Текст книги "Решающее лето"

Автор книги: Хенсфорд Памела Джонсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 27 страниц)

– К черту Эвана! Он слишком много пьет, чтобы можно было принимать его во внимание.

– Представляю, что ей приходится терпеть, – заметила Элен. – Я уже не говорю о том, каково старой миссис Шолто.

– Да, ей очень тяжело.

– Унижение миссис Шолто должно было бы вас радовать, Клод, но, кажется, это не так?

– Увы, нет. Мечты о мести – вещь довольно безобидная, ими можно утешать себя. Ну а когда они сбываются, то редко кто из нас получает от этого удовольствие.

– Да, это верно, – задумчиво промолвила Элен. – Как часто я мечтала, чтобы Люси – это жена Чарльза Эйрли, – застукали в тот момент, когда она стащит что-нибудь с прилавка, или уличили в чем-нибудь другом, столь же недостойном. – Элен, не мигая, смотрела на огонь, и глаза ее по-кошачьи мерцали.

– Почему? – спросил я, внезапно ощутив беспокойство. – Почему?

Элен рассмеялась и сразу же пришла в себя.

– Да просто так. Я не люблю ее. Я была против этого брака. Всячески хотела ему помешать.

– Неужели вы…

– …влюблена в Чарльза Эйрли? Возможно, это и было немного, когда я только начала работать у него. – Она откинулась на спинку стула, сцепив руки на затылке. В глазах ее появились лукавство и сожаление. – Он буквально обворожил меня. Я вообразила, что мы влюблены оба, но скрываем это друг от друга. И в конце концов я поверила в это. – Она вскинула подбородок, насмешливо и презрительно поджала губы. – Может быть, так оно и было. Иногда он приглашал меня пообедать или в театр и временами мне казалось, что мои догадки подтверждаются. Но на том все и кончилось. Как вы считаете, возможно, чтобы люди, полюбив друг друга, потом так же просто перестали любить, не произнеся ни слова, даже не показав это?

– Не знаю, – сказал я. – Лично я в таких случаях не молчу, как вы могли в этом убедиться.

Она чуть заметно покраснела, и легкий румянец лег тенью на ее щеки и лоб. Затем она продолжала так, будто не слышала моих слов.

– Во всяком случае, я ревновала Эйрли к Люси, хотя он был мне тогда уже безразличен. Ну не глупо ли?

– Бывает. Собака на сене и так далее…

Мы помолчали немного.

– А что нового у вас? – наконец спросила она.

Я рассказал ей о предложении Колларда и о том, как отнеслись к этому Крендалл и Суэйн.

Она молча слушала, изредка улыбаясь.

– Ну, а что думаете вы сами?

– Пока еще не решил. Я люблю Лондон и не уверен, что долго выдержу в ссылке.

– Но это же блестящая возможность!

– О, конечно. Тем более что миллионеры теперь не так часто встречаются.

– Понимаю. Вам предлагают наконец постоянную работу?

– Да.

И тут она буквально закричала на меня.

– И вы еще раздумываете?

Я вдруг почувствовал такое безмерное облегчение, такое острое и щемящее чувство радости, что не смог вымолвить ни слова и только смотрел на Элен. Я снова любил ее, отбросив все сомнения и «объективные оценки». Это была Элен, небезразличная к моей судьбе настолько, что моя нерешительность способна была привести ее в бешенство, заставляла презирать меня, Элен, освещенная мягким светом лампы, с тонкими, гибкими, белыми, как сахар, руками, изящная и легкая, как дуновение ветерка.

– Не понимаю, как вы можете так жить!.. – неистовствовала она, распаляясь все больше, словно хотела скрыть от меня то, что сама уже начинала понимать, – …словно разочарованный бездельник из Блумсберри!.. Знаете, на днях я прочитала рецензию, которая рекламировала книгу. Там сказано об авторе, что он «умен, талантлив и разочарован». Словно разочарование – это величайшая из добродетелей. Мне противно это мертвое безразличие, эти живые трупы, добровольно отказывающиеся от жизни! Это именно то, что вы решили сделать – отказаться от жизни.

Хелена! Элен и Хелена, вместе взятые! Нет, это Элен, Элен сама по себе, без Сесиль или Хелены в ней. Ее резкость так же трудно сравнить с резкостью Сесиль, как остроту лезвия с остротой вина, ее жизнелюбие и оптимизм не имеют ничего общего с оптимизмом и жаждой жизни Хелены.

