Текст книги "Самая долгая ночь"

Автор книги: Грег Кайзер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 29 страниц)

Глава 22

Вторник, 27 апреля 1943 года, 8.00 вечера.

Маус шагал вдоль состава, и вырывавшийся из-под локомотива пар расстилался под его ногами. Небо быстро начинало проясняться, и на западе низко над горизонтом был виден полумесяц. Его света было достаточно, чтобы увидеть, как из кабины выпрыгнул Каген, а сразу за ним следом кто-то еще. Подойдя ближе, Маус разглядел, что этот второй – машинист.

– А вот и ты, – произнес Каген, обращаясь к Маусу.

– Мы уже приехали? – в свою очередь, спросил он, не спуская взгляда с рук Кагена. Но нет, «стэн» был перекинут через плечо. В лунном свете справа виднелся небольшой полустанок, но названия станции было не разобрать.

– Не совсем, – сказал Каген. – Машинист не знает, где здесь пути. Те самые, которые, по словам Йоопа, ведут к рыбному заводу на берегу.

Река выпрыгнула из локомотива и встала чуть в стороне. Маус ничего ей не сказал, опасаясь, что любое сказанное им слово только еще больше испортит их отношения.

– А разве здесь нет дежурного по станции? – удивился Маус и посмотрел на темное здание. Но там не светилось никаких огней, и, судя по всему, внутри было пусто.

– Вы пройдите по путям вперед, вдруг там впереди есть стрелка, которая переводит рельсы на ветку к побережью, – произнес Каген. – А я пойду, поищу кого-нибудь, кто хоть что-то знает.

– Хорошо, – согласился после небольшой паузы Маус. Машинист забрался в локомотив и, погромыхав там чем-то внутри, опустил им металлический фонарь – большой стеклянный шар с жестяным верхом и низом. Причем уже зажженный. Маус подождал, пока Река скажет, что она идет вместе с ним, но она продолжала молчать. Ему ничего не оставалось, как тоже закинуть за плечо свой «стэн» и взять протянутый машинистом фонарь.

Света фонаря было достаточно, чтобы, не спотыкаясь, брести по шпалам. И Маус побрел вперед.

Он поднял фонарь над стрелкой. От главной линии влево отходила железнодорожная ветка. Там север, сделал он вывод. Это ветка на Ваддензее. Они туда попадут. Он и чертовы евреи в товарных вагонах доберутся туда, куда надо.

Маус поставил фонарь рядом со стрелкой и, схватив железную перекладину, повернул ее на сто восемьдесят градусов. Затем потянул на себя. В следующее мгновение раздался щелчок. Снова взяв в руку фонарь, он на всякий случай посветил, дабы убедиться, что перевод стрелки сработал и теперь их состав поползет по ветке, которая ведет влево.

Он повернулся, готовый проделать обратный путь к темной станции, однако не прошел и пятидесяти метров, когда увидел, что на него движется светящийся глаз локомотива. Похоже, Каген и машинист сами во всем разобрались.

Состав полз вперед, в поисках стрелки, надо думать, и он посигналил им, поводив фонарем взад-вперед. Локомотив еще больше замедлил ход. Как только кабина поравнялась с ним, Маус ухватился за поручни и запрыгнул внутрь.

И тотчас понял, что что-то не так. Река сжалась в комок в углу, и на одной щеке у нее красовался свежий синяк. Вресье сидела рядом с ней на полу, в мундире убитого охранника, и широко раскрытыми глазами смотрела в его сторону.

Каген тоже явно его поджидал. В руках у немца был «стэн», и в лунном свете Маус увидел, что тот взведен. «Вельрод» был по-прежнему при нем, засунут за пояс брюк под плащом, а через плечо переброшен «стэн». Ни тем ни другим он не успеет воспользоваться. Альдер зачерпнул очередную лопату угля и, забросив его в топку, ловким движением захлопнул дверцу. Он почему-то избегал смотреть Маусу в глаза.

– Что происходит?

– Леонард, я пыталась его остановить… – начала было Река, но не договорила. Маус успел заметить, что пистолета у нее нет.

– Она закатила мне сцену, эта твоя краля, – произнес Каген и перевел ствол «стэна» в ее сторону, а потом на Леонарда.

