Текст книги "«Архангелы»"

Автор книги: Ион Агырбичану

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 33 страниц)

II

Ноябрь подходил уже к концу. Как-то после обеда коляска управляющего «Архангелов» выехала со двора, прогремела через мостик за воротами, и кони, разбрызгивая слякоть, понесли ее размашистой рысью по дороге, печально поблескивающей под скудным холодным солнцем. Два дня до этого шел дождь, с утра и до обеда валил мокрый снег. Теперь он таял по обочинам, запятнанный грязью, летевшей из-под копыт и колес. Вверху, на безлесных проплешинах, зимний покров сиял непорочной белизной. Но по горам вокруг Вэлень луговин было мало, склоны поросли еловым лесом, и снег, лежащий на хвое, казался издали густым туманом, из которого порой торчат колючие еловые лапы. К полудню проглянуло солнце, но его бледные, слабые лучи едва просачивались сквозь дымку, повисшую в воздухе. Воздух был влажен и холоден. Холод этот, казалось, пропитывал одежду, льнул к телу, пронизывал до костей.

На Иосифе Родяне была доха до того огромная, что слуги вдвоем раздевали и одевали управляющего. Казалось, это неопределенное время – не осень и не зима – оказывает на Родяна самое решающее воздействие. Все заднее сиденье коляски занимала его спина, облеченная в доху с широким круглым воротником серого меха. Управляющий то и дело ерзал, словно никак не мог удобно усесться, фыркал, раздувал широкие ноздри и недовольно поглядывал по сторонам. За год он сильно похудел, лицо осунулось, щеки опали, и под подбородком кожа свисала сморщенным мешочком. Вокруг глаз темнели глубокие круги, но сами глаза не потонули в них, а еще больше выпучились. Совсем недоброжелательно смотрели на мир эти немигающие жабьи глаза.

Иосиф Родян нервно подтягивал то одну, то другую полу своей огромной дохи. Заметив, что грязь из-под копыт летит прямо на доху, закричал на кучера:

– Объезжай ухабы, подлец, объезжай лужи, безглазый!

Кучер, пропустив все это мимо ушей, спросил через плечо:

– У примэрии остановиться, домнул управляющий?

– Я тебя научу, мать-перемать… – Родян разразился грубой бранью.

Кучер не оскорбился. Он заранее знал, что услышит, но спросить об остановке считал необходимым, ибо, когда один раз этого не сделал, получил две здоровенные оплеухи. И стоило ему вспомнить о них, как у него начинало гореть лицо.

Перед примэрией коляска остановилась, и на крыльце тотчас же появился письмоводитель Попеску в сопровождении Прункула-младшего.

– Добрый день, домнул управляющий, – радостно воскликнул Попеску. – Я-то думал в такую погоду посидеть дома. Но если вы желаете…

– Давай поторапливайся! – кивнул головой Родян, подбирая полы дохи.

– Живей, Прункул! – письмоводитель подтолкнул студента.

Студент схватил пальто, висевшее на гвозде в коридоре примэрии, набросил его на плечи письмоводителю, и минуты не прошло, как оба они сидели уже в коляске: Попеску лицом к управляющему, а Прункул на козлах, рядом с кучером.

– Погоняй! – приказал управляющий. – Да смотри в оба, а то узнаешь почем фунт лиха.

Лошади фыркнули, тронули с места, разбрасывая далеко в стороны еще не растаявший снег.

– Вот, полюбуйся, – управляющий показал письмоводителю грязные пятна на дохе. Тот наклонился, словно рассматривал что-то весьма важное, и после долгого молчания, сосчитав, верно, все пятна, солидно произнес:

– По нашим дорогам в хорошей одежде нельзя ездить!

Обернулся и сидящий на козлах Прункул, чтобы взглянуть на чудо: несколько грязных пятен на дохе его высочества управляющего «Архангелов»! Подумать только! Бывший студент заявил, что следует нажать на уездные власти: пусть они замостят дорогу, по которой такое оживленное движение. Ни Попеску, ни Прункул и внимания не обратили, что через несколько минут были заляпаны грязью куда гуще, чем Иосиф Родян.

