Текст книги "Первый выстрел"

Автор книги: Георгий Тушкан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 35 (всего у книги 43 страниц)

Подъехав ближе, он удивился. Солдаты сидели в плетеных креслах, стоявших перед магазином. Только вместо чашек с кофе на столиках лежали винтовки. А два заседланных коня стояли на тротуаре у магазинной витрины.

Серый нетерпеливо дергал головой. Юра отпустил вожжи, и Серый понесся. Юра верил, что у коня тоже есть самолюбие и что ему тоже приятно с шиком промчаться по главной улице, чтобы все восхищенно охали и ахали.

С берега по-прежнему доносился дробный стук выстрелов. Вокруг военных толпились судачане. Толпа выплеснулась даже на шоссе – проехать с шиком нельзя. Подумаешь, невидаль какая, не видали солдат, что ли!

Юра умерил бег коня. До перекрестка оставалось шагов сто, когда свист в четыре пальца заставил его оглянуться.

В открытых воротах дворика Раи стояли семиклассник Леня Межиров и Франц Гут. Они призывно махали ему руками, да как! Будто взлететь хотели. Перекресток можно было объехать переулком за двором Раи. Юра круто повернул коня налево и вскоре остановился перед товарищами. Но Леня, не говоря ни слова, взял Серого за уздечку и ввел во двор, а Франц Гут сейчас же закрыл ворота.

– Я же спешу! – вскинулся было Юра.

Но Леня, коренастый, мускулистый крепыш-спортсмен, с узкими черными щегольскими усиками, как-то по-особенному взглянул на него и только спросил:

– Ты что, обалдел?

Юра окончательно разозлился. А тут еще подошел Франц Гут, согнутым указательным пальцем больно постучал Юре по лбу, а затем этим же пальцем постучал по деревянному брусу повозки.

– Сам ты думмер копф [1]1
  [1] Глупая голова.


[Закрыть], и ты, Леня, тоже думмер копф. Я же спешу! Какого черта вам надо?

– Он еще спрашивает? – Леня обворожительно улыбнулся, но в глазах у него Юра заметил тревогу. – Ты что, ослеп? Красно-зеленые в городе!

– Красно-зеленые? Но сегодня ведь не первое апреля! Я сказал вам, что спешу! – И Юра резко потянул левую вожжу.

Послушный Серый повернул на месте, но левая оглобля уперлась в стену – надо было заносить задок повозки.

Юра, слишком злой, чтобы просить помочь, соскочил, схватился за задок повозки, но поднять его не смог.

– У тебя что, крабы вместо ушей? Не слышишь боя? – спросил Леня, с лица которого не сходила улыбка.

– Каждый день стреляют! – пробормотал Юра, багровея от усилий передвинуть задок повозки.

– Ты просто глуп, Юрий! – сказал Франц. – Как только ты выедешь, у тебя сейчас же красно-зеленые реквизируют повозку. Они уже реквизировали несколько подвод, чтобы везти захваченное на комендантском складе оружие, продовольствие и снаряжение.

– А склад на пристани! В два счета ухлопают! – добавил Леня.

Юра перестал дергать повозку. Нет, Серого он не намерен подставлять под пули.

– Врете… – неуверенно сказал он.

– Нам не веришь, а своему Кольке, Рае, Сережке поверишь? – спросил Франц.

– Позови их, Франц! – скомандовал Леня и молча сел на повозку.

Коля прибежал радостный, возбужденный, озабоченный только тем, как бы ему поскорее уйти.

– Да, город заняли красно-зеленые. Я сам, своими глазами видел, как они стройными рядами, с песней «Хаз-Булат удалой» и со свернутым знаменем вошли в центр Судака. Впереди – полковник и два поручика. Всего человек полтораста. Все встречные офицеры козыряют им. Я сам думал, что новая часть пришла. А по дороге со стороны Айсавской долины вошел в город отряд кавалеристов, человек двадцать пять. Впереди едет казачий офицер. Конь у него – загляденье! Буланый.

– Бросьте меня разыгрывать! У красно-зеленых погон нет, а у этих есть, значит, врангелевцы! – решительно заявил Юра. – Какой полковник может быть у них?

Коля свистнул и объявил:

– Так они же переодетые!

– Переодетые?

