Текст книги "«Архангелы»"

Автор книги: Ион Агырбичану

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 33 страниц)

– Какой черт заставляет отца хвастаться каждой находкой на прииске?

Но недовольство его длилось недолго, поскольку всякая добрая весть отмечалась новой попойкой.

Старики же хвастались, потому что золото затмевало им все, потому что чувствовали себя счастливыми, сильными, непобедимыми и хотели, чтобы все на свете об этом знали.

Вот так и сложилось, что молодые люди больше интересовались состоянием дел у «Архангелов», чем, к примеру, здоровьем родителей, братьев и сестер. Не было письма, чтобы они не спросили о делах акционерного общества. Мало-помалу им стало казаться, что их счастье и несчастье зависят от «Архангелов», что «Архангелы» для них и мать, и отец. Родители могут и умереть, но если прииск будет исправно выдавать золотоносную породу, то доля, которую они имеют в общем капитале, обеспечит достаток и им не придется менять образа жизни. «Архангелы» превратились для них в солнце, дарующее жизнь, к которому они постоянно обращали свои взоры. Они и знать не хотели о других приисках, которыми владели их родители. Все, кроме «Архангелов», считалось чепухой.

Однако если бы молодые люди всерьез вникли в добычу золота, то убедились бы, что никаких оснований презирать остальные прииски нет. Ионуц Унгурян и Георге Прункул возлагали большие надежды на «Шпору» и прииск «Влэдяса». Молодой Унгурян, если бы он полюбопытствовал, мог бы узнать, что золото, которым он сорит направо и налево, добывается не у одних только «Архангелов».

Фамилии Унгурян, Прункул, так же как и Негру, которую носил тесть Иосифа Родяна, были исконными в Вэлень. Деды и прадеды их промышляли кто старательством, кто земледелием, кто тем и другим. Один из предков Унгуряна был владельцем золотых приисков, пожалуй, даже покрупнее, чем Иосиф Родян. Процветал в те времена знаменитый прииск «На Хусдоапе». Семейства эти частенько поминаются в разговорах рудокопов и старателей, а дома их и до сих пор остаются самыми красивыми и просторными в Вэлень. Так что, издавна владея приисками, эти три семейства в Вэлень да еще несколько могли бы прожить, не занимаясь золотодобычей, поскольку скопили уже значительный капитал, денежный в первую очередь, владея вдобавок лугами и пахотными землями.

Молодые люди, думая о собственном будущем, могли бы брать в расчет и земельную часть имущества своих родителей. Но они про землю даже не знали. Ни разу в жизни в пору сенокоса не вышли они на светлую луговину, которая им принадлежала. С землей у них не было никакой связи. Впереди им светило только одно – «Архангелы».

Не думали они и о том, сколько расходуют родители и сколько откладывают. Будь они повнимательнее, то даже Унгурян мог бы заметить, что его отец далеко не все денежки пускает в расход. Старый Унгурян если и тратил деньги, то только на выпивку и еще на благодарность Лэицэ. Но, сколь бы старик ни был жаден до вина и сколько бы ни пил, выпивка не могла разорить его, если принять в расчет доходы от «Архангелов» да еще от двух приисков. И с Лэицэ он не так уж часто встречался, потому как был весьма тяжел на подъем и редко бывал в городе. Значит, возможность отложить «белые денежки про черный день» была, и занималась этим его жена. Никто в селе не знал, сколько денег у Георге Прункула, но всему селу было известно, что каждый грошик он десятью узлами завязывает. Оба совладельца «Архангелов» никогда не были бедняками, а потому, продолжая жить по-прежнему и теперь, когда шло богатое золото, они не впали в крайность и не стали гоняться за роскошью. Унгурян был счастлив тем, что мог сладко есть и пить, а Прункул тем, что мог отложить лишнюю денежку. Больше всего денег у них уходило на содержание отпрысков.