Как ни старался кучер, жидкая грязь фонтанами вздымалась из-под колес и копыт. Вскоре и сами лошади были все в грязи, а поскольку обе они были серой масти, то казалось, что у них по животу проходит широкая темная полоса. Лошади бежали весело, задорно изгибая шеи, напрягая стройные и длинные тела.

Ездоки молчали. Первым заговорил Попеску.

– А вы знаете, домнул управляющий, – обратился он к Иосифу Родяну, – что прииск «Заброшенный» и вправду ведь забросили.

– «Заброшенный»? – презрительно переспросил Родян, будто и названия такого никогда не слыхал. Попеску давно изучил все жесты, взгляды и оттенки голоса домнула управляющего, а потому сразу понял: Иосиф Родян дает понять, что прииск «Заброшенный» весьма мало его интересует.

– Да, так он называется – «Заброшенный». Возможно, вы его и не знаете, домнул управляющий. Скорее он был похож на лисьи норы, а не на штольни. Вчера после обеда прекратили там работы.

– Почему же? – поинтересовался Родян.

– Золота больше нет. Выбрали жилу дочиста, ни блестки золота.

– Будто оно там было когда-нибудь! – обернулся с козел Прункул. – Подумаешь, щепотка на один зуб.

– Вот и я говорю! – ухмыльнулся управляющий, и сумрачный взгляд его просветлел.

Завязался разговор о других трех-четырех приисках, где тоже уменьшился выход золотоносного камня. Выражалась уверенность, что эти малые потери не будут ощутимы в жизни рудокопов, потому как начнут бить в других местах новые штольни, и вообще в Вэлень есть денежки, чтобы пережить временные трудности. Попеску со смехом принялся рассказывать, что слышал от Никифора, будто золотое изобилие на приисках Вэлень скоро кончится и местным рудокопам уже не богатеть по-прежнему. Никифор и впрямь предсказывал, что золотое счастье года через два-три упорхнет из этих мест, слишком уж бесстыже его насиловали. Похожий на апостола Никифор считался немного тронутым, а потому никто на него не обращал внимания. К тому же эти три-четыре выработанные прииска принадлежали всего семи семействам, которые имели долю и в других местах, так что закрытие их не было погибелью для хозяев и особых разговоров в селе не вызвало. Подобных «лисьих нор» было еще штук восемьдесят, люди копались в них то попусту, то нападая на богатое «гнездо», которое, правда, вскоре иссякало. Видимо, эти «норы» затрагивали боковые ответвления от главных золотоносных жил.

Иосифу Родяну вдруг показалось, что коляска катит слишком медленно. Он прикрикнул на кучера, велев погонять лошадей, прибавил крепкое словцо, запахнул поплотнее доху и погрузился в молчание. По его окаменевшему лицу письмоводитель Попеску понял, что управляющий желает, чтобы его оставили в покое, и тоже замолчал, сделав серьезную мину.

Попеску было прекрасно известно, что с некоторых пор у управляющего «Архангелов» на душе скребут кошки. Поэтому он был с Родяном крайне предупредителен и не скупился на лесть, боясь его разгневать. Он понимал: одно неосторожное слово – и дружбе конец. А отношения их с этой весны стали даже чем-то большим, чем дружба! Письмоводитель Попеску скорее лишился бы руки или ноги, чем расстался с Иосифом Родяном: что ни день он получал от Родяна золотые монеты и почти целое состояние перетекло уже из рук управляющего в бездонный кошелек письмоводителя.

