Текст книги "Дневник Майи (ЛП)"

Автор книги: Исабель Альенде

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 25 страниц)

Моя мать, Марта Оттер, невероятная принцесса Лапландии, исчезла в скандинавских туманах, прежде чем я смогла определить её запах. У меня были дюжина её фотографий и подарок, который она послала по почте на мой четвёртый день рождения: русалка, сидящая на скале внутри стеклянного шара и при встряхивании казавшаяся покрытой снегом. Этот шар был моим самым ценным сокровищем до восьми лет, пока внезапно не потерял свою сентиментальную ценность, но это уже другая история.

Я в ярости, потому что моё единственное ценное имущество, моя цивилизованная музыка, мой iPod исчез. Думаю, его забрал Хуанито Корралес. Я не хотела создавать проблем бедному мальчику, но была вынуждена рассказать о случившемся Мануэлю. Он не придал моим словам никакого значения и лишь сообщил, что Хуанито попользуется им несколько дней, а потом оставит там, где он взял. Кажется, на Чилоэ так принято. В прошлую среду кто-то вернул нам топор, взятый без разрешения из сарая больше недели назад. Мануэль подозревал, у кого он, но было бы оскорблением требовать инструмент обратно, ведь одно дело одолжить вещь, а другое – украсть. Чилоты, потомки достойных индейцев и надменных испанцев, народ гордый. Человек с топором не дал объяснений, но принёс в дар мешок картошки, оставив его во дворе, прежде чем расположиться с Мануэлем на террасе, чтобы выпить яблочной чачи и понаблюдать за полётом чаек. Нечто подобное случилось и с родственником Корралесов, работавшим на Исла-Гранде и приехавшим на свадьбу незадолго до Рождества. Эдувигис передала ему ключ от этого дома, чтобы в отсутствие Мануэля, находящегося в Сантьяго, он мог вытащить музыкальное оборудование и развеселить гостей на свадьбе. Вернувшись, Мануэль был удивлён, что его музыкальная аппаратура исчезла, но вместо того, чтобы заявить в полицию, он терпеливо ждал. На острове нет серьёзных воров, а прибывшие извне будут в тяжёлом положении, если попытаются украсть что-то крупное. Вскоре Эдувигис вернула то, что взял её родственник, добавив к аппаратуре корзину морепродуктов. Если у Мануэля снова есть его оборудование, то и я снова увижу свой iPod.

Мануэль предпочитает молчать, но он понял, что тишина в этом доме может быть чрезмерной для нормального человека, и поэтому прилагает усилия, чтобы поговорить со мной. Из своей комнаты я слышала, как он разговаривает с Бланкой Шнейк на кухне. «Не будь таким грубым с американочкой, Мануэль. Неужели ты не видишь, что она очень одинока? Ты должен поговорить с ней», – советовала она ему. «Что ты хочешь, чтобы я ей сказал, Бланка? Она как марсианка», – парировал он. Но, возможно, Мануэль всё же хорошенько подумал над этим, потому что теперь вместо того, чтобы утомлять меня разговорами об академической антропологии, он интересуется моим прошлым, и поэтому мы постепенно обмениваемся идеями и знакомимся друг с другом.

Мой испанский неуверенный, он же свободно говорит по-английски, хотя и с австралийским акцентом и чилийской интонацией. Мы договорились, что я должна практиковаться, поэтому обычно мы пытаемся говорить на испанском, но вскоре начинаем смешивать языки в пределах одного предложения, в результате чего получается спэнглиш. Если мы злимся, он очень громко говорит со мной на испанском, чтобы я лучше понимала, а я кричу ему на гангстерском английском, чтобы напугать его.

Мануэль не говорит о себе. О том немногом, что я знаю, я догадалась или услышала от тёти Бланки. В его жизни есть что-то странное. Прошлое Мануэля, должно быть, куда более мутное, нежели моё, потому что много ночей я слышала, как он стонал во сне: «Заберите меня отсюда!», «Заберите меня отсюда!». Сквозь эти тонкие стены всё слышно. Мой первый порыв был пойти и разбудить его, но я не отваживаюсь войти в комнату Мануэля: отсутствие дверей обязывает меня быть осторожной. Его кошмары как будто наполняли дом демонами. Даже Факин ощущал некую тревогу и дрожал, прижимаясь ко мне в кровати.

