Текст книги "Первый выстрел"

Автор книги: Георгий Тушкан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 39 (всего у книги 43 страниц)

Юра, недовольный тем, что вдруг ослабил контроль над собой, поглядывал исподлобья.

– А ты море любишь? – вдруг спросил Фальстаф и посмотрел в окно.

– Люблю!

Окно, затянутое снаружи колючей проволокой, выходило на маленький дворик, отгороженный от пляжа невысоким каменным забором, по верху которого, укрепленная на железных кольях, была натянута в несколько рядов колючая проволока. Но море было отлично видно, и Юра не мог отвести завороженных глаз от окна. А вот Девичья башня, самая высокая башня Генуэзской крепости. Эх, очутиться бы сейчас там!

Все уголки Генуэзской крепости он облазил с товарищами. Даже с закрытыми глазами Юра нарисует все изгибы крепостной стены, покажет, где находится башня Лукини де Фиеско Лавани, где башня Коррадо Чикало, где древняя мечеть, где консульская башня и где та самая Девичья, в которую заточили Марусю Богуславку за то, что она устроила побег семисот невольников-запорожцев.

Хорошо еще, что «этот» не знает о том, что он, Юра, тоже помогал бежать из этой самой контрразведки Никандру Ильичу, дяде Яше и товарищу Василию.

Где теперь Коля, Сережа и Степа? Куда побежали, увидев, что его везут контрразведчики.

4

Из задумчивости Юру вывел голос Фальстафа:

– Мечтаешь о море?

– Что? – не сразу понял Юра.

– Расскажи-ка поподробнее о своей поездке.

– Ночь была… Я боялся… В Суук-Су не отходил от лошади.

А про себя Юра, вспомнивший «Овода» Войнич, подумал: «Я тебе не Артур, а ты не поп, чтобы я тебе исповедовался. Поп и тот предал, а ты…»

– Сейчас от тебя зависит, как скоро ты сможешь искупаться, а потом идти стрелять перепелов. Запишем для проформы…

С этими словами Фальстаф положил перед собой чистый лист и стал читать вслух написанное им раньше:

– «Юрий Петрович Сагайдак вез корзину груш Бер-Александр своей учительнице французского языка, но, узнав по приезде в Судак, что город захвачен высадившимся десантом красных, к учительнице не поехал, а направил коня вскачь домой. По дороге его остановил разъезд красных и под угрозой смерти заставил везти на своей повозке раненых бандитов и награбленное оружие. Один раненый был выгружен с повозки в Таракташе.

В дальнейшем он, Ю. П. Сагайдак, участвовал в разграблении сена, принадлежавшего немецким колонистам из Аджибея, после чего служил у красно-зеленых бандитов в урочище Суук-Су и без всякого принуждения, за оплату натурой, варил для них обед. Ю. П. Сагайдак ездил в Эльбузлы за хлебом для красно-зеленых бандитов».

Юра был потрясен осведомленностью Фальстафа. «Подумать только, знает, что я Кильке груши вез». После долгого молчания он пробормотал:

– Голова болит… Не помню…

– А может, сбегаем искупаемся, чтобы освежиться?

– Мне нельзя, я болен… – с трудом выдавил из себя Юра.

Фальстаф как-то странно рассмеялся, подошел к окну и на обратном пути погладил Юру по голове и спросил:

– Шерлока Холмса, Ната Пинкертона, Ника Картера любишь читать?

– Люблю, – не очень уверенно произнес Юра, смущенный неожиданностью вопроса.

– Я тоже трепетал, читая «Баскервильскую собаку», «Кровавый след», «Месгревский обряд»!

Он замолчал. И тогда Юра, обрадованный переменой темы разговора, начал перечислить:

– «Голубой карбункул», «Лига красноголовых», «Пять зернышек апельсина»…

– Я и сейчас преклоняюсь перед гениальностью дедуктивного метода, – прервал Фальстаф. – Помнишь, как по забытой старой шляпе Шерлок Холмс предложил доктору Ватсону определить характер владельца. Тот не смог, а Шерлок Холмс сделал это блестяще.

– Конечно, помню! – охотно отозвался Юра, надеясь, что Фальстаф увлечется и забудет о красно-зеленых. – «Ватсон оглядел шляпу и увидел, что это была самая обыкновенная черная шляпа, сильно потрепанная. Да на подкладке шляпы Ватсон разглядел дырочку для резинки, но самой резинки не было. Вообще шляпа была рваная и вся в пятнах – владелец замазывал их чернилами!..»

