Текст книги "Первый выстрел"

Автор книги: Георгий Тушкан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 43 страниц)

Глава III. ЛИРИЧЕСКАЯ ОСЕНЬ

1

Лето подходило к концу. Татары приносили продавать ранний виноград, а под виноградом лежал контрабандный табак. Тонко нарезанные желтые пахучие волокна. Разговор начинался издалека: о здоровье, о погоде, о видах на урожай, ценах, новостях, и только потом доставались фунтовые пачки табака. Юлия Платоновна сворачивала папиросу и курила. Затем смотрела в середину – нет ли там «корешков», так учили ее соседи. Купленный табак сейчас же прятался – акцизный чиновник жил неподалеку и следил строго.

Иногда заходили рыбаки-турки. Двое в красных фесках вносили на веранду за ручки глубокую корзину и молча откидывали лежащие сверху мокрые, пахнущие морем водоросли. В корзине шевелилась синеватая скумбрия, серебристая кефаль, камбала. Рыба продавалась на десятки.

Но чаще Юра бегал к Степе и приносил рыбу, пойманную его отцом, – вкуснейшую иглу-рыбу, ставриду, барабульку, реже кефаль и скумбрию. Но рыба скоро надоедала. А вот винограда Юра мог съесть сколько угодно. Он уже разбирался, как настоящий крымчак, в сортах винограда: «чауш», «шашла». Больше всего ему нравился «мускатный кокур». Винограда и яблок полно – при каждом доме был садик.

В эту осень в Судаке появилось много пришлых людей, и в садах началось воровство. Когда темнело, в долине хлопали выстрелы – знайте, сторожим!

Юсуф исчезал все чаще и чаще. Заступничество графини помогло – эскадронцы его не трогали, но, видимо, у него были важные дела, и он часто отлучался по ночам. Тогда сторожить приходилось самим. А кто мог стрелять из ружья? Только Юра. Конечно, это оскорбительно, когда тебя при этом сопровождает мать, «как бы чего не случилось». А что может случиться, если стреляешь в воздух, да еще холостым зарядом. Потом маме надоело, и с Юрой стала ходить Ганна. С нею веселее, но все же зачем ей ходить? Да и стрелять приходилось всего лишь дважды – один раз после ужина в конце сада, у реки, второй – в начале ночи, в ближней половине сада. Какая это охрана! Одна видимость… Наконец Юру стали отпускать в сад с берданкой одного. Вот это было чудесно!

Глубокая ночь. Юра стоит на дорожке, всматривается в темноту. Он сторожит сад. Бесполезное занятие… В графский виноградник лазят, к Жевержеевым, Мордвиновым, Горчаковым тоже лазят, а в мелкие виноградники нет. Ну хоть бы кто-нибудь залез! Не везет…

Небо в крупных звездах. Тишина. Горы, сады – все застыло в сонной неподвижности. Будто окаменело… В Ветхом завете написано, что жена Лота обернулась, посмотрела на проклятый богом город Содом и превратилась в каменный столб. А вдруг стоячие камни на Алчаке тоже окаменевшие люди? В журнале «Вокруг света» он читал, что в Индии верят, будто душа человеческая после смерти переселяется то в нового человека, то в собаку, то в змею, в слона, в орла… Интересно, что он, Юра, заслужил? Кем он будет в новой жизни? А может, все это тоже вранье, как бабушкин рассказ, что души умерших превращаются в звезды? Он уже знает теперь много звезд и созвездий. О них ему рассказал Никандр Ильич.

С ним он познакомился, когда местная учительница Надежда Васильевна попросила у мамы линейку съездить в Карагач, чтобы пригласить Никандра Ильича преподавать в гимназии математику. Юра поехал с ней за кучера.

Юра первый раз ехал по дороге, ведущей на Алушту, впервые побывал в Карагаче. Горы все в лесах, дикие. Видели косуль – большую и маленькую…

А Никандр Ильич лежал на копне сена и спал. Оказывается, он нанялся косить сено.

– Надо же на что-то жить, – сказал он.

Его еще при царе прошлой осенью уволили из Томского университета за то, что он студентам против войны говорил. Он уехал в Крым, нигде не устроился. Вид у него был ужасный. Штаны рваные, в заплатах. На ногах стоптанные латаные туфли. Лицо обросло щетиной. А на глазах толстые-претолстые очки в золотой оправе. И глаза через очки смотрят так, будто хотят пронзить.

