Текст книги "Первый выстрел"

Автор книги: Георгий Тушкан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 43 страниц)

Гриша поднял стакан вина и залпом осушил его.

– А в Севастополе что творится! Все корабли на рейде красные флаги подняли в честь пролетарской победы» Флажками расцвечивания разукрасились. Красотища! Как на параде! По улицам демонстрация прошла, со знаменами, с революционной музыкой. Тысяч двадцать народу было, не меньше. Наши черноморцы с оружием вышли, с большевистскими лозунгами на знаменах. Буржуазия и офицерье не пикнут. Попрятались все, окна занавесили. Севастопольский Совет, как ни скулили меньшевики и эсеры, большевистскую резолюцию принял. И депешу в Питер послали Всероссийскому съезду Советов, Ленину, новой власти: «Приветствуем победную революцию! Да здравствует власть Советов! Ждем распоряжений. Севастополь». Коротко и ясно.

– Да-а, хорошие вести ты нам принес, Григорий, – покручивая ус, сказал Трофим Денисович. – Только больно ты прыток: «Флаги, музыка, вся контра передохла, советская революция победила, ура!» Ура-то, ура, это верно. Только положение еще серьезное. Так запросто буржуазия лапки вверх не поднимет. Власть взяли, верно. А вот удержать ее надо… У нас здесь, в Крыму, особенно ухо востро держать придется. Слетелось сюда воронье со всей России – офицерство, помещики, князья. От пролетарской революции спасаются. Ножи втихоря точат. И еще эти татарские вожаки воду мутят, Крым под Турцию тянут. И немцы. И господа кадеты… И эсеры с меньшевиками туда-сюда, туда-сюда… Нет, Гриша, выпьем за новую власть советскую, за товарища Ленина и большевистскую партию, но дела только начинаются. Ладно… А вы, хлопцы, идите себе до моря, купайтесь. У нас свой разговор будет. Обсудим положение, товарищи.

Мальчики поднялись, зашли в дом. На стене Юра увидел ружье.

– Какое красивое! – заметил он.

– Централка. Зауэр… На зайцев.

Тут Юра вспомнил, что он не выполнил поручения мамы. Он вернулся во двор, передал ее просьбу Трофиму Денисовичу и, не удержавшись, сказал:

– Ружье у вас замечательное!

– А ты разве охотник? Ладно, завезу вам бочки в следующее воскресенье, когда на охоту поеду. Хочешь с нами?

Юра покраснел. Трофим Денисович подмигнул ему и расхохотался.

5

Пришло долгожданное воскресенье. Рано утром к даче подъехал Трофим Денисович. С ним на подводе сидели Сережа и матрос Гриша, все с ружьями в руках. Юлия Платоновна, довольная привезенными бочками, без особых разговоров согласилась отпустить Юру на охоту.

Пока Трофим Денисович возился в тарапане, Юлия Платоновна попросила его осмотреть всю их винодельческую утварь. Гриша беседовал под шелковичным деревом с Ганной. Удивительно, до чего быстро они познакомились! Матрос уговаривал ее поехать с ними на охоту.

– Я научу вас зайцев стрелять! – балагурил Гриша. – Первостатейный охотник из вас получится. Вон как ловко вы меня глазками подстрелили, как зайца, сразу наповал.

– Ну вас, тоже скажете! – смеялась Ганна.

Выяснилось, что ее брат, матрос-минер, служит в Кронштадте, только давно не пишет.

– Да ну?! – обрадовался Гриша. – Выходит, что мы с вами с одной улицы, можно сказать. А что не пишет – не беспокойтесь. Теперь у кронштадтской братвы дел по горло! Советскую рабоче-крестьянскую власть грудью заслонить надо, контрреволюцию за горло брать!

Прощаясь и усаживаясь на подводу, Гриша сказал:

– Очень приятно было познакомиться, поговорить. Разрешите, барышня, пригласить вас в свободный вечерок в хорошую компанию: посидим, споем, потанцуем. Сеструхе флотского товарища всегда мое уважение и бережение. Не сомневайтесь, сестренка!

Ганна вспыхнула и вприпрыжку, как никогда не бегала, побежала в сад.