Я встал. Элен тоже поднялась, и мы стояли теперь друг против друга.

– И вам не стыдно! – воскликнула она, отчаянно цепляясь за спасительное состояние раздражения и гнева. – Так трусливо бежать, бездельничать, тратить попусту время на…

Я обнял ее и поцеловал.

– Родная моя…

– Тратить время…

– Я люблю вас.

– Я тоже люблю вас, – не задумываясь, скороговоркой выпалила она, – но так впустую растрачивать время!..

– Черт с ним, с временем. Я люблю вас.

Я поцеловал ее в губы. Она пыталась еще что-то сказать, но сбилась, повернула голову, и губы ее коснулись моей щеки.

Мы отстранились, все еще не выпуская друг друга из объятий.

– Зачем вы рассказали мне о Чарльзе?

– Потому что это правда.

– А зачем мне ее знать?

– Беспокойство, растерянность. Мне хотелось что-то сделать, бросить вызов. Или просто хотелось, чтобы вы все знали. – Она дрожала.

– Вы любили меня сегодня утром, когда мы встретились? А на прошлой неделе? А все это время нашей размолвки?

– Нет. Я была уверена, что все прошло. Я испытывала одну лишь тревогу за Чармиан.

– И я тоже.

– Клод, – промолвила Элен, почти плача, – как я была груба с вами! А вы так дурно поступили со мной!

– Простите. Я не хотел этого. Даже когда писал вам письмо из Нью-Йорка.

Мы были счастливы; рухнули преграды, которые мы сами воздвигли. Мы засыпали друг друга вопросами, жадно пытались понять, объяснить, оправдаться.

Мы наконец наговорились, вознаградив себя за долгое и мучительное молчание, и я спросил, когда же она выйдет за меня замуж.

Элен отстранилась.

– Только не сейчас. Потом, возможно.

– Почему не сейчас?

– Потому что я не уверена.

– Во мне?

Она не ответила.

– Надеюсь, вы не собираетесь меня шантажировать? – сказал я, – Неужели вы хотите сказать, что станете моей женой лишь в том случае, если я приму предложение Колларда?

Я ждал, что она рассмеется, станет отрицать, но на ее лице появилось серьезное и упрямое выражение.

– Разумеется, вы не собираетесь ставить мне такое условие? – продолжал я дразнить ее. – Право же, не собираетесь?

– Не будем говорить об этом сейчас, – сказала Элен, – не будем.

– Когда же?

– После… после судебного процесса. Все и без того так сложно. Сейчас не время.

– Но потом, когда все кончится, вы обещаете стать моей женой?

– Я ничего вам не скажу сейчас, – ответила Элен с прежней знакомой мне резкостью. – Как могу я вам верить? Вы ничего не способны решать, вы вечно колеблетесь, не знаете, как поступить. Я вам ничего не могу обещать.

– Мы опять поссоримся? – спросил я. – Стоит ли?

– Нет, – ответила она после минутной паузы. – Мы не будем ссориться. На это нет причин. Что, если я попрошу вас подождать?

– Если вы любите меня, неужели вы попросите меня об этом?

– Я люблю вас, и я прошу вас об этом.

– Хорошо. Пусть будет по-вашему. Но я не позволю вам пользоваться любовью как дубинкой. Я сам буду решать, принимать мне предложение Колларда или нет.

– Милый, – вдруг воскликнула Элен, и в голосе ее были одновременно радость и отчаяние. – Зачем, зачем нам все это? Зачем нам обязательно быть вместе? – И она протянула ко мне руки; я взял их и резко опустил вниз.

– Ответьте мне на мой вопрос. Я еще раз вас спрашиваю: вы согласны быть моей женой?

– Нет, – ответила она спокойно; глаза ее как-то странно блестели, взгляд был серьезен. – Нет, пока вы не станете настоящим мужчиной.

