Текст книги "Путь эльдар: Омнибус (ЛП)"

Автор книги: Гэв Торп

Соавторы: Уильям Кинг,Роб Сандерс,Гай Хейли,Джордж Манн,Мэтью Фаррер,Джо Паррино,Брэнден Кэмпбелл,Энди Чемберс,Грэм Лион,Себастьян Кассем Гото
сообщить о нарушении

Текущая страница: 88 (всего у книги 129 страниц)

Глава 17
КСЕЛИАН

Анжевер тоже могла ошибаться.

Звук, издаваемый кровяными осами, был кошмарен – пронзительное, сердитое жужжание, которое до такой степени резало уши, что казалось, они вот-вот лопнут. Еще хуже были вопли воинов, атакованных свирепым живым оружием: насекомые вгрызались в их плоть, заполняли собой глаза, набивались во рты, удушая множеством крохотных жалящих тел. Генетически модифицированные создания, в отличие от большинства своих сородичей, постоянно носили в себе потомство и откладывали яйца во все, что могли проткнуть своими ненормально увеличенными яйцекладами. В считанные секунды вылуплялись личинки и прорывали ходы еще глубже, чтобы столь же быстро превратиться в кровожадную взрослую форму.

Иллитиан, проворно отступив от этой кутерьмы, на миг позволил себе с удовольствием понаблюдать за тем, как эффективно его воины начали разбираться с проблемой. Тех, кто сопровождал его в лабиринте, он вручную отобрал среди лучших своих вернорожденных. Все они были с ним на Горате, и он знал, что на каждого из них можно положиться.

Плазменные гранаты и шредеры уничтожили насекомых с их острыми, как бритва, лапками, а бластеры испепелили тех, в кого они успели внедриться. Не было никаких сомнений при убийстве своих собратьев, лишь быстрая и смертоносная эффективность. За несколько секунд коридор был снова пуст, дочиста выметен жарко-белым огнем и вычищен моноволоконными нитями. Иллитиан послал за гемункулом, ожидая объяснений.

– Отвечай, что произошло, – сказал он Беллатонису, когда тот явился. – Ты что-то пропустил, и это стоило мне трех воинов.

И снова гемункул сделал странную паузу, прежде чем ответить. Она заняла всего долю секунды, и Беллатонис попытался ее скрыть, но Иллитиану это многое поведало. В какой-то мере подобные нюансы были его специальностью. Ему пришлось многое выведать о них, чтобы научиться скрывать их и лгать более убедительно. В этом случае такая мелочь означала, что собеседник получает информацию откуда-то извне.

– Ловушка, видимо, была перезаряжена после того, как я прошел через это место, – сказал Беллатонис. – Ульям кровяных ос иногда нужно некоторое время, чтобы восстановиться после очень высокой активности. Или же, возможно, это была ловушка замедленного действия…

– Все эти предположения я мог сделать и сам, – холодно заметил Иллитиан. – Тебе следует лучше стараться, Беллатонис. Я не думаю, что мы хотя бы близки к цели, и при этом нам еще понадобится выбираться отсюда.

– В подобном предприятии невозможно быть во всем уверенным, – устало ответил гемункул. – Я делаю все, что могу.

– Тогда старайся больше и поскорее найди мне Кселиан, – предостерегающе сказал Иллитиан, – иначе в следующий раз, когда мы найдем ловушку, я скормлю ей тебя самого.

– Без меня вам не выбраться, – с неожиданной вспышкой непокорности возразил Беллатонис. – Я уверен, вы отмечали путь, по которому мы прошли, как сделал бы любой, у кого есть здравый смысл, но в лабиринте это не сработает. Если вы попытаетесь вернуться по своим следам, то не обнаружите их.

– Это правда, и именно поэтому я предпринял меры и взял с собой кое-что, что гарантирует мне выход отсюда, если вдруг понадобится. Ты, Беллатонис, в действительности – расходный материал, во всех смыслах слова. Я признаю, что мне хотелось бы найти Кселиан после того, как я прошел такой путь. Однако мое терпение небезгранично. Единственная причина, по которой я сохраняю тебе жизнь, это то, что ты для меня полезен. Закончится польза от тебя – придет конец и тебе.

