Текст книги "Самая долгая ночь"

Автор книги: Грег Кайзер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 29 страниц)

Глава 19

Вторник, 27 апреля 1943 года, час тридцать пополудни.

Они принялись за переднюю стенку вагона уже через пять минут после того, как состав выполз за ворота лагеря. Увы, не имея под рукой инструментов, взломать ее было едва ли возможно. Но они все равно попытались. Маус и Схаап ухватились за доски и попробовали их оторвать. Однако те оказались приколочены намертво.

Скрючившись на полу в переднем правом углу вагона и припав глазами к щелочке между досками, Река выкрикивала названия городков. Лишь когда она выкрикнула «до стрелки осталось двадцать километров», Маус решил, что пора задействовать «стэн». Он сунул руку в сумку Кристиана Схаапа, оттолкнул в сторону тощую Вресье и вытащил два приклада, каждый длиной в фут. Узкий конец он вставил в довольно широкий просвет между двумя досками и нажал, используя приклад как рычаг. Схаап тотчас понял его план, и сделал то же самое при помощи второго. Увы, взломать доски оказалось не так-то просто. Не прошло и минуты, как Маус уже хватал ртом воздух, не говоря о том, что он взмок от пота и был вынужден снять плащ, который бросил валяться у себя под ногами. За пять минут им удалось лишь слегка ослабить всего одну доску.

– Wat zijn jullie aan het doen?[23]23
  Что вы делаете?


[Закрыть]

Маус обернулся на незнакомый голос. За Кагеном, молодой супружеской парой и стариком, что все время разговаривал сам с собой, стоял тип с узким лицом, в очках и с неприятным оскалом.

– Ze proberen te ontsnappen![24]24
  Они пытаются бежать!


[Закрыть] – крикнул он остальному вагону.

Маус понятия не имел, что он сказал, но, судя по тону, догадаться было нетрудно. Этот тип был напуган и пытался запугать остальных.

– Заткнись, – рявкнул на него Маус. – Сделайте что-нибудь, чтобы он заткнулся! – крикнул он Кагену, но тот пропустил его просьбу мимо ушей.

– Zo goan we er aan! – вопил очкарик. – De Duitsers schieten ons allemaal neer![25]25
  Что мы делаем? Немцы убьют нас!


[Закрыть]

После его слов в вагоне поднялся гам. Все принялись истошно кричать, и вскоре весь вагон заполнился воплями, визгом и стонами.

Этого только не хватало, подумал Маус. По идее они должны быть благодарны, а вместо этого им, видите ли, страшно, что немцы будут в них стрелять, – по всей видимости, за то, что они допустили побег. Как будто они не ведают, что впереди их ждет смерть.

– Да заткнитесь же вы все! – заорал он, но его голос потонул во всеобщем гаме. Река решила проблему тем, что запустила руку в мешок и вытащила оттуда «веблей». Уже первый выстрел заставил всех разом умолкнуть. Пуля пробуравила дырку в потолке, и сквозь нее тотчас закапала вода.

– Вы можете остаться в этом поезде, – произнес Маус по-английски и посмотрел на Реку. Та тотчас его поняла и начала переводить. Громко, на весь вагон. – Если вы останетесь в этом вагоне, то вы все умрете.

Эти ее слова стали причиной еще большего гама.

– Я знаю, я видел фотоснимки, – крикнул Маус, пытаясь перекричать хор безумных голосов. Река перевела его слова, и в вагоне стало чуть тише. – Я видел фотоснимки тех мест, куда везут нас эти поезда. Немцы отправляют нас в газовые камеры, а потом сжигают. Любой еврей, едущий на этом поезде, уже мертвец!

Река выкрикивала его слова по-голландски словно эхо. В вагоне сделалось тихо. Было слышно, как покряхтывают и поскрипывают доски в такт покачиванию вагона, и стук колес на стыках рельс.

– И что вы собираетесь с этим сделать?

Вопрос прозвучал по-английски, а задал его молодой супруг. На вид ему не было и двадцати. У него было длинное лошадиное лицо и узкий нос.

Маус не блистал красноречием, но он помнил, что именно Питер Бенсон, – а язык у него, надо сказать, был подвешен не хуже, чем у раввина, – сказал Мейеру Лански в офисе на Бродвее.