Для меня нет более лёгкой работы, чем работа с Мануэлем Ариасом. Она заключается в расшифровке записей его интервью и переписывании начисто заметок для книги. Мануэль такой аккуратный, что если я перекладываю незначительную бумажечку на его столе, он бледнеет. «Тебе оказана большая честь, Майя, ведь ты первый и единственный человек, которому я позволил переступить порог своего кабинета. Надеюсь, что не пожалею об этом», – отважился он сказать мне, когда я сняла прошлогодний календарь. Я вытащила его из мусора практически нетронутым, за исключением нескольких пятен от спагетти, и прикрепила на экран компьютера с помощью жевательной резинки. После этого он не разговаривал со мной двадцать шесть часов.

Его книга о магии Чилоэ захватывает меня настолько, что я не могу уснуть. (Это разговорная форма, меня любая глупость лишает сна.) Я не суеверна, как моя Нини, но признаю, что мир таинственен, и в нём всё возможно. У Мануэля в книге есть целая глава о Майории, или Прямой провинции, как называли правительство колдунов, кто сами немало боялись здешних лар или духов земли. На нашем острове ходят слухи, что семья Миранда – это семья колдунов, и люди скрещивают пальцы либо крестятся, когда проходят мимо дома Ригоберто Миранды, родственника Эдувигис Корралес, рыбака по профессии. Его фамилия так же подозрительна, как и его удача: рыба старается попасть в его сети, (несмотря на то, что море чёрное), а его единственная корова за три года дважды отелилась двойней. Говорят, что для ночных полётов у Ригоберто Миранды есть пончо – душегрейка, сделанная из кожи груди трупа, но её никто не видел. Желательно отрезать грудь умершим острым ножом или заточенным камнем, чтобы их не постигла недостойная участь в будущем стать простым жилетом.

Колдуны летают, могут делать много зла, умышленно убивают и превращаются в животных, что у меня никак не вяжется с Ригоберто Мирандой, застенчивым человеком, который обычно приносит крабов Мануэлю. Но моё мнение здесь не учитывается, я простая невежественная американка. Эдувигис предупредила меня, что когда приходит Ригоберто Миранда, я должна скрестить пальцы, прежде чем впустить его в дом, на случай, если он затеял какое-нибудь колдовство. Тот, кто не испытал действие колдовства из первых рук, как правило, не верит в него, но как только случаются странные вещи, человек незамедлительно прибегает к мачи, туземке-знахарке. Предположим, что некая семья местных жителей заболевает и начинает слишком сильно кашлять; тогда мачи срочно ищет василиска, зловредную рептилию, похожую на игуану или крупную змею, появившуюся на свет из яйца старого петуха, зарытого где-то под домом и по ночам сосущего жизненные силы из спящих людей.

Самые изысканные истории и анекдоты дошли до нас ещё от прошлого поколения и из наиболее удалённых мест архипелага, где веками хранятся одни и те же верования вкупе с традициями и обычаями. Мануэль располагает информацией не только о предках, но и о журналистах, профессорах, торговцах книгами, продавцах иных товаров, посмеивающихся над колдунами и различного рода волшебством, но вот что-что, а даже и сумасшедшие, и те не рискуют ходить на кладбище по ночам. Бланка Шнейк говорит, мол, ещё будучи молодым, её отец знал о входе в мифическую пещеру, в которой собираются колдуны. Та находится в мирной деревушке Кикави, по которой, к несчастью, в 1960 году прошлось землетрясение и смешало её с морем, после чего уже никто так и не смог заново найти туда вход.