– У тебя изумительная память, – похвалил Юру Фальстаф. – Ты почти точно цитируешь.

– Все говорят, что память у меня отличная, – подтвердил Юра.

– А ведь я тоже Шерлок Холмс!

– Вы?..

– А что удивительного? Это моя профессия. Я, например, совершенно точно могу сказать, что ты не болен, а прикидываешься больным. Я отлично все понимаю. Родители, чтобы уберечь свое чадо от допроса, приказали тебе притвориться больным.

– Я сам…

– Хочешь их обелить? Ты напрасно хитришь со мной. Я все знаю и без тебя. Мне лишь хотелось убедиться, честный ли ты парень или брехун.

Юра молчал.

– Отвечай быстро, сколько пулеметов в отряде красно-зеленых бандитов?

– Один видел…

– А еще?

– Не знаю.

– Какой численности отряд?

– Не знаю.

– Человек двадцать?

– Больше…

– Двести?

– Не считал…

– Знакомых встречал?

– Нет!..

– Врешь! Гришу-матроса встретил там, вы здоровались, как старые друзья. Сандетов ездил с тобой в Эльбузлы. А в Таракташе ты тоже встретил знакомого. О чем у тебя был разговор с Юсуфом?

– С Юсуфом? Просил, чтобы он сообщил отцу и матери, что меня с лошадью мобилизовали.

– Вот и хорошо, что вспомнил. Тяжелораненого он взял?

– Нет, не он.

– Кто?

– Не знаю.

– Значит, встречу с Юсуфом подтверждаешь? К кому вы ездили в Эльбузлы?

– Не знаю. В какой-то дом…

– Вот план села. – Фальстаф уже не улыбался. Протягивая Юре лист бумаги, на котором были обозначены дорога и по бокам ее дома, он смотрел на мальчика с нескрываемой злобой.

«Тот» дом был третьим от края. Но выдать Дусю, Фросю? Никогда!

– Ночь была, не запомнил…

– Краснеешь от собственной лжи? Смелее! Скажи, от кого ты услышал о Степном партизанском отряде и что будто бы капитан Бродский им командует?

Юра смотрел ему в глаза, продолжая молчать.

– Долго же ты вспоминаешь. О Степном отряде и что будто бы им командует капитан Бродский сказал комсомолец Лука, когда агитировал вас за мировую революцию и ты вызвался отправиться в Индию. Фантазируй сколько влезет! Я сам фантазер. Лука твой – фантазер! Степной отряд – это шайка красных бандитов, командир у них действительно Бродский, но совсем не тот, а однофамилец, еврей-сапожник. Ясно тебе? Ты сегодня врешь мне, а там врал своим партизанам. Но не это главное…

Лицо Фальстафа внезапно изменилось. Улыбка исчезла. Он жестко и зло смотрел на Юру.

– Ты натравливал партизан на капитана Бродского, сказал им, что он лично расстреливал главарей крымского большевистского правительства в восемнадцатом году и пытал их. Донес врагам России на доблестного офицера. Кто тебе сказал об Алуште? От кого узнал? Ну!

Юра молчал. Не мог же он сказать, что от Гриши-матроса. Вдруг его осенило.

– Узнал от генерала Слащева, – нехотя проговорил он.

– Что?! Ты понимаешь, что ты говоришь? Да я тебя… Издеваешься? Врешь!

Разъяренный Фальстаф вскочил и поднес к Юриному лицу кулак. Он взволнованно забегал по комнате, выписывая сложные восьмерки.

А Юра обрел вдруг уверенность и продолжал:

– Нет, не вру. Честное слово. При мне генерал хвалил Бродского за алуштинское дело. И еще графиня Бернист говорила, что Гога герой, что он не церемонился и расстреливал связанных комиссаров. А граф сказал, что это не офицерское дело…

– Не офицерское дело, значит? Чистенькими хотят быть их сиятельство! – вырвалось у Фальстафа. Но он сразу овладел собой. – Значит, ты сознаешься, что подслушивал разговоры высших начальников и сообщал о них красным? Значит, ты советский шпион? Так и запишем… Понимаешь, чем это пахнет? – И он стал быстро что-то писать на листке бумаги.

Покончив с этим, он поднял голову. И Юра вновь увидел улыбчивое, добродушное лицо.