– Евреи спасают евреев, именно этим мы и занимаемся. Евреи спасают евреев, – повторил Маус его слова.

– Joden redden Joden, – перевел молодой человек на голландский язык. – Мое имя Альдер, – добавил он.

Маус обвел взглядом вагон и повторил только что сказанное Альдером.

– Joden redden Joden! – крикнул он по-голландски, правда, уже не во всю мощь легких, потому что в этом не было необходимости. – Joden redden Joden.

В вагоне воцарилось молчание. Теперь Маусу были слышен лишь перестук колес и, он был готов поклясться, стук капель воды, падавшей сквозь отверстие в потолке.

Он вернулся к стене, просунул приклад «стена» в отверстие между досками и, насколько хватило сил, надавил. Пискнул еще один гвоздь. Схаап пытался отдышаться. Каген ничего не предпринимал. Потому что как ни старайся, быстро все равно не получится. К тому времени, когда они сумеют проломать в стене отверстие, поезд уже будет на пути к газовой камере.

– Давайте, я помогу, – произнес чей-то голос, и рядом с Маусом вырос добровольный помощник, еще одна пара рабочих рук. Взяв приклад, мужчина вставил его между досками и нажал. Это был Альдер. Один конец доски соскочил с гвоздя. Еще две руки – Маус поднял глаза и увидел старика. Тот перестал разговаривать с самим собой. Еще две, а затем еще – руки мальчишек, что стояли рядом с Рекой. Взявшись за доску, все разом потянули вниз, и та с громким треском – словно сломанный сук во время грозы – разломилась пополам и сорвалась с гвоздей.

Маус присел на корточки рядом с выломанной дырой в торце вагона. В образовавшееся отверстие шириной в ярд ему был виден лишь другой вагон. До него было пять или шесть футов, и он раскачивался в совершенно ином ритме.

– Давай я, – сказала Река. Вагон качнулся, и она повалилась на Мауса.

– Нет, у нас не получится, – возразил Маус, и на какой-то момент их взгляды встретились. – Ты должна оставаться здесь, чтобы держать ситуацию под контролем. Каген не понимает по-голландски, – он мотнул головой в сторону других пассажиров вагона и, пошарив в сумке, что стояла у ног Кагена, вытащил оттуда карту, которую по памяти начертил Схаап, и сунул ее себе под рубашку. По привычке он также вытащил немного мокрых банкнот и тоже сунул себе за пазуху.

Маус посмотрел на Альдера.

– Тебе придется ей помочь, – сказал он парню, и тот кивнул, как будто понимал, о чем идет речь. Маус забрал у Реки «веблей» и вручил его Альдеру, который тотчас засунул пистолет себе за пояс – точно так же, как Маус свой «вельрод». Альдер расплылся в улыбке – теперь он тоже гангстер. Маусу невольно вспомнился Йооп и то, как парню нравился Джеймс Кэгни.

Маус просунул в дырку руку и посмотрел вниз. Сцепление располагалось четырьмя или тремя футами ниже, а под ним размазанной коричневой полосой мелькала лишь нескончаемая череда шпал, и от этого мельтешения закружилась голова. Тогда он посмотрел налево и увидел железные перекладины, прикрепленные к доскам вагона снаружи. И вновь посмотрел вниз. Бесполезно даже пробовать, если только поезд не остановится или не сбавит ход, а ведь они уже проехали Ассен. Река сообщила об этом несколько минут назад. Ассен – то единственное место, где, по словам Йоопа, поезда идут довольно медленно. Значит, придется воспользоваться поручнями, а до них еще нужно дотянуться – целых три фута.

Он втянул голову внутрь вагона. Он не был уверен, что его план сработает, но поручни были первым шагом на пути домой. Он засунул «вельрод» глубже за пояс и пояснил Альдеру, что им предстоит сделать. После чего просунул в дыру правую ногу. Альдер как можно крепче схватил его за левую руку. Боль была адская, швы, казалось, вот-вот разойдутся.

Маус вслепую попытался нащупать ногой перекладину. Для этого ему пришлось еще дальше пролезть в отверстие, пока наружу не показалась правая рука и плечо. А потом и голова. Ветер нещадно трепал полы плаща, дождь по-прежнему лил, как из ведра, и в считаные секунды он успел вымокнуть до нитки. От напряжения пересохло во рту. Наконец его правая нога нащупала опору, и он перенес на нее вес всего тела. Прижатая к дереву обшивки правая рука отчаянно пыталась нащупать другую перекладину.