Пещеру сторожат имбунче, наводящие страх существа, в которых колдуны превращают появляющегося в семье первенца мужского пола, выкрадываемого ими же ещё до крещения малыша. Способ переделывания ребёнка в имбунче столь же дик, как и невероятен: ему ломают ногу, выкручивают её и засовывают под кожу на спину, в результате чего получается чудовище о трёх лапах, которое никуда не сбежит. Далее к бедняжке применяют мазь, после которой у него образуется толстая козлиная кожа, разделяют язык наподобие змеиного и кормят исключительно разложившейся плотью покойницы да молоком индианки. По сравнению с этим ребёнком какой-нибудь зомби, надо сказать, ещё счастливчик. Я спрашиваю себя, каким же развращённым умом надо обладать, чтобы осуществлять подобный ужас.

Теория Мануэля заключается в том, что Прямая провинция или Майория, как её ещё называют, изначально являлась некой политической системой. Но уже в XVIIIм веке местные индейцы, уильиче, восстали против испанского господства, а чуть позже и против чилийской власти. Предположительно, они же сами и образовали тайное правительство, взяв за его основу административный стиль испанцев и иезуитов, поделили всю территорию на королевства и в каждом избрали своих президентов, нотариусов, судей и т. д. Всего там было тринадцать главных колдунов, подчиняющихся королю Прямой провинции, королю Наземному и королю Подземному. Поскольку было необходимо сохранить всё в тайне и управлять населением, правительство создало атмосферу порождённого самой Прямой провинцией суеверного страха, в результате чего политическая стратегия обернулась некой традицией волшебства.

В 1880 году было арестовано несколько человек, обвиняемых в колдовстве, их судили в чилийском городе Анкуд и впоследствии расстреляли, таким способом покончив с коренным населением Майории, хотя и сейчас никто не утверждает, что данная цель была достигнута.

– Ты веришь в колдунов? – спросила я Мануэля.

– Нет, но всё же, должно быть, они существуют, как, по крайней мере, говорят в Испании.

– Скажи мне, да или нет!

– Невозможно доказать плохое, Майя, но успокойся, я живу здесь уже много лет, и единственная колдунья, которую я знаю, это Бланка.

Бланка ни во что из этого не верит. Она сказала мне, что имбунче были придуманы миссионерами, чтобы заставить семьи чилотов крестить своих детей, но мне это кажется достаточно экстремальным средством даже для иезуитов.

– Кто такой некто Майк О`Келли? Я получил непонятное сообщение от него, – заявил мне Мануэль.

– Ах, тебе написал Белоснежка! Это один надёжный ирландский друг нашей семьи. Возможно, это идея моей Нини общаться с нами через него для бoльшей безопасности. Я могу ответить ему?

– Напрямую нет, но я могу отправить ему сообщение от тебя.

– Эти меры предосторожности преувеличены, Мануэль, что ещё ты хочешь от меня услышать.

– У твоей бабушки, должно быть, есть веские основания столь осторожно себя вести.

– Моя бабушка и Майк О’Келли – члены «Преступного клуба», и они бы многое отдали за то, чтобы быть замешанными в настоящем преступлении, но им придётся довольствоваться игрой в бандитов.

– Что это за клуб? – обеспокоенный, спросил он меня.

Я объяснила ему всё с самого начала. Библиотека округа Беркли наняла мою Нини за одиннадцать лет до моего рождения, чтобы она рассказывала детям истории и тем самым занимала их после школы и до возвращения родителей с работы. Вскоре после этого Нидия предложила библиотеке циклы детективных историй для взрослых, и эта идея была принята. Затем они с Майком О`Келли основали «Преступный клуб», как они его называют, хотя библиотека рекламирует его как «Клуб нуара». Во время рассказывания детских сказок я была единственной взрослой среди детей, ловящих каждое слово моей бабушки, и порой, когда ей не с кем было меня оставить, она брала меня с собой в библиотеку и на чтения для взрослых. Сидя на подушке, скрестив ноги, точно факир, моя Нини спрашивала детей, что именно они хотят услышать, и чуть позже кто-то предлагал тему, и менее чем за десять секунд она сочиняла историю. Мою Нини всегда раздражала искусственность счастливого финала в детских сказках; она считает, что в жизни нет конца, а есть лишь начало, люди то и дело бродят повсюду, спотыкаясь и теряясь. Поощрение героя и наказание злодея кажется ей ограничением. Но чтобы сохранить свою работу, бабушка должна была придерживаться традиционной формулы: колдунья не может безнаказанно отравить служанку и выйти замуж за принца. Моя Нини предпочитает взрослую аудиторию, потому что болезненные убийства не требуют счастливого финала. Она очень хорошо подготовлена, прочла все существующие полицейские дела и всю имеющуюся судебно-медицинскую экспертизу, и говорит, что вместе с Майком О`Келли они могли бы с большой лёгкостью сделать вскрытие на кухонном столе.