– Ну да, нацепили погоны. Поэтому в Судак вошли без выстрела. Лесной комендант спрашивает: «Какая часть?» – и тоже честь отдал их командиру – полковнику. А тут знаменосец вдруг развернул знамя, а на нем слова: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь! Третий Повстанческий Симферопольский полк». Ей-богу, сам читал! И началось! Офицеров с улицы как ветром сдуло, из окон гостиницы палят… Туда сразу красные бросились, гостиницу заняли, стали наступать на кордон. Морской комендант и другие офицеры успели сбежать на лодках в море. Слышишь, стреляют?.. По ним и садят. Я уже был там. Лодки – за железным буем, пустые, офицеры спрятались по горло в воду и за лодки держатся руками. А красно-зеленые разбились на отряды и собирают в одно место винтовки, пулеметы, обмундирование…

Коля подмигнул, поправил рубаху, и из штанов его на землю посыпались патроны в обоймах. Он смутился и стал быстро собирать их.

В последние дни белогвардейские газеты были полны сообщениями о дерзких налетах крымских партизан – красно-зеленых. Карательные отряды врангелевцев рыскали по всем горным дорогам, но враг был неуловим. О геройских похождениях большевика Макарова, ухитрившегося стать адъютантом генерала Май-Маевского, командующего ударной армией деникинцев, наступавшей на Москву, ходили легенды. Теперь Макаров стал командиром повстанческого партизанского полка. Уже все знали, что с десантом красных командиров, высадившихся у Капсихора с катера «Гаджибей», прибыл и матрос Алексей Мокроусов, объединивший маленькие отряды красно-зеленых в повстанческую армию.

Чертовски любопытно хоть одним глазком взглянуть на Макарова, на Мокроусова. Мелькнула догадка: «Вот почему Гриша-матрос просил сообщить, когда солдаты выйдут из Судака в горы…»

– А правда, будто лошадей реквизируют? – спросил Юра.

– Ага! Все подводы, какие были на улице, зеленые уже забрали. Татары своих лошадей в виноградники спрятали. А ты зачем прикатил на Сером?

– Еду к Кильке заниматься.

– Нашел время! Уматывайся поскорее, пока твоего Серого тоже не забрали. А потом приходи к Сереже, будем Шерлока Холмса читать, – сказал Коля и незаметно подмигнул.

– Безопаснее переждать здесь, пока эти разбойники очистят город, – посоветовал Франц.

– Никакие они не разбойники! – возразил Коля. – Война есть война…

– А лесного коменданта зачем застрелили? – спросил Франц.

– Он же стрелять стал, как увидел красное знамя. А солдаты в Гюль-Тепе не стреляли, руки вверх подняли. Их не трогали, только оружие забрали…

– Поставь коня к нам в сарай! – прошептала Рая.

– Красно-зеленые ходят по дворам и найдут! – возразил Леня.

– А ну, хлопцы, заноси задок! – скомандовал Юра и побежал открывать ворота.

– Куда ты? – крикнула Рая.

Но Юра вскочил на повозку и схватил вожжи.

– Домой! – ответил он и сгоряча хлестнул Серого два раза.

Серый бешеным галопом вынесся на шоссе, повернул вправо, повозку занесло, и Юру чуть не сбросило. Подскакивая, повозка понеслась к подъему на перекресток. Позади послышались крики:

– Стой! Стой!..

Юра еще раз хлестнул Серого.

4

Резвый конь, которого никогда не хлестали, стлался в галопе. И вдруг Юра понял: на такой скорости ему не удастся благополучно свернуть на перекрестке вниз – повозка непременно опрокинется и разобьется. Он натянул вожжи. Но Серый не слушался: опустив голову и закусив удила, он несся изо всех сил. Тогда, вспомнив, как это делал Илько, Юра начал яростно передергивать вожжи.

Только на самом перекрестке ему наконец удалось заставить Серого поднять голову и запрыгать почти на месте. Но в это время нагнавший его кавалерист ловко схватил левую вожжу и потянул ее на себя. Серый круто рванулся влево и врезался бы в колючую проволоку и кусты держидерева, если бы не сел на задние ноги. Проехав так немного, он все-таки ткнулся мордой в кусты. Хомут задрался к самым его ушам. Юра соскочил и помог Серому откатить повозку назад, так что она стала теперь поперек дороги.

– Удираешь, гад, удираешь, гидра контрреволюции! – срывающимся тенорком закричал остановивший его кавалерист.