Проучив гемункула как следует, Иллитиан отпустил его, и он уполз обратно во главу колонны. Архонту нравилось ощущение контроля над ним. В прошлом Беллатонис всегда был слишком скользким, его невозможно было прижать к стене и пригрозить ему так, чтобы это доставило удовольствие. Этот же случай заставил Иллитиана задуматься, почему он всегда считал гемункула чем-то большим, чем тот на самом деле являлся – низменным резчиком мяса.

Анжевер могла ошибаться, но Харбир быстро научился быстро и без вопросов подчиняться ее командам.

+Вниз!+

Харбир растянулся на полу в тот же миг, как голос старухи зашипел в его голове. Самый быстрый способ спастись от опасности, когда она тебя вот-вот настигнет – это позволить гравитации сделать всю работу за тебя: ослабить колени и упасть наземь, не тратя долю секунды на то, чтобы напрячь мышцы и прыгнуть. Недостаток этого метода в том, что потом ты оказываешься в уязвимом положении, но в ситуации, когда рядом есть более легкие цели, стоящие на виду, этот трюк способен спасти жизнь.

Харбир упал, и залп просвистел прямо над ним. Воинам, которые стояли сразу после него, повезло меньше. Он услышал треск, с которым снаряды пробили доспехи, и вопли, когда на них начал действовать яд. Не обращая внимания, Харбир перекатился к стене коридора и попытался втиснуть себя в угол так плотно, как только мог. Сейчас у него над головой должна была разразиться перестрелка, и ему больше некуда было спрятаться.

+Дилетанты,+ презрительно хмыкнула Анжевер. +Они должны были влегкую свалить тебя первым же залпом.+

Яркие вспышки темного света запульсировали в коридоре и осветили тьму брызгами энтропической энергии – воины Иллитиана нанесли ответный удар. Сияние очертило силуэты бесформенных, асимметричных фигур, и выстрелы помчались прямо к ним, словно рой разъяренных кровяных ос. Бегущие навстречу фигуры были уродливыми гигантами с чудовищно бугрящимися мышцами, из которых под всевозможными углами торчали металлические лезвия и костяные шипы. Харбир раньше видел подобных им – гротесков. Он знал, что гемункулы используют их в качестве стражей или гладиаторов, но никогда прежде не видел гротеска в состоянии берсерка.

Громадины с трудом умещались в тесном коридоре и могли бежать лишь по двое в ряд, в то время как в них стреляли сразу семь или восемь воинов Иллитиана. Простые вычисления говорили, что гротески должны были погибнуть практически мгновенно. Вместо этого они ринулись вперед, несмотря на недостающие конечности, испещренные дырами туловища и, в одном примечательном случае, отсутствие головы.

Харбир сел на корточки и поднял собственный пистолет, чтобы выстрелить. Компактное оружие со спиральным стволом казалось несколько смехотворным в сравнении с энергиями, беснующимися вокруг, но он все равно нажал на спуск. Гротеск, в которого он попал, несколько секунд отвратительно раздувался, пока, наконец, его растянутая плоть не лопнула, испустив фонтан крови. Чудовище проковыляло еще несколько шагов, несмотря на рваный кровавый кратер на месте груди, а затем его свалила еще одна вспышка энергии.

Мертвый гротеск рухнул и стал частью импровизированной баррикады из искореженной плоти, которая образовалась из павших всего в нескольких метрах перед Харбиром и воинами Иллитиана. Оставшиеся гротески были вынуждены карабкаться через эту подергивающуюся груду мяса, чтобы попасть под свирепый огонь Белого Пламени. Продолжать наступление было безрассудно, но гротески пылали изнутри неоадреналином и метастероидами. Ярость берсерков гнала их дальше, на верную смерть.

Вся видимость сражения исчезла, теперь это была бойня. Воздух стал густым от дыма и горелой вони. Стробоскопический свет бластеров и дезинтеграторов сконцентрировался на ревущих гротесках, которые пытались разобрать преграду, но с каждой потерей она становилась все выше. Харбир встал, чтобы можно было продолжать стрельбу – мертвецы уже подступали к самому потолку. Довольно скоро гротески уже не смогут сквозь них протиснуться.