– А знаешь, как поступают со шпионами? Это я по доброте душевной трачу на тебя время. Попадись ты князю – помнишь, он приезжал со мной, с черной повязкой на глазу, – так он, человек злой и мстительный, церемониться не будет. А я жалею твою шкуру, дурачок, жалею твою семью… И дам тебе возможность выпутаться из этой истории, если ты опомнишься и ответишь мне искренне. Подумай о своей маме, об отце, сестре: легко ли будет им узнать о твоей казни?

Юра внутренне содрогнулся, ему стало холодно.

– Так кто же командовал вашей группой в Эльбузлах? Вспомни фамилию, наружность. Сколько человек было?

Юра молчал.

– Ну, может, вспомнишь имя командира всего отряда? Обращались же к нему люди, как-то называли. Какой он, высокий, низенький?

– Темно было…

– Тэк-с… А теперь, дружок, расскажи, как вы убили и ограбили подполковника Брагина и его жену, куда свезли чемодан с драгоценностями? Ты видишь, мне многое известно… А потом, когда нагрянул карательный отряд капитана Бродского, вы убили подпоручика и солдата. У тебя винтовка была? Интересненько: ты говорил, что поехали в Эльбузлы за хлебом, а на самом деле, чтобы убить подполковника и ограбить его. – Фальстаф вдруг усмехнулся. – Правда, покойный сам был изрядным грабителем, между нами говоря… Но сие к делу не относится. Отвечай на вопросы. Расскажи мне все начистоту и отправляйся на охоту.

Юра уставился глазами в пол. Он ничего не понимал. И вдруг догадался!

– Того подполковника с женой убили каратели из отряда Бродского. А подполковник застрелил офицера и солдата… За золотом побежал сам Гога, куда его отвез – не знаю. А мне он пропуск дал… Они друг в дружку стреляли.

Юра замолчал, боясь, что и так наговорил лишнего.

Теперь Фальстаф смотрел на него с нескрываемой ненавистью.

– Врешь, подлец! Я не младенец, чтобы твои арабские сказки слушать. Итак: ты красный шпион – это раз, ты участник убийства и ограбления подполковника Брагина и его жены – это два. Ты участник стычки с карательным отрядом, в результате которой убиты офицер и солдат, – это три. Хватит на три виселицы!

– Честное слово, правда, я не вру! – сказал Юра так, что Фальстаф вдруг отбросил свой наигранный тон и пытливо посмотрел в Юрины глаза.

А Юра вызывающе смотрел офицеру в глаза, как в игре «кто кого пересмотрит».

– Ты говоришь, что люди Бродского убили Брагина, а Бродский побежал за чемоданом? Хм… Весьма, весьма интересно… – И Фальстаф улыбнулся каким-то своим мыслям. – Отлично-с!..

Он взглянул на Юру, сдвинул брови и деловито сказал:

– Ты сочиняешь небылицы… Впрочем, у тебя будет время подумать и освежить память. – Фальстаф позвонил.

Вошел солдат с винтовкой.

– Проводи арестованного во вторую. – Фальстаф показал пальцем в пол. – А ты, когда захочешь откровенно поговорить со мной, сообщи об этом начальнику караула.

В коридоре Юра машинально повернул налево, к выходу. Солдат схватил его за рукав, дернул и сказал:

– Поворачивай!

– А вы воли рукам не давайте! – Юра оттолкнул его руку.

– Что? Бунтовать?

Тотчас в грудь уткнулось острие штыка и нажимает-нажимает. Больно же, совсем одурел солдат. Юра судорожно ухватился за штык. Солдат дернул винтовку к себе.

– Пристрелю! Жив-ва-а по коридору шагом арш! Руки назад!

Глаза солдата стали совсем сумасшедшими, вздрагивающие губы обнажили большие неровные желтые зубы.

Броситься под ноги. Сбить на пол. Выхватить винтовку…

И тут Юра впервые в своей жизни при таком приступе злости, обычно делавшем его безрассудным, заставил себя сцепить руки за спиной и двинулся дальше в указанном направлении.

5

Юра оказался в низком подвальном чулане. Ни кровати, ни табурета, даже бревна нет. Голый земляной пол. Темно – крошечное, в два кулака, окошко под потолком затянуто колючей проволокой. Но вот постепенно стала заметной сидящая на полу фигура.

Дверь захлопнулась. Человек, сидевший в углу, вскочил. Это был подводчик Умар.

– Все рассказал? – спросил он. – Я спрашиваю: ты все рассказал?

– Нет! – с гордостью ответил Юра.