Был он маленький, щуплый, юркий. Над морщинистым маленьким личиком вздымалась черная папаха. Лошадь под ним плясала.

Кавалерийский карабин был направлен на Юру, и тот сел на повозку в полнейшей растерянности.

– Беляков предупредить хотел?! Я таких, как ты, контриков, тысячами в расход пускал! Именем революции я твоего коня реквизирую, а ты уматывайся, пока я тебя из винта не срезал!

– Не отдам коня! – объявил Юра, опустив по-бычьи голову и уставившись глазами в землю.

– Ште? – Кавалерист прицелился. – А ну, уматывайся!

– Не слезу!

– Шлепну! Уматывайся! Не хочу твоей черной кровью повозку пачкать! – Кавалерист передернул затвор карабина, и патрон упал на землю.

– Мышонок!.. – донесся сзади чей-то окрик, и к ним подскакал высокий всадник в английском френче с погонами унтер-офицера.

Маленький стал объяснять:

– Разведчик контриков! Подосланная гидра контрреволюции! Коня с повозкой забираю…

– Опять своевольничаешь? И выпил? Ты эти свои махновские штучки брось! Что сказано в пункте пятом приказа товарища Мокроусова?.. «Командирам строго следить… Замеченных пьяных расстреливать на месте».

– Ну-ну, стоп травить! Пара пустяков! Амба! Каюк! Точка!.. А почему он не выполняет, если ему приказывают именем революции?

– Ты, паренек, куда скакал?

– Домой!

– А зачем коня в галоп пустил?

– Чтобы не забрали!

– Смывался, гад!..

– Помалкивай, Мышонок!.. И не хотели бы брать, дружище, да приходится! Надо оружие, продовольствие, теплую одежду вывезти, а на чем?

– Стреляйте, а с повозки не слезу! – объявил Юра.

– И не слезай! Довезешь до Таракташа. Там мы перегрузим на подводы, а ты поедешь домой.

– Правда?! – обрадовался Юра.

По тому, как этот конник с трехлинейкой за плечом сидел боком в седле, Юра решил, что он не настоящий кавалерист. Но все-таки он показался ему симпатичным.

– Шлея разорвалась! – Юра показал.

– Дело знакомое, – сказал унтер-офицер, неловко слезая с коня. – Дай-ка! – Он взял из рук Мышонка плетку с множеством ремешков на конце, отрезал один и, орудуя ножом, как шилом, быстро сшил ремешком порвавшуюся шлею.

Над их головами со свистом пронесся рой пуль, и с Ферейновской горки донесся стук пулемета.

Мышонок пригнулся к гриве коня и повернул его к Судаку.

– Подожди! – крикнул унтер.

Взяв винтовку в руки, он напряженно вглядывался вперед: по склону, по направлению к ним скакали три всадника.

– Бескаравайный со своими! – объявил унтер-офицер и опустил винтовку.

В приближающихся всадниках Юра узнал казачьего офицера и его товарищей, с которыми он разговаривал на перекрестке. За ними никто не гнался. Выстрелы смолкли.

– Что там? – спросил унтер-офицер у подъехавших.

– Беляки окопались. Две роты. Ну, наши дали по ним из пулемета. Держат их там крепко. Как под арестом…

– Да ты, Бескаравайный, ранен! – перебил его унтер-офицер.

– Я?

– У тебя левое ухо и щека в крови.

Бескаравайный дотронулся пальцами до головы, посмотрел на свои окровавленные пальцы.

– Вот чертяки! Опять царапнуло!

– Слезай, Бескаравайный, садись на повозку и гони к нашему фельдшеру, – сказал унтер-офицер.

– Я и так доеду. Ну и кровей, как с резаного бугая!

– Садись, говорю, на повозку! – настаивал унтер-офицер.

– Ша! Я скажу, – вмешался Мышонок. – Парнишка ненадежный, разведчик контриков, завезет тебя к белякам….

– Зря ты на него, – отозвался Бескаравайный. – Это он нам рассказал про беляков на горе. Правильно, две роты. – И, переведя взгляд на Юру, добавил: – Ты, паренек, не страшись. До Таракташа довезешь, а там отпустим домой.

– А я и не боюсь, – ответил Юра. Он очень хотел спросить, нет ли здесь Гриши-матроса, но решил промолчать. Ведь Гриша сказал: «Никому ни слова…»

Возле магазина Триандофило фельдшера не оказалось.