Кто-то, видимо, забыл им сообщить, что их вырезают. Как раз когда Харбир поднялся, вал мертвых и умирающих разлетелся в стороны, как будто под ним взорвали бомбу. Сквозь кровавый разлом с ревом прорвалось самое большое и безобразное чудище, какое только видел Харбир, и помчалось на авангард солдат Иллитиана, сверкая злобными красными глазами под железной решетчатой маской. Харбир рефлекторно пригнулся, уходя от взмаха усеянного лезвиями кулака, и перекатился, оказавшись за спиной существа, в то время как оно набросилось на ряды воинов.

Он прижался к груде тел и, извиваясь, просочился сквозь них, стремясь оказаться подальше от беснующегося гротеска. Позади раздавались вопли и хруст – разъяренный монстр изливал скопившуюся в нем ярость. Впереди он видел прямой коридор, заляпанный кровью и кусками тканей. Невдалеке с коридором, в котором он находился, пересекался более широкий проход, и по обе стороны перекрестка к полу припали фигуры в масках, целящие навстречу винтовки с тяжелыми стволами.

Харбир нырнул вбок и выпалил еще до того, как его сознание успело отметить, что за оружие на него направлено. Выстрел навскидку был куда быстрее, чем успели отреагировать враги. Странный пистолет Харбира взорвал одного из них, превратив его в кровавое месиво, которое сбило прицел остальных. Их винтовки неуверенно рявкнули, снаряды вонзились в кучу мяса позади, но сам он чудом остался невредим.

Карьера Харбира, состоявшая из стычек меж бандами и убийств по найму, научила его кое-каким бесценным урокам касательно ближнего боя. Один из них состоял в том, что если против тебя – враги с винтовками, а у тебя есть только пистолет, надо сближать дистанцию или убегать. Побег был вне вариантов, поэтому он прыгнул вперед, прежде чем они успели сделать еще один залп. Несколько врагов в масках охотно бросили неповоротливые орудия и кинулись навстречу, выхватив клинки. Харбир подумал, что они, видимо, опознали в нем Беллатониса.

Развалины. Харбир узнал их по окровавленным кожаным одеждам и железным маскам, скрывающим лица. Это были развалины, такие же, как Ксагор. Их тощие руки и тела были крест-накрест рассечены замысловатыми шрамами, с запястий и лодыжек свисали цепи. Харбир не мог думать о развалинах иначе, чем о рабах гемункулов, хотя и знал, что эти существа добровольно отдали себя на терзания и пытки.

Двое из развалин бешено размахивали ножами с широкими лезвиями, с которых капала вязкая зеленая слизь. Харбир пригнулся, уходя от ударов, а потом бросился в сторону, когда третий развалина попытался достать его похожими на ножницы когтями. Развалины были опасными противниками, однако им недоставало безотказных рефлексов Харбира и опыта в ближнем бою. Они только мешали друг другу в своем рьяном желании добраться до него.

Он пнул развалину с когтями в грудь и пристрелил из пистолета одного из вооруженных ножами. Тот раздулся и лопнул с отвратительным хлюпающим звуком. Ножи, которые он сжимал, выпали из безжизненных пальцев, и Харбир свободной рукой перехватил один из них на лету. Угрожая взмахами ножа и пистолетом, он удерживал развалин на расстоянии, пытаясь при этом отступать. Звуки рева и рвущейся плоти позади него прекратились, так что он мог надеяться, что вскоре прибудет помощь.

Развалины, которые не бросились сразу в драку с ним, уже попятились назад. Теперь, в ответ на выкрикнутую кем-то команду, они снова подняли винтовки. Этот кто-то устал от убогих попыток своих собратьев и хотел по-быстрому получить результат. Харбир рванулся вперед и вонзил захваченный у врага нож в брюхо развалины с руками-ножницами. Тот обхватил Харбира жилистыми руками, царапая его спину стальными когтями.

– Сдохни, предатель! – прошипел развалина в лицо Харбиру, обдав его мерзкой смесью слюны и зловонного дыхания. В ответ наемник провернул нож в кишках развалины и рванул его вверх, к сердцу.

