Текст книги "Время надежд (Книга 1)"

Автор книги: Игорь Русый

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 34 страниц)

За триста лет они могли все хорошо проделать. Италии, Германии требовались более короткие сроки. Это недальновидность русских или нечто особое в их характере? Будем надеяться, что теперь это поработает на нас. Россия должна превратиться в множество слабых государств... Из Парижа какие сообщения?

– Операция "Северный полюс" удалась. Англичане приняли нашу группу за участников Сопротивления.

Выбросили уже на территории Голландии рации, оружие и семь агентов.

– Встретили агентов хорошо?

Помощник едва заметно улыбнулся:

– Они уже наладили радиосвязь. У Лондона запросили пятьдесят тысяч винтовок и автоматов. Этот груз англичане перебросят в ближайшие дни. Кроме того, намерены сбрасывать парашютистов.

– Надо мне опять съездить в Париж, – сказал Канарис. – Иначе там наделают глупостей. Будут, как гусей, расстреливать этих англичан. А они пригодятся...

Дав еще распоряжение, чтобы утром к нему собрались все начальники управлений, адмирал отпустил помощника.

"Ино вернулся, – сворачивая карту, подумал Канарис. – Значит, Лондону известно про Иран. Они все равно уже решили ввести туда войска. Англичанам в голову не придет, что их шифровки лежат у меня. Что бы я делал без Ино, этого отчаянного контрабандиста и любимца женщин?.."

Хотя глаза Канариса оставались такими же бесстрастными, его мысли приняли совсем иное направление. Его эмоциями всегда управлял рассудок. И, лишь вспоминая маленькую Герши, все еще испытывал неожиданное волнение. А это было давно... Эротическими танцами она быстро завоевала Париж, Мадрид, НьюЙорк. Но ни для кого так не танцевала она, как для него, еще молодого лейтенанта, ездившего с паспортом коммерсанта из Чили. Оставив лишь золотой поясок на гибком смуглом теле, Герши превращалась в жрицу любви трепетную, зовущую, неистовую. Прошло двадцать четыре года, а воспоминания были так ярки, словно живая Герши бесшумно танцевала здесь, в кабинете, и луч солнца играл на ее золотистых локонах...

Французы хотели сделать ее своим агентом и, заметив подозрительные встречи, обеспокоились. Тогда и германская разведка создала легенду – ей приписали дела многих настоящих агентов. Недавно в оккупированном Париже адмирал побывал на кладбише, где ее расстреляли. Через дорогу от кладбища у кабачка с легкомысленной вывеской: "Здесь лучше, чем напротив" целовалась молодая парочка...

Канэрис снова взглянул на гравюру. Должо быть, тучка заслонила солнце, и при этом освещении казалось, что перекошенное лицо судьбы по-звериному скалит зубы.

– Эмоции, – пробормотал вслух адмирал, – эмоции

возвращают нас к примитиву.

Он потянулся, хрустнув подагрическими суставами, размышляя уже, как встретится с Ино, – его настоящего имени Канарис даже мысленно старался не называть.

XI

Загородная вилла абвера находилась в лесу. Этот дом с готической черепичной крышей, похожий на маленький тевтонский замок, был обнесен каменной стеной, а вывеска клиники инфекционных болезней отпугивала любопытных. Канарис и его гость сидели в небольшом темном зале, отдыхая после шашлыка и бургундских– вин. Мягко стрекотал киноаппарат. Луч переносил на экран изображение того, что происходило недавно за сотни километров. Вихрился от разрывов желтый песок Африки, горели английские танки, мимо убитых англичан бежали немецкие солдаты; они падали, швыряли гранаты и снова поднимались, беззвучно крича яростно раскрытыми ртами, беззвучно ползли немецкие танки, окутываясь дымом выстрелов, беззвучно отдавал приказы генерал Роммель на своем командном пункте.

– Роммелю опять не удалось взять Тобрук, – говорил Канарис. – Гарнизон поддерживает английская эскадра с моря. Если бы Роммель имел еще одну танковую дивизию, то, несомненно, уже очистил бы Ливию и был в Египте. Но все силы мы бросили на Россию...

Канарис говорил тихо. Его гость молча курил толстую сигару, дымок зеленоватым облачком расплывался в ярком луче.

