Текст книги "Путь эльдар: Омнибус (ЛП)"

Автор книги: Гэв Торп

Соавторы: Уильям Кинг,Роб Сандерс,Гай Хейли,Джордж Манн,Мэтью Фаррер,Джо Паррино,Брэнден Кэмпбелл,Энди Чемберс,Грэм Лион,Себастьян Кассем Гото
сообщить о нарушении

Текущая страница: 46 (всего у книги 129 страниц)

Глава 1
Последствия

Колония существовала вечно. Окутанные тьмой кормильцы таились, ожидая призыва к охоте, а матки, приняв едкое семя патриарха, тихо взращивали в себе будущее потомство. Слепой голодный молодняк толкался и присасывался к жилам кормильцев, нетерпеливо стремясь вырасти и стать чем-то иным.

Колония жила в вечной ночи, в мире мягкого сумрака, созданного поровну окружающей средой и нитями выделений, оставленных поколениями живших и умиравших здесь кормильцев и маток. Под колонией текла река жизни, вязкая и неизменная лента, которая журчала меж стенами вселенной. Еда приходила по реке, иногда холодная и податливая, плывущая прямо под поверхностью, иногда теплая и прямоходящая, бредущая по медленному руслу. Чувствительные дыхальца кормильцев ощущали запах каждой порции пищи, живой или мертвой, и ультразвуковой визг созывал их собратьев по выводку присоединиться к пиршеству, пока еда не покинула мир колонии.

Недавно, впервые за бесчисленные поколения, колонию постигли перемены. Они были непонятны даже для патриарха со всей его мудростью, усвоенной за века переваривания. Матки дрожали от страха и тревоги. Кормильцы сердито порхали туда и сюда, выискивая источник беспокойства, но тот был за пределами их мира и, кажется, за стенами самой вселенной. Эти стены, которые выглядели непроницаемыми, тряслись, как рожающая матка, и странные, чуждые ощущения проносились сквозь тесно скопившиеся тела членов колонии. Еда стала обильна, особенно холодная и податливая, но колония не процветала. Безумие охватило некоторых сородичей и заставило их улететь в неведомое. Оставшиеся прижались друг к другу ближе, чем когда-либо, и от страха забились как можно плотнее в жилистые объятья патриарха.

Теперь новый стимул появился в сознании колонии. По реке жизни прыгали и скользили огни. Свет, ненавистный чужак, означал только одно – что кормильцам пора броситься на него волной крыльев и затушить его своими кожистыми телами и когтистыми лапами. Иногда свет приносил еду: горячую кровь, которую можно было выпить, и сырую плоть, которую можно разорвать и поглотить. Другие источники света были твердыми и несъедобными, бесполезными для колонии, и мучили ее, пока река не уносила их в неведомое. В любом случае, кормильцы хватали и терзали свет, пока он не исчезал и снова не смыкалась приятная темнота. Отдельные особи ничего не значили, но продолжение существования колонии значило все.

Силовое лезвие клинка оставалось неактивно, но его массы и мономолекулярной остроты хватало, чтобы прорезать плоть и кость, как мокрую салфетку. Жертва издала последний, отчаянный, пронзительный визг и рухнула замертво. Эта маленькая трагедия не заставила говорившего замолкнуть хотя бы на секунду.

– Что, правда? Это единственный выход из Комморры, который пришел тебе в голову? Даже пред лицом неминуемого Разобщения должны быть лучшие пути.

– Твое присутствие здесь не требуется, – проворчал в ответ высокорослый инкуб по имени Морр и яростно взмахнул в сторону очередного сумракрыла своим огромным двуручным клинком, клэйвом, как тот правильно назывался. Морр очень старался соблюдать правильность, как знал Пестрый, и это, вероятно, и было единственной причиной, по которой инкуб его не атаковал. Туннель был широкий, но с низким потолком – Морр мог бы, не напрягаясь, прижать ладонь в латной перчатке к корке грязи над головой. Но даже в этом ограниченном пространстве инкуб орудовал двухметровым клинком с виртуозным мастерством и точностью, не прекращая движение ни на миг, пока вокруг порхали и уворачивались враги.