Грохнули винтовки, и Харбир почувствовал, как развалина содрогнулся, когда снаряды вонзились в его спину. Другой развалина уже собирался воткнуть один из своих ножей в шею Харбиру, когда тот же залп сбил его с ног. Харбир усмехнулся иронии ситуации, пытаясь удержать развалину стоймя, чтобы тот продолжал играть роль живого (хотя, скорее, уже мертвого) щита.

Тело быстро отвердевало – слишком быстро, чтобы это можно было списать на трупное окоченение. В мозгу Харбира вспыхнула внезапная догадка: эти неуклюжие орудия в руках развалин были гексовинтовками. Ксагор как-то рассказывал, что такие пушки, как правило, стреляют хрустальными цилиндрами, которые начинены стеклянной чумой. Харбир поспешно выдернул нож из тела, пока стремительно распространяющийся вирус не кристаллизовал плоть, навеки запаяв оружие в кишках развалины.

Обжигающие сетчатку полосы темного света промчались мимо Харбира и прорезали заваленный трупами коридор. Он едва различил спрятавшихся вдали развалин-снайперов, когда их на месте испепелили мгновенные вспышки энтропической энергии. Развалины сгорели, словно бумажные мишени, брошенные в пламя топки. В тесном пространстве коридора началась быстрая и жестокая перестрелка, в которой воины Иллитиана, похоже, стремительно одерживали верх. Харбир съежился за своим щитом из мяса и стекла и попытался переждать бурю.

Завывающие, будто баньши, энергетические орудия вдруг притихли сами по себе. Целей на виду больше не было.

– Достаточно! Хватит стрелять! – прокричал из темноты отчаянный голос. – Мы хотим переговоров!

Звук этой речи был музыкой для ушей Иллитиана. Идиоты наконец-то научились здравому смыслу. Он отвернулся от дымящихся останков «Талоса», который находился в процессе расчленения громадными клэйвами инкубов, и ответил на крик.

– Бросьте оружие и выйдите на открытое пространство, – с удовольствием откликнулся Иллитиан. – Начнете сопротивляться – умрете, как и все остальные.

Он выжидающе посмотрел в дальний конец коридора, где происходили основные боевые действия. Через головы и плечи вернорожденных кабалитов он видел, что в узком проходе лежат кучи трупов. Некоторые тела все еще горели, а стены были покрыты россыпью светящихся от жара кратеров, что безмолвно свидетельствовали о свирепости огня.

Сбитый «Талос» внезапно атаковал отряд Белого Пламени сзади, когда его передовые части ввязались в бой с развалинами и гротесками. Поначалу машина боли наслаждалась большим успехом, кромсая арьергард вернорожденных, словно металлическая акула. Однако Иллитиан и, что более важно, его телохранители-инкубы были неподалеку (Иллитиан мудро решил оставаться ближе к тылу), так что смогли вмешаться и остановить беснующуюся машину.

Из бокового прохода выковылял горбун в изумрудно-черных одеяниях и продемонстрировал пустые руки. Через миг горстка развалин нехотя проследовала за жалкой фигурой на открытое пространство. Иллитиан удовлетворенно улыбнулся. Он ждал этого момента с тех самых пор, как Беллатонис завел их в этот адский лабиринт. По его расчетам, любое нападение на драгоценный лабиринт Черного Схождения неминуемо вынудило бы ковен пойти на переговоры, если достаточно долго напирать. Может быть, Беллатонис и не мог довести их до самой Кселиан, но это ничего не значило, нужно было только устроить по пути как можно большие разрушения.

Широкими уверенными шагами Иллитиан вышел вперед, пройдя между вернорожденными воинами. Инкубы не отставали ни на шаг. Неподвижная оборона не могла затянуться надолго, она всегда переходила в состязание силы воли между атакующим и защищающимся. Иллитиан был уверен, что обладает куда большей волей, чем ковен трусливых гемункулов. Он увидел вылезающего из-под кучи трупов Беллатониса, которого уже успел мысленно списать со счетов еще при первой стычке во главе колонны. Иллитиан ощутил смутное облегчение от того, что не утратил потенциальный ресурс. Однако реальная польза отступника вскоре должна была иссякнуть.

