Текст книги "Путь эльдар: Омнибус (ЛП)"

Автор книги: Гэв Торп

Соавторы: Уильям Кинг,Роб Сандерс,Гай Хейли,Джордж Манн,Мэтью Фаррер,Джо Паррино,Брэнден Кэмпбелл,Энди Чемберс,Грэм Лион,Себастьян Кассем Гото
сообщить о нарушении

Текущая страница: 95 (всего у книги 129 страниц)

Глава 26
СМЕРТЬ НАДЕЖДЫ

Когда Разобщение только поразило Комморру, Асдрубаэль Вект созвал высших архонтов, включая Иллитиана, в громадный зал аудиенций на Центральном пике. Там Вект содрал кожу с нескольких десятков архонтов и подвесил их с потолка на цепях, чтобы подчеркнуть остальным тяжесть ситуации. Именно сюда привели Иллитиана для последнего унижения.

Кселиан сохранила ему жизнь и невредимым доставила прямиком к Векту. Его раздели и заточили в темницу, но ждать пришлось недолго – как раз достаточно для того, чтобы он осознал сокрушительную тяжесть своего положения. Иллитиан почти мог простить Кселиан за ее поступок – если бы поменять их роли, он бы сделал то же самое – почти, но не совсем. Он надеялся, что Вект совершит возмездие и над ней. Что-то настолько же страшное, как та судьба, которую тиран, вне сомнения, уготовил для него.

Голос на краю сознания заманчиво шептал о самоубийстве, точно так же, как во время безнадежной схватки с Кселиан. И все же он в ужасе отшатывался от этой идеи, зная, что это зов сирены, Той, что Жаждет, которая вечно голодна до душ. Нет, он не желал расставаться с жизнью, ведь единственное, что он мог сделать для сохранения оставшегося достоинства – не отдавать ее до последнего, царапаться и кусаться до самого конца.

Нагим и скованным они приволокли его сюда, чтобы продемонстрировать Векту, и поместили между архонтами, что выстроились полумесяцем перед ступенями, ведущими к трону тирана. Само же возвышение трона было поднято и подобно толстой колонне из металла вздымалось к самому потолку.

Прямо перед возвышением, всего в нескольких метрах от Иллитиана, находилось нечто неправильной формы, высотой по пояс, скрытое под черным шелковым покрывалом. При виде этой вещи у Иллитиана появилось дурное предчувствие, что она нужна для какой-то предстоящей пытки, но что именно это было, он не мог даже гадать. Секунды тянулись за секундами, и лишь вой далеких ветров нарушал тишину, пока архонты выжидали в безмолвии.

На первой аудиенции Векта присутствовала сотня архонтов, теперь же, как заметил Иллитиан, у подножия престола стояло едва ли два десятка. Впрочем, все фавориты Векта были на месте: Ситрак, Малис, Хромис, Маликсиан и Ксератис. Была здесь и предательница Кселиан, хотя, как с некоторым удовольствием увидел Иллитиан, ни один архонт не желал стоять рядом с ней.

Свет, просачивающийся в зал сквозь высокие окна, выглядел тусклым и ядовитым – краденые солнца снова были запечатаны в удерживающие их субцарства и источали на вечный город самое слабое возможное освещение. На миг Иллитиану захотелось, чтобы он мог еще хоть раз промчаться по небу, над распростертым внизу городом, мечтая о днях, когда он будет повелевать им.

Ожидание вдруг прервалось тяжелой поступью кабалитов Черного Сердца, которые рядами вошли в зал аудиенций и заняли позиции вокруг возвышения или вдоль стен. За ними последовали многочисленные придворные и живые игрушки Векта, которые расположились на ступенях престола. Среди них Иллитиан увидел двух миньонов Беллатониса, Харбира и Ксагора, в компании скачущей фигуры в маске и сером облачении. Он ненадолго задался вопросом, кто из них – настоящий Беллатонис, но потом решил, что слишком устал, чтобы ему было дело до этого.