Часть 3

Глава первая

Я не думал, что смогу снова любить, отдаться этому чувству так полно, испытывать то неизъяснимое электризующее состояние влюбленности, когда кажется, что весь мир заключен только в тебе самом. Это было таким неожиданным открытием, таким чудесным вознаграждением, что мои прежние представления о природе человеческих страстей рассеялись как дым. Когда-то я считал любовь чем-то, что можно измерить и взвесить, словно буханку хлеба: если за завтраком ты съел три четверти, значит, на ужин осталась всего четверть. Мне казалось, что человек, испытав любовь в юности, в известной степени лишил себя ее в зрелые годы. Разумеется, я не сомневался, что он сможет еще полюбить, но его чувства будут лишены той непосредственности и красок, которые отбрасывают свой яркий отблеск на все вокруг, и той чудодейственной силы, которая способна превращать каждый новый день в первый день мироздания.

Теперь я знал, как нелепо было сравнивать любовь с буханкой хлеба – это было бесконечное количество хлебов, и ими можно насытить бесконечное множество людей; любовь – это постоянный, неиссякающий источник человеческих радостей, чудесная вечно новая весна.

Я был в тот период законченным эгоистом. В первые ослепляющие часы даже Чармиан ушла куда-то в тень, и я думал только об Элен, слышал ее торопливые, почти небрежно брошенные слова: «Я люблю вас», – будто их вообще можно было не произносить – и без того я все сам должен знать.

В сущности, я не верил, что Элен придает такое большое значение тому, как я отнесусь к предложению Колларда. Я считал, что ее сомнения вызваны другими, гораздо более серьезными причинами. Кроме того, я был уверен, что ей доставляет удовольствие держать меня в напряжении и неизвестности, и этим она беззлобно и наивно мстит мне за мои прежние колебания и нерешительность. А пока я был счастлив, я не мыслил жизни без нее и верил, что рано или поздно она согласится стать моей женой. Между нами сразу же установились чудесные отношения постоянной ежедневной близости. Прежде она никогда не бывала у меня. Теперь она приходила ко мне без предупреждения, бродила по комнатам с видом муниципального инспектора и безапелляционно давала указания, что исправить и что заменить. Однажды вечером я, поддразнивая ее, сказал, что она не способна написать любовное письмо, и она пообещала, что напишет письмо, которое сможет послужить образцом любовных излияний, и, действительно, сев за мой письменный стол, тут же написала его, вложила в конверт, надписала адрес и с решительным видом отправилась опустить его в почтовый ящик на углу.

Я получил его на следующее утро. Оно изобиловало стереотипными фразами, которые, тем не менее, были искренни, как признание ребенка. Это было прелестное письмо. Я закрыл рукой ее подпись в конце страницы, и мне показалось, что имя Элен согревает мою ладонь.

Когда вечером мы снова увиделись, оба были немного смущены. Как-никак, мы вели себя глупо.

Элен была очень красива в эти дни. Подъем и необычное состояние влюбленности окрасило легким румянцем ее щеки, серые глаза потемнели и казались почти черными. Иногда мы подолгу молчали, словно не находили слов, способных выразить обретенное нами полное понимание. Однажды мне показалось, что она чем-то обеспокоена. Когда я спросил, что с ней, она вдруг смущенно засмеялась:

– Я подумала, ведь мы не так молоды, не правда ли?

– Разумеется, мы не какие-нибудь зеленые юнцы, это верно.

– …и не так уж неопытны и невинны?

– О, я искренне надеюсь, что нет, дорогая. Нет, нет.

Мы стояли у окна и смотрели на изумрудно-зеленый летний вечер и небо, чуть-чуть подкрашенное лиловой синевой над изломами крыш.

– Я просто подумала, – начала было Элен и положила мне голову на плечо. – Только не смейся надо мной. Я подумала, что если ты считаешь, что мы… Я просто не хочу быть жестокой или нечуткой…

– Нет, мы прежде должны стать мужем и женой, – перебил я ее, не желая, чтобы она пускалась в пространные объяснения. – У нас все будет как положено, запомни это. Все как положено.

Элен смущенно засмеялась.

– Разве ты не знаешь, к чему бы это привело? – назидательно произнес я. – Разве твоя матушка не предупреждала тебя, что бывает в таких случаях? «Если ты уступишь его настояниям, потом, когда вы поженитесь, он будет попрекать тебя». «Ха-ха, – скажу я, – ты ничуть не лучше других».

– О, замолчи, пожалуйста! – резко оборвала меня Элен, но тут же улыбнулась.

– Так когда свадьба? – спросил я.

