Текст книги "Первый выстрел"

Автор книги: Георгий Тушкан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 34 (всего у книги 43 страниц)

– Я? Я еще молодой…

– Чепуха! Для того, кто хочет взять оружие в руки, возраст не имеет значения. Иди добровольцем! Я помогу. Впрочем, сколько тебе лет?

– Четырнадцать…

– Ах, я все забываю, очень ты вытянулся… Как вы живете здесь? Отец здоров? Я о вас от графини слышала, хотела навестить. А как все ваши? Ты дядю Яшу давно не видел? Остроумный студент был. У меня к нему очень важное письмо есть. Только он теперь, кажется, поручик Баранов? Глупое недоразумение с ним приключилось…

У Юры кружилась голова от выпитого вина и от всех треволнений сегодняшнего дня. Но он ответил:

– Дядю Яшу давно не видел, с Эрастовки. А поручика Баранова один раз видел – он комнату у нас хотел снять, но больше не приходил…

Тата пытливо посмотрела на Юру, усмехнулась.

– Хорошо, мой креольчик, мы еще увидимся, я заеду к вам. Дай я поцелую тебя…

Юра бродит по саду, заходит на веранду, ищет своих друзей.

Вот знакомый Юре по прошлому году низенький толстячок в пенсне, контрразведчик. Обратив лицо к веранде, на которой за столиком сидит Слащев, он громко поет в небольшой группе офицеров:

 
Как ныне сбирается храбрый Слащев
Отмстить неразумным Советам…
 

Слащев подозвал проходивших мимо Гогу с Татой.

– Надеюсь, Бродский, что ты покажешь еще не один пример, как надо расправляться с комиссарами. Я помню твое алуштинское дело… – сказал он Гоге и, подозвав солдата с подносом, взял бокал и предложил: – Выпьем за дам! За прелестную твою сестру!

Подходит графиня.

– Простите, генерал, я покинула вас ненадолго, обязанности хозяйки… Я слышала о волчьих эскадронах Шкуро. Я восхищена! Вот это мужчины! Они носятся на бешеных конях по тылам красных и сеют ужас. Мне рассказывали сейчас, что Шкуро выезжает к своим эскадронам и здоровается: «Здорово, волки!» А те в ответ «у-у-у» по-волчьи. И после этого наводят порядок. Как романтично!

Слащев усмехнулся:

– Да, волки Шкуро чисто работают, черти. Без сентиментов…

Сидящий рядом со Слащевым граф слегка поморщился. Он сидел молчаливый, вежливый и надменный. Юра слышал от Лизы, что граф очень недоволен этим праздником, особенно приглашением Слащева, который, как он считал, «груб и истеричен».

Юра пошел в сад: никого из хлопцев не найти, наверное ушли домой.

Его окликнула Лиза:

– Куда идешь, мой маленький креольчик? – И, сказав это, она убегает.

Юра грустно идет домой. Издалека все глуше доносятся песни, крики. Небо осветилось разноцветными ракетами, вылетевшими из-за графского сада. Ракеты! Юра улыбнулся.

Придя домой, хотя и было поздно, Юра все же сводил Серого к арыку и положил ему в кормушку сена. У ворот застучали подковы, послышались незнакомые голоса.

Испугавшись, что могут взять Серого, Юра быстро отвязал повод и вывел его в сад, привязав там к скамейке, и вернулся домой. Возле крыльца солдат держал верховых лошадей, здесь же стояла чужая линейка.

Юра колебался, идти ли в дом. Его подтолкнули сзади какие-то двое, пришедшие со стороны домика, где раньше жил Юсуф.

В комнате горели две лампы и все было перевернуто.

– Мальчик! – крикнул невысокий худощавый офицер. – Когда у вас был поручик Баранов? Отвечай! Живо! Ну!

– Один раз, очень давно, не помню уж когда…

– Кем вам приходилась госпожа Бровко Ольга Платоновна? – обратился офицер к Юлии Платоновне.

– Приходилась? Сестрой. А что с ней случилось? – сразу разволновалась Юлия Платоновна. – Она же во Франции, учится…

– Так… Все ясно… Советую вам, – офицер строго посмотрел на Петра Зиновьевича и Юлию Платоновну, – советую не посещать дом графа Берниста, ваши родственные связи слишком предосудительны…

Офицеры ушли. Петр Зиновьевич вышел вслед за ними.