Преподавать математику он согласился охотно, но сразу же ехать не захотел. Сказал, что раз нанялся косить, то обязан выполнить эту работу. Юра приехал за ним вторично, и они вместе ночевали на сене. Когда высыпали звезды, Никандр Ильич показал, где какая, и очень интересно рассказывал о них. Юра спросил, как бы побывать на планетах. Никандр Ильич засмеялся. Лицо у него широкое, добродушное, а смеялся он, будто кашлял…

– Живет, Юра, – начал он, – в городе Калуге и преподает там математику и физику Циолковский Эдуард Константинович. Друг моей молодости по Москве. Оглох теперь, бедный… Вот он рассчитал и предложил систему космических кораблей для полета на другие планеты. Смеются, Юра, над ним, свихнувшимся мечтателем называют. А он настоящий ученый, большой физик и инженер. Так-то-с, юный друг! Но я верю, в твое время, когда ты вырастешь, ракеты Циолковского понесутся ввысь, к Луне, Марсу, Венере. И один из кораблей, может быть, поведешь ты!

Никандр Ильич встал во весь рост и энергично поднял руку к звездам. На фоне темного неба фигура его казалась высокой и молодой.

Сейчас тоже мерцают и зовут звезды, созвездия, туманности…

Грохнул выстрел в ближнем саду графа. Из Судака донесся женский голос – звали какую-то Олю: «Оля, Оля, иди спать! Иди домой скорее!» И снова тихо-тихо. Скучно!

Юра крадется по боковой дорожке неслышно, как краснокожий индеец из племени Гуронов. Справа и слева застыли в строю враги, видны их темные силуэты. Впереди на конях стоят командиры. Конечно, Ганна сказала бы, что это не солдаты, а виноградные кусты, а командиры – яблони. Она не понимает, что они так ловко замаскировались. А сама верит в чертей, в домовых, боится заговора, дурного глаза…

Потом Юра берет прутик – саблю и марширует по дорожке, принимая парад войск. Он – Суворов и сейчас поведет войско в бой. Полки неприятеля во главе с Османом, пашой турецкого султана, притаились за рекой. Нужна разведка. И Юра по-пластунски ползет с берданкой в руке.

Шорох слева. Кто-то крадется… Это вражеский лазутчик, «перекинувшийся» жабой. Взять его живьем! Вперед! Можно бы ударить прикладом. Впрочем, жабы полезные. Их не надо убивать.

Шпион, наконец, сознался. Его послал Осман. Главное – упредить замысел врага. Ночную тишину нарушает отчаянный вопль: «Ура-а-а-а!» Затем у реки гремит выстрел. «Ур-а а-а!» – разносится по притихшей Судакской долине.

…На крик из дома выбегала Ганна. Она боялась темноты и звала издалека. Юра не отзывался. Волей-неволей она шла глубже в сад. Тогда Юра неожиданно выскакивал из засады:

– Руки вверх! Сдавайся, негодяй!

Ганна пугалась и сердилась, но быстро отходила. Когда шли домой, она обычно рассказывала о том, что делается в Эрастовке. Жалко, письма от родных приходили редко, а Юре очень интересно – как живет Тимиш?

Ганна не умела сочинять письма, и он советовал ей:

– Напиши о море и генуэзских башнях, как собирали кизил, о сердоликах, винограде, как сторожим.

– Очень это им нужно! – отвечала Ганна. – Они спрашивают, делят ли у нас помещичьи земли и вышла ли я замуж.

– Выходи за Макса, – дразнил ее Юра.

– Та ты шо? – Ганна даже обиделась. – Вертихвост, вот он кто. Брехло!

– Правильно! Мы ему дохлую кошку подкинули, когда он по-немецки секретничал с колонистами. Соотечественников, говорит, встречать будем.

– Ты откуда знаешь?

– Слышал.

– Может, он шпион?

– Вот зд орово! – обрадовался Юра.

Свои подозрения Ганна сейчас же сообщила Юлии Платоновне.

– Чепуха! – заявила она и как пример, до чего может дойти шпиономания, рассказала о Максе и колонистах графине Варваре Дмитриевне.

– Абсурд! – объявила Варвара Дмитриевна. – В Судаке нет военных объектов, воинских частей. Судак находится далеко от стратегических пунктов и дорог.