Повернувшись ко мне, она обхватила мою шею руками и серьезными глазами посмотрела на меня.

– Я не знаю. Я еще не готова к этому. Я не могу объяснить тебе, почему я колеблюсь, почему не могу решиться, но… именно это заставило меня сказать то, что я только что сказала. Я хотела быть честной и человечной.

– Ты просто глупая девчонка. Иногда я прихожу в ужас от тебя. К черту твою честность!

– Я же предупреждала тебя, что мы друг другу не подходим, – чопорно заметила Элен.

Одним из чудесных моментов высказанной любви является взаимное узнавание, которое следует за этим. Подлинная простота и легкость в отношениях приходят не сразу; им предшествуют тревога и неуверенность, обостряющие чувства, робость и жадное, хотя и осторожное любопытство друг к другу. Нас с Элен временами охватывали приступы странной взаимной вежливости и внимания, когда наши прежние резкие шутки и замечания казались чем-то почти неприличным, даже вспоминать о них было неловко. Порой мы вдруг могли серьезно поссориться из-за пустяка, а потом, убедившись, что в каждом из нас все еще жив дух свободы и независимости, могли так же неожиданно и легко забыть ссору, совершенно не стремясь установить, кто был прав.

После первых бездумных дней радости и признаний Элен сама заговорила о том, что каждый из нас пытался на время забыть.

– Клод, ты видел Чармиан?

– Вчера разговаривал с ней по телефону.

– Как там?

– По-прежнему. Она была немногословна.

– Ну как, принимают они предложение Чарльза?

– Не знаю. Они все словно в столбняке.

– Может, нам следует навестить Чармиан? Мне кажется, мы должны вмешаться и что-то сделать.

– Ты, я вижу, любительница вмешиваться и ускорять события.

– Нет, я предпочитаю плыть по течению. Но в данном случае надо что-то сделать. Мы сможем зайти к ней сегодня? Ты не позвонишь ей?

– А что мы ей скажем о нас?

– Что, по-твоему, лучше? – задумчиво промолвила Элен. Лоб ее прорезала тонкая вертикальная морщинка.

– Она хочет, чтобы мы были вместе, я знаю. Но сейчас… вид чужого счастья… Как отнесется она к этому сейчас?

– Ты плохо знаешь Чармиан, – ответил я не без гордости. – Иначе ты поняла бы, что именно это лучше, чем что-либо другое, поможет ей сейчас.

– В таком случае мы обязаны помочь ей, – быстро сказала Элен и улыбнулась. – Какие могут быть сомнения?

– Нет, лучше пока ничего ей не говорить, – сказал я мрачно, – поскольку говорить ведь нечего.

Наши взгляды встретились, и Элен рассмеялась. Мы оба, казалось, протрезвели, пришли в себя и видели реальность лучше и яснее, чем до нашего бегства от нее.

Я позвонил Чармиан.

– Элен у меня. Мы хотим зайти к тебе, можно?

Голос Чармиан был бесцветным и усталым.

– Приходите. Я очень хочу вас видеть. Когда же?

– Сию минуту. Как у тебя дела?

– О, ужасно, – ответила она ровным голосом, – ужасно. Да и чего еще можно ожидать? Вы будете через полчаса?

– Думаю, даже раньше.

Впустив меня и Элен в прихожую, она бросила на нас быстрый взгляд, а затем вдруг крепко расцеловала каждого. Она молча одобряла, и этого было достаточно.

Выглядела она, однако, лучше, чем я мог предполагать, когда разговаривал с ней по телефону. Она приоделась к нашему приходу, подкрасила губы. У нее теперь была новая прическа – коса, уложенная узлом сзади, как у древних гречанок. Прическа эта ей очень шла. Когда Элен сказала ей об этом, Чармиан, довольная, повертелась перед нами, давая полюбоваться собой.

Она провела нас в гостиную, где сидели Эван и миссис Шолто. Старая леди, подтянутая и полная решимости держать себя в руках, несмотря ни на что, вышивала платьице для Лоры. Тонкая работа, безусловно, требовала напряжения зрения. Эван решал кроссворд, но он успел заполнить всего одну или две строки. Я был поражен тем, как он изменился за то время, что я его не видел. Лицо его стало еще более одутловатым, ярко-синие глаза погасли и утонули в провалах глазниц. Когда он встал, чтобы приветствовать нас, он уронил на ковер пепельницу и, шагнув нам навстречу, с хрустом раздавил ее. Было что-то пугающее в этой неловкости и безразличии, и привычные слова приветствия застряли у меня в горле.

