Текст книги "Первый выстрел"

Автор книги: Георгий Тушкан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 42 (всего у книги 43 страниц)

А дома было плохо. Юлия Платоновна, оставшись одна, очень нервничала, сердилась на Юру. Она боялась за него и сердилась, что из-за «операций» он пропускает уроки. А тут еще у них украли корову. Юра попросил комсомольцев помочь разыскать корову. Ее шкуру нашел Али с ребятами из Таракташа. А в лесном домике в ущелье нашли часть мяса.

Вскоре красноармейцы ушли из Судака. Городские улицы теперь патрулировали только отряды самоохраны, а окрестные дороги и леса – чоновцы. Военком очистил ближайшие леса от белобандитов, но те оседлали отдаленные перевалы, и туда с малыми силами нечего было и соваться.

Судак оказался отрезанным от всего мира.

5

Комсомольцы получили свое собственное помещение – пустующую дачу на берегу. Шесть комнат, огромная терраса для собраний и вечеров самодеятельности. Три дня хлопцы и девочки убирали помещение, мыли полы, окна, сооружали в конце веранды помост – сцену. Из другой пустующей дачи приволокли пианино. Гаврилов приказал. Натащили мебели. В одной из комнат появились балалайки, гитара, две мандолины. Кто-то притащил здоровенный барабан. Решили, что в этой комнате будет музыкальный кружок молодежного клуба. Юлия Платоновна согласилась руководить им.

В другой комнате хозяйничали девочки. Фельдшерица Белкина из больницы обучала здесь красных сестер милосердия. В углу стоял скелет человека. Хлопцы надели на него офицерскую фуражку и нацепили на ключицы полковничьи золотые погоны. Чего-чего, а валяющихся погон разных рангов в придорожных лесах было полным-полно!

Наконец состоялось первое собрание комсомольцев. Пришло тридцать девять человек! Явились пять молодых красноармейцев в буденовках, долечивающих раны в Судаке. Один из них даже был секретарем комсомольской ячейки в своем полку.

На помост поднялся Гаврилов, уселся за стол, накрытый красным ситцем, который Юра выклянчил в ревкоме, поздравил молодежь с открытием своего клуба и предложил избрать президиум.

Ребята молчали. Наконец кто-то нерешительно сказал:

– Юру Сагайдака!

– Колю Малаханова!

– Женю Холодовского! Али из Таракташа!

И пошло!

В президиум выбрали и красноармейца Лукина.

Кто-то догадался крикнуть:

– Товарища Гаврилова!

Пересохшими от волнения губами Юра объявил собрание открытым. Доклад о «текущем моменте и задачах молодежи» сделал Сергей Иванович. Протокол вел Лукин – он знал, как это делается.

Потом выбирали комсомольский комитет. В него вошло семь человек, Юру избрали секретарем. Когда голосовали его кандидатуру, Юре стало жарко и горло совсем пересохло.

Из президиума Юра заметил в самом дальнем углу одиноко сидящую Лизу. Их взгляды встретились. У Юры что-то екнуло в сердце, но он отвел глаза в сторону, поправил кобуру с наганом на боку и постарался придать своему лицу суровое выражение. Он твердо решил не смотреть в ту сторону, но нет-нет и взглянет, уголком глаза…

После собрания долго не расходились, пели. Сначала «Интернационал». Потом разные революционные песни. Лукин и его хлопцы-красноармейцы спели новую песню: «Как родная меня мать провожала». Песня очень понравилась. Ее пели три раза.

Инна Холодовская со сцены читала стихотворение «Сакья-Муни».

 
Пред толпою нищих и смиренных
Царь царей, владыка, царь
Вселенной Бог, великий бог лежал в пыли!
 

закончила она под аплодисменты.

А Лукин прочел замечательные стихи «Сын коммунара». И Сергей Иванович разошелся.

– «Динь-бом, динь-бом, слышен звон кандальный, динь-бом, динь-бом, путь сибирский дальний!..» – затянул он.

Расходились поздно. Над тихими улочками Судака неслось:

 
…Если б были все, как вы, ротозеи,
Чтоб осталось от Москвы, от Расеи?!
 

6

Заснеженные вершины высоких гор алели в лучах заходящего солнца, когда Юра пришел в дом военкома. Семена дома не было, а Ганна, сидя на корточках, раздувала древесные угли в стоявшем возле дома мангале.

– Военком скоро придет? – спросил он.