Говоря это, она, видимо, повторяла чьи-то слова. А блистать осведомленностью Варвара Дмитриевна любила. Как только она узнавала от мужа какую-нибудь новость, сейчас же раззванивала ее «по секрету» своим знакомым.

От нее Юлия Платоновна узнала о неудачном июньском наступлении русских войск, о восстании на кораблях германского флота, о выступлении генерала Корнилова. В тот день графиня прибежала радостно возбужденная и еще от ворот крикнула:

– Началось! Нам всем надо молиться о ниспослании победы нашему Минину и Пожарскому – генералу Корнилову. Он восстановит порядок в Петрограде. Давно пора ликвидировать большевиков и их гнездо в Смольном. И чего только до сих пор церемонились, не понимаю!

А Сережа, когда Юра рассказал ему об этом через несколько дней, заявил:

– В дураках осталась твоя графиня – лопнула корниловская контрреволюция! Зато Красной гвардии в Петрограде – во! – тысячи!

Нижняя веранда графской дачи, окруженная колоннами и увитая диким виноградом, стояла на высокой цокольной стене. В этой стене три ниши, в них гипсовые бюсты. Разросшийся виноград закрыл, как занавесом, и ниши и бюсты. Юра смекнул и сделал себе в средней нише «сховище». Бюст он переставил в соседнюю.

Все чаще на веранде графини собирались «местные сливки», как говорила она. Приходили солидные тучные господа, молодые повесы, офицеры, размалеванные девицы. Когда взрослые наверху играли и пели, а детей усылали, Юра усаживался в эту нишу и слушал музыку. Он любил музыку, ведь мама так хорошо играла, она окончила консерваторию. А теперь у них не было ни рояля, ни пианино. И случалось, что Юра по полчаса простаивал возле одной дачи, из окон которой неслись звуки рояля.

Сегодня вечер был тихий. Все с веранды Бернистов слышно очень хорошо, будто там сидишь. И мама там, она будет играть.

Юлию Платоновну часто приглашали в графский дом, когда там собирались гости.

– Милочка, вы так чудесно играете, приходите, украсьте наш вечер музыкой! – щебетала Варвара Дмитриевна.

Юлия Платоновна соскучилась по роялю и принимала приглашение, иногда даже приходила днем, когда никого не было, и играла своего любимого Шопена, Чайковского. Но «званые вечера» графини и ее гости ей были неприятны. Эта неприязнь иногда даже пересиливала, и она вежливо отказывалась, ложилась в постель, ссылаясь на нездоровье.

Ганна сердилась, когда Юлия Платоновна уходила к Бернистам. Сегодня в ответ на ворчание Ганны она сказала, беспомощно разводя руками:

– Ганна, ты пойми, я так соскучилась по роялю… И еще: мы здесь одни, женщины с двумя детьми, среди чужих, в такое время!.. Все-таки они интеллигентные и влиятельные люди.

– Бесстыжая эта графиня, вот что! – сердилась Ганна, когда мама ушла. – Заступится, как же! Музыкант бесплатный ей нужен, а не дружба. Я сама слышала, как она хвастает: «Никто в Судаке так хорошо не играет, как Юлия Платоновна. А без музыки какое веселье. Повезло, что она приехала!»

Взяв с Лизы честное слово, что она не выдаст, Юра привел ее в «сховище». Они сидели, прижавшись к стене, и слушали.

– Чайковский, «Первый концерт»! – шепнул Юра. – Правда, хорошо?

Он не шевелился. Его волнами охватила чудесная музыка, то будто поднимая высоко-высоко, то опуская так, что трепетало, щемило сердце. И опять – вверх…

Музыка внезапно оборвалась. Юра очнулся. Через минуту послышался женский голос, сильно в нос, «со слезой», певший: «Гдэ вы тэ-э-перь, кто вам ца-а-лует па-альцы?..»

Юра вдруг спросил:

– Лиза, а тебя целовали?

Лиза странно посмотрела на него, отодвинулась.

– Я пойду, нехорошо здесь прятаться, и неудобно сидеть…

– Ага, трусиха, боишься!

Помолчали. С веранды кто-то, завывая, декламировал: «Я трагедию жизни превращу в грезо-фарс!» Знакомый голос. Неужели Макс? Конечно, он! Пролез все-таки…

– Трусиха! – уныло повторил Юра, чувствуя, что говорит совсем ненужное.

– Не болтай глупостей! Я не боюсь даже на Алчак с моря взобраться, где крутая стена!