В какой-то момент ему показалось, что Альдер отпустил его руку, но затем он понял, что тот лишь наполовину высунулся из дыры, давая ему большую свободу действий. Правая рука Мауса повисла в воздухе. Он наблюдал за ней, как будто она принадлежала кому-то другому, и пытался не смотреть вниз. Наконец его пальцы сомкнулись вокруг железа, и он окончательно выскользнул из отверстия. Альдер отпустил его левую руку, и теперь он стоял на железной перекладине, обеими руками держась за другую. Борясь с головокружением, Маус на какое-то мгновение закрыл глаза, затем открыл снова.

Вскарабкавшись вверх по перекладинам, он высунул голову из-за крыши вагона. Их вагон, за ним другой, затем еще один, сколько всего – сосчитать было невозможно. Но сколько бы их ни было, ему были видны лишь пустые крыши. Тогда он повернул голову в сторону локомотива. Прежде чем он вновь зажмурился из-за дождя и дыма, ему хватило мгновения, чтобы понять: путь свободен. Между ним и локомотивом было всего лишь два вагона.

Он подтянулся на крышу и плашмя лег на нее. С крыши он крикнул Альдеру. Парень высунулся из дыры, посмотрел вверх и увидел лицо Мауса, который глядел на него с крыши вагона. После этого в отверстие показались нога и рука, и хотя Альдер дважды неудачно пытался нащупать ногой мокрую перекладину, в третий раз ему это удалось, и как только он твердо встал на нее обеими ногами, так сразу же подтянулся к Маусу на крышу и лег с ним рядом. И хотя лицо парня было бледным как полотно, он расплылся в довольной улыбке. Вслед за Альдером в отверстие в торце вагона вылез Схаап. От дождя его светлые пряди прилипли к голове и теперь казались приклеенными. Несколько мгновений, и он уже лежал рядом с ними на крыше вагона, сжимая в руке свой «стэн».

Маус не проронил ни слова. Было бесполезно даже пытаться перекричать шум дождя и стук колес. Он просто встал, сначала на колени, затем во весь рост, пытаясь удержаться на скользкой крыше, пока вагон бросало из стороны в стороны. Отступив на пару шагов назад, он разбежался и перепрыгнул пространство между вагонами. Он приземлился на ноги, однако был вынужден опереться на руки, лишь бы только не соскользнуть назад. Действуя машинально – Маус знал, что стоит остановиться, как он тотчас прильнет к крыше и больше не сдвинется с места – он пригнулся и бросился бегом вдоль всей длины вагона. Затем снова прыгнул и упал на колени на металлический верх тендера. Лишь после этого он осмелился оглянуться назад, чтобы проверить, как там Альдер и Схаап. Парень был рядом с ним уже в следующее мгновение, преодолев последнее препятствие. Позади него по крыше вагона полз Кристиан Схаап.

Все трое сели на передок тендера. Под ними на полу локомотива виднелась небольшая угольная куча. Маусу были видны лишь ноги машиниста. Остальная часть его тела была скрыта крышей. Но прямо под ними, с лопатой в руке, глядя на них снизу вверх, стоял кочегар.

Альдер спрыгнул первым, Маус за ним следом. Оба приземлились на пол локомотива по обе стороны от машиниста. Схаап кубарем скатился вниз и не сразу сумел подняться на ноги. Его «стэн» громко стукнулся о стальной пол. Маус выхватил из-за пояса «вельрод» и, нацелив на кочегара, поводил стволом из стороны в сторону. Перепуганный кочегар выпустил из рук лопату. Та с громким лязгом упала на металлический пол.

Альдер вытащил из-за ремня брюк «веблей», но взводить курок не стал, видимо, не умел обращаться с оружием. Маус шагнул к машинисту, который обернулся лишь на звук упавшей лопаты. Маус сунул ствол «вельрода» ему прямо в лицо, и дуло застыло буквально в дюйме от перепачканного сажей носа.