– Не знаю, Юрчик, сама его теперь редко вижу. То он на «операции», то еще что… И у меня полно хлопот… профсоюзные дела и женщины. А я как, изменилась?

Юра только сейчас обратил внимание на Ганну. Разве что пополнела она. Но глаза те же – карие, веселые, с искорками.

– Немножко ты… другая.

– Разбавилась?.. Я у вас была уже два раза и все про тебя знаю. Что же ты меня не спросишь, где я была, что делала?

Пришел Семен. Поздоровавшись, он скоро появился из дома, в синих галифе, заправленных в сапоги, подпоясанный полотенцем, и подошел к умывальнику, прибитому к вишне. Широко расставив ноги и покряхтывая от студеной воды, лившейся на шею и стекавшей по загорелой спине, он сильно растирал руками грудь, весело кричал:

– О-го-го! – и фыркал, разбрызгивая воду.

– Мне бы надо в Феодосию съездить в уком, – сказал Юра. – Совсем литературы нет. С Сережей поговорить надо, инструкции получить. Как бы проехать в Феодосию?

– Теперь, хлопец, это очень трудно, – ответил Семен, растираясь полотенцем. – Не знаю, как и помочь… Поговори с Гавриловым.

Гаврилов, холостяк, жил в одной из комнат ревкома. Он сидел без френча за столом и пил чай с бекмесом – сахара в Судаке не было. Усадив Юру, он налил ему чашку, дал три кусочка черствого хлеба, столько же взял сам и предложил винограду и яблок.

– Да мы сами головы ломаем, как с Феодосией надежно связаться. Рыбачий баркас до Феодосии не дойдет по-зимнему морю. Сильно штормит уже вторую неделю. Надо обеспечить народ хлебом. Сегодня ночью прибежали подводчики без подвод. Я посылал их в Феодосию за мукой, а на перевале возле Отуз их окружили бандиты. Лучше всего, конечно, было бы морем добраться. Так ведь беляки все фелюги угнали. Сейчас в Феодосии срочно ремонтируются мелкие суда. А для тех, которые на плаву, есть дела поважнее. Подождем немного. А пока суть да дело, можешь съездить в соседние деревни, организовать там комсомольские ячейки.

– В какие?

– В Туклук, Таракташ, Козы, Аджибей… У тебя ведь есть конь с линейкой.

– Есть.

– Вот и поезжай. Но с собой обязательно прихвати двух-трех ребят с винтовками. На всякий случай!

На другой день Серый повез Юру, Колю и Степу в Таракташ. Село расположилось у подножия скалистого гребня, напоминавшего доисторического ящера. Пять километров проехали быстро и вот уже подъехали к дому Юсуфа. Их встретил Али.

Юра объяснил, зачем они приехали, и напомнил Али, что ведь он согласился быть секретарем местной комсомольской ячейки.

Али помолчал, а потом сказал:

– Пиши! – и назвал фамилии одиннадцати будущих комсомольцев.

– Винтовки и револьверы, – сказал он, – мы сами себе достанем: Только вы должны помочь.

– Как?

И тут Али, выглянув в окно, не подслушивает ли кто, негромко начал рассказывать.

Странные дела творятся в Таракташе. Посмотреть со стороны – все тихо, мирно. А почему татарские буржуи, курултаевцы собираются по ночам и шепчутся с теми, кто тайно приехал из Турции? Почему они посылают продовольствие белобандитам? Откуда-то привозят оружие и прячут его в тайники.

– Так почему же ты до сих пор молчал?! – возмутился Юра.

– А кто я такой, чтобы с минарета кричать всем людям? Отец поехал в Судак, в ревком. Гаврилова не было. Он рассказал его заместителю – Билялю Амиру. Тот заявил: «Не верю, врешь!» Отец рассердился. Тогда Биляль Амир сказал: «Спасибо, верю. Ты настоящий большевик, иди с миром домой. Мы сами будем наблюдать и виновных поймаем». И в ту же ночь, когда отец вышел из дома, в него стреляли. На другой день отец отправился на наш виноградник, в горы, там опять в него стреляли. И попали. Сейчас он в больнице.

– А кому еще рассказывал Юсуф обо всем этом?

– Только Билялю.

– Значит, их подслушали и передали.

– Отец сказал, что, кроме Биляля, никого не было…

– Но не мог же Биляль рассказать об этом вашим буржуям. Биляль – большевик…

– Биляль – другой.

– Какой?

– Розовая редиска. Сверху красный, внутри белый. Ему верить нельзя.

