Текст книги "Первый выстрел"

Автор книги: Георгий Тушкан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 43 страниц)

– Это конечно! – одобрил жандарм и спросил: – Чьи будете?

Ах, как не хотелось Юре отвечать! Какое кому дело, кто он такой? Вот когда он прославится, тогда себя и назовет.

Жандарм ждал.

– Я – патриот! – с готовностью отвечал Юра и выставил вперед левую ногу.

– А кто ваш папенька?

Юра бурно вздохнул, но, приученный к вежливости, ответил.

– Тэк-с!.. Значит, директора училища Петра Зиновьевича Сагайдака сынок-с? – переспросил жандарм.

Юра молча кивнул головой и посмотрел на кассира. Тот подмигивал и улыбался.

Жандарм крепко взял Юру за руку и приказал кассиру «в момент привести со двора любого мужика, который там с подводой».

Кассир вернулся с тем самым белобородым стариком.

– Пожалуйте-с, молодой человек! – С этими словами жандарм грубо потащил Юру к выходу.

– Куда? – ужаснулся Юра.

– Так что к папеньке-с!..

Вот когда Юре припомнилось предостережение дяди Яши о тайных агентах Наполеона. Юра уперся, рванулся, но жандарм еще больнее сжал его левую руку. Сдаться? Никогда! Юра выхватил кинжал и ткнул предателя повыше пальцев. Тот вскрикнул и отдернул руку. Юра метнулся к двери, но кассир, этот предатель с торчащими усиками, подставил ногу, и он грохнулся на пол. Кинжал отлетел к двери. Вскочив, Юра успел было снова схватить кинжал, но проклятые агенты Наполеона быстро его обезоружили… как Колю Берсенева…

4

Вещественное доказательство – запачканный кровью кинжал, лежащий среди мирных книг на письменном столе в кабинете отца, вызывал такие же чувства, какие могло бы вызвать появление здесь тигра с ребенком в зубах.

У стола стояли перепуганные родители, родственники, соседи. Мамина десятка досталась жандарму «за усердие». Мало того, к ней добавили вторую – «за увечье» и чтобы «не поднимать шума».

– За вашим сынком глаз да глаз нужен! – хрипло поучал жандарм, размахивая забинтованной рукой. – А оружие держите от него подальше! Опасный субъект!

«Опасный субъект» стоял, по-бычьи опустив голову вниз, сердито сопел и молчал.

Со словами «премного благодарен» жандарм ушел, оставив после себя запах водки и смазных сапог.

И тут началось…

– Это ужасно! – воскликнула Вильгельмина Карловна Кувшинская, «сушеная вобла», как ее называл Юра, соседка, любившая вмешиваться во все дела. – Такие ужасные задатки у ребенка! И я разрешала Ире и Боре играть с ним! Его надо показать врачу, посоветоваться…

Мать, полулежа в кресле, плакала. И отец отпаивал ее валерьянкой.

– Конечно, найдутся люди, которые посоветуют ремнем выбить дурь из мальчишки, – сказал дядя Яша, тщательно застегивая студенческую куртку на все пуговицы. – Но, уверяю вас, это не лучшее средство убеждения, хотя и распространенное на Руси…

– Вот-вот! – стучала палкой бабушка, сидевшая в глубоком кресле. – С этого и начинается, а потом… студенческие сходки, политика, речи… И пожалуйста – к братцу под крылышко. – У бабушки были больные ноги, и она всегда ходила с палкой. Она погрозила Юре палкой. – Не гневи бога! Вымоли у родителей прощение! Супостат!

Юра даже зубами заскрипел от ярости.

– Ух ты! – покачала головой бабушка. – Зубами скрипит, как мой покойный Зиновий! Так ведь твоему деду упрямство нужно было, чтобы объезжать самых страшных жеребцов-неуков в донской степи. И все-таки это упрямство его и погубило. А ты ведь еще дитя!

«Дитя» так взглянуло на бабушку, что она даже откинулась на спинку кресла. Испуганно перекрестилась и поспешно добавила:

– Уберите, ради бога, этот ножище с моих глаз!

Дядя Яша торжественно всунул кинжал в ножны и положил его на высокий шкаф, потом расстегнул свою куртку, словно ему стало жарко. Полтавская тетя Галя (Нинина мама), почти такая же красивая, как и Юрина мама, с горестным выражением лица наклонилась к Юриному уху, обдав запахом духов:

– Ну, извинись! Я прошу тебя. Слышишь? Попроси у мамочки прощения. Иначе выдерут! – с каким-то ожесточением добавила она. – Высечь его надо, как Сидорову козу!