Сыновья же и в грош не ставили как земельные владения, так и родительскую рачительность. Это им даже в голову не приходило. Они ощущали только свою зависимость от «Архангелов», а когда представляли себе, что золото на прииске может иссякнуть, им становилось страшно, словно они оказывались на краю бездонной пропасти, готовой их проглотить. Почему они с таким легкомысленным пренебрежением относились к остальному родительскому имуществу, которое могло бы их выручить в тяжелую минуту, объяснить невозможно. Может, они инстинктивно чувствовали, что отложенное подальше – пустяк по сравнению с их аппетитами, что припрятанный капитал можно спустить за месяц, что при той жизни, к которой они привыкли, его хватит на один зуб.

Но минуты, когда молодым людям приходило в голову, что и у «Архангелов» золото может кончиться, были чрезвычайно редки. По всему выходило, что прииск только теперь начинает входить в силу. А потому студенты продолжали пировать и Унгурян что ни месяц заявлял товарищам:

– Пришла пора стреляться!

Всем было известно, что означают эти слова. Все знали, что самое позднее через три дня снова будет разливанное море, и потому радостно кричали:

– Ура! Да здравствует архангел Гавриил!

XV

За несколько дней до духова дня управляющий «Архангелов» получил от своего зятя, доктора Врачиу, письмо:

«Дорогой тесть!

Извините великодушно за отсутствие мое и Марии на пасхальных праздниках. Я и теперь не устаю повторять, что безмерно об этом сожалею: ведь пасхальные празднества в Вэлень – настоящее чудо. Но на духов день мы хотели бы восполнить то, чего лишились на пасху: приехать к вам с женой и еще одним знакомым. Скажу сразу, он не из тех, кто мечтает лишь об „Архангелах“, и вовсе не похож на корыстолюбцев, которые вьются около вас, хотя вполне достоин быть акционером вашего общества. Этот добропорядочный юноша с многообещающим будущим имел счастье однажды видеть домнишоару Эленуцу. В нашем городе он недавно, но уже состоит на службе юристом в самом крупном нашем банке. Могу также сообщить, что он весьма приятной наружности и отлично воспитан. Я взял на себя смелость пригласить его в Вэлень, не испросив вашего согласия. Теперь ничего поделать не могу и мне придется привезти его с собой, даже если это вам не понравится. До свидания. Всех обнимаем.

P. S. Не забудьте прислать за нами коляску. Приезжаем поездом после полудня».

Иосиф Родян с удовольствием прочел письмо. Он был рад повидать Марию с доктором и принять у себя молодого человека, которого так расхвалил его зять. Он доверял доктору Врачиу и весьма ценил его мнения о людях. К тому же этот новый знакомый – человек, конечно, молодой и ехал к ним ради Эленуцы. После пасхальных праздников Иосиф Родян резко изменил свое отношение к кандидату в присяжные поверенные Войку: к себе не приглашал и всячески старался избегать его в городе. Войку ему никто не рекомендовал, он его выбрал сам, услышав, будто тот из хорошей семьи. Молодой человек расположил к себе Иосифа Родяна сияющей улыбкой и вечной готовностью соглашаться. К тому же Родян счел, что он красив, элегантен, – словом, непременно понравится Эленуце. Теперь Родян почувствовал облегчение: Войку ему больше не нужен, есть новый претендент на руку Эленуцы, и куда лучше Войку – в этом Родян не сомневался.

Эленуце недавно исполнилось семнадцать, и она вполне могла повременить с замужеством и год, и другой, тем более что сестры были старше ее, одна двумя, другая тремя годами. Но у управляющего «Архангелами» были свои соображения, согласно которым младшую дочь желательно было выдать замуж как можно скорее. Возможно, ему надоело видеть ее печальное личико, возможно, в нем говорила отцовская любовь, настоятельно пекущаяся о будущем дочери, возможно, он не чувствовал себя свободно в собственном доме, постоянно видя молчаливую неулыбчивую девушку. А может быть, он приметил, что Эленуца стала поглядывать на семинариста Василе Мурэшану. Иосиф Родян вовсе не хотел причинить своей дочери боль, заставив оборвать ниточку, что так легко протягивается между молодыми людьми. Но он готов был оборвать ее, потому что никогда бы не согласился породниться со священником. Зять-священник – этого только ему не хватало!