– Скажешь тоже!

Такое не укладывалось в Юрином понимании. До сих пор все было просто: враги есть враги, а большевики – большевики.

– Неужели Биляль – переодетый? Почему же ты не рассказал мне об этом?

– Хотел пойти рассказать! Поэтому и в комсомол вступаю. У кого берут скот для белобандитов? У бедных. Берут и пугают: «Молчи! Убьем!» А защищаться нечем. Мы, молодые, уже собрались и решили действовать вместе. У нас знаешь какие хлопцы – вот! – И он, подняв руку над головой повыше, показал рост ребят.

– Так что же ты предлагаешь?

– Устроим обыск и отберем оружие!

– А где оно?

– Здесь, в Таракташе, недалеко…

– Его охраняют?

– Не-ет! Я видел – в тот дом приезжал Биляль. Ночью я заглянул в окно. Биляль болтал с тем, кто тайно приехал из Турции. Может быть, тот охраняет? Высокий, худощавый. В френче.

Тут же обсудили, как лучше действовать. Решили взять с собой, кроме Али, еще троих, из тех, кого он записал в комсомол.

– Только ты нам, таракташским комсомольцам, каждому оставишь по винтовке, – напомнил Али.

– Оставлю! – обещал Юра. – Вы организуете здесь отряд комсомольцев!

– Тогда запрягай линейку оружие везти!

И это было сказано так, что Юра по-настоящему поверил.

Серый был запряжен в линейку. Через полчаса ко двору подъехала пароконная подвода с местными комсомольцами. Юра, вооруженный наганом, передал свою винтовку Али. Здешние комсомольцы были с охотничьими ружьями.

Светило ли солнце, дул ли ветер, кто им встретился на дороге – ничего этого Юра не запомнил. Было не до того.

– Значит, так, – шептал Али. – Идите сразу на второй этаж, и там, в кучах фасоли, револьверы. Берите – и сразу вниз.

– А ты?

– Я подожду здесь. И еще кого-нибудь оставь.

Али и Степа остались во дворе, а Юра, Коля и два новых комсомольца, здоровенные парни, вошли в дом.

В нижней комнате Юру встретил дряхлый старик с белой бородой, с острыми, бегающими глазами. Он был одет в черный костюм.

Юра сказал:

– Здравствуйте! Оружие есть?

– Мы мирные люди, – ответил хозяин.

– Пошли наверх, – скомандовал Юра и зашагал по лестнице на второй этаж.

Хозяин пошел следом. Это была очень длинная комната, во всю длину дома. На полу кучами была насыпана фасоль. И больше ничего. Ни шкафов, ни сундуков. Где же оружие. Вот скандал!

– Где оружие? – спросил Юра.

– Нет оружия, – улыбнулся хозяин. – Здесь зерно!

Юра посмотрел на комсомольцев. Один из них показал глазами на кучи фасоли. Юра подошел, засунул руку поглубже в фасоль и – вытащил маузер. Сунул еще раз – и снова вытащил револьверы: маузеры, наганы.

Юра посмотрел на хозяина. Тот уже не улыбался.

– Сами удивляемся, откуда оружие, – сказал он. – Наверное, паршивые мальчишки притащили.

В кучах фасоли нашли семнадцать револьверов, пять мешков с патронами к ним, три винтовки.

– Ты арестован! – объявил Юра хозяину.

И тотчас же в доме раздался плач. Плакали женщины. Неизвестно, как они услышали и откуда взялись, но три женщины окружили старика.

Юра вышел на двор. Там, возле Али и Степы, уже стояли семеро угрюмых мужчин. Они что-то говорили Али зло и угрожающе, тот отвечал по-татарски.

Ребята погрузили на линейку револьверы, сложенные в мешок, мешок с патронами, винтовки и поехали дальше.

Через три дома в стогу сена, стоявшем во дворе, обнаружили тридцать пять винтовок разных систем и патроны к ним.

На улице их уже ждала толпа человек в пятьдесят.

– Он в доме! – прошептал Али.

– Кто? – не понял Юра. – Агент из Турции?

– Да! – совсем тихо ответил Али.

– Пойдем!

Али укладывал винтовки на подводу. Возле подводы стояло уже десять новых комсомольцев, и каждый из них держал в руках выбранную им винтовку.

Али и за ним Юра вошли в дом.

Высокого мужчину во френче они обнаружили под грудой одеял.

– Вы кто? – спросил Юра.