Юлия Платоновна и Юра стали приводить комнату в порядок.

Когда Петр Зиновьевич вернулся, Юлия Платоновна сказала:

– Ну, я понимаю, взяли золотые часы, но костюм!

– Тебя это удивляет?

– Так ведь это офицеры!

Петр Зиновьевич махнул рукой и, глядя в сторону, процедил сквозь зубы:

– Банда!

– Не понимаю, почему они интересовались Олей, – задумчиво и беспокойно спросила Юлия Платоновна. – Она же во Франции.

Когда Юлия Платоновна вышла, Петр Зиновьевич сказал:

– Не говори маме. Не надо ее сейчас расстраивать. Случилось несчастье. Ты уже большой и должен знать: Оля была арестована в Одессе за распространение большевистской литературы среди французских матросов и убита при попытке к бегству. Так мне сообщил этот, с позволения сказать, офицер.

Петр Зиновьевич помолчал.

– Такой светлый был человек! – печально сказал он.

Юра вспомнил веселый смех тети Оли, ее ласковые руки и прекрасные, глядящие в душу глаза…

Юра отвернулся. Комок застрял в горле, и никак нельзя было проглотить его. «Тетя Оля, милая тетя Оля… Веселая, красивая, боевая тетя Оля… Как хорошо она тогда рассказывала о подвигах Геракла. И вот я не увижу ее никогда…», – думал Юра, глотая слезы.

5

Шли черные месяцы хозяйничанья белогвардейцев и интервентов в Крыму. Вначале казалось, что это – навеки. Где-то там, совсем далеко, маленький островок советской земли отчаянно отбивается. Красная Москва вот-вот падет. Наперегонки рвутся к ней Деникин, Колчак, Юденич. «Великий час близок, бог услышал наши молитвы! Наше доблестное воинство победоносно продвигается к сердцу России, и слух наш уже улавливает перезвон московских колоколов» – так писали в газетах.

Но прошли месяцы, а Москва все еще держится и не думает сдаваться! Больше того! Все настойчивее ползут слухи, что Колчак и Юденич разгромлены и бегут, что деникинский «великий поход» на Москву тоже провалился. В октябре Красная Армия перешла в контрнаступление и выбросила деникинцев из Орла, погнала их на юг. Молодые советские полководцы – вчерашние солдаты, матросы, унтер-офицеры – громят отборные корпуса, руководимые генералами царской армии и генеральными штабами союзников.

Этот поворот событий вызвал сумятицу, склоку, грызню за власть, перетасовку фигур в генеральском стане и не на шутку встревожил правительства в Париже, Лондоне, Нью-Йорке, Токио. «Кто виноват? Как могло такое случиться? А подать сюда виновника!»

Звезда Деникина закатывалась. С каждой неделей хозяйничанья белой армии в каком-либо городе или уезде росли к ней ненависть и презрение со стороны большинства населения. Даже вначале нейтральные, колеблющиеся и аполитичные люди очень скоро прозревали. Деникин выступил в поход на Советскую республику под лозунгом Учредительного собрания, и это сбило с толку многих, особенно из среды интеллигенции. Но по мере наступления этот лозунг терялся, а когда деникинское офицерство дошло до Орла и дальше, то уже открыто пело «Боже царя храни!». Каждый шаг белогвардейцев вперед множил число их врагов.

Под натиском Красной Армии деникинские полчища, откатываясь на юг, покидали Украину, Донбасс, Северный Кавказ. Трудовое казачество откалывалось от контрреволюции: сформировались грозные конные армии красных казаков во главе с Буденным, Примаковым, Городовиковым. Свара в генеральском лагере разгоралась. Барон Врангель обвинил Деникина во всех неудачах, подал в январе в отставку и отбыл в Англию. Диктатором Крыма стал кровавый генерал Слащев.

Разложение в рядах белой военщины и гражданской администрации, спекуляция и казнокрадство в тылу, массовые аресты, порки и расстрелы населения – все это возмущало и часть деникинской офицерской молодежи. В феврале командир симферопольского полка капитан Орлов поднял мятеж, арестовал все высшее начальство, двинулся на Ялту, Алушту. Программа Орлова была нелепой, политически бессмысленной. Он требовал «чистой» контрреволюции: «Я борюсь не только против старых генералов, но и против коммунистов, – заявлял Орлов. – Я за свободу. Долой высшие чины офицерства и иностранный капитал! Да здравствуют низшие чины и мелкая собственность! Я требую установления порядка и очищения тыла от сволочей для спасения фронта».