– Скажи ему, чтобы он не останавливался, – крикнул он Альдеру. Парень перевел машинисту его слова. Тот кивнул и не стал снимать руки с рычага. Маус вытащил из-за пазухи самодельную карту, которую начертил для них Схаап, и указал на отмеченную на ней точку, где железнодорожные пути расходились в разные стороны.

– Скажи ему, чтобы в этом месте он съехал с основного пути! – крикнул он Альдеру.

Альдер вновь заговорил по-голландски, и машинист кивнул. От Мауса не скрылось, как тот скользнул глазами по его плащу. Там по-прежнему красовалась звезда, хотя сам он успел о ней позабыть. Впрочем, она уже перестала давить на него и он больше не чувствовал ее веса. Он потрогал пришитую Рашелью желтую матерчатую звезду и улыбнулся, хотелось надеяться, что своей коронной улыбкой. Теперь это был своего рода знак, подумал он, примерно то же самое, как и быть парнем из Браунсвилля.

Пройсс сидел, уставившись на толстый журнал учета, что лежал раскрытым перед ним на столе. Апрельскую квоту он не выполнил. И проведенная им сегодня акция – не более чем жалкая пародия на настоящее дело.

И тем не менее ему никак не удавалось сосредоточиться. Вместо этого его взгляд скользнул на листовку, которую по его распоряжению напечатали и расклеили по всему городу, с фотоснимком еврейки по фамилии Деккер. Мысль о ней по-прежнему не давала ему покоя, вызывала неприязнь, раздражала.

Пройсс уставился на листовку и закурил. Он курил одну сигарету за другой, зевая между затяжками. Прошлую ночь он почти не сомкнул глаз, но когда уснул, то проснулся от головной боли, вызванной ночным кошмаром. Ему снились горы, снег и партизаны.

– Герр гауптштурмфюрер.

Он поднял взгляд от сигареты. Перед ним стоял Кремпель, держа в руке бело-голубой полосатый саквояж.

– Что такое?

Кремпель не произнес ни слова, просто опустил саквояж на стол. Внутри тотчас раздался лязг, как будто металл стукнулся о металл. Судя по тому, как подпрыгнул его портсигар, сумка была тяжелой.

– Что это?

Кремпель открыл саквояж и, растянув губы в ухмылке, подался вперед. В кабинете было довольно темно, и в первый момент Пройсс увидел лишь какую-то одежду. Чьи-то обноски, подумал он. Но Кремпель запустил руку внутрь и словно фокусник, вытаскивающий из цилиндра голубя, с торжествующим видом извлек из глубин саквояжа револьвер. Револьвер лег на стол рядом с портсигаром. Кремпель вновь запустил руку внутрь, вернее, он запустил ее трижды, и каждый раз извлекал оттуда новый револьвер. На вид оружие было новым, словно только что поступило с оружейного завода.

Полюбовавшись на револьверы, Кремпель возобновил свои экскурсии внутрь саквояжа. На этот раз на стол легли шесть металлических частей. Т-образная железная перекладина, пружина, две небольшие части и две покрупнее, длинные трубки, которые производили впечатление ружейного ствола.

– Откуда у тебя эта сумка? – спросил Пройсс, пока Кремпель пытался собрать части некоего оружия воедино, и взял ее в руки. Английский пистолет-пулемет, так называемый «стэн». Неожиданно Пройссу захотелось выпить. Но его любимого «Пьера Феррана» в баре у него за спиной, увы, его не было.

– Ее нашли в куче лишних сумок вчера на вокзале. Жандармы приказали евреям оставить лишний багаж. Каждому разрешили взять лишь по одной сумке. Там на перроне этого барахла была целая груда. Жандармы, следует отдать им должное, не поленились все пересмотреть. Думаю, они искали деньги, – Кремпель положил «стэн» на стол, подальше от Пройсса. Впрочем, у того не было ни малейшего желания брать его в руки.

Значит, его евреи все-таки сели в поезд. И это была их сумка. Странно, но каким-то образом он упустил эту Деккер. Он сам или де Гроот, этот жирный болван. А ведь голландцу дали ее фото, но он все равно ее упустил.

Пройсс посмотрел на часы. Брумм вчера сказал, что транспорт покинет Вестерборк в одиннадцать утра. То есть три с половиной часа назад.