Его незваный спутник, стройная фигура, облаченная в элегантные, хотя и несколько архаичные серые одежды, ловко скользнул в сторону. Летучий сумракрыл рухнул двумя аккуратно рассеченными кусками в вязкую жижу, достигающую лодыжек Морра. Он присоединился к расчлененным останкам по меньшей мере дюжины других хищных падальщиков с крючьями на крыльях, которые уже успели метнуться в атаку из темноты и нашли ожидающий их клэйв Морра. Примитивные животные, видимо, не понимали, насколько опасна эта добыча, которую они пытались задавить числом, поэтому просто продолжали лететь на нее. В скудном освещении было видно лишь непрекращающееся мельтешение темных крыльев, кружащих чуть дальше того расстояния, на котором их можно было достать.

– Ну как же так? – сказал тот, что в сером. – Мы уже на грани того, чтобы стать закадычными друзьями. Будет воистину печально нарушить наше блистательное содружество сейчас, не так ли?

Морр повернул клэйв другой стороной, раскрутил его обеими руками и с рыком сделал выпад в сторону другой стремительной тени. Традиционно все клэйвы снабжались острым шипом или крюком, способным выпустить кишки, который торчал примерно на ладонь от тупого конца клинка. Крюком своего клэйва Морр подцепил сумракрыла и подтянул его поближе, после чего с быстротой молнии рубанул сверху вниз. Злополучное создание кувырком полетело вниз, чтобы присоединиться к своим разрубленным сородичам в слякоти.

Компаньон инкуба небрежно отшатнулся в сторону, чтобы избежать атаки очередного спикировавшего сверху сумракрыла, но не замолчал.

– Признаюсь, я немного обижен этим, Морр. Ведь после всего, через что мы прошли вместе, ты мог хотя бы сделать милость и наградить меня вербальным ответом вместо того, чтоб рычать на меня…

Инкуб проигнорировал его и пошлепал по воде вперед, рубя направо и налево так, что клинок постоянно описывал восьмерку. Второй последовал за ним, продолжая поддерживать разговор:

– Я ведь, в конце концов, прошел весь этот путь. Нашел тебя в той промозглой дыре, где ты прятался, и предупредил, что пора выбираться отсюда, пока еще возможно. И вместо «спасибо» ты просто без единого слова потопал в то, что можно описать лишь как клоаку… и, кроме того, ты все еще нуждаешься в моей помощи. Кто еще может поручиться за тебя, когда других свидетелей гибели Крайллаха не было?

Морр остановился и повернулся лицом к серой фигуре. Не глядя, он взмахнул клэйвом и пронзил еще одну перепончатокрылую тварь, которая нацелилась ему в спину. Безликий шлем инкуба созерцал спутника с очевидной недоброжелательностью. С такого близкого расстояния становилось ясно, что его одежда не серая, но раскрашена в маленькие пестрящие ромбы черного и белого цвета, бесконечно повторяющие друг друга. Чрезмерно подвижное лицо под маской-домино было светлым и гладким, как у раскрашенной куклы.

В противоположность ему, инкуб был с ног до головы закован в темные доспехи, почти ничем не украшенные, если не считать коротких изгибающихся рогов и клыков на зловещем шлеме с узкими глазницами. В решительной и немногословной манере инкуба чувствовался некий намек на то, что он находит эту говорливую личность невероятно раздражающей. Клэйв Морра невольно дернулся, как будто он с трудом, лишь за счет героического усилия воли, сдерживал желание сразить своего спутника. На этот раз воин в доспехах нарушил свое обычное молчание тем, что для него было длинной и торжественной речью.

– Я не могу заставить тебя покинуть меня… Пестрый. И у меня есть перед тобой… долг, – нехотя признал Морр, – но не думай, что я нуждаюсь в тебе или хочу, чтобы ты снова помог мне. В конце концов судить о моих действиях будут иерархи, и они не выслушают иного свидетельства, кроме моего.

Пестрый печально нахмурился.

– Боюсь, что, несмотря на твои убедительные доводы, судьба еще успеет жестоко позабавиться с нами обоими. Когда мы расстались, я чувствовал, что мы снова сойдемся и останемся вместе до тех пор, пока не завершится Разобщение. Знаешь, это не совпадение, что маски послали меня в твой час нужды. Не все потеряно, Морр, но только в том случае, если мы разыграем наши роли вместе. Во вселенной есть силы, которые ты не знаешь и наверняка не можешь знать, которые стремятся к весьма и весьма пагубному исходу для Комморры, и это случится, если все будет развиваться по их воле. Если ты просто снова примешь мою помощь, я смогу привести тебя к лучшему будущему.