– Поедем в больницу, – предложил Юра.

Казачий офицер, а на самом деле командир красно-зеленых разведчиков, пересел к Юре, а своего коня привязал, к задку повозки.

На улицах толпились судачане. И Юра, никогда не упускавший случая похвастаться своим конем, пустил Серого крупной рысью.

– Не гони, дружище, дюже голова болит, – негромко сказал Бескаравайный.

В больнице доктор очень удивился, увидя Юру, но тот с гордостью заявил, что его мобилизовали подводчиком.

Доктор выстриг на голове Бескаравайного волосы возле уха, забинтовал и, отпуская раненого, посоветовал ему полежать, избегать сотрясений.

– А вы дайте матрас и подушку, на повозку положить, – попросил Юра.

Врач сердито посмотрел на него, но все же велел принести.

Бескаравайный улыбнулся и сказал доктору:

– А теперь, товарищ доктор, прикажите принести побольше лекарств для полка, бинтов, ваты. Вы не беспокойтесь, не серчайте – я расписку дам, что все это реквизировал у вас. Врангелю англичане еще привезут.

Скоро принесли целый ящик лекарств. Не успели они уехать, как в больницу доставили еще троих раненых.

А когда Юра усадил их всех на повозку, командир отряда в полковничьей форме, как оказалось – сам Мокроусов, приказал поставить на задок еще ящик с оружием.

Юра решил освободиться от корзины с грушами.

– Ешьте беру, она вкусная, – угощал он раненых.

Их, конечно, долго упрашивать не пришлось. А Юра с неменьшей жадностью брал в руки и рассматривал уложенные в ящике пистолеты.

Глава III. ГОРНЫМИ ТРОПАМИ

1

Солнце опустилось за горы. Быстро темнело. Ярко-зеленые лес, виноградники, сады посинели, потускнели, потемнели. С гор повеяло прохладой. Партизанский полк Мокроусова, выполнив свою задачу, уходил из Судака.

На подводах везли продовольствие, теплую одежду, захваченные боеприпасы, много оружия, даже двадцативедерную бочку вина, которую рабочие винного подвала Мордвинова выкатили им на дорогу.

Мокроусов со связным часто проезжал вдоль колонны. Юре он нравился – высокий, длиннолицый, смуглый, с черными усиками, подтянутый – настоящий командир. Однажды, поравнявшись с Юриной повозкой, он сказал Бескаравайному, что нападение на Судак обязательно заставит Врангеля снять с фронта кое-какие части.

Впереди, с боков и сзади колонну сопровождали конники – боевое охранение.

Со стороны Судака донеслась частая ружейная и пулеметная стрельба. Все прислушались. Ординарец командира поскакал в конец колонны. Через полчаса он вернулся вместе с тремя верховыми, только что галопом прискакавшими из Судака. Оказалось, что в городе начался новый горячий бой: рассыпавшись цепью, в город вступил отряд врангелевцев, посланный «на выручку» Судака. А беляки приняли их за партизан. Началось сражение белых друг с другом, продолжают драться и сейчас.

Партизаны шли по обочинам дороги, рядом с подводами. Известие о новом бое в городе их очень развеселило. Они громко смеялись, шутили, разговаривали. Среди них Юра узнал брата старшеклассника Коли Сандетова. Когда Сандетов обгонял повозку, Юра его окликнул, но тот не ответил: то ли не счел нужным здороваться с подростком, то ли был очень занят.

Юра двигался вслед за пароконной подводой судачанина Умара, сдававшего лошадей напрокат. На Юриной повозке посредине лежал раненный в грудь партизан и вперемежку со стонами громко ругал при каждом толчке всё и всех: и ранивших его беляков, и самого себя, полезшего под пулю, и повозку, у которой такие жесткие рессоры, и дорогу, и лошадь, и Юру. А когда Бескаравайный не вытерпел и крикнул, чтобы он замолчал, он принялся ругать и Бескаравайного – за бесчувственность.

Длинная вереница подвод двигалась медленно.

К Мокроусову подъехал высланный вперед разведчик и доложил, что перед Таракташем татары устроили засаду. Мокроусов приказал подводам остановиться, а сам с группой бойцов быстро двинулся вперед. Юра мечтал: «А может быть, в Таракташе его не отпустят, возьмут дальше с собой? И он найдет Гришу-матроса и останется с партизанами? Вот позавидуют ему хлопцы!» Жаль, что их нет здесь.