– Пригоните из гаража грузовики, – велел он Кремпелю. В голове у него уже родился план. Вчера он старался не переходить никому дорогу, но сегодня он хозяин своим действиям. Он поймает эту чертовку Деккер и ее бандитскую шайку. И тогда он сможет забыть о России.

– Пусть приготовят мою машину. Соберите людей. Позвоните в Маастрихт и разыщите де Гроота. Скажите, чтобы он немедленно прибыл сюда вместе со своими подчиненными.

– Так точно, герр гауптштурфюрер, – произнес Кремпель и исчез за дверью.

Пройсс взял телефонную трубку и приказал телефонистке соединить его с комендантом лагеря в Вестерборке. Как назло, в этот день в трубке были сильные помехи.

– Брумм слушает, – раздался голос, причем довольно трезвый.

– Это Пройсс из Амстердама.

– Слушаю вас, герр гауптштурмфюрер.

– Ваш транспорт уже отошел? – Пройсс боялся громко выдохнуть в трубку. Если с отправкой вышла задержка и состав все еще стоит у платформы, это существенно облегчило бы его задачу. Он прикажет Брумму задержать отправку, сам приедет в Вестерборк и пройдется по всему составу, пока не найдет эту Деккер.

Несмотря на помехи, на том конце провода на какое-то мгновение воцарилось молчание.

– Да, гауптштурмфюрер, – наконец подал голос Брумм. – Примерно час назад. А в чем дело?

– Где сейчас может быть состав? – спросил он. – Я имею в виду, точно в данный момент.

Легких решений не предвиделось. Но предотвратить угон все еще в его силах. Если нужно, он готов трястись на машине до самой границы рейха.

В трубке вновь послышались помехи, или шелест бумаг, либо и то, и другое, трудно сказать.

– Гауптштурмфюрер, – произнес Брумм. – У нас возникла задержка с отправкой. Этот транспорт оказался гораздо больше обычного… – и вновь в трубке возникла пауза. – К сожалению, зеленый свет транспортам не дают. То и дело ставят на запасной путь. Этот состав отошел с опозданием и наверняка сбился с графика движения, так что…

– Где он? – рявкнул в трубку Пройсс, чувствуя, как в голове тугим узлом разрастается боль.

И вновь не то помехи, не то шелест бумаги.

– По всей видимости, в Винсхотене, – наконец подал голос Брумм. – Это рядом с границей, всего в нескольких километрах. Или в Хоогезанде, это тоже рядом.

Пройсс нащупал в ящике стола карту и разложил ее поверх оружия. Первым он нашел Хоогезанд, затем Винсхотен. И тот и другой находятся восточнее Гронингена. Три с половиной часа, если ехать на машине.

– У вас есть связь с этим транспортом?

И вновь продолжительная пауза, прежде чем в трубке раздался голос Брумма.

– Нет, гауптштурмфюрер. Я уже вам сказал, что вряд ли состав сейчас на границе.

– То есть вы не в курсе, как происходит его движение?

– Нет, гауптштурмфюрер. Как только он выезжает за ворота лагеря, ответственность за него несет железная дорога. Сначала голландская государственная, затем немецкий райхсбан. Как только состав достигает границ рейха, нам обычно звонят и ставят в известность, но лишь затем, чтобы мы прислали грузовик, чтобы забрать наших охранников.

Головная боль уже не просто пульсировала в висках, а громко ухала, как паровой молот.

– А в чем дело? – полюбопытствовал Брумм, и снова из-за помех невозможно было понять, чем он там занимается. Однако в трубке в очередной раз на несколько секунд установилась тишина. – Я понимаю, гауптштурмфюрер, – наконец подал голос Брумм, – что этот транспорт отправили с нарушениями, но мы действовали в соответствии с приказом оберштурмфюрера, и потому погрузили ваших евреев в вагоны прямо с платформы. Я сказал ему, что…

– Что вы только что сказали? – спросил Пройсс.

– Тех евреев, что вы привезли нам вчера. Мы погрузили их на сегодняшний транспорт. Мы опаздывали с отбором, а состав пригнали такой большой… Я знал, что это нарушение правил. Я так и сказал оберштурмфюреру.

Пройсс отпихнул в сторону карту и два револьвера, чтобы вытащить из-под них журнал учета. Вчера в поезд было посажено пятьсот восемьдесят семь человек. Де Гроот пересчитал их на выходе из еврейского театра. Но на вокзале их не пересчитывали. В спешке не стали этого делать, тем более что Кейпер собирался звонить в Гаагу.