Инкуб на мгновение молча уставился на Пестрого, потом повернулся и без дальнейших комментариев начал удаляться, шлепая по жиже. Внезапное движение распугало горстку собравшихся рядом сумракрылов, которые разлетелись словно листья. Одетый в пестрое поджал полные красные губы под маской-домино и со вздохом пошел следом. В отдалении позади них, не замеченные ни инкубом, ни его нежеланным компаньоном, двигались безмолвные фигуры, идущие по их следам.

Архонт Аэз'ашья стояла на узком серебряном мосту над многокилометровой бездной, кальдерой вулканоподобной арены, принадлежавшей Клинкам Желания. Разреженный и холодный воздух Верхней Комморры обдувал ее обнаженное тело прохладным ветром, и пленные солнца, Ильмеи, кружились наверху, едва выделяя тепло. В верхних краях арены были высечены террасы из сверкающего белого камня, где сидело, ежась от холода, скудное с виду собрание зрителей. Но так казалось только на первый взгляд из-за расстояния и размеров арены. На самом деле на поединок пришли посмотреть сотни кабалитов, и много больше наблюдало за ним посредством иных способов. Она чувствовала их присутствие, словно стаю беззвучно парящих вокруг нее голодных призраков.

Серебряный мост, прямой, как стрела, тянулся от одного края кальдеры до другого, проходя прямо над центром пустотелого конуса в сердце крепости. Все, что упало бы с него, отправилось бы в свободный полет, пока не угодило бы в моноволоконные сети, натянутые над кузнями, камерами и тренировочными площадками на дне пропасти. В середине моста имелось расширение – диск радиусом не более, чем размах рук Аэз'ашьи. Та, что бросила ей вызов, уже ожидала там, и в руках ее сверкало готовое к бою оружие. Аэз'ашья уверенно вышла вперед и приняла как должное приветственные крики ее последователей на террасах. Шум верных кабалитов казался несколько приглушенным, и в этом случае винить стоило не только расстояние.

Аэз'ашья не питала никаких иллюзий – она стала архонтом Клинков Желания только потому, что это сделал за нее другой. Было много тех, кто сомневался в ее способности удержать за собой власть, и были те, кто надеялся завладеть властью вместо нее. Аэз'ашья знала: чтобы по-настоящему править кабалом, ей придется снова и снова доказывать, что она этого достойна. И самым началом этого пути было устранение тех, кто бросал вызов лично ей – пока что их было трое, четверо, если считать нынешнюю противницу, Сибрис.

Сибрис была членом клики гекатрикс-невест крови, которые присутствовали при «случайной» гибели архонта Кселиан. Раньше Сибрис ходила в числе фавориток и могла бы даже сменить Аэз'ашью в роли суккуба, если бы внезапное падение Кселиан не подорвало ее амбиции. Досада от потери положения быстро переросла в открытое противостояние, когда Аэз'ашья оказалась на месте архонта. Она хорошо знала Сибрис, они нередко выступали вместе и на поле боя, и за его пределами. Фактически, Аэз'ашья знала достаточно о стиле и методах Сибрис, чтобы позволить себе толику сомнения в исходе предстоящего поединка.

Сибрис предпочитала сражаться двумя клинками в виде полумесяцев в особой технике, взмахивая ими от бедра, держа руки прямыми и используя инерцию. Этому она научилась у последователей Квист в порту Кармин. Клинки были достаточно тяжелы, чтобы переломить парирующее лезвие, а Сибрис обладала достаточной ловкостью, чтобы с неуловимой быстротой выбросить их вперед и перехватить пытающегося уклониться противника. Но не оружие врага вызывало у Аэз’ашьи тревогу, и даже не шикарные, заплетенные проволокой в косу волосы Сибрис. Она использовала косу как гибкое оружие почти в два метра длиной, и конец ее был увенчан шипами и лезвиями. Аэз’ашья знала, что Сибрис могла без усилий вставлять удары этой косой между другими атаками. Достаточно дернуть шеей, и ее оппонент будет искалечен или убит. Неожиданный режущий удар сбоку или снизу… а потом полулунные клинки взметнутся, чтобы отсечь голову, и все будет кончено. Но даже не это вызывало у Аэз’ашьи сомнения.

Перед каждым другим поединком кто-то присылал Аэз’ашье совет, как победить бросившую вызов: указание на слабое место, предложение определенного яда, привычный маневр, которого следует избегать. На этот раз ничего не было, ни одного скрытного посланника, несущего мудрые слова, и поэтому Аэз’ашья действительно сражалась сама за себя. Она повторяла себе, что это неважно, и что это не значит, что Сибрис могла сама получить сообщение, раскрывающее, как победить Аэз’ашью.