Прочитав письмо Врачиу, Иосиф Родян сообщил новость жене и дал понять, что с прибывающим в их дом незнакомцем следует вести себя как можно ласковее.

Марине не нужно было даже намекать: ей было достаточно увидеть свою старшую дочь, чтобы раскрыть свои объятия для любого и каждого, кто приедет вместе с ней.

Эленуце было сказано, что на духов день приезжает Мария с мужем, о третьем же госте даже не упомянули. Марина между тем принялась готовиться: заказала в городе пирожные, свернула шею индейке и откормленному гусю. Эленуца обратила внимание, что служанки под наблюдением матери приводят в порядок две комнаты, и тут же смекнула, что родители сказали ей не всю правду: должны быть и еще гости, по меньшей мере один. По ухмылкам матери и по взглядам отца она скоро догадалась, что ждут еще одного незнакомца.

Сердце у Эленуцы сжалось. После пасхи девушка много думала, а еще больше мечтала и сейчас сразу же почувствовала, что незнакомец этот явится только для того, чтобы помешать ей мечтать. После пасхи жизнь для Эленуцы приобрела вдруг новое, неведомое очарование. Ей представлялось, что она плывет по легким, ласково укачивающим ее волнам. Волны эти колышутся и вспыхивают под лучами весеннего солнца, и стоило ей закрыть глаза, как она видела эти волны.

Каждая новая книга, которую присылал ей семинарист, обладала особой прелестью. Василе Мурэшану усердно выполнял обещание: каждую неделю посылал ей книгу. Как ни странно, но девушке казалось, что жизнь ее стала радостнее именно благодаря книгам, которые приносили ей в субботу вечером. На самом деле каждая новая книга все больше сближала ее с Василе Мурэшану. Эленуца всякий раз лихорадочно осматривала титульный лист, нет ли на нем какой-либо надписи, строчки, написанной мелкими буквами. Ей бы очень хотелось увидеть хоть слово, написанное его рукой. Казалось, именно из-за этого она с таким нетерпением ждет каждую субботу книг.

Но семинарист на книгах больше ничего не писал. Послание заменял адресом, зато как тщательно было выведено на бумажной ленте, опоясывающей посылку: «Уважаемой домнишоаре Эленуце Родян»! Прочитав адрес впервые, Эленуца нашла, что семинарист слишком прозаичен, потому что даже ее приятельницы в подобных случаях писали на конвертах «милой домнишоаре» и пр. А он, молодой человек, красивый юноша, пишет всего-навсего «уважаемой…»! Но тщательно перелистав всю книгу в поисках какой-либо подписи и прочитав все-таки повесть, она вдруг решила, что «уважаемая домнишоара» – это самое лучшее обращение. «Почему?» – как бы спохватившись, спросила она себя.

Вместо ответа перед нею неожиданно и очень явственно возникло удивленное, растерянное лицо семинариста, каким она видела в страстную пятницу, когда зажигала его свечку. «Конечно, Василе не может ко мне обращаться иначе, как „уважаемая домнишоара“», – подумала Эленуца.

Все остальные могут обращаться как угодно, и только Василе – «уважаемая домнишоара».

Когда же Эленуца пыталась понять, что же отличает (а в этом у нее не было сомнений) семинариста от других молодых людей, то вместо отчетливого ответа у нее появлялось счастливое ощущение легкости и на душе становилось так светло, как никогда еще не бывало.

Мечтания, в которые погрузилась Эленуца в эти ясные весенние дни, освещали ее лицо, глаза. Сестры с завистью поглядывали на нее, так она похорошела. Светом, нежностью добротой светилось ее белое тонкое лицо, лучились черные влажные глаза. Походка стала плавной: казалось, что она не шла, а плыла, грациозно поворачивая головку. Эленуца еще больше замкнулась в себе, но выглядела гораздо веселее, чем раньше. Она не раздражалась и не выходила из себя из-за непрестанной суеты и шума в доме, которые раньше так сердили ее. Иосиф Родян радовался, замечая ее улыбку: «Нравится ей дома».