Юра презрительно хмыкнул.

Мама перестала плакать и, закрыв глаза, лежала с мокрой салфеткой на лбу. Как мертвая! Юре стало не по себе. Он очень жалел маму, но заставить себя просить прощения было не в его силах.

Отец опустился на свой твердый стул-полукресло. Его лицо на первый взгляд казалось тяжеловатым. Большой лоб и выступающие скулы четко обозначали углы прямоугольника. Длинные свисающие усы, как у Тараса Шевченко, придавали ему суровое выражение. Но ямка на подбородке, такая же как у Юры, говорила о мягкости и доброте. Пристальные ясные глаза серьезно смотрели на сына.

Заговорил он спокойно, без гнева и раздражения, так, как всегда говорил с Юрой:

– Ты напрасно боишься. Я никому не разрешу тебя бить.

– Я не боюсь! – буркнул Юра.

– Только люди, слабые духом, боятся отвечать за свои поступки и поэтому стараются отмалчиваться и пыжатся, чтобы казаться иными, чем они есть. И этим сами же ставят себя в смешное, глупое положение. Ты ведь не слабый духом?

– Нет…

– Надо обладать мужеством, – продолжал отец, – чтобы осознать и признать свою вину и ошибки. Если бы упрямство было самым главным достоинством, то наиболее уважаемым считался бы осел. Врут трусы, то есть люди, слабые духом. Молчание не доказательство. Может быть, ты слишком потрясен и еще не в силах говорить? Не надо! Поговорим потом.

– Язык от страха присох! – бросил дядя Яша.

– А кто мне сказал «с богом»? – выкрикнул Юра, с возмущением глядя на дядю Яшу, так грубо обманувшего его доверие.

– Объясни! – предложил отец.

– Кто приложил палец к губам и «тссс»?! Кто посоветовал не кричать громко о военных планах, потому что у Наполеона есть свои тайные агенты даже здесь и они могут подслушать и помешать мне? Я разве знал, что этот русский жандарм не переодетый тайный агент Наполеона? Кто писал письма Кутузову?

– Чудак! Ведь ты играл в войну, а я тебе подыгрывал… – засмеялся дядя Яша, но оборвал свой смех, взглянув в ставшие темными-темными Юрины глаза.

– По-твоему, Кутузов тоже играет в войну? – накинулся на него Юра. – И Наполеон? И Денис Давыдов, и Милорадович, и Багратион, который уже погиб, и Коля Берсенев?

– Да знаешь ли ты, балда турецкая, когда была война с Наполеоном? – сказал дядя Яша, с улыбкой подходя к Юре.

Но тот отстранился:

– Знаю! В двенадцатом. Поэтому я удивился, почему у нас никто не идет воевать! А когда я спросил тебя, какой сейчас год, ты сам мне сказал, что оружие тебе нужно и что год сейчас двенадцатый!

Дядя Яша смутился, захлопал себя по бедрам руками и, хохоча, стал приговаривать:

– И снова повторяю – двенадцатый, двенадцатый, двенадцатый! Ну и балда! Ох, балда турецкая!

Отец строго прикрикнул на дядю Яшу. Тот смутился и замолчал.

Но Петр Зиновьевич не собирался сейчас нападать на младшего брата, хотя бабушка уже готовилась вступиться за любимца. Отец предложил Юре рассказать обо всем по порядку.

Вначале всех удивило, почему Юра так подробно рассказывает о похождениях Коли Берсенева и других героев двенадцатого года.

– Потому что я ничего не выдумал, – объявил Юра. – Обо всем этом бабушка читала мне из журналов, и мама читала, и тетя Галя. Все журналы, не только «Задушевное слово», пишут про войну с Наполеоном. Там и про Колю Берсенева написано, и про маленьких ополченцев, и про сожженную Москву, и про гибель «Титаника»… Разве я неверно говорю?

– Выходит, я во всем виновата! – возмущенно воскликнула бабушка.