– Что ты сделал, Пауль? – спросил Маус, обратившись к немцу по имени.

– Он открыл последние десять вагонов и бросил их на станции, – сказала Река. Синяк. Вот откуда он у нее взялся. – Он отцепил от поезда вагоны, Леонард. Я сказала ему, что нам не хватит лодок, что у нас больше народа, чем могут взять лодки. Я просто сказала, хотела проверить, в курсе он или нет.

– Нам все равно было всех не спасти, – попытался оправдаться Каген.

– И поэтому ты их бросил, точно так же, как ты бросил ее, – произнес Маус. Ему было все равно, как на его слова отреагирует палец Кагена, лежавший в данную минуту на спусковом крючке. – Ты, мерзкий ублюдок…

– СД гонится за нами по пятам, она сама мне сказала, – заявил Каген. А вот это нечто новенькое, подумал Маус. – Немцам придется остановиться, чтобы всех заново собрать, разве не так? Это даст нам выигрыш во времени. Ну что скажешь гангстер, как тебе моя идея? – и Каген поправил повязку.

– Бросить ее – тоже была неплохая идея.

– Предприми я хоть что-нибудь тогда в лагере, где бы мы сейчас с вами были? Когда вокруг, внутри забора, полно охранников и автоматы всех до единого направлены в вашу сторону. И как я должен был поступить тогда? Давай, подбрось мне идею.

– Леонард, извини, это моя вина, – произнесла Река из своего угла.

– Нам придется вернуться, – заявил Маус. – Нужно остановить поезд, задним ходом вернуться к станции и прицепить назад вагоны. Место в лодках найдется для всех. – Прошу вас, – добавил он с мольбой в голосе. Он никогда не говорил так, даже с Мейером Лански.

– Нет, мы покидаем Голландию, и те, что остались, сослужат нам службу.

– Остановите поезд! – повторил Маус, глядя на машиниста, но голландец даже ухом не повел. Тогда Маус шагнул к нему. В свою очередь, Каген поспешил продемонстрировать ему свои намерения – вскинул «стэн» и приставил дуло к его груди.

– Леонард, прошу тебя, – взмолилась Река.

– Раз уж ты приставил ко мне дуло, то почему бы тебе не нажать на курок, – спокойно произнес Маус.

– Нам друг без друга нельзя, – рассмеялся Каген, – иначе как же мы вернемся домой? Ты ведь сам так сказал.

И вновь воцарилось молчание, продлившееся с полдесятка взмахов лопаты, которой орудовал Альдер.

– Об этом мы поговорим позже, – первым нарушил молчание Маус и повторил свое требование. – Остановите поезд, – приказал он машинисту.

– Ты ничего не понял, – ответил Каген. – Я не намерен возвращать те десять вагонов.

Что он мог возразить немцу? Неожиданно, заглушая собой рев локомотива и стук колес, над головами раздался какой-то гул. Маус высунулся из окна и в лунном свете увидел очертания самолета. Затем луна исчезла, но ночное небо озарила вспышка слепящего света, куда более яркого, чем солнце в жаркий августовский день. Осветительная бомба, покачиваясь под парашютом, падала и проплывала над поездом. Ее света было достаточно, чтобы увидеть пальцы, торчавшие из щелей между досками первого вагона.

– Ну, как, гангстер, ты по-прежнему настаиваешь на том, чтобы мы вернулись? – спросил с неприятным смешком Каген.

Пройсс выключил мотор, и БМВ, кашлянув мотором, замер на месте. Полумесяц вышел из-за туч, и в его свете хорошо был виден указатель на узкой, мощенной булыжником дороге: Эйтхейзен.

Он открыл дверь машины и вышел. Кремпель и Мункхарт последовали его примеру. Оба как по команде захлопнули двери машины. На улице было тихо, однако Пройсс сильно сомневался, что в это время все жители деревни уже спали. Когда они, грохоча покореженным передним колесом, проезжали мимо домов рядом со станцией, Пройсс не раз заметил, как из-за штор к стеклу прижимались подсвеченные из-за спины лица. Что подсказало ему, что поезд здесь.

Втроем они вошли в незапертую дверь и оказались в небольшом зале ожидания, темном, пропахшем табаком, а оттуда вышли на платформу. Ага, а вот и он.