Всегда одна, сидя ли в уголке дивана или под цветущей вишней в саду, она все прислушивалась к едва слышной музыке, словно бы замирающей вдали. Незаметно для самой себя она увлеклась цветами – то полола, то поливала их. Иногда она наклонялась, осторожно притягивала к себе гибкие стебли, торопливо целовала цветок и, когда выпрямлялась, на ее белых щеках расцветали розы. Отчего? Оттого что слишком быстро выпрямилась или оттого что из глубины души выпорхнула сладостная, туманная тайна?

И вот в эту жизнь-мечту ворвалось известие, что в день вознесения господня к ним должен приехать чужой. Эуджения и Октавия, заметив, что Эленуца вдруг помрачнела, втайне обрадовались, потому что хмурость ее не красила. А Эленуца с неприязнью думала о незнакомце, который явится и нарушит течение ее жизни. Она никак не могла понять, по какому праву вовсе не желанные и ею не приглашенные молодые люди могут к ней являться. Ей казалось это и докучливым, и отвратительным. Бессознательно Эленуца мерила всех молодых людей одной меркой, а образцом для нее был семинарист Василе Мурэшану.

Ее чувства к нему нельзя было назвать любовью, скорее признательностью, вызванной его непохожестью на других юношей. Уж он-то никогда бы не явился к ней без приглашения. Он производил впечатление человека, который способен жить, погрузившись сам в себя, любит одиночество и склонен к созерцательности. Возможно, Эленуца приписывала Василе слишком много, решив, что он чужд земного и всегда непохож на других молодых людей, молчит ли, улыбается или разговаривает. Иногда Эленуце казалось, что она знает его давным-давно, и он представлялся ей братом, но потом она вновь смотрела на него как бы издалека и видела незнакомца, с которым ни разу не встречалась.

Когда Эуджении и Октавии стало невмоготу хранить про себя сногсшибательную новость и они поделились ею с Эленуцей, та спокойно сказала:

– Я знаю.

– Не можешь ты знать! – воскликнула Октавия, задетая безразличием, с каким Эленуца их выслушала. – Мы первые тебе говорим. Видишь, уже улыбаешься. Может, тебе выпадет счастье.

Эленуца печально усмехнулась.

– Не может дать счастья человек, который охотится за приданым, – возразила она.

– А откуда ты знаешь, что он охотится за приданым? – поинтересовалась Эуджения, поджимая губы.

– А за чем еще, если он меня и в глаза не видел?

– А он тебя видел, дорогая, – затараторила Октавия. – Видишь, ничего-то ты не знаешь. Он с тобой встречался.

Эленуца подняла глаза на сестер и вопросительно на них посмотрела.

– Нет, нет, нам ничего не известно, мы с ним не знакомы, но Врачиу написал, что этот господин тебя знает, что он видел тебя, – пояснила Октавия.

Эленуце стало немного легче. Она было подумала, что речь идет об одном из тех молодых людей, кто бывает у них в доме, что сестры знают его и только не хотят называть. Эленуце было бы это очень неприятно. Теперь же ей оставалось тщетно гадать, какому молодому человеку она попалась на глаза. Пока самым внимательным к ней был Василе Мурэшану. Но он не мог быть этим незнакомцем! Нет, это не он, – решительно отвергла собственное предположение Эленуца, и ей стало очень грустно. Она бы, конечно, не хотела, чтобы он оказался среди тех, кого привлекает золото «Архангелов», и все же ей было грустно, что подобное невозможно.

В четверг вечером она раньше обычного решила уйти в свою комнату, сославшись на головную боль. Эленуца побледнела и выглядела так, как будто в любую минуту могла упасть в обморок. Но отец отрицательно покачал головой.

– Ты должна их дождаться. Самое большее через полчаса они приедут. Обнимешь свою сестру и доктора.