«Кривляется, – подумал Юра. – Все они кривляки…»

На Капселе к ним присоединились другие охотники, поджидавшие в условленном месте. Юра с удивлением увидел добродушное лицо очкастого учителя математики Никандра Ильича. Он был без ружья. Кроме Гриши, в компании оказались еще два матроса: один скуластый, с усиками, с маяка на мысе Меганом, второй – севастополец, дядя Ваня. На ленте его бескозырки золотом блестело слово «Гаджибей». Севастополец, высокий, костистый, смуглый, тоже был без ружья, но на ремне, перекинутом через его плечо, висел пистолет маузер в большой желтой деревянной кобуре. Был еще человек, в мягкой шляпе, с небольшой бородкой – «товарищ Василий», из Феодосии. Всего собралось двенадцать человек.

Решили охотиться по склону Георгия. Охотники рассыпались цепочкой и скатывали вниз камни. Зайцы выскакивали и мчались в гору. В них стреляли. Потом пошли по краям узких лощин и тоже камнями выгоняли зайцев из кустов. Матрос с «Гаджибея», дядя Ваня, стрелял из маузера. Оказывается, что из деревянной кобуры и пистолета, если их сцепить, получается маленькая винтовка. Приложил кобуру-приклад к плечу – стреляй, патронов в магазине много. Дядя Ваня очень метко стрелял.

У всех уже было по два-три зайца, даже у Сережи был один, а у Юры ни одного.

– Пошуруй кусты вон в той ложбине, – посоветовал Трофим Денисович, указывая на невысокие кусты держидерева, окруженные жесткой травой.

Юра ткнул ногой в один куст, второй, десятый… Пусто! Он бросил камешком в дальний куст, возле которого в траве темнело что-то вроде норы. Выскочил заяц. Высоко вскидывая задние ноги, он припустил в сторону. Юра даже не успел ни обрадоваться, ни взволноваться. Он мгновенно навскидку прицелился и выстрелил. Есть! Заяц завалился на спину. Первый заяц!

Охота удалась на славу. Сели закусить. Развели костер. Вот уж когда Юра наслушался охотничьих историй!

– А ну, хлопчики, принимайтесь за дело, тащите сюда побольше хворосту! – скомандовал Гриша-матрос. – Быстро, марш-марш, одна нога здесь, другая – там!

Сережа и Юра бросились в ближнюю ложбину. Скоро на поляне выросла огромная куча валежника. Костер запылал еще веселее, пламя с треском взметнулось ввысь. Когда усталые, запыхавшиеся мальчики присели отдохнуть, здесь уже шли другие, не охотничьи разговоры.

Оказывается, товарищ Василий недавно приехал из Петрограда. Он слушал Ленина, разговаривал сопредседателем Всероссийского ВЦИКа Свердловым. Как понял Юра, он пробирался теперь из Феодосии в Севастополь береговым путем, чтобы по дороге побывать в Алуште, в Ялте. Ему, конечно, не давали передышки, забросали вопросами.

– В Смольном круглые сутки кипит работа, всю ночь светятся окна. Непонятно, когда Ленин и все народные комиссары спят, – рассказывал товарищ Василий. – Никакой болтовни и пустой митинговщины! Национализировали банки. Почта, телеграф, железные дороги, продовольственные запасы, крупные заводы, арсеналы – все под строгим контролем Советов. В Смольный то и дело приезжают представители Советов и большевистских партийных комитетов со всей России. На Волге и в центральных губерниях, в Сибири и Белоруссии, на Кавказе и в Прибалтике организуются ревкомы. Чиновники бывших министерств и государственных учреждений забастовали, саботируют, думают, что без них провалится пролетарская власть. Но комиссары советского правительства – простые солдаты, матросы, рабочие – обходятся и без них. Должен сказать вам, товарищи, что в Питере и Москве железный революционный порядок. Дисциплина! По улицам патрулируют отряды рабочей Красной гвардии, солдат и матросов, латышских стрелков. Разъезжают грузовики с пулеметами. Мосты, вокзалы, склады, помещения Советов надежно охраняются. Начали было бесчинствовать шайки анархистов и уголовников, так их беспощадно укротили, разоружили. Буржуазию, офицерье, можно сказать, держат на мушке! – закончил товарищ Василий.