Поезд стоял на путях – затихший, как некое существо, которое еще недавно было живым, а потом вдруг прекратило цепляться за жизнь. Затихший и темный. Его силуэт уходил вдаль, в темную ночь. Лунного света было недостаточно, чтобы разглядеть локомотив, однако его хватило, чтобы понять: двери вагонов распахнуты, а сами вагоны пусты.

Хотя рядом с ним и были двое вооруженных подручных, Пройссу сделалось немного не по себе: казалось, брошенный состав населен призраками. Пройсс с опаской прикоснулся к ближайшему вагону. Ему хотелось кричать и бесноваться, сыпать проклятиями, взывать к самому Господу Богу, чтобы тот покарал чертов поезд, но у него не осталось сил. Они сбежали, эти чертовы евреи, но он был бессилен что-то сделать, имея лишь двоих помощников.

Пройсс ущипнул себя за переносицу и, сжимая в руке «вальтер», двинулся вдоль состава, считая вагоны и заглядывая в каждый. Увы, распахнутые двери словно осклабившиеся рты насмехались над ним в лунном свете. Вдоль всего состава валялись мешки и сумки, брошенные сбежавшими евреями.

Они подошли к голове состава. Локомотива не было. Десятый от хвоста поезда вагон, не считая последнего, с охраной, и потом… Ничего. Никакого локомотива.

– Герр гауптштурмфюрер, – подал голос Кремпель. Поначалу Пройсс был сбит с толку. Но постепенно до него дошло.

– А где вторая половина поезда? – спросил он.

Кремпель ничего не ответил.

– Они отцепили вагоны и скрылись, – сделал вывод Пройсс. – Бросили половину евреев, а сами уехали дальше. Проверьте, вдруг кого-то найдете. Они не могли уйти далеко, по крайней мере те, что постарше.

Но Кремпель и Мункхарт даже не шелохнулись, ибо ничего не поняли.

– Походите вокруг поезда, и вы наверняка найдете евреев, – был вынужден пояснить Пройсс.

Двое подручных кивнули, включили фонарики и растворились в темноте. Пройсс вытащил сигарету и закурил. Нет, этим людям не откажешь в гениальности, они пожертвовали меньшим, чтобы спасти большее.

Минут через пять, не больше, Кремпель и Мункхарт вернулись, подгоняя в спину пистолетами небольшую кучку евреев. Один, два, пять, шесть, восемь человек. Не бог весть, какой улов, но для начала и на том спасибо.

Пройсс подошел к ближайшей к нему жертве, невысокой, полноватой женщине, которой на вид можно было дать лет пятьдесят, а может, и все шестьдесят. По крайней мере голова ее была седой, а лицо скорее напоминало маску, то ли страха, то ли ярости – этого Пройсс не мог сказать.

– Dacht u dat u kon ontsnappen?[31]31
  Ты думала, что могла сбежать?


[Закрыть] – спросил он и, наклонившись, взял ее за лицо.

– Meneer?[32]32
  Что, господин?


[Закрыть] – переспросила она. Впрочем, она наверняка его поняла. Она действительно считала, что может убежать.

– Нам пойти на поиски остальных? – задал вопрос Кремпель из-за спин пойманных им евреев.

– Вряд ли в этом есть необходимость. Десять вагонов – это восемьсот, если не тысяча человек, которые разбрелись по всей округе. Их нарочно выпустили, чтобы сбить нас с толку и выиграть время. Ничего, мы отловим их позже.

– Поезд, гауптштурмфюрер, где остальной поезд и локомотив? – продолжал недоумевать Кремпель.

Вспышка света вдалеке навела Пройсса на одну мысль. Это был ослепительный свет, который, казалось, повис в темноте ночи. В следующее мгновение он уловил гул самолета, доносившийся оттуда же, а потом различил и сам силуэт «шторьха», тонкие крылья и длинные шасси. Затем черное небо озарилось еще одной вспышкой, и хотя расстояние было приличным – километр, если не больше – он сумел, как ему показалось, разглядеть локомотив и вагоны. Вон они где, его остальные евреи!

– Кремпель, идите, вытащите из дома несколько голландцев, черт их побери. Я хочу знать, как нам туда попасть, – и он указал на север, где в черном небе повисли осветительные бомбы.