Эленуца сидела как на иголках, когда коляска въехала в ворота. Эуджения и Октавия бросились к окнам, родители вышли во двор. Сестры, едва взглянув в окно, тут же отпрянули. Глаза их злобно сверкали, плотно сжатые губы побелели: из коляски выпрыгнул молодой высокий брюнет, гораздо более красивый и элегантный, чем их женихи. Сестры поняли: судьба Эленуцы счастливее. Они не сомневались: Эленуца будет без ума от молодого человека, перед которым в низком поклоне согнулся даже отец.

По тому, как торжественно гостей вводили в дом, как необычно легко и учтиво двигался управляющий «Архангелов», как светилось довольное лицо его жены, можно было понять, что родителям с первого взгляда понравился незнакомец, а это предвещало что-то серьезное.

– Доктор права господин Павел Крэчун, – представил гостя Врачиу, улыбаясь сестрам.

Незнакомец слегка поклонился барышням, потом повернулся к Эленуце и с улыбкой спросил:

– Вы меня не припоминаете, домнишоара?

– К сожалению, не припоминаю! – весьма сухо отвечала Эленуца.

– На румынском вечере в Вене вы как-то танцевали с моим другом Перианом. А я вынужден был прервать ваш танец, поскольку очень торопился и должен был сообщить моему другу нечто весьма важное, – пояснил адвокат, не сводя глаз с Эленуцы.

– Нет, не помню, – повторила Эленуца и решительно отошла к старшей сестре Марии, заговорив с ней о каких-то пустяках.

Время до ужина пролетело незаметно, хотя во всем, и в поведении, и в разговорах, ощущалась какая-то натянутость. Весьма неловко в первую очередь чувствовали себя оба жениха. Их подавляло превосходство адвоката Крэчуна, которого они не могли не ощущать.

Доктора права Павела Крэчуна отличало врожденное изящество манер, благодаря которому он не сомневался в собственном превосходстве и не старался понравиться во что бы то ни стало. С этой уверенностью ему легко было быть отменно вежливым, тем более что чужое мнение для него мало что значило. Крэчун сразу же отметил, что Эленуца не встретила его той невольной легкой улыбкой, какой обычно встречали молодые девицы, а это говорило о многом. Другой бы на его месте, возможно, счел себя уязвленным той холодностью, с какой Эленуца обронила свои несколько слов. Но он, искоса бросив на Эленуцу несколько взглядов, как это свойственно людям, умеющим легко ориентироваться и составлять довольно точное мнение о человеке по его жестам или словам, счел, что эта девушка может быть его женой, и удовольствовался этим. Он не думал, сможет он полюбить Эленуцу или нет. Ему было достаточно знать, что она справится с ролью жены, войдя в те круги, где вращался он сам. На пути к таинству брака он руководствовался единственным чувством – чувством реальности, сверяя каждый свой шаг с жизнью, которая пока не ставила перед ним препятствий, а потому ему и в голову не приходило предаваться мечтам или, к примеру, поухаживать за Эленуцей. У людей, чересчур упорядоченных в своих повседневных делах, чаще всего черствое сердце. Воображение у них отстает от ума, и жизнь в их представлении состоит из расчетов и соображений.

Наш молодой человек, если быть справедливым, был красив, привлекателен, элегантен, но жестковатые черты его лица говорили, что жизнь для него скорее борьба и стремление к победе, чем радость и удовольствие.

Вскоре он занялся обсуждением с доктором Врачиу и Родяном способов разработки на прииске «Архангелы», говорил об особенностях пород, о направлениях, в каких обычно залегают золотые жилы, об обстоятельствах, при которых находят самородное золото, и о происхождении этих земных сокровищ. К удивлению Иосифа Родяна, ничего не смыслившего в науке, адвокат прочел целую лекцию по геологии, нарисовал картину разных эпох формирования земной коры и закончил утверждением, что под долиной, где раскинулось село и стоит дом Родяна, тоже располагаются золотоносные жилы, тянутся они от Корэбьоары на восток, выходя на поверхность на прииске «Шпора» и других приисках Западных гор.

– Даже под вашим домом на глубине тридцати – сорока метров, думаю, можно найти продолжение золотоносных жил, – уверенно заявил он. Заключительную часть этой речи понял даже глава акционерного общества «Архангелы».