Поэтому всю дорогу он был нем как рыба, внимательно следя при этом за переменами выражения лица и взгляда управляющего «Архангелов». Дорога, залитая синеватой слякотью, тускло поблескивала в неярких лучах солнца и казалась огромной змеей, извивающейся вдоль теснины между горами. Вскоре солнце исчезло, потухли даже вершины окрестных гор, в воздухе похолодало, и ветерок стал пронзительнее. Письмоводитель попытался поплотнее запахнуть свое пальтецо; руки у него покраснели и словно бы опухли. Но он не выражал ни малейшего неудовольствия и только искоса поглядывал на Родяна. Он научился еще дорогой только по выражению лица угадывать, каким будет проигрыш Родяна предстоящей ночью. Если читалось в нем напряжение и будто каменная неподвижность, проигрыша следовало ждать крупного. И Попеску заранее радовался, губы его складывались в алчную полуулыбку. Боясь, как бы не изменилась маска Родяна дорогой, Попеску следил не только за собой, но и за кучером, за Прункулом, даже за коляской, чтобы неловкое слово или неожиданный толчок не изменили настроения хозяина.

Сердце у него болезненно сжалось, когда сидевший на козлах Прункул застонал:

– Подлая погода! Пока доедем, я в ледышку превращусь! – Прункул принялся усердно растирать руки.

– В тебе, видать, крови маловато, – попытался улыбнуться управляющий. – А ту, что осталась, ты пивом охладил.

Попеску, заметив улыбку Родяна, расстроился. Но спустя минуту управляющий вновь мрачно молчал, чем чрезвычайно утешил письмоводителя: до города было рукой подать.

Привычные лошади, стоило им попасть на базарную площадь, знали, где им остановиться. Кучер и вожжами не шевелил, а они уже свернули направо и встали у нового, весьма солидного двухэтажного здания гостиницы с балконом и вывеской «Сплендид».

Приехавших шумно приветствовали адвокаты Поплэчан и Стойка вместе с доктором Принцу. Письмоводитель Попеску поднял вверх палец, призывая к тишине. Иосиф Родян и вправду не слышал ни приветствий, ни того, что говорил ему хозяин гостиницы. Хмурый, молчаливый, уселся он во главе стола, покрытого зеленым сукном, и все остальные, тоже молча, последовали его примеру. Происходило это в комнате, отведенной еще с весны специально для карточной игры.

Управляющий «Архангелов» вытащил из кармана пригоршню монет и высыпал рядом с собой на стол. Один золотой упал на пол, но его тут же нашел и водворил на место расторопный Попеску.

Первую игру выиграл Иосиф Родян. Он тут же приказал зажечь свет и опустить шторы, хотя на улице было еще достаточно светло, распорядился, чтобы принесли закусок и вина.

Снова сдали. Тишину нарушали только шелест карт да позвякиванье денег. Сердца у всех шестерых бились, внимание было напряжено до крайности. Письмоводитель Попеску больше не смотрел на управляющего, весь мир для него сосредоточился на веере карт в руке и на прикупе. Адвокат Поплэчан сидел с приоткрытым ртом, нижняя губа у него отвисла, но глаза лихорадочно блестели. Стойка все ерзал на стуле, и взгляд у него был испуганный. Только доктор Принцу казался более или менее спокойным, время от времени затягиваясь сигарой.

И все же самой примечательной фигурой был письмоводитель Попеску – он то выпрямлялся, будто аршин проглотил, то ссутуливался и изгибался крючком, будто перед приступом эпилепсии. Блестящие глаза его, вспыхивающие огнем, так и бегали, и казалось, в них видна вся его душа, беспокойная и алчная.

Иосиф Родян проиграл десять раз кряду. Кучки серебряных монет, среди которых поблескивали и золотые, подросли возле всех игроков, кроме него; особенно выросла кучка Попеску. Однако управляющий «Архангелов» доставал и доставал из кармана монеты, и картежники вздрагивали, но вздрагивали болезненно, словно в них вбивали мелкие гвозди.

Уже по второму заходу опустели бутылки с вином. Из соседнего зала слышались громкие голоса и звуки цыганского оркестра, но картежники за зеленым столом ничего не слышали. Они отрывались от игры только для того, чтобы выпить стакан вина, которое разливал трактирный слуга.

Наступала тишина, и становилось слышно, как в печке гудит огонь, теплом и уютом веяло от жаркой печки в эту ноябрьскую ночь.

– Прекрати топить! – рявкнул вдруг Иосиф Родян. – Закрой печь и распахни окна!