– В какой дом ездил в Эльбузлы, тоже не сказал?

– Нет!

– Подводчик не может забыть дом, куда он заезжал. Все надо говорить, все! Так мне сам мулла сказал.

– Значит, это ты разболтал про Суук-Су, про Эльбузлы и все другое? Как же ты? Ведь командир предупредил нас – не болтать!

– Бандит он, а не командир! Бандитов, поднимающих руку на достойных людей, сказал мулла, жалеть не надо. Пусть их скорее повесят! Плевал я на его приказ! Понимаешь? Я жить хочу! Понимаешь? Я не хочу, чтобы меня здесь били! Понимаешь? Смотри! – Умар повернулся, задрал рубаху – на спине его виднелись темные полосы. – Видишь?

– Вижу.

– Тогда иди скорее и все рассказывай!

– Да ты что, обалдел?

– Боишься? Тогда мне скажи, в каком доме в Эльбузлах вы останавливались?

– Иди ты к черту!

Умар обхватил Юру и сильно, как медведь, потащил к двери.

– Пусти, дурак! Тебе-то какое дело?

– Мне офицер сказал так. – Умар разжал руки. – Сейчас вызовем Юру Сагайдака, если он все подтвердит, во всем признается, сразу же вас обоих выпустим. А если он не подтвердит, не признается, и он и ты будете сидеть здесь до тех пор, пока он не скажет правду. Юрка, очень тебя прошу! Сколько хочешь денег, говори!

– Ты что, одурел от страха? Отстань!

– Не признаешься?

– Нет!

– Тогда я сам буду бить тебя, пока не признаешься!

В следующее мгновение Юра лежал на спине, а на нем верхом сидел Умар и дубасил его кулаками. Юра рванулся, но вырваться не мог. Тогда он укусил Умара. Тот вскочил. И Юра отбежал в угол. Умар снова бросился было к нему, но Юра увернулся. Так ему удалось увернуться еще раз, но потом Умар сшиб его на пол и начал топтать.

Юра никак не ожидал, что из него будут выбивать признание руками Умара. Ах, так! С трудом вскочив, он изо всех сил ударил Умара головой в солнечное сплетение. Умар сразу согнулся пополам, а когда Юра ударил его ногой под коленки, а кулаками толкнул в грудь, Умар рухнул на пол, как сноп. Не помня себя от ярости, Юра набросился на него. Умар завопил, призывая на помощь.

Вбежали солдаты. Они отшвырнули Юру и выволокли Умара.

Юра не в силах был стоять и должен был сесть на пол у стены. Его грудь вздымалась, как у загнанного коня. Из разбитого носа сочилась кровь. Левый глаз закрылся. Но Юра был доволен. Приемы джиу-джитсу пригодились…

Явившийся вскоре солдат повел Юру наверх.

В той же комнате за столом, где раньше сидел Фальстаф, Юра увидел князя. Его огромный нос шевелился.

– Я даже покойников, мой дорогой, могу заставить говорить, – сказал он, устремив на Юру свой единственный глаз. – Поэтому не испытывай моего терпения и отвечай сразу, к кому заезжали в Эльбузлах, кто убил подполковника Брагина, куда девали золото.

Опустив голову и глядя себе под ноги, Юра молчал.

От криков и ругани князь перешел к побоям. Он бил Юру, которого держал солдат, сначала кулаками, потом стеком. Вдруг зазвонил телефон.

– У меня… Нет еще… – доносилось сквозь нахлынувший туман до слуха Юры. – Скажет, клянусь Казбеком!.. Зачем прерывать? Лучше не прерывать!.. Понимаю… Он скоро? Буду ждать.

Бросив трубку на рычаг, князь приказал увести арестованного.

Юра очутился в своей камере. Он был один. Шепча проклятия и угрозы, он прислонился к стене. Затем силы окончательно его покинули. Он сполз на пол и заснул.

Проснулся он от удара в бок. «Вставай, каратели», – послышался ему голос Дуси. Второй удар вернул его к действительности. Яркий свет электрического фонарика слепил, и Юра зажмурил глаза. Ему опять показалось, будто он в Эльбузлах и надо бежать. Он вскочил.

– Этот самый! – послышался голос Гоги Бродского.

Юру охватил ужас, и он стал мысленно всячески ожесточать себя, чтобы как-нибудь держаться.

– В пятую! – раздалась команда.