– Сколько у вас значится моих?

И вновь помехи в трубке.

– Все, как есть, гауптштурмфюрер. Пятьсот девяносто два. Все, как один.

Боль взорвалась в голове огненным цветком. Пятеро. Пройсс покопался в ящике стола, пока не нашел заляпанный кровью лист с именами, которые им назвал коротышка Йооп.

Аннье

Мартин Виссер

Каген

Груневег

Рашель

(К?) Схаап Кристиан

Костер

Кейнинг

Деккер Река (Е)

Маус

Вресье, Схаап/Иккерсхейм (Е).

Если не считать вычеркнутых им ранее, остается семь имен. Очень даже похоже, что это они.

А это значит, что евреи все-таки пробрались в его поезд, по всей видимости, влились в колонну между театром и вокзалом, поездом добрались до лагеря и теперь находятся в железнодорожном составе, следующем из Вестерборка.

– Вы не могли бы остановить… – начал было Пройсс, но не договорил. Не хотелось признаваться этому Брумму, что возникли проблемы. Впрочем, куда важнее было его желание – да, что там, его законное право. Я буду не я, если не откручу шею этим евреям.

Хотя свет был тусклый, а из-за дождя видимость почти на нуле, Маус увидел, как кочегар со всех ног бросился к кустам и деревьям, что росли вдоль железнодорожных путей. Не успел он приставить к нему «вельрод», как голландца как ветром сдуло. И теперь он затаился где-нибудь среди зарослей мокрого кустарника. Черт бы его побрал.

Он отправил кочегара вниз по небольшой лесенке на боку локомотива, чтобы он перевел для них стрелку, которая, по словам машиниста, выведет состав с основного пути на другую ветку, помеченную на их карте. Но как только кочегар перевел стальную стрелку на пол-оборота, так сразу же бросился наутек – еще до того, как локомотив, пыхтя паром, свернул на новый путь.

Машинист нажал на длинный черный рычаг, и поезд заметно сбросил скорость.

– Стреляй в него, если понадобится, ты меня понял? – крикнул Маус Альдеру. Парень, чье лицо от дыма теперь сделалось серым, вновь улыбнулся от уха до уха. – Останови состав, как только поравняемся вон с теми высокими деревьями впереди.

Альдер кивнул и посмотрел на «веблей», который не выпускал из рук.

Маус шагнул в краю кабины, откуда к земле вела короткая лесенка. Локомотив лязгнул колесами по стрелке и повернул вправо. Маус засунул «вельрод» за пояс, схватился за перекладину лестницы и опустил ноги на гравий. Поезд двигался так медленно, что ему пришлось сделать лишь несколько шагов, чтобы не упасть. Следующим спустился Схаап и встал рядом с ним.

Поезд, однако, шел слишком быстро, чтобы успеть проскользнуть между вторым и третьим вагоном и крикнуть в отверстие Кагену, чтобы он тоже вылезал наружу и брался за дело. Состав тем временем, покачиваясь, катил мимо них, и Маус считал вагоны. Интересно, это его обманул слух, или из вагонов действительно доносились голоса? До последнего вагона – вагона с охраной – оставалось еще пять, затем четыре, затем три. Он подобрался еще ближе к путям и пригнулся.

Что греха таить, ему было страшно, но это было иное чувство, нежели то, какое он испытал в ту минуту, когда на двери вагона скрипнул засов. Это чувство затаилось где-то глубоко в горле и не давало сглотнуть застрявший там комок.

Как только пассажирский вагон поравнялся с ними, Схаап потянулся к поручню рядом с подножкой передней подножки и запрыгнул на нее. Маус последовал его примеру. Сердце бешено колотилось в груди. Вытащив «вельрод», он встал рядом с Схаапом. С волос голландца капала вода. Кристиан вскинул свой «стэн», а в следующее мгновение Маус услышал, как лязгнул замок и Схаап приоткрыл дверь.

Внутри вагон ничем не отличался от любого другого пассажирского вагона. Коридор длиной в десять футов, по обеим сторонам два небольших купе, а дальше, в открытом пространстве, ряды скамей, расположенными парами друг напротив друга. Схаап прошел по коридору. Маус заглянул в каждое купе – пусто.