«Преступный клуб» состоит из группы любителей детективных романов, безобидных людей, тратящих своё свободное время на планирование чудовищных убийств. Он зародился незаметно в библиотеке Беркли и теперь, благодаря интернету, имеет широкую аудиторию. Клуб полностью финансируется партнёрами, но поскольку участники собираются в общественном здании, в местной прессе начали раздаваться возмущённые голоса, утверждавшие, что налогоплательщики поощряют преступления. «Не знаю, на что они жалуются. Не лучше ли говорить о преступлениях, чем совершать их?» – заявила моя Нини губернатору, когда тот встретил её в своём офисе, чтобы обсудить проблему.

Отношения между моей Нини и Майком О’Келли возникли в букинистическом магазине, где оба с увлечением проводили время в отделе подержанных детективных книг. Она недавно вышла замуж за моего Попо, а он был студентом колледжа, всё ещё твёрдо стоял на ногах и не думал становиться социальным активистом или посвящать себя спасению молодых преступников с улиц и из тюрем. Насколько я помню, моя бабушка пекла печенье для «мальчиков О’Келли», в основном, чернокожих и латиноамериканцев, самых бедных жителей залива Сан-Франциско. Когда я уже могла разбираться в некоторых признаках, то догадалась, что ирландец влюблён в мою Нини, хотя Майк был на двенадцать лет младше, и бабушка никогда не уступила бы прихоти изменить моему Попо. Это всего лишь платоническая любовь из викторианского романа.

Майк О`Келли получил известность, когда о его жизни был снят документальный фильм. Ему дважды выстрелили в спину, чтобы защитить парня из банды, в результате чего Майк оказался прикован к инвалидной коляске, но это не мешает ему продолжать свою миссию. Он может делать несколько шагов при помощи ходунков и водить специальный автомобиль; так он, спасая заблудшие души, объезжает самые разбойные кварталы и первым появляется на всех уличных протестах, проводимых в Беркли и его окрестностях. Его дружба с моей Нини крепнет каждый раз, когда они сумасшедше обнимаются друг с другом. Это было их совместной идеей, чтобы рестораны Беркли жертвовали оставшуюся еду нищим, сумасшедшим и наркоманам города. Моя Нини получила грузовик для доставки еды, а Майк набрал волонтёров, чтобы её разносить. В телевизионном выпуске новостей появились бездомные, выбирающие из меню суши, карри, утку с трюфелями и вегетарианские блюда. Некоторые жаловались на качество кофе. Вскоре очереди пополнились субъектами среднего класса, желающими поесть бесплатно, начались столкновения между маргиналами и спекулянтами, отчего О`Келли вынужден был привлечь своих ребят для наведения порядка, пока это не сделала полиция. Наконец, Министерство здравоохранения запретило распространение остатков еды, потому что один аллергик чуть не умер от тайского арахисового соуса.

Ирландец и моя Нини часто собираются вместе выпить чаю с булочками и обсудить ужасные убийства. «Ты веришь, что расчленённое тело растворяется в жидкости для прочистки труб?» – может спросить О`Келли. «В зависимости от размера кусков», – скорее всего, отвечает моя Нини. И они проверяют это на практике, вымачивая килограмм отбивных в очистителе «Драно», а я, между тем, вынуждена записывать результаты.

– Меня не удивляет, что они сговорились, чтобы удерживать меня без связи с внешним миром на краю света, – заметила я Мануэлю Ариасу.