– Я? Партизан! Разве не узнаёшь? Ты еще ответишь. Какое право имеешь меня задерживать, а? На бумагу, читай!

Юра три раза перечитал удостоверение.

– Поедешь с нами в Судак, – сказал Юра, не зная, что и думать.

– Поеду! – согласился мужчина.

Когда они уже проехали полпути, в том месте, где дорога шла через виноградники, арестованный соскочил с подводы и юркнул в кусты. Коля крикнул:

– Назад!

Выстрелил по нему из винтовки, все погнались и догнали. Арестованный пытался вырваться, даже кусался. Но ему связали руки.

С триумфом проехали комсомольцы по Судаку и остановились возле ревкома. Гаврилова не оказалось. Его заместитель Биляль Амир сейчас же запер арестованного в комнате на втором этаже, расспросил Юру о подробностях и сказал:

– Кто поручил?.. Молодцы! Захваченные винтовки сдайте Сандетову на склад.

Но когда узнал, что большая часть винтовок осталась у таракташских комсомольцев, он вышел из себя и приказал немедленно отобрать их и привезти сюда. Юра отказался. Они поссорились.

Юра с Колей отправились к Сергею Ивановичу. Он был чем-то очень озабочен. Хмурил брови, ходил по комнате и выспрашивал все подробности, как все произошло. Юра рассказал о ранении Юсуфа.

– Я как раз из больницы. Получил записку Юсуфа с просьбой поскорее приехать. Но записка попала ко мне поздно. Юсуф умер.

– Умер?!

– Да, умер. Рана сама собой. Но смерть произошла в результате отравления… Теперь слушайте меня внимательно. Какого черта вы оставили арестованного в ревкоме, а не привезли сюда?

– Биляль приказал! – сердито сказал Коля. – Он поместил его в комнату на втором этаже.

– Я уже послал за арестованным. И вот что. Ребята вы боевые, только не самовольничайте. Об этом оружии мы знали и вели наблюдение, а вы нам всё сорвали. Потому что… Одним словом, чтобы больше никаких самовольных обысков! Таракташских комсомольцев разоружать не будем. Только вы держите с ними самую тесную связь. В ближайшее время выступим прочесывать горы и возьмем их с собой.

В дверь постучали. Вошел посланный Сергея Ивановича, молодой смуглый чекист.

– Арестованный убежал!.. – доложил он.

Для Серого уже давно не было овса, не было и крошки хлеба. Впрочем, хлеба не было и у его хозяев – по карточкам выдавалось всего по сто граммов, да и то не каждый день. На шубку, привезенную еще из Эрастовки, Юлии Платоновне удалось выменять немного пшеницы, и Юра перемалывал ее на ручной мельнице. Молоть было не очень трудно, но скучно. Знай вращай верхний жернов деревянной ручкой, приделанной железным ободом к его боку. Правой крути, а левой бери пшеницу по зернышку и закладывай в отверстие посредине жернова. Мука сыплется чуть-чуть, сразу и не заметишь. Собирай ее с деревянного стола – и в тарелку. Ох, и нудная же работа! Мелешь час, мелешь два, а муки получишь всего каких-нибудь полкилограмма. Но и то добро! Можно испечь лепешку. От своего кусочка Юра отрывал и для Серого.

Сена запасти тоже не удалось. В прошлые годы немецкие колонисты из Аджибея меняли его на вино, а в этом году вина у всех было много, так как из княжеских и графских подвалов вывезли не один десяток сорокаведерных бочек. За перевалы, оседланные бандитами, вино не повезешь!

Поэтому по утрам Юра отпирал дверь конюшни и выпускал Серого кормиться на волю. Юра знал – Серый в руки никому не дастся, убежит, и лишь снимал с него недоуздок, чтобы не за что было ухватить. Серый пасся вдоль арыка, уходил в сад, потом к реке, заходил и в другие сады. А к вечеру возвращался в конюшню. Если Юре надо было ехать, он свистел, бил в ведро, и Серый прибегал.

Юра с пустым ведром шел в конюшню, а Серый бежал за ним. Там Юра, закрыв дверь, надевал уздечку, хомут, а Серый, сунув морду в ведро и не найдя там овса, обиженно прижимал уши и силился за обман схватить Юру зубами. Но Юра знал – не схватит.

Ночью Юра размышлял о делах в Таракташе, о смерти Юсуфа, и Биляле, и странном бегстве арестованного.

Утром Юра пошел к Сергею Ивановичу. У того как раз был Гаврилов.

