момент, как только я смогла сказать что-то ещё помимо оскорблений, мольбы и проклятий. Олимпия крепко схватила меня за плечи и заставила взглянуть ей в глаза, сосредоточить на них взор, обратить внимание, выслушать её. «Кто тебе сказал, что всё будет легко, девочка? Держись. Никто от этого не умирает. Я запрещаю говорить тебе о своей смерти, это грех. Вверь себя в руки Иисуса и проживёшь достойно семьдесят лет, которые у тебя ещё впереди».

Каким-то способом Олимпия Петтифорд достала мне антибиотик от инфекции мочеполовой системы и валиум, чтобы помочь мне справиться с симптомами ломки. Я полагаю, добрая женщина украла их прямо из больницы, сделав это с чистой совестью, поскольку рассчитывала на и так ожидаемое прощение Иисуса. Согласно объяснению медсестры выходило, что цистит уже достиг почек, но эти уколы приведут всё в порядок буквально за несколько дней, и ещё она дала мне пузырёк таблеток, которые стоило принимать последующие две недели. Я не помню, сколько времени страдала в агонии ломки, должно быть, всего лишь два-три дня, которые показались мне чуть ли не месяцем.

Я постепенно выходила из этой бездны, и вот я очутилась на поверхности. Я спокойно могла глотать суп и овсянку на молоке, отдыхать и даже иногда спать. Время то и дело подшучивало надо мной, и один час, казалось, длился, точно целая неделя. Вдовы меня купали, стригли ногти и избавили от вшей, также я залечила свои воспалённые от иголок и кабеля раны, сильно повредившие запястья и лодыжки. Мне делали массаж с детским маслом, помогающим избавиться от корочек на царапинах, мне выдали чистую одежду и присматривали, чтобы я не выпрыгнула из окна и не отправилась искать наркотики. Когда в конце концов я смогла вставать и ходить без посторонней помощи, я пошла с женщинами в их церковь – этот окрашенный в небесный цвет сарай, где её члены встречались своим узким составом. Все в основном афроамериканцы, молодых людей там не было, а большинство составляли женщины. Да, я знала, что присутствующие здесь мужчины были вовсе не вдовцами. Джереми и Олимпия Петтифорд, одетые в фиолетовые атласные туники с жёлтыми нашивками, вели службу, на которой благодарили Иисуса от моего имени. Эти голоса! Люди пели всем телом, раскачиваясь, точно пальмы, с поднятыми к небу руками, радостные, такие радостные, что их коллективные песнопения очистили меня изнутри.

Олимпия и Джереми не хотели ничего обо мне выяснять, их не интересовало даже моё имя, было достаточно того, что Фредди привёл меня к двери их дома, и эти люди просто приняли меня к себе. Они догадались, что я от чего-то убежала, и всё же предпочли не знать, от чего именно, на случай если кто-либо станет задавать им компрометирующие вопросы. Олимпия и Джереми ежедневно молились за Фредди, просили Иисуса, чтобы Он очистил своего раба от токсинов, чтобы тот принял как помощь, так и любовь Господа, «но порой Иисус не спешит отвечать, поскольку получает от людей слишком много просьб», – как это объяснили мне. Фредди также не выходил у меня из головы, я боялась, что мой друг попадёт в руки Джо Мартина и Китайца, хотя Олимпия свято верила в его хитрость и потрясающую способность выживать.

Через неделю, когда симптомы болезни исчезли, и я могла оставаться более-менее спокойной уже без валиума, я попросила Олимпию позвонить моей бабушке в Калифорнию, поскольку сама была не способна так поступить. Было семь часов утра, когда Олимпия набрала номер телефона, что я ей дала, и моя Нини сразу же ответила, словно бы все эти шесть месяцев просидела у телефона в ожидании. «Ваша внучка готова вернуться домой, приезжайте за ней».