Он снова стал рыться в ящике с оружием. Ему особенно понравилась японская винтовка. Легкая, словно игрушечная, она, казалось, была создана для него. Здесь же лежали и патроны – четыре обоймы. Две обоймы Юра сразу же сунул за пазуху, а две другие не успел – проходивший мимо партизан взял из его рук винтовку, осмотрел и повесил себе на шею, а свою тяжелую «Витерли» положил на повозку. И еще закричал:

– Эй, хлопцы, кому наганы нужны?

Наганы разобрали сразу. Разобрали и пистолеты с патронами. Все же Юра успел сунуть за пояс маленький велодок, негромко сказав при этом:

– Чтобы не свалился…

Этот пистолетик почти помещался на ладони. Патроны – длинные, узкие. Пули – маленькие. А спусковой крючок не торчал вниз, а отгибался к барабану: чтобы выстрелить, отведи пластинку вниз и тогда нажимай – красота!

В темноте он переложил велодок под рубаху, а за ремень засунул огромный револьвер, который одни из подходивших партизан называли большим смит-вессоном, а другие – морским наганом. Охотников взять морской наган было много, да патронов к нему не было. Юра же обнаружил, что к нему подходят патроны от японской винтовки. «Вот здоровый, как пушка! Чего доброго – на пятьсот шагов ахнет! – радовался Юра новому приобретению. – Хорошо бы попробовать». Он слез с повозки и пошел к находившимся впереди партизанам, готовый тоже выстрелить, когда те начнут стрелять. Но партизаны сидели и разговаривали так спокойно, словно никакого врага и в помине не было. Радовались удачному бою:

– Офицеров уложили не меньше полсотни, а наших потерь – восемь человек… Они еще друг дружку понабьют, будь здоров! А начальник гарнизона из города сбежал. Полковник их, который убит, говорят, из штаба Врангеля приехал голицынское вино попить. Допился!.. Здорово архиповская тройка сработала: и телеграф и телефонную станцию в дым разбили, начисто отрезали связь с Судаком…

– Ребята, а начальник городских стражников полдня в нужнике сидел, в яме, – смеясь, говорил молодой партизан. – Потом только узнали. А писаря коменданта с печатью, бланками и шифром в плен взяли, с собой везем. Пригодится…

– И еще пленные есть. Сына помещика Неффа заложником взяли. Сынок этот помещицкими карателями командовал, – рассказывал партизан-бородач.

– Главное, братцы, не это. Главное – оружие, одежду, продовольствие везем! Организованно, по плану склады взяли.

Вскоре подошли два бойца и передали приказ двигаться – впереди все спокойно.

– Не убег? – опросил Бескаравайный вернувшегося Юру.

– Охранял! – Юра показал морской наган и рассказал о своем открытии – японские патроны подходят.

– Баловство!.. Ну и башка трещит…

Въехали в Таракташ. Нигде ни одного огонька. Но людей, молчаливо стоящих на улицах вдоль стен, было немало. Кое-кто из них также молча подходил к прибывшим партизанам и жал руку.

Юре несколько раз казалось, будто он видел Юсуфа. Или показалось? Он громко позвал его.

Юсуф словно вынырнул из темноты:

– Ты звал меня? Что надо?

– Сейчас нас отпустят. Но я попрошу, чтобы меня оставили. Сходи утром к нам домой, скажи тихонько папе, что я у партизан. Пусть не беспокоится…

– А вас не отпустят… Я слышал разговор. Мулла и богатые запретили давать подводы. Дальше поедете.

– Правда? – обрадовался Юра.

Но Юсуф уже исчез.

Юра спросил Бескаравайного.

Тот подумал и сказал:

– Впереди Салы. Только нам ни большой шлях, ни Феодосия, ни Карасубазар, ни Симферополь ни к чему. Это не наши места. – Потом неожиданно спросил: – Что это за татарин?

– У нас работал. Хороший человек. Четыре Георгия. Звали в татарский эскадрон – не пошел.

– А ну, кликни кого из командиров.

Юра нашел того унтер-офицера, который спас его от Мышонка.

Бескаравайный посоветовал ему оставить тяжелораненого в Таракташе, у верного человека, и назвал Юсуфа. Тот ушел. Но как только колонна вышла из деревни, подводы остановили и раненого унесли. Юсуфа при этом не было.