– А вот и Россия, – сказал адмирал.

На экране возникли березовые леса, пыльные дороги, горящие хаты. Танки катились по улицам Минска. Кинооператор заснял и атаку бронетранспортеров с пехотой, и войска, форсировавшие реку у городка с названием Могилев. Среди колонн пехоты и танков объектив кинокамеры выхватил японского генерала в походной форме. Он и еще два японца спускались к берегу реки.

– Это посол Осима, – сказал адмирал. – Вылетел на фронт. И хотел зачерпнуть каской воду из Днепра.

У берега взметнулись разрывы снарядов. Генерал упал, фуражка его покатилась. Он вскочил опять и, что-то крича, вытащил из ножен самурайский меч. Потом мелькнули чьи-то ноги, кусок задымленного неба.

– Вот где русская артиллерия обстреляла их.

– Такая неосторожность? – удивился его собеседник. Он был чуть выше Канариса, горбоносый и толстощекий. Шелковая белая рубашка подчеркивала смуглость лица, а глаза прикрывали массивные темные очки.

– Осима уцелел, – засмеялся адмирал. – И даже в штабе фельдмаршала Клюге размахивал саблей. Убит кинооператор.

На экране замелькали столбцы иероглифов.

– Посмотрим японскую хронику, – сказал Канарис.

Выплескивали пламя жерла орудий военных кораблей, разрывы сметали легкие китайские фанзы, потные солдаты, навьюченные, как мулы, шагали по дорогам, среди рисовых полей на кострах жгли тела убитых офицеров-самураев, император Хирохито с безучастным лицом награждал орденами генералов.

– Это уже неинтересно, – сказал адмирал. – Я покажу тебе фильм. Его захватили у русских.

Окончилась хроника, и сразу на экране появились русские титры. Затем на травинку вполз черный головастый муравей. Рассматривая полянку, где трудились другие, более мелкие, светло-желтой окраски муравьи, он зловеще шевелил большими клешнями.

Гость адмирала сбросил на ковер пепел толстой сигары и повернулся, как бы удивляясь, что хозяина могут интересовать научные фильмы.

– Смотри внимательно, Ино, – заметил Канарис. – Это разведчик.

Муравей спустился на землю и убежал куда-то.

Вскоре появился отряд черных муравьев. Отряд разделился на две колонны. Жаркая схватка закипела у муравейника. Не успевшие подготовиться к отпору светло-желтые муравьи гибли, дергались их половинки тел, перекушенные челюстями. Ускоренные киносъемкой события быстро развертывались на экране. Истребив поголовно всех обитателей, черные муравьи оставили только личинки. Вылупившиеся потом из личинок светло-желтые муравьи трудились на черных муравьев, добывали корм, а те постепенно жирели, делались малоподвижными. И светло-желтых муравьев плодилось все больше. Какой-то черный муравей, забавляясь, раскусил светло-желтого, и его сразу окружили другие светло-желтые. И повсюду начались схватки.

Разжиревшие черные муравьи пытались убегать, их настигали, обкусывали лапы. Скоро все было кончено.

Адмирал поднялся и включил свет.

– Ну как? – спросил он.

– Любопытно, – ответил гость.

– Так погибла и Римская империя, – усмехнулся Канарис. – Идем пить кофе.

Они перешли в другую комнату. Здесь у камина был сервирован низкий столик. В камине горели дрова.

– Не люблю сырость, – проговорил адмирал, разливая горячий ароматный кофе по фарфоровым чашечкам. – А у Японии, кажется, возрастают трудности.

После того как армия микадо захватила французские колонии в Индокитае, Соединенные Штаты усилили тихоокеанскую эскадру новыми линейными кораблями – И это делает Японию хорошим союзником, – заметил гость.

– В политике, Ино, как на общей кухне. Враг твоего врага делается твоим союзником. Но, при возможности, и он, разумеется, не упустит случая плюнуть в твою кастрюлю. И, как ни странно, а в политике чаще всего желаемое воспринимают за действительность. – Адмирал понизил голос до шепота: – Ты уверен, что гонконгские встречи остались незамеченными?

– Абсолютно, Вильгельм, – тихо проговорил Ино.

– Мой приятель Гейдрих давно задумал объединить в своих руках службу безопасности и мою контрразведку. Гитлер, конечно, боится дать ему такую власть. Но если Гейдриху что-то удастся нащупать...

Адмирал помолчал, допивая кофе мелкими, неторопливыми глотками.

– Вчера я дружески завтракал с ним в ресторане.

Мы оба хорошо понимаем, что кто-то из нас уничтожит другого.

– Гейдрих ездит в Чехословакию и Францию, – задумчиво проговорил Ино.

Адмирал слегка наклонил голову. Он понял, что Ино предложит англичанам воспользоваться одной из таких поездок Гейдриха. Это вполне устраивало, кроме того, адмирал узнает, насколько англичане ценят его.

– Помни, Ино, я не готовлю заговоры, а только думаю о спасении Германии, – заметил Канарис. – Мне рассказывали, в Африке есть племя джукун. Это племя избирает себе вождей на шесть лет. И какими бы хорошими ни были вожди, через шесть лет к ним приходят и душат их во сне. Там, пожалуй, единственное место на земле, где власть не портит людей.

Открыв дверь, вошел помощник адмирала.

– Что-нибудь важное? – спросил Канарис.

– Из группы армий "Центр", – сказал помощник, отдавая ему радиограмму. Канарис быстро прочитал ее.

– О-о... В тылу наших армий появились группы русских десантников.

Щелкнув каблуками, помощник ушел.

– Кстати, – раскуривая сигару, проговорил Ино. – Ты слыхал что-нибудь о десанте из космоса?

– А какой марки пулеметы у них? – засмеялся адмирал.

– Один китайский ученый разыскал в пещере на Тибете маленькие, хрупкие скелеты и остатки темножелтой кожи. Ученый предполагал, что это древние исчезнувшие обезьяны. Но сам вдруг бесследно исчез.

– В чем же дело? – спросил адмирал.

– Появились упорные слухи, что это были разумные существа, прилетевшие из космоса на нашу планету много тысяч лет назад. И там будто бы нашли записи об этом. Записи иероглифами.

– Вот как! – проговорил адмирал. – Или кто-то готовит доводы, что от их предков началась разумная жизнь и поэтому они могут господствовать, или еще какой-то дальний прицел. Надо узнать.

– Хорошо, – кивнул Ино.

Канарис нахмурился, затем веселые морщинки собрались у его глаз.

– Ну а ты что намерен делать после войны?

– У меня теперь хватит денег, чтобы купить островок в море и несколько торговых судов.

– Старый пират, – рассмеялся адмирал. – Когда-то, устраивая мой побег из Марокко, ты имел более скромные аппетиты...

XII

Выполняя приказ командующего Юго-Западным фронтом, дивизии 5-й армии начали контратаки во фланг группы немецких войск "Юг". И, казалось, там шумит обложная гроза. А здесь накрапывал теплый дождь. Земля липла к сапогам жирными пластами.

Луч солнца повис трепетной радугой над изодранным черными воронками полем. Рота курсантов потеряла четкий строй, вытянулась. Андрей про себя ругал эту грязь и думал, почему так холодно простилась с ним Ольга.

Ладонь у нее была вялая и вместе с тем взгляд какой-то испуганно-зовущий.

– А вон еще!.. Смотрите, братцы! – выкрикивали курсанты. – Их тут артиллерия накрыла!.. Вон опять лежат!

– Да, ловко накрыли! – говорил Андрею шагавший рядом командир взвода Звягин. У младшего лейтенанта были детские, припухлые губы и румяные, круглые щеки с ямочками. Он смотрел на Андрея восторженными карими глазами, то и дело забегая чуть вперед.

– Вы думаете, скоро попадем на фронт?

– Да это и есть фронт, – ответил Андрей.

– Какой же фронт? Одни убитые.

– Вчера они были живыми! – усмехнулся Андрей.

– Да-а, – протянул Звягин и тут же рассмеялся: – Да, конечно!

Впереди них шагал другой младший лейтенант, Крошка. Фамилия никак не подходила к его росту, широким плечам и хмурому нраву. Когда он знакомился с Андреем, то молча протянул толстую ладонь, едва сгибая пальцы, словно боясь пожатием раздавить ему руку. Солодяжников по обочине дороги вел коня. Но еще ни разу не сел верхом, как бы стесняясь ехать, когда остальные идут пешком, Курсанты, почти все одинакового роста, набранные в училище перед войной, были в новеньких касках, с новенькими полуавтоматическими винтовками и оттого похожие друг на друга.

Среди них выделялись затрепанным, грязным обмундированием только приданные роте минометчики. Они тащили короба с минами, чугунные плиты.

– Я два рапорта подал, чтобы отправили на фронт, – говорил Андрею младший лейтенант Звягин. – И никак!

Потом ночью тревога. И все! А Солодяжников у нас математику преподавал. Такой въедливый... У него же геморрой, – Звягин прыснул в кулак, точно смешнее, чем геморрой у командира роты, ничего и быть не могло. – Его так у нас и звали – Геморрой. А Крошка услыхал и решил, что это фамилия. И басом говорит ему: "Товарищ Геморрой..." Что было!

"Вот с ними теперь мне воевать", – думал Андрей.

Немецкий снаряд, разорвавшийся метрах в трехстах от дороги, подкинул куски черной земли. Сидевшие на убитых вороны даже не побеспокоились, а ротный строй качнулся, будто сдвинутый грохотом взрыва.

– Что такое? Равняйсь! – крикнул Солодяжников, удерживая шарахнувшегося коня. Он как бы лишь теперь заметил, что рота потеряла строй, а командиры взводов плетутся сзади. – Звягин, где у вас порядок?

Держать шаг!

– Раз!.. Два!.. – срывающимся мальчишеским баском командовал Звягин, и сотня пар ног теперь дружно зачавкала по грязи.

– Что думаете, лейтенант? – заговорил Солодяжников, когда Андрей поравнялся с ним. – Бегут немцы?

– Поживем – увидим, – сказал Андрей.

– Поживем – увидим, говорила курица, догоняя петуха, – насмешливо заметил Солодяжников, и крохотные глазки его, как шипы, воткнулись в лицо Андрея. – Для курицы суждение очень мудрое. А для командира?..

– Я думаю, большое самомнение – тоже не признак ума.

Андрей ждал, что ротный сейчас взъярится, а тот, как-то по-петушиному округлив левый глаз, дернул пальцами книзу свой нос и доброжелательно взглянул на лейтенанта:

– Гм!.. Гм!.. Играете в шахматы, лейтенант?

– Нет, – сказал Андрей.

– Напрасно, напрасно. Очень полезная игра. Выигрывает тот, кто заранее угадал все ходы противника и точно оценил собственные возможности. Как на войне, только без жертв.

Он забрался в седло и, счищая прутиком грязь с длинных, изогнутых шпор на тупоносых сапогах, добавил:

– Ведите роту, лейтенант. Эти танкисты где-то здесь. Искать пора...

"Вот так с ним и надо, – подумал Андрей. – Меньше будет важничать. Ему вроде даже нравится, когда не уступают".

Ротный ускакал, подпрыгивая в седле, точно плохо привязанный мешок. И курсанты сразу опять зашумели, поломав ряды. Кто-то штыком достал из окопа немецкий ранец, обтянутый телячьей кожей.

– Смотри, братцы!

В лужу посыпались куски хлеба, мыльница, белье.

– И подштанники не успел сменить! – хохотал Звягин. – Вот драпали!..

Навстречу, раскачиваясь в глубоких выбоинах, медленно ехала санитарная двуколка. Говор затих, едва только она поравнялась с колонной. В двуколке лежали раненые. Курсанты молча смотрели на их заострившиеся, щетинистые, грязные лица, на пятна крови.

– Водица есть, ребятки? – спросил раненый боец.

К нему тут же потянулось несколько рук с флягами.

– Ну, как там? – спросил Звягин.

– Нынче он лучше, – напившись, ответил раненый.– Вчера гатил снарядами, аж темно было. А нынче только минами сек.

– Что врешь! – просипел другой, с перевязанной грудью. – Роту когда накрыл. Это тебе мины?..

Раненые заспорили между собой, и возница-санитар тронул лошадей.

Лютиков догнал Андрея, пошел рядом.

– Должно быть, снова забросят в тыл, – сказал он.

– Почему ты решил?

– у Меня на эту вакансию нюх, – пояснил Лютиков. – Сухой паек нам выдали и гранаты. К чему это?

– Я сам еще не знаю, – ответил Андрей. – Может быть, только в прорыв.

– А ребятки необстрелянные, – качнул головой Лютиков. – Это как девице... и сразу в постель. И "юнкерсов" нет. Хоть бы попугали для обвыкания...

Андрей понимал, о чем говорит Лютиков. Он и сам испытал такое "обвыкание", когда кажется, что все осколки летят в тебя.

– Будет время, надо радистке отписать, – так же монотонно говорил Лютиков. – Уговорила.

– Радистка? – спросил Андрей. – Когда?

– А как уходили.

Лютиков, словно его больше всего интересует сейчас дождь, откинул край набухшей, жесткой, как фанера, плащ-палатки и ловил рукой редкие капли.

– Опасный ты сердцеед, Лютиков, – вздохнул Андрей.

"Черт разберет этих женщин, – подумал он. – Наверное, Самсонов был прав... Только я все усложняю".

А где-то в глубине души его шевельнулось странное чувство, похожее на обиду. И отчего возникло такое чувство, он даже не понял.

Впереди на дороге показался Солодяжников. Он гнал коня галопом, плащ-палатка трепыхалась за спиной. У головы колонны он натянул повод и сполз на землю.

– Левее, левее!

Курсанты начали сворачивать, двинулись по мокрому жнивью к видневшимся за садочком крышам хутора.

– Ну, – оживился Лютиков, – аккурат к теще на блины попадем.

Среди низкорослых яблонь и вишен Андрей разглядел замаскированные коробки танков.

"Значит, скоро начнется, – подумал он. – И нечего копаться в самом себе. Война, как черная работа. Надо делать эту работу, и все".

XIII

Танки стояли под яблонями. Их башни с пушками прикрывали гнущиеся от тяжести плодов ветви. Танкисты в кожаных шлемах, запыленные до того, что на лицах блестели лишь глаза и зубы, сидя на броне, грызли недозрелые яблоки.

– Не пыли, пехота! – кричали они. – Фриц-то убег, скорость ваша маловата. Скорости добавь!

– Братцы, – спросил низенький пожилой боец, тащивший минометную плиту, – земляков нету? Я тамбовский...

– Тамбовские еще дома жинок щупают, – смеялись танкисты.

Они прыгали на землю, и среди курсантов уже чернели комбинезоны. Земляки стукали друг друга кулаками, словно проверяя, действительно ли сделаны из одинакового материала. Иные сразу обнимались, как родные, хотя никогда даже не были знакомы.

– Так, может, курские есть? – кричал боец с минометной плитой. Курские же суседи. Мы спокон веку им колодцы да погреба рыли.

Из люка одного танка выбрался чубатый механик с гармонью в руках. Гармонь сипло вздохнула и тут же звонкой дробью рассыпала плясовую.

Минометчик опустил свою плиту, сдвинув на затылок каску, притопнул пудовым от налипшей грязи ботинком. И, зажмурившись, сокрушенно качая головой, будто очень не хотелось ему плясать, но вот ноги сами несут усталое тело, раздвигая локтями других солдат, пошел по кругу. Потом, выхватив из кармана платок, накрыл им каску и, придерживая концы у подбородка, фальшиво-тоненьким голосом протараторил:

Я солдатика нашла – Само мило дело!

Как в кусточки с ним пошла,

Ух, ах!.. Сразу оробела.

Кто-то сзади вытолкнул ему навстречу краснолицего дюжего танкиста, и, неуклюже потопав, тот вдруг широко раскинул руки, почти не касаясь земли, точно держась руками за воздух, пустился вприсядку, выделывая ногами замысловатые кольца и восьмерки.

– Жарь, Вася! – кричал механик. – Наддай пехоте!

Старенькая гармонь в его сильных ладонях охала и стонала, казалось, вот-вот лопнут мехи. На лицах усталых после долгого марша солдат появилось радостное изумление, иные начинали прихлопывать в такт, а другие, подбоченясь и не в силах устоять, с гиканьем, присвистом выскакивали из толпы. Уже пять или шесть человек отчаянно били каблуками влажную землю, выворачивая с корнем траву, стараясь переплясать друг друга.

"И считают нас разбитыми, – думал Андрей, глядя на солдат. – Наверное, в самом деле так можно оценивать по картам. Но вот они, живые солдаты, которые составляют дивизии, обозначенные на картах условными значками, знают совсем другое, то, что нельзя понять, глядя на карту. И я это хорошо знаю..."

Андрей тихонько отошел, думая уже, что скоро вот с этими солдатами будет опять там, где его могут убить.

Но теперь эта мысль не вызывала, как прежде, ощущения собственной беспомощности.

И опять вспомнилась Ольга, какой была она у ерика.

Он точно заново ощутил и запах трав, и бледный свет звезд на ее груди. И понял: все это время как бы чувствовал ее рядом.

– С чего бы это? – вслух пробормотал он.

Между двумя яблонями Лютиков сушил над костром портянки. Худенький черноволосый курсант с большой родинкой на подбородке кидал в огонь солому.

– Ты, Осинский, меня слушай, – важно говорил ему Лютиков, – не пропадешь... С девками целовался уже?

– Как-то, в школе... один раз.

– И на войне так же, – заверял его Лютиков. – Когда еще не целовался, то и думать боязно. А потом уж...

Андрей пошел к маленькому шалашу, где Солодяжников по-петушиному наскакивал на рослого, широкоплечего танкиста:

– Хотите атаковать, не зная, что перед вами? Вы здесь с утра и обязаны знать!

– Когда пойдем, узнаем что, – отвечал танкист, передразнивая этим "что" маленького ротного, глядя на него сверху неприязненно и даже с угрозой. Казачий чуб, выбившийся из-под его шлема, прилип к потному лбу, щеки и квадратный подбородок были запачканы копотью. – Ты явился в мое распоряжение, твое дело маленькое. Посадишь людей на танки... да чтоб задницы о моторы не жгли.

– Но как вы не побеспокоились узнать? – Солодяжников приподнялся на носках.

– Пусть ганс беспокоится! – вскипел танкист. – Яйца курицу не учат... Мы четыреста километров за три дня прошли, чтобы сюда успеть. А тебя вот ждали...

Сейчас пехота наступать будет, и мы рванем.

– Но будут лишние потери.

– О потерях беспокоишься? – спросил танкист. – На то и война. Гнилую интеллигентность тут разводишь!

– Да, но... – Солодяжников не договорил и растерянно умолк.

– Зови своих командиров, – бросил танкист и, видимо считая разговор оконченным, зашагал к машинам.

– Вот, – Солодяжников развел руками. – Этот капитан Горбов... У него, видите ли, приказ! Но так прорывать оборону – это лишь эффектное самоубийство.

Где, спрашивается, расчет?

– Если приказ, – сказал Андрей, – что делать!

– Что делать? – Солодяжников ехидно поджал тонкие губы. – У каждого из людей в мозгу почти равное число клеток – более пятнадцати миллиардов. Немалое число... Вопрос заключается в том, сколькими из них каждый пользуется. И для некоторых высшей мудростью представляется бить стенку лбом, а не перелезть через нее. Безумству храбрых поем мы песню!

"Да он просто трусит, – усмехнулся про себя Андрей. – И губы дрожат... Когда трусят, то сразу находится много умных доводов. Посмотрим, сколько клеток заработает у него в бою".

– И вы, наверное, думаете, что я лишен благородного духа самопожертвования? – хмыкнул ротный.

Андрея даже смутила эта проницательность, и было неприятно, что ротный угадал его мысли.

– А если и думаю так... Что от этого?

– Мы начинаем знакомиться, – ответил Солодяжников. – Не все люди говорят то, что думают.

У этого же шалаша вскоре собрались командиры танков и взводов. Пришел Горбов в лихо сдвинутом на затылок шлеме. Комбинезон его теперь был расстегнут, и на груди поблескивал орден. Сверив часы, он коротко объяснил задачу: отряду танков с десантом надо было пробиться к железнодорожной станции и взорвать эшелоны противника.

– д0 станции отсюда шестьдесят километров. Так вот... Линию фронта прорываем с ходу. Здесь для прикрытия и пехота в наступление пойдет. Жмем без остановок. Я иду в головной машине. Тому, кто приотстанет, выдерну ноги... А ты, Ногин, если опять в пути жениться задумаешь, гляди!

Командир танка с цыганским узким лицом и живыми глазами засмеялся.

– Так я... – начал было он.

– Задача ясная? – перебил Горбов.

Андрею нравилась веселая напористость в его голосе и уверенные, спокойные движения.

– Ясно, понятно! – возбужденно крикнул Звягин.

– Что тут неясного! – заговорили танкисты. – Погуляем!..

– Но какие будут потери! – Солодяжников ухватил пальцами кончик носа и притопнул ногой.

– У него всегда десять "но", – шепнул Андрею Звягин. – Даже стыдно... Что танкисты подумают?

– А без потерь не воюют, старший лейтенант! – отрезал Горбов. – Или ты в кроватке помирать собрался?

Танкисты весело переглянулись, а Ногин, закатив глаза вверх, мечтательно вздохнул:

– И на перинке, с грудастой.

Солодяжников, бледнея, так взглянул на него, что Ногин сразу осекся.

За садочками частила ружейная трескотня, гулко лопались мины. И Андрея захватило тревожное, но в то же время бодрящее чувство близкой опасности, когда все личное кажется мелким, ненужным. А у танков еще рассыпались звонкие переборы гармони.

– Пехота уже двинулась, – сказал Горбов. – Раздумывать нечего. По машинам!

– Идемте, лейтенант, – проговорил Солодяжников глуховатым и неприятным от раздражения тоном. – Война и сама по себе противоречит всякой логике, то есть стремлению понять реальность, а следовательно, и тому, что касается наших же представлений о человеческой мудрости...

XIV

Комья желтой земли летели из-под гусениц. Рев моторов заглушал пулеметные очереди. Андрей слышал только частые щелчки пуль о броню. Курсанты теснее прижимались друг к другу за башней.

Левее на поле виднелись цепи пехотинцев. Они как будто топтались, никуда не двигаясь, хотя было видно, что бегут и многие падают. Фиолетовой искрой по башне танка косо чиркнула зажигательная пуля. И оглушительно, так, что зазвенело в ушах, выстрелила танковая пушка.

Слева мелькнул узкий окоп и в нем присыпанная землей каска.

– Вот они! – закричал Лютиков.

Солдат приподнялся в окопе, но тут же, скошенный автоматной очередью, уронил гранату: взрыв сильно подбросил его тело. Лютиков, навалившись грудью на башню, стрелял, что-то продолжая выкрикивать, но слов Андрей уже не мог разобрать. Танк обогнал немца с залитым кровью лицом. Он поднял руки, еще надеясь спасти жизнь. А катившийся сзади танк подмял его.

Если бы теперь Андрею сказали, что этот человек в муках рожден женщиной, что, как все дети, он бегал в школу, о чем-то мечтал, любил, то Андрей не понял бы сразу, о ком речь. Будто раздавлен гусеницами не человек, а просто зеленый солдатский мундир... На войне противник: миллионы разных людей, убежденных и загнанных в окопы по принуждению, как бы сливаются в одно целое. И убивают частички того целого, что противостоит и зовется "враг".

Между окопами уже рвались немецкие снаряды.

Танк, раздавивший солдата, дернулся и задымил. С него прыгали на землю курсанты. Из щели танка вырывался огонь. Кто-то вскочил с земли и бежал, пытаясь догнать уходившие машины.

"Солодяжников! – мелькнуло в голове Андрея. – Он был там..."

– Назад! – закричал Андрей, будто его могли услышать.

Курсант с родинкой на подбородке, сидевший между ним и Лютиковым, судорожно дергал головой.

– А-а-а! – через сжатые зубы тянул он.

Пронзительный визг снарядов казался особенно резким. Андрею хотелось заткнуть уши. И тут он по-настоящему оценил спасительную власть земли, на которую можно упасть, где прикроет хоть бугорок...

Танки миновали лощину и катились дальше. Лишь головная машина, на которой не было десанта, развернувшись, помчалась назад, исчезла за холмом. Там опять ударили пушки. И слева, где атаковала пехота, доносился шум боя. От горевших хуторов черными тучами расползался дым. Танк заехал в кустарник у дороги.

– Проскочили будто, – сказал Лютиков. Откинув крышку люка, выглянул командир. Словно удивляясь тому, что здесь есть живые люди, он покачал головой:

– Ну, дела. Четыре машины подбиты. И капитан туда вернулся. Будем ждать.

Молодое бледное лицо его покрылось каплями пота.

И глаза у него были совсем иные, чем до этого. Когда рассаживал десант на танк, обещая прокатить с ветерком, глаза его живо блестели, а сейчас потускнели, состарились на много лет.

Другие танки остановились поблизости. Звягин без фуражки, с растрепанными волосами махал Андрею рукой. На соседнем танке младший лейтенант Крошка перевязывал раненого.

"Такие потери, – думал Андрей, – всего за несколько минут. И Солодяжникова нет".

Из лощины показалась башня командирского танка

– Целы! – крикнул танкист и умолк.

Танк остановился. На землю прыгнул Солодяжников. Два танкиста в обгорелых комбинезонах вытащили через люк большое тело Горбова. Следом вылез механик-водитель, который играл в саду на гармони. По его отрывистым фразам Андрей представил, что случилось за бугром. Танк Горбова раздавил две пушки и направился к подбитым машинам, чтобы забрать курсантов и танкистов, которые остались там. А третья, незамеченная пушка ударила по нему.

– Кровь потекла... Стрелка-радиста тоже, – говорил механик, растирая ладонью на щеках пот и слезы.

– Нельзя было возвращаться, – процедил Солодяжников. – Нельзя.

Андрей взглянул на Солодяжникова, думая, что он должен внутренне торжествовать: получилось именно так, как он говорил, а над ним еще смеялись. Но лицо его выражало, скорее, растерянность, на лбу пролегла горестная складка. Обхватив мелко дрожавшие плечи руками, Солодяжников глядел на убитого капитана.

– Это против логики Зачем же вернулся? Только из-за нас?

"Да, – отметил про себя Андрей – Логики тут нет.

Важнее другое. Хотя, наверное, капитан понимал, что не следует рисковать. Закон товарищества был важнее". И вопрос ротного казался нелепостью.

– В шахматной игре, – проговорил он, – есть только ходы. А в жизни много другого. Немцы сейчас опомнятся...

– Давай командуй, старший лейтенант, – заявил губастый танкист. – Кому еще?

Солодяжников вскинул голову, посмотрел на молчавших командиров и догадался, чего все теперь ждут от него.

– Да... Обмануть надо противника... Идти кружным путем.

И оттого что никто не спорил с ним, а каждое слово воспринималось как приказ, он растерянно замолчал.

Как будто ощутив теперь глубокую пропасть, лежащую между способностью критически оценивать чужое решение и необходимостью самому быстро дать окончательный приказ, учитывая и обстановку, и настроение людей, и многие "но", Солодяжников опять взглянул на мертвого капитана. Недавно еще он считал приказ Горбова лишенным всякой логики, а его настойчивость лишь упрямством, но сейчас, видимо, уже находил этому оправдание. И растерянность в его глазах сменилась выражением твердой уверенности.

Грохот боя перекатывался волнами, однако уже не чувствовалось напора атакующих. Частыми залпами били минометы, резали воздух длинные пулеметные очереди.

– По машинам! – властным и резким голосом крикнул Солодяжников.

XV

Холмистая, с перелесками и болотцами местность тянулась до самого горизонта. Все будто затаилось.

Лишь ястреб, распластав крылья, ходил кругами под маленькой тучкой. Сверху ему, наверное, хорошо была видна длинная колонна грузовиков.

Андрей лежал около Солодяжникова под большой сосной и думал, как сейчас танки двинутся с фланга и немцы будут прыгать из кузовов, побегут в другую сторону, где открытый луг и куда нацелены пулеметы.

На изумрудном, чуть колыхавшемся ворсе луга, на фиолетово-синих пятнышках цветов играла роса. Воздух был наполнен утренней холодной синевой.

Колонна грузовиков приближалась, и теперь виднелись отдельные машины, артиллерийские прицепы.

Звягин, лежавший в трех шагах от Андрея, нетерпеливо вертел головой и смотрел то на курсантов, то на грузовики, то на большой лохматый диск солнца, всплывавший между розоватыми соснами за его спиной.