Неважно. Аэз’ашья надела пару перчаток гидры, прилегающих к коже латниц, из которых торчало множество смертоносных кристаллических лезвий, покрывающих кулаки, предплечья и локти. Она чувствовала острое покалывание наркотика «серпентин», текущего по ее жилам – смесь гормональных экстрактов улучшала восприятие и усиливала ее и без того почти сверхъестественно быстрые рефлексы. Она победит в этой дуэли, будь то с чужой помощью или нет.

Все эти мысли метались в голове Аэз’ашьи, пока она шла по тонкому серебряному мосту. Теперь она была в дюжине широких шагов от центрального диска, и Сибрис подняла свои двойные клинки-полумесяцы в приветствии. Движение казалось слегка неуклюжим, это проскальзывало под внешней стремительностью и решительностью, которых следовало ожидать от невесты крови. Лицо Аэз’ашьи сохранило холодное, высокомерное выражение, но мысленно она тепло рассмеялась. Может быть, другие и не хотят ей помочь, но у нее еще есть собственные трюки в рукаве, как Сибрис, к своему несчастью, очень скоро узнает.

От некогда отрезанных пальцев раба остались одни пеньки. Ожоговая ткань на руках и лице вызывала мысль, что это была необходимая хирургическая процедура, но, скорее всего, это было не так. Все же Харбир почувствовал, что немного удивлен сноровкой, с которой раб рубил ножом и взвешивал порошки, и говорящей об опыте легкостью, с которой его толстые культи хватали узкое лезвие и сворачивали тонкие полоски бумаги. Харбир без интереса оглядел ужасно обожженное лицо раба и зевнул, задаваясь вопросом, когда же прибудет его связной. Он ждал под навесом, выкованным в виде переплетения висячих орхидей из золота и серебра, рядом с наркотическим притоном на берегу Великого Канала, и стремительно терял терпение.

Были времена, когда между изгибающейся черной петлей Великого Канала и нижними дворцами уровня Метзух простирался променад из полированного камня в сто шагов шириной. Со временем притоны и залы плоти Метзуха разрослись сюда и забили открытое пространство украшениями, рабскими клетками, навесами и аппаратами. Каждый клочок пространства становился объектом жестокой территориальной борьбы между соседствующими заведениями, еще одним лоскутом в грязном покрывале вражды и вендетты, столь же пестром, как и они сами. Крохотная каморка раба, расположенная сбоку от входа, должно быть, стоила тысячи жизней, оборванных в дуэлях и убийствах на протяжении многих лет, а серебряно-золотой навес был здесь так давно, что мог стоить целого миллиона.

Битвы за право владеть берегами Великого Канала были горном, в котором ковалось множество мелких кабалов, из которых состояла нынешняя структура власти нижнего Метзуха. В конце концов было достигнуто равновесие, когда никто не отваживался объявить своими последние двадцать шагов до края канала, ибо боялся оскорбить этим того или иного из самопровозглашенных владык нижнего Метзуха. Этот нестойкий мир, как правило, способствовал бизнесу, хотя в настоящий момент посетителей у раба не было. Жалкое создание все равно продолжало резать, измельчать и взвешивать свои товары со всем рвением домашнего животного, выполняющего трюки. Что же касается Харбира, то он уже перепробовал все, что мог предложить раб, и решил, что лучше останется трезвым.

Он в сотый раз осмотрел пустой берег канала в обоих направлениях и поразмыслил, стоит ли и дальше сдерживать усиливающийся гнев или выпустить его наружу. Не было никаких признаков, что за ним кто-то следит, но это ничего не значило. Уже много дней Харбир неопределенно ощущал, что кто-то или что-то следует за ним, так что, идя на встречу, он предпринял тщательные меры, чтобы избавиться от любых таинственных ищеек, которые могли бы идти по его следам. Тот факт, что он ничего сейчас не чувствовал, мог просто означать, что они стали осторожнее. Не слишком успокаивало и то, что развалина, с которым он должен был встретиться, снова опаздывал, как и то, какое место тот выбрал. Это напоминало о прошлых стычках, которые Харбир с трудом пытался забыть. Он знал дюжину мест, суливших лучшие развлечения и прибыль, чем этот конкретный уголок Комморры. Единственной вещью, которая удерживала его здесь, было то, что развалина, Ксагор, выполнял лишь поручения своего господина, и было, скорее всего, очень важно выяснить то, что он желает.