Генерал Слащев уговорил капитана Орлова сначала повести свои отряды на фронт, отличиться там, а потом уже наводить порядок в тылу. По пути на фронт отряды Орлова и сам он были расстреляны из пулеметов в спину по приказу Слащева.

В марте 1920 года добровольческая армия была окончательно разгромлена, прижата к морю. Пароходы с эвакуированными прибывали из Новороссийска в Крым, в Феодосию. Беженцы с ужасом рассказывали, как чудовищно трудно было проникнуть на пароходы. Корпус генерала Кутепова захватил корабли, бросив на произвол судьбы донскую армию, и прибыл в Крым почти в полном составе – триста тысяч человек! Часть войск прошла через Судак. У всех были хмурые, злые лица.

В графском доме началась суматоха. Бернист приехал с высоким гостем. Одутловатый, невысокий Антон Иванович Деникин, с седой бородкой клинышком и брюшком, был угрюм и расслаблен. Только накануне он сложил с себя звание главнокомандующего.

Через несколько дней на английском сверхдредноуте «Император Индии» возвратился из бегов барон Врангель. А 25 марта с амвона Владимирского собора в Севастополе был оглашен указ:

«Именем закона… Промыслом Божьим предназначено новому главнокомандующему встать во главе военных сил и гражданских… в исключительно важный исторический момент, когда невзирая на героические усилия Доблестной Армии большевистские полчища стоят на подступах к Крыму…»

«Черный барон» Врангель возглавил всю огромную массу белых войск, загнанных к лету 1920 года в Крым – последний оплот российской контрреволюции.

ГлаваII. НЕОБЫКНОВЕННЫЙ ДЕНЬ

1

В сентябре 1920 года стояла неспокойная погода. Часто штормило. Многодневный норд-ост, окутавший горы темными тучами и нагнавший холод, к вечеру стих. Перед рассветом подул с моря южный ветер и сдул тучи с гор. Желто-красно-коричневые, а вдали фиолетовые в осеннем покрове лесов, горы четко рисовались на бледно-голубом небе.

К восходу солнца четверка неразлучных друзей уже поднялась на Георгий. Не дойдя до вершины, они двинулись вдоль склона, там, где начинаются каменисто-шиферные осыпи, прорезанные щелями, как их называл Юра. Хлопцы шли гуськом. Посредине Юра и Степа, в двухстах шагах впереди – Коля, а на такой же дистанции позади – Сережа. Юра и Степа поднимали зайцев, скидывая вниз тяжелые камни: обычно зайцы выскакивали и пускались наутек в гору, наискось. Вот тут-то Коля и Сережа с флангов должны были стрелять в них. Но сегодня зайцев было мало. Норд-ост согнал их всех вниз, к Капселю. Сейчас лучше всего было бы охотиться поближе к морю, но там нельзя – запрещено. Внизу патрулируют солдаты с кордона на даче Хорвата, разъезжают конники. Начнешь стрелять, обязательно прискачет патруль и если не арестует, то «всыплет» и ружье отберет. Уже были такие случаи. Боятся после истории в Капсихоре – приморской деревне за Новым Светом. Там в середине августа ночью к берегу тайно пристал большой катер красных и с него высадились красные командиры, выгрузили оружие. После этого красно-зеленые все чаще нападают на врангелевцев. В горах будто бы созданы целые полки партизан и действует их штаб.

Контрразведка вывесила объявление, в котором обещает всем, кто укажет, где прячется этот штаб красно-зеленых, очень большие деньги в награду. Карательные отряды охотятся за штабом, а поймать в горных лесах не могут.

К полудню мальчики добыли трех зайцев и были рады-радешеньки. Полдничать вернулись к источнику, что у тропинки, ведущей в Судак. Вода в этом источнике прозрачная, вкусная. Каждый внес свой пай – хлеб или лепешки, соленую камсу, брынзу, яблоки. После завтрака Юра и Сережа принялись набивать патроны.