Ещё через одиннадцать часов крашеный пикап остановился перед домом семьи Петтифорд. Моя Нини надавила пальцем на звонок с настоятельной любовью, и я упала в её объятия на глазах довольных хозяев дома и Майка О’Келли, достающего своё кресло на колёсах с помощью нескольких «Вдов Иисуса». «Дрянная девчонка! Как же ты заставила нас страдать! Что тебе стоило просто позвонить мне и дать нам знать, что ты жива!» – вот каким было приветствие моей Нини по-испански и на повышенных тонах, как она говорит, когда сильно взволнована. Она сразу добавила: «Хотя ты, Майя, и выглядишь паршиво, твоя аура зелёного цвета, цвета исцеления – это уже хороший симптом». Моя бабушка оказалась ниже ростом, чем я помнила – в считанные месяцы Нини как-то вся уменьшилась, а фиолетовые тёмные круги под глазами, прежде такие чувственные, теперь лишь старили её ещё больше. «Я предупредила твоего папу, он сейчас летит из Дубая и завтра будет ждать тебя дома», – сказала она, сжимая мою руку и смотря на меня глазами совы, словно этим препятствовала моему очередному исчезновению, но всё же сдерживала себя, чтобы не засыпать меня вопросами. В скором времени нас позвали к столу: здесь были и жареная курица, и жареная картошка, вкусно приготовленные овощи, жареные оладьи – настоящее господство холестерина лишь ради того, чтобы отпраздновать воссоединение моей семьи.

Поужинав, «Вдовы Иисуса» попрощались и ушли, мы же собрались в небольшой гостиной, куда еле умещалась инвалидная коляска. Олимпия изложила Нини и Майку моё состояние здоровья, а также дала совет отправить меня на программу реабилитации, как только мы приедем в Калифорнию. Всё это Майк, который хорошо разбирается в подобных вещах, уже решил сам, поэтому сдержанно молчал. Чуть погодя я кратко рассказала им о своей жизни с мая, опуская ту ночь с Роем Феджевиком в придорожной гостинице и занятие проституцией, которые точно уничтожили бы мою Нини. Во время моего рассказа о Брэндоне Лимане (лучше всё же сказать «о Хэнке Трэворе»), о фальшивых деньгах, похитивших меня убийцах и обо всём остальном моя бабушка крутилась на стуле, повторяя сквозь зубы своё «дрянная девчонка», при этом голубые глаза Белоснежки блестели, точно огни самолёта. Ему было приятно в кои-то веки оказаться в курсе некоего полицейского дела.

– Подделка денег – очень серьёзное преступление, серьёзнее, чем преднамеренное убийство с предательством, – весело сообщил он нам.

– Так мне сказал и офицер Арана. Будет лучше ему позвонить и признаться во всём, он оставил мне номер своего телефона, – предложила я им.

– До чего же гениальная идея! Прямо-таки достойна моей внучки-ослицы! – воскликнула моя Нини. – Тебе бы понравилось провести двадцать лет в Сан Квентине и окончить дни на электрическом стуле, маленькая глупая девочка? Тогда, давай, беги и расскажи копу, что ты соучастница.

– Успокойся, Нидия. Первым делом нужно уничтожить улики, чтобы твою внучку нельзя было связать с этими деньгами. Далее мы сразу же отвезём её в Калифорнию, не оставив и следа пребывания в Лас-Вегасе, а после, когда она выздоровеет, организуем ей исчезновение. Как тебе мысль?

– Каким образом мы это проделаем? – спросила бабушка.

– Здесь все её знают как Лауру Баррон, за исключением «Вдов Иисуса», не так ли, Майя?

– Вдовы тоже не знают моего настоящего имени, – внесла я ясность.

– Отлично. Давайте вернёмся в Калифорнию на пикапе, что мы взяли в прокат, – решил Майк.

– Хорошо продумано, Майк, – вмешалась моя Нини, у которой тоже загорелись глаза. – Для самолёта Майе потребуется билет на её имя и удостоверение личности – это, несомненно, оставит следы, а на машине мы сможем пересечь страну так, что никто ни о чём не узнает. Мы можем отогнать пикап в Беркли.

Вот таким скорым способом два члена «Преступного Клуба» и организовали мой отъезд из Города Грехов. Было уже поздно, мы устали, и нам нужно было поспать перед реализацией плана. Этой ночью я осталась с Олимпией, Майк с моей бабушкой расположились в ближайшей гостинице. На следующее утро мы присоединились к семье Петтифорд и позавтракали все вместе – мы сидели за столом до последнего, поскольку нам было жаль прощаться с моей благодетельницей. Моя Нини, благодарная и отныне навсегда многим обязанная семье Петтифорд, предложила им безоговорочное гостеприимство в Беркли, «мой дом – ваш дом», но в качестве меры предосторожности Олимпия и Джереми не хотели знать ни фамилии моей семьи, ни адреса. Однако, когда Белоснежка сказал, что сам спасал молодых людей наподобие Фредди и вполне смог бы помочь мальчику, Олимпия согласилась взять его визитку. «Мы станем искать Фредди, пока не найдём его и не приведём к вам, пусть и насильно», – уверила она. Я простилась с этой приятной парой, крепко обнявшись и обещая навестить их ещё раз.