– Судя по тому, что ты мне рассказываешь, они гораздо страшнее, чем твои предполагаемые враги, Майя, – ответил он мне.

– Не презирай моих врагов, Мануэль.

– Твой дедушка тоже вымачивал отбивные в жидкости для прочистки труб?

– Нет, он увлекался не преступлениями, а звёздами и музыкой. Он принадлежал к третьему поколению семьи, любящей классическую музыку и джаз.

Я рассказала ему, что мой дед научил меня танцевать, едва я смогла держаться на ногах, а в пять лет он купил пианино, поскольку моя Нини хотела, чтобы я была вундеркиндом и выступала на телевидении. Бабушка и дедушка терпели громкие упражнения за инструментом до тех пор, пока учительница не указала, что мои усилия будет лучше направить на что-то другое, не требующее хорошего слуха. Тотчас же я выбрала соккер, как американцы называют футбол, который моя Нини считала занятием для глупцов. Одиннадцать здоровых мужчин в шортах, сражающихся за мяч. Мой Попо ничего не знал об этом виде спорта, поскольку он непопулярен в Америке, однако ж, нисколько не колеблясь, отмёл идею с бейсболом, фанатом которого являлся, чтобы проникнуться любовью к сотне матчей по детскому женскому футболу. При помощи своих коллег из обсерватории в Сан-Паулу, он достал мне плакат, подписанный Пеле, давно завершившим карьеру и живущим в Бразилии. Со своей стороны, моя Нини стремилась, чтобы я читала и писала как взрослый человек, раз уж из меня не вышло музыкального вундеркинда. Она записала меня в библиотеку, заставляла переписывать целые абзацы из классических книг и всякий раз, когда я допускала орфографическую ошибку или приносила посредственные оценки по литературе или английскому языку, единственным интересовавшим её предметам, она давала мне подзатыльник.

– Моя Нини всегда была грубой, Мануэль, но мой Попо был добрым, он был лучиком солнца в моей жизни. Когда Марта Оттер принесла меня в дом моих бабушки и дедушки, он очень аккуратно прижал меня к своей груди, потому что никогда раньше не держал новорождённых. Он говорит, что любовь, которую он почувствовал по отношению ко мне, перевернула его. Вот так он мне всё и рассказал, а я никогда впредь не сомневалась в этой любви.

Если я начинаю говорить о моём Попо, замолчать я уже не могу. Я объяснила Мануэлю, что моей Нини я обязана вкусом к книгам и крайне скудному словарному запасу, а моему дедушке я обязана всем остальным. Моя Нини заставляла меня учиться через силу, говорила, мол, «без мyки нет науки» или что-то варварское в этом роде, но он превращал учёбу в игру. Одна из таких игр состояла в том, чтобы открыть словарь случайным образом, не глядя указать на слово и угадать его значение. Также мы играли в идиотские вопросы: «Почему дождь падает сверху, Попо?» «Потому что, если он будет падать снизу, у тебя промокнут штанишки, Майя». «Почему стекло прозрачное?» «Чтобы запутать мух». «Попо, почему у тебя руки сверху чёрные, а снизу розовые?» «Потому что я не научился рисованию». И так продолжалось до тех пор, пока моя бабушка не теряла терпение и не начинала кричать.

Огромное присутствие моего Попо, его сокрушительный юмор, безграничная доброта, его невинность, его живот, на котором он качал меня, и его нежность, наполняли моё детство. У него был громкий смех, рождённый в недрах земли, он поднимался на ноги и весь трясся. «Попо, поклянись мне, что никогда не умрёшь», – требовала я от него как минимум раз в неделю, и он неизменно отвечал: «Клянусь, я всегда буду с тобой». Он старался рано возвращаться из университета, чтобы провести немного времени со мной, прежде чем уйти в свой кабинет с книгами по астрономии и звёздными картами, готовиться к занятиям, проверять контрольные работы, проводить исследования, писать. Его посещали ученики и коллеги, и все вместе запирались до рассвета и обменивались блестящими и невероятными идеями, пока их не прерывала моя Нини в ночной рубашке и с большим термосом с кофе. «Что-то твоя аура стала мутиться, старик. Разве ты не помнишь, что в восемь у тебя занятия?», и она принималась разливать кофе и подталкивать посетителей к двери. Доминирующим цветом ауры моего дедушки был фиолетовый, очень, кстати, ему подходящий, поскольку это цвет чувствительности, мудрости, интуиции, психической силы и дальновидности. Это была единственная возможность для моей Нини попасть в кабинет; я же, в свою очередь, имела туда свободный доступ, у меня даже был свой стул и угол стола для выполнения домашних заданий под мягкий джаз и витающий здесь запах трубочного табака.