В ряд построили труппу рабов, которые запели отрывок из «Мальдис Узкх Вект» – Триумфа Векта – под тщательным руководством двух гемункулов. Когда голоса рабов достигли крещендо боли, колонна металла плавно, словно поршень, скользнула вниз и достигла одного уровня со ступенями. Полукруглый щит из энтропической энергии на вершине престола завихрился и рассеялся, открыв темный и уродливый трон, на котором восседал Асдрубаэль Вект. Верховный властелин Комморры одарил архонтов широкой злобной улыбкой.

– Иллитиан, я так рад, что ты смог к нам присоединиться, – с неуместным весельем сказал Вект. – Твое присутствие сделает сегодняшний урок бесценным.

– Урок о том, что ты уязвим, Асдрубаэль Вект, – ответил Иллитиан, поворачиваясь так, чтобы обращаться и к архонтам. – Ты можешь убить меня, но мое место займет другой. Настанет день, когда ты падешь, и я его приблизил!

Вект насмешливо приподнял брови и поднялся с трона.

– Твоя дерзость звучит как слабость и отчаяние, Иллитиан, – сказал тиран, спускаясь к накрытому тканью комку перед троном. – Для тебя было бы лучше молить меня о пощаде – я склоняюсь к тому, чтобы даровать ее.

Иллитиан заморгал в удивлении. Хотя он и знал, что Вект просто играет с ним, он не мог сдержать искру надежды, что вспыхнула в его груди. Верховный властелин увидел это и усмехнулся.

– Твой оптимизм достоин восхищения, но, как мне кажется, именно он, в первую очередь, и привел тебя сюда. Оптимизм и гордыня – о, и большая удача, не стоит забывать о ней…

Вект взмахнул рукой и сдернул шелковое покрывало. Под ним оказалась реалистичная статуя сжавшейся фигуры, выполненная из черного стекла. Иллитиан сразу же узнал ее: это было его старое тело, выброшенное и позабытое с тех пор, как он выбрался из него и спасся от стеклянной чумы, которая его уничтожала. Кровь отхлынула от его лица, и из каждой поры потек пот.

– Ты так и не спросил меня, почему я хочу сохранить тебе жизнь, – сказал Вект. – Спроси сейчас.

– Почему…? – только и смог выдавить Иллитиан горлом, пересохшим от страха.

– Потому что к тебе прикоснулись боги, Иллитиан, – с жестокой издевкой ответил Вект. – Есть силы, которые вложили в тебя столь много, что отделение твоей души от тела будет иметь последствия, которых лучше будет избегать… пока что.

– Силы? – в смятении повторил Иллитиан.

Вект посмотрел на него черными пронзительными глазами, в которых горел злой умысел.

– То, что ты даже не догадываешься о них, и есть, как я полагаю, величайшая ирония, – холодно заметил он. – Шут говорил, что это так, и все же я счел, что в это сложно поверить. Из тебя сделали пешку, Иллитиан, слугу потаенных хозяев. Твое самонадеянное тщеславие привлекло внимание Архитектора Судьбы, и эта переменчивая сущность направила тебя на поиски запретного знания и наивысшей власти. Твоя сила, какой бы она ни была, никогда тебе не принадлежала. Она была дарована тебе из тайного источника, а теперь божество оставило тебя.

Негодование пронизало каждую фибру Иллитиана. Он не был пешкой потусторонних сил! Его мотивы были его собственными! Вект открыто ухмылялся, упиваясь его внутренними муками. Иллитиан же чувствовал, как под яростным водоворотом эмоций начинают шевелиться первые червячки сомнения. Сколько раз невероятный каприз удачи помогал его планам? Сколько раз его враги шли по ложному пути? Сама возможность подобного сокрушала его душу.

Увидев, что Иллитиан достиг надира, Вект, похоже, пресытился своей игрушкой. Верховный властелин вернулся на трон, повернулся к придворным и дернул длинным пальцем, призывая выйти вперед одного из них. Это был тот, кого Иллитиан знал как Харбира, но лицо его стало белым, а тело костлявым – очевидно, это был настоящий Беллатонис, на пороге превращения в прежнего себя. Гемункул держал в руках серебристую корону с высокими шипами на лбу, наподобие рогов. Иллитиан узнал и ее. Он завопил и попытался отшатнуться, но его схватили. Беспомощный, он мог только смотреть и сыпать проклятьями, пока Беллатонис не насадил корону ему на голову.