– Не знаю, правда это или нет, домнул адвокат, но рассказывают, что, когда рыли тут колодец, и впрямь нашли камень, из которого получили золото, – сообщил Родян, весьма довольный тем, что может подтвердить справедливость предположений гостя.

– Нисколько в этом не сомневаюсь, – подхватил адвокат. – Только неведомо, сколько здешнему золоту почивать в земле. Возможно, из него никогда не будут чеканить золотые.

– Почему же это? – заинтересовался доктор Врачиу.

Тут адвокат принялся за новую лекцию о водосодержащих слоях почвы и плавучих песках, доказывая, насколько невыгодно работать с жилами, которые проходят под селом, из-за создающей невероятные трудности воды.

– Мы и не предполагали, что ты так разбираешься в геологии, дружище, – воскликнул доктор, вставая, чтобы перейти в столовую, где уже накрыли стол.

– Мне нравится эта наука, – весело отвечал Крэчун. – Когда выдается свободная минута, я с удовольствием читаю о тайнах земли.

Сначала за столом царила тишина. Казалось, Иосифа Родяна смутил молодой человек, который лучше его разбирался в земле, откуда извлекалось золото. Он ел молча, изредка с любопытством поглядывая на Крэчуна. Старшие сестры не спускали глаз с Эленуцы. Она сидела мертвенно-бледная, но обе невесты полагали, что бледна она от радостного волнения. Однако, увидев брезгливо поджатые губы Эленуцы, повеселели. Мало-помалу все сидевшие за столом, кроме Эленуцы, оказались втянутыми в веселую беседу. Доктор Врачиу благодарно улыбался, потому что до сих пор он один пытался справиться с молчанием за столом. Шум был стихией Иосифа Родяна. Как только вокруг зашумели, он очнулся и обрел присущее ему величие. Пир пошел горой.

Однако Мария, сославшись на усталость после дороги, вскоре встала из-за стола и увлекла за собой Эленуцу.

– Я ненадолго лишу вас ее общества, – улыбнулась она, увлекая за собой младшую сестру.

Никто ей не ответил, но мужчины с улыбкой посмотрели на сестер, словно говоря: идите, идите, мыто знаем, о чем вы будете секретничать.

Едва они оказались в коридоре, который вел к комнате, приготовленной для Марии с мужем, сестра положила руки на плечи Эленуцы и, улыбаясь, заглянула ей в лицо:

– Что скажешь, моя дорогая? Нравится?

– Адвокат Крэчун? – переспросила девушка.

– Ну, конечно.

– Думаю, что человек он порядочный, но мне не нравится.

– Да неужели?!. Какая же ты привереда! – удивилась Мария и, взяв Эленуцу под руку, повела в свою комнату. Торопливо зажгла свечу в серебряном подсвечнике и, повернувшись к младшей сестре, снова положила ей руки на плечи.

– Значит, домнишоаре не нравится наш протеже? – спросила она, глядя прямо в глаза Эленуце.

– Почему же? Очевидно, он весьма добропорядочный человек, – проговорила девушка, опустив глаза.

– Но тебе он не нравится?

– Нет. А почему он должен мне нравиться? – в свою очередь спросила Эленуца, поднимая на сестру большие печальные глаза.

– Смотри-ка, смотри! – воскликнула Мария. – А ведь нашей домнишоаре он и вправду не нравится! А я думала, ты шутишь.

Мария уже не обнимала Эленуцу, а усадила ее рядом с собой на голубой бархатный диванчик.

– Скажи, – голос у Марии стал глубже и проникновеннее, – скажи мне, чем тебе неприятен адвокат?

– Ничем, – тихо промолвила Эленуца.

– И все-таки он тебе не нравится!

– О, господи! – Эленуца начала сердиться. – Ведь человек не дерево.

– Не дерево? – удивилась Мария.

– Ну да! Это про дерево сразу можно сказать, нравится оно или нет. Посмотришь на ствол, ветви, листья и скажешь: «Как красиво!» И больше про это дерево тебе и знать не надо, достаточно, что тебе понравился его вид. Но человек ведь совсем другое!