По словам моего Попо официальная система образования тормозит развитие интеллекта; учителей нужно уважать, но не обращать на них внимания. Он называл лишь Да Винчи, Галилея, Эйнштейна и Дарвина, только чтобы обозначить четырёх гениев западной культуры, хотя существует и множество других, как, например, арабские философы и математики, Авиценна и Аль-Хорезми, которые подвергли сомнению знания своего времени. Если бы люди воспринимали глупости, которым их учат взрослые родственники, они бы ничего не изобрели и не открыли. «Твоя внучка не Авиценна, и если она не учится, девочке придётся зарабатывать на жизнь, жаря гамбургеры», – возмущается моя Нини. Но у меня были другие планы, я хотела стать футболистом, вот уж они точно зарабатывают миллионы. «Это только мужчины, глупая девчонка. Ты знаешь хотя бы одну женщину, которая зарабатывает миллионы?» – аргументировала бабушка и немедленно обрушилась на меня с оскорбительной речью, начинавшейся в области феминизма, плавно переходящей в область социальной справедливости, и завершавшейся тем, что для игры в футбол мне для начала нужно иметь волосатые ноги. Затем, в уединённой беседе, дедушка объяснил мне, что не спорт является причиной избыточного оволосения женщин, а гены и гормоны.

В первые годы я спала с бабушкой и дедушкой, сначала между ними, а затем в спальном мешке, который мы хранили под кроватью, и мы все трое делали вид, что не знаем о его существовании. Поздним вечером мой Попо приводил меня в башню, чтобы наблюдать бесконечное пространство, усеянное огнями, – вот каким образом я научилась различать приближающиеся голубые звёзды и удаляющиеся красные, скопления галактик и сверхскопления, представляющие собой ещё более огромные структуры, которых, на самом-то деле, миллионы и миллионы. Он объяснял мне, что солнце – это небольшая звезда среди ста миллионов звёзд на Млечном Пути и что наверняка были миллионы других вселенных, которые мы сейчас можем наблюдать. «То есть, Попо, мы с тобой меньше песчинки», – таковым было моё логическое заключение. «Тебе не кажется удивительным, Майя, что эти песчинки могут породить чудо вселенной? Астроному нужно чуть больше поэтического воображения, нежели здравого смысла, потому что великолепная сложность вселенной не поддаётся каким-либо измерениям с объяснениями, её можно лишь интуитивно понять». Он рассказал мне о газе и звёздной пыли, образующих прекрасные туманности, настоящие произведения искусства, замысловатые мазки великолепных цветов на небе, как рождаются и умирают звёзды, о чёрных дырах, пространстве и времени. Также поведал и о том, каким образом, возможно, возникло всё в результате Большого взрыва, неописуемого взрыва, и о фундаментальных частицах, которые соединились в первые протоны и нейтроны, и подобным образом, во всё более сложных процессах рождались галактики, планеты, сама жизнь. «Мы произошли от звёзд», – говорил он мне обычно. «И я о том же», – добавляла моя Нини, думая о гороскопах.