– Скажи мне свое имя и должность, – потребовал Иллитиан у гемункула в изумрудно-черной одежде.

– Я занимаю пост приближенного секретаря при избранном мастере Девяти… – надменно начал гемункул. Иллитиан фыркнул и взмахнул рукой, обрывая его.

– Забудь. Мне не важно, кто ты такой, главное – есть ли у тебя достаточно власти, чтобы дать мне то, что я хочу, – сказал он, – но, будучи простым «секретарем», ты ее не имеешь. Полагаю, ты можешь оказаться полезен тем, что передашь мои требования своим повелителям.

Он повернул голову и приказал инкубам:

– Убить развалин.

Развалины дрогнули и оглянулись на приближенного секретаря в поисках поддержки, но не нашли ее. Инкубы приступили к делу с профессионализмом мясников на бойне. Иллитиан глядел приближенному секретарю прямо в глаза, пока кровавые клэйвы поднимались и падали.

– Слушай меня внимательно. Мне нужна Кселиан, и если понадобится, я уничтожу весь твой ковен и разнесу этот лабиринт на твоих глазах, чтобы до нее добраться, – сказал Иллитиан, говоря как будто о чем-то само собой разумеющемся. – Я уверен, что вы придумали массу хитроумных планов, как убить меня и истребить мой отряд, чтобы не выполнять мои условия – заразу, яды, ловушки, бомбы и все такое прочее. Может быть, ты даже достаточно храбр, чтобы пожертвовать своей жизнью прямо сейчас ради покушения на меня, хотя, честно говоря, я в этом сомневаюсь. Так или иначе, сейчас я покажу тебе, почему таким образом вы проиграете, даже если у вас получится.

Иллитиан сделал жест, и двое вернорожденных вышли из рядов воинов позади него. Они несли устройство, похожее на часть скелета. Это была длинная и узкая конструкция из блоков и листов металла, пронизанных каналами из стеклоподобного материала. Приближенный секретарь недоуменно уставился на устройство, облизал зеленые губы и спросил:

– Я не понимаю, ч-что это такое?

– Боеголовка, – холодно ответил Иллитиан, – от пустотной мины. Обычно в такой мине есть две секции. Первая проецирует энергетическую сферу, которая должна ограничить детонацию второй. В данном случае первая часть была удалена, поэтому основной детонатор ничто не сдерживает. А он представляет собой искру чистого темного света, которая, как мне сказали, должна уничтожить весь этот лабиринт и приличный кусок города вокруг него, если ее взорвать.

Приближенный секретарь выглядел, как и следовало ожидать, напуганным. Кроме того, его молочно-белое лицо исказилось от негодования и недоверия, но обе эти эмоции поблекли перед несокрушимой уверенностью Иллитиана. Если архонт Белого Пламени погибнет, то весь ковен и его возлюбленный лабиринт присоединится к его погребальному костру, в этом он не сомневался.

– Хорошо. Я вижу, мы понимаем друг друга, – сказал Иллитиан и взмахнул рукой. Вернорожденные унесли боеголовку обратно в глубину его отряда. – И чтобы было еще понятнее, она не единственная. Двигаясь по лабиринту, я разместил в нем еще некоторое количество этих освобожденных пустотных мин. Если я дам сигнал или если мои жизненные показатели прервутся, они все сдетонируют и сотрут лабиринт с лица земли. Так что вы видите: либо я побеждаю, либо не побеждает никто. А теперь отдайте мне Кселиан.

Приближенный секретарь шумно сглотнул и сказал:

– Я, разумеется, передам ваше сообщение избранному мастеру. Выглядит так, что у вас в настоящий момент есть… а… решающий аргумент. Если бы ваши требования были предъявлены ковену в одной из предыдущих расщелин, то, я уверен, можно было бы избежать значительного долгосрочного ущерба…

Иллитиан улыбнулся ледяной улыбкой и ответил:

– Да, я не сомневаюсь, что вы бы обдумали их, как положено, и абсолютно ничего бы не сделали. Под «долгосрочным ущербом» ты имеешь в виду то, что мои действия необратимо навредят моим отношениям с гемункулами. И ты неправ. Очень скоро ковены разделятся ровно на два лагеря: тех, кто поймет, что они – просто слуги нового правителя Комморры, и будет жить, и тех, кто будет мнить себя вольными и умрет. Вект позволял вашему племени слишком много свободы, давал вам вести политику и вмешиваться не в свои дела. Скоро этой распущенности придет конец.