– А как насчет контрреволюции? – спросил дядя Ваня. Он до сих пор молча сидел в сторонке и старательно разбирал и чистил свой маузер.

– Открытые выступления контрреволюции разгромлены. Керенский вызвал «дикую дивизию» и казаков было на Питер и Москву, но они даже не доехали. Солдаты и казаки поарестовали офицеров и перешли на сторону революции. А вот на Украине настоящая контрреволюция орудует. Центральная Рада – это осиное гнездо под флагом самостийной Украины.

– Ас чем ее едят, эту Центральную Раду, кто там панует? – поинтересовался Трофим Денисович.

– Паны пануют, – мрачно проговорил товарищ Василий. – Объявила себя Рада всеукраинским правительством, не признает, конечно, советской власти. Всякой твари по паре в этой Раде найдешь. Сахарозаводчики и помещики, бывшие царские держиморды и болтуны эсеры, шахтовладельцы и кулацкие атаманы, какой-то петербургский профессор – все они вдруг объявили себя щирыми украинцами, понадевали жупаны, отпустили запорожские усы. «Никаких классовых интересов быть не может, – кричат они. – Есть только национальный интерес». Ну обдурили часть селянства, войско жупанное собирают. Тоже мне «сичевик» – господин помещик Бродский! В Екатеринославе и на донецких шахтах разгоняют Советы, арестовывают сознательных рабочих, разоружают отряды рабочей гвардии.

Юра, до сих пор слушавший разговор вполуха и больше интересовавшийся маузером дяди Вани, при последних словах товарища Василия вскочил.

– Рабочегвардейцев в Екатеринославе разоружают?! – неожиданно для себя Громко выпалил Юра. – Так там же дядько Антон, Палей! У них винтовки; гранаты, пулемет есть… Попробуй-ка отнять! Пусть только сунется Бродский!

Все с удивлением обернулись к Юре. Он смешался, смутился так, что даже кончики ушей покраснели.

– Этот хлопчик с Екатеринославщины приехал, – объяснил Гриша-матрос. – Вот и вскипело его сердце. Боевой!

Товарищ Василий внимательно посмотрел на Юру и серьезно, как взрослому, сказал:

– Я тоже так думаю, товарищ. Не отнять оружия у рабочего класса, раз он уже взял его в руки…

Юра покраснел еще больше, неловко отошел в сторону и уселся за широкой спиной дяди Вани. Теперь он старался не пропустить ни слова из разговора взрослых.

– У нас в Крыму такая карусель пошла, что успевай только правительства считать, – говорил Трофим Денисович. – Собрались крымские буржуйские тузы на губернский съезд и объявили всекрымской властью кучку своих главарей. Название дали: «Совет народных представителей».

– А наша матросская братва называет их «Советом народных предателей»! – сказал Гриша.

– Вот это правильно! В точку! И меньшевики с эсерами, как холуи, им прислуживают. В вороньей стае по-вороньему и каркают. А еще социалистами себя называют. Так… Значит, «Совнарпред» – это одно правительство. А в Бахчисарае татарские тузы, муллы и торговцы собрали свой курултай – «парламент» и назначили «Директорию». Тоже крымское правительство! Объявили: «Крым – только для мусульман». Набрали эскадроны бандитов и головорезов, поналезло туда и русское контрреволюционное офицерье. Эти не то что аллаху – сатане на службу пойдут, только бы против народного интереса! А во главе сопляк Сейдамет. Я его знаю, он сын богатого алуштинского торговца, выкормыш турок, учился в Стамбуле. Тянет Крым под турецкую руку. Потом «Штаб крымских войск». Там генеральская лавочка, втихоря собирают офицерскую контру, чтобы придушить Севастополь и пойти походом на Советскую Россию. Все они грызутся между собой, как пауки в банке. Но боятся только одного: установления советской власти в Крыму. Вместе зверствуют, запугивают население, распространяют о большевиках вранье. Сговариваются с Центральной Радой, донскими атаманами, немцами. Когда же, товарищ Василий, дадим им коленкой? Пора Крыму быть советским!