Солдат взял Юру сзади за шиворот, как щенка, и повел, толкая перед собой. Юра уже не вспоминал героев из прочитанных книг, а только повторял про себя все самое плохое, что он знал о Гоге, разжигая свою злость.

Его ввели в большую комнату. Канцелярский стол и два стула. Посредине – широкая скамья. Яркая лампа под низким потолком.

Князь сел за стол, вынул лист бумаги. С ним рядом стал Гога Бродский.

– Ты сказал, – в голосе Гоги клокотала с трудом сдерживаемая ярость, – что подслушал генерала Слащева и донес на меня партизанам об алуштинском деле… Ты приписал моим людям и мне убийство и ограбление подполковника Брагина?

– Сказал! – Юра уже весь кипел от злости, теперь ему было море по колено.

– Мерзавец! А кто врал мне в Эльбузлах, будто едет из Карасубазара, где был у директора сельскохозяйственного училища, кто врал мне, будто моя мать вашего коня покупает? Кто убил подпоручика Спотаки и рядового Лютова? Твои друзья-бандиты, которых ты привез!

Юра молчал, опустив голову и глядя себе в ноги.

– Знакомая поза! Но у меня ты заговоришь! Яремчук, сними-ка с этого бывшего гимназиста Первой екатеринославской классической гимназии штаны и рубаху.

Юру бросили на скамейку. Кто-то надавил ему на плечи, кто-то сел на ноги.

– Так, – услышал он ненавистный голос Бродского.

Гога громко объявил:

– Молокососов порют нагайками, но я уже знаю твою упрямую хохлацкую натуру… Ты большевистский агент, шпион, подосланный в Судак. – Взяв из рук солдата шомпол, он продолжал: – Я заставлю тебя вспомнить, как ты крал в гимназии винтовки для красных, как ты обманул меня в Эльбузлах, как ты оклеветал меня!

Раздувая ноздри, Гога поднял шомпол над головой и шагнул к скамейке. Юра закрыл глаза, стиснул зубы и решил держаться, как тот запорожец, о котором рассказывал Дмитро Иванович: «Казалы, воно боляче, колы з жывой людыны шкиру знимають, а мени воно неначе комахи кусають». Нет, он не закричит!

Свистнул шомпол. Юре показалось, будто его рассекли пополам. Его тело изо всех сил рванулось кверху. И нечеловеческий вопль вырвался из его груди.

– Ага, запел! – прохрипел Гога.

И второй удар снова швырнул Юру кверху.

– Говори! Будешь говорить? – Гога снова изо всех сил ударил его шомполом.

Кровь из рассеченной кожи залила Юрину спину. Гога отшвырнул шомпол.

– Всыпь ему, Яремчук! А вы, – крикнул он державшим Юру солдатам, – учитесь!

Ненавидя себя за жалобные вопли, мертвея от боли, Юра впился зубами в левую руку и порывисто, шумно задышал носом.

Свистнул шомпол, тело рванулось, но он не крикнул.

На седьмом ударе в комнату вошел Фальстаф и, еще не закрыв за собой дверь, недовольным тоном крикнул:

– Шомполами? Зачем? Прекратить!

– Я приказал! – сказав это, Гога встал, тем самым как бы подчеркивая нежелательность чьего-либо вмешательства. – Продолжай, Яремчук! Высеки искру правды!

– Звонил генерал! Приказал сейчас же выпустить Сагайдака!

– Но это же черт знает что! Мальчишка многое знает! Разведчик бандитов! Клеветник!..

– Не будем преувеличивать… Приказ есть приказ! А мальчишка действительно кое-что знает. В деле об убийстве и ограблении подполковника Брагина появились некоторые пикантные обстоятельства… – Фальстаф сказал это Гоге, любезно улыбаясь. – Но я полагаю, что джентльмен с джентльменом всегда найдут общий язык. А этот мальчишка с его враками не стоит нашего труда… Полезнее его отпустить, этого мальчишку! А то он такого наговорит!

– Арестованного не выпускать! Я сам поговорю с генералом! – крикнул Гога и очень торопливо вышел.

– Жаль! Очень жаль! Еще немного, и он бы заговорил, – отозвался со своего места князь, которому экзекуция явно доставляла удовольствие.

Через минуту вернулся взбешенный Гога.

– Нет, так мы не победим! – выкрикивал он, брызгая слюной. – Я буду жаловаться… А ты… Дуракам счастье! Нашлись сиятельные заступники! Но мы с тобой еще встретимся! Лгун!..