– Так, так, но вот перед тобой человек, такой же молодой, такой же красивый, как дерево, о котором ты говоришь! – подхватила Мария, не совсем понимая сестру.

– Пусть так, сестричка, – оживленно возразила Эленуца. – Но глаза видят в человеке самое несущественное, самое поверхностное.

– Ах, вот оно что? – поняла наконец Мария. – Ты не хочешь ни о чем говорить, пока не представится случай узнать покороче нашего протеже? Правильно. Но все-таки он тебе понравится! Обязательно!

– Я не понимаю, почему нужно, чтобы мне нравился тот или другой молодой человек! – возвысила голос Эленуца. – Не понимаю, почему мне сегодня показывают одну усатую физиономию, а завтра другую! Не вижу смысла устраивать этот смотр!

– Тебе пора выходить замуж, Эленуца. А это один из способов завязать знакомство, – ласково проговорила Мария.

– Замечательный способ, ничего не скажешь! – насмешливо фыркнула Эленуца. – Неужели важнее всего увидеть петушиное оперение, гребень и шпоры! А если попутает грех и ты скажешь, что тебе нравится, как петух кукарекает, все вокруг закричат: «Какое счастье! Ей нравится петушиное пенье, наверняка она его купит!» И никто не думает, что кукареканье обычно будит спозаранку, отгоняя самые прекрасные сновидения.

– Значит, мы напрасно привезли его с собой? – спросила, подумав немного, Мария.

– Почему же напрасно?

– Раз он тебе не нравится!

– Вовсе не напрасно. Завтра чудо что будет, пойдем все к источнику на водосвятие, потом праздник в горах Влэдень. Он увидит много интересного и, думаю, не пожалеет, что приехал. Да и мне он никакого неудовольствия не доставил. Но до моей свадьбы еще много воды утечет! Так много, что я его позабуду, будто и вовсе не видела.

Мария пристально взглянула на сестру:

– Значит, он тебе безразличен!

– Так же безразличен, как доктор Еуджен Ионеску, которого я в глаза не видела и не знаю, есть такой или нет, – усмехнулась Эленуца.

– Значит, он все-таки произвел на тебя неблагоприятное впечатление.

– Неблагоприятное?

– Конечно. Ведь замуж ты за него выходить не хочешь?

– Не хочу! – весело подтвердила Эленуца. – Но не думаю, что это большая беда. Я уже говорила Гице, что давно предчувствую: быть мне старой девой.

Девушка произнесла эти слова легко и весело. Вскочив с дивана, она закружилась по комнате, что-то напевая. Мария смотрела на нее, потом, словно догадавшись о чем-то, встала и обняла сестру.

– Кажется, мы приехали слишком поздно…

– Слишком поздно? Почему?

– Ты любишь другого.

Эленуца выскользнула из объятий, сделала еще несколько кругов по комнате, остановилась перед Марией и по-детски забарабанила по ее плечу кулачками.

– Нет! Никого! Но и замуж выходить не желаю. Ох! Нет ничего ужаснее, чем свадьба! – засмеялась она, но, заметив, что сестра опять хочет заключить ее в объятия, закружилась вокруг стола. Ее черные глаза сверкали из-под темных бровей, изогнутых словно луки, щеки порозовели.

Мария решительно потребовала:

– Ты мне скажешь или нет: ты влюблена?

Эленуца перестала кружиться, подбежала к сестре, обвила ее шею и поцеловала.

– Не влюблена я, милая моя сестричка! И не думаю даже! Мне весело оттого, что не понравился ваш протеже. Вот и все! – Девушка еще раз поцеловала сестру и попросила: – Завтра на прогулке, прошу тебя, будь рядом со мною, иначе я не удержусь от какой-нибудь выходки. Будь так добра!

Мария понимающе и ласково взглянула на младшую сестру. Веселье Эленуцы, казалось, и ей наполнило душу светом.

– О чем говорить, конечно, конечно, – улыбаясь, подтвердила она. – Но мне-то ты можешь все-таки сказать: кто он?