Жандармы в синей форме сидели на ближайших к ним скамьях. По физиономиям тех, кто сидел к ним лицом, трудно было понять их реакцию. В другом конце вагона, справа, четверо человек в зеленых мундирах сидели, наклонившись друг к другу так, что их головы почти соприкасались. До слуха Мауса донесся их смех. Лишь один, тоже в зеленой форме, стоял справа и выглядывал в окно. Наверно, хотел понять, почему поезд замедлил ход.

Поезд дернулся еще раз и почти остановился, затем дернулся снова. Схаап что-то крикнул по-голландски, и ближайший к ним жандарм в синей форме вскинул руки вверх. Но тот, кто сидел сзади него, за чем-то потянулся или же просто попытался спрятаться за деревянной спинкой сиденья. И хотя он был не в восторге от того, что ему сейчас предстоит сделать, а ему предстояло убить полицейского, пусть даже голландца, Маус шагнул из-за спины Схаапа. Что ему еще оставалось? Он выстрелил в него из «вельрода». В следующий миг легкий вздох его пистолета утонул в треске выпущенной Схаапом из «стэна» очереди.

Пуля попала жандарму в шею, и он слегка развернулся. Маус занялся затвором «вельрода» – повернуть, потянуть, толкнуть, повернуть, – и пока он им щелкал, ощутил, как рядом с его головой просвистела пуля и впилась во что-то у него за спиной.

Схаап палил из «стэна» – очередь нанизывалась на очередь хорошо знакомым ему треском – тра-та-та-та. В следующее мгновение рядом с Маусом просвистела еще одна пуля, и он перевел дуло «вельрода» на жандарма. Тот уже приподнялся с места, но Маус его опередил.

В вагоне раздались крики, и еще две пули разорвали соседнее с ним сиденье. Одновременно что-то больно впилось ему в левую руку, чуть выше того места, где отпечатались зубы пса по кличке Кромвель. Он быстро посмотрел вниз и увидел небольшую щепку, размером с зубочистку, торчащую у него из запястья.

Он не стал прятаться за спинки сидений, а остался стоять в проходе рядом с Схаапом. «Стэн» голландца продолжал сыпать свинцом.

Затем стало тихо.

– Руки вверх! – крикнул Маус по-немецки, и те, что в зеленой форме, поспешили выполнить его приказ. Схаап крикнул по-голландски, и те из его соотечественников, кто еще мог это сделать, тоже подняли руки.

Ни Маус, ни Схаап не получили в перестрелке ранений. В клубах дыма, в какой-то короткий промежуток между двумя мгновениями Мауса посетила странная мысль: это все благодаря звезде на его груди. Она, как щит, прикрывала его от пуль.

Окно в вагоне было открыто, и дым быстро развеяло сквозняком. Состав тем временем застыл на месте, и лишь вагоны с лязгом ударялись друг о друга. Шестеро в синих мундирах и трое в зеленых стояли, подняв руки вверх. Трое, нет, четверо, остались сидеть на своих местах или лежать на полу. Тринадцать, подвел итог Маус. Всего тринадцать охранников на поезд, в котором везли на смерть две тысячи человек.

Схаап вывел девятерых через заднюю дверь. Маус шел следом за ним, однако, в отличие от голландца остался стоять на подножке. Раздался хруст шагов по гравию. Маус обернулся, но это был всего лишь Каген. Он наконец-то, как только поезд остановился, сумел вылезти в проделанную дыру. В руках у него был «стэн».

Схаап выстроил троих пленных в ряд на краю железнодорожной насыпи. Руки у них были пусты и по-прежнему подняты над головой. Глядя на некоторых, можно было подумать, что от страха они вот-вот наложат полные штаны, особенно трое в зеленых мундирах. Один из тех, тот, что в синем, поддерживал руку, и было видно, как сквозь пальцы сочится кровь. Второй прижимал руки к животу, кстати, сами руки тоже были в крови, лицо бледное, как полотно.

Маус посмотрел направо. Деревья. Затем налево – там тоже деревья. Там, откуда они приехали, в ярдах ста виднелась стрелка. Там от них сбежал кочегар.

– Нам нельзя здесь оставаться, – крикнул он Кагену и Схаапу. Голландец поднял глаза, и Маус заметил, как он скривил рот.