Молчавший до сих пор Никандр Ильич снял свои толстые очки и неожиданно для всех, ни к кому не обращаясь, заговорил:

– Древняя крымская земля знала много войн, много разных полчищ прошло через нее с мечом и огнем. Знала она и великие народные возмущения. Битвы за лучшую жизнь и свободу против угнетателей народных никогда не были легкими…

Он помолчал и, прищурившись, оглядел величественный полукруг скалистых горных вершин.

– Во времена Древнего Рима, две с лишним тысячи лет назад, – продолжал глуховатым голосом Никандр Ильич, – сложилось на Крымском полуострове, в этих местах, от Керчи до Феодосии, независимое Боспорское царство. Населено оно было скифами, таврами, а господствовали там римские выходцы и местная знать. А на противоположных, южных берегах Черного моря возникло сильное Понтийское царство. И вот понтийский царь Митридат Евпаторийский решил подчинить себе независимый и богатый хлебом, вином, мехами и рабами Боспор. Он двинул на Крым боевые галеры…

Юра и Сережа жадно слушали старого учителя, боясь шелохнуться. И взрослые придвинулись поближе к Никандру Ильичу. Дядя Ваня отложил в сторону свой маузер, расстелил бушлат и, подперев тяжелый подбородок кулаком, слушал как завороженный.

– Испугался боспорский царь Перисад, испугались богатые и знатные боспорцы и пошли на сделку с чужеземными завоевателями. Они продали независимость своей родины, согласились стать данниками понтийцев и тайно откупились, обещав отдать в рабство Митридату много тысяч людей.

Народ узнал об этом. Скифы, свободные крестьяне и рабы местных магнатов поняли, что подпадают под двойной гнет: своих рабовладельцев и иноземной власти. Началось грозное народное восстание, главной боевой силой которого стали храбрые скифы. Царь-предатель Перисад и его приспешники были убиты. Восставшие избрали своим вождем и царем раба, по имени Совмак. Он ввел новые порядки и отстоял независимость государства. Он сумел прогнать от берегов Крыма понтийских захватчиков, защищал интересы крестьян и ремесленников, освободил от рабства много скифов. Археологи нашли древние боспорские монеты с изображением народного избранника. Два года правил Совмак. Митридат безуспешно посылал карательные экспедиции для подавления восстания. С большим трудом понтийским военачальникам удалось сломить свободный Боспор. Жаль, что тысячелетия скрывают от нас подробности восстания и правления Совмака… Да… Еще в глубокой древности рабовладельцы, господствующие классы готовы были предать свою родину и продать свой народ ради своей шкуры. Вот и все эти крымские «правительства», о которых рассказывал Трофим Денисович, чем-то смахивают на боспорского царя-изменника Перисада…

Юра с интересом, как-то по-новому посмотрел на окружавшие горы, представил себе бои на море, множество судов с высокими лебедиными шеями. Тысячи мчавшихся по долине всадников в шлемах, стреляющих из лука. А может быть, не с луками, а с широкими мечами? Интересно, каким оружием воевали две с половиной тысячи лет назад? Дмитро Иванович искал скифское оружие, он бы мог рассказать… Надо завтра спросить у Никандра Ильича. Сейчас Юра спрашивать постеснялся. Товарищ Василий начал задавать Никандру Ильичу какие-то непонятные вопросы, слышались слова: «экономика, социалистический, социал-предатели, диктатура пролетариата» и какие-то совсем непонятные.

Мальчиков снова послали за хворостом. Собирая хворост, они вспугнули зайца. А взрослые были заняты серьезными спорами. И Юра не посмел спросить у Никандра Ильича, как воевали скифы и древние рабы. Когда мальчики решили, что хвороста уже достаточно, и улеглись возле костра, взрослые задумчиво молчали.

Гриша-матрос вдруг сказал:

– А надо бы, братва, дать одному из наших черноморских кораблей имя «Совмак». По справедливости… – И потом, расправив широкую спину в полосатой тельняшке, негромко затянул низким басом:

 
Вихри враждебные веют над нами,
Темные силы нас злобно гнетут…
 

Товарищи подхватили:

 
В бой роковой мы вступили с врагами,
Нас еще судьбы безвестные ждут…
 

Вот что Юра любил больше всего! Революционные песни волновали его почти до слез. Они объясняли, говорили ему о революции больше, чем самые умные и длинные разговоры.