Посетив башню со своим волшебным телескопом и вручив мне стакан молока с корицей и мёдом, являющийся неким секретом астронома для развития интуиции, мой дедушка следил, чтобы я почистила зубы, и отводил меня в кровать. Тогда приходила моя Нини и каждый вечер рассказывала мне разные сказки, придуманные на ходу, которые я старалась растянуть как можно дольше. И всё же неизбежно наступал тот момент, когда я оставалась одна, и тогда принималась считать овец, пристально следя за колеблющимся крылатым драконом над моей кроватью, скрипом пола, сквозняками и сдержанными бормотаниями невидимых обитателей этого дома с привидениями. Моя борьба за преодоление страха была простой риторикой, потому что как только мои дедушка с бабушкой засыпали, я, чувствуя себя в темноте, проскальзывала в их комнату, утаскивала спальный мешок в угол и тоже спокойно отходила ко сну. В течение многих лет мои бабушка и дедушка отправлялись в гостиницы в неприличные часы, чтобы тайно заниматься любовью. Только теперь, когда я уже стала взрослой, я могу понять тяжесть жертвы, на которую они шли ради меня.

Мы с Мануэлем проанализировали загадочное сообщение, что прислал О’Келли. Новости оказались хорошие: ситуация в доме была нормальной, и мои преследователи никак себя не проявляли, хотя это не означало, что они забыли обо мне. Ирландец выразил это не напрямую, что логично, учитывая ситуацию, а шифром, подобным тому, который использовали японцы во время Второй мировой войны и которому он научил меня.

Я живу на этом острове уже месяц. Не знаю, смогу ли я когда-нибудь привыкнуть к медлительности Чилоэ, к этой лени, к этой постоянной угрозе дождя, к этому неизменному пейзажу, состоящему из воды, облаков и зелёных лугов. Здесь всё одно и то же, везде тишина. Чилоты не знают пунктуальности, их планы зависят от погоды и настроения, всё идёт своим чередом, зачем делать сегодня то, что можно сделать завтра. Мануэль Ариас высмеивает мои списки и проекты, бесполезные в этой вневременной культуре: здесь, прошёл час или неделя – собственно, разницы мало; однако он придерживается своего рабочего графика и продвигается над своей книгой в том темпе, который сам себе и задал.

У Чилоэ свой собственный голос. Раньше я не вынимала наушники из ушей, музыка была моим кислородом, теперь же я пытаюсь понять запутанный кастильский чилотов. Хуанито Корралес оставил мой айпод в том же кармане рюкзака, из которого и вытащил, и мы никогда не упоминали об этом случае, но в течение недели, пока он медлил с возвратом, я поняла, что не так уж и важно, о чём я думаю. Без айпода я могу слышать голос острова: птиц, ветер, дождь, треск дров, шум шоссе и иногда отдалённые скрипки Калеуче, корабля-призрака, плавающего в тумане и распознаваемого благодаря музыке и грому костей потерпевших кораблекрушение, якобы поднимающихся на борт с песнями и танцами. Судно сопровождает дельфин кауилья, по имени которого Мануэль и назвал свою лодку.

Иногда, выпив немного водки, я вспоминаю прошлые времена, которые были ужасными, хотя несколько более суетными, чем нынешние. Это мимолётная прихоть, а не страх вынужденного воздержания, который я испытывала ранее. Я решила выполнить своё обещание и совсем не употреблять алкоголь с наркотиками, а также не пользоваться ни телефоном, ни электронной почтой, и, конечно же, всё это далось мне куда легче, нежели ожидалось поначалу. Как только мы выяснили это, Мануэль перестал прятать бутылки с вином. Я объяснила ему, что он не должен из-за меня изменять свои привычки, алкоголь есть повсюду и я сама несу полную ответственность за свою трезвость. Он понял и теперь не сильно волнуется, если я иду в «Таверну Мёртвеньких», чтобы посмотреть какую-нибудь программу или понаблюдать за труко, аргентинской игрой в испанские карты, в которой участники с каждым коном сочиняют стихи.