– Ты хорошо сработал, гангстер, – отозвался Каген, и губы его растянулись в ухмылке.

Пошел к черту, послал его про себя Маус.

– А с этими что делать? – спросил он, кивком указав на девятерых охранников, что выстроились вдоль железнодорожной насыпи.

– Прикончить, – ответил Схаап и снова брезгливо скривил рот.

Ну и физиономия, подумал Маус, такой физиономии испугался бы даже Лански.

Не успел он собраться с мыслями и открыть рот для того, чтобы их озвучить, как Каген кивнул и сказал:

– Верно. Особенно тех, кто из орпо.

Он нацелил свой «стэн» на троих в зеленых мундирах. Все трое впились глазами в его автомат. Встав перед ними, Каген спросил по-немецки:

– Gehorst du zur Ordnungspolizei, ja oder nein?[26]26
  Вы из службы порядка или нет?


[Закрыть]

Маус посмотрел на нацистского орла на их мундирах.

Впрочем, Каген не стал дожидаться ответа. «Стэн» он забросил через плечо, зато вытащил из-за пазухи «веблей». Первого он убил выстрелом в голову. Грохот выстрела громким эхом прокатился по узкому каньону между защитными лесополосами. Немецкий полицейский пошатнулся и, рухнув с насыпи, соскользнул куда-то еще ниже. Маусу были видны лишь подошвы его сапог.

Маус спрыгнул с подножки. Какая-то часть его «я» понимала, что Каген прав. Но Каген сделал это не из соображений справедливости, а потому, что любил убивать. «Веблей» гавкнул снова. Каген, судя по всему, времени зря не терял.

Маус шагнул мимо Схаапа.

– Довольно, – бросил он Кагену. Наконец он обрел голос, наверно, помог патрон, который он загнал в патронник «вельрода». Каген обернулся от двоих убитых им немцев – зеленых силуэтов на фоне серого гравия железнодорожной насыпи. Каген хитро ухмыльнулся.

– Вот так евреи и поступают с нацистами, – произнес он все с той же ухмылкой на лице. – На моем счету теперь шестнадцать, гангстер.

Каген повернулся, готовый приставить дуло «веблея» к виску очередного немца, но Маус схватил его за руку. Одноглазый резко развернулся в его сторону.

– Отпусти. Это наше дело, – огрызнулся он и, выдернув руку из хватки Мауса, он вытянул ее прямо словно дорожный указатель, прицелился в полицейского и нажал на пусковой крючок. Человек в форме орпо рухнул на колени, из виска фонтаном брызнула кровь. Он завалился на бок и дернулся – раз, второй, и, наконец, замер. Эхо выстрела пронеслось между деревьями.

– Семнадцатый, – самодовольно произнес Каген. – Вот как настоящие евреи поступают с этой нечистью, – добавил он, в упор глядя на Мауса. – Эй, гангстер, так ты еврей или нет?

Нет, так нельзя, подумал Маус.

– Это ведь даже не немцы, – он посмотрел на жандармов и успел перехватить взгляд одного из них. Совсем мальчишка. Не старше Альдера.

– Они охраняли евреев, – произнес у него за спиной Схаап. – И они же будут их охранять, когда Рашель отправят на Восток. Разве я не прав? Скажи мне, разве не они? Каген, давай, прикончи их всех до последнего.

Схаап говорил по-голландски, он обращался к жандармам. Спустя какое-то время те начали стягивать с себя мундиры. Они поняли, к чему идет. Самый младший среди них, почти мальчишка, залился слезами. Маус хотел было вмешаться, однако так и не смог придумать ни единой причиной, почему этого делать не стоит. А как бы на его месте поступил Лански?

Кажется, он знает, как. Мейер согласился бы с Кагеном. А вот у Мауса не получалось.

– Не делайте этого, – произнес он. Но Каген уже зажал в руке «веблей». Чем-то он напомнил Маусу Джека Спарка. Например, как тот играл «вельродом» тогда в мясной лавке. Дуло револьвера было направлено вниз, но Маус знал, что оно может дернуться вверх в любой миг. Его «вельрод» был тяжелее, и так быстро он вскинуть его не сможет. Но Кагена, похоже, терзали сомнения. Единственный глаз немца смотрел на глушитель.