Текст книги "Самая долгая ночь"

Автор книги: Грег Кайзер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 29 страниц)

Ее голос превратился в едва различимый шепот. К тому же рядом, буквально в тридцати ярдах от них, грохоча колесами и свистя паром, подходил к перрону поезд, и он с трудом разбирал слова. Маус был поражен. Слушать ее – это было примерно то же самое, что слушать Лански. И хотя слова, какие говорила она, мог произнести любой, их смысл был совсем иным.

Река наклонилась над столиком и взяла его левую руку в свою, точно так же, как когда они сели в поезд. Нет, не просто взяла, а сжала со всей силой и посмотрела на его руку.

– Согласитесь, что в мире и без меня хватает художников, – она смотрела на него в упор, твердым, как сталь, взглядом.

– Называй меня Маус и на ты, – произнес он, не убирая руки. Наоборот, ощущая тепло ее пальцев. Локомотив у перрона последний раз вздохнул паром, и он почувствовал, как ее рука вздрогнула.

Река покачала головой.

– А как твое voornaam? Твое имя? То, которое настоящее?

Этим именем его называли только муттер, Лански и Тутлс, но он произнес его без колебаний.

– Леонард. Мое имя Леонард.

– Тогда я буду называть тебя Леонард, – сказала она.

«В этом что-то есть», – подумал он. Ее улыбка напомнила ему улыбку матери на портрете, что стоял у них на камине. Снимок был сделан в те времена, когда муттер была молодая и хорошенькая.

Все пятеро шепотом переговаривались в углу, потому что Иоганнес и Аннье были с ними в одном крошечном помещении.

Маус и Река свою часть работы выполнили. Каген и Схаап сказали, что нашли место между театром и вокзалом, переулок, где можно спрятаться до того, как мимо пройдет колонна евреев, и потом незаметно нырнуть в нее. Рашель нашла одного старого знакомого, который сказал, что мог бы помочь им с удостоверениями личности, если ему, конечно, хорошо за это заплатят. Он не хочет, чтобы они приходили к нему домой, сказала она. Вместо этого он придет вместе с фотоаппаратом в магазин, чтобы их всех сфотографировать. Это нужно для того, чтобы заменить фотографии евреев на подлинных удостоверениях, которые имеются у него в запасе. Похоже, их замысел постепенно обретал реальные очертания, и Маус даже слегка приободрился.

Всякий раз, когда он бросал взгляд в сторону Аннье, та делала вид, будто не слушает. В какой-то миг их глаза встретились, но ее голубые глаза посмотрели на него пустым, отсутствующим взглядом словно глаза куклы. Доносчица, подумал про себя Маус, и перед его мысленным взором предстало лицо Кида Твиста.

Где-то у них над головами раздался шорох, как будто кто-то царапал потолок. Все как по команде притихли. Маус слышал рядом с собой учащенное дыхание Реки. Затем люк открылся. Маус тотчас скользнул в угол и, схватил лежавший там «вельрод», чтобы проверить, заряжен ли он.

Но это оказался всего лишь Хенрик, владелец магазина. Впрочем, ему Маус тоже не доверял. Старик спустился в подвал, ярко освещенный одной-единственной лампочкой, свисавшей с потолка. Глаза его забегали от Аннье к Реке и обратно. Он нервно облизал губы.

Затем он что-то сказал по-голландски Иоганнесу и вручил ему сумку. Иоганнес открыл ее и вытащил хлеб, небольшой кусок сыра, еще меньшего размера кусок масла и несколько яблок. Затем старик подошел к Аннье, и они какое-то время вполголоса разговаривали между собой. Хенрик обливался потом. Он вытер его со лба и снова посмотрел на Аннье. Старикан явно пытался приударить за девушкой. Это было столь же очевидно, как и его потное лицо. Хорошо, что здесь нет Йоопа, подумал Маус, вот кому это вряд ли бы пришлось по вкусу. Затем Хенрик повернулся к Иоганнесу, и эти двое еще немного поговорили на голландском.

– У Хенрика есть весточка от матери Аннье, – произнес Иоганнес. – Он позвонил ей, чтобы узнать, как она поживает. Он делает это раз в неделю, для моих братьев. Мать Аннье говорит, что хочет ее видеть.