Слуга бросился выполнять приказание. Управляющий рванул сюртук за отвороты, четыре пуговицы со стуком покатились по полу, но и на этот раз Попеску ничего не услышал.

– Что за идиотизм так жарко топить! Подлость – заставлять людей мучиться! – хрипел Родян. Он тяжело дышал, широко раздувал ноздри и разевал рот, словно котел, в котором вода вот-вот выплеснется через край.

– Прошу прощенья! – извинился слуга, распахнув окна.

Сдавая карты, Иосиф Родян рычал:

– И он – свинья, как и ты! Все вы шельмы! Стыдно порядочному человеку переступать ваш порог. Красненькая! – рявкнул он, выкладывая на стол десятку.

Слуга промолчал, принес новую бутылку вина и, словно ничего не случилось, начал разливать, начиная с Иосифа Родяна.

Час за часом шла, не прекращаясь, молчаливая напряженная игра, табачный дым становился все гуще, да больше становилось пустых бутылок. Даже старик Поплэчан не ржал, как обычно. Пил он много, но не хмелел: звон золота заставлял его сохранять трезвость. Этот старичок, на вид такой беспомощный, во время карточной игры проявлял невероятную выносливость. Целую ночь он, не двигаясь, сидел за столом, приоткрыв рот с отвисшей нижней губой, и, полузакрыв глаза, сдавал карты и передвигал деньги. Что-то нечеловечески зловещее появлялось во всем его облике. При взгляде на его желтые зубы и вываливающийся изо рта язык по спине пробегала дрожь.

Письмоводитель Попеску час от часу становился бледнее, черты его худого лица заострялись, и костистые скулы выпирали все явственнее сквозь кожу.

Часов около трех ночи управляющий «Архангелов» откинулся на спинку стула и долго сидел неподвижно. Лицо у него было багрово-сизым, глаза он закрыл.

Внезапно открыв выпученные мутные глаза, он грохнул кулаком по столу и рявкнул:

– Кельнер!

– К вашим услугам, ваше степенство! – тут же отозвался слуга, вскакивая со стула.

– Накрыть стол! Вино, закуску! Позвать музыку! Пусть придет Лэицэ! – И Родян разразился прерывистым, лающим хохотом.

Все игроки разом подумали одно и то же: управляющий «Архангелов» проиграл все прихваченные из дома деньги. Они привыкли уже, что так кончается у них игра и начинается попойка.

– А знаете, друзья, что я чувствую, когда играю в карты? – обратился Родян к сидящим за столом. – Чувствую, что грызут меня какие-то мелкие паразиты…

Картежники встретили его слова взрывом хохота, хотя, наверное, им надлежало бы обидеться. Но кому из них было обижаться на Родяна?

– Виват! Да здравствует управляющий «Архангелов»!

– Да здравствуют «Архангелы», которых и мы можем грызть, – пробурчал адвокат Стойка.

Принесли закуски, откупорили бутылки шампанского. Бывший студент Прункул произносил тост за тостом. Поплэчан то и дело ржал. Ожил и письмоводитель Попеску, лицо у него порозовело. Управляющий «Архангелов» опрокидывал стакан за стаканом. Глаза у него совсем вылезли на лоб; еле ворочая языком, он рычал:

– Ну, кто со мной сравнится?

Ответом на вопрос служил общий крик: «Виват управляющий!» И всякий раз Лэицэ играл «Многая лета». Слуга и музыканты знали, в эту ночь им не сомкнуть глаз.

Так кутил управляющий с самой весны.

Зальчик, где шла игра и попойки, был известен в городе как комната «девяносто шестой пробы». Название это ему дали еще весной, почти со дня открытия гостиницы «Сплендид».

* * *

Старые дома Иосиф Родян купил по дешевке. Городской примарь удивился, когда услыхал, что управляющий «Архангелов» решил стать горожанином, и начал разными способами допытываться, чего ради он покупает эти развалюхи. Но Иосиф Родян не стал объяснять. Он выложил наличными денежки и, весьма довольный, вернулся в Вэлень. Спустя три дня старые дома уже сносили, а архитектор трудился над проектами новых. При закладке фундамента присутствовал управляющий со всем семейством, кроме разве что Эленуцы и Гиды. Из Вэлень был приглашен письмоводитель Попеску, а из города – все друзья. Когда отслужили молебен, жена Иосифа Родяна с дочерьми поехали домой, а сам он отправился в гостиницу «Сплендид», чтобы угостить дорогих гостей.