Юра вспомнил эти слова Лизы, когда через несколько дней, гуляя, они очутились на морском берегу под Алчаком. Скалистый склон горы снизу казался совершенно отвесным. Но Лиза сказала, что она недавно на него взбиралась.

По трещинам, в которых было много окаменелостей, они добрались до середины горы'. Когда же Юра посмотрел вниз, то даже испугался, подумал – не слезть. Посмотрел вверх. Голая вершина горы обрывалась к шиферному склону отвесной скалой метра в три. И вдруг он увидел в этой стене щель. А если добраться? И он полез. Лиза карабкалась справа, чуть повыше. Шифер осыпался под ногами и руками. Вдруг послышался легкий вскрик. Он оглянулся. Лиза, цепляясь за неровности, все быстрее и быстрее сползала. За ней, обгоняя ее, летели камни, щебенка… Эх, если бы она не смотрела вниз, то не сорвалась бы! Юра лег на живот и, больно царапаясь о камни, съехал за ней. Лиза порвала платье, разбила колени, локти. И ей запретили с ним гулять. Ну и пусть!

2

В сентябре было по-летнему жарко, но купающихся на пляже стало меньше. Дачники-мужчины в военных мундирах без погон вдруг исчезли. Женщинам было не до купанья – надо стоять в очередях за хлебом и сахаром, сушить фрукты. Хлопцы бегали купаться, но уже без прежнего азарта. Немало забот по дому, и, кроме того, наступила великая для всех судачан пора охоты на перепелов. Два жирных перепела – и вот вам вкусный борщ на семью. Женщины охотно отпускали, даже посылали мужей и сыновей на охоту.

В том, что «перепел пошел», Юра убедился, когда, возвращаясь с купанья, увидел под Алчаком отдыхающих охотников. Их было человек пятнадцать – все молодые, в красных фесках. И у каждого на руке кобчик – небольшая хищная птица из семейства соколиных. Об охоте с кобчиком Юра уже наслышался и, конечно, подошел, чтобы расспросить. Он обратился к одному, к другому, но те по-татарски отвечали:

– Не понимаю…

Только один смерил Юру презрительным взглядом и сказал:

– Пошел вон!

О своей обиде Юра рассказал Юсуфу и спросил, нельзя ли купить кобчика.

Юсуф расспросил, как выглядят охотники, зло прищурил глаза, желваки на его худых щеках заиграли, и он сердито бросил:

– Никакие они не охотники!

– А кто же?

– Так! Шатаются по берегу туда-сюда. В аулах шалтай-болтай… Под турецкую руку тянут.

– Но я видел у них перепелов.

– Много? – Юсуф сразу оживился. – Завтра же надо идти. Мама разрешит – пойдешь со мной. Слышишь? На Капселе уже стреляют.

Юра и просил, и молил, обещал выполнить любое поручение. Наконец мать смилостивилась и разрешила. Тут же был вызван Юсуф, и ему было строжайше сказано, чтобы Юра шел позади, подальше, а Юсуф стрелял в противоположную сторону.

Юсуф на все заученно повторял:

– Так точно!..

К вечеру небо над морем затянуло. Юра сидел на крыльце с книгой в руках, но читать не мог, то и дело посматривал на небо – не прояснится ли? Юсуф уехал в Таракташ. Уже совсем стемнело, когда он вернулся, ведя на веревке беленькую собачонку.

– Без собаки плохая охота, – объявил он.

– Так это же дворняжка! – огорчился Юра.

– Полукровка. Работает. Сам увидишь.

Еще затемно Юсуф осторожно разбудил Юру. Выбежав во двор, Юра увидел серое небо и потемневшую после дождя землю. Юсуф молча подал Юре берданку и патроны, за его плечами виднелась двустволка. Обрадованный Юра поскорее выбежал за ворота: как бы мама не увидела ружья за его плечами!..

Гора Георгий заросла дубняком, кизилом, сосной. Холмы, бегущие от ее подножия к морю, безлесные, густо усыпаны камнями, лишь изредка торчат низенькие кустики жесткой травы. В промытых дождями овражках и лощинах кое-где росли колючие кусты держидерева да голубели островки полыни. Лишь вдоль высохших русел виднелись корявые маслины да куст боярышника и шиповника. Глянешь издали – безжизненный «лунный» пейзаж, каменный, сухой, как кость, продуваемый ветрами. Он навевал тоску на всех, кроме охотников.