– Мы, комсомольцы, решили выследить Биляля и арестовать его. Али тоже так думает.

– Отберу я у тебя оружие и из секретарей выведу за такие штуки! – пригрозил Гаврилов.

– А может быть, вы не все знаете? Его же надо арестовать!

– Все знаем… Но не все так просто, как тебе кажется! – возразил Сергей Иванович. – Биляля мы пока не тронем, и ты с ним больше не конфликтуй, не мешай нам.

– А что?

– Ничего.

– Но ведь кто-то сообщал бандитам о наших обозах, отправленных в Феодосию за продуктами. Ведь каждый раз…

– Обоз не иголка, его с гор видно, – сказал Гаврилов. – Хуже то, что послали человека в Феодосию, чтобы принять судно с продовольствием для Судака, и о нем с тех пор ни слуху ни духу. Послали второго, и второй не дошел. Телефон не работает, бандиты рвут провода.

– Я дойду. Доеду!

– Ты?

– А что? Я не взрослый. Кто же на меня обратит внимание. Едет пацан куда-то, ну и пусть…

– Логика в этом есть! – заметил Сергей Иванович, не спуская с Юры испытующего взгляда. – Но ведь не могу же я тебя послать принять судно с грузом. В Феодосии тебе не поверят. Мальчишка ты еще. Несерьезно!

– Мне очень в уком комсомола надо: взял бы анкеты, комсомольские билеты, литературу. Они мне и помогут с фелюгой. Там ведь Сережа.

Гаврилов вопросительно посмотрел на Сергея Ивановича.

– А как ты поедешь? – спросил Сергей Иванович.

– Как? Если дороги перекрыты, то через Капсель до Коз, а оттуда на перевал по лесу и дальше тоже лесом.

– Но ты пойдешь без оружия, – предупредил Гаврилов.

– Почему? По дороге бандиты.

– А что ты можешь сделать один против бандитов. Да и винтовка вызовет подозрение.

– Я возьму револьвер.

– Ни в коем случае! Поедешь будто за хлебом для семьи. В Феодосии у тебя родственники. Тетка!

Домой Юра возвратился вечером. Бумажка за подписью секретаря ревкома о том, что «Константину Гадалову, 1904 г. рожд., разрешено следовать в г. Феодосию по местожительству родственников», лежала у него в кармане.

Проходя мимо графской дачи, он решил заглянуть в домик Османа. Пусто. Никого. Даже вещи вывезены. Он отправился домой по сиреневой аллее. Его окликнула Лиза. Теперь они встречались только на уроках и даже не разговаривали.

– Юра, почему ты меня презираешь? – спросила Лиза, глядя ему в глаза.

– Я тебя не презираю. Так получилось. У революционера не должно быть личной жизни. Он живет общественными интересами. А ты классово чуждый элемент…

– Да, – покачала головой Лиза, – ты меня презираешь, даже ненавидишь! За что?

– Я объяснил… А мне думаешь приятно такое отношение к тебе? Ты же знаешь… Но я обязан. Революционный долг!

– Что я знаю?

– Ну… мое отношение к тебе…

– Презрительное!

– Наоборот…

Лиза печально смотрела на него.

– Юра, прими меня в комсомол, – тихонько сказала она.

– Тебя? В комсомол?

– А что такого?! – вдруг громко, с возмущением воскликнула она. – Ну, я дочь дворянина, а что из этого? Дворяне всякие бывают. Были дворяне-декабристы.

– Ты даже не просто дворянка, ты графиня и дочь советника Деникина и Врангеля, – сказал Юра.

– Юра! Ты же знаешь, что я не такая, как все у нас в семье. Я ненавижу все барское. Ненавижу лживость в нашем доме. Юра! Ты ведь называл меня Джеммой, Нэлле… Я все время и до прихода большевиков хотела жить иначе и ссорилась с мамой. Я никогда не была монархисткой, как отец. Ты ведь знаешь! Софья Перовская была племянницей генерал-губернатора. Я недавно читала. Кропоткин был князем…

Юра угрюмо молчал, старался не встретиться с ней глазами, потому что знал – не выдержит. Ведь правда – это Лиза, его Джемма, хорошая и самая красивая Лиза!

– Я подумаю, спрошу, – вздохнув, сказал он. – Но знаешь, революционер обязан отречься от всего личного.

– Я… я отреклась, Юра. Я поссорилась и ушла из дому. Я здесь в саду, потому что дожидалась тебя…

– Куда ты ушла? – испугался Юра.