Юра вынул газету «Юг». Он теперь, прежде чем разорвать на пыжи, просматривал ее, а сейчас даже стал читать вслух:

– «Чудо на Висле. Красная Армия, начавшая летом контрнаступление против польских войск, подошла в августе к стенам Варшавы. Участь польской столицы и войска маршала Пилсудского, в беспорядке бежавшего под натиском красных, была, казалось, предрешена. Но произошло чудо! В предместьях самой Варшавы наступление Красной Армии выдохлось, приостановлено. Большевики начали мирные переговоры. Однако это чудесное спасение Польши осложнит положение наших войск, ибо освободившиеся от войны с Польшей дивизии Красной Армии могут быть брошены против Крыма».

«Отборные части нашей армии при поддержке танков, артиллерии и авиации уже третью неделю продолжают упорно штурмовать каховский плацдарм советских войск, которые еще седьмого августа неожиданно прорвались на левый берег Днепра и заняли район Каховки».

«В Симферополе в военно-полевом суде слушалось дело коммунистов, произведших взрыв железнодорожного полотна. Подготавливалось покушение на главнокомандующего генерала Врангеля, возвращавшегося из Феодосии вместе с генералами Кутеповым и Слащевым. Суду предано шестнадцать человек. Из них тринадцать приговорено к смертной казни через повешение. Приговор приведен в исполнение».

Мальчики переглянулись. Юра оторвал эту страницу газеты и положил ее в карман, на пыжи рвать не стал.

Степа взял оставшуюся половину и продолжал читать:

– «Кино: «В погоне за миллионами», «Сказка любви дорогой», «В омуте Парижа», «Тайны Нью-Йорка» – шестая серия…» Вот это да! – вздохнул Степа. – Посмотреть бы.

– Мура! – пренебрежительно бросил Коля.

Потом, строго посмотрев на друзей, он вытащил из кармана вчетверо сложенный листок и сказал:

– Вчера я нашел это под стулом в парикмахерской, когда убирались после работы. Кто-то подкинул. Слушайте:

«Крым должен быть красным, Врангель должен быть добит!

Не потому, что в Крыму много хлеба или сала, не потому, что Крым богат железной рудой или углем, не потому, что нам очень нравятся дачи, в которых отдыхали летними месяцами от «трудов праведных» русские помещики и капиталисты, нет, не потому туда идет рабоче-крестьянская Россия и Украина, а потому, что в Крыму засел окруженный сворой золотопогонной сволочи, шайкой грабителей и насильников бандит Врангель, агент международной контрреволюции. Он несет не буржуазную республику, нет, он несет самое беспросветное, гнусное романовское самодержавие, плеть, помещичью кабалу и карательные отряды для крестьян и виселицы для рабочих.

Крым – это глубокий злокачественный нарыв на теле Украины. Крым, ни разу не видевший как следует советской власти, собрал «цвет» всей бывшей деникинской сволочи, собрал всех «героев» корниловских походов на Кубань и красновских на Дон, собрал всех бандитов, которые всё потеряли и хотят вернуть сладкую жизнь.

Генерал Врангель хочет прорваться к донецкому углю, подорвать русское хозяйство, остановить железные дороги и фабрики, Врангель хочет крови донецких рабочих.

Крымский очаг контрреволюции, питающий надеждами российскую и западноевропейскую буржуазию, должен быть разрушен.

Ген. Врангеля надо добить!

Ген. Врангель будет добит!

Белый Крым станет красным!

Да здравствует Советский красный Крым!»

Хлопцы помолчали. Коля аккуратно сложил листок.

– Приклею его в гимназии, перед большой переменой.

– Интересно, кто эти листовки разбрасывает? – раздумчиво произнес Сергей. – Хорошо бы познакомиться, помогать…

– Глядите! Глядите! – Степан вскочил, протягивая руку к морю.

Из-за мыса Меганом показалось судно.

– Десант! На Капсель! – выкрикнул Коля.

– Держит мимо! – определил Степа и, всмотревшись, добавил: – Товарняк!

Послышался шорох осыпающихся камней. Мальчиков будто ветром сдуло.

– Стой! Это я!.. – донесся знакомый хрипловатый голос.

Мальчики, оказавшиеся уже на сто шагов ниже, осторожно выглянули из-за кустов.

– Гриша-матрос! – радостно объявил Сережа и стал карабкаться наверх.