– А если двенадцатый год и война с Наполеоном, – продолжал Юра, – так почему же никто не идет воевать? Ну, у тебя, папа, училище. А дядя Яша? Ясно, что он изменник и трус! А Коля Берсенев молодец! Но он меня не сразу поборол, когда со своим отцом к нам приезжал. Помнишь? Они еще между собой по-французски разговаривали. Потом ему этот французский язык помог, когда он с Фигнером…

Отец притянул Юру к себе, поставил между колеи и, глядя в широко открытые сердитые синие глаза сына, начал объяснять:

– Глупый мой! Коля Берсенев, который к нам приезжал, был другой, может быть правнук того, который жил во времена наполеоновского нашествия в тысяча восемьсот двенадцатом году, сто лет назад! Ты просто спутал. Понимаешь? Все это было сто лет назад!

Обескураженный Юра слушал и с негодованием думал: «Сами называли «двенадцатый», а виноваты другие. Говорили бы: сейчас тысяча девятьсот двенадцатый!» А все-таки жаль, что Коля Берсенев, с которым он боролся, оказался не настоящим.

– А теперь, – сказал отец, – иди-ка ты, опоздавший на сто лет, в свою комнату и отдыхай.

– А мы, – свирепо потирая руки, начал дядя, – мы останемся здесь и будем сурово судить тебя. Знаешь, что делают с такими, кто поднимает руки на жандармов, на слуг его императорского величества, царя всея Великия, Малыя и Белая Руси и прочая и прочая? Революционеров сажают в тюрьмы, ссылают на каторгу, ве-ша-ют! Тебя тоже, наверное, приговорят к казни, – сказал он, почему-то глядя на тетю Галю, возмущенно вышедшую после этого из комнаты. – По меньшей мере, по мнению некоторых, таким просто надо отрубить язык…

Мама закричала на дядю Яшу. Как он смеет, отдает ли он себе отчет, где и когда можно паясничать?! Папа тоже хотел высказать свое мнение, но, видимо, раздумал и только хмыкнул. Юра вышел. Бабушка стучала палкой об пол, сердилась и, кажется, заступалась, но не за Юру, а за дядю Яшу.

Юра вбежал в детскую и остановился у столика, над которым висела полка с его библиотечкой. Дрожащими руками он схватил свои любимые журналы, в которых описывались ратные подвиги Коли Берсенева и других героев, швырнул их на стол и начал рвать на мелкие кусочки. «Конечно, попадет за это, – мелькнуло у него в голове. – Ну и пусть!»

Сложив клочки бумаги, он понес их в коридор, чтобы выбросить все в мусорный ящик за дверью, но вовремя заметил в коридоре кухарку Аришу с вязаньем в руках. Ариша никогда здесь раньше не сидела. «Ага, – подумал Юра, – поставили часового сторожить меня, чтобы не убежал». Вспомнив, какие у Ариши железные руки, Юра решил: «Ну что же, мусор можно выбросить и потом, а сейчас надо узнать, что там». Он по-пластунски прополз за стулом Ариши в столовую, пролез под длинным обеденным столом и еле удержался, чтобы не ущипнуть противную Нину за ее толстую ногу. Стиснув зубы, он прополз мимо и очутился в гостиной. Здесь уже не было никого. Пробежать по ковру и юркнуть под диван, стоявший у двери папиного кабинета, было делом одной минуты.

Громкие возбужденные голоса были отчетливо слышны.

– Мальчик чрезмерно впечатлителен, горяч и непомерно активен. От таких, если за них не взяться, всего можно ожидать! – Это тетя Галя.

А вот мама. Опять о том же самом! Неужели ей не надоело? Все уже знают, как он, прослушав сказку Киплинга «Отчего у слона такой длинный хобот», решил исправить Оксане ее курносый нос – вцепился в него и стал тянуть изо всех сил, не обращая внимания на ее истошные вопли, пока не прибежала мама. Нос у Оксаны распух, но нисколечко не вытянулся. А этот врун Киплинг утверждает, будто крокодил, схватив слона за нос, вытянул его в такой длиннющий хобот.

Теперь мама сердится на дядю Яшу:

– Ну как ты, Яша, мог так глупо подшутить над мальчиком? Надо было ему сразу объяснить, а ты его спровоцировал своими глупыми шутками!

«Спро-во-ци-ровал!» – это надо запомнить.

А что дядя Яша? Он очень сердится:

– Во всем виноваты журналы. Дикая свистопляска ура-патриотизма, рассчитанная на купцов и дворников. Столетие праздновать надо, но нельзя так казенно и глупо писать в детских журналах о войне!