Собрав последние силы, Юра с трудом поднялся со скамейки, дрожащие ноги подламывались.

Гога и князь ушли.

– Я сделал все, чтобы избавить тебя от боли. Не вздумай болтать, будто тебя били. Мигом опять очутишься здесь. А второй раз будет хуже!.. Понял? – Фальстаф уже был совсем другим: злым и чем-то встревоженным. – И советую, нет – требую, молчать обо всем! Раньше я требовал слов, а теперь молчания.

Юра не ответил. Пересиливая боль, он кое-как надел штаны и рубаху.

– Яремчук, выведи его за ворота! – кивнул Фальстаф в сторону Юры.

620

Закусив губу, еле передвигая ноги, Юра наконец выбрался во двор. Его ослепило солнце и ярко сверкавшие на выбеленных стенах соседних домов зайчики. Что сейчас: утро? день?..

За перевитыми колючей проволокой железными воротами на противоположной стороне мостовой он увидел линейку, запряженную Серым, и сидевшего на ней отца. Но прошла целая вечность, пока он туда добрался.

6

Отец торопил:

– Садись скорее!

Серый повернул голову и приветственно заржал. Но Юра был не в силах поднять ногу на подножку.

Еле шевеля губами, он прошептал:

– Уезжай! Я пойду пешком…

– Почему? Садись! Я тебе помогу!

– Не могу ни сидеть, ни лежать…

– Били?

– Ага! – кивнул Юра и, медленно переставляя ноги, двинулся по дороге к дому.

Отец ехал рядом.

– Ложись на линейку животом! – предложил отец.

Линейка чуть тащилась. Петр Зиновьевич сдерживал

Серого. Юра лег. Под палящими лучами солнца его рубаха и штаны присыхали к сочившимся ранам, и каждый незначительный толчок вызывал мучительную боль.

Куда ему до запорожца! Как девчонка, кричал. Позор! Нет! Он потом тоже не кричал. А Гоге он отомстит! Он возьмет велодок, подстережет Гогу и пристрелит!

Юра жестоко страдал от своей, как он думал, слабости, не зная, что от удара шомполом кричат и взрослые люди.

Лежать на линейке все труднее. Присохшая одежда вызывает страшную боль в ранах. Юра попросил отца остановиться и слез с линейки. Лучше он пойдет пешком. Потихоньку дойдет, отдыхая. Отец стегнул Серого и крикнул, что выйдет Юре навстречу.

Послышался цокот идущей широкой рысью пары лошадей. Графских рысаков, гнедых со звездой на лбу, Юра узнал сразу. Ему никого не хотелось видеть, и он повернулся к забору и стал внимательно рассматривать каменную кладку. Экипаж остановился у него за спиной.

– Мой милый, поздравляю с освобождением! – раздался голос Таты. – Благодари же скорее свою избавительницу – графиню!

– Спасибо! – Юра старался сказать это как можно спокойнее, но голос его прозвучал хрипло, неестественно. Что ответила графиня, он не расслышал: в ушах шумело.

– Графиня, мерси, я уже приехала!.. – произнесла Тата. – Что ты на меня смотришь, будто не узнаешь? Какой ты бледный! У тебя солнечный удар? Юрочка, ты должен мне все-все рассказать! – Она попробовала обнять его, но Юра отпрянул.

– Что с тобой?

Юра сделал шаг вдоль стены.

– Боже, у тебя вся рубашка в крови! И ниже тоже!.. Тебя били?.. Какие звери! Какие звери!..

В ее глазах, голосе было столько искренности…

Свернув с шоссе, они медленно шли через долину к Юриному дому. Опустив глаза и стиснув зубы, он думал только о том, чтобы держаться возможно прямее и не стонать. Тата что-то ему говорила, но ее слова не доходили до сознания.

На повороте им пришлось остановиться, чтобы пропустить всадника. Неожиданно он остановился возле них. Это был Гога.

– Совет да любовь! – крикнул Гога и засмеялся. – Выпоротый кавалер!

– Скажи, неужели там бьют таких… – Тата хотела сказать «детей», но вовремя остановилась. – Таких молодых? – В ее голосе слышалось возмущение.

– Когда князь высекает шомполами искру правды, то мало думает о возрасте.

– Как? Ты хочешь сказать, что Юру тоже били шомполами? Моего Юрочку?

– Именно! Сняли штанишки и шомполом «ать»! Ничего, за одного битого двух небитых дают!