Иоганнес посмотрел на Кагена, как будто тот был здесь главным и принимал все решения.

– Ее мать старая, – повторил он для пущей убедительности. – И просит, чтобы дочка ее навестила.

Маус повернулся и увидел, что Река смотрит на Аннье, – наверно, подсчитывает синяки, решил он. Река окинула Аннье пристальным взглядом с головы до ног. Хенрик явно решил не мытьем, так катаньем вытащить свою зазнобу из подвала, чтобы затащить к себе в постель. История с матерью явно высосана из пальца.

Каген посмотрел на Рашель, и та кивнула. Добрая душа, подумал Маус. Каген махнул рукой, словно давая Аннье и старику знак, мол, уходите. Ему явно недостает мозгов, коль он им доверяет. Хенрик ловко вскарабкался по лестнице. Аннье – вслед за ним. Последним из вида скрылся подол ее платья и ее ноги. Река тотчас направилась в свой уголок рядом со стеной, где на полу были разложены ее одеяла. Пошарив под ними, она затем потянулась за своей вместительной холщовой сумкой. Маус не представлял себе, что она искала под одеялами – она стояла к нему спиной и загораживала собой обзор, но, судя по ее движением, найденный предмет она положила в сумку. После чего направилась к лестнице, чтобы вылезти из подвала в магазин.

– Куда ты собралась? – спросил ее Каген, но Река ему не ответила, и вскоре ее ноги исчезли туда же, где только что исчезли ноги Аннье. Сунув «вельрод» за пояс брюк, Маус потянулся за своим коричневым плащом, чтобы прикрыть торчавшую наружу рукоятку.

– А ты, интересно, куда? – удивился Каген, когда он поставил ногу на первую ступеньку.

– Вместе с ней, – ответил Маус.

– Вайс, не натвори глупостей, – предостерег его Каген. – Или тебе мало, что вчера тебя чуть не схватили? Ты сам не понимаешь, что делаешь.

– Это ты о себе? Из нас двоих именно ты и есть тот самый, кто не знает, что делает, – произнес Маус и выбрался по лестнице вон из подвала. При этом он зацепил крышку, и та с оглушительным стуком, похожим на отдаленный раскат грома, упала на место. Не обращая внимания на стук, Маус поспешил вслед за Рекой в помещение магазина.

Река стояла рядом с входной дверью, глядя куда-то вправо вдоль улицы. Посмотрев в ту же сторону, он увидел в полуквартале от них Хенрика, а напротив него – Аннье. Старик яростно жестикулировал, но Аннье застыла перед ним руки в боки.

– Мне даже отсюда было слышно, как ты разговаривал по-английски, – сказала ему Река, когда он встал с ней рядом. – Не забывай, где ты.

На этот раз он не услышал раздражения в ее голосе, лишь констатацию факта.

– Что происходит? – спросил он, глядя на Хенрика и Аннье.

– Спорят о чем-то.

– Это я и сам вижу. Но из-за чего?

Он ждал, что она ему ответит, но Река молчала. Тем временем Хенрик принялся размахивать пальцем у Аннье перед самым лицом.

– Понятия не имею, – наконец призналась Река.

– Он хочет переспать с ней.

Она обернулась к нему, и он заметил, как она залилась краской. Неужели смутилась? С другой стороны, она ведь, в сущности, еще совсем юная. Сколько ей? Всего двадцать, хотя по ее разговорам этого не скажешь.

– Это было видно по тому, как он пялился на нее там, в подвале, – пояснил Маус.

Река ничего не ответила, лишь взяла его за руку, и он вновь бросил взгляд вдоль улицы. Аннье уже шагала прочь от старика. Хенрик же остался стоять словно побитый пес, который даже не успел заметить, когда, собственно, его пнули. Река двинулась в том же направлении, Маус – за ней следом.

Река даже не замедлила шага, когда они прошли мимо Хенрика. С несчастным видом тот стоял и глядел вслед удаляющейся Аннье. Маус успел разглядеть выражение его лица, когда Аннье послала его подальше. Как только они прошли мимо старика, он поймал Реку за руку и развернул к себе.

– Куда мы идем?

– Знала бы, сказала, – прозвучало в ответ.