Из-за Синей горы взошло солнце, все преобразив: зажелтела глина, зазеленели кусты, сизой стала полынь, покраснели камни. Взгорья эти, обычно лишенные запахов, теперь, после ночного дождя, наполнились острым ароматом полыни.

Собачонка, бежавшая впереди, вдруг остановилась. Шагах в трех перед ней стелился по земле куст держидерева. Юра оглянулся на Юсуфа. Тот снял двустволку, взвел курки.

– Я! – ревниво прошептал Юра и поднял берданку к плечу.

– Ты, ты! А когда промажешь – я! Видишь перепелку?

Юра всматривался в куст. Его стебли стелились по земле, а рядом то ли серые камешки, то ли перепелки. Юра шагнул вперед. Рука Юсуфа удержала его на месте.

– Спугнешь. Сидячую стреляй. Иди за мной. Учись.

Юсуф двинулся боком, обходя куст шагах в десяти.

Рядом шел Юра, сжимая ружье. Они обошли полкруга, когда Юсуф остановился и спросил:

– Видишь?

Перепелка лежала под кустиком полыни и не улетала. Юра поспешно прицелился.

– Разобьешь! – шепнул Юсуф. – Отойди шагов на десять.

Юра отошел, прицелился и выстрелил. Перепелка взметнулась над кустом и шумно полетела. Выстрел Юсуфа сбил ее.

Юра подбежал и отнял перепелку у собаки.

– А свою перепелку почему не берешь?

– Мою?

– Под кустом полыни. Это вторая.

Юра метнулся назад. Его перепелка, его первая перепелка лежала почти на том же самом месте. Он схватил ее и даже чмокнул, но тут же смутился.

Взобрались наверх и пошли по другой ложбине, на Капсель. Здесь ложбины были шире, поросли высокой полынью. И Юра забыл обо всем. Через час он расстрелял все свои пятнадцать патронов.

Юсуф дал ему свою шомпольную двустволку и сказал:

– Будем стрелять по очереди.

По взгорьям и лощинам они дошли до пруда Хорвата, и здесь, в жидкой тени маслин, Юсуф расстелил платок, достал из сумки хлеб, помидоры, виноград, яблоки.

…Солнце пекло. Собачонка лежала на животе, высунув язык, и часто-часто дышала. Послышался звон колокольчиков. С дальнего склона спускались белые и черные точки.

– Отара идет, а там волкодавы. Пошли! – сказал Юсуф.

Домой они шли победителями. Юра добыл девять, а Юсуф – сорок три перепелки! Вот это охотник – Юсуф!

Вбежав на веранду, Юра гордо выложил на стол перепелов.

– А почему берданка у тебя, а не у Юсуфа? – встревожилась мама.

Пришлось признаться. Мама рассердилась. Она хотела вызвать Юсуфа. Юра умолял не делать этого, он сам виноват! Наконец мама сдалась, но поставила строгое условие: Юра должен охотиться только с Юсуфом.

– Плохо то, – сказала она, – что ты ни о чем, кроме охоты, говорить и думать не можешь. А ведь скоро начнутся занятия. Ты обещаешь отлично учиться?

– Обещаю! – Юра радостно улыбался. Еще бы! Он будет охотиться со своим ружьем!

Вечером Юсуф показал Юре, как выбивать из патронов стреляные пистоны, вдавливать «барилеем» новые, как заряжать патроны на летящую и на сидящую перепелку.

– Никаких патронов, – сказал Юсуф, – не хватит, если большая высыпка. Поэтому охотники берут с собой запас пороха, дроби и пистонов и там, на месте, заряжают. Расстреляют патроны, сядут, набьют – и снова!

Юсуф посмотрел на небо. Над морем оно было чистое, ни облачка.

– Завтра охоты не будет. Все перепела улетели в Турцию. Их увел перепелиный король, – сказал он.

– Что это за король?

– Как-нибудь покажу.

На следующий день Юра побежал на Капсель без ружья, чтобы проверить. Перепелов не было.

– Зря не бегай, – предупредил Юсуф. – Лучше слушай! Будет стрельба, значит, есть перепела.

Отныне Юра просыпался затемно и вслушивался, до звона в ушах вслушивался в предрассветную тишину.