Пока стояли, еще двое раненых с повозки перешли к своим на можару с сеном.

Бескаравайный перевернулся на другой бок и положил голову на подушку.

– Будто кувалдой по башке тарабанят. В случае чего, ты меня, браток, ежели засну, буди. Пригляди за моим конем, чтоб какой любитель чумбур не отвязал… Кинь ему сена… Арбуза бы соленого…

– Кровь у вас сочится, – сказал Юра. – Надо перевязать. – И, стараясь сделать это как можно аккуратнее, сменил окровавленную повязку.

– Трогай! – раздалась команда.

– Никуда не трогай! – закричал стоявший впереди Умар. – Сменить в Таракташе обещали! Дальше не поедем! Разгружайте!

Сзади тоже послышались голоса:

– Разгружай! Обещали до Таракташа!..

Из темноты донесся голос Мокроусова:

– Всех подводчиков ко мне!

Юра тоже подошел.

– Товарищи! – обратился к ним Мокроусов. – Татарские буржуи не дали подвод и запретили беднякам помогать нам, а ссориться с местным населением нам не с руки. Вы – народ трудовой, сознательный и должны понимать, что одно дело, когда вас мобилизуют возить что-либо беляки, а другое дело помочь своим. Разве вы за черного барона Врангеля и его банду помещиков и спекулянтов? Разъясняю – скоро вас отпустим. Дальше Садов не поедете.

– Обманешь! – с отчаянием в голосе крикнул Умар.

– Не обману. Мы уйдем в горы, а там, сами знаете, колесных дорог через хребты, где мы ходим, нет.

– А наших лошадей не возьмешь? – опросил Умар.

– Лошадей ваших не возьмем, – обещал командир. – А сейчас проголосуем, кто хочет ехать, а кто нет. Кто за то, чтобы помочь своим, поднимите руки!

– Товарищ командир, ты не слушай Умара. Мы поедем! – сказал кто-то из подводчиков.

– Поедем! – крикнул Юра.

– Что там голосовать, поехали – и все!

– Кому же тогда помогать, как не своим!

И все же командир, хотя и было темно, заставил проголосовать. Только Умар не поднял руки. Колонна двинулась дальше.

Часа через полтора остановились.

– Аджибей, немецкая колония!.. – пошло от одного к другому. Несколько бойцов отправились в селение.

Умар ушел в темноту. «Сбежал все-таки. Даже своих коней бросил», – решил Юра. Но вскоре Умар появился с большим ворохом сена в руках, бросил его к ногам лошадей, разнуздал их.

– Где взял? – быстро спросил Юра.

– Там! – махнул Умар рукой в темноту.

Убедившись, что его лошади дружно принялись за еду, он взял веревку и опять отправился за сеном. Юра сейчас же отвязал вожжи и поспешил следом. Стог душистого горного сена оказался в пятидесяти шагах от дороги. Юра сложил вожжи вдвое, свалил на них сено и поволок по земле. Серый уже издали показывал ржанием нетерпение. Юра разнуздал его, отпустил чересседельник, бросил ему охапку, вторую положил на задок повозки коню Бескаравайного и снова побежал к стогу. Он сходил еще два раза, разбудил Бескаравайного, помог слезть, расстелил сено на повозке, а сверху положил матрас, и хотел опять идти за сеном, но Бескаравайный его остановил:

– И так вздыбились, сидим, будто куры на насесте, как бы вниз отселе не загреметь.

– Не для себя стараюсь – для лошадей, – ответил Юра.

– Пущай едят, а будет речка – напоим.

Вернулись партизаны, ходившие в поселок. Принесли четыре винтовки, пять охотничьих ружей, три револьвера и пригнали отару баранов.

– У кого свободно? Кому положить?! – крикнул один.

– Сюда! – отозвался Юра.

Ружья и винтовки положили на повозку.

Прискакал верховой с донесением:

– Братцы, где командир?

Мокроусов стоял возле повозки, беседовал с Бескаравайным. Верховой доложил ему, что засада, оставленная повстанцами за Судаком на Феодосийском шоссе, дождалась беляков. Врангелевские части спешно шли на Судак. Засада неожиданно ударила по ним из пулеметов: по голове и хвосту колонны. Беляки разбежались, оставив много убитых, бросив подводы, боеприпасы и продовольствие.

– Отлично! – сказал Мокроусов. – Побольше переполоху наделать – наша задача.