Он бросил взгляд вдоль улицы, дабы удостовериться, что не упустил Аннье из вида. Преследовать кого-то – его работа.

– Нам ни в коем случае нельзя ее упустить, – тихо сказал он и двинулся вперед первым, стараясь держать в поле зрения голубой платок на голове Аннье. При этом он старался выдерживать дистанцию, шел примерно на квартал позади нее, останавливаясь, когда она останавливалась, толкая Реку в темные ниши входных дверей, если ему казалось, что они подошли к ней слишком близко.

Примерно полчаса они шли на юг, затем подождали, пока Аннье постучит в дверь дома. Ей открыла какая-то пожилая женщина, и девушка скрылась внутри. Женщине на вид было около пятидесяти, пухлые руки и почти полное отсутствие талии. Когда-то светлые волосы теперь были рыжеватыми с проседью. Наверно, с годами и Аннье станет точно такой же. Похоже, это дом ее матери, шепнула Река.

– Возможно, мать действительно хотела ее видеть, – предположил Маус, но Река взяла его за рукав и покачала головой. Какая-то женщина подозрительно покосилась в их сторону, словно услышала, что они говорят по-английски.

Аннье пробыла в доме минут сорок пять – Маус специально сверился с часами. Когда она вышла, лицо ее было бледным как полотно. Они были вынуждены поторопиться, чтобы не отстать от нее. На этот раз она шагала на северо-восток, через большой канал, направляясь в старый город. Она шла минут двадцать. Постепенно начало смеркаться. Наконец она зашла в кафе на углу улицы – Нордерстраат, судя по табличке. Маус увлек за собой Реку к витрине на другой стороне улицы. Отсюда они принялись наблюдать за входом в кафе.

Река тотчас что-то сказала на голландском. Вернее, прошипела – слова прозвучали, как пар, что вырывается из-под локомотива. Сквозь стекло входной двери – куда более чистое, чем в заведении Тутлса – Маусу было видно, что Аннье села за столик недалеко от входа. Впрочем, она была не одна. За столиком уже сидел дородный мужчина в синем костюме, чье лицо под полями шляпы показалось ему знакомым. Это был голландец-полицейский. Тот самый легавый в штатском, который вчера стоял и делал вид, будто не замечает, как гестаповец до смерти избивает старую женщину.

Он и Аннье о чем-то говорили. Затем в глубине зала возник еще один мужчина – высокий, в темном костюме – и, подойдя к их столику, сел между ними.

– Sicherheitdienst,[10]10
  Служба безопасности (СД).


[Закрыть] – прошептала Река. Слово было длинным и неприятным на слух. – Узнаешь его? Нет? Ты взгляни на его лицо!

Маус последовал ее совету. Обычный мужчина. Коротко стриженные темные волосы. Ничего особенного.

– А теперь представь его в серой форме и фуражке, – сказала Река, – и дай ему в руку пистолет.

Точно. Да это же не кто иной, как вчерашний немец, тот самый, что вытащил пистолет и нацелился на них, когда они юркнули в самую гущу толпы.

– Вот говно! – выругался он себе под нос, на мгновение забыв, что рядом с ним дама.

– Он самый, из СД, – подтвердила Река и, запустив руку в сумку, которую поддержала коленом, принялась к ней шарить. Еще до того, как она полностью вытащила руку из сумки, наружу показалась рукоятка пистолета и курок, на котором уже лежал ее палец, и наконец ствол. «Люгер» такой древний, что его сталь из вороненой давно стала просто черной.

– Нет, – сказал Маус и положил ладонь на ее руку, точно так же, как тогда, в поезде. Но только на этот раз дрожи в ее руке не было, она была тверда, как камень.

– Не делай глупостей. Живо убери пушку, поняла?

Она попыталась высвободить руку, но Маус сделал шаг и встал спиной к витрине так, чтобы загородить собой Реку и от этой сучки Аннье, и от голландского легавого, и немца из службы безопасности, которых он видел накануне у театра.

– Уйди с дороги, Леонард, – прошипела Река и заглянула в глаза, буравя его взглядом.

– Нет. Я сказал, убери пистолет. Не здесь и не сейчас.