Моя бабушка, Майк и я отправились на разукрашенном фургоне в Бьюти, и по дороге мы обсуждали способ открытия замков. Речь шла вовсе не о динамите под дверь, на что намекала моя Нини, потому что вспышка привлечёт внимание, и потом грубая сила – последнее средство, к которому прибегает хороший детектив. Меня заставили раз десять повторить подробности тех двух путешествий, что я проделала на склад вместе с Брэндоном Лиманом.

– Какое именно сообщение ты должна передать его брату по телефону? – ещё раз спросила меня Нини.

– Мне нужно сказать адрес, где находятся сумки.

– И это всё?

– Нет! Теперь я вспомнила, что Лиман настаивал на необходимости сказать брату, где его сумки «Эль Пасо ТХ».

– Он имел в виду город Эль-Пасо, что в Техасе?

– Полагаю, но не уверена. На другой сумке не было никакой марки, обычная сумка для путешествий.

Пара детективов-любителей пришла к выводу, что ключ к замкам каким-то образом кроется в названии, поэтому Лиман настаивал на точном воспроизведении сообщения. Им потребовалось минуты три, чтобы перевести буквы в цифры, ключ оказался настолько прост, что разочаровал их: они ожидали вызова на пределе своих возможностей. Для расшифровки достаточно было увидеть телефон: восемь букв соответствовали восьми числам, по четыре на каждую комбинацию, 3578 и 7689.

Мы отправились покупать резиновые перчатки, тряпку, веник, спички и спирт, после чего ещё заглянули в хозяйственный магазин, где приобрели пластиковую канистру и лопату, и напоследок зашли на заправку, чтобы заполнить бак автомобиля и канистру. Затем наша компания двинулась на склад, внешний вид которого, к счастью, я вспомнила, в этом секторе их было несколько. Спустя некоторое время я обнаружила нужную дверь, и моя Нини, надев перчатки, открыла замки со второй попытки – я редко видела её более довольной, чем сейчас. Внутри оказались две сумки, лежавшие так, как их оставил Брэндон Лиман. Я сказала, что в два своих предыдущих визита не трогала ничего, это Лиман открывал замки, вытаскивал сумки из автомобиля и снова закрывал склад, на что моя Нини возразила, что я была под кайфом и не могу быть ни в чём уверена. Тряпкой, смоченной в спирте, Майк протёр поверхности, на которых могли оказаться отпечатки пальцев, от самой двери до внутреннего помещения.

Из любопытства мы осмотрели содержимое ящиков и обнаружили там винтовки, пистолеты и боеприпасы. Моя Нини хотела, чтобы мы вышли вооружёнными как партизаны, поскольку мы уже погрязли в криминальной среде: Белоснежке эта мысль показалась восхитительной, но я им не позволила так поступить. Мой Попо никогда не хотел иметь оружие, более того, говорил, что сам дьявол носит его, и если у вас есть ружьё, вы непременно примените его, а затем будете сожалеть. Моя Нини считала, что будь у её мужа оружие, он убил бы её, когда она выбросила в мусор его оперные партитуры через неделю после свадьбы. Что бы ни отдали члены «Преступного Клуба» за эти два ящика со смертоносными игрушками! Мы закинули сумки в грузовик, моя Нини подмела пол, чтобы уничтожить следы нашей обуви и инвалидного кресла-коляски с электроприводом, затем мы закрыли замки и, безоружные, ушли оттуда.