Локомотив, вздохнув паром, застыл на месте. Машинист выскочил из кабины, чтобы проверить путь. Вернувшись, он сообщил, что рельсы закончились. По всей видимости, немцы, сняли их со шпал. Немцы вечно что-то откуда-то срывали, чтобы строить свои бункеры и заграждения вдоль побережья.

До моря отсюда меньше километра, сказал машинист. Маус ответил ему, что он свободен и может идти на все четыре стороны. Машинист растерянно заморгал и кивнул. Правда, тотчас добавил, что идти ему, в общем-то, некуда. И махнул рукой – сначала в одну сторону от железнодорожной насыпи, затем в другую.

Маус моментально его понял. С обеих сторон состава была вода. Во время сильных дождей польдеры быстро заливаются водой, пояснил машинист.

– Другого пути к побережью нет, – сказал он, – а по воде я ходить не умею. И если за нами идут немцы, они мигом пристрелят меня, когда подойдут сюда по путям. Да и вообще меня в любом случае пристрелят, за то, что я помог вам.

Он даже не скрывал горьких ноток в голосе.

Маус кивнул и спрыгнул на узкую гравийную ленту насыпи рядом со шпалами. В пяти-шести шагах от его ног плескалась вода. Машинист прав. Немцы наверняка попробуют догнать их по железнодорожным путям.

Каген уже открывал первый вагон, потому что рядом послышался лязг металла о металл, и наружу показались руки – для того, чтобы оттолкнуть тяжелую дверь в сторону. Стоявший позади немца Альдер выкрикивал распоряжения. В тусклом лунном свете людская масса вырвалась из вагона наружу. Кто помоложе, те спрыгивали на насыпь, те, что постарше, осторожно спускались вниз, матери по рукам передавали детей. Сумки и старики, саквояжи и молодые женщины, чемоданы и пожилые мужчины в мятых костюмах, все они выплескивались из вагона в порядке, обратном погрузке в Вестерборке. Неужели это было сегодняшним утром?

– Скажи им отойти от вагона! – крикнул Каген Альдеру, и тот перевел. – Скажи, что они в безопасности, что мы все вместе дойдем до берега, где их ждут лодки, которые переправят их в Англию.

Увы, толпа из восьмидесяти, если не ста человек, сделалась неуправляема, и рядом с вагоном царил хаос.

Маус ненавидел Кагена по ряду причин, в частности за то, что тот поднял руку на Реку и бросил половину состава на произвол судьбы. Однако он поспешил отогнать эти мысли подальше и сосредоточиться. Он прошел вдоль поезда до третьего вагона, схватился за засов и приподнял его.

– Давайте я помогу, – раздался рядом чей-то голос. Альдер. Юный муж умоляюще посмотрел на него, и они совместными усилиями подняли засов и отодвинули дверь.

Из всех евреев в этом поезде, эти – моя самая главная ответственность, подумал Маус и протянул руки, чтобы помочь людям выйти из вагона.

Первым показался старик, тот самый, что разговаривал сам с собой. Седые волосы сбились куда-то набок, к уху, и Маус понял, что это парик. Старик схватил его за руку, и когда Маус помог ему встать на гравий, еще пару мгновений не выпускал ее из своей.

– Dank u, – произнес он, и Маус прекрасно обошелся без переводчика.

Он не знал по-голландски, поэтому ответил на идише:

– A sheynem dank.[33]33
  Большое спасибо.


[Закрыть]

– Yasher koach, – ответил старик. – Хорошая работа.

– Скажите «Welkom»,[34]34
  Не за что.


[Закрыть] это по-голландски, – подсказал стоявший рядом Альдер.

Нет, подумал Маус, идиш в этой ситуации самое лучшее. Он вновь протянул руки и помог спуститься еще двоим: сначала одному, а затем второму из тех смелых и сильных парней, что помогли ему оттянуть доски вагона.

– Dank u, – сказал каждый.

За ними последовала худая юная мать, та самая с маленькой черноволосой девочкой, которую он заметил еще в Амстердаме. В лунном свете девчушка – на вид ей было не больше четырех – показалась ему похожей на миниатюрную копию Реки.