– Она выдала нас, – заявила Река, не спуская с него глаз. – Или если еще не выдала, то сейчас выдаст.

Маус кивнул.

– Она получит по заслугам, Река. Но только не здесь. Кстати, нам нужно это хорошенько обдумать.

Он впервые произнес ее имя вслух, и оно прозвучало довольно непривычно. Непривычно, в хорошем смысле слова. Секунды шли за секундами, но в конце концов она все-таки сунула руку назад в сумку, а когда вытащила наружу, пистолета в ней уже не было.

– Мы ведь видели все, что нам нужно было увидеть, верно? – спросил он. Река кивнула. Однако она не спешила уходить. Он дотронулся до ее руки. – Надеюсь, ты не собираешься войти туда и собственными ушами услышать, что она скажет? Если нет, то нам пора. Нам надо успеть раньше нее вернуться в магазин. Нужно найти новое место, где можно было бы спрятаться.

Маус вновь бросил взгляд в сторону кафе. Официант указал на окна и задернул шторы.

– Верно, – согласилась Река пару секунд спустя и, перебросив ремешок сумки через плечо, вновь посмотрела ему в глаза и добавила: – Спасибо тебе, Леонард.

Впрочем, взгляд ее оставался холодным, и он не знал, что ему думать.

В поношенном коричневом костюме Пройсс почти не ощущал себя гауптштурмфюрером СС или СД, коим он являлся, а скорее почтмейстером, коим когда-то был. Впрочем, голос его по-прежнему принадлежал офицеру СС или СД.

– Где ты пропадала, Аннье? И где мои евреи? – спросил он, протискиваясь между девушкой и де Гроотом. Аннье Виссер, чьи волосы были не слишком длинны, чтобы скрыть ее синяки, испуганно сжалась.

Впрочем, она нашла в себе толику мужества, чтобы сказать в ответ следующее:

– Я скажу вам это только после того, как узнаю, что стало с моим братом. Мартин жив? Или вы убили его на Вестейндерплассен? – негромко спросила она.

Пройсс понятия не имел, о чем она его спрашивает.

– Мой брат Мартин. Он жив?

И тогда до него дошло: огромный детина, которого они, с пулей в голове, нашли на поле, где приземлился самолет, это ее брат.

– Ты тоже была там? – спросил Пройсс.

Девушка кивнула.

Боже, какой же он идиот! Он принял ее за обыкновенную доносчицу, которая выдерживает дистанцию между собой и теми, кого предает! Она же оказалась участницей этой драмы. Ему и в голову не приходило, что она тоже была на польдере той ночью.

Похоже, я привык к более простым методам, сказал он себе – четко организованные акции, адреса евреев, отпечатанные на бумаге, и время от времени – голландцы, готовые за пятьдесят гульденов и десять пачек сигарет предать своих соседей. Впрочем, Пройсс быстро собрался с мыслями.

– Твой брат жив, – солгал он. – Жив, хотя и ранен, но мы отвезли его в госпиталь. Обещаю, он будет жить. Если…

– Если? – спросила она, и лицо ее осветилось надеждой.

– Что замышляют эти диверсанты? Ты исчезаешь на два дня, затем звонишь, но лишь после того, как я наношу визит тебе домой, чтобы поговорить с твоей матерью, – Пройсс выразительно понизил голос и умолк. Аннье вздрогнула, примерно так же, как когда сидела на стуле в углу подвала на Ойтерпестраат. – Ты сказала, будто у тебя есть для меня что-то важное.

– Диверсанты? – негромко переспросила она, сбитая с толку. – Нет, они не солдаты.

– И что они здесь делают? – спросил Пройсс.

– Не знаю. Они нам ничего не говорят. Только Реке. Ей они все говорят. Потому что она еврейка. А евреи умеют хранить секреты, – сказала она, и по некогда смазливому личику скользнула хитроватая улыбка. – Да вы и сами знаете, какие они.

Не диверсанты? Но евреи, все до одного? Значит, они не так опасны, как он полагал. Мысли Пройсса пришли в движение.

– Твой брат, если ему все-таки станет хуже… – он не договорил, но угроза осталась висеть в воздухе. – Они ведь наверняка что-то ему говорили.