Парализующая боль вонзилась в виски Иллитиана, раскаленный мучительный жар, который выжег все мысли, всю волю, кроме желания кричать. Появилось выкручивающее ощущение где-то глубоко внутри, как будто из самого средоточия его существа что-то вырывали. Потом – тошнотворное чувство перехода, и Иллитиан оказался обездвижен, слеп и почти глух, если не считать тишайшего эхо его собственных воплей, которое медленно угасало в его остекленевших ушах.

Пестрый наблюдал за жестоким представлением, которое Вект устроил из публичной пытки восставшего архонта. Как и сказал тиран, это был наглядный урок, демонстрация остальным архонтам, что их ждет, если они пойдут тем же путем. Вопли внезапно прервались, когда душа Иллитиана переместилась в едва живое вместилище из стекла, которое было его предыдущим телом.

Пестрый невольно содрогнулся при мысли о том, что должно произойти. Угроза еще не миновала.

Когда процесс завершился, Беллатонис отступил назад, и двух Иллитианов, из стекла и из плоти, оттащили прочь. Один мог стать новым архонтом восстановленного кабала Белого Пламени, если кто-то из него пережил смертоносный погром Векта. С равной вероятностью он мог быть приговорен к ужасной смерти по прихоти тирана. Другой, подлинный Иллитиан, как надеялся Пестрый, был обречен на долгое и бесплодное существование, продлеваемое гемункулами, насколько возможно. В мировом храме Лилеатанира он был свидетелем тому, что могло произойти с душой, отмеченной богами Хаоса, в момент смерти, и это было неприятное зрелище. Воспоминание об этом лишь делало тяжелее то, что ему предстояло сейчас совершить.

– Пестрый. Кселиан. Преклоните передо мной колени, – торжественно произнес Вект со своего темного престола. – Придите и молите меня о прощении. Ваши дары принесли мне удовольствие, но я все еще желаю выслушать причины для того, чтобы даровать вам дальнейшее существование.

Кселиан бесстрашно выступила вперед и преклонила колени перед Вектом, опустив голову. Пестрый проследовал к трону более сдержанно, остро чувствуя, что со всех сторон в него впиваются хищные взгляды комморритов. Он опустился на колени рядом с Кселиан, явственно ощущая ее столь близкое, почти животное присутствие и легкий мускусный аромат, похожий на запах крови…

Пестрый внезапно выбросил руку вбок со скоростью атакующей змеи и, казалось, едва прикоснулся к горлу Кселиан основанием ладони. Кселиан рухнула – ее тело было мгновенно иссечено изнутри корчащимися моноволокнами «поцелуя арлекина», который Пестрый прятал на запястье.

Придворные Векта подняли переполох и разбежались. Архонты и стражи ринулись вперед, обнажив оружие. Вект лишь поднял руку, требуя тишины, и продолжил с мрачным вниманием наблюдать за арлекином с трона. Не обращая внимания ни на кого, Пестрый склонился над быстро обращающимися в жидкость останками Кселиан с маленьким, тускло светящимся самоцветом в руке. Камень быстро налился яркостью и приобрел глубокий багровый оттенок. Арлекин выпрямился и, зажав между большим и указательным пальцами покрасневшую драгоценность, поднял ее пред взором Векта.

– Простите меня, о грозный владыка, – начал Пестрый. – Куда приходит один бог, наверняка вскоре явятся и другие. Это и делает силы Хаоса столь опасными. Когда-то мы думали, что понимаем их – еще до Падения. Тогда мы смеялись над тем, какими претенциозными и примитивными они были, но они знали, как преследовать свои цели, лучше любого смертного, и как воспользоваться даже малейшей лазейкой. Кселиан постепенно превращалась в сосуд для Кровавого бога, ее душа была запятнана скверной – камень не может лгать.

Вект без интереса махнул рукой, останавливая его объяснения.

– Если ты прав в своем предположении, это значит, что в моем городе трудились избранники трех из четырех богов Хаоса. По твоим же словам, там, где появляется один, вскоре возникают и другие, и при этом мы так и не увидели агента Той, что Жаждет. Интересно, что ты с такой готовностью преследуешь других, но не служителей нашего злейшего врага, погибели нашего рода.