Однако Элен весело и непринужденно воскликнула:

– Здравствуй, Эван! Ну что это ты натворил?

Он посмотрел под ноги и зачем-то каблуком вдавил в ковер осколки фарфора.

– Да, дела! Здравствуй, Клод, старина.

Миссис Шолто, подняв глаза от рукоделия, как бы молча приветствовала нас. Элен, громко восхищаясь ее работой, села рядом с ней.

Чармиан, взяв совок и метелочку, встала на колени, чтобы убрать осколки пепельницы с ковра. Эван не сдвинулся с места, словно не видел ее. Тогда Чармиан, коснувшись рукой его щиколотки, что-то тихонько сказала ему и дернула за штанину. Глупо осклабившись, он отступил в сторону.

– Давайте я уберу, – предложила Элен. – Дайте мне совок.

Чармиан отрицательно покачала головой. Она смела осколки с ковра, аккуратно подобрала мелкие кусочки и вышла из комнаты.

Эван снова сел.

– Что будет с этим голландцем, который подделывал полотна Вермеера? – Он бросил свой портсигар на колени Элен, чтобы та передала его мне.

– Не знаю, – ответил я. – Следует, однако, отдать должное его способностям.

– Ты считаешь, он талантлив? Ведь ему удалось провести специалистов. Если бы он просто копировал Вермеера, никто его не замечал бы, не так ли? Но он стал сам изготовлять картины Вермеера. Это что-нибудь да значит.

– Вопрос сложный, у него, несомненно, есть способности, ибо он сам создавал оригинальные композиции. Его можно упрекнуть лишь в отсутствии своей манеры или стиля. Но это полное и абсолютное отсутствие, как, скажем, отсутствие пальца на руке.

– Потрясающий парень, – продолжал восхищаться Эван. – Как-никак провел целую армию экспертов.

Миссис Шолто с гордой улыбкой поглядывала на сына. Она вполголоса шепнула мне:

– В последнее время Эван стал интересоваться искусством. Смотрите, как бы мы не посрамили вас. Элен, что у вас нового?

– Ничего, – ответила Элен, улыбнувшись.

– Ничего? Совсем ничего такого, чем бы вы могли порадовать нас, бедных затворников?

Это была первая трещина в картонной броне нашего великосветского притворства.

Чармиан, вошедшая в комнату, тихо сказала:

– Не надо, мама.

Старая леди подвинулась, освобождая ей место рядом.

– Посидите со мной. – Она перевела взгляд с Чармиан на Элен, а потом снова посмотрела на Чармиан. – Какие вы обе сегодня красивые. Две красотки.

– Не хватает еще старушки Джейн – и готов кордебалет, – заметил Эван. – Джейн что-то носа теперь не кажет. Наверное, Эдгар велел ей быть поосторожней с такими знакомыми.

– Она в Италии, – сказал я.

– Уверен, что даже не позвонит, когда вернется. Уверен.

Я не стал защищать Джейн от этих прозвучавших нарочито спокойно, однако не лишенных сарказма упреков.

Я был полон решимости сделать все, чтобы этот вечер прошел мирно.

– Чармиан. – сказала Элен, – Чарльз хотел бы знать, что вы решили относительно дома в Прайдхерсте. Он велел передать вам, что там все готово к вашему приезду.

Чармиан ответила не сразу. Она посмотрела на миссис Шолто, которая неодобрительно поджала губы и с подчеркнутым усердием стала рыться в шкатулке, ища нужную нитку.

– Я пока ничего не могу сказать. А как вы считаете, мама? Погода хорошая, и нам там было бы спокойней.

– Решаю не я. Спроси у Эвана. Последнее слово за ним.

Чармиан посмотрела на мужа. Он молча выдержал ее взгляд.

– Ну, так как же? – спросила она.

– Я не собираюсь закрывать глаза на факты. Я знаю, что здесь тебе несладко. Почему бы тебе не поехать туда одной, раз тебе так хочется?

– Ты прекрасно знаешь, что без тебя я никуда не поеду, – ответила Чармиан.