– Про поезда, – наконец призналась она, нервно сцепив лежащие на столе руки. – Они говорили, будто прилетели сюда для того, чтобы украсть поезд с евреями. – Девушка посмотрела на Пройсса, и по ее щеке сползла слеза. – Прошу вас, только не обижайте моего брата.

Пройсс был озадачен. Ее слова показались ему полной бессмыслицей. За все шесть лет его службы в СД евреи ни разу не подняли руки, чтобы заступиться за себя. Они шли в газовые камеры и к расстрельным ямам покорно словно агнцы на заклание.

– А еще им нужны лодки, – сказала Аннье Виссер. – Для того чтобы перевезти евреев в Англию, – она вопросительно посмотрела на него, затем перевела глаза на толстого голландца-полицейского.

– Лодки? – удивился Пройсс. Сначала поезда, затем лодки. Боже, что за фантастика! Он с трудом сдержался, чтобы не рассмеяться ей в лицо, однако, похоже, девица говорила правду. Иначе разве стала бы она умолять его пощадить ее брата?

Внезапно все фрагменты мозаики встали на место в его голове. У него на понедельник следующей недели запланирован транспорт в Вестерборк. Эти евреи явились сюда ради его евреев. И если они захватят его поезд, ему придется компенсировать недостачу, а ведь, похоже, он и без того в этом месяце не выполнит спущенную ему Цёпфом квоту. Нет, все будет гораздо хуже, подумал Пройсс. Его мир рухнет, и невыполненная квота – еще не самое страшное, что может с ним произойти. До него дошли разговоры, что на этой неделе еврейское гетто в Варшаве должны стереть с лица земли, но евреи оказали сопротивление. Более того, они даже сумели отбить первый натиск бойцов СС. Скоро полетят головы – таково было всеобщее мнение в его отделе. Все были рады, что они сейчас в Голландии, а не в Варшаве. Пройсс понимал, что ему тоже не сносить головы, если он станет первым, у кого из-под самого носа уведут поезд с евреями.

Тогда на него обрушится гнев не только Цёпфа, но и Эйхмана, этого тонкошеего столоначальника в Берлине, с вечно поджатыми губами. Нет, не только Эйхмана. Если об этом станет известно, его дело пойдет выше, гораздо выше, к главе гестапо Мюллеру и главе РСХА Кальтербруннеру. Пройсс вспомнил циркуляр, который ему показал Науманн. Потеряй он поезд, скандал дойдет до самого рейхсфюрера Гиммлера.

И тогда и Марта, и Вена навсегда превратятся для него в воспоминания. Считай, ему крупно повезет, если его переведут в Югославию вылавливать в горах тамошних партизан. Но куда правдоподобнее представляется его визит в Берлин, в подвалы на Принцальбрехтштрассе, где люди Мюллера ежедневно оттачивают свое кровавое мастерство.

Пройсс пригнулся ближе к девушке и вкрадчиво, стараясь не выдать волнения в голосе, обратился к ней на голландском.

– Где это должно произойти? И когда? Ты должна сказать мне, когда они планируют это сделать.

Аннье покачала головой.

– Я уже сказала вам, что не знаю. Знает только Река.

Он схватил ее руку и крепко стиснул.

– Они ничего не сказали нам – ни про место, ни про время. Клянусь вам, – добавила она. – Вы делаете мне больно!

– Твой брат… – начал Пройсс.

– Клянусь вам, я ничего не знаю. Прошу вас, не мучайте его. Он achterleik, – взмолилась она, но Пройсс не знал такого слова. – Он и мухи не обидит. Неужели вы думаете, что если бы я знала, то я ничего не сказала бы вам?

Ее лицо, и без того опухшее от слез и старых синяков, было искажено страхом.

– По-моему, она говорит правду, – подал голос де Гроот на своем убогом немецком. Пройсс одарил голландца колючим взглядом.

– Скажи мне, – громко продолжил он, обращаясь к Виссер и по-прежнему сжимая ей руку. Он подался вперед и замахнулся. Девушка вскрикнула, ожидая, что он вот-вот ее ударит. В кафе стало тихо, как в бескрайнем русском лесу.

– Прошу вас, – умоляющим тоном произнес де Гроот.