Арлекин поджал губы, но не отвечал, пока камень духа, зажатый в его пальцах, не исчез, как при каком-то фокусе с ловкостью рук.

– Можно сказать так, – осторожно проговорил Пестрый, – что мы все ее агенты – все эльдары, которые пережили Падение, я имею в виду, и все поколения после него – мы подарили ей существование, и теперь мы все обещаны ей еще до того, как сделаем первый вдох. Поэтому, если бы я преследовал их всех, мои руки были бы постоянно обагрены кровью.

Вект цинично рассмеялся.

– Ты увиливаешь, Шут. Твои обвинительные домыслы не представляют для меня интереса. Меня все еще ожидает великое множество трудов, а ты – опасный отвлекающий фактор. Забери свою добычу и скройся с моих глаз. Если ты предстанешь передо мной снова, я буду уже не так мягок.

Пестрый низко поклонился верховному властелину и поспешил прочь от его темного и гнетущего двора, пока Вект не успел передумать. Это была, в своем роде, победа, и Пестрый решил, что надо просто возрадоваться тому, что ему удалось сыграть в ней роль, не заплатив за это конечную цену.

Глубоко в царстве теней, Аэлиндрахе, Обезглавливатель сидит на корточках в своей святая святых, крутя в руках луковицеобразный череп Ксхакоруаха. Он тщательно изучает его своими искаженными чувствами, пробует на вкус плетение теней, прилипшее к его твердым гребням и костяным орбитам. Наконец, удовлетворившись, он карабкается по рядам черепов, из которых состоит внутренняя стена его куполовидного святилища. Кхерадруах нащупывает путь к нужной нише и осторожно вставляет на место череп короля теней. Неудивительно, что место, предназначенное для него, находится прямо напротив черепа его брата-близнеца, Азоруаха, и их взаимная ненависть идеально уравновешивает сама себя.

Кхерадруах возвращается на свое возвышение и снова садится на корточки, глядя невидящими глазами в дыру, что пробивается в реальности мертвыми взглядами его многочисленных жертв. Око снова закрылось, ложного прохода больше нет, и все же Обезглавливатель уверен, что чувствует шевеление в месте между мирами. Он ждет и грезит о темных днях, которым только предстоит настать.

ЭПИЛОГ

Итак, дорогой друг, мы достигли конца моего повествования, завершили путешествие по трем историям о вечном городе, сплетенным вокруг начала Разобщения и его последствий. Как рассказчик, я открываю себя – я арлекин, что играл небольшую роль в первой части, стал главным актером второй и с трудом преодолел все более рискованные импровизации в третьей.

На протяжении этого приключения, Пути Архонта, я кое-чему научился у Комморры. Это жемчужина мудрости, коей я часто был свидетелем, но никогда не мог по-настоящему ухватить, пока не оказался в ученичестве у Асдрубаэля Векта. Если сказать просто, то она такова: стать владыкой многих значит стать чем-то иным, сущностью и большей, и меньшей, чем простые смертные, какими правит владыка. Подобно богам Хаоса, наши владыки вынуждены принимать те роли, которые мы воображаем для них. Наши лидеры, наши тираны, наши повелители, наши деспоты, называйте их как угодно – они осуществляют свою волю той силой, которую даруем им мы в смертном царстве, точно так же, как это делают демоны в бессмертном царстве варпа.

Вынуждены? Я слышу ваш крик: что довлеет над богами Хаоса, кроме друг друга? Ответ, о любопытный читатель, лежит в их натуре. Они – то, что они есть, и их натура определяет их, и они не могут изменить ее, даже если бы хотели – но они, разумеется, не хотят, ибо эта стихийная природа и есть то, что дарует им существование. То же происходит с владыками смертных, они становятся тем, чем мы хотим видеть их, чем мы желаем их видеть и чем мы позволяем им быть. Тех же, кто не оправдывает наших ожиданий, мы сбрасываем и заменяем кем-то более согласующимся с распространенным духом времени.