Ага, оправдывается!..

– Надо разобраться, откуда у малыша столько злости, упрямства и стремления к героизму. Ведь его идеал – герой! А все-таки, вы как хотите, он молодец! На жандарма!.. Нам бы таких в университет! Потеха! А наказать? Тут уж не мне советовать. Сам наказанный. А смотреть, конечно, за ним надо, и построже.

Теперь бабушка:

– Нечего было так рано выписывать для ребенка журналы да накупать столько книжек! Начитался, наслушался, вот в головке и получился ералаш. И без них люди живут-поживают, добро наживают. Все зло от этих книг! Запрятать их подальше! А наказать Юру надо!

А про Колю Берсенева сама мне и читала. Эх, бабушка!..

Дальше Юра расслышал только неизвестно чьи слова:

– Наказание должно соответствовать вине…

Проснулся он поздно утром, когда его вытаскивали из-под дивана.

Увидев столпившихся маму, папу, тетю Галю, дядю Яшу, Нину, Оксану, бабушку и кухарку Аришу, он вспомнил, как дядя Яша говорил, что тех, кто поднимает руку на царских слуг, обязательно казнят. Неужели ему отрубят язык?

Мама обнимала, целовала его и плакала. Бабушка тоже плакала. Даже тетя Галя ласково гладила по голове…

«Прощаются перед казнью». Юра еле-еле сдержался, чтобы не заплакать от жалости к себе. Потом посмотрел еще раз на всех и, собрав все свое мужество – он старался в эту минуту не думать ни о чем другом, – твердо произнес:

– Я готов!

– Сначала умойся, а потом пойдем пить чай. Мы тебя искали всю ночь. Твое вторичное исчезновение нас окончательно перепугало, – сказал отец и, взяв его за руку, повел в детскую.

Глава II. МАУГЛИ, ИРА – ЧЕРНАЯ ПАНТЕРА И ДРУГИЕ

1

Тетя Оля, младшая сестра Юриной мамы, появилась в доме Сагайдаков спустя полгода после того, как Юра отправился на войну с Наполеоном. Но разговоры о ее приезде начались намного раньше – как только было получено большое письмо от Юриного деда, маминого и тетиного отца. Прежде учитель, а теперь пенсионер, он жил на небольшом хуторе под Полтавой. Пришло письмо и от самой тети Оли, затем второе, третье. И так все чаще и чаще посылались и получались письма.

Юра и раньше знал из разговоров за столом, что тетя жила «неустроенно» в далеком, холодном Петербурге, на каких-то курсах «одолевала науки» и за что-то боролась.

А тут вдруг при каждом начинавшемся разговоре о тете Оле детей выпроваживали. Эта таинственность до такой степени распалила Юрино любопытство, что он теперь только и думал о том, как бы разведать на этот счет что-нибудь новое. Он не раз слышал от мамы, что подслушивать чужие разговоры нехорошо. Он и сейчас не подслушивал. Просто, когда взрослые уединялись в какой-нибудь комнате, в нее сначала «случайно» влетал его мяч, а затем уже вбегал и он. Все сразу умолкали. И Юра схватывал лишь обрывки фраз, в которых многое оставалось непонятным: «эмансипация, пагубное свободомыслие, сходка, обыск, левые взгляды, провокатор». И еще слышал, что тетю откуда-то исключили почти с волчьим билетом, а могло быть и еще хуже. (Интересно, как это с волчьим? Она, что же, теперь на волков охотиться будет с таким билетом?) При ее способностях тетя могла бы стать какой-то Софьей Ковалевской, а теперь пусть совершенствует языки, может учиться в Париже, стать женщиной-врачом…

Вся семья очень волновалась неизвестно почему. И Юра снова и снова повторял свои уловки.

Мама как-то даже рассердилась:

– Сколько раз тебе говорить, непослушный мальчишка, чтобы ты ушел и не мешал! – и вывела Юру за руку из комнаты.

Юре ничего не оставалось, как ждать приезда таинственной тети Оли. И вот она стремительно вбежала в дом, веселая, красивая, такая же стройная, как обе старшие сестры, но только тоньше и с толстыми светлыми косами. Зря мама боялась, что она их острижет. Порывистая, быстрая, она вбежала в дом, предоставив другим заботиться даже о своем саквояже, который оставила в коляске. Стремительно и весело она перецеловала всех. Затем села за рояль, начала играть бравурный марш, бросила играть, открыла принесенный чемодан и стала всех одаривать. Юра получил книжку «Маугли». Голову Ариши тетя окутала прекрасной шалью.