– Клянусь вам жизнью моего брата, – прошептала Аннье, – я больше ничего не знаю. Честное слово. Им нужны удостоверения личности, вот все, что я слышала. Они говорили о том, где и как им достать документы.

– Зачем?

– Я же сказала, что не знаю.

Удостоверения личности нужны всем. Документы потребуются им даже в том случае, если они будут, ничего не делая, просиживать свои задницы.

– Сколько? – спросил он. – Сколько их, этих евреев?

В перерыве между рыданиями она сказала ему, что их пятеро. Двое голландцев, один американец, один немец и эта женщина, чье имя она уже называла – Река. Официант шагнул к их столику и встал между ними и окном, чтобы задернуть шторы. Пока он не ушел, Пройсс пытался переварить услышанное. Немец? Американец? Да, это похоже на евреев, которые, как известно, большие любители заговоров.

– Это всего-то? Их всего пятеро? И где же они теперь? – спросил он. – Где они прячутся?

Виссер убрала от лица руки. Всхлипы сделались реже и наконец прекратились совсем.

– Вы ведь оставите нас в покое, моего брата, мою мать и меня, если я вам скажу? Я отведу вас туда, но только потом вы оставьте меня в покое. Поклянитесь, что вы это сделаете!

Не будь картины поезда, лодок, Югославии и подвалов на Принцальбрехтштрассе столь живыми и яркими в его сознании, он точно бы расхохотался ей в лицо.

– Конечно же, – сказал он игривым тоном. – Скажи мне, и я дам тебе честное слово не причинять вам зла.

За его спиной де Гроот негромко хмыкнул, но Пройсс пропустил мимо ушей этот звук. Виссер выждала несколько секунд, затем едва заметно кивнула.

– Магазин одежды на Линденстраат. Дом номер 28 по Линденстраат. В Йордане. Там они прячутся.

Пройсс знал этот район, расположенный сразу за Принсенграхтом, к северо-западу от Дамбы. Всего в паре километров от этого кафе, не больше.

Теперь они у него в руках. Он устроит на них облаву, на этих пятерых евреев, и арестует их, как будто они значатся в его списках. Он напишет рапорт и отправит его Цёпфу в Гаагу и Эйхману в Берлин. И еще Науманну. В своем рапорте он живописует им, как раскрыл заговор и поймал заговорщиков, пытавшихся украсть у СД евреев. В замкнутом мирке Sicherheitsdienst он превратится в легенду. И тогда никто не сможет упрекнуть его в том, что он не выполнил квоты за этот месяц. Или за следующий, или даже спустя несколько месяцев после этой истории. Потому что он будет тем, кто не дал украсть евреев.

Пройсс посмотрел на часы. Почти восемь. Он постучится к ним в дверь на рассвете – как обычно. И он сделает это один, без Гискеса, и черт с ним, с обещанием. Заговорщиков всего пятеро, и никакие это не диверсанты с ножами и чумазыми от угля лицами. Возможно, тогда на польдере он перетрухнул, однако он отлично знает, как красиво провести Aktion. И тогда вся слава достанется ему и только ему.

Пройсс обернулся к де Грооту и перешел на немецкий.

– Отведи ее в магазин. Расставь людей, чтобы следили за домом, сзади и с фасада. Кстати, я хочу, чтобы ты сам оставался возле дома. Всю ночь. Я сейчас позвоню в управление, чтобы прислали еще одну машину.

– Хорошо, я прослежу, – ответил де Гроот. Было видно, что он отнюдь не в восторге от того, что ему придется провести бессонную ночь. Тем не менее он отдал честь, не слишком рьяно приложив к полям шляпы два пальца.

– Им ни слова, – добавил Пройсс, обращаясь к Виссер.

– Хорошо, – ответила та еле слышно. Де Гроот взял ее за руку и вывел из кафе.

Пройсс не торопился уходить. Он подозвал официанта и заказал себе еще одну чашку горького эрзац-кофе. Ему хотелось курить, причем одной сигареты ему явно не хватит, чтобы хорошенько обдумать то, что он напишет в рапорте. Он снова бросил взгляд на часы. Марта, должно быть, уже закончила ужинать.

Скоро они будут вместе. А пока он был рад тому, что ему никто не мешает и он может придумать, как ему смыть с себя пятно позора.