В случае Комморры для этого надо быть созданием чистого ужаса. Существом столь темным и мстительным, что оно могло бы удержать в покорности весь гигантский город благодаря одному лишь страху перед его вмешательством. Сущностью столь злонравной, что она сможет удержать всесокрушительную мощь Хаоса, неважно, какой ценой. Комморриты, не знающие раскаяния эльдары, выжившие в Падении, беспрестанно стремятся к анархии, но глубоко внутри своих черных сердец они понимают, как необходим им самый деспотический из возможных порядков, чтобы выжить как вид.

В силу необходимости все архонты, владыки и образцы для подражания комморритов, стали малыми отражениями Асдрубаэля Векта: жестокими, гениальными, манипулятивными и амбициозными. Под властью Векта они не могут быть никем иным, как абсолютом, лишенным всех иных помыслов, кроме жажды власти. Они – темные языки пламени рядом с черным бушующим пожаром злобы Векта. Однажды любой из них может воспылать так ярко, что затмит его сияние, как это едва не удалось Иллитиану, но этот день еще не наста. Никто не оказался столь же алчным и себялюбивым, как Вект – пока еще нет.

Таков Путь Архонта.

Теперь я попрошу вас уделить момент и вспомнить три истории, которые я рассказал. По Пути Отступника мы проследовали за несколькими весьма различными отступниками, восставшими против весьма различных вещей. Был там молодой следопыт Синдиэль, пытавшийся сбежать от удушливого существования на борту искусственного мира, был там гемункул Беллатонис, пошедший против строгих ограничений своего ковена, был там и архонт Иллитиан, желавший свергнуть тиранию Векта.

Все трое ответили насилием на сдерживание, к которому призывали их сообщества, и все трое познали мрачные последствия своих действий, когда события вышли из-под их контроля. К своей чести, Синдиэль и Беллатонис пытались исправить ситуацию, насколько это было для них возможно. Иллитиан спасся лишь благодаря вмешательству Судьбы и оказался в услужении у неведомого хозяина. Желание свободы несет с собой большую опасность от тех, кто хотел бы ее эксплуатировать. И это узнали на себе экзодиты.

На Пути Инкуба мы увидели тех, кто идет узкой и прямой дорогой, подчиняясь речам своих повелителей, последователей дисциплины, обычаев, чести, долга и порядка. Тот самый инкуб, Морр, был первым и главным в этой истории, но был с ним и Караэис, обреченный чародей с искусственного мира, возглавляющий отряд Зловещих Мстителей.

Этот провидец и аспектные воины были обучены столь узким взглядам, что они видели в Морре лишь бесчестного, не ведающего дисциплины воина, даже когда он пожертвовал собственной душой, чтобы спасти души миллиардов. Все они пострадали за лишенную сомнений верность и с трудом искали новую цель в жизни под жестокой плетью неудач. Исполнение долга требует самопожертвования ради цели, которая всегда остается где-то вдалеке. Некоторые же забывают об истинном предназначении, и самопожертвование для них становится самоцелью. И это – искусственные миры.

Идя Путем Архонта, мы наблюдали за махинациями высших повелителей Комморры, которые принесли горький урожай. Мы узрели, как амбиции превратили их дом в поле боя и привели его на грань уничтожения. Мы стали свидетелями тому, как они, заложив семена собственной погибели, заставляли других платить по своим счетам столь долго, сколь возможно. И это, как мы можем предположить, темные эльдары.

Три истории переплетаются меж собой, каждая воплощает одну из граней расколотой души нашей расы. Каждая несет предупреждение, но также и крупицу надежды. Долгое время эльдары жили в изоляции друг от друга и от самих себя, отрицая части своего существования во имя того, чтобы выжить. И все же границы далеко не непроницаемы, когда они существуют лишь в нашем собственном сознании.

Такова роль скромных актеров вроде меня самого. Это наша роль – водить за нос Судьбу, пересекая границы, бросая вызов обычаям и насмехаясь над абсурдными нелепостями бытия. Это единственный способ показать нашему разделенному народу, что в этой мрачной и темной вселенной всегда есть чему поучиться даже у тех, кого вы глубоко презираете.