– Dank u, – сказала мать. В лунном свете, с улыбкой на губах она показалась ему даже хорошенькой. За молодой женщиной вышла мать с двумя маленькими мальчиками, рядом с которыми они вчера шагали к вокзалу. Даже мужчина в очках, который вчера закатил истерику, опасаясь, что их застрелят за попытку бегства, и тот сказал «Dank u», когда Маус протянул руки, чтобы помочь ему слезть на землю. Правда, очкарик сделал вид, будто не заметил протянутых к нему рук.

Маус помог сойти остальным, еще нескольким десяткам, и все благодарили его, иногда длинными, витиеватыми фразами, как хрупкая пожилая женщина в мужском пальто, которая расплакалась и даже бросилась ему на шею, и он был вынужден высвободиться из ее объятий. Он помог им всем до единого выйти из вонючего вагона для перевозки скота.

Леонард стоял рядом с локомотивом. В свете ослепительной вспышки сброшенной немцами осветительной бомбы черный гигант казался еще огромнее и чернее. Крошечный самолет покружил над остатками состава, после чего взял курс вдоль путей на Эйтхейзен и сбросил еще одну осветительную бомбу. Несколько мгновений в небе ярко сияли два источника света, и, когда Леонард повернулся, глядя, как они проплывают над темным польдером, Река увидела его профиль.

Лицо его было суровым, губы сжаты, отчего твердая линия подбородка казалась еще тверже. Судя по всему, он пытался решить, что им делать дальше.

Ей хотелось поскорее нырнуть в темноту и двинуться в сторону берега. Лодки должны подойти примерно через час. Однако где-то рядом за ними следом идут каратели из СД, и доказательством тому – легкий самолетик, чей гул теперь почти замер вдалеке.

– Леонард, что нам теперь делать? – спросила она.

Он повернулся к ней. Другие, кого она убедила не разбредаться в разные стороны, все они знали, что нужно делать, хотя никто не горел желанием воевать. Восемнадцать юношей и мужчин.

Прошло еще несколько мгновений, показавшихся ей едва ли не вечностью. Наконец Леонард поднес к лицу руку и посмотрел на часы. Еще целый час до того, как Бурсма подойдет вместе с приливом, а с ним его пять лодок. Но часа им вряд ли хватит.

– Леонард, что нам делать? – повторила Река свой вопрос.

– Нужно задержать СД, чтобы дать остальным уйти, – ответил он. Те, что стояли позади них, теснее сбились в кучу. А поскольку, похоже, никто не понимал по-английски, Река перевела остальным его слова.

– Мы должны остаться, чтобы дать остальным возможность уйти, – повторил Маус, и она повторила его слова по-голландски.

Осветительная бомба проплыла вдоль состава, и ее света хватило, чтобы он мог увидеть ее лицо. Река кивнула в знак согласия.

– Мы можем воспользоваться поездом в качестве укрытия, – продолжил он. – Они придут по путям, другого способа добраться до нас у них нет. И если мы сумеем задержать их здесь примерно на… – Леонард, не договорив, на мгновение задумался. – Часа на два или три, другие за это время смогут спастись.

И вновь Река перевела его слова для тех, что стояли с ними рядом.

– Ты прав, ничего другого нам не остается, – сказала она Леонарду по-английски. Голос ее не дрогнул, она сама это заметила, зато сердце, казалось, было готово выскочить из груди. Встав почти вплотную к нему, она прикоснулась рукой к его щеке.

– Mijn lief, – сказала она.

И это тоже было правдой. Ее любовь – Леонард, он сильный и смелый. Ему по плечу то, что они должны сделать. А вот насчет Мауса она не была уверена.

На какой-то миг он положил поверх ее руки свою, однако затем отошел к сваленным рядом с вагоном сумкам, открыл их и раздал револьверы, которые они привезли из Амстердама. Когда пистолеты закончились, он раздал карабины, захваченные у жандармов и охранников из орпо.

Осветительная бомба погасла, как будто чья-то невидимая рука щелкнула в небе выключателем, и единственным источником света остался тусклый полумесяц. Он и помог им дойти по путям до последнего вагона. Там Леонард указал, где и кому занять позицию и с оружием наготове ждать появления немцев. Молодой человек, который бросал уголь в топку локомотива, нырнул под последний вагон. Вооруженный револьвером старик присел на корточки рядом с водой на краю насыпи. Двое парней, оба моложе Мауса, затаились рядом с составом.