3

Октябрь – время сбора винограда. Еще за неделю из тарапана выкатили пустые бочки и, залив их кипятком с золой, катали по двору, опоражнивали, заливали чистой водой, снова катали. У Юры дел по горло. Он с азартом мочил тонко нарезанные полоски бумаги в расплавленной сере и раскладывал их для просушки. А потом поджигал тонкую серную бумажку – она загоралась синим пламенем, распространяя удушливый запах, – и опускал горящую бумагу в отверстие бочки. Затем надо было заткнуть отверстие деревянной пробкой – чоком, а когда бумажка догорит, осторожно вынуть ее озолившийся остаток, выбросить и загасить огоньки в бочке. В этом ему помогала Оксана. Она гораздо осторожнее Юры вынимала серый пепел из бочки и хвасталась, что девочки ловчее мальчишек.

В тарапане тоже убирали. Ганна мыла каменный ящик, тазы, ушаты, деревянные ведра, которые здесь почему-то называли шайками.

В Судаке бытовала древняя традиция виноделов: все соседи и знакомые приходили друг к другу на сбор винограда и трудились бесплатно.

Юра позвал Колю, Степу, Манаса и Сережу. Лиза и Вася тоже пришли, но у Васи разболелась голова, и он вскоре ушел. Всех сборщиков, а их собралось около двадцати, Юсуф повел в дальний конец сада, к реке. День был солнечный, веселый.

– Начали! – крикнул Юсуф.

– Делай так! – сказал Али. Он подставил деревянную шайку под кисть винограда и чиркнул ножом-пилочкой по ножке. Кисть упала в шайку. – А из середины куста бери так, чтобы ягоды не сыпались. – Али резал быстро.

Мужчины стояли возле длинных ушатов, куда входило шаек шесть-восемь, и ждали сборщиков; ушат винограда относили, взявшись за ручки с двух сторон, в тарапан, где ссыпали в ящик.

Собирать было весело. В полдень все уселись завтракать под навесом. Были поданы настрелянные Юрой и Юсуфом перепела и жареная скумбрия с помидорами. Мальчики рассказывали о своих похождениях.

– Давайте носить ушаты! – предложил Коля.

И.они отвоевали ушаты и кричали сборщикам:

– Давай-давай!

Нести ушат было тяжело, но достойно мужчины. К вечеру каменный ящик с верхом завалили виноградом, больше некуда. Счастливый, чудесный день!

Юсуф и еще двое мужчин закатали штаны, вымыли ноги и полезли на гору винограда. Они начали давить виноград от задней стены. Из отверстия ящика в подставленный ушат полился виноградный сок – сусло. Все пробовали, и Юра выпил стакан. Потом Ганна зачерпнула ведро сусла, налила в казан и поставила на костер варить бекмес – виноградный сироп.

Юра тоже захотел давить.

– Давай-давай! – кричал Юсуф.

Виноград под ногами был теплый, пах мускатом. Ноги двигались в жидком месиве. Руки опирались на гору винограда впереди. Будто танцуешь. А внизу Франц Гут и другие пробуют сусло и говорят о сахаристости, о качестве будущего вина.

Собирали два дня. После уборки мальчики пошли по винограднику джимболосить – высматривать в кустах оставшиеся грозди – и насобирали еще по ведру винограда. Это был их виноград. Потом пошли помогать соседям.

Начались занятия в гимназии. Совсем некстати. Тут самая охота, а надо идти в класс…

В первый раз в гимназию шли вместе: Юра, Лиза, Франц Гут. Шли напрямик: через сады, по тропинкам. Когда убрали урожай, через сады можно было ходить во все стороны. Затем на Ферейновскую горку и вниз, к большому одноэтажному зданию. В двухэтажный дом возле моря гимназию перевели позже, когда она уже стала называться трудовой школой второй ступени.

Удивительно, что на школьном дворе было не очень шумно. Шумели главным образом маленькие. Мальчики и девочки учились вместе. Когда Надежда Васильевна, учительница, обходила родителей, уговаривая их определить детей в училище, где по программе гимназии будут преподавать лучшие учителя Москвы и Петрограда, волей судьбы заброшенные в Судак, она сама предупреждала, что класс будет очень «пестрый».

И действительно, в классе были не только бывшие гимназисты и гимназистки, но и реалисты, ученики коммерческих училищ и даже двое из кадетских корпусов. А национальностей – не пересчитать: русские, украинцы, немцы, армяне, греки, евреи, татары, болгары и даже один англичанин, один турок, один итальянец, один француз. Все они отлично говорили по-русски и, конечно, на своем родном языке. А многие знали и другие языки.