– Говорят, вы провернули наивыгоднейшую сделку, домнул управляющий, – заговорил Попеску. – Обеспечили себе прибыль по меньшей мере тысяч в десять. Что ж, мелкие речки всегда впадают в большие.

– А по-твоему, куда им впадать? – спросил Поплэчан.

– Да пусть хоть какая-нибудь струйка заблудится и попадет на землю, иссохшую от зноя.

С этими словами Попеску небрежно взял с соседнего стола колоду карт и принялся ее тасовать, снимать, поглядывая на «подрезанную» карту. И чем дольше мешал он карты, тем становился бледнее. Самодовольно, с чувством великого превосходства смотрел на него управляющий «Архангелов».

– Вхолостую играешь, Попеску! А губы у тебя и вправду высохли от зноя! – насмешливо заметил Иосиф Родян. – Хочешь струйку воды, чтоб воспрянуть духом?

Попеску поднял на управляющего загоревшийся взгляд.

– Я не смеюсь. Хочешь, сыграем в карты?

– Господин управляющий… – Попеску вздохнул, у него перехватило горло и бешено заколотилось сердце. Давным-давно, только он появился в Вэлень, возникла у него мечта вовлечь Родяна в карточную игру. Долго терпел он от управляющего всяческие унижения, лишь бы сбылось его страстное желание. Но Иосиф Родян всегда держался на расстоянии и не снисходил до него. В карты он перекидывался только ради забавы, и азарт ему был неведом. Он умел зарабатывать деньги в борьбе с тайнами земли, со скальными породами, а не сидя за столом и передвигая жалкие раскрашенные картонки. Те несколько раз, когда он играл на деньги, условий его никто не принимал. Играли-то обычно «по маленькой», и, пока кто-нибудь выигрывал или проигрывал сорок – пятьдесят злотых, проходило несколько часов. Иосиф Родян считал, что это слишком большая трата сил и времени для столь ничтожного проигрыша или выигрыша.

Потому-то Попеску и посмотрел на управляющего с таким удивлением: он никак не мог поверить, что тот говорит серьезно.

– Чему ты удивляешься? Ты же сам сказал, что моя покупка даст по меньшей мере десять тысяч прибыли. Хорошо. А ты хочешь, чтобы эти деньги перекочевали в твой кошелек? Я не очень держусь за них. Давай сыграем, только с условием: первая ставка будет пятьсот леев. Найдутся у тебя при себе такие деньги?

Слабая краска проступила на бледном лице Попеску. Вместо ответа он достал портмоне и отсчитал пять банкнот.

– Браво! – воскликнул управляющий, выкладывая такую же сумму. – Это мне нравится! Значит, ты не хочешь терять время по пустякам. Кто еще хочет сыграть? – окинул он веселым взглядом присутствующих. Кроме двух адвокатов и доктора Принцу, за столом сидели еще шесть человек, друзей из города. Но никто даже не шелохнулся. Затаив дыхание, все ждали, что будет дальше.

Пальцы Попеску неожиданно приобрели необычайную гибкость. Он элегантно тасовал и снимал карты, щеки же его снова стали мертвенно-бледными. Один только Иосиф Родян пил, курил, смеялся, без умолку что-то говорил, как будто это была не крупная игра, а легкомысленное, невинное развлечение. Ему доставляло особое удовольствие видеть, как все остальные застыли и побледнели. Первую игру выиграл Попеску. Вторая ставка была тысяча леев, третья, к ужасу всех сидевших за столом и сбежавшихся из других залов, – две тысячи. Попеску соглашался на любые предложения. Он ни на кого не смотрел, ничего не видел. Щеки его ввалились, словно он внезапно заболел тяжелейшей болезнью. Гости и страстные болельщики время от времени издавали восклицания: «Ого! Ах! Ну и ну! Вот те на!», но Попеску ничего не слышал. У Родяна покраснели щеки, но он продолжал шутить.