Гриша был в бобриковой куртке, на голове заячья шапка, брюки заправлены в толстые шерстяные чулки, на ногах постолы. За плечами двустволка.

– Хлопцы, что у вас в Судаке нового? – спросил матрос.

– Зайцы в море переехали, – ответил Юра.

– Я серьезно. Не знаю ничего, болел… В город появиться нельзя: нашего брата морячка господа врангелевцы пускают в расход или везут на броненосец «Корнилов», а там – буль-буль-буль!.. В Судаке много войска?

– Было немного, но в последнее время понаехало уймища, – сообщил Коля. – Только и разговоров, что о красно-зеленых. Бешуйские угольные копи взорвали. А под деревней Сартаны, здесь недалеко, бой был. Красно-зеленые самого полковника Боржековского в плен взяли, начальника крымского штаба по борьбе с партизанами. Говорят, что в судакских лесах теперь много красно-зеленых, командиром у них матрос Мокроусов… Я слышал, что из Судака, Старого Крыма и Феодосии все беляки на днях пойдут в горы, чтобы окружить красно-зеленых.

– Ну и силен ты, Колька! Где это нахватался? – удивился Гриша.

– А в парикмахерской. Там офицеры не молчат: тары-бары…

– Та-а-ак… Значит, на днях из Судака все беляки в горы пойдут повстанческую армию Мокроусова ловить? Очень хорошо! А все же много беляков в Судаке?

– На Ферейновской горке две роты чехословаков, – сказал Сережа. – На берегу у морской комендатуры полсотни пехоты да полсотни казаков…

– Меньше, – вмешался Степа. – Сорок пехоты и двадцать конников. Ну, при коменданте команда есть, человек двадцать. Да контрразведка…

– И по дачам стоят, – напомнил Юра. – У графа пятеро.

– В немецкой колонии человек тридцать, – дополнил Степа. – И в Новом Свете человек пятьдесят с пулеметами. Только и я слышал, что их против красно-зеленых отправляют.

– А еще что нового в Судаке? – спросил Гриша. – Поймите, хлопцы, мое положение: я жениться собрался, а к невесте в гости боюсь зайти.

Мальчики засмеялись.

– А ты красно-зеленых видел? – поинтересовался Юра.

И мальчики, которых этот вопрос, видимо, тоже интересовал, с любопытством уставились на матроса.

– Красно-зеленые? – Гриша-матрос нахмурил лоб, как бы вспоминая. – Что-то не припомню. Да и откуда им быть здесь? А ты сам видел?

– Нет. Только слышал, будто в Капсихоре высадился самый старший их комиссар с помощниками и у каждого по чемодану денег и золота. И тому, кто укажет, где они находятся, контрразведка в награду обещает кучу денег.

– Да ну? Вот вам, хлопцы, редкий случай разбогатеть.

Коля презрительно хмыкнул и не ответил. Сережа многозначительно улыбнулся. Степа весело засмеялся, а Юра язвительно спросил:

– А почему бы тебе самому не разбогатеть?

– Потому, хлопцы, что только иуда польстится на эти сребреники! Ну, про красно-зеленых не слышал. Не знаю. Не видел. Точка!

– Мы не маленькие! – обиделся Юра.

– Маленькие не маленькие, но вы таких хитрых вопросов лучше мне не задавайте.

Юра покраснел.

Чтобы сгладить свою резкость, матрос положил руку на Юрино плечо.

– За прошлогодний подарок, за ракеты, спасибо вам, хлопцы. Выручили. Ракетницы были, а запас ракет сгорел. Люди поразбросаны по горам и долинам, связь нужна. Опять же ночные операции. В дело пошли ваши ракеты. А теперь оружие нужно и боеприпас. Ох, как нужно! Ну, ничего, раздобудем…

– Дядя Гриша, один рыбак говорил, что тот катер в Капсихоре – «Гаджибей», он его узнал, – сообщил Степан.

– Да ну? – деланно удивился Гриша. – Тот самый, на котором Ваня плавает? Скажи пожалуйста!..

И вдруг, сразу посерьезнев, он сурово сказал:

– А вы помалкивайте насчет этого. Обознался ваш рыбак. И скажите Трофиму: как только из Судака солдат в горы поведут, чтобы сей минут сообщил. А кому – он сам знает. А вы помогайте ему, посматривайте. Передавай, Сережа, привет отцу. Ну, бывайте, хлопцы! Хорошо, что на вас набрел. Думал, придется ночи ждать.