В этом разноликом классе коренные судачане и те чувствовали себя новичками и держались скованно. Девочки стали садиться за парты с правой стороны от прохода. Мальчики, помявшись, уселись с левой. Но были и «смешанные» парты. Инна и Боря Холодовские сели вместе. Юра, поскольку четверо его друзей уже заняли две парты, сел вместе с Лизой. И никто не показывал на них пальцами, никто не хихикал.

Одеты все по-разному: кто в своей прежней форме, кто в «вольном». Утром Юра натянул было старую гимназическую форму, но рукава и брюки оказались настолько коротки, что он быстро переоделся. Только и осталось от форменной одежды, что ремень с гербом гимназии на бляхе.

Все, кроме судачан, казались чересчур чопорными, держались, как взрослые. Но самой взрослой, поразившей Юру печальным выражением красивого лица, была Рая Терник.

О ней Коля сказал так:

– У Раи во время погрома в Бердичеве черносотенцы убили папу – портного. А мама, сестра и братья сгорели в подожженном доме: дверь погромщики заперли… Рая живет у двоюродной бабушки – тети Сары. Знаешь, она торгует семечками и конфетами возле магазина Триандофило. Добрая старушенция. Дает семечки в долг.

Володя Даулинг удивил Юру прической «ежиком». Узнав, что он англичанин, Юра пропел ему на большой перемене глупую песенку времен Крымской войны, вычитанную в каком-то журнале:

 
Англичане-дураки
Труса празднуют в штаны.
Эту рыжую мы рать
Можем палками прогнать.
 

– Бокс! – крикнул Володя, подняв кулаки на уровень груди и выставив левую ногу вперед.

Юра сильно двинул его кулаком в плечо, но получил такой удар в подбородок, что еле устоял на ногах. Получив второй удар в лицо, Юра рассвирепел и повалил противника на землю. Тот закричал:

– Не по правилам!

Их сразу же окружили. И старшеклассник Вильям Гарнет потребовал возобновить бокс «по всем правилам». Но тут звонок позвал в класс.

И Володя сердито и в то же время мирно сказал:

– Ты зачем оскорбляешь нацию союзника!

– Нацию? – удивленно переспросил Юра. Такое ему и в голову не приходило.

Открытой национальной розни в классе не было. Но все же скоро на партах произошла перетасовка. Княжна Трубецкая не захотела сидеть рядом с Раей. Правда, через несколько дней Трубецкая ушла из гимназии. Учителя стали приходить к ней на дом.

Когда оба – Юра и Володя – явились в класс с плохо отмытой кровью на лицах, помятые, Надежда Васильевна спросила:

– Что случилось?

– Крымская война! – выкрикнул Колька.

– Это наше личное дело! – ответил Володя.

И Юра повторил понравившиеся ему слова:

– Личное дело!

Учительница только сказала:

– Садитесь. А теперь примемся за наше общее дело: напишите сочинение о том, как каждый из вас провел лето.

Юра написал об охоте на перепелов.

Странный класс. На уроках все сидят чинно, пай-мальчики и пай-девочки. Или в Крыму вообще так в гимназии? Совсем иначе, чем в Екатеринославе.

– Так это же отлично! – обрадовалась Юлия Платоновна. – В гимназии и пансионе вы обманывали учителей, проказничали, потому что не знали, куда девать себя, а здесь масса возможностей приложить свои силы.

Да, разных дел хватало! Воду вози, траву режь, поливай. Кроме того, нужно купаться, рыбачить, охотиться, ухаживать за Караем, ходить на Георгия и на Перчем, на Сокол, на вершину Алчака… А впереди поход к башням и стенам Генуэзской крепости.

На следующем уроке по литературе Надежда Васильевна вошла в класс с тетрадками и, помолчав, объявила, что лучшее сочинение написал Юра Сагайдак. Все посмотрели на Юру, а он покраснел так, что даже уши горели.

В тот день он помирился с Володей Даулингом. У Володи были старинные рапиры и шпаги из голицынской виллы. Решили отправиться фехтовать на крепостные стены.

4

В начале ноября, в воскресенье, Юлия Платоновна поручила Юре сходить к Сереже, поговорить с его отцом. Трофим Денисович был лучшим в Судаке бондарем. В прошлом месяце она просила его сделать несколько бочек для вина, но тогда он отказался – заказов много. Может, сейчас он освободился и примет заказ?