Большая часть эпикурейцев выбралась наружу и присоединилась к шумному параду, проходившему по открытому пространству вдоль берега Великого Канала. С одной стороны, это было развлечение для скучающих искателей удовольствий, с другой – демонстрация силы, недвусмысленное предупреждение для окружающих районов не вмешиваться в дела нижнего Метзуха. В городе в последнее время витало напряжение, он полнился предчувствием… чего-то. Чувствовались перемены, запах приближающегося пожара, необратимой катастрофы, на который у обитателей Комморры всегда было острое чутье и быстрая реакция. Бродило множество слухов об убийствах и заговорах в Верхней Комморре, говорили, что великий тиран отвлечен зловещими махинациями, которые не в силах обуздать даже его каратели. Знахари и гадалки по рунам, сидящие по дальним переулкам и потайным базарам, бормотали о мрачных знамениях. Отчаявшиеся и обездоленные собирались в темных углах и строили планы, как добиться большего от предстоящей смуты.

И вот тогда лорды-эпикурейцы созвали своих придворных для демонстрации силы. Такие же сцены разыгрывались по всей Комморре: неспокойные культы, ковены и кабалы собирались вместе, чтобы доказать свои претензии на могущество среди всеобщей неопределенности. Основываясь на том, что он видел своими глазами на протяжении последних недель, Харбир мог подтвердить реальность многих из их худших опасений, но вместо этого предпочел оставаться в тени и посмеиваться над их показной гордостью.

Первыми шли ряды намасленных и обнаженных рабов из множества рас, державших за поводки домашних питомцев. Крадущиеся саблезубые кошки огрызались на невозмутимых масситов, хельпауки с ногами-клинками шествовали рядом с пускающими слюни баргезами, накачанными наркотиками. Яркая, как калейдоскоп, мешанина меха, перьев и чешуи медленно текла мимо, ведомая потеющими рабами под бдительным присмотром укротителей. Время от времени в их рядах возникала внезапная заминка, когда раздраженное животное набрасывалось на того, кто его вел, но вереница экзотических зверей не останавливалась ни на миг.

За животными брели любимые рабы эпикурейцев. Большая их часть была изуродована искусством резьбы по плоти, которым владели гемункулы, и превращена в ходячие скульптуры из мяса и костей. Несколько богато разодетых перебежчиков шли среди этой ковыляющей и ползущей толпы и, пресмыкаясь перед хозяевами, выкрикивали им восхваления за то, что продолжали жить. Сложно было сказать, выражают ли стоны и мычание их соотечественников согласие или неодобрение.

Дальше шли ремесленники. Похожие на мертвецов гемункулы со своими слугами-развалинами в решетчатых масках свободно смешивались с мастерами-оружейниками и надсмотрщиками кузниц, одетых в сверкающие килты из лезвий, гравискульпторы шли с вращающимися над головами кругами из ножей. Там и тут разряженные специалисты по снадобьям и раскрашенные ламеянки соревновались друг с другом, источая все более ошеломляющие мускусы и феромоны. Ярко окрашенные облака вылетали в воздух из их фляг и флаконов, как стаи птиц.

Ремесленников достаточно уважали, чтобы позволить им носить символы их покровителей – членов множества малых эпикурейских кабалов, которые представляли собой власть в нижней части яруса Метзух. Там тройной рубец Душерезов, здесь поднявшая голову змея Ядовитого Потомства, серпообразный клинок Жнецов Тени и еще десятка два других. Мастера шли все вместе, несмотря на то, кому были верны на данный момент. Их услуги пользовались таким большим спросом среди эпикурейцев, что они часто меняли хозяев, и среди этих анархичных низших придворных сегодняшний соперник мог завтра стать союзником. Фальшь, лесть и неискренность сквозили в их рядах, когда они приветствовали друг друга самыми экстравагантными и куртуазными способами.

Харбир напрягся. Чувство, что за ним наблюдают, усилилось настолько внезапно, как будто кто-то стоял прямо за ним и дышал ему в шею. Он тревожно вгляделся в медленно движущуюся колонну, пытаясь найти его источник. Вот он, развалина в маске, идущий в процессии, но довольно далеко. Лишь время от времени можно было увидеть его голову, мелькающую среди других учеников и наемных рабочих. Но эта конкретная железная решетчатая маска слишком часто поворачивалась к навесу, где стоял Харбир, чтобы это можно было счесть совпадением. Был ли это, наконец, его связной или же какой-то обманщик? Сейчас могло случиться что угодно. Харбир проверил, легко ли клинок выходит из ножен, и отступил назад, в тени, чтобы подождать и увидеть, что будет.