– Хлопцы, дадим дяде Грише зайца! – предложил Юра.

– Возьму. Хоть ружье у меня и на плече, а стрелять-то не очень!.. Ну, за мной не пропадет!

– Бери всех! – закричали мальчики.

– Куда столько! И так тяжело ходить по горам. И вот что: больше здесь не стреляйте, а то подвалят кавалеристы, а у меня нога болит.

Мальчики с гордостью пожали Грише-матросу руку и пошли вниз – к судакским виноградникам. Там подстрелили еще одного зайца.

2

В это сентябрьское воскресное утро Юра встал раньше обычного. Солнце еще не взошло, из виноградника не ушла ночная прохлада, и роса, обильно покрывавшая траву, холодила руки. «И откуда только берется столько росы, если серая земля суха и тверда, как кость, и вся растрескалась: ладонь залезет в трещины!» – думал Юра, стараясь захватить в горсть пучок травы побольше: надо нарезать травы и виноградных побегов для Серого, еще мешок корове и кроликам. Кроликов, двух серых фламандцев, Юра недавно купил у Жени Холодовского, а сарайчик для них построил из калыба, который сам же изготовил из земли, воды и навоза. Сначала он долго месил клейкую смесь ногами, потом набивал ее в деревянную форму, выколачивал, потом сушил. Дело это было совсем не легкое, он только Лизе хвастал, что работа – «одно удовольствие». Хорошо еще, что строить крольчатник ему помогали товарищи. Вместе они нарубили на горе Георгий жердей и веток для крыши.

Корова появилась у них месяца два назад. Отец выменял ее на последнее вино прошлогоднего урожая у немецкого колониста. Черно-белая, выросшая в горах, она лазала по кручам, как коза. Раз как-то выпустили – и целую неделю не могли загнать. Теперь корова – ее прозвали «Ку» – стоит в сарае «на стойловом содержании». Доит ее мама. Только лучше бы этой коровы не было: молока дает мало, а ест много.

То ли дело Серый! Правда, вначале он тоже дичился, недаром вырос в горах, но потом привык. И теперь Серого даже не надо вести к арыку за повод: скажешь «пить», и он послушно идет за тобой. Стройный, сильный, злой, с сухой головой и огненным взглядом темных глаз, Серый был удивительно красив и в упряжке и под седлом. Ну, как не полюбить такого!

Вот и сейчас Серый встретил появление Юры негромким дружелюбным ржанием.

– Здравствуй, здравствуй! – ласково проговорил Юра, потрепал своего любимца по шее и высыпал ему в кормушку полмешка травы и виноградных побегов. Остальные полмешка он отдал корове, сначала напоив ее из ведра.

Пока Серый «хрумтел» траву, Юра любовно чистил его скребницей и щеткой.

– Стоять! Стоять! – покрикивал он с притворной строгостью на своего любимца, который то прогибал спину, то отводил бока, прижимая уши. – Ты же самый красивый, самый сильный, самый умный конь во всем Судаке!

Вот Юра нажал на скребницу чуть сильнее, кожа Серого задергалась под ней, и он ткнул Юру мордой в бок – нельзя ли полегче. Юра начал приглаживать щеткой и без того гладкую, лоснящуюся шерсть, и Серый выгибал шею, подставляя ее под щетку.

– Ты как ветер, – продолжал Юра, – как ураган, шторм, самум, тайфун!

А когда щетка коснулась живота, Серый от удовольствия поднял голову и задрал верхнюю губу, обнажив десну.

– Нечего смеяться! Сегодня тебе придется побегать. Съездим к греку за мукой – это раз. К Кильке – учительнице французского языка – это два. Потом с ней же в колонию за мешком муки для нее и обратно – это три. Поэтому получишь немного овса.

В сарае звякнуло ведро – мама пришла доить корову. Юра замолчал – домашние посмеивались над его сентиментальными разговорами с Серым.

Уходя в кладовку за овсом, Юра нарочно отвязал Серого. Отец рубил дрова возле арыка. Оксана умывалась. Набрав овса, Юра остановился возле веранды, свистнул два раза и звякнул ведром. Раздалось ржание, Серый в одно мгновение перескочил через арык и был около него.