– Подъем! Пошли! – разнеслась команда.

И подводы двинулись дальше.

Позади разгорелся пожар. Оказывается, партизаны подожгли сложенные вдоль дороги штабеля шпал.

Линия бушующего огня тянулась километра на два, причудливо освещая колонну повстанческого полка.

– Здорово горит! – радовались бойцы. – Жарко сегодня барону! Подпекает!

В темноте монотонное движение успокаивало. Теперь, когда отблеск пожара падал на людей, на повозки, Юре казалось, что невидимый враг следит за ними. На всякий случай он вытащил из-за пояса морской наган.

– Слушай, пацан, как тебя кличут? – спросил Бескаравайный.

– Юра.

– Ты чего крутишь у себя перед носом этой пушкой? Это ты брось! Еще ненароком в кого пальнешь или меня по голове саданешь. Так с оружием не обращаются.

Юра ничего не ответил. В самом деле, не мог же он ему признаться, что совсем не машет перед носом «пушкой», а целится в подозрительные темные пятна у дороги. Вдруг там засада? Выстрелы! Он – вперед: «Сдавайтесь!» Берет в плен генерала с военными бумагами, со всеми военными планами Врангеля. Когда-то, давным-давно, он мечтал захватить в плен Наполеона. А сейчас он, Юра, едет ночью в крымских горах вместе с отрядом и, уж конечно, будет воевать. Это не сон и не фантазия! Это факт. Лишь бы только не сразу отправили подводчиков, а дали повоевать. Он – красно-зеленый! Он будет мстить и за матроса-ревкомовца, и за тетю Олю, и за Никандра Ильича.

– Пепел Клааса стучит в моей груди! – вслух произнес он.

– Ты чего это? – опросил Бескаравайный.

– Уж очень все неожиданно…

– На войне завсегда так… Тяжелое дело! – сказал Бескаравайный как бы в раздумье.

Вдруг подводы остановились. Впереди слышался спор. Мокроусов приказал свернуть с шоссе на лесную дорогу, а Умар противился.

– Не поеду! Ты обещал ехать в Салы, а сейчас куда? – кричал он.

– Командир сказал: не дальше Салов, – напомнил чей-то голос. – Так оно и будет.

– Товарищи подводчики, кто поедет вперед, а то нам эти споры ни к чему! – громко крикнул Мокроусов.

Вызвались многие. Юра не стал ждать, объехал подводу Умара и поехал впереди. Вожжи он привязал за передок повозки. Серый шел по лесной дороге за пешими партизанами. Ветки задевали лицо Юры. Он все ждал, когда же будет засада, и даже устал от ожидания. Он то дремал, то просыпался и, когда Серый остановился, чуть не свалился с повозки.

2

Рассвет застал их в глубоком ущелье, на узкой лесной дороге, размытой ливневыми потоками. Куда ни посмотришь, деревья и кусты: дубы, грабы, ясень, кизил, боярышник. Местами на поросших травой склонах торчат каменные ребра. Слева, невидимая за деревьями, журчала речка.

– Стой! Дневка!.. – цепочкой побежало по колонне.

Юра, как и другие, свернул с дороги на поляну, под дуб, выпряг Серого и привязал его к повозке, а буланого – к дубу и задал обоим сена.

Бескаравайный спал, похрапывая. Повязка на его голове намокла, покраснела от крови. Будить или не будить? Пусть спит, намучился, решил Юра.

– Товарищи! – послышался голос командира роты. – Надо зарезать и освежевать двух баранов на варево. А ну, живее! Кто барашка разделает – получит шкуру.

Умар тут же поймал одного барашка и потащил его вниз. Один из бойцов схватил было второго, но тот вырвался и побежал. Юра, расставив руки, бросился ему наперехват. В этот момент чьи-то руки, протянувшиеся из-под куста, схватили барашка за задние ноги.

– Держи его, а то даст стрекача, как заяц!

Юра быстро обернулся на знакомый голос:

– Гриша-матрос?! Вот так встреча!

– Привязывай! Веревка на земле. Смотрю – и глазам не верю: сам сват мой собственной персоной! Ты как попал сюда? А где весь ваш экипаж? Сергей вроде и не собирался уходить из Судака.

Юра подсел к матросу, коротко рассказал обо всем и спросил:

– Где мы сейчас находимся?

– В урочище Суук-Су. Речка эта тоже Суук-Су. А тебе, того, тоже «суук»? [2]2
  [2] Суук – по-татарски «холодный».