С сумками в машине мы поехали в мотель, чтобы отдохнуть, предварительно купив воды и еды для предстоящей поездки длительностью около десяти часов. Майк с моей Нини прибыли сюда на самолёте и взяли в прокат автомобиль в аэропорту Лас-Вегаса – они не знали, насколько длинной, прямой и скучной окажется предстоящая дорога, но, по крайней мере, это не был кипящий котёл, как в другие месяцы, когда температура поднимается выше сорока градусов. Майк О’Келли забрал сумки с сокровищами в свою комнату, а я разделила широкую кровать в другой комнате с бабушкой, которая всю ночь держала меня за руку. «Я и не думаю сбегать, Нини, не волнуйся», – заверила я, почти теряя сознание от усталости, но она не отпускала. Ни одна из нас не могла спать долго, и мы воспользовались этим временем, чтобы поговорить – ведь нам столь многое нужно было друг другу рассказать. Она сообщила о моём папе, о том, как он страдал, узнав о моём побеге, и повторила, что никогда не простит тех пяти месяцев, одной недели и двух дней, что они провели без новостей обо мне, я истрепала им нервы и разбила сердца. «Прости, Нини, я об этом не думала…». И правда, подобные мысли мне и в голову не приходили, я думала лишь о себе.

Я спросила бабушку о Саре и Дебби, и она рассказала, что лично присутствовала на выпускном вечере моего класса в Беркли Хай по особому приглашению мистера Харпера, с которым незаметно подружилась, поскольку он всегда интересовался новостями обо мне. Дебби выпустилась вместе с остальными моими одноклассниками, а вот Сару забрали из школы раньше, и моя подруга несколько месяцев провела в клинике в состоянии крайнего истощения и превратившись в скелет. По окончании церемонии Дебби подошла к бабушке спросить обо мне, вся в голубом, свеженькая и красивая, – ничего не осталось от её прежних готических тряпок и похоронного макияжа. Тогда моя Нини, рассердившись, заявила ей, что я вышла замуж за какого-то богатого наследника и улетела с ним на Багамы. «Зачем мне было ей говорить, что ты исчезла, Майя? Я вовсе не хотела, чтобы она радовалась; ты только вспомни весь ущерб, что эти несчастные причинили тебе своими дурными привычками», – заявила мне дон Корлеоне чилийской мафии, которая ничего не прощает.

Что касается Рика Ларедо, этого идиота арестовали за глупость, которую мог придумать только он: похищение домашних питомцев. Его операция, крайне плохо спланированная, состояла в краже кобеля редкой породы с последующим звонком семье с просьбой выкупа за возвращение им любимчика. «У него появилась мысль о нападении на миллионеров в Колумбии, ты же знаешь этих партизан, как их там? Армия народа? Ладно, что-то в этом духе. Но ты не волнуйся, Майк ему уже помогает, и в скором времени его выпустят», – подытожила моя бабушка. Я уточнила, что совсем не беспокоюсь, что Ларедо за решёткой, напротив, всегда думала, что именно это место ему отведено во Вселенной. «Не будь занудой, Майя, этот бедный молодой человек был влюблён в тебя. Когда Рика выпустят, Майк устроит его на работу в Общество защиты животных, чтобы научиться уважать чужих щенков, как тебе идея?». Это решение не могло прийти в голову Белоснежки, должно быть, идею подала моя Нини.

Майк позвонил нам по телефону из своей комнаты в три часа ночи, вручил нам бананы и булочки, мы погрузили свой скудный багаж в грузовик, а уже через полчаса ехали в Калифорнию, моя бабушка за рулём. Была поздняя ночь, лучшее время, чтобы избежать оживлённого движения и патрульных машин. Я клевала носом, чувствуя опилки в глазах, стук барабанов в висках, ватные колени и отдала бы всё, чтобы проспать целый век, как принцесса в сказке Пьеро. Миновав сто девяносто километров, мы свернули с шоссе и поехали по узкой дороге, выбранной Майком ещё по карте, поскольку та вела в никуда, и вскоре мы оказались в полном одиночестве.

Было холодно, однако я согрелась довольно быстро, начав копать яму, с этим никак не справился бы Майк, сидя в инвалидном кресле-коляске, или моя Нини в свои шестьдесят шесть лет, да и для меня, двигающейся, как сомнамбула, это оказалось далеко не лёгким делом. Земля была каменистой, с сухой и жёсткой стелющейся травой, меня подводили силы – я никогда в жизни не пользовалась лопатой, а распоряжения Майка и моей бабушки лишь усиливали моё отчаяние. Спустя полчаса мне удалось сделать в земле лишь вмятину, но так как на моих руках под резиновыми перчатками вздулись волдыри, и я едва могла поднять лопату, два члена «Преступного Клуба», должно быть, остались довольными.