– Ты с ума сошла! – воскликнула мама. – Ведь эту шаль тебе подарил отец!

– А мне не жаль. Пусть носит на здоровье.

Заметив пытливый взгляд Юры, тетя спросила:

– Разве ты меня не помнишь? Ведь я три года назад была у вас и скакала с тобой на плечах.

– Три года! – воскликнул Юра, поражаясь памяти тети. Ведь это было так давно!

– Только три года! – повторила тетя Оля и засмеялась.

И ямочки на ее щеках засмеялись, и большие синие глаза ее смеялись, и черные брови смеялись, и яркие красные губы смеялись. И было так приятно смотреть на нее, такую веселую, приветливую.

– Какой ты стал большой! Тебе все десять можно дать! Только тоненький очень, – ласково сказала она, продолжая внимательно рассматривать Юру.

Юра покраснел от радости и простил тете Оле даже то, что стоящего рядом его друга Алешу, плотного, коренастого и круглолицего крепыша, она назвала Санчо-Панса, а его самого – каким-то Дон-Кихотом.

– А к-к-кто они такие? – слегка заикаясь, спросил Алеша, не зная, то ли ему радоваться, то ли обидеться.

– Как, вы не знаете? – удивилась тетя Оля. – Они воевали с драконами, с рыцарями, освобождали прекрасных дам из темниц. Пылкий Дон-Кихот иногда немного ошибался, например атаковал ветряную мельницу, приняв ее за злого великана, но рассудительный Санчо-Панса старался уберечь его от таких ошибок. Вам нужно обязательно прочитать.

Теперь Юра решил обидеться: почему он должен нападать на мельницы?

Но тетя Оля уже снова была за роялем и пела:

 
Чому я не сокил, чому не литаю?
Чому мени, боже, ты крылец не дав?
Я б землю покинув и в небо злитав…
 

И опять Юра только было прислушался, чтобы запомнить мотив, а тетя Оля пела уже новую песню, ее Юра знал.

 
И шуме и гуде, дрибный дощик иде…
 

Что же вы не подпеваете? – бросила она присутствующим, захлопнула крышку рояля и увлекла мальчиков в сад, где к ним присоединилась Нина с ее подругами Ирой, Таей и Таней.

Девчонки и есть девчонки – заигрались и прозевали такой приезд!

Тетя Оля перецеловала их и повела всех купаться. Мама вслед кричала:

– Оля! Не сходи с ума, простудишься, вода еще холодная!

Но тетя Оля как будто ничего не слышала. Быстро побежав, она на ходу разделась и сразу же бросилась в Саксаганку. Юра, Нина, Ира тоже бултыхнулись в речку.

Алеша сначала аккуратно разделся, но потом долго пробовал ногой воду и сказал:

– Х-х-холодная! – и снова оделся.

Тая, она была старше всех и училась в третьем классе епархиального училища в Екатеринославе, в ужасе закатила глаза и прошептала стоявшей рядом Тане, тоже побоявшейся холодной воды:

– Бесстыдница! Без рубашки!

Прибежала мама.

– Я запрещаю детям купаться! – взволнованно заговорила она. – Сейчас же вылезайте!

Нина, Ира, Юра вышли на берег, а тетя Оля хохотала, брызгала водой.

Бабушка, услыхав от Юры про купанье, в ужасе объявила:

– Вот бедовая, сущий бес в юбке! Избаловалась в Петербурге.

Вечером в доме было весело и шумно. Молодые преподаватели училища толпились возле тети Оли у рояля, пели, смеялись. Наперебой старались выполнять все ее затеи.

Бабуся шепнула тете Гале:

– Ну, началось столпотворение. На погибель всему роду мужскому такая красота шальной девке дана!

Стоявший позади Юра, услышав про грозящую всем мужчинам – значит, и папе, и дяде Яше, и ему – погибель, решил, что он теперь должен следить за каждым шагом тети Оли.