 
Но мы поднимем гордо и смело
Знамя борьбы за рабочее дело…
 

пели люди вокруг костра.

И Юре казалось, что он готов сейчас повторить все подвиги Геракла.

На следующее утро в гимназии рассказ Никандра Ильича о скифах знала вся четверка. Хлопцы решили, когда будет время, заняться поисками остатков скифского оружия.

Глава IV. «МЫ ИЗ СЕВАСТОПОЛЯ»

1

Декабрь! В Эрастовке давно все уже покрыто снегом и хлопцы катаются на коньках. А тут все еще осень: льют дожди, над горами висят низкие, тяжелые облака. Иногда вершины гор становятся совсем белыми. И трава по утрам в белом инее. Однажды утром на реке даже появился тонкий и звонкий, как стекло, ледок. Юра обрадовался – зима пришла! Но на обратном пути из гимназии он с огорчением увидел, что ледок исчез.

Интересно изо дня в день наблюдать за этой странной зимой. Почти половина листьев осталась на деревьях. На виноградных кустах еще много зеленых. Ну и зима!

В гимназию надо идти больше двух километров по садам и виноградникам, через реку, где прыгаешь с камня на камень, через Ферейновскую горку. Идешь в курточке, шинель уже тесна, а на ногах постолы – четырехугольные куски сыромятной кожи, стянутые ремешком по верхнему краю. Теперь многие так ходят: ботинки стоят слишком дорого. В постолах ходит Юсуф. В постолах очень удобно лазать по горам.

«Ох, начинаются мучения», – думал Юра, открывая после обеда ранец. Тут бы сбегать с берданкой, а надо готовить уроки. А чего проще, поднимись на Пилав, и даже с половины горы можно увидеть при накате на море, а особенно перед заходом солнца, как утки тянут на реку. Видно даже, где они опускаются. Подходи и стреляй из-за кустов по сидящим внизу уткам. Или еще проще: если подняться на калыбную плотину и осторожно выглянуть, то под самым носом увидишь плавающих уток…

А лучше всего пойти с охотниками за зайцами на Георгий. Но для этого нужно полдня. А тут эти уроки, уроки, уроки… Но надо терпеть. Ведь он дал маме слово учиться на пятерки, иначе она и в воскресенье не отпустит на охоту. Вот и стараешься. Но и по воскресеньям мама долго ворчит и с неохотой отпускает. Однако когда он приносит утку, то и Ганна и мама очень довольны.

Однажды на большой перемене Степан предложил друзьям завтра «бартышать», то есть прогулять.

– Айда, хлопцы, на море, под парусом гулять! Батя в Феодосию едет – лодку можно взять. Выгребем за Алчак и поднимем парус!

Юра заколебался: мама узнает, право на охоту потеряешь…

– А мы без тебя рванем!

И он не устоял.

С утра Степа, Сережа, Коля и Юра пошли в гимназию честь честью, взяв ранцы. Но по дороге они запрятали ранцы в маленькой пещере, завалили их камнями и «дунули» к берегу. Они шли буйной, вольной ватагой по взгорьям, сторонясь хоженых дорог, орали, пели песни, скатывали камни, до оскомины наелись кизила.

Накат у берега был небольшой, но ветер свежел. Гребли двое, каждый на одном весле, двое отдыхали. Когда вышли за Алчак, установили мачту и не сразу – запутались в такелаже – подняли парус. Баркас так положило набок, что парус поспешили опустить.

– Кто опустил? – закричал Степа. – Зачем?

Юра и Сережа виновато молчали. Степа снова поднял парус, закрепил шкоты, и баркас понесся… Он взлетал с волны на волну. Из-под носа летели брызги. И все было бы хорошо, если бы Степа, ставя парус по ветру, не повернул баркас так круто. Их сейчас же положило набок. Вода в декабре холодная. Добро, что недалеко от берега. Они бы и сами выгребли, держась за баркас, и незачем было греку Афиде идти к ним на помощь, «спасать». Выбравшись на берег, мальчики сейчас же побежали греться в дом к Степану. Он стоял у самого моря, в ряду таких же одноэтажных домиков под черепичной крышей.