– А тебя, недостреленного, скоро достреленным сделают! – вскипел Юра. Он в мыслях уже выпустил в Гогу все пули из велодока.

– Грозишь, подлец?! Эх, жаль, не запорол тебя, а только мундир твоей кровью замарал!..

– Как, ты сам?! Юру? Дважды нашего соседа и моего друга? Ты зверь! Палач! Гнусный палач!.. – крикнула Тата.

– А ты, ты!.. – срывающимся голосом, захлебываясь от ярости, выкрикнул Гога. Он вспомнил о предстоящих неприятностях из-за Брагина. Хорошо, если удастся откупиться, заткнуть рот золотом этому контрразведчику. – А ты можешь? Баронесса Станиславская-Мацкерле-Нерукова!

– Подлец! Ты пожалеешь об этих словах!

– Иди ты к черту вместе со своим Юрочкой. Сама же его посадила, а теперь разыгрываешь святую невинность! – А он, дурак, уши развесил!.. – со злорадством выкрикнул Гога и, ударив коня плетью, поднял его с места в галоп.

– Пьяный негодяй! – крикнула Тата вслед поскакавшему брату. – Я доложу генералу!.. Не верь ему, Юрочка. Нет, каков подлец! Он все эго нарочно, чтобы нас поссорить. Неужели ты можешь поверить дикой клевете, будто я…

– Ты тоже иди к черту… леди Винтер! – заорал Юра. – К черту! К черту!

– Вы оба сошли с ума! Опомнись!

В глазах Таты он увидел враждебную настороженность.

– Как ты можешь так разговаривать со мной? Мальчишка! Щенок! Я тебя жалела, а теперь скажу – мало пороли тебя, негодяя! Ты еще пожалеешь!

Повернувшись, Тата быстро ушла.

Юра двинулся к реке. Как он сейчас ненавидел Тату! Проклятая леди Винтер! Только Атос проявил твердость… Наконец он добрался до реки, опустился на камни на колени, а потом вытянулся на животе в воде, опустив лицо в холодные струи. Юра осмотрелся – кругом ни души. Он снова стал на колени, отодрал присохшую к ранам рубаху, стянул ее через голову и стал отмывать в воде.

7

– Где это тебя так разукрасили? – раздался сзади незнакомый голос.

Юра обернулся и увидел стоявшего у тополя на противоположном высоком берегу одного из дачников-беженцев. Он и раньше встречал его. Его звали не то Томский, не то Томилкин. Юра сначала решил было не вступать в разговор, однако вопрос повторился:

– Кто это тебя?

– Да такая же, как ты, белая сволочь! Всякие там бароны Станиславские-Мацкерле-Неруковы! – рассвирепев от боли, стыда и ожидаемых насмешек, крикнул Юра.

Уголком глаза он видел, что дачник приближается к нему. Наклонившись, Юра схватил речной камень и, повернувшись к дачнику, крикнул:

– А ну, сыпь своей дорогой! Я в перепела попадаю с первого камня.

Он показал зажатый в руке камень.

Дачник остановился, но уходить, видимо, не собирался.

– Перепела камнем? – удивился он. – Не может быть!

– Вон у тополя ежевику видите? – И, чтобы не оставалось сомнения в правдивости сказанного, Юра со злостью, морщась от боли, метнул камень и попал точно в указанный куст.

– А ты мог бы мне продавать перепелов? В обмен на пистоны и порох? – спросил дачник.

Разговор становился интересным. Юра даже обрадовался.

– Можно! – быстро ответил он. – А у вас много пистонов и пороха?

– Найду. За банку пороха сколько дашь?

– За банку? – Юра быстро соображал. В банке сто зарядов, на перепелов можно считать даже двести. Но он решил поторговаться. – Пятьдесят! Ведь будут промахи…

– Ну что же, я согласен. Только ты меня с кем-то путаешь! Я никакой не барон. Как ты сказал? Станиславский-Мацкерле-Неруков – так, что ли?

– Так, только это я не вас. Это, наверное, у белых такое ругательство. Когда Гога Бродский со злости назвал Тату баронессой Станиславской-Мацкерле-Неруковой, она так рассердилась, что пригрозила доложить генералу… А куда зайти к вам за порохом?

– Я сам принесу. Ты где живёшь?

Юра нахмурился и замолчал. «Разыгрывает!» – пронеслось у него в голове.