– К Ганне. Я у нее уже два дня живу. Она хорошая, она все поняла. И Семен тоже. А ты, ты… – И по щекам Лизы покатились слезы. – Я уже работаю. Ганна устроила меня учительницей в школе ликбеза…

Юра потерся лбом о лоб Лизы.

– Я постараюсь, Лиза. Только сейчас нельзя. Я в Феодосию уезжаю. Я там поговорю.

– Ты приказывай… Я докажу. Могу и патрульной пойти.

– А где Осман и его жены?

– Жены переехали в Таракташ, а Осман… бежал.

– Он в банде Гоги?

– В банде! – тихо сказала Лиза.

Они уже входили на крыльцо. Навстречу вышла Юлия Платоновна.

– Юрочка, ради бога, угомонись. Это же ужасно! – Она протянула Юре записку.

«Дурной мальчишка. Кончай свой глупый война. Пусть весь комсомол сидит дома и в лес не ходит. Кто ходит – голову потеряет. Нас будешь стрелять – тебе смерть».

Подписи не было.

– Это он пугает, – сказал Юра и сунул записку в карман.

Юлия Платоновна обратилась к Лизе:

– Наконец-то! Варвара Дмитриевна в истерике. Где ты пропадала?

– Я поссорилась с мамой. Я живу у Ганны.

– Я сейчас же приведу твою маму. Вы должны помириться! – воскликнула Юлия Платоновна.

– Пожалуйста, не надо! Она придет за мной сюда, и мы поссоримся окончательно.

Юлия Платоновна вышла.

– Покажи записку! – Лиза требовательно протянула руку. А когда прочитала, то воскликнула: – Осман! Я знаю. Это почерк Османа.

7

Юра настороженно ехал на Сером по тропинке, вьющейся по склону Георгия. Серый не оседлан. Вместо седла на нем мешок, набитый сеном. Вместо стремян – веревочные петли. На Юре – постолы, а за спиной тощий мешочек: кусок мамалыги, сушеные фрукты, запеченные картофелины. Наган. Он все же взял наган, несмотря на запрещение Сергея Ивановича.

Небо чистое, голубое, и только кое-где по нему неслись с юга белые пухлые облачка. Вот и знакомые ущелья, где когда-то добыто столько зайцев!

Все будет хорошо! С этими мыслями Юра спустился на шоссе. Вот и перекресток. Домик дорожного обходчика пуст, даже рамы унесены. Юра переехал мост и по заросшей тропинке начал подниматься на перевал. Он внимательно оглядывал окрестность. Не было видно ни души. «Если меня задержат, обыщут и найдут наган, что тогда? – думал он. – Конечно, соврать, что теперь у каждого есть оружие. На земле валяется… А лошадь поймал в лесу. Видите, она даже без седла. Простой недоуздок на ней».

Он все время репетировал в уме разговор в случае возможной встречи. В кармане у него лежало золотое обручальное кольцо (отца) и толстые серебряные часы с тремя крышками, как будто для обмена на хлеб. В крайнем случае за эти вещи можно будет откупиться.

Серый поднимался все выше и выше. До перевала оставалось совсем немного. Вот вдали, внизу, уже виднеются красные крыши домов в Отузах. Фу! Кажется, пронесло…

– Стой! – услышал он голос позади.

Оглянувшись, Юра увидел двоих с карабинами в руках. Они поспешно спускались к нему.

«А наган в мешке! Вот дурак!» – промелькнуло в голове, и он что было силы ударил Серого ногами по бокам и помчался вниз. Не заметив длинного сучка приземистой сосны, он наткнулся на него, слетел с лошади и три раза перевернулся, но сознания не потерял.

– Вставай! – Носок сапога больно ударил его в бок.

– От нас не ускачешь! – насмешливо сказал молодой мужчина в папахе, ткнув Юру дулом карабина в грудь.

– Почему убегал? – спросил пожилой, с резкими морщинами на одутловатом, давно не бритом лице.

Третий, похожий на татарина, круглолицый, с оспенными рябинками, добавил:

– Попробуешь еще раз удрать, получишь пулю! Усвоил?

– Усвоил! Очень испугался я! – ответил Юра.

– Морду тебе набить надо, чтобы зря не беспокоил людей! – сказал пожилой.

– Отпустите меня, товарищи!

– Товарищи? Ах ты сволочь! – воскликнул молодой в папахе. И ударил Юру кулаком по уху.