Мокрые, взбудораженные, они шумно ввалились в комнату… и очень смутились. В комнате было полно гостей, накурено, на столах стояла закуска и кувшины с вином.

– Откуда вы такие сорвались? – сердито спросил отец Степана, похожий свисающими усами на моржа.

Долговязый Степа, переминаясь, стоял посреди комнаты и вместо ответа глупо сказал:

– Ты ведь в Феодосию уехал, батя…

– Эге. Я в Феодосии теперь, это точно. А здесь только мой двойник выпивает…

От дружного хохота гостей качнулась, казалось, висячая лампа. Степа попытался укрыться за спинами друзей, но не получилось: он торчком возвышался над их головами.

– Так кто же вас купал в море? – продолжал отец.

С веранды вошел старший брат Степы и сказал:

– Тоже морячки! Да их опрокинуло с нашим баркасом. Прибежали сушиться. Афида их из моря вытащил.

Отец рассердился. Он перестал улыбаться и так посмотрел на Степана, что тот вроде бы стал меньше ростом.

– Ладно, – сказал отец. – Серьезный разговор впереди. А сейчас согрейтесь, выпейте по стакану вина, а потом вами мать займется, накормит. Поскидайте одежду, пусть у плиты посушится. – И он показал Степану здоровенный рыбацкий кулак.

Юра огляделся. В комнате сидели знакомые рыбаки, несколько матросов. С радостью он увидел и дядю Ваню с «Гаджибея».

Пока ребята медленно, по очереди пили из граненого стакана терпкое красное вино, дядя Ваня продолжал прерванный их приходом рассказ. Голова его была повязана белым бинтом, и бескозырка чудом держалась на самой макушке.

Дядя Ваня только что вернулся из-под Ростова-на-Дону, где отряд черноморцев целую неделю вел тяжёлый бой с белоказаками атамана Каледина. Еще в ноябре, по решению Черноморского флотского съезда, небольшая флотилия вышла из Севастополя на помощь ростовскому Совету.

– Вместе с ростовскими красногвардейцами бились мы с калединцами беспощадно, – говорил дядя Ваня. – Косили белое казачье сотнями. «Полосатая смерть!» – кричали казаки и поворачивали коней назад, когда наша братва в тельняшках грудью выходила на них. Мы – из Севастополя – показали белякам, что значит матрос революции! Но что поделаешь, они все на конях, а мы пешие. Против каждого нашего они выставляют десять конников. Запросили мы подкрепление. Отказали нам эти гады, меньшевистские и эсеровские управители севастопольского Совета. Пришлось взять на борт братву и красногвардейцев и отчаливать. Душа горит! – выкрикнул он и рванул на себе тельняшку.

– Интересно получается! – сказал кто-то из дальнего угла комнаты. – Матросы на всех кораблях черноморских, рабочие Севастополя – все стоят горой за власть Советов, за ленинское правительство, за большевиков! Жизней не жалеют! А в севастопольском Совете верховодят меньшевички и эсерики. Да к чертовой бабушке гнать их надо, переизбрать Совет!

Юра всмотрелся и увидел, что говорит тот молчаливый матрос с маяка на мысе Меганом, который был на заячьей охоте. Но тут пришла мать Степана и увела мальчиков сушиться.

– Почему так поздно? – строго спросила мать, когда Юра вечером явился домой.

– Заходил в гости к Степе, – ответил Юра и побежал к Лизе узнать, что задано.

Вернувшись, он застал дома бурю. Оказывается, мимо проходила их учительница Надежда Васильевна и спросила, почему сегодня Юры не было в классе, не заболел ли?

– Ты еще и врать научился?.. – бушевала Юлия Платоновна. – Кругом беда, сумятица. От отца два месяца писем не было, оказывается, он тяжело болел. А ты безобразничаешь! Вырос до потолка, а ведешь себя, как ребенок, бегаешь из гимназии. Тебя и здесь исключат! Обманщик!

Обманщик молчал, терпеливо сносил нагоняй. Но, когда Юлия Платоновна заперла берданку в шкаф и запретила охотиться, он испугался. Он просил прощения, обещал учиться только на пятерки, клялся, что никогда не будет обманывать. Лишь после этого мать установила двухнедельный испытательный срок, а до его конца берданка будет в шкафу.