Приближенный секретарь сделал шаг назад и чуть не налетел на инкубов, стоящих позади него. Его взгляд отчаянно забегал по пустолицым шлемам и вернулся к Иллитиану.

– Я немедленно сообщу избранному мастеру, – сбивчиво пробормотал секретарь, – и уведомлю его о чрезвычайной важности вопроса.

– Не нужно, – проскрежетал из тьмы отвратительный, лязгающий голос. – Я уже знаю.

Глава 18
КАРАТЕЛИ

К тому времени, как Пестрый пробрался мимо огнепадов обратно на улицу Ножей, леди Малис и след простыл. Он немного порыскал по округе в поисках улик, которые могли бы указать, куда она подевалась, но без особого рвения: это выглядело довольно бесплодным занятием. Каким-то образом архонт Ядовитого Языка умела маскировать свои передвижения даже от обладателя столь развитого психического дара, как у Пестрого. Психические нити причин и следствий, которые он мог считать с улицы и ее зданий, были слишком запутаны и травмированы, чтобы из них можно было извлечь какие-то полезные подсказки.

И в этот миг он осознал, что тьма вокруг него сгущается. Он поднял взгляд к небу, где между стенами шпилей, подобных склонам ущелья, виднелись тусклые звезды Илмей, вращающиеся в высоте. Краденые солнца не были затемнены и светили так же, как и раньше. Облака в небесах не отбрасывали тени. Но все же свет вокруг Пестрого как будто потихоньку угасал прямо на его глазах. В воздухе висел странный привкус, как будто морозный ветер дул в Комморру с каких-то далеких загрязненных берегов. Пестрый глубоко вдохнул зловоние, чихнул, высунул язык и скорчил гримасу.

– Ох, как нехорошо, – сказал он в пустоту. – Совсем-совсем нехорошо.

Арлекин стоял без движения и напрягал все свои чувства, вперившись в подкрадывающиеся тени и пытаясь разгадать, что это значит. В фундаментальной структуре реальности, на которой зиждилась Комморра, происходило некое малозаметное изменение, но то, что он чувствовал, не было грубой, яркой энергией варпа. Это было нечто древнее, затхлое, как будто оно лежало нетронутым на протяжении бесчисленных тысяч лет, прежде чем кто-то его побеспокоил, словно застоявшийся воздух мавзолея.

Пестрый подумал, не могло ли это быть воздействие какого-то субцарства. Он начал прогулочным шагом двигаться по улице, насвистывая веселую мелодию, чтобы посмотреть, что удастся на нее выманить. Тени вокруг него быстро становились все гуще, температура неумолимо понижалась. Существовало множество отдельных реальностей, аннексированных Вектом на протяжении веков, чтобы расширить свой вечный город. Большинство субцарств имели собственный, ни на что не похожий характер. Некоторые из них совершенно не соответствовали тому, что, по общепринятому мнению, было нормальным, согласованным порядком существования эльдаров…

Аэлиндрах. Это мог быть только Аэлиндрах.

Пестрый перестал насвистывать. Его сверхтонкие чувства ощущали, что окружающая тьма больше не пуста. Он слышал отдаленный шорох крадущихся шагов, которые скользили по затененным углам вокруг, он обонял запах засохшей крови и старых костей от их оружия, он чуял горстку оскверненных искр жизни, которые приближались к нему с разумами, полными голода и смерти. Дети царства теней, мандрагоры, явились в Комморру целой армией.

Они бросились на него со всех сторон, со свистом рассекая воздух зазубренными клинками, ищущими его жизни. Пестрый высоко подскочил в воздух, чтобы спастись от их натиска, совершил пируэт и резким ударом ноги сломал шею одному из нападающих. Перекувырнувшись, он приземлился между двумя траурными охотниками, взмахнул коротким клинком, вскрыв горло одному, и одновременно ударил кулаком другого. Костяшки его пальцев едва задели угольно-черную кожу мандрагора, но неприметное устройство, закрепленное на запястье, отреагировало на движение тем, что вогнало в грудь врага массу моноволоконной проволоки.