Сережин дом стоял возле базарной площади. Дом был, как все дома в Судаке: одноэтажный, под черепичной крышей. Рядом – садик с виноградными лозами, а на большом дворе много бочек, готовых и только начатых. Под навесом навалены дубовые бочарные клепки – гнутые ладные доски и досточки. Вкусно пахло свежей стружкой.

Трофим Денисович, сухощавый, темный, как мореный дуб, сидел на бочонке и, склонив ухо к гармони, наигрывал «Раскинулось море широко». Из-под ворота ситцевой рубахи виднелся синий якорь, нататуированный на груди: в молодости Трофим Денисович служил на флоте. У ног его, на чистом полотенце, стояла четвертная бутыль местного вина. Вокруг, на верстаке, бочонках и досках, сидели незнакомые Юре мужчины, человек пять, и тихо подпевали.

Сережа вскочил навстречу Юре, потащил за собой, усадил на верстак. И они тоже стали подпевать.

Песня кончилась. Вполголоса начали другую:

 
Вышли мы все из народа,
Дети семьи трудовой.
Братский союз и свобода —
Вот наш девиз боевой!
 

Юра обрадовался. Он знал и любил эту песню, ее пели на демонстрациях в Екатеринославе. С особенным удовольствием, в полный голос он пропел слова:

 
Сами набьем мы патро-о-ны,
К ружьям привинтим штыки…
 

Широкоплечий невысокий матрос в черном бушлате гудел басом, как шмель. Он чуть-чуть дирижировал в лад песне стаканом с вином.

– Дядя Гриша, из Севастополя! – уважительно шепнул Сережа.

Матрос поднял стакан, нахмурил широченные, сросшиеся на переносице брови и неожиданно улыбнулся.

– С праздничком, товарищи! – прогудел он. – В счастливый час!

Все отпили из стаканов. Юра сделал два глотка из Сережиного. Вино было кисловатое, чуть вязало рот и совсем некрепкое. Закусили полупрозрачным ломтиком таранки, так приятно пахнувшей дымком, морем.

– Вот что, хлопчики, – сказал Трофим Денисович, обращаясь к мальчикам, – сходили бы вы искупались, что ли… Самый раз теперь.

– Ба-а-тя! – жалобно начал Сережа. – Так это ж мой кореш по классу, Юра Сагайдак из Екатеринослава. Он рабочегвардейцем был, чтоб мне на месте провалиться! Его отца кадеты убить хотели. Он все наши песни знает. Ба-а-тя!

Матрос Гриша хмыкнул, будто сказали что-то очень смешное.

Трофим Денисович развел руками:

– Сильна, видать, в Екатеринославе Красная гвардия! С такой не пропадешь… Все буржуи с одного переляку подохнут… Ладно. Ничего особенного в разговорах наших нет. Все газеты об этом пишут.

Мальчики остались.

Из оживленных, радостных разговоров взрослых и от Сережи Юра узнал, что в конце октября в Петрограде восстали рабочие, солдаты, матросы. Временное правительство свергнуто, министры арестованы. Керенский сбежал. Всероссийский съезд Советов объявил в России власть Советов. А председатель нового рабоче-крестьянского правительства – Ленин. В Москве рабочие-красногвардейцы и солдаты в уличных боях тоже разгромили юнкеров и офицеров, заставили их сдаться. На улицах из пушек палили! Над Кремлем – знамя Советов.

– Кронштадтская братва к нам в Севастополь делегацию прислала. Привезла она из Питера «Воззвание к гражданам России», – сказал Гриша и вытащил из бушлата листки. – Подписано товарищем Лениным. А потом еще декрет «О мире» – конец кровавой войне за интересы капиталистов! И декрет «О земле» – всю землю трудящимся крестьянам!

Листки пошли по рукам.

– Кронштадтцы рассказывают, – продолжал Гриша, – что матросы, солдаты и красногвардейцы Зимний дворец, где Временное правительство засело, штурмом взяли. «Аврора» с Невы как грохнет холостым выстрелом, так все министры в штаны наложили. Казачьи части и юнкера Керенского и Корнилова под Пулковом в дым разбиты, многие на сторону Советов перешли. Генералы ихние поутикали. На фронтах, во всех главных городах России, в деревнях – тоже власть Советов! Поздравляю вас, товарищи, с победой рабоче-крестьянской революции. С праздником, дорогие братишки!