– Разве я не говорил? А эта уже будет моя, – говорил он всякий раз, когда проигрывал.

Родян проиграл четыре раза подряд, но на пятый, когда ставка поднялась до четырех тысяч, он выиграл.

Игра продолжалась еще около часа, держа всех в страхе и напряжении.

В конце концов письмоводитель Попеску одержал победу: десять тысяч перешли в его карман.

– Ну, будь здоров! – весело поздравил его управляющий. – Теперь ты не можешь утверждать, что все маленькие речки впадают в большие.

Родян торжественно и даже с удовольствием отсчитал десять тысяч. Вокруг него толпилась куча зрителей, десятки глаз следили за ним, десятки сердец замирали от восхищения тем, с какой небрежностью он бросает банкноты. Воцарилось тяжелое молчание, словно мельничный жернов придавил все сердца, когда люди увидели, как Попеску собирает деньги и прячет их в портмоне. Только когда он улыбнулся и опустил сокровище в карман, вырвался всеобщий вздох облегчения. Многие тут же вышли из зала.

За столом принялись пировать. Иосиф Родян был очень доволен: он и вправду не сожалел о проигрыше. Во время игры были минуты, когда он ощущал какое-то беспокойство, тревогу, но теперь, после того как он отсчитал деньги и на глазах такого количества людей передал их Попеску, он не чувствовал ни сожаления, ни беспокойства. Внутренний голос нашептывал ему: «Вот видишь, как ты их всех удивил». Во время ужина, который затянулся далеко за полночь, он единственный раз рассердился. Это было, когда письмоводитель захотел на свой счет заказать четыре бутылки шампанского.

– Ну, ну, извини, пожалуйста, – мрачно отстранил его Иосиф Родян. – Все еще от засухи страдаешь?

* * *

С той поры управляющий «Архангелов» почти каждый день ездил посмотреть, как продвигается строительство новых домов. В один из дней письмоводитель Попеску попросил подвезти его до города: у него были там срочные дела, а нанять повозку было невозможно – все лошади были заняты, возили с рудников камень. Иосиф Родян захватил его с собой, довез до города, и они расстались. Но к вечеру, прежде чем пуститься в обратный путь, они снова встретились за стаканом вина. После всяческой беготни у управляющего пересохло в горле, к тому же он был раздражен всяческими спорами и торговлей, без чего не обходилось ни одно дело, а потому выпил лишнего и почувствовал вдруг настойчивое желание снова сразиться в карты с Попеску. На этот раз играть сели и другие приятели. Управляющий опять проиграл.

Через неделю хозяин гостиницы уже держал специально для этой компании комнату «девяносто шестой пробы», названную так потому, что на прииске «Архангелы» добывалось золото наивысшего качества. Хозяин гостиницы «Сплендид» выделил эту комнату, удовлетворяя желания Иосифа Родяна, который с каждым днем становился все нервнее и уже не желал терпеть зевак, толпившихся у него за спиной. Карточный азарт мало-помалу отверзал в его душе пропасть, которая становилась тем глубже, чем больше он проигрывал. Он и теперь ничего не боялся, однако речь уже шла не о мелочи, а о десятках тысяч, и потому при мысли, что это потерянное богатство он может вернуть одним лишь мановением руки, он становился столь же страстным игроком за карточным столом, каким азартным хозяином был на прииске, стремясь выжать из него как можно больше золота. К тому же письмоводитель Попеску, этот презренный нищий, имел дерзость соглашаться на любые ставки. Как больно задевала Иосифа Родяна эта оскорбительная наглость, как ему хотелось «раздавить» наглеца!

Вскоре письмоводителю уже не нужно было напрашиваться, чтобы управляющий взял его с собой в город. Сколько бы раз коляска Родяна ни проезжала мимо примэрии, она обязательно останавливалась у крыльца, забирая письмоводителя.