Шли дни. Тетя Оля создала из учащихся хор и драматический кружок. Уже репетировали. Бабушка сердилась, говорила, что ей покоя не дают, жаловалась, что не понимает, кто в этом доме хозяйка, а тете Оле даже сказала:

– Выходи ты, ради бога, скорее замуж! Вон сколько женихов округ тебя вьется. Только мигни!

– Еще рано мне терять свободу! – смеялась тетя Оля. – Я еще слишком молода!

Юра и Алеша обсудили и это. Она хочет жить без мужа – это понятно, вон у Ариши-кухарки тоже нет мужа, умер ее муж. Но какая же тетя молодая? Молодые – это когда еще нет восемнадцати, в крайнем случае девятнадцати лет. От двадцати до тридцати – пожилые. Кому больше тридцати – те старики. Но ведь тете Оле уже двадцать один год. Значит, пожилая… А вместе с тем она не задается, с ней весело. И она все-все знает!

2

Как-то, вернувшись из Екатеринослава, куда она ездила за нотами, тетя Оля подозвала Юру и Алешу, дрессировавших около веранды собак, и, помахивая какой-то книжкой, спросила:

– Совершил ли кто из вас что-нибудь героическое?

Ни тот, ни другой еще не успели сообразить, какой

из их поступков достоин такого названия, а тетя Оля уже снова спрашивала:

– Побеждали ли вы тигров-людоедов? Или стаю гнусных гиен? Ездили ли вы верхом на удаве или на черной пантере? Похищали ли вас обезьяны, живущие в обезьяньем городе Бандерлоге, давно оставленном людьми и заросшем лианами? А видели ли вы несметные богатства индийских раджей, которые охраняет седая и страшная ядовитая змея кобра? Можно взять там золотое слоновое бодило – багор, с помощью которого погонщик, сидящий на слоне, управляет этим великаном. Знаете вы об этом?

– М-мы еще маленькие! – попробовал оправдаться Алеша.

– Чепуха! Если кто на что-нибудь годен, тот и в детстве герой, а кто ни на что не годен, тот и в сорок лет дитя. Редьярд Киплинг описал приключения мальчика Маугли, который и совершил все эти героические поступки. А ты, Юра, даже не раскрыл этой книги!

Юра только открыл было рот, что им с Алешей эти дни было некогда, а тетя Оля уже задала новый вопрос:

– Возможно ли, чтобы дикие звери выкормили и вырастили случайно прибившегося к ним человеческого детеныша?

– Нет, они его об-бязательно съедят! – авторитетно заявил Алеша.

– Оказывается, не всегда. То ли в это время волки и медведи бывают сыты, а когда они проголодаются, ребенок уже успевает пропитаться запахами их собственных зверенышей, с которыми играл. То ли детеныш, отведав молока волчицы, тем самым роднится с ней. Но так или иначе, а известны случаи – и это не выдумка, – когда волки, медведи, антилопы и другие дикие животные принимали человеческого детеныша в свою семью, где он и рос, перенимая привычки своих приемных родителей. Вот один из таких случаев и описал Киплинг.

Тетя Оля рассказала им о маленьком мальчике Маугли, которого усыновила семья волка Акелы. Злобный тигр-людоед Шир-хан требовал выдать ему мальчика. Рассказала про шпиона шакала Табаки, блюдолиза, сплетника и ябеду, который старался услужить свирепому Шир-хану, получая объедки.

– Надеюсь, вы не ябедники? – спросила тетя Оля.

– Нет! – в один голос ответили друзья.

Мальчики слушали, открыв рты, о благородной черной пантере Багире, которой так полюбился смелый человеческий детеныш, что она отдала волкам за него выкуп – быка, а Шир-хан остался с носом. А Маугли приняли в волчью стаю, и он стал равноправным жителем джунглей.

– Впрочем, зачем я вам пересказываю? Вы же умеете читать, – спохватилась тетя Оля. – Вот и прочитайте!

И мальчики начали вместе читать. Они очень завидовали Маугли. До чего же хорошо жилось ему в лесных дебрях! Он спал где хотел: в пещере, на пальме, в дупле дерева. И никто не запрещал ему нырять с высокого дерева в реку, гоняться под водой за рыбами, ездить верхом на черной пантере Багире, дергать старого медведя Балу за уши. Он мог есть когда угодно, мог и совсем не есть, если не хочет.

А сладкого там! Протяни руку – и рви бананы, апельсины, манго, виноград! Ешь – не хочу!