Некоторые традиции острова, такие, как, например, труко, мне очень сильно нравятся, но другие меня вконец раздражают. Если чукао, маленькая кричащая птица, поёт слева от меня, это к несчастью, я должна снять одежду и надеть её с изнаночной стороны, прежде чем продолжить идти той же дорогой; когда я иду ночью, мне лучше взять с собой чистый нож и соль, на случай, если мне навстречу выйдет чёрная одноухая собака: это колдун, и чтобы освободиться, я должна начертить в воздухе крест ножом и рассыпать соль. Зараза, чуть не угробившая меня, когда я только приехала на Чилоэ, была вовсе не дизентерией, потому что тогда я бы вылечилась выписанными доктором антибиотиками, а порчей, что доказала Эдувигис, вернув мне здоровье молитвами, своей настойкой из мирта, льна и мелиссы и растиранием живота пастой для чистки металлов.

Традиционное блюдо Чилоэ – куранто, а на нашем острове оно самое лучшее. Инициативой Мануэля была идея предложить куранто туристам, чтобы разрушить изоляцию этой маленькой деревушки, которую редко посещают, поскольку иезуиты не передали нам ни одной из своих церквей и у нас нет пингвинов или китов, лишь лебеди, фламинго и дельфины, очень распространённые в здешних местах. Сначала Мануэль распустил слух, что здесь находится грот Пинкойя, и никто не имеет право это отрицать, потому что точное местонахождение пещеры является предметом споров, и некоторые острова приписывают её себе. Грот и куранто теперь наши туристические достопримечательности.

Северо-западный берег острова – скалистый, опасный для судоходства, но отличный для рыбалки; там есть подводная пещера, видимая только во время отлива, идеально подходящая для королевства Пинкойи, одного из немногих добрых существ в ужасающей чилотской мифологии, потому что она помогает терпящим бедствие рыбакам и морякам. Это красивая девочка-подросток с длинными волосами, одетая в морские водоросли, и если она танцует лицом к морю, рыбалка будет хорошей, но если она глядит на пляж, улов будет скудным, и придётся искать другое место, чтобы забрасывать сети. Так как её почти никто не видел, эта информация бесполезна. Если Пинкойя где-либо и появляется, нужно закрыть глаза и бежать в противоположном направлении, потому что она соблазняет похотливых и утаскивает их на дно моря.

От деревни до грота всего двадцать пять минут ходьбы в прочной обуви и с хорошим настроением по обрывистой и восходящей тропе. На холме растут одинокие араукарии, возвышающие над пейзажем, а с вершины открывается пасторальный вид на море, небо и необитаемые островки. Некоторые из них разделены такими узкими каналами, что во время отлива можно докричаться с одного берега до другого. С холма грот выглядит как большой беззубый рот. Можно спуститься, оцарапавшись о скалы, покрытые испражнениями чаек, рискуя покалечиться, или поплыть вокруг побережья острова на каяке, если только вам известно о воде и скалах. Требуется некоторое воображение, чтобы оценить подводный дворец Пинкойи, потому что за поганым ртом колдуньи ничего не видно. Раньше некоторые немецкие туристы пытались заплыть как можно глубже в пещеру, но полицейские это запретили из-за коварных течений. Нас не устраивает, что иностранцы приезжают сюда, чтобы утонуть.

Мне сказали, что январь и февраль – жаркие и сухие месяцы в этих широтах, но, должно быть, сейчас идёт какое-то странное лето, потому что постоянно льёт дождь. Дни длинные, солнце ещё не спешит садиться.

Я купаюсь в море, несмотря на предупреждения Эдувигис о течениях, хищных лососях, сбежавших из клеток, и Мильялобо, существе из чилотской мифологии, наполовину человеке, наполовину морском волке, покрытом золотистой шерстью и способном утащить меня во время прилива. К этому списку несчастий Мануэль добавляет переохлаждение; он говорит, что только легкомысленной американке придёт в голову купаться в этих холодных водах без резинового костюма. Вообще-то я не видела, чтобы кто-нибудь залезал в море ради удовольствия. «Холодная вода хороша для здоровья», – уверяла моя Нини, когда в особняке в Беркли не работал водонагреватель, а это происходило два или три раза в неделю. В прошлом году я достаточно жестоко обращалась со своим телом и могла бы умереть, лёжа на улице; здесь же я выздоравливаю, а для этого нет ничего лучше, чем купание в море. Я лишь боюсь снова подхватить цистит, но пока у меня всё хорошо.