Все замерли в ожидании карателей из СД.

Пройсс сидел на бордюре, вытянув на булыжную мостовую обутые в сапоги ноги, и смотрел вверх, на усыпанное звездами небо. Луна светила тускло, и они были хорошо видны. Интересно, о чем в эти минуты думает Марта? Он загасил о мостовую третий по счету окурок.

Хотя «шторьх» сбросил к северу отсюда несколько осветительных бомб, прошло уже двадцать минут с того момента, как затих рокот его мотора. Пройссу не хотелось подниматься. Ему претила мысль о том, что нужно встать и вновь сесть в разбитый БМВ, чтобы взять курс назад на Амстердам, потому что там его ждали лишь позор и разгневанный Науманн. Даже тот факт, что где-то по залитому водой польдеру бредет тысяча евреев, которых нужно отловить, был бессилен заслонить собой вопрос, доживет ли он до встречи с Мартой.

Впрочем, мир изменился, как только по улице прогрохотали два крытых брезентом грузовика и, подъехав к тому месту, где он сидел, остановились. Из первого кузова выпрыгнули вооруженные люди, все как один его немцы. Из кабины второго вышел Гискес, вслед за которым из кузова выпрыгнула очередная партия автоматчиков. Один тащил на плече пулемет MG-42, на шее болтались несколько пулеметных лент.

– Пройсс, – произнес Гискес, шагнув к нему через проезжую часть и протягивая руку, чтобы помочь встать. – Надеюсь, я не опоздал?

Гискес снял фуражку и пригладил волосы. В лунном свете его седина отливала серебром.

Выходит, он ошибался насчет Гискеса. Свинью ему подложил де Гроот, и никто другой.

– Я рад, что вы приехали.

Похоже, эти чертовы евреи все-таки не сбегут от него в Англию.

– Знали бы вы, чего мне стоило найти это проклятое место, – произнес Гискес. Пройсс заглянул ему через плечо и увидел, что Кремпель строит солдат.

В эти минуты Пройссу было наплевать на оправдания.

– Половина состава находится здесь, но евреи разбежались, – пояснил он. – Но это не самое главное. Потому что вторая половина уехала дальше.

Гискес понимающе кивнул.

– Полагаю, они рассчитывают добраться до того места, где пути подходят почти к самому берегу.

– Я знаю, куда они скрылись, – сказал Пройсс и кивнул Мункхарту, который неподвижно застыл рядом с двумя голландцами – бледным мужчиной в не заправленной в брюки рубашке и с разбитым носом, и рыжеволосой женщиной с безумными глазами. – Здесь есть начальник станции, я вытащил его из постели. По его словам, дальше проходит заброшенная ветка, которой не пользовались уже лет десять, но которая наверняка поможет им добраться почти до самого берега. Там находится старый рыбзавод и небольшая рыбацкая гавань. Именно туда и хотят попасть наши евреи.

– Сколько их? – уточнил Гискес и снова пригладил волосы.

– Около тысячи, может, больше, если судить по тому, сколько вагонов брошено здесь и сколько было прицеплено в Вестерборке.

Пройсс посмотрел мимо Гискеса на малочисленный отряд, который выстроился рядом с грузовиками. Восемь его подчиненных плюс девять, нет, одиннадцать человек, которых привез Гискес. Плюс они сами. Итого двадцать один человек на тысячу евреев.

– Боюсь, что этого будет недостаточно.

– Евреем больше, евреем меньше, какая разница, – отозвался Гискес и, немного помолчав, рассмеялся. – Я шучу, Пройсс. Всех, что прошмыгнут мимо нас, мы отловим утром. Далеко они не уйдут.

– Гауптштурмфюрер, мы готовы, – доложил Кремпель. – Я распределил боеприпасы и приказал, чтобы они не открывали огонь по евреям без надобности. Нужно экономить патроны, сказал я им.

Гискес уже направлялся ко второму грузовику.

– Я поеду первым, – крикнул он через плечо и, забравшись в «опель», захлопнул за собой дверцу. Пройсс не имел ничего против.

– Ничто так не будоражит кровь, как небольшая охота.

«Опель» взревел мотором и уехал, погрохотав по мощенной булыжником мостовой.