И никто не заставлял Маугли пить противный рыбий жир. Никто его не принуждал спозаранку ложиться спать, когда взрослые сидят вокруг стола и рассказывают всякие интересные истории.

Теперь Юра и Алеша говорили только о Маугли. Они рассказывали о нем всем. И если им не верили, читали страницы из книги. Ведь это напечатано!

Ира предложила позвать друзей и читать книгу подряд по очереди. Так и сделали.

Имена зверей стали прозвищами: так, Ира стала Багирой, черной пантерой, потому что она была черная, гибкая, мягкая и быстрая. Ее отца, преподавателя зоотехники, прозвали Шир-ханом, так как он, неслышно ступая, умел подкрадываться и выгонял Юру с Алешей с опытных делянок, со скотного двора и из конюшни – словом, отовсюду, где интересно было играть. А вообще-то он на тигра не походил, был сутулый, как загнутый гвоздь, носил козлиную бородку и надевал пенсне. Его трусоватый сын Борис стал шакалом Табаки. Добродушного толстяка преподавателя ботаники Ивана Ивановича, отца Алеши, назвали Балу. Всем нравился всезнающий, добрый старый медведь Балу. Этот учитель зверят научил Маугли вежливо разговаривать с пчелами, объяснил все законы джунглей. Маугли умел шипеть, как змея, выть по-волчьи, клекотать, как орел, он знал дружеский пароль джунглей, обязывающий к взаимопомощи: «Мы одной крови, вы и я». Вот здорово! Поэтому, когда Маугли попал в плен к обезьянам из Бандерлога, его друзья из джунглей сейчас же поспешили на выручку.

Маугли сам был виноват, что попал в плен к обезьянам.

– Запомни, – говорил Балу, а Маугли пропускал мимо ушей, – обезьяны ленивы, жадны, легкомысленны, вороваты, сварливы, забывчивы, лживы. Они – клеветники, хулиганы и грабители, любят кривляться и дразнить. К тому же они бессмысленно жестоки. Вообще-то и у них имеются свои законы, но ни одна обезьяна никогда этих законов не соблюдает. Каждая ведет себя так, как ей взбредет на ум. У них есть главарь, но обезьяны не слушаются его. Это их дело! Но обезьяны не признают и не соблюдают законов, обязательных для всех народов джунглей. Поэтому общение с обезьянами категорически запрещено всем народам джунглей.

А Маугли? Чтобы подразнить Балу, он вскарабкался к обезьянам, и те утащили его в свой город Бандерлог.

– Обезьяны из Бандерлога – это девчонки! – подсказал Борис и сразу же спрятался за Юру.

Борис, Ирин брат, был худенький, бледный мальчик. Он часто без причины хихикал. И очень любил стравливать. В драках он обычно не участвовал, но, когда какая-нибудь сторона брала верх, он немедленно присоединялся к ней. Ябеда и сплетник, он недаром получил имя Табаки. Все же слова шакала Юре понравились, и он сейчас же объявил об этом Ире, толстушке Нине и другим девочкам, которые сидели в беседке.

Девочки, конечно, возмутились и закричали:

– Вы сами Бандерлоги!

Поднялся крик. Мальчики старались перекричать девочек, но голос у толстой Нинки был такой пронзительный, что хоть уши затыкай. Только обезьяны так могут визжать: пришлось пустить в ход силу.

Ира, отныне черная пантера Багира, помогала Маугли. И, конечно, ему помогали питон Каа – он же Алеша, шакал Борис и другие. Бандерлог был разгромлен, девочек вытолкнули из беседки и заставили даже бежать из сада. Победа была полной! С тех пор Юра и другие дети играли только в Маугли.

Но хитрые девчонки выкрутились: они торжественно заявили, что обезьяны, как сказал дядя Яша, ближе всего к человеку, а всякие пантеры, медведи и волки, не говоря уже о шакалах, – четвероногие низшие звери.

Нина, как самая сильная, справлявшаяся даже с мальчишками, стала предводителем Бандерлога. Но, как и полагалось его обитателям, они ее не очень слушались.

3

В воскресенье утром дядько Антон, механик училища, принес Юре двух пойманных им перепелов. Он сделал это после настойчивых просьб Юры и Алеши научить их птичьему языку. Если Маугли мог говорить на языке зверей, птиц и змей, значит, и они смогут. Правда, попытки объясниться с собаками на собачьем, гавкающем языке успеха не имели, хотя, когда Алеша завыл, собаки тоже начали подвывать. Но это был не разговор.