Оксана захлопала в ладоши и крикнула:

– Юра, ты как Дуров!

Несколько дней назад Юра читал ей рассказ о великом дрессировщике Дурове. Оксана сама начала было дрессировать кошку, но та ее сильно поцарапала, и на этом сестрины опыты закончились.

– Опять фокусы! – недовольно сказал отец.

– Серый, прыгая через арык, сбил только пять яблок! – отозвался Юра. – Но я ему скажу, чтобы он больше не прыгал, а ходил по мостику. За мной!

Серый послушно пошел за Юрой, пытаясь засунуть морду в ведро.

– Балуй! – с притворной строгостью крикнул Юра, подражая Ильку, эрастовскому кучеру.

Завтракали, как обычно, на веранде, за круглым столом, на котором мама быстро расставила молоко, красные помидоры, жареный перец.

– Поедешь к греку, – сказал отец, – пусть или сегодня же даст мешок муки и бутыль масла, или вернет задаток. До чего же хитер этот грек: взял задаток, а масло и муку не дает, каждый раз назначает новую цену, тянет. А деньги с каждым днем дешевеют, так что скоро вместо мешка муки он выдаст только три фунта… Нет, лучше я сам съезжу. Поедем позже, через два-три часа.

Все пестрело под лучами яркого солнца. Становилось жарко.

Вдруг со стороны Перчема донеслись выстрелы, а потом начали постреливать и за Ферейновской горкой, на берегу.

– А может быть, пока стреляют, вам лучше не ездить? – встревожилась Юлия Платоновна. – Вдруг там опять пьяный сумасшедший стреляет.

– Какой пьяный сумасшедший? – испросил отец.

– Вчера мне рассказывали. Один офицер на Ферейновской горке, из тех, что прибыли на днях, до того напился, что начал палить из пулемета по железной бочке – якорю на рейде, а потом по Генуэзской крепости. Пули залетали даже в немецкую колонию. Потом начал палить по пляжу. Паника была ужасная. Хорошо, обошлось без жертв. А когда к нему подбежали, потащили от пулемета, он выхватил револьвер и ранил двух солдат. Ужас какой!.. Подожди, поедешь, когда перестанут стрелять.

– Мама, я же обещал Кильке.

– Обещал – выполняй! – проговорил отец и пошел вместе с Юрой запрягать Серого, хотя Юра все время повторял:

– Не надо! Я сам!..

Серый нетерпеливо дергал головой, прося повода, но разве можно быстро ехать по дороге, которая еще только позавчера служила руслом ливневому потоку, принесшему из ущелья камни, шифер, ветки! Повозка так и подскакивала.

Купец, темный, как маслина, и подвижной, как обезьяна, клялся всеми святыми, что ключи от амбара находятся у сына, который уехал к бабушке. Но Петр Зиновьевич, уже изучивший его уловки, не хотел ничего слушать и сказал, что если так, то он не даст греку ни одного литра вина из нового урожая: они раньше договорились, что греку будут проданы три бочки очень дешево. Услышав это, грек нырнул в дом. Мешок муки и четвертная бутыль масла были погружены на повозку.

3

Юра отвез отца домой, поставил на повозку корзину груш Бер-Александр и поехал тем же путем в Судак.

Узкая щебенистая дорога, огороженная с обеих сторон колючей живой изгородью, вывела его на перекресток с дорогой, окружавшей Ферейновскую горку.

На перекрестке, словно три богатыря с картины Васнецова, стояли три всадника: два казака и офицер. Только вместо лука, меча и копья у всех поперек седел лежали винтовки, а находившийся посредине офицер в золотых погонах смотрел не из-под руки, а в бинокль.

На подъеме обычно переводят лошадь на шаг, но Юра захотел «шикнуть» перед кавалеристами, благо отца с ним не было. Серый резво вынес повозку на перекресток, но тут случилось неожиданное. Офицер, опустив бинокль, крикнул: «Стой!», а ближний к Юре казак стал Серому поперек дороги. Тот озлился, ощерился на чужого коня, заставив его податься назад, но все же повозка останов вилась.