– Перезаряжать нужно вот так, – произнес Маус, обращаясь к старику, и показал, как это делается: большим пальцем отжал рычажок слева, опустил ствол и вытряхнул отстрелянные гильзы. – А теперь закладываем в магазин новые патроны, – пояснил он старику, чье имя было Симон Леви. По его словам, он сражался против англичан в Южной Африке: «Я умел стрелять из пистолета. Так что не волнуйтесь, молодой человек». Маус насыпал ему полную пригоршню патронов и посоветовал получше целиться, ибо новых патронов он не получит, поскольку их просто нет.

Маус зашагал вдоль путей и, сев рядом с Рекой, как и она, прислонился к огромному стальному колесу последнего вагона.

– Сколько еще? – спросил он ее, но она ничего не ответила. – Река, я спросил, сколько нам еще ждать?

Она поднесла к глазам руку с часами, и он щелкнул зажигалкой. Почти десять.

– Меньше часа.

Из темноты доносился громкий лягушачий концерт. Похоже, квакающих созданий в воде по обе стороны поезда были многие тысячи.

Река сидела, погруженная в думы о родителях и Давиде. И о Леонарде.

Где-то далеко отсюда, на востоке, родители уже давно превратились в дым и пепел, вылетевшие из трубы какого-нибудь немецкого крематория. Давид был ближе и пока еще жив, но вскоре и он превратится в дым и пепел.

А вот она не умрет на востоке. Она не превратится в дым и пепел, даже если они не смогут довести задуманное до конца. Леонард сделает все для того, чтобы этого не произошло.

– Zij komen,[35]35
  Они идут.


[Закрыть] – раздался чей-то голос. Маус поднял взгляд и увидел две пары слабых огней, по всей видимости, фар. Подпрыгивая вверх и вниз, огни неуклонно приближались к ним. Затем его слух уловил рокот моторов, который с каждой секундой слышался все явственнее и в конце концов перерос в громыхание грузовиков по железнодорожным шпалам.

Черт, похоже, это жандармы.

Держись, держись, молился он про себя, лишь бы только не выстрелить раньше времени. Нужно дать немцам подойти в темноте как можно ближе. Ведь это был их единственный шанс, как следует дать немчуре по зубам, а заодно выиграть время, чтобы остальные смогли уйти к побережью.

Но, как всегда, кто-то все испортил, открыв в темноте огонь, чего, собственно, и следовало ожидать. Сначала нервы сдали у кого-то одного, и он дал одиночный выстрел, после чего его примеру последовали и другие.

Маус поднял свой «стэн» и оперся им о стальное колесо вагона.

Пройсс понял, что что-то не так, как только «опель» Гискеса подъехал к краю насыпи и затем медленно осел на бок на залитом водой польдере.

– Стоп! – крикнул он Кремпелю, но его слова заглушил звон разбитого стекла прямо перед его лицом и град камней по капоту грузовика. Кремпель крутанул руль и резко затормозил. Колеса ударились о колеса. Голова Пройсса качнулась вперед, и он с размаху стукнулся о дверь.

– Вылезай! Живо вылезай! – крикнул он Кремпелю и как в тумане – не успел его оставить один приступ головной боли, как уже накатывался новый – скользнул к водительскому сиденью и выкатился из кабины на землю. Он сел спиной к грузовику, причем грузовик застыл между ним и морем. И вновь по капоту застучали градины. Пройссу потребовалось несколько мгновений, прежде чем он сообразил, что никакой это не град и погода здесь совсем не при чем.

С полдесятка евреев вели по нему огонь.

– Ты кого-нибудь видишь? – крикнул он Кремпелю, который был занят тем, что выгружал солдат из кузова.

Пройсс осторожно встал на четвереньки и пополз прочь, пока лицо его не оказалось рядом с левым колесом грузовика. Справа от него горел грузовик Гискеса, но поскольку он стоял в воде, то огонь был слабый. На фоне языков пламени суетились какие-то тени. По капоту «опеля» вновь застучал град, и Пройсс поспешил пригнуться еще ниже. Впереди, по обе стороны железнодорожного полотна рядом с темным силуэтом, который, насколько он мог судить, был не что иное, как последний вагон, темноту осветили красные вспышки. У этих евреев есть пистолеты-пулеметы. Невероятно!