Гэв Торп
Тёмный сын

Гигант из огня и железа освещал собою святилище, омывая стены отблесками оранжевого и красного света. Его глаза были темными углями, его плоть пламенела под покрытой трещинами металлической кожей. Семь фигур возвышались в этом свете, облаченные в доспехи из темно-синих и черных пластин, увенчанные шлемами с причудливо изогнутыми рогами. В латных перчатках они держали длинные и широкие клинки, и лезвия клэйвов поблескивали в красном освещении. Позади, в тенях, скрывались другие, и во тьме едва различались их бледная кожа и сверкающие глаза.

Вошла еще одна. Она была облачена так же, как и другие, хотя ее доспехи были более богато украшены, а в качестве оружия она избрала пару изогнутых полуклэйвов, мерцающих от энергии.

– Страх, – произнесла клэйвекс. Ее голос доносился из-под шлема низким шепотом.

Слово повисло в воздухе, в то время как она начала мерить шагами пол перед неподвижными воинами. Семь пар глаз преследовали клэйвекса, пока она расхаживала от одного конца ряда к другому. Они высматривали любое промедление, любой момент сомнения, и их пальцы стискивали рукояти клинков.

– Страх правит нами. Все наше существование основано на ужасе, столь абсолютном и полном, что мы не можем назвать его по имени. Наши разрозненные сородичи – каждым из них правит этот страх, даже теми, что живут в Темном Городе внизу.

Клэйвекс, Наремун, остановилась в центре линии, в трех шагах от семи смертоносных бойцов, ищущих малейшие признаки слабости. Она находилась прямо перед Колидараном и пристально смотрела на него. Ее слова, казалось, были адресованы именно ему, и он спросил себя, знала ли она о честолюбивом стремлении в его сердце. Конечно же, знала, ибо таково же было ее собственное стремление, которое разделял каждый из тех, что становились инкубами.

– Мы не отвергаем страх. Мы не можем забыть свой страх точно так же, как не можем забыть о дыхании. Он – часть нас.

Наремун снова начала вышагивать, почти – но не совсем – поворачиваясь спиной к своим последователям-инкубам. Колидаран почувствовал, как Джурати позади него напрягся, но остался неподвижным. Как и Колидаран, Джурати знал, что время еще не настало. Наремун не проявляла подлинную невнимательность – она просто проверяла их, подначивала их. Три шага – небольшое расстояние, но недостаточно большое, чтобы атаковать и нанести чистый удар, не встретив сопротивления.

А для того, чтобы победить Наремун, понадобился бы один-единственный смертельный удар.

Колидаран видел ее в бою, как и все остальные. Он видел, как она сразила Сиамната, и Лагхинуира, и Норрианар. Он видел, как клэйвекс прорубает себе дорогу сквозь орков, и людей, и других эльдаров.

Шанса на второй удар не будет.

Он умел ждать. Если жизнь среди инкубов не учила терпению, то не учила ничему. Настанет время, когда Наремун окажется по-настоящему уязвима, и тогда он сделает свой ход. Но не раньше.

– Встретить страх лицом к лицу – вот настоящая сила, – клэйвекс снова повернулась к последователям лицом, и в ее тоне послышалось разочарование их бездействием. – Мы должны принять страх и стать едиными с ним. Эпоху назад наши предки породили кошмар, столь тяжкий, что галактика и по сей день трясется от ужаса. Неверные и трусы сбежали от этого кошмара и попрятались по своим искусственным мирам. Наши сородичи в Темном Городе также дрожат перед ним, используя чужие боль и ужас, чтобы замаскировать свои собственные.

Наремун снова замолчала. Ее силуэт вырисовывался на фоне пылающего идола Кхаина. На миг ее темные очертания стерлись в пламени и дыму, и она как будто слилась с образом бога войны.

– Мы не уклоняемся от нашего страха. Пусть заблудшие пытаются заковать в цепи те дары, что дал нам Кхаин. Мы не стесняемся нашего страха, страха перед тем, что мы – создания глубокой ненависти и непреодолимого гнева. Наш ужас не таков. Наш ужас в бессмысленности. Вот чего мы боимся – прожить жизнь, ничего не добившись, не получив значения. Умереть и быть поглощенным кошмаром, который мы создали, не оставив и следа на вселенной – значит потерпеть поражение. Вот он, страх.