Иосиф Родян был Иосиф Родян: на прииске он слепо верил в свою звезду и приходил в ярость от самого пустячного замечания, за карточным столом был убежден, что «сотрет в порошок наглеца Попеску». Когда жена узнала, что кроется за частыми отлучками, и попыталась вразумить мужа, Родян пришел в такую ярость, что чуть не побил ее.

Азарт и ослепление Родяна были Попеску только на руку. И чем больше управляющий входил в раж, тем вернее и больше он проигрывал. Адвокаты Поплэчан и Стойка быстро сообразили, что могут получить от Иосифа Родяна кучу денег, можно сказать, ни за грош ни за полушку. Они заняли по нескольку тысяч и вступили в игру.

Сам того не замечая, управляющий «Архангелов» падал все глубже и глубже в пропасть. С одной стороны, прокладка новой галереи, упершейся в скальные породы, становилась все дороже, а выплата рабочим возросла еще и потому, что Родян приобрел теперь и долю Прункула, с другой – и на строительство домов каждую неделю уходила значительная сумма, потому что Родян любил еженедельно расплачиваться с рабочими и мастерами; к тому же все, что требовалось для строительства, он покупал за наличные. Он не любил быть должником у торговцев какими-то там гвоздями. И в-третьих, почти ежедневная карточная игра значительно облегчала его туго набитый кошелек. Так и получилось, что где-то в августе он вдруг обнаружил, что золото, которое он приготовил, чтобы обменять на деньги, кончилось! Сделав это открытие, Иосиф Родян никак не хотел этому поверить. Он обшарил подвал, кладовую, залез в сейф, но не набрал даже килограмма золота. В этот день он поругался со всеми, с кем только мог: надавал звонких пощечин слугам и людям, работавшим на толчеях, обругал жену, потом забрал все, что удалось найти в доме, и укатил в город. Он был в ярости, но о том, что может остаться без денег, и не помышлял. Новая галерея по его подсчетам и произведенным замерам должна была метров через пять упереться в золотую жилу, к которой он так долго стремился. Правда, сейчас дело встало: никто не решался на взрывные работы. Жизнь рудокопов была в опасности: порода отваливалась огромными глыбами и при каждом взрыве можно было ждать обвала, который погребет и людей. Зато с удесятеренными силами шла разработка старой штольни, которая не переставала щедро давать золото. Имелись огромные груды немолотой породы, кучами лежала она возле каждой толчеи, так что бояться было нечего. Но Иосиф Родян, не привыкший вести точные счета, не замечал, что все доходы старой штольни поглощались новой галереей, а деньги на строительство домов и картежную игру брались из отложенных.

«Пять метров – пустяки!» – утешал он себя, думая о новой галерее. И не пробив еще этих пяти метров скальной породы, стал снимать деньги со счета в банке. Прибегнув единожды к этому источнику, он уже не мог остановиться. У него было только два желания: возвести и обставить дома и «сокрушить» Попеску. Архитектору пришлось выложить значительную сумму, мебель стоила целое состояние, а карточная игра поглощала невероятные суммы.

Так что к свадьбе своих дочерей он не только ничего не имел на счету, но и весьма изрядно задолжал банкам. Два банка, оказывающие ему кредит, взяли под заклад его новые дома.

Но Иосиф Родян, и выстроив дома, продолжал ездить в город вместе с Попеску по три-четыре раза в неделю и запираться от чужих глаз в комнате «девяносто шестой пробы». Страсть к картежной игре завладела им целиком. Он стал нервным, раздражительным, и ему все труднее удавалось скрывать свое беспокойство. И Попеску, и другие сподвижники по зеленому столу видели, что управляющий не в своей тарелке. Но объясняли они это очень просто – частыми проигрышами. Никто из них не знал денежных затруднений Иосифа Родяна. Снятие денег со счетов и займы производились втайне, и если об этом и появлялись смутные слухи, то никто им не верил. «Архангелы» на протяжении многих лет продолжали оставаться богатым прииском, и Попеску, как и все остальные, полагал, что у Иосифа Родяну несметные богатства, что у него припрятан и золотой песок и самородки, каждый из которых сам по себе стоит сотни тысяч. О погребе и сейфе управляющего «Архангелов» ходили легенды не только в Вэлень, но и в городе и по всей округе. А потому Попеску и его товарищи надеялись вытянуть из управляющего еще много денег, и единственной их заботой было не обидеть его чем-нибудь, чтобы не распалась их компания.