Сжечь полмиллиона долларов оказалось сложнее, нежели мы предполагали: мы не взяли в расчёт ни ветер, ни качество бумаги, походившей на армированную ткань, ни плотность пачек. После нескольких попыток мы использовали самый простой способ: положить банкноты в яму, облить бензином, поджечь и тут же раздуть дым, чтобы его никоим образом не заметили издалека, хотя ночью подобное маловероятно.

– Ты уверена в том, что все купюры здесь фальшивые, Майя? – спросила меня бабушка.

– Да как я могу быть в этом уверена, Нини? Офицер Арана говорил, что, как правило, поддельные банкноты смешивают с настоящими.

– Было бы расточительством сжигать подлинные деньги, учитывая наши траты. Мы бы могли сберечь хотя бы немного на чрезвычайные ситуации…, – намекнула она.

– Ты с ума сошла, Нидия? Это же куда опаснее нитроглицерина, – возразил ей Майк.

Они, разгорячившись, продолжали спорить, а я, тем временем, заканчивала сжигать содержимое первой сумки и открыла вторую. Внутри неё я нашла лишь четыре пачки банкнот и ещё две пачки размером с книгу, завёрнутые в полиэтилен и заклеенные скотчем. Мы дёргали и рвали его зубами, поскольку у нас не было ничего острого, да и нужно было поторапливаться, так как небо начало проясняться от свинцовых облаков, летящих прочь и спешащих открыть его ярко-красное великолепие. В пачках имелись четыре металлических таблички для печати банкнот стоимостью в сто и пятьдесят долларов.

– Да это же целое состояние! – воскликнул Майк. – Они куда ценнее купюр, что мы сожгли.

– Откуда ты знаешь? – спросила его я.

– Как тебе и сказал полицейский, Майя, купюры Адама Трэвора столь совершенны, что их практически невозможно выявить. Эти пластины мафия купит за миллионы.

– В смысле, мы вполне могли бы их продать, – обнадёживающим тоном сказала моя Нини.

– Даже не думай об этом, дон Корлеоне, – пресёк её Майк острым, точно нож, взглядом.

– Но их нельзя и сжигать, – вмешалась я.

– Нам нужно либо захоронить их, либо выбросить в море, – решил он.

– Как же всё-таки жаль, эти банкноты – настоящие произведения искусства, – вздохнула Нини и начала заботливо их заворачивать, чтобы ни в коем случае не оставить заломов на банкнотах.

Закончив сжигать деньги, мы засыпали яму землёй, и перед тем как уйти, Белоснежка настоял на необходимости пометить это место. «Зачем?» – спросила я его. «На всякий случай. Так поступают в детективных романах», – объяснил он. Пришлось искать камни и делать пирамиду над закопанной ямой, пока Нини меряла шаги до ближайшего ориентира, а Майк рисовал план на одном из бумажных пакетов. Всё это напоминало игру в пиратов, но мне так и не хватило духу обсуждать их действия. На нашем пути в Беркли было три остановки, чтобы принять душ, выпить кофе, заправиться бензином и избавиться от сумок, лопаты, канистры и перчаток, рассовав их по разным мусорным бакам. Яркие рассветные краски уступили место белому свету дня, и мы вскоре основательно вспотели в лихорадочных испарениях пустыни, поскольку кондиционер в машине работал вполсилы. Бабушка не захотела уступать мне руль, потому что полагала, что мой разум до сих пор где-то плавает, а рефлексы притупились. Она сама вела машину по нескончаемой ленте дороги весь день до глубокой ночи, ни разу не пожаловавшись. «Чему-то да послужит мой стаж водителя лимузина», – заметила моя Нини, имея в виду время, когда только-только познакомилась с моим Попо.

Едва я закончила об этом рассказывать, Даниэль Гудрич захотел узнать, что именно мы сделали с металлическими пластинами. Моя Нини должна была выбросить их с парома в заливе Сан-Франциско.

Помню, что хладнокровие психиатра Даниэля Гудрича пошатнулось, когда я рассказала эту часть моей истории ещё в мае. Каким образом я могла прожить без него целую вечность? Даниэль слушал меня с открытым ртом, и по выражению его лица я поняла, что с ним бы никогда не происходило ничего более захватывающего, чем мои приключения в Лас-Вегасе. Он сказал, что как только вернётся в Соединённые Штаты, непременно свяжется с Нини и Белоснежкой, но почему-то до сих пор он этого не сделал. «Твоя бабушка – вот это человек, Майя. Они с Альфонсом Залески были бы хорошей парой», – заметил он.