Наремун на шаг отступила от идола, все еще держа полуклэйвы поднятыми в защитной позиции.

– Вы все недостойны, – резко произнесла она. – Никто из вас не отважится бросить мне вызов. Ваш страх перед смертью сильнее, чем вы. Он делает вас слабыми.

– Умереть от твоих клинков – значит потерпеть поражение, – сказал Анеатуин. – Это расточительно.

– И все же, если у тебя есть возможность преуспеть, стать клэйвексом и обрести высокое положение и славу, ты должен осмелиться на это. Нельзя обрести успех без риска потерпеть крах. Победа – сестра-близнец поражения. Смерть – родитель жизни.

Клэйвекс покачала головой, и ее клинки чуть-чуть опустились. Когда она снова заговорила, Колидаран подумал, что ее голос звучит устало, но он знал, что это тоже был обман, фальшивая демонстрация слабости.

– Неужели нет никого, кто отважился бы шагнуть вперед? Разве вы не чувствуете голод? – ее голос перерос в хриплый крик. – Разве вы недостаточно меня ненавидите?

Колидаран это понимал, что это бессмысленные вопросы. Каждый из них хотел стать клэйвексом. Каждый чувствовал голод, гложущий изнутри, источник того экзистенциального страха, о котором говорила Наремун. И они, конечно же, ненавидели ее. Ее ругань, ее издевательства, ее сарказм и презрение – всего этого было достаточно, чтобы пробудить столь жаркую ненависть, что она пылала подобно идолу Кхаина. Ее уколы, нацеленные на гордость воинов, постоянно причиняли мучительную боль. Но, как продемонстрировала гибель Сиамната, Лагхинуира и Норрианар, Кхаин не вознаграждал тех, кто наносил удар в слепой ярости.

Среди всего огня и дыма сердце Кхаина оставалось ледяным. Кроваворукий требовал, чтобы убийство было холодным и расчетливым. Колидаран должен был умереть именно таким образом.

– Примите страх и сделайте его своей собственностью. Станьте ужасом. Шагните в…

Что-то ударило Колидарана по затылку.

Он подстроился под удар, перекатившись вперед и повернувшись одновременно. Нападающий прыгнул за ним, и Колидаран мельком увидел под капюшоном рясы послушника лицо Кхиссарета, освещенное пламенем, с оскаленными зубами и расширенными глазами. Кхиссарет выбросил вперед ногу, целясь не в Колидарана, а в рукоять его клэйва.

Оружие покинуло хватку инкуба и, вращаясь, взлетело над головой. Колидаран вскочил на ноги, но слишком медленно. Послушник на лету перехватил крутящийся клинок. Колидаран быстро отступил на несколько шагов и замер, опираясь на носки, готовый в любой момент снова прийти в движение.

– Я завладел твоим оружием, – пропел Кхиссарет. Он поднял клэйв в позицию атаки, расставив локти и выдвинув вперед правую ногу. – Теперь я – инкуб.

– Ты завладел им, – сказал Колидаран. – Сможешь ли ты его удержать?

Уязвленный Кхиссарет сделал выпад, но это был поспешный удар, от которого Колидаран легко ушел, пригнувшись. Послушник попытался уколоть Колидарана в живот, но ветеран сражений ожидал такой атаки и со смехом отступил в сторону.

– Не надо было лишать себя победы злорадством, – сказал инкуб.

– Я буду смеяться последним, – огрызнулся Кхиссарет и снова бросился на него.

Колидаран отклонился назад, и острие клэйва прошло в волоске от его тела. Он кувыркнулся влево, когда Кхиссарет снова атаковал. Колющие, режущие, рубящие удары – и каждый совсем немного не доставал до цели. Колидаран всегда на мгновение опережал соперника. Лишь лязг сапог инкуба и хриплое дыхание его противника нарушали тишину.

Не сводя глаз с оппонента, инкуб опустил левое плечо, как будто собираясь двинуться в том направлении. Мгновенно в глазах Кхиссарета вспыхнуло выражение триумфа, и он взмахнул клэйвом, чтобы поразить его, не дав уклониться. Это был трюк, и при том простой – Колидаран перенес свой вес на другую ногу и крутанулся вправо, пройдя мимо кончика меча.