Юра упал. «Вставать или не вставать? – соображал он. – Лучше, кажется, встать». Он медленно поднялся.

– Куда ехал и зачем? – спросил пожилой. – Только не ври, нам с тобой возиться некогда.

Юра быстро соображал: «Сейчас меня обыщут и найдут наган, тогда… Эх, зря не послушал Сергея Ивановича, взял его». Вдруг его осенило:

– В Феодосию. Голодал очень… Есть нечего. Ну, по дороге решил подработать…

– Подработать? – переспросил пожилой.

– Ага! Руки вверх и – отдавай съестное.

Молодой с усиками и круглолицый захохотали. Пожилой тоже усмехнулся и спросил:

– А позвольте вас спросить, чем же это вы намерены были «брать на бога»?

– Наганом!

– Каким наганом?

– А тем самым, какой я украл у красного командира в Судаке.

– У тебя наган? Ну-ка покажи!

Юра вынул из мешка наган. Пожилой повертел его в руках и сказал:

– Ну и ну! Серьезный конкурент! Что делается! Даже мальчишки бандитами становятся. Вот она, советская власть. А кто ты такой?

– Я? Я из симферопольского кадетского корпуса, Костя Гадалов. Нас погнали грузиться на пароход, и я отстал. В Феодосии есть родственники… Очень голодал. Последнее время наганом кормился… Выплакал в ревкоме разрешение идти в Феодосию. Ну, и двинулся туда пешком, думал – доберусь.

– А где коня взял?

– В лесу нашел, неоседланного…

– Что же нам с ним делать, с таким? – спросил молодой.

– Наган отобрать, – предложил круглолицый, – пусть катится на все четыре! В назидание – набить морду. А коня зарезать на мясо.

Серый все время стоял у дороги, смотрел на хозяина. Он прижал уши, когда Юру ударили, и заржал. Белобандит с оспинами подошел к Серому и протянул руку. Лошадь вскинула голову и отошла назад. Юра был спокоен. Он знал, что Серый никому не дастся в руки.

– Встречал кого на дороге?

– Ага! Секрет красных. Я им бумажку из ревкома показал.

– Секреты расставили? Это что-то новое. Тогда вот что. Пойдешь с нашими в штаб и там обо всем этом расскажешь.

– А наган отдадите?

– Ишь какой скорый! Ты, господин кадет, видать, малый тертый. С таким лучше ночью не встречаться…

С Юрой шли четверо. Трое, судя по внешности и по разговору, были офицеры, один солдат. Офицеры продолжали ранее начатый спор.

– Нет, ты мне скажи, до каких пор еще ждать? – сказал офицер помоложе.

– Нервы сдают, поручик? Так недолго и пулю пустить себе в лоб, – отозвался пожилой.

– Я не хочу умирать! Понимаете, не хочу!

– Кто же хочет?

– Бродский хочет. Этим дурацким ожиданием судна он всех нас погубит. И вам, полковник, трудно рассчитывать на амнистию. Как-никак, а вы крупное лицо в контрразведке. А у нас грехи малые…

– Считаю необходимым напомнить, что приказы старших не обсуждаются.

– К черту! То было в армии, а мы не армия. Да, да! Мы сейчас превратились в самых настоящих бандитов. Грабим на большой дороге! Вроде этого мальчишки.

– Голод не тетка!

– К черту! Ведь сдались же красным по амнистии отряды Донецкого, Лукашевича, Белецкого.

– У них не было выхода к морю и тех связей, какие есть у нас!

– Связи! Беспардонное вранье! Сначала обещали десант. Был даже приказ готовиться поддержать десант с моря. А где этот десант, спрашиваю я вас? Нет и не будет. Теперь новое – мы ожидаем судно, которое якобы придет за нами. Но уже три срока прошло!

– Надо ждать. Другого выхода у нас нет. И прекратите истерику! Держите себя в руках!.. А ты, молодой, неженатый незнакомец, что ты скажешь?

– Я? Есть всякому надо!

– Золотые слова!

– Грабить, говоришь, захотел? – язвительно спросил поручик. – Ничего, поживешь с нами, выучишься! Пилявин, ты как насчет амнистии?

Молодой солдат повел темными глазами и сказал:

– Тут – конец один, а там – может, и шлепнут, а может, и домой вернешься… Не понимаю я, с чего это наше начальство той амнистии, как черт ладана, боится. Ведь в других частях тоже не дураки были.

– А ты помолчи, дурак! – сказал пожилой офицер.