Доверенные лица банков пока не видели ничего тревожного в том, что Иосиф Родян задолжал им несколько десятков тысяч. В конце концов, насколько повышался долг, настолько же вырастала цена его новых домов. Но они были уверены, что через год-два Иосиф Родян выплатит все, и только по настоянию доктора Принцу, который был членом административного совета обоих банков, потребовали дома под заклад.

Лишь один человек в Вэлень знал, в какой паутине запутался управляющий. Это был Георге Прункул, отец бывшего студента. С тайным злорадством внимательно следил он за всем, что делал Иосиф Родян.

Он не мог простить управляющему, что из-за его упрямства ему пришлось лишиться килограммов двух самородного золота, которое полагалось бы ему получить согласно доле, принадлежавшей в разработке старой штольни. Наблюдая, как Иосиф Родян все больше погрязает в долгах, он испытывал злобное удовлетворение. А поскольку радость никогда не бывает полной, если ее не разделяют другие, то Прункул весьма охотно делился всем, что знал, с инженером Георге Родяном, который состоял с ним в переписке и постоянно спрашивал о состоянии дел.

Прункул с огромным удовольствием отвечал на все вопросы Гиды. Он радовался всякой плохой новости, какую мог сообщить инженеру. Если бы ему хоть на мгновение пришла в голову мысль, что Гида хочет спасти отца, он бы не стал подробно описывать, что происходит в Вэлень. Но ему было ведомо только одно – управляющий Родян ничьих советов не слушает.

Таким образом, Гида был в курсе всех денежных дел отца до тех мельчайших подробностей, до каких мог докопаться Прункул. Когда же бывший студент остался в селе, Прункул-отец получил возможность быть в курсе и другой стороны жизни Иосифа Родяна и даже стал забывать все неприятности, которые доставил ему сын, настолько бесценными были сведения, какими он снабжал отца.

У бывшего студента Прункула не было в Вэлень никаких занятий, но он этого не стыдился. Почти все знатные люди села ничем не занимались, а только кутили. Отец поначалу считал, что так жить невозможно, но после того как сын занялся картежной игрой с Иосифом Родяном и стал приносить домой порядочные деньги, смирился. Собственно, никого не удивило, что Прункул-младший остался дома, в селе. Жители Вэлень знали: господа – это те, у кого много денег и кто может кутить напропалую. Молодой человек и чёрту бы не уступил по части выпивки, к тому же вскоре у него появились и деньги. А золотоискателям даже нужен был человек, который знал толк в попойках.

Инженер Георге Родян, кроме переписки, которую он поддерживал с двумя влюбленными, начал с августа месяца довольно часто писать отцу. По отношению к молодым людям Гица испытывал нечто вроде родительской любви, его трогало их чистое чувство, хотя он и не мог простить Василе, что тот, не поговорив с ним, решился на опрометчивый шаг и просил руки Эленуцы. Если бы с ним посоветовались, он бы сказал, что это глупость и необходимо ждать. Но Василе совершил безумный поступок, а самодурство управляющего могло бы навеки разлучить молодых людей, если бы он, Гица, не приложил все усилия и не утихомирил разбушевавшегося отца. Он с самого начала знал, что трудности, вставшие на их пути, можно будет устранить и наступит время, когда молодые люди поженятся. Да, знал. Он давно уже видел, что отец его катится к пропасти, и радовался порой, что рано или поздно отец прозреет и увидит, как разнообразна жизнь, и не станет себя ограничивать одним только прииском. Когда же ему стало ясно, что отец непременно окажется на дне, и не один, а со всем семейством, он стал бомбардировать его письмами, пытаясь обрисовать реальное положение вещей, осыпая его просьбами, умоляя и даже угрожая.