Выпрямив пальцы, он стрелой вогнал их в горло Кхиссарета. Когда послушник со сдавленным криком отступил назад, Колидаран последовал за ним и перехватил рукоять клэйва левой рукой. Бронированное колено инкуба врезалось в живот Кхиссарета, а затем, продолжая движение, он припечатал ногой колено врага и выхватил клинок из его рук, когда тот упал.

Еще один удар ногой, и несостоявшийся инкуб растянулся на спине.

– Страх побудил тебя к поспешности, – сказал Колидаран. Он расслабился и держал клэйв у бока. – Страх, что тебе больше не предоставится возможности, заставил тебя ударить слишком рано. Слова клэйвекса ранили тебя глубоко, не правда ли?

– Я ни о чем не жалею, – ответил Кхиссарет, но выражение его лица говорило, что эти отважные слова ничего не значат. В его глазах, прикованных к клинку Колидарана, блестели слезы, а губы дрожали. – Нет успеха без поражения. Просто покончи со мной.

– Нет, ты так легко не отделаешься, – сказал Колидаран. – Ты первый, кто попытался забрать мой клэйв с тех пор, как я забрал его из мертвых рук Натрикх. И пусть ты будешь последним.

Он поглядел на других послушников, которые по-прежнему таились в тенях. Повернувшись, он передал клэйву Джурати. Другой, равный ему инкуб не имел причин воспользоваться его безоружностью, объектом их амбиций была лишь клэйвекс.

Дальнейшие слова лишь снизили бы цену урока, поэтому Колидаран двинулся к Кхиссарету в безмолвии. Послушник попытался повернуться и сбежать, но сломанное колено подвело его. Колидаран склонился над поверженным противником и вогнал кулаки в его спину, ломая ребра и сминая органы.

Подхватив юнца за рясу, Колидаран повернул его к себе лицом. Еще несколько простых движений, и тот опять оказался на полу, воющий, с бесполезными, трясущимися переломанными руками. Снова мелькнула рука, и бросивший вызов лишился правого глаза, на месте которого теперь зияла кровавая яма.

Крики аколита отдавались по залу резким эхом.

– Заберите его, – прорычал Колидаран, указывая на дверь. Его гнев был направлен не на Кхиссарета, нет, он был уже наказан. Колидаран был в ярости на самого себя за то, что показался послушнику уязвимым. – Сбросьте его в подземье, пусть ур-гули насладятся его плотью.

Из тьмы появилась троица послушников и уволокла вопящего юнца прочь.

Колидаран забрал свой клэйв и повернулся к Наремун. Он быстро поднял клинок к лицу, а затем поклонился. Выпрямившись, он не поднял острие клэйва, но оставил его нацеленным на Наремун.

Он посмотрел ей прямо в глаза, и хотя выражение его лица оставалось незримым, намерение было достаточно очевидно. Она понимала, что ей никогда не бросят вызов в открытую, и, поскольку он заявил о своей цели – хотя и без слов – ей придется смотреть в оба. Это могло быть весьма утомительно – выжидать момента, когда чье-то честолюбие пересилит страх – и однажды она совершит ошибку.

Колидаран был терпелив. Он умел ждать.

– Прошу прощения за неудобство, клэйвекс. Ты, кажется, объясняла что-то насчет страха. Пожалуйста, продолжай.

Большой зал звездного корабля «Астиах» звенел от пронзительного смеха и воплей ужаса. Со своего наблюдательного пункта на верхней площадке лестницы, ведущей к покоям Шиадизиса-иерарха, Колидаран смотрел, как воины из кабала Вознесенного Копья развлекаются со своими рабами. Некоторых заставили сражаться ради удовольствия пленителей, сковали цепями вместе и вооружили только затупленными ножами, чтобы продлить схватку. Другие подверглись болезненному вниманию Ликхи, гемункула Шиадизиса, которая сейчас была занята тем, что внедряла тонкие полоски металла под кожу, покрытую шрамами от кислоты, на окровавленном столе посреди зала. Наименее утонченные просто избивали и хлестали свои живые игрушки, создавая при помощи ударов хор из плача и воплей.