[Закрыть]Замерз? Или, наоборот, в жар бросает. Дня через три, когда выяснится обстановка, вас всех отпустят. Нам столько подвод ни к чему.

– Я не хочу, чтобы меня отпускали. Я могу остаться. Скажи Мокроусову…

– Да ну?

– А куда мне спешить? Уроки нагоню.

– Ты о своих подумал?

– Юсуф сообщит, где я.

– А ты под пулю не спеши и не воображай, будто здесь охота на зайцев или гулянка. Придет советская власть – для вас, хлопцы, много дел найдется. А пока до свиданья. Пойду к своим…

Вернулся Умар с тушей барашка и шкурой. Он разрезал тушу, помыл каждый кусок в речке и стал раскладывать мясо по трем ведрам. В этот момент проходивший мимо Мышонок подхватил снятую шкуру и уже почти скрылся за деревьями.

Умар запричитал:

– Ай-ай, плохой человек!..

– Брось! – крикнул Мышонку Юра. – Эту шкуру дали Умару!

Он догнал Мышонка и схватился за шкуру:

– Командир обещал шкуру тому, кто барашка разделает!

– Ты что обижаешь, Мышонок, моего кореша? – раздался голос быстро появившегося матроса.

– Этот – твой кореш?

– Ага. Вместе охотились. Вместе Врангеля в плен брать будем.

– Думал занести шкуру Фросе в Эльбузлы. В хозяйстве пригодится…

– А ну, подойди!

Мышонок подошел к Грише, они о чем-то пошептались. И Мышонок протянул шкуру Юре:

– Бери, не жалко…

– Это не мне, Мышонок, это Умару, – сказал Юра.

– Какой я тебе Мышонок! Я – Машенок! Слушай сюда! Я прошел огонь, воду и медные трубы. Работал в цирке и в порту. Был у анархистов. Меня сам батько Махно боялся. Два раза меня вешали, три раза расстреливали, я сто раз бежал с тюрьмы. Я психованный, если меня заведут. А для своего кореша я всю молдаванку выверну наизнанку. Давай пять!

Пальцы у Мышонка были как железные.

Юра помогал Умару варить бараний суп в трех ведрах. Много таких ведер кипело под деревьями. Юра подкладывал дрова, солил, пробовал и был очень горд своей поварской самостоятельностью.

Когда суп поспел, Юра получил, как все, большую жестяную кружку вина, краюху пшеничного хлеба и стал черпать вместе с Умаром из большой миски горячий, душистый, крепкий бульон и куски баранины. После обеда он лег под повозкой и сразу же заснул.

Его разбудило требовательное ржание Серого. День клонился к вечеру. Жеребец нетерпеливо рыл копытом землю и успел вырыть большую ямку. Юра поспешил к своему любимцу, гладил его по шее, тихонько называл ласковыми именами. Серый негромко ржал и, тычась атласными губами в руку хозяина, просил, чтобы его напоили. Юра повел его к реке.

Конь сунулся губами в журчащую воду в одном месте, в другом, пока не нашел тихое местечко, и стал с удовольствием, не спеша пить. Несколько раз он поднимал голову, вздыхал и снова пил и пил, пока не раздулся, как бочка. Затем, стоя в воде, потянулся к зеленой траве на берегу. Юра привязал длинную вожжу к дереву – пусть пасется. Затем привел буланого, напоил и его.

На открытых горных лужайках трава в июле уже сохнет, а здесь, в тени, возле воды, было еще много зеленой травы. На другой день Юра так же кормил обоих коней, не выводя из реки. Было ясно, солнечно, безветренно. Спали на траве солнечные зайчики. Доносившийся сюда шум лагеря не нарушал, а усиливал впечатление лесного покоя.

Возвращаясь с Серым в лагерь, Юра встретил Гришу-матроса.

– Слушай, Гриша! – зашептал он с жаром. – В Аджибее у кулаков отобрали охотничьи ружья-централки. Красота! Ну, зачем они партизанам? Возьми два ружья – себе и мне. Мы ведь охотники. Попроси командира.

– Э, нет, браток… Распоследнее это дело – на войне о своей прибыли думать, барахолить. Мы воюем не за новые штаны себе. Заруби это на носу!

– Ну, если так нельзя, то давай сами смотаемся в колонию и реквизируем у кулаков.