– Разумеется, – вмешалась миссис Шолто, – об этом и речи не может быть! Мы поедем только все вместе. Чармиан права.

– Рука об руку, плечом к плечу встретим все невзгоды, – продекламировал Эван и невесело рассмеялся.

– Хорошо, в таком случае я скажу Чарльзу, что вы отказываетесь, – сказала Элен.

– Скажи своему Чарльзу, что я ничего не люблю делать под нажимом, – огрызнулся Эван.

– Никто вас не заставляет. Просто он хочет знать ваше решение, вот и все.

– Тогда скажите ему, что мы согласны. Или нет, не согласны. Можете сказать ему все что угодно.

– Хватит, Эван, – резко сказал я.

– Клод! – не выдержала миссис Шолто.

– Элен хотела вам помочь.

– Должно быть, Элен не совсем понимает ситуацию.

– Не думаю, чтобы она была такой уж сложной, – парировала не на шутку рассерженная Элен.

Старая леди повернулась к ней и с деланной улыбкой, едва скрывая раздражение, сказала:

– Моя дорогая, у нас в семье большое горе. Это трудно понять чужому человеку. Эван должен подумать.

Но тут вдруг прозвучал отчетливый голос Чармиан:

– Передайте мистеру Эйрли, что мы с благодарностью принимаем его предложение и снимем дом на месяц. Когда мы можем приехать?

– В любое время, – ответила Элен.

– Тогда в начале следующей недели.

– Можно и раньше, если хотите.

– Нет, на той неделе. Мне нужно время, чтобы собраться.

– Подписано и печатью скреплено, – изрек Эван. – Ты видишь, Клод? Если ты провинился, с тобой обращаются так, словно ты глух, нем или слабоумен. Ты уже не имеешь права голоса, даже в эти считанные дни, что тебе остались, пока власти не упрятали тебя за решетку.

– Не надо, милый, – ласково прошептала миссис Шолто, – не надо. Ты так хорошо держался. Я считаю, мы все держимся отлично. Какой смысл сейчас в этих спорах?

Эван, ничего не ответив матери, встал, потянулся и вышел из комнаты.

Слезы хлынули из глаз старой леди. Она пошарила вокруг себя рукой, ища носовой платок, но, не найдя его, приложила к глазам краешек детского платьица, которое мяла в руках. Чармиан поморщилась, словно от боли.

– Прости, дорогая, – промолвила миссис Шолто. – Мне стыдно за мою слабость. Не всем дано быть такими мужественными, как ты.

Ей удалось вложить в эти слова вполне определенный намек на то, что Чармиан легко быть мужественной, не любя Эвана. Дрожащими руками она разгладила на коленях платьице Лоры:

– Боюсь, что я не осмелюсь подарить его нашей дорогой крошке. Оно видело столько слез.

– Лора не узнает об этом, – почти грубо бросила Чармиан: в эту минуту она остро ненавидела свекровь за неуместный мелодраматизм. – Я не собираюсь посвящать ее во все подробности.

– Ты думаешь, дети не способны чувствовать! – начала было миссис Шолто, но вдруг умолкла. Глаза ее были сухи и недобро поблескивали. Она положила руку на колено Элен. – Этот дом не очень приятное место для визитов, не так ли? Клод должен был бы повести вас куда-нибудь, где повеселее.

– Я люблю Чармиан. Она мой друг.

– И мой тоже! – патетически воскликнула старая леди. – Ближе у меня никого нет. Она такая сильная, она поистине воплощение мужества! Для Эвана сознание того, что она рядом и всегда будет рядом, – спасение.

Чармиан встала, закурила сигарету и принялась с ненужным усердием переставлять книги на книжной полке.

– Я думаю, нам неплохо будет немного пожить в деревне, – продолжала миссис Шолто. – Очевидно, вы правы. Мы должны уговорить Эвана.

– Я уверен, Чармиан поступила правильно, приняв предложение. Это необходимо прежде всего самой Чармиан, – сказал я.

Миссис Шолто со снисходительной улыбкой выслушала мое замечание.

– Мне кажется, что Чармиан заботится прежде всего не о себе. Она, безусловно, думает об Эване.

– Ну, а я думаю только о Чармиан. Можете поверить, меня прежде всего беспокоит она.