Другое дело – дядько Антон. Он умеет так крякать по-утиному, что дикий селезень, как бы высоко он ни летал, обязательно подлетит к нему. Он знает язык тетеревов, рябчиков, куликов, диких гусей, перепелов. Он так пищит, словно мышь, что мышкующая лисица, услышав его, мчится на этот писк во весь опор. Так он добыл больше двадцати лисьих шкурок.

А как он подвывает волкам! Волки, если они есть в лесу, обязательно откликаются. Да что волки! Завоет дядько Антон, так даже людям страшно становится. Вот Юра с Алешей и пристали к нему – научи да научи. А чему научить? Тетерева и рябчики на Екатеринославщине не водятся. Лисицы и волки в дальних лесах. И дядько Антон стал учить мальчиков перепелиному языку: «пить-пидьом», «пить-пидьом»…

Однако, странное дело, сколько Юра и Алеша ни повторяли эти слова, на их зов перепела не откликались, а кричавшие замолкали. А как только начнет манить лежавший рядом дядько Антон, так сразу же откликнется перепел. И вот он кричит все ближе, ближе, пока не приблизился к ним «нос к носу». И тогда дядько Антон взмахнул рукой. Перепел взлетел… и запрыгал в сетке. То-то радости было! И второго так же поймали. А потом отпустили.

Вот и сейчас шагают мальчики с дядьком Антоном по дороге между опытными делянками и, не переставая, кричат по-перепелиному, практикуются. По пшеничным полям перекатываются зеленые волны, наполняя воздух ароматом цветущих колосьев. Ветерок полощет копьевидные листья кукурузы, заставляет пританцовывать пружинистый горох, причесывает невысокую сою, раскачивает конские бобы, перебирает цветы люцерны…

Навстречу идут тетя Оля с дядей Яшей. Они всегда ходят вместе на спевку хора или на репетицию драматического кружка.

Вначале папе нравилось, что тетя Оля готовит спектакли, учит петь. Но недавно Юра слышал, как папа просил ее и дядю Яшу «не вести неблаговидных разговоров, так как этими разговорами интересуются те, кому не надо».

Тетя Оля протянула руку дядьку Антону, тот ответил пожатием и улыбкой, как старый знакомый. Интересно, когда они успели подружиться?

Дядя Яша с независимым видом стоял поодаль, теребя пуговицы тужурки. Тетя Оля хвалила каких-то Катрусю и Олесю из села. Говорила, что у них «божественные голоса», просила позвать на репетицию неизвестного Дмитра. Когда только она успевает знакомиться!

– Без меня! – кратко бросил дядько Антон и настороженно посмотрел на мальчиков.

– Они у меня еще маленькие! – весело сказала тетя Оля и обняла мальчиков за плечи.

Дядько Антон, высокий, костистый, молча кивнул и ушел. Дядя Яша пошел за ним.

Сначала мальчики учили тетю Олю кричать по-перепелиному, потом показывали ей различные культуры растений, рассказывали, на какой делянке какой опыт заложен.

– Эх вы, скворцы-хитрецы! – рассмеялась тетя Оля. – Все это написано на табличках, воткнутых у делянок.

Дорогу преградил вал у глубокой канавы, отделявшей опытное поле училища от целинной ковыльной степи. За курганами, на которых стояли каменные бабы, в мареве дрожал горизонт. Туда указывала тетя Оля.

– Там, за горизонтом, в Элладе, – сказала она, – совершал свои подвиги герой Геракл. Слыхали о нем?

– Эллада – это далеко? Сколько верст? – спросил Алеша.

– Отсюда не видно, – улыбнулась тетя Оля.

– Го-ри-зонт! – Мальчики как завороженные смотрели на край земли, где обрывалась зеленая степь и начиналось голубое небо.

4

Уединившись в запертом, недоступном для простых смертных чердаке старого двухэтажного учебного корпуса, куда они влезали по водосточной трубе и через чердачное оконце, Юра и Алеша всё обсудили и пришли к печальному выводу. Почему-то все самое интересное случалось не здесь, в училище, а где-то там, за горизонтом.

Там, в Элладе, совершал какие-то подвиги Геракл, там – джунгли, в которых среди четвероногих друзей вырос Маугли.