Офицер подъехал. Он был немолод, кряжист. С широкого морщинистого, в оспинах, лица, из-под густых насупленных бровей на Юру внимательно смотрели глубоко запавшие пытливые глаза. Пышные усы вразлет порыжели от табака. Одет он был, как на парад. Русый казачий чуб выбивался из-под синей с красным околышем фуражки. Синие шаровары с широкими алыми лампасами были заправлены в начищенные до блеска сапоги. На мундире, стянутом ременной портупеей, красовались две георгиевские медали и крест. На погонах три звездочки – значит, поручик. А конь? Картинка! Редкостной буланой масти, высокий, белоногий, с длинной белой отметиной на морде, он имел небольшую сухую голову и очень мускулистую грудь. А седло? Отличное казацкое седло с подушкой.

У поручика на луке кавалерийский карабин, на левом боку шашка, на правом, в кобуре, наган. У казака слева английская винтовка, а у второго – русская трехлинейка. И у всех подвешены на поясе гранаты – «лимонки» и «бутылки», патронташи.

– Солдаты в долине есть? – спросил офицер. Голос у него был простуженный, с хрипотцой.

– Какие солдаты? – не понял Юра-.

– Ты дурачком не прикидывайся, а то я тебе живо чертей всыплю! – пригрозил казак, стоявший слева.

– Помалкивай! – приказал офицер и пояснил: – Офицеры где у вас в долине размещаются?

– Офицеры береговой охраны живут на кордоне и возле кордона, рядом с пристанью. И еще живут офицеры на даче Ферейна и в Гюль-Тепе, там же и солдаты.

– Много солдат? Может, не те, что нам нужны? Ты говори, не бойся.

– А я не боюсь. На Ферейновской горке ближе к Алчаку стоят две роты пехоты. – Юра показал на Столовую гору, на склоне которой они стояли.

– Не бреши! – опять вмешался казак.

– Шарики нам вкручивает! – добавил второй.

– А зачем мне врать?! – рассердился Юра.

– И то правда! – согласился офицер.

– Да как же правда, ваше благородие? Ведь в приказе ясно сказано: «Все отряды из Карасубазара, Старого Крыма и Судака выведены в район Сартаны с целью облавы на красно-зеленых в лесу Альминского лесничества». Откуда же здесь двум ротам взяться?

– Как давно эти роты заявились сюда? – спросил офицер.

– Одни, правда, ушли, а эти прибыли вчера и заняли те же помещения. Там и окопчики есть. Одна рота размещается на даче Ферейна и рядом в палатках, а вторая – в Гюль-Тепе.

– Вчера, говоришь? – Офицер многозначительно посмотрел на обоих кавалеристов. – Это, наверное, те, которых мы ищем.

– Да, вчера.

– Понятно! А орудия есть?

– Орудий нет. А пулеметы есть. И «максимы», и кольты, и ручные – «люисы».

– А ты, видать, грамотный. Твой отец, часом, не офицер?

– Нет. Он агроном и учитель, преподает географию у нас в гимназии.

– Понятно! – Цепкий взгляд офицера остановился на Сером. – А хозяин у коня, сразу видать, не казак. Конь у тебя добрый. Только улегает твой конь на правую заднюю, а ты гонишь, не поглядишь.

Отвечая «Я не боюсь», Юра сказал правду. Когда он сердился, то никого и ничего не боялся. Но за Серого он сейчас испугался – вдруг возьмут? Но офицер кивнул своим, и вся тройка направилась по дороге на Ферейновскую горку.

Юра слез, поднял правую заднюю ногу Серого и увидел, что небольшой плоский камень заклинился в подкове, он-то, видимо, и давил. Выдернуть крепко засевший камешек удалось не сразу. «Ну и глазенапы у этого казачьего офицера! А я и не заметил», – подумал с горечью Юра, садясь в повозку, и поехал в город. Офицер ему понравился, добрый. Надо было патронов у него попросить. Юра с огорчением вспомнил о своем долге Жене Холодовскому за купленных кроликов: надо было попросить денег у отца… Раньше Юра оправдывался тем, что «хитрый грек» не дает задаток за вино, а теперь? Конечно, Женя опять будет насмехаться и, чего доброго, потребует вернуть кроликов.

Эти беспокойные мысли помешали Юре обратить внимание на толпу, собравшуюся перед магазином Триандофило. К нему выводило шоссе, по которому ехал Юра.