2

На уроке закона божия Юра спросил отца Сергия, высокого, спокойного и добродушного старика, как понимать декрет петроградского правительства об отделении церкви от государства. Он слышал – говорят об этом.

– Вопрос не по нашей программе, но я отвечу, – сказал отец Сергий. – Во-первых, это не правительство, а самозванцы и безбожники большевики. Поход против христиан начал еще Нерон. Супостат бросал христиан львам на растерзание. Мавры продолжали эту кровавую расправу с христианами. А теперь большевики подняли руку на христианство, чтобы установить царство невежества, безбожия.

– А правда ли, – раздался дискант Сережи, – будто христиане сожгли книги Коперника на костре за его открытие, что Земля вертится? И Джордано Бруно сожгли. И Галилея священники пытали. Нам Никандр Ильич рассказывал. А ведь Земля вертится. Это теперь все знают.

Девочки зашумели, закричали:

– Ты с ума сошел! Замолчи! Как не стыдно!..

Батюшка сначала покраснел, потом степенно погладил желтыми от табака пальцами свою длинную рыжеватую бороду и произнес:

– Правда! Но то, о чем ты говоришь, – злодеяние еретиков католиков, слуг папы римского. Православные же всегда отличались терпимостью.

– А если так, – голос Сережи звенел от волнения, – то почему церковь всегда за царя была и против революции, всегда за богатых, а бедным только на небе рай обещала? И еще! Все воюющие страны, и лютеране – немцы, и французы – католики, и турки – мусульмане, и русские, – все молятся богу о ниспослании им победы. Как же бог выбирает, кому помочь? И почему, если истинно только православие, он не дал победы русскому оружию?

– Не свои слова глаголешь, отрок, а уподобляешься попугаю. А еще первый ученик! Имей свою голову на плечах.

– Вот я и считаю, что вышел справедливый декрет: все религии равны. Каждый может верить или не верить. Свобода совести! Не должно быть главной религии. И кто верит, пусть учится своему закону божию. А кто не верит, может не ходить на уроки закона божия! – сказал Сережа.

– Довольно! – прогремел бас отца Сергия. – Не позволю хулить веру, святотатствовать на уроке. Ты, Сергей, и ты, Юрий, изыдите из класса! – Перст священника указывал на дверь.

Оба встали и пошли к двери. За ними пошел и Коля.

– Вернитесь! Обратите очи ваши на икону и вместе прочтите «Отче наш»!

Сережа и Юра переглянулись.

– Или я отлучу вас от школы!

– Не имеете права! – крикнул Коля.

– Не имеете права! – повторило еще несколько голосов.

– Встать! – рявкнул священник. Все вскочили. – Все пойте!

– «Отче наш, иже еси на небесех…» – громко разнеслось по классу. К молчавшим протягивался палец священника, и те тоже начинали петь.

Когда пение закончилось, отец Сергий сказал:

– Николай, Юрий и Сергей, займите места! На первый раз прощаю. Но задумайтесь, куда вас может завести непокорство и дурномыслие. В когти к дьяволу!

– Значит, и в дьявола надо верить? – неожиданно для самого себя спросил Юра.

– Верить? – повторил озадаченный священник, и тут же загремел его бас: – Дьявол есть. Вот он! Я вижу его за твоей спиной! Он внушает тебе греховное сомнение.

Все в классе повернули головы и с интересом стали разглядывать Юру. Володя Даулинг даже приставил кулак к глазу, делая вид, что хочет получше рассмотреть дьявола за Юриной спиной.

Зазвенел звонок, отец Сергий ушел.

– Как ты смел задавать батюшке такой дурацкий вопрос? – с негодованием спросила Лиза.

– Почему дурацкий?

– Кто же сомневается в существовании дьявола?

– Я! – сказал Юра, хотя еще недавно он не сомневался.

Когда Дмитро Иванович рассказывал ему о всяких чертячьих проделках, он искренне верил в эту веселую чертовщину.

– А ты веришь, что кузнец Вакула катался на спине черта, как на аэроплане?

В класс шумно ввалились «иноверцы» – лютеране, мусульмане, католики… Им не положено было присутствовать на уроке закона божия, а они составляли половину класса.