– Гауптштурмфюрер! – крикнул Кремпель ему в ухо. – Что нам делать?

– А ты не знаешь? – огрызнулся Пройсс.

– У нас не слишком много опыта в таких вещах, гауптштурмфюрер, – ответил Кремпель, который – Пройсс это видел – был напуган не меньше его самого. Одно дело пустить кровь из носа дежурного по станции или вытаскивать евреев из домов, и совсем другое – противостоять в бою невидимому врагу.

Пройсс вспомнил кое-что из того, что случилось той ночью на польдере, когда там сел английский самолет, и что тогда сделал Гискес.

– Мы должны обойти их. Зайти им со спины. Понятно?

Кремпель не стал вступать с ним в пререкания, но лишь потому, решил Пройсс, что сам не мог предложить ничего лучше.

– Слушаюсь, гауптштурмфюрер, – ответил он и пополз к другому краю грузовика. Вскоре из-за спасительного кузова выбежали двое солдат, затем еще двое, потом еще один, и юркнули с насыпи в темноту и черную воду. Оставшиеся трое, Мункхарт и два других сотрудника крипо, присели на корточки рядом с ним.

Пройсс вытащил из кобуры «вальтер». Евреи, вооруженные пистолетами-пулеметами! Господи, неужели такое бывает?

Первый грузовик исчез в темноте слева, когда Маус разнес ему фару. Второй выстрел, похоже, уложил шофера. Маус опустился на колено, и теперь ему было видно, что грузовик завалился на бок рядом с насыпью, и в воде отражается огонь фар. Тогда он выпустил очередь по второму грузовику, тому, что продолжал движение. Вскоре к нему присоединились голландские евреи с револьверами и «стэнами». Река тоже была рядом. Она четким движением взводила затвор «смит-и-вессона», аккуратно прицеливалась и одну за другой выпускала пули. Второй грузовик замер на путях примерно в пятидесяти ярдах от них, и пару секунд было тихо.

Но затем раздался глубокий, протяжный звук, как будто кто-то, надув бумажный пакет, хлопнул им, а затем продолжал сжимать, выдавливая из него воздух. Это огонь подобрался к баку перевернутого грузовика. Маусу было видно, как рядом с грузовиком мельтешат силуэты, те самые немцы, что только что вылезли из кузова. Но он решил не поднимать головы. Увы, один из мальчишек у него за спиной сообразительностью не отличался. Перестрелка привела его в страшное возбуждение. Он с криком вскочил на ноги, приставил к плечу приклад винтовки, но уже спустя мгновение со стоном полетел вниз с насыпи. Альдер вылез наружу из-под другого вагона и подтащил его к рельсам, а потом и вообще взвалил себе на спину. Раненый мальчишка обхватил Альдера за шею, и они растворились в темноте.

Затем что-то прорезало воздух, и железнодорожная насыпь с его стороны разлетелась фонтаном гравия и обломков шпал. Пули отскакивали от рельсов, рассыпаясь букетами огненных искр. Нет, это заговорил не «томпсон» и не «стэн». Это был пулемет. Маус в срочном порядке попытался найти укрытие под брюхом вагона. Пулемет заговорил снова, но на этот раз очередь пришлась по другому участку насыпи. Маус услышал, как с другой стороны поезда кто-то крикнул по-голландски.

– Они потеряли троих, – крикнула ему на ухо Река, которая вместе с ним заползла под брюхо вагона.

Маус выполз из-под поезда и по-пластунски преодолел полосу гравия. Река последовала за ним. Они с ней контролировали свою сторону состава, но он надеялся, что кто-нибудь, например, тот же Симон, возьмет на себя цели на другой стороне. Пулемет продолжал поливать насыпь огнем, было слышно, как пули впиваются в стенки вагонов.

– Мы недооценили наших товарищей, – произнес Гискес, – я имею в виду евреев. Кем бы они ни были.

Он привалился к крутому склону железнодорожной насыпи. Языки пламени горящего грузовика освещали лишь хвост поезда. Время от времени тишину ночи нарушал одинокий выстрел, но по большей части обе стороны прекратили перестрелку, после того как они с Пройссом были вынуждены отвести своих людей на сто метров назад.