Это оружие называлось «поцелуем арлекина», и этот термин всегда веселил Пестрого своей мрачной иронией – какому-то безымянному шуту смерти на заре времен, несомненно, понравился образ жертв, у которых подгибаются колени от этого ужасающе простого, но смертоносного орудия. Получив удар, мандрагор немедленно рухнул, словно бескостный мешок мяса, в который его, собственно, и превратили раскручивающиеся кольца «поцелуя арлекина».

Пестрый крутанулся и ушел в сторону от зубчатого мачете, которым его попытались рубануть со спины. Мандрагор с кошачьей скоростью оправился от промаха и взметнул клинок вверх, чтобы выпотрошить быстроногого арлекина. Вместо этого нож Пестрого ударом сверху вниз разделил его запястье. Отсеченная кисть упала, веером разбрасывая капли черного ихора, мандрагор схватился за обрубок и зашипел от боли. Быстрее мысли Пестрый повернул клинок и вогнал его острием вверх под подбородок раненого противника.

Новые мандрагоры выпрыгнули из теней на Пестрого с белыми как кость крюками и тесаками, жаждущими его крови. У арлекина мелькнула мысль о продолжении схватки, но потом он осознал, что мандрагор становится все больше и больше. Тени кишели крадущимися силуэтами и иглозубыми оскалами. Пестрый снова подскочил вверх и на сей раз поймал висящую цепь одной рукой, чтобы раскачаться и запрыгнуть на край крыши, покрытой железной чешуей.

Мандрагоры бросились за ним и с впечатляющей быстротой поползли по вертикальным стенам к его насесту. Арлекин разбежался, перемахнул через улицу и начал мчаться по лоскутному одеялу крыш Нижней Комморры, где прыгая, где пробегая по стенам, где карабкаясь, так что мандрагоры не могли за ним угнаться. Пытаясь поймать его, они использовали свои потусторонние способности, перемещаясь из одного угла, где залегли глубокие тени, в другой. Пестрый снова и снова отскакивал от их ловушек и засад, продолжая бегство все выше и ближе к свету.

В конце концов он остановился, чтобы перевести дыхание на маленьком, покрытом медью куполе, залитом тусклым светом Илмей, и обратил взгляд назад, в бездну. Пропасть между шпилями была столь глубока, что обычный наблюдатель почувствовал бы головокружение, но Пестрый его не страшился. Он схватился за шип, торчащий на маковке купола, одной рукой и прикрыл глаза другой, как козырьком. В таком шатком положении он внимательно вглядывался в глубины, ища признаки погони. Пятно тени было пока что далеко внизу, но он видел, что оно неумолимо взбирается вверх. Завихрения и спирали чернильной тьмы распространялись по бокам шпилей, будто изморозь зимой.

– Вот так-то, старый ты Шут, – заметил Пестрый самому себе. – Это, по сути, все еще гражданская война, но теперь я уверен, что покровительствуют ей вовсе не граждане этого города.

И в лучшие времена мандрагоры обладали очень узнаваемой аурой. Они были лишь частично материальны, можно было сказать, что одной ногой они постоянно стояли в царстве теней. Те же, с которыми Пестрый сражался в старом городе, обладали еще кое чем: они источали характерное болезненно-сладковатое зловоние бога Хаоса Нургла, Дедушки Мора, Повелителя Мух, Повелителя Чумы и так далее, и тому подобное. Пестрый блефовал, когда сказал Асдрубаэлю Векту, что вмешательство Нургла – почти стопроцентная вероятность. Его не слишком радовал тот факт, что его мрачное предсказание обернулось реальностью.

Пестрый огляделся по сторонам с высокой крыши. Он далеко поднялся – настолько далеко, что теперь был, пожалуй, где-то на половине высоты одного из тех громадных шпилей, в том месте, где их разделяли похожие на ущелья просторы открытого воздуха шириной в несколько сотен метров. Титанические сооружения были исчерчены линиями ярусов и террас, где раскинулись парки, похожие на дикие леса, и затейливо разбитые сады. С одной стороны он мог различить зеркальную поверхность озера, огибающего бок соседнего шпиля.