А дачник продолжал:

– Я очень люблю перепелов! Что может быть вкуснее борща из перепелов или плова?! Объедение! А если поджарить…

Откуда было Юре знать, что его собеседник заинтересовался совсем не перепелами, а фамилией барона или баронессы Станиславской-Мацкерле-Неруковой.

Станиславская, Мацкерле, Нерукова – это все фамилии разоблаченных крупных агентов, провокаторов врангелевской контрразведки, пославших на смерть немало большевиков-подпольщиков.

Юриному собеседнику обо всем этом было хорошо известно. Слывший среди соседей за беженца, он на самом деле был одним из работников вновь созданного большевиками подпольного штаба по подготовке вооруженного восстания в тылу врангелевских войск.

– До свиданья! – сказал Юра. Ему уже не терпелось добраться домой.

Осторожно пробравшись в свой сад, собрав силы, он поднялся на веранду. За столом сидели мама, такая взволнованная, отец с нахмуренными бровями и Оксана, не то испуганная, не то собирающаяся плакать…

Когда с него сняли заскорузлую, бурую от неумелой стирки в реке рубаху, мама заплакала. Черно-багровые рубцы покрывали спину. Отец смазал раны канадским бальзамом.

Когда стемнело и в доме все затихло, Юра осторожно оделся и тихо вылез из комнаты через окно. Движения причиняли сильную боль, но он заставлял себя думать единственно о том, как он расправится со своим ненавистным врагом – Гогой. Эта мысль давала ему облегчение.

Сунув в карман вынутый из тайника велодок, не оглядываясь, он двинулся к даче Бродских. Идти было недалеко, и вскоре он уже сидел, притаясь, с велодоком в руке в кустах сирени у дорожки, по которой обитатели дачи обычно возвращались домой.

По аллеям сада стояли скамейки-диваны из толстых дубовых досок. За одной из таких скамеек Юра и выбрал место для засады.

Теплая крымская ночь была тиха. Ни звука. Потом донесся тяжелый стук колес – можара или телега. На такой Гога не поедет. А вот цокот копыт. Многих копыт. Ехали верховые. Если даже Гога Бродский не один, все равно он, Юра, будет стрелять. Кавалеристы проехали мимо.

Светлый купол лунного света на вершине дальней горы опускался быстро – вот он достиг подножия, лесничества… Это оттуда наступала цепь красно-зеленых. В саду посветлело. А как хорошо слышно! Голоса доносятся даже из Судака.

От дачи Бродских послышались легкие шаги. Юра лег за скамейкой и притаился.

На скамейку села женщина. По запаху духов Юра узнал Лидию Николаевну Бродскую. Вскоре послышались шаги со стороны графской дачи. Немного погодя к скамье подошел граф Бернист. Юра желал только одного, чтобы черти пронесли их мимо.

– Ужасно! – послышался голос Лидии Николаевны. – Так вдруг сорваться с насиженного гнезда, бросить все и отправиться в неизвестность!..

– Но ведь вы каждый год надолго уезжали за границу и знаете Ниццу и Париж, как Судак. Считайте, что это будет затянувшееся турне, и только.

– На сколько лет?

– Н-не знаю, но, думаю, не больше десяти…

– Вы по-прежнему верите в перерождение советского строя?

– Безусловно! Вспомните республиканца Бонапарта, «генерала от революции». Он провозгласил себя императором Франции, расправился с левыми, восстановил титулы. Реставрация в России неминуема.

– Не знаю, не знаю! Поэтому прошу вашего совета. Я верила в Деникина. Эту веру внушили мне вы, его доверенный и советник. Боже мой! Совершить тысячеверстный победный марш, занять Орел, быть рядом с Тулой, откуда до Москвы рукой подать, а затем постыдно бежать, отдать все, все! Наш старик говорит, что во всем виновато дикое упрямство Деникина. Ну что стоило обещать Малороссии, где все бурлит, автономию! Так нет же: «Да здравствует единая неделимая!» Глупо!.. А это соперничество с Колчаком за верховную власть, кончившееся крахом обоих. И разве можно было разрешать массовые грабежи мирного населения! Потребовалось выступление Ллойд-Джорджа в английском парламенте о недопустимости грабежей и насилия, чтобы Деникин издал приказ о том, чтобы, когда грабят, выдавали расписки.

– Это что, камешек в мой огород? Я давно советовал Антону Ивановичу принять самые жесткие меры для восстановления дисциплины в армии. Надо было расстрелять пол-армии, чтобы спасти другую половину как боевую величину. Но ведь именно из-за этого я и поссорился с Антоном Ивановичем!