Эленуца вместо ответа взмахнула ресницами, вытянула шею и сделала большие глаза, как это делают дети, притворяющиеся, будто не понимают, о чем их спрашивают.

– Не притворяйся, что не понимаешь, глупышка. Скажи мне, я сохраню тайну! – ласково уговаривала Мария.

– Хочешь, поклянусь: я ни в кого не влюблена, ну, сама скажи, кому здесь быть? – засмеялась Эленуца и прижалась к сестре.

– Ладно! Не хочешь, не говори, все равно узнаю. А теперь беги в гостиную, и пусть тебя пожурят за то, что так долго задержалась. А завтра обещаю тебе помочь, насколько возможно.

Сестры расстались, но Эленуца отправилась не к гостям, а в свою девичью комнату, и улеглась спать.

* * *

На другой день все отправились в церковь, потом, сразу после литургии, с отцом Мурэшану и дьячком к источнику, где в день Вознесения господня происходило водосвятие. Про этот источник ходила легенда, будто к нему принесли старателя, придавленного камнем, обмыли его – и человек, который был ближе к смерти, чем к жизни, открыл глаза, а как только окропили ему лицо, перекрестился и встал на ноги. Раны словно чудом зажили, и осененный милосердием божиим, он неделю простоял на коленях перед источником, вознося молитвы. Вода в источнике с тех пор прослыла целебною. Другие, менее значительные исцеления случались и потом, но славу источника и по сей день поддерживало исцеление искалеченного рудокопа.

Источник звался «Пречистый» и находился довольно далеко от села в горах Влэдень. Небо было ясное, луга пестрели цветами, птицы пели без устали, и процессия, в которой участвовало почти все село, незаметно преодолевала долгий путь.

Управляющий акционерного общества «Архангелы» был куда веселее, чем накануне. Он уже свыкся с адвокатом, к тому же и Эленуца смеялась и веселилась вовсю. Они шли втроем – Эленуца, Мария и Крэчун. Мария обещала Эленуце быть помощницей в беседах с адвокатом, но теперь с удивлением замечала, что младшая сестра ни в какой помощи не нуждается, и про себя подумала: «Не иначе, девчонка надо мной подшутила, наш протеже ей более чем симпатичен!» Но не успели они войти в старый еловый бор, как Мария поняла, что ошиблась и что до самого Пречистого источника ей одной придется поддерживать любезный разговор с адвокатом. Эленуца замолчала.

Дело в том, что едва они вошли в лес, как адвокат, ободренный веселым настроением Эленуцы, наклонился к ней и шепнул:

– Не вы ли лесная фея?

Веселье Эленуцы как рукой сняло. Она отвернулась и, упорно глядя в сторону, односложно отвечала «да» и «нет».

Отправляясь к источнику, жители Вэлень непременно прихватывали с собой провизию и выпивку. После водосвятия все разбредались по просторной луговине и начинался праздник: пили, пели, закусывали, но не танцевали.

Трактирщик Спиридон разбил неподалеку от источника палатку, чего раньше не бывало, и сразу же после водосвятия принялся торговать напитками. Он словно чувствовал, что в этом году вина, принесенного из дома, не хватит.

Люди рассаживались группками по всей обширной луговине. Началось веселье, послышался смех. Окружавший разлужье лес жадно вбирал многоголосый шум, отсылая вдаль раскатистые крики парней. Когда Родян с родней и гостями уселись на траве, Эленуца, молчавшая до сих пор, робко предложила:

– А нельзя ли пригласить к нам и батюшку? Он здесь один, с дьячком Гавриилом.

Родян и его жена подозрительно взглянули на дочь, но тут же убедились, что так оно и есть и что дьячок и священник оба выглядят усталыми.

– Можно, – отозвалась Марина.

– Если хотите, я не против, хотя меня он не крестил, – насмешливо процедил Иосиф Родян. Он и в самом деле не подходил к священнику и тот не кропил его святой водой.

– Так пригласить? – добивалась Эленуца.

– Чего спрашиваешь?! – пробурчала мать. – Вечно ты суетишься.

Легкая Эленуца быстро вскочила и подбежала к священнику.