И в каждом из этих открытых пространств теснилось эклектическое сборище зданий, борющихся за пространство, словно растения – за солнечный свет. Башни, турели, купола, мезонины, балконы, своды, меньшие шпили, статуи, острые крыши, арки, мосты и лестницы громоздились друг на друга без какого-либо порядка или логики. Огромное множество строений было повреждено Разобщением, некоторые полностью обвалились, оставив рваные раны в городском ландшафте. При всех разрушениях сцена выглядела странно мирной. На террасах не было видно стычек, узкие полосы небес выглядели чистыми, разве что изредка появлялся стремительный гравилет или крылатый бичеватель.

Внимание Пестрого привлекла одна расселина в противоположном шпиле. Из ее глубин сиял холодный голубой свет, который контрастировал со всем остальным вокруг. Маленький арлекин сначала пожал плечами и сказал себе, что при виде столь обширных панорам для разума естественно искать легко различимую точку, чтобы использовать ее как ориентир. Он снова поднял взгляд, надеясь увидеть гигантскую армаду Векта, но обнаружил, что его взгляд все время притягивается к этому голубому огню. В нем было что-то такое, от чего у Пестрого шевелились волосы на затылке, а между лопатками зудело.

– Хорошо, хорошо, – раздраженно пробормотал сам себе арлекин, – красивая голубенькая блестяшка требует внимания. Я все понимаю, но как же удовлетворить эту неистовую страсть, хм? Слишком далеко, чтобы туда перепрыгнуть, так как же бедному артисту утолить свое праздное любопытство?

Он огляделся в поисках способа добраться к противоположному шпилю. Конечно, сальто-пояс позволял перемахнуть через пропасть одним прыжком, но ценой за это была бы значительная потеря высоты. Он бы снова оказался среди извивающихся теней Аэлиндраха и потерял бы из виду свою цель. Судя по всему, через провал когда-то было перекинуто несколько мостов, но в ходе Разобщения они либо обрушились, либо их разбили падающие обломки. Теперь от них остались только обрубки, торчащие из стены шпиля – дороги в никуда.

В некоторых местах над бездной все еще тянулись нити разорванной паутины из цепей и кабелей. Более прочные звенья уцелели благодаря своей естественной гибкости и потенциально могли послужить мостом для Пестрого. Он подпрыгнул вверх, поймал провод, который был по-прежнему туго натянут, и запрыгнул на него. Затем он побежал по колышущемуся шнуру толщиной в палец быстрым и уверенным шагом, над километровой пропастью, алчно зияющей внизу.

Оказавшись недалеко от любопытной, залитой голубым светом щели, Пестрый почувствовал жизненные искры терпеливых часовых, что скрывались среди разрушенных зданий у ее краев. Он осторожно пошел вперед, свободно скользя меж тенями и ступая кружными тропами, чтобы подобраться поближе к тому, что они охраняли. Часовые были кабалитами со спокойными, дисциплинированными умами и, видимо, хорошо устроились на своих позициях, как будто находились тут уже довольно долго. Бдительность кабалитов была неусыпна, но они явно скучали.

Прирожденная пытливость Пестрого и так была возбуждена, но когда он нашел то, что явно заслуживало, чтобы его охраняли, любопытство стало поистине неконтролируемым.

Тихо, как призрак, Пестрый подтянулся на карнизе разбитого окна, чтобы посмотреть на ближайшего кабалита. Он осторожно выждал, пока тот не переведет взгляд в другое место, а потом заглянул внутрь и долго, внимательно смотрел. Он увидел воина в нефритово-зеленых доспехах, носящего символ в виде черной розы, каждый из лепестков которой напоминал лезвие ножа. Спрыгнув вниз, Пестрый исчез из виду и на миг задумался. Если их просто весело поприветствовать, они, скорее всего, откроют огонь. С другой стороны, можно попробовать прокрасться мимо – вряд ли это будет так уж сложно. Проблема в том, что он не знал, к чему он вообще собирается прокрасться, в то время как между ним и выходом окажутся сердитые и вооруженные воины.