– О, разумеется, ведь она ваша сестра. Я понимаю ваши чувства, Клод. Но Чармиан…

– Да, я думала и о себе тоже, – не выдержала этого Чармиан, – и лучше, если вы это будете знать. Если я не уеду сейчас же из этой квартиры, я сойду с ума. Клод молодец, что заботится обо мне. Слава богу, есть хоть кому-то до меня дело. Но я и сама о себе не забываю.

– Следовательно, ты упрекаешь меня в том, что я, как мать, прежде всего думаю о сыне?

– Я не осуждаю вас за это. Но в таком случае, почему нам не быть союзницами? – Чармиан буквально рывком поменяла местами книги в красной и желтой обложках.

Внимание миссис Шолто какое-то время, казалось, было полностью поглощено крохотной шелковой звездочкой, которую она вышивала. Затем она сказала:

– Мне казалось, что я проявляю достаточно понимания.

Я посмотрел на Элен. Вид у нее был почти комичный.

Она напоминала гончую, нетерпеливо рвущую поводок и вот-вот готовую ринуться вперед.

– Как родственникам, – тихонько шепнул я, встретившись с ней взглядом, – нам, разумеется, следует принять чью-то сторону.

Миссис Шолто сделала вид, будто не слыхала моих слов. Воцарилось молчание.

Чармиан, стоявшая на коленях перед книжной полкой, поднялась и окинула оценивающим взглядом свою работу.

– Вы были очень добры, мама, и я прошу извинить меня за резкость.

– О нет, нет! Ты совсем не была резка. Только мне показалось, будто ты подумала, что я…

– У нас у всех нервы сейчас напряжены до предела. Даже когда мы говорим о посторонних вещах, мы неизбежно возвращаемся к этой больной теме. Неужели мы не можем заставить себя не говорить об этом хотя бы пятнадцать минут вот по этим часам?

Чармиан указала пальцем на маленькие, с вычурной резьбой и эмалевым циферблатом часы. Мы все тоже невольно посмотрели на часы. Миссис Шолто печально вздохнула, а затем, словно очнувшись, спросила:

– А где Эван?

Чармиан не ответила.

– Я должна найти его, – капризным голосом промолвила старуха. – Я не люблю надолго оставлять его одного.

Когда она вышла, Чармиан нарочито безразлично заметила:

– Она прекрасно знает, где он и чем занимается. Он пьет у себя в спальне. Она меньше всего ему сейчас нужна. Он любит пить в одиночестве и делает из этого великую тайну. Для него так важно, чтобы этого никто не знал.

Элен встала. Подойдя к Чармиан, она обняла ее.

– О, как они терзают вас.

– Пусть уж лучше меня, чем друг друга. – Чармиан посмотрела на меня. – Тебе тяжело видеть все это, Клод?

– Тяжело – слишком мягко сказано, дорогая.

– Ничего не говори больше, не надо. Сейчас не надо никаких ссор и скандалов. Иногда я сама срываюсь, ты в этом уже убедился, но я – совсем другое дело. Им ведь почти все равно.

Чармиан с высоты своего роста внимательно посмотрела на маленькую Элен, и на лице ее появилась счастливая, почти детская улыбка.

– Ну какая же вы крошка!

– А вы словно телеграфный столб, – шутливо отпарировала Элен. – Ни за что не согласилась бы быть такой длинной.

– Интересно, какой у вас рост?

– Пять футов три дюйма без каблуков.

– У меня – пять футов и семь с половиной дюймов, – сказала Чармиан. – А Клод ростом пять футов и десять дюймов. Может быть, пять и девять с половиной. Ты уже седеешь, Клод? Но это почти незаметно, у тебя такие светлые волосы.

– Да, седею понемногу.

– И я тоже, – сказала Чармиан. – А это уже страшно. – Действительно, на висках у Чармиан поблескивали белые нити. Ей было всего двадцать четыре.

– Это ерунда, не имеет значения, – успокоила ее Элен. – Пустяки.

Чармиан снова внимательно посмотрела на нее.

– Клод, тебе не кажется, что Элен ужасно похорошела? Как ты считаешь?

– Да.

– Вы… – начала было Чармиан и умолкла.

– Да, – ответила Элен, ласково взглянув сначала на нее, а потом на меня. Она протянула мне руку, и я крепко сжал ее.