Услышав, что класс гудит, как потревоженный улей, Франц Гут поинтересовался, в чем дело.

Девочки наперебой принялись объяснять.

– А я бы его спросил, – сказал Буся Финкельштейн, – почему, если православные так терпимы, они устраивают еврейские погромы и несут при этом иконы впереди?

– А мусульмане устраивают армянские погромы, режут маленьких детей и женщин, а перед этим просят в мечетях помощи у аллаха, – добавил Вартан Погасян.

– Потому что надо давать сдачи, – сказал Манас. – В Симферополе теперь есть еврейский батальон и погромов не бывает.

– К дьяволу чертей! Долой! – крикнул Коля.

Раздались негодующие, испуганные голоса девочек.

– Не орите! – крикнул Сережа. – Давайте по порядку. Кто хочет говорить, пусть лезет на парту.

Лиза встала на парту и затараторила:

– Бог вездесущ и справедлив! Заповеди учат нас…

– Какой бог? – крикнул Коля.

– Как – какой? – смешалась Лиза.

– Аллах, Иисус Христос, Иегова, Перун, Будда, Аллах… – стал перечислять Петя.

– Я говорю о настоящем боге, – рассердилась Лиза.

– О Магомете? – спросил татарин Сайдами, сын торговца.

– А ну вас, я серьезно… – Лиза села, вся красная.

Тогда захотел сказать Юра:

– Интересно: каждый верит только в своего бога, а в черта верят все, любых религий. Значит, боги разные, а черт у них один? Слушайте, а если не бояться черта, так как его нет, – продолжал Юра, восторгаясь новизной своей мысли, – то зачем тогда нужен бог, спасающий от черта?

Снова раздались негодующие возгласы. Все заговорили, заспорили.

– Черта выдумали! – выкрикнул Юра внезапно возникшую догадку. – Чтобы пугать им! Страху нагонять. Разные священники нужны, чтобы запугивать адом.

– Я не верю ни в леших, ни в ведьм, ни в чертей, ни в ангелов! – закричал Коля.

– От молитв толку нет, – вставил Володя. – Я молился, чтобы бог дал мне убить лисицу, а не удалось.

– Я молился, чтобы не вызвали, – вспомнил Коля, – а меня вызвали, и я схватил двойку. Религия – дурман для народа!

– Так могут кричать только большевики. Ты большевик! – объявил Франц Гут.

– А ты кто? – спросил Коля, сжимая кулаки.

– Я лютеранин… Но мы за Россию.

– У большевиков теперь не учат закону божию. Хорошо! – объявил Юра.

– Ты развращенный человек! – с негодованием крикнула Лиза.

Но почти все, кроме Лизы и нескольких девочек, согласились, что отмена закона божьего – это хорошо.

В этот день Юра и Лиза возвращались домой разными дорогами.

3

Графы Бернисты пригласили весь класс на чай. Юра думал: идти – не идти? О том, что он поссорился с Лизой, взрослые не знали. На людях они обменивались двумя-тремя словами. Юра решил пойти.

Гости стеснялись. Просто, будто он у себя дома, держался один Коля. Почти все жались у стен огромной гостиной, обставленной белой с атласом мебелью. Юлия Платоновна заставила всех собраться у рояля. Пели, потом играли в фанты, пили сладкий чай с домашним печеньем. Мальчики были вежливы – словам, паиньки. Правда, Коля раза два разбегался и скользил по навощенному паркету, как по льду.

– Очень, очень удачный вечер! – повторяла графиня.

Граф со всеми поздоровался за руку, за компанию пил чай, рассказывал о своей поездке в Индию, о слонах, факирах и тиграх-людоедах. После чая он предложил Юлии Платоновне и графине перейти в другую комнату.

– Пусть молодежь веселится одна. Знаете, – говорил он, – теперь время сложное, надо держаться подчеркнуто демократично, пользоваться симпатиями населения. Ведь и здесь уже начались серьезные земельные беспорядки: в Карадже захватили и разделили четыреста десятин прекрасной земли. Вырублены леса графа Мордвинова! А под боком Севастополь – большевистское гнездо!

Опустились сумерки. Началась игра в горелки: «Гори-гори ясно, пока не погасло! Раз, два, три! Последняя пара, беги!»