– Их благородие спрашивают, я и отвечаю. А живыми остаться, чай, всем охота.

– Довольно! Поговорили! – сердито сказал старший офицер.

Юра шагал храбро, а на душе скребли пять кошек, как выражался Сережа. Встреча с Гогой Бродским не сулила ничего хорошего. Убежать? Не выйдет. А если попробовать? Сердце забилось сильно-сильно. Он оглянулся. Серый следовал за ними сзади, на порядочном расстоянии.

– Ты что это волчонком на кусты поглядываешь? – спросил полковник. – Не советую. От пули не убежишь.

– Смотрю, где бы присесть по нужде.

– A-а, это пожалуйста… Пилявин, отойди с ним!

Юра подождал, пока трое ушли вперед, отошел к кустам. Пилявин стал рядом, не спеша скрутил цигарку и закурил.

– И долго ты будешь сидеть? – спросил он, почти уже докурив ее.

Юра встал.

– Слушай, – сказал он, – отпусти меня. Я тебе золотое колечко подарю.

– Да ты что, обалдел? – Пилявин поднял винтовку. – А ну живо вперед! Нашел дурака! Чтобы мне за тебя всыпали. Марш вперед по дороге! Руки назад!

– Ты же умный, – сказал Юра. – И ты за то, чтобы сдаться по амнистии, хотя ваше начальство и не хочет.

– Нашкодили, вот и не хочет. Только ты мне зубы не заговаривай. Вижу гуся по полету.

– Что ты видишь?

– Что ты разбойничать на дорогу вышел.

– А если я соврал?

– Как так соврал? Зачем?

– Чтобы отпустили…

– Так кто же ты? Может, их разведчик с наганом?

– Теперь оружие у каждого.

– И то верно.

– Куда ты направлялся?

– В Феодосию. Выменять продовольствие за золотое кольцо.

– Это у тебя-то золотое кольцо? Уморил! Хватит, поговорили. Шагай!

8

– А, старый знакомый! – И кавказский князь из контрразведки, которого Юра прозвал тогда Карлой, засмеялся, и его глаз еще больше выпучился. Он сидел за маленьким столиком, на котором светилась коптилка. – Каким ветром тебя сюда занесло? Что это ты так вырядился?.. Напрасно тогда мы отпустили тебя. Ходить ночью с отрядом против наших ты научился. Делать обыски ты тоже научился. А вот врать не научился… товарищ секретарь судакского комсомола! Сам видишь – я все знаю. В Судаке есть наши люди. Допрашивать тебя сейчас я не буду. Пусть с тобой поговорит Бродский. Он тогда, по-моему, с тобой не договорил… А пока посиди в яме.

В лесу под деревьями темнело четырехугольное отверстие ничем не прикрытой большой ямы.

Яма была глубокая. Юре просунули веревки под мышки и спустили вниз. В яме уже были другие узники. Худые-прехудые, кожа да кости. Но как ни обросли они и как ни были худы, Юра узнал Шуру Сандетова.

– Нас тут держат заложниками, – сказал Сандетов. – Нет ли чего-нибудь поесть?

Юра, успевший еще раньше сунуть кукурузную лепешку в карман, поделился с товарищем.

Говорили долго и никак не могли наговориться. На потемневшем небе уже стали видны звезды.

Но вот в яму спустили ствол дерева с набитыми поперек планками, приказали Юре вылезть и повели. Сопровождал тот же солдат Пилявин.

– Куда ведешь? – спросил Юра.

– В офицерский дом. В лесничество.

– Слушай, – прошептал Юра. – Если ты меня отпустишь, я тебе за это отдам золотой перстень.

– Брось трепаться!

– Украл у барыни в Ялте. Сумочку украл.

– Поди ты! А ну покажи…

Юра вынул толстое обручальное кольцо. Солдат взял, повертел его и сказал:

– Блестит. А золотое оно или позолоченное, без ювелира не скажешь. Но я жить хочу. Отпущу тебя – самого к ногтю возьмут…

Юра задал заранее обдуманный вопрос:

– Это правда, будто вы все хотите сдаться по амнистии, а полковник из контрразведки и капитан Бродский, боясь ответа за расстрел советского правительства Таврии, запрещают вам сдаться?

– А если и так, тебе-то какое до всего этого дело?

– Вас, дураков, жалко. Пропадете ни за что!

– Подумаешь, какой жалостливый выискался! И кто это сбрехал насчет расстрела советского правительства? Когда это было?