– Ура! – вполголоса воскликнула Чармиан. – Вы сняли с меня ужасный груз. Ведь я так люблю вас обоих.

– А мы любим вас, – быстро и решительно сказала Элен. – И пошли бы не знаю на что, только бы помочь вам.

– В этом нет нужды. Но как приятно видеть вас рядом! Нэлл!..

Я ни разу не слышал раньше, чтобы Чармиан называла так Элен.

– …Нэлл, вы не могли бы хоть немного побыть с нами в Прайдхерсте? У вас не будет такой возможности?

Элен ответила не сразу.

– Ну, конечно, я прошу о невозможном, – печально сказала Чармиан.

– Нет, нет, совсем не то. Просто сейчас у нас ужасно много работы, и я не могу отлучиться. Но через неделю, я думаю, мне удастся получить отпуск, и я с удовольствием приеду к вам.

– Неужели? В другое время я просто не решилась бы просить об этом, но теперь, когда мне кажется, что я стала совсем ненормальной, я способна даже на это.

– Пустяки. Я помогу присматривать за Лорой, если, разумеется, вы не возьмете с собой няньку. Как вы решили?

Чармиан покачала головой.

– Она мне не нравится. Уж слишком она сердобольна. Ее сочувствующий взгляд буквально жжет мне спину.

– Тогда решено, я приеду.

В комнату бодрым шагом, с неестественно веселыми лицами в обнимку вошли мать и сын Шолто.

– Сыграем в бридж? – предложил Эван.

Даже в лучшие дни эта игра была для всех нас поистине пыткой. Чармиан, как правило, не принимала в ней участия, я никогда не умел хорошо играть в бридж, а Эван, тот вообще едва разбирался в бридже. Старая миссис Шолто вечно допускала промахи, а Элен делала ходы, почти не думая.

– Ну, так как же? – настаивал Шолто.

– Сегодня никто не должен скучать, – с энтузиазмом воскликнула миссис Шолто. – Чармиан, расставь столик.

– Мне очень жаль, но я должна уйти, – сказала Элен. – Завтра возвращается мой отец, и мне необходимо подготовиться к его приезду.

Эван недобро сверкнул в ее сторону глазами и со всего размаха плюхнулся на диван.

– Право, мне очень жаль, – смущенно пробормотала Элен.

– О, разумеется, это нетрудно понять, – заметил Эван. – У нас можно подохнуть с тоски. Мало кто выдерживает долго. Неудивительно. – Он с усилием выпрямился, сел и стал искать глазами Чармиан, взгляд его был полон неподдельного страха. Чармиан подошла и села рядом. Он буквально впился в нее умоляющим, испуганным взглядом, словно хотел прочесть на ее лице что-то, что могло бы успокоить и помочь ему, хотя он и сам в это не верил. Чармиан, наклонившись, поцеловала его, а затем крепко прижала к себе. Он понемногу успокоился, затих и вскоре прилег на диван.

Элен и я пожелали миссис Шолто доброй ночи. Чармиан проводила нас в прихожую.

– Это ужасно. Он смертельно боится тюрьмы и одиночества, – тихо промолвила она. – Еще ребенком он боялся оставаться один. Как-то в детстве один из товарищей запер его в темном чулане, и у него началась истерика. А сейчас он каждую ночь просыпается с криком. Приходится зажигать свет, я заставляю его ощупывать предметы в комнате: спинку кровати, стол, стулья, чтобы он убедился, что он дома, со мной.

Я молчал. Все, что она говорила, было ужасно, и слова не могли помочь.

– И еще его пугает… Он сейчас очень много курит, пятьдесят-шестьдесят сигарет в сутки. Он пытался бросить, но из этого ничего не вышло. Он боится, что когда он… когда он будет в тюрьме, ему не позволят курить. И он считает, что ему будет намного тяжелее, чем Филду, который выкуривает не больше десяти сигарет в неделю. Эван убедил себя, что это ужасная несправедливость по отношению к нему. И это не дает ему покоя. Мне так жаль его, что временами кажется, будто… будто я снова его люблю. Пусть хоть это утешает вас.

– Мы понимаем вас, Чармиан, – ласково сказала Элен.

– Мне помогает, когда я думаю о Хелене. Я всегда спрашиваю ее, как мне поступить